Лисовский
1941 год
С началом боевых действий в город в большом количестве стали поступать раненые. Городскую больницу в спешном порядке переоборудовали под госпиталь. Ощущалась острая нехватка медицинского персонала и Стефан Лисовский предложил свои услуги. Ему приходилось ассистировать хирургам, а иногда и самому делать несложные операции. Гитлеровцы наступали стремительно. Госпиталь срочно был эвакуирован дальше на восток. Остались только самые тяжёлые, которых эвакуировать не было никакой возможности, ввиду их критического состояния.
Несколько дней власть над городом была в руках украинских националистов, а 2-го июля Станислав заняли венгерские войска. Хортистская Венгрия была союзником гитлеровской Германии и тоже участвовала в вооружённой агрессии против Советского союза. В городе была образована венгерская администрация, а так же и местная украинская вспомогательная администрация (бургомистр, старосты, полиция). Сразу же начались погромы. На месте расстреливали тех, кто выказывал малейшее неповиновение новому порядку. Местные украинцы начали убивать евреев и грабить их имущество. Несколько тысяч венгерских евреев было переселено в Станислав из Венгрии. А 26 июля город перешёл под управление германской администрации.
Стефан Лисовский остался в Станиславе. Да и некуда ему было уезжать. В этом городе он родился, здесь был его дом, здесь веками жили его предки, а на кладбище были похоронены родные и близкие ему люди. Осталась и его семья, жена с дочерью, хотя он и пытался отправить их вместе с госпиталем, но они категорически противились этому. Никто тогда и представить не мог, что эта война будет длиться так долго. Вместе с оккупантами возвращались и те, кто бежал от Советов в 39-м году. Они надеялись, при помощи новой власти, вернуть то, что потеряли и поквитаться с большевиками за причинённые ими лишения и обиды.
Обитатели госпиталя пребывали в тревожном ожидании. Они напряжённо прислушивались к каждому звуку, долетавшему с улицы. Лисовский для себя уже решил оставаться здесь и разделить участь этих, искалеченных войной, людей. Попытаться каким-то образом защитить, оградить их от возможной беды. Их было четверо, беспомощных, неспособных постоять за себя, людей. Из них – два командира: капитан и молоденький, безусый ещё, лейтенант. Капитан-танкист был особенно плох. Каким-то чудом удалось ему выбраться из горящего танка. Всё тело его было в ожогах. Он лежал без обеих ног, совсем ослепший, с раздробленной челюстью и беспрерывно стонал от невыносимой боли. Другие находились не в лучшем состоянии.
Внезапно, все услышали гул моторов, подъехавших к зданию грузовиков. Донеслась чужая, гортанная речь, стук кованых сапог выпрыгивающих из машин солдат. В следующее мгновение цокот подков донёсся уже с лестницы, ведущей на второй этаж, где, в одной из комнат, находились раненые красноармейцы.
Двери распахнулись и в палату вломились молодчики, в мышиного цвета форме, в нахлобученных на глаза касках, с короткими автоматами на изготовку.
Следом вошёл молодой, щеголеватый офицер, в фуражке, с высоко задранной тульей, с поблёскивающей стекляшкой монокля в глазу. Он остановился посреди комнаты и, постукивая стеком по голенищу надраенного до зеркального блеска сапога, оценивающе огляделся вокруг. Поняв, что Лисовский здесь главный, он обратился к нему, обнажив белозубый рот. Говорил он на чистейшем русском языке.
– В этом здании будет организован госпиталь для доблестных солдат фюрера. Германское командование с уважением относится к мужеству и стойкости противника и не собирается мстить этим, заслуживающим сострадания людям. Напротив, руководствуясь, исключительно, чувством гуманности, мы поможем вам перебраться в любое другое здание, которое вы нам укажете. Предлагаем вам спуститься во двор и начать погрузку в машину. С собой можете взять всё самое необходимое. Только всё это нужно делать очень быстро.
Во время своей пафосной речи он широко улыбался, демонстрируя этим своё особое расположение и участие.
– Пан офицер! – перебил его Лисовский, – эти люди находятся в крайне тяжёлом состоянии и их нельзя куда-либо перемещать. Они просто не выживут. Это равносильно убийству.
При этом, волнуясь и отчаянно жестикулируя, он, непроизвольно, наступал на всё ещё улыбающегося офицера, во взгляде которого удивление сменялось брезгливой высокомерностью.
– Я несу ответственность за них и не позволю кому бы то ни было…, – подойдя почти вплотную, кипятился он. – Как лечащий врач, я просто требую оставить их здесь, насколько это будет возможным.
В одно мгновение улыбка слетела с холёного лица немца и он резко, наотмашь, ударил Лисовского стеком по лицу.
– Швайн…, – прошипел он и, развернувшись на каблуках, пошёл прочь, на ходу отдавая приказания солдатам.
Раненых красноармейцев, как попало, покидали в кузов и отвезли к ближайшему оврагу. Побросав их на землю, тут же стали расстреливать, ногами сталкивая тела вниз с откоса. Лисовский, до конца пытавшийся поддержать и подбодрить товарищей, разделил их участь.