Сэмвел
Рыдая, Сэм сделал еще один шаг. Это уж последний, самый последний, все, не могу больше. Однако ноги двигались вопреки ему – одна, потом другая. Они сделали еще шаг и еще, и он подумал: это не мои ноги, а кого-то другого, это кто-то другой идет, а не я.
Глядя вниз, он видел, как они загребают снег, бесформенные и неуклюжие. Раньше сапоги были вроде бы черные, но налипший снег превратил их в корявые белые шары, похожие на медвежьи лапы.
Этот снег никогда не перестанет идти. Сугробы намело уже по колено, и снежная корка одела икры, словно белые поножи. Он еле тащится, и тяжелая котомка делает его похожим на горбуна. Он так устал, так устал. Он не может больше идти. «Смилуйся, Матерь, не могу больше».
На каждом четвертом или пятом шагу он подтягивал вверх свой пояс. Меч он потерял на Кулаке, но при нем еще оставались два ножа – кинжал из драконова стекла, подаренный ему Джоном, и стальной, которым он резал мясо. Они тянули пояс вниз, и если Сэм забывал его подтягивать, пояс соскальзывал с круглого живота и спутывал лодыжки, как бы туго Сэм его ни застегивал. Однажды он попробовал пристроить пояс выше живота, но тогда тот всполз до самых подмышек. Гренн обхохотался от такого зрелища, а Скорбный Эдд сказал:
– Я знал одного малого, который носил меч на цепи вокруг шеи. Однажды он споткнулся, и рукоять залезла ему в нос.
Сэм тоже все время спотыкался. Под снегом попадались камни, корни и ямы. Черный Бернарр три дня назад ступил в такую вот впадину и сломал себе лодыжку. Три дня или четыре? Сэм уже не помнил, когда. Лорд-командующий после этого посадил Бернарра на лошадь.
Рыдая, Сэм сделал еще один шаг. Ему казалось, что он скорее падает, чем идет, падает, но не ударяется о землю, а продолжает падать, все вперед и вперед. Это слишком больно. Надо остановиться. Ему холодно, и он устал. Ему надо поспать, просто немного поспать у огня и съесть хоть что-нибудь не мерзлое.
Но если он остановится, он умрет. Сэм это знал. Они все это знали, те немногие, кто еще остался. С Кулака ушли человек пятьдесят, может, чуть больше, но одни отстали и заблудились в метели, другие, раненые, истекли кровью… и Сэм иногда слышал доносящиеся сзади крики, а однажды оттуда раздался жуткий вопль. Услышав его, Сэм пробежал двадцать или тридцать ярдов со всей доступной ему быстротой, расшвыривая снег закоченевшими ногами. Он и до сих пор бы бежал, будь у него ноги покрепче. Они сзади, они все еще идут следом и забирают нас по одному.
Рыдая, он сделал еще один шаг. Он так давно закоченел, что забыл, как себя чувствуешь, когда тебе тепло. На нем три пары чулок, две смены белья под толстой шерстяной рубахой, а поверх теплая стеганая душегрейка, защищающая от холодной кольчуги. Поверх кольчуги надет камзол, а поверх камзола тройной плащ, туго застегнутый на костяную пуговицу. Капюшон надвинут на лоб, на руках поверх перчаток меховые рукавицы, лицо обмотано шарфом, уши прикрывает овчинная шапка. Но холод сидит в нем, несмотря ни на что. Особенно в ногах. Теперь Сэм их уже не чувствует, но еще вчера они болели так, что он едва мог стоять, не говоря уж о ходьбе. При каждом шаге он с трудом сдерживал крик. Неужели вчера? Он не помнил. Он не спал с самого Кулака, с того времени, как протрубил рог. Разве что на ходу. Может ли человек спать на ходу? Он не знал – а если и знал, то забыл.
Рыдая, он сделал еще один шаг. Снег клубился вокруг. Иногда снег падает с белого неба, иногда с черного – вот и вся разница между днем и ночью. Сэм несет снег на плечах, как второй плащ, снег кучей громоздится на котомке, делая ее еще тяжелее. Поясницу ломит так, словно в нее воткнули нож и на каждом шагу крутят его туда-сюда. Плечи ноют под тяжестью кольчуги. Больше всего на свете Сэм хотел бы снять ее, но боится. Притом, чтобы сделать это, пришлось бы сначала снять плащ и камзол, и холод совсем его доконал бы.
Если бы он только был покрепче… но что толку желать. Он слаб и толст, так толст, что и собственный-то вес еле тащит, что уж там говорить о кольчуге. Ему казалось, что она стерла ему плечи до крови, несмотря на стеганую ткань под ней. Сэму оставалось только плакать, и он плакал, а слезы замерзали у него на щеках.
Рыдая, он сделал еще один шаг. Он шел по уже проложенному следу и только благодаря этому как-то передвигался. Справа и слева за деревьями смутно виднелись сквозь падающий снег оранжевые пятна факелов. Поворачивая голову, он видел, как они тихо плывут через лес, покачиваясь на ходу. Огненное кольцо Старого Медведя – горе тому, кто выйдет из него. Шагая, он как бы гнался за факелами впереди себя, но у них тоже есть ноги, длиннее и крепче, чем у него, – ему никогда не догнать их.
Вчера он просил, чтобы ему дали нести факел, хотя это означало, что ему пришлось бы идти с краю колонны, где тьма подступает к тебе вплотную. Он жаждал огня, мечтал об огне. Неся огонь, он не мерз бы так. Но ему напомнили, что он уже нес факел в начале пути, однако уронил его в снег, и огонь погас. Сэм этого не помнил, но так, вероятно, и было. Он слишком слаб, чтобы долго держать руку поднятой. Кто напомнил ему о том факеле – Эдд или Гренн? Сэм и это забыл. Я толстый, слабый, ни на что не годный, и даже мозги у меня застыли. Он сделал еще один шаг.
Шарф, которым он замотал нос и рот, весь пропитался соплями и уже, наверно, примерз намертво. Ему даже дышать тяжело, и воздух такой холодный, что вызывает боль.
– Матерь, помилуй меня, – бормотал он под своей застывшей маской. – Матерь, помилуй меня. Матерь, помилуй меня. – Каждый раз, повторяя это, он делал еще один шаг. – Матерь, помилуй меня.
Его собственная мать теперь на юге, в тысяче лиг от него – живет себе с сестрами и младшим братом Диконом в замке на Роговом Холме и горя не знает. Она не слышит его, как и та, небесная, Матерь. Божественная Матерь милосердна, все септоны на этом сходятся, но у Семерых нет власти за Стеной. Здесь правят старые боги, безымянные боги деревьев, волков и снега.
– Смилуйтесь, – шептал теперь Сэм, обращаясь к тем, кто мог его услышать, будь то новые боги, старые боги или демоны. – Смилуйтесь надо мной.
Меслин тоже молил о милосердии. Почему Сэм вдруг вспомнил его? Он не хотел ничего вспоминать. Меслин попятился, выронил меч и стал кричать, что сдается – он даже стащил с руки свою черную перчатку и поднял ее вверх, как боевую рукавицу. Он еще молил о пощаде, когда мертвец схватил его за горло, вскинул в воздух и чуть не оторвал ему голову. Мертвые не помнят, что такое милосердие, а Иные… нет, не станет он думать об этом, не думай, не вспоминай, только иди, иди, иди.
Рыдая, он сделал еще один шаг.
Споткнувшись о корень под снегом, Сэм тяжело упал на одно колено и прикусил себе язык. Выступила кровь – такого тепла во рту он не ощущал с самого Кулака. Это конец, подумал Сэм. Теперь, когда он упал, у него уже не хватит сил встать. Он схватился за ветку дерева, пытаясь подняться, но онемевшие ноги не держали его. Кольчуга слишком тяжелая, а он слишком толст, слишком слаб и слишком устал.
– Вставай, Хрюшка, – проворчал кто-то, проходя мимо, но Сэм даже не взглянул на него. Надо просто лечь в снег и закрыть глаза. Смерть не хуже всякой другой. Холоднее ему уже не станет, и вскоре он уже не будет чувствовать боли в пояснице и плечах, как не чувствует ног. Он умрет не первым – никто не сможет сказать, что он умер раньше всех. Многие погибли на Кулаке и еще больше потом, он сам видел. Весь дрожа, Сэм отпустил ветку и сполз на снег. Он знал, что тут должно быть холодно и мокро, но почти не ощущал этого сквозь все свои одежки. Снежинки с белого неба сыпались ему на живот, грудь и ресницы. Скоро снег укроет его толстым белым одеялом. Сэму станет тепло, и если зайдет о нем речь, все скажут, что он умер как брат Ночного Дозора. Это правда. Он исполнил свой долг. Никто не скажет, что он нарушил свою клятву. Он толст, слаб и труслив, но он исполнил свой долг.
Он отвечал за воронов – поэтому его и взяли в поход. Он не хотел идти – он так и сказал им и честно признался, что он трус. Но мейстер Эйемон слишком стар и к тому же слеп – поневоле пришлось взять Сэма. Когда они обосновались на Кулаке, лорд-командующий вызвал его к себе и сказал: «Ты не боец, парень, мы оба это знаем. Если случится, что на нас нападут, не пытайся доказать обратное – ты только под ногами будешь путаться. Твое дело – послать весть. Не прибегай ко мне и не спрашивай, что должно быть в письме. Напиши его сам и отправь одну птицу в Черный Замок, а другую в Сумеречную Башню. – Старый Медведь наставил палец в перчатке прямо в лицо Сэму. – Бойся сколько хочешь, мне наплевать, хоть полные штаны себе навали. Пусть хоть тысяча одичалых полезет через стену, вопя и требуя твоей крови – ты должен отослать этих птиц, не то, клянусь, я буду гнаться за тобой по всем семи преисподним и заставлю тебя пожалеть, что ты этого не сделал». А говорящий ворон Мормонта стал кивать и повторять: «Пожалеть, пожалеть».
Сэм и без того жалел о многом. Жалел, что не был храбрым и сильным, что плохо владел мечом, что был плохим сыном своему отцу и плохим братом Дикону и девочкам. Жалел он и о том, что умирает, но на Кулаке погибли люди гораздо лучше его, настоящие мужчины, а не такие толстые нытики, как он. Но преследовать его по всем кругам ада Старому Медведю не придется. Сэм отослал птиц – что-что, а это он сделал. Он написал письма заранее, кратко и просто, извещая о нападении на Кулак Первых Людей, и спрятал их в свою сумку, надеясь, что ему не придется их отправлять.
Когда затрубили рога, Сэм спал и подумал сначала, что это ему снится; но когда он открыл глаза, шел снег, а черные братья, хватая копья и луки, бежали к кольцевой стене. Рядом был только Четт, прежний стюард мейстера Эйемона с прыщавым лицом и большим жировиком на шее. Сэм еще ни на чьем лице не видел такого страха, как на лице Четта, когда рог затрубил в третий раз. «Помоги мне с птицами», – попросил Сэм, но тот повернулся и убежал с кинжалом в руке. Ему о собаках надо позаботиться, вспомнил Сэм. Может, лорд-командующий и ему отдал особый приказ.
Руки в перчатках застыли, и Сэм весь трясся от страха и холода, но все-таки выудил из сумки приготовленные письма. Вороны раскричались, и когда Сэм открыл клетку Черного Замка, один метнулся ему прямо в лицо. Вслед за этим на волю вырвались еще двое, а тот, которого Сэм поймал, клюнул его до крови сквозь перчатку. Но Сэм как-то удержал птицу и сумел прикрепить к ней маленький пергаментный свиток. Рога к тому времени умолкли, но на Кулаке выкрикивались команды и бряцала сталь. «Лети!» – сказал Сэм и подбросил ворона в воздух.
Птицы в клетке Сумеречной Башни так вопили и хлопали крыльями, что он боялся открывать дверцу, но принудил себя и открыл. На этот раз он схватил первого же ворона, который попытался улететь, и миг спустя тот уже скрылся вместе с письмом в хлопьях снега.
Исполнив свой долг, Сэм стал одеваться, с трудом орудуя непослушными пальцами. Он надел шапку, камзол, плащ и туго-натуго затянул на себе пояс с мечом. Потом он нашел свою котомку и затолкал туда смену белья, сухие носки, наконечники для стрел и копий из драконова стекла, подаренные Джоном, и от него же полученный старый рог, пергаменты, склянки с чернилами, перья, карты, которые сам нарисовал, и твердую чесночную колбасу, сберегаемую с самой стены. Завязав мешок, он взвалил его себе на спину. Лорд-командующий не приказывал ему бежать к кольцевой стене, однако и не запрещал. Сэм перевел дух и понял, что не знает, как быть дальше.
Он топтался на месте, и страх, как всегда, рос в нем с каждым мгновением. Собаки лаяли, лошади ржали, но из-за снега все звуки казались приглушенными и далекими. Сэм не видел ничего в трех ярдах от себя, не видел даже факелов вдоль кольцевой стены. А вдруг они погасли? Даже подумать страшно. Рог протрубил три раза. Три длинных сигнала означает «Иные». Белые Ходоки, холодные тени, чудовища из сказок, которые заставляли его вскрикивать и дрожать в детстве; они ездят верхом на гигантских ледяных пауках и питаются кровью.
Сэм неуклюже вытащил меч и побрел с ним по снегу. Мимо с лаем пробежала собака, и он увидел нескольких человек из Сумеречной Башни, больших, бородатых, с длинными топорами и восьмифутовыми копьями. Чувствуя себя увереннее в их обществе, он последовал за ними к стене. Увидев, что факелы на ней горят по-прежнему, он испытал великое облегчение.
Черные братья, стоя с мечами и копьями в руках, вглядывались в падающий снег и ждали. Сир Малладор Локе проехал мимо на коне, в запорошенном снегом шлеме. Сэм держался позади, высматривая Гренна или Скорбного Эдда. Если уж умирать, то рядом с друзьями, думал он, помнится, тогда. Вокруг себя он видел только чужих, людей из Сумеречной Башни, которыми командовал разведчик по имени Блейн.
– Идут, – сказал кто-то из братьев.
– Целься, – крикнул Блейн, и двадцать черных стрел, вынутых из колчанов, легли на тетивы.
– Боги праведные, да их там сотни, – прошептал другой голос.
– Держать, – скомандовал Блейн. Сэм ничего не видел и не хотел видеть. Люди Ночного Дозора ждали с оттянутыми к уху тетивами, и что-то поднималось к ним сквозь снег по темному скользкому склону. – Держать, – снова повторил Блейн, а потом рявкнул: – Пли!
Стрелы с шорохом улетели в ночь.
Нестройное «ура» пробежало вдоль стены, но тут же и затихло.
– Они не останавливаются, милорд, – сказал один брат Блейну, а другой крикнул: – Еще! Вон они, из леса выходят! – Так и ползут, боги милостивые, – подхватил третий, – и близко как, рукой подать!
Сэм пятился, дрожа, как лист на ветру, – и от холода, и от страха. Той ночью было очень холодно – еще холоднее, чем теперь. В снегу почти тепло, и ему стало легче. Немножко отдохнуть – вот все, что ему нужно. Он полежит еще чуть-чуть и пойдет дальше. Совсем чуть-чуть.
Рядом с его головой прошла мохнатая серая лошадь с заснеженной гривой и обросшими льдом копытами. Потом из снега появилась еще одна, которую вел под уздцы человек в черном. Увидев на дороге Сэма, он выругался и заставил лошадь обойти его. «Вот бы и мне коня, – подумал Сэм. – Сидел бы себе и ехал, даже дремал бы в седле». Но почти все их лошади погибли на Кулаке, а те, что остались, везут провизию, факелы и раненых. Сэм не ранен, он просто толст и слаб, и нет его трусливее в Семи Королевствах.
Ох, какой же он трус. Лорд Рендилл, его отец, всегда говорил так и был прав. Сэм не оправдал себя как его наследник, вот отец и отправил его на Стену. Дикон, младший брат, унаследует теперь земли и замок Тарли, и великий меч Губитель Сердец, которым их род гордился много веков. Уронит ли Дикон слезу над своим братом, умершим в снегу, на краю света? Да с какой стати. Трус не стоит ничьих слез. Отец повторял это матери раз сто, и Старый Медведь того же мнения.
– Зажигай стрелы, – ревел лорд-командующий в ту ночь на Кулаке, внезапно появившись верхом среди братьев. – Встретим их огнем! – Тут он заметил трясущегося Сэма. – Тарли, прочь отсюда! Твое место рядом с воронами.
– Я… я… отправил письма.
– Хорошо. – «Хор-рошо», – отозвался ворон на плече Мормонта. Лорд-командующий казался огромным в мехах и кольчуге, и глаза его в забрале черного шлема метали искры. – Здесь ты только мешаешь. Ступай назад к птицам. Чтобы мне не пришлось искать тебя, если понадобится отправить еще одну весть. Держи воронов наготове. – Не дожидаясь ответа, Мормонт повернул коня и поехал по кругу, крича: – Огня, огня! Встречай их огнем!
Сэму не надо было повторять этого дважды, и он во всю прыть пустился назад. Надо опять написать письма загодя, чтобы выпустить птиц, как только придет нужда. Провозившись дольше обычного с костром, он разогрел замерзшие чернила, сел на камень с пером и пергаментом и начал писать.
«Подвергшись нападению во время метели, мы отбросили врага назад огненными стрелами», – выводил он под громкие команды Торена Смолвуда:
– Целься, готовьсь… пли. – Шорох стрел был сладок, как материнская молитва.
– Горите ясно, дохлые ублюдки, – восклицал Дайвен, а братья торжествующе кричали и ругались.
«Мы остаемся на Кулаке Первых Людей», – писал Сэм, надеясь, что братья стреляют лучше, чем он.
Отложив написанное в сторону, он взял чистый лист.
«Сильный снегопад. Сражение на Кулаке продолжается», – написал он, услышав чей-то крик:
– Они все равно наступают! – «Исход неясен». – Копья вперед! – Эту команду, кажется, отдал сир Малладор, но поклясться Сэм не мог. «Ожившие мертвецы атакуют нас на Кулаке во время метели, но мы отгоняем их огнем». Сквозь снег он видел только огромный костер в середине лагеря, вокруг которого метались всадники. Он знал, что это резерв, который вступит в бой, если враг проломит стену. Вместо мечей они запаслись факелами, которые зажигали от костра.
«Мертвецы окружили нас со всех сторон, – написал он, услышав крики от северного склона. – Они поднимаются на холм с севера и с юга. Копья и мечи бессильны, их может остановить только огонь».
– Стреляй, стреляй, – орал кто-то. – Здоровенный, скотина! – кричал другой. – Великан, что ли? – спрашивал третий, а четвертый отвечал: – Нет, медведь, медведь! – Завизжала лошадь, собаки подняли адский гам, и Сэм перестал понимать, что кричат. Торопясь, он строчил одно письмо за другим. «Нас окружают мертвые одичалые. Среди них великан, а возможно, медведь». Сталь обрушилась на дерево, что могло означать только одно. «Мертвецы преодолели кольцевую стену. Бой идет внутри лагеря». Дюжина конных братьев пронеслась мимо него к восточной стене с зажженными, дымящимися факелами. «Лорд-командующий Мормонт встречает их огнем. Мы побеждаем. Мы держим оборону. Мы пробиваемся вниз и отступаем к Стене. Мы в ловушке, и враг наступает со всех сторон».
Брат из Сумеречной Башни, шатаясь, появился невесть откуда и упал у ног Сэма. Он подполз к самому костру и умер. «Битва проиграна, – написал Сэм. – Мы погибли».
Зачем он вспоминает бой на Кулаке? Ему этого вовсе не хочется. Он попытался вспомнить мать, или сестренку Таллу, или ту девушку из Замка Крастера, Лилли.
– Вставай, – сказал кто-то, тряся его за плечо. – Нельзя здесь спать, Сэм. Вставай и пошли.
«Я совсем не сплю, я вспоминаю», – подумал Сэм и сказал:
– Уйди. – Слова тоже стыли на морозе. – Все в порядке. Я хочу отдохнуть.
– Вставай. – Это голос Гренна, резкий и хриплый. Он навис над Сэмом, весь в черном и в снегу. – Старый Медведь сказал, отдыхать нельзя. Ты умрешь.
– Гренн, – улыбнулся Сэм. – Мне правда хорошо. Ты иди. Я отдохну еще чуточку и догоню тебя.
– Нет. – Густая бурая борода Гренна вокруг рта вся обмерзла, и он из-за этого казался стариком. – Ты замерзнешь или Иные тебя заберут. Сэм, вставай!
В ночь перед их отъездом со Стены Пип все дразнил Гренна. Говорил, что Гренна выбрали не зря – ведь он слишком глуп, чтобы бояться. А Гренн спорил с пеной у рта, пока не уразумел, о чем спорит. Он плотный, толстошеий и сильный – сир Аллистер Торне прозвал его Зубром, а Сэма сиром Хрюшкой, а Джона лордом Сноу. Но с Сэмом Гренн всегда обращался хорошо. Благодаря Джону – «Если б не Джон, они бы меня затравили». Но Джон пропал на Воющем перевале с Куореном Полуруким – скорее всего его и в живых уже нет. Сэм и о нем поплакал бы, но слезы все равно замерзают, да и глаза трудно держать открытыми.
Рядом остановился кто-то высокий, с факелом, и на один восхитительный миг Сэм ощутил тепло на лице.
– Брось его, – сказал факельщик Гренну. – Тот, кто не может идти, человек конченый. Побереги силы для себя самого, Гренн.
– Он встанет, – сказал Гренн. – Ему только помочь надо.
Факельщик ушел, унося с собой благословенное тепло, а Гренн попытался поставить Сэма на ноги.
– Больно, – пожаловался Сэм. – Перестань, Гренн, не тяни меня за руку.
– Уж больно ты тяжел. – Гренн, кряхтя, подхватил Сэма под мышки и поднял – но как только он его отпустил, Сэм снова плюхнулся в снег. Гренн наградил его пинком, таким увесистым, что даже снег осыпался с сапога.
– А ну вставай! – Он пнул Сэма снова. – Вставай и пошли. Надо идти.
Сэм в ответ лег на бок и свернулся клубком, чтобы защититься от пинков – впрочем, он их почти и не чувствовал сквозь все свои одежки. «Я думал, ты мне друг, Гренн. Разве друзей бьют ногами? Ну что бы им не оставить меня в покое? Мне надо только отдохнуть, вот и все, отдохнуть и поспать, ну хоть бы и умереть, им-то что?»
– Если ты возьмешь мой факел, я понесу толстяка.
Сэм внезапно взмыл из мягкой снеговой постели в холодный воздух и поплыл. Кто-то нес его, подхватив под колени и спину. Сэм поморгал и увидел над собой широкое лицо с плоским носом и маленькими глазками, заросшее густой бородой. Он уже видел это лицо раньше, но не сразу вспомнил, чье оно. Паул. Малыш Паул. Снег, растопленный жаром факела, стекал ему в глаза.
– Ну как, сдюжишь? – спросил Гренн.
– Я раз теленка нес, а он был потяжелее. Я его снес к матке, чтобы он молока попил.
Голова Сэма болталась на каждом шагу.
– Перестань, – взмолился он, – поставь меня. Я не ребенок, я брат Ночного Дозора. – Он всхлипнул. – Дайте умереть спокойно.
– Тихо, Сэм, – сказал Гренн, – побереги силы. Думай о сестрах, о брате, о мейстере Эйемоне, о своей любимой еде. Или пой, если хочешь.
– Вслух петь?
– Нет, про себя.
Сэм знал не меньше ста песен, но вспомнить не мог ни одной. Все слова вылетели у него из головы. Он снова всхлипнул и сказал:
– Не знаю я песен, Гренн. Знал, да забыл.
– Знаешь, знаешь. Вот, к примеру, «Медведь и прекрасная дева» – ее все знают. «Жил-был медведь, косолапый и бурый! Страшный, большой и с косматою шкурой!»
– Только не эту, – поспешно прервал его Сэм. На том медведе, который явился к ним на Кулак, шерсти совсем не осталось. Ему даже думать о медведях не хочется. – Не надо песен, прошу тебя, Гренн.
– Ладно, тогда думай о своих воронах.
– Они никогда не были моими. Они принадлежат Черному Замку и Сумеречной Башне.
Малыш Паул нахмурился.
– Четт сказал, мне можно будет взять ворона Старого Медведя, который разговаривает. Я и корм ему припас. Ну да, и припрятал, а взять забыл. – Некоторое время он шел молча, дыша паром, и вдруг спросил: – А можно я возьму какого-нибудь из твоих? Только одного. Я не дам Ларку его съесть.
– Мне жаль, но теперь они все летят обратно к Стене. – Сэм выпустил их, когда рога затрубили «по коням» – два коротких сигнала и один длинный. Это могло значить только одно: они уходят с Кулака, а стало быть, битва проиграна. Сэм вконец обезумел от страха, и его хватило только на то, чтобы открыть клетки. Лишь когда последний ворон исчез в метели, он вспомнил, что все написанные им письма так и остались неотправленными.
– Нет, – застонал он тогда, – нет, нет, нет. Снег валил, и рога трубили: аооооо, аоооооооо, по коням, по коням. Сэм увидел двух воронов, сидящих на камне, и бросился к ним, но они лениво взлетели и скрылись в клубах снега. Сэм погнался за одним из них, выдыхая густые облака пара, споткнулся и увидел, что находится в десяти футах от кольцевой стены.
Потом… потом над стеной показались мертвецы, утыканные стрелами, одни в кольчугах, другие почти голые. Среди одичалых, которые составляли большинство, виднелось несколько фигур в выцветших черных лохмотьях. Один человек из Сумеречной Башни насквозь продырявил копьем бледный живот мертвеца, но тот, продвинувшись вперед по древку, своими черными руками свернул дозорному шею так, что у него кровь потекла изо рта. Тогда-то, кажется, Сэм и обмочился в первый раз.
Он не помнил, как бежал, но, должно быть, бежал очень быстро, потому что опомнился уже у костра в середине лагеря, где были старый сир Оттин Уитерс и несколько лучников. Сир Оттин, стоя на коленях в снегу, беспомощно смотрел на творящийся вокруг хаос, и лошадь без седока, пронесшись мимо, ударила его копытом по голове. Лучники, не обращая на него внимания, пускали огненные стрелы во мрак. Пламя охватило одного мертвеца, но на его месте возникла дюжина других и с ними громадная бледная фигура, похожая на медведя, а у лучников скоро вышли все стрелы.
Вслед за этим Сэм оказался на коне. Это был не его конь, и Сэм не помнил, как сел на него. Быть может, это был тот самый, что размозжил сиру Оттину лицо. Рога продолжали трубить, и Сэм двинулся на их звук.
В самой гуще бойни, хаоса и летящего снега он нашел Скорбного Эдда, тоже конного, с черным знаменем на копье.
– Сэм, – сказал тот, – разбуди меня, а? Уж очень страшный сон мне снится.
Другие братья тоже садились на коней. Рога ревели: аооооооо, аооооооо.
– Они перелезли через западную стену, милорд, – крикнул Старому Медведю Торен Смолвуд, с трудом удерживая на месте коня. – Я пошлю туда резерв…
– НЕТ! – гаркнул во всю глотку Мормонт, перекрикивая рога. – Отзови их – будем пробиваться отсюда. – Он привстал на стременах, его черный плащ трепетал на ветру, в броне отражался огонь. – Клин! – проревел он. – Стройся клином, и марш. По южному склону, а потом на восток!
– Милорд, южный склон кишит ими!
– Остальные слишком круты. Нам надо…
Конь Мормонта отчаянно заржал, взвился на дыбы и чуть не сбросил седока, увидев бредущего через снег медведя. Сэм обмочился снова – как могла в нем сохраниться еще какая-то вода? Медведь был мертвый, бледный, полусгнивший, шерсть вместе с кожей давно сползла с него, одна передняя лапа обгорела до кости, но тем не менее он шел вперед. Только глаза в нем и жили – ярко-синие, точно как Джон говорил. Они сияли, как замерзшие звезды. Торен Смолвуд бросился на него с длинным мечом, отражавшим красно-рыжие блики костра, и наполовину снес зверю голову – а зверь оторвал голову ему.
– ЗА МНОЙ! – проревел лорд-командующий, разворачивая коня.
До стены они домчались галопом. Раньше Сэм всегда боялся прыгать через препятствия, но теперь, когда стена возникла перед ним, он понял, что выбора нет. Он послал коня вперед, зажмурился и заскулил, и конь, непонятно как, перенес его через стену. Всадник справа от него рухнул наземь грудой стали, кожи и вопящего лошадиного мяса, мертвецы накинулись на него, и клин снова сомкнулся. Они неслись вниз сквозь цепкие черные руки, горящие синие глаза и летящий снег. Лошади спотыкались и падали, людей выбрасывало из седел, факелы рассекали тьму, мечи и топоры рубили мертвую плоть, а Сэмвел Тарли, рыдая, вцепился в своего коня с силой, которой прежде в себе не подозревал.
Он скакал в самой середине клина, и братья окружали его со всех сторон. Одно время с ними бежала собака, шныряя между лошадьми, но потом не выдержала и отстала. Кони на скаку топтали мертвецов, а те, падая, хватались за мечи, стремена и лошадиные ноги. Один правой рукой вспорол брюхо коню, вцепившись в седло левой.
Внезапно их обступили деревья, Сэм проскакал через замерзший ручей, и звуки побоища стали утихать позади. Он оглянулся, едва дыша от облегчения… но тут из кустов выскочил человек в черном и сдернул его с седла. Сэм так и не узнал его – он сразу ускакал прочь. Сэм побежал было вдогонку, но споткнулся о корень, растянулся носом вниз и лежал так, рыдая, как младенец, пока его не нашел Скорбный Эдд.
Это было последнее связное воспоминание Сэма о Кулаке Первых Людей. Лишь позже, много часов спустя, он оказался, весь дрожа, среди других уцелевших, половина из которых была пешая, а половина конная. В это время они уже ушли на много миль от Кулака, но Сэм не помнил, как они проделали этот путь. Дайвен свел вниз пять вьючных лошадей с грузом провизии, горючего масла и факелов, и трое из них дошли до этого места. Старый Медведь разделил весь груз поровну, чтобы потеря какой-то одной лошади не стала для них роковой, забрал коней у здоровых и отдал раненым, построил пеших в колонну и поставил факельщиков по бокам и сзади. «От тебя требуется одно: идти», – сказал себе Сэм и сделал первый шаг в сторону дома. Но не прошло еще и часа, как он начал запинаться и отставать…
Теперь они тоже отставали. Пип, бывало, говорил, что Малыш Паул самый сильный в Дозоре. Должно быть, так и есть, раз он несет на себе Сэма. Тем не менее снег был глубокий, почва неровная, и Паул шагал уже не так широко. Их обгоняли другие всадники, раненые, глядевшие на Сэма тупо, без всякого любопытства. Некоторые факельщики тоже прошли мимо них.
– Отстаете, – сказал один, а другой добавил: – Никто тебя ждать не будет, Паул. Брось Хрюшку мертвякам.
– Он обещал дать мне птицу, – сказал Паул, хотя Сэм ничего такого ему не говорил – ведь вороны были не его. – Я хочу говорящую птицу, чтобы она клевала у меня с руки.
– Ну и дурак, – сказал человек с факелом и ушел.
Через некоторое время Гренн остановился и сказал хрипло:
– А ведь мы одни остались. Я не вижу других факелов. Это, наверно, задние были?
Малыш Паул вместо ответа пробурчал что-то невнятное, рухнул на колени и дрожащими руками уложил Сэма в снег.
– Больше не могу тебя нести. Рад бы, да не могу. – Его била дрожь.
Ветер пролетел между деревьями, осыпав их снегом. Холод стоял такой, что Сэм чувствовал себя голым. Он искал глазами другие факелы, но они все пропали. Пламя того, который нес Гренн, струилось, как бледно-оранжевый шелк, и Сэм видел сквозь него густой мрак позади. Скоро факел догорит, и мы останемся совсем одни, без пищи, друзей и огня.
Но он ошибался. Они здесь были не одни.
С нижних веток большого зеленого страж-дерева мягко осыпался снег, и Гренн выбросил в ту сторону руку с факелом.
– Кто идет?
Из мрака выступила лошадиная голова, и Сэм на миг испытал облегчение, пока не увидел ее, эту лошадь. Она вся обросла инеем, и черный клубок замерзших внутренностей болтался под ее распоротым брюхом. Верхом на ней сидел всадник, бледный, как лед. Из горла Сэма вырвался скулящий звук. Он так перепугался, что непременно обмочился бы еще раз, но холод, видно, и пузырь его заморозил вместе со всем остальным. Иной грациозно соскочил с седла и встал на снегу, стройный, как меч, и молочно-белый. Доспехи колебались на нем, как вода, и ноги стояли на свежем насте, не проламывая его.
Малыш Паул снял со спины топор на длинной рукояти.
– Ты что с лошадью сделал? Это была лошадь Мауни.
Сэм схватился было за меч, но вспомнил, что потерял его еще на Кулаке.
Гренн шагнул вперед, выставив факел.
– Убирайся прочь! Уходи, не то сожгу!
Меч Иного, сверкнув бледной голубизной, коснулся плавни, и скрежет пронзил уши Сэма, как игла. Отрубленный конец факела упал в глубокий сугроб, и огонь тут же погас. В руке у Гренна осталась только бесполезная деревяшка. Он с проклятием швырнул ее в Иного, а Малыш Паул бросился на врага с топором.
Сэм никогда в жизни еще не испытывал такого страха. В чем, в чем, а в страхах Сэмвел Тарли разбирался хорошо.
– Матерь, помилуй меня, – прорыдал он, забыв в ужасе о старых богах. – Отец, защити, о-о… – Его пальцы нашарили на поясе кинжал и схватились за него.
Мертвецы двигались медленно и неуклюже, но Иной порхал, как снег на ветру. Он ускользнул от топора, переливаясь своими доспехами, и его хрустальный меч вошел меж звеньев кольчуги Паула, пронзая кожаные латы, шерсть и плоть. Меч вышел из спины со звуком «ш-шшшш», а Паул сказал «ох» и выронил топор. Кровь дымилась вокруг пронзившего его меча, и Паул пытался достать своего убийцу руками. Потом он упал, и его тяжесть вырвала бледный меч из руки Иного.
Вот оно. Перестань нюнить и дерись, плакса. Дерись, трус. Это был голос его отца, и Аллистера Торне, и брата Дикона, и новобранца Раста. Трус, трус, трус. Сэм истерически хихикнул, думая, что же с ним будет дальше. Должно быть, его превратят в упыря, в толстого белого мертвеца, ковыляющего на толстых ногах. Давай, Сэм. А это кто – Джон? Но ведь Джон умер. Ты можешь, ты можешь, сделай это. И он устремился вперед, скорее падая, чем бегом, зажмурился ткнул кинжалом перед собой, держа его обеими руками. Что-то хрустнуло, как лед под сапогом, а потом раздался скрежет, столь громкий и пронзительный, что Сэм отшатнулся назад, зажав руками уши, и хлопнулся задом в снег.
Когда он открыл глаза, доспехи стекали с Иного ручьями, а вокруг черного кинжала из драконова стекла, торчащего в горле, шипела и дымилась бледно-голубая кровь. Иной схватился за нож своими белыми руками, но его пальцы, коснувшись лезвия, тоже начали дымиться.
Сэм повернулся на бок, вытаращив глаза. Иной уменьшался и таял. Через каких-нибудь двадцать мгновений плоть сошла с него, как белый туман, и кости, похожие на молочное стекло, тоже стали таять. И вот на снегу остался только кинжал из драконова стекла, весь окутанный паром, словно он был живой и вспотел. Гренн подобрал его и тут же выронил.
– Матерь, холодный-то какой.
– Это обсидиан. – Сэм привстал на колени. – Его еще называют драконовым стеклом. Драконовым. – Он засмеялся, заплакал, скрючился и выблевал свое мужество на снег.
Гренн поставил его на ноги, приложил ухо к груди Малыша Паула и закрыл ему глаза. Потом снова поднял нож и на этот раз удержал его.
– Возьми его себе, – сказал Сэм. – Я трус, а ты нет.
– Ага. Такой трус, что Иного убил. – Гренн указал ножом на полосу розового света между деревьями. – Гляди, Сэм, светает. Стало быть, восток там. Если пойдем в ту сторону, догоним Мормонта.
– Как скажешь. – Сэм пнул сапогом дерево, сбивая снежную кору, и проделал то же самое с другой ногой. – Я постараюсь. – Он сморщился и сделал шаг, один и другой.