1
5 июня 1549 года. Злоговар.
Южная Дурландия.
Зона Фуин
Под прикрытием густого кустарника несколько гоблинов-разведчиков сумели подползти едва ли не к самой реке и залегли в небольшой ложбинке.
– Вот она – красота несравненная, провалиться ей на этом месте… Смерть Зеленым они ее называют, – проворчал Ржавый.
Лейтенант направил подзорную трубу на противоположный берег Килинвэ, рассматривая мощные бетонные укрепления. На старых гоблинских картах река обозначалась как Текучка, но эльфы, конечно, и ей дали другое название. Вряд ли хоть что-нибудь в Великом Злоговаре за три сотни лет осталось нетронутым изящными эльфьими ручонками.
Сказочник повел плечами, поправил каску. На листике травы перед его носом сидела жирная саранча. Гоблин сцапал ее и сунул в рот. Саранча захрустела, словно сухая галета.
– На нас, думаю, намекают, – сказал Ржавый, пихнув сержанта локтем. – Кишка, мол, у нас тонка эту баррикадку взять… Как думаешь?
Сказочник выпятил губы.
– Десять гвоздеметных гнезд… сектор реки пристрелян наверняка до сантиметра… и эти доты. Как подойдем?
– Как всегда, так и сейчас! – ответил лейтенант, поворачивая к Сказочнику зеленую ряху, инкрустированную узорами шрамов. Из-под козырька каски взирали усиленные броней надбровных дуг антрацитовые глаза; скулы выпирали по бокам морды, словно могучие ледяные торосы; здоровенный рот то ли улыбался, то ли скалился, не пойми, но на слабонервного явно произвел бы неизгладимое впечатление. – Поди, не в первый раз такое видим, старик.
– Верно. Однако переть на рожон неохота, – отозвался Сказочник.
Ржавый щелкнул зубами, сложил трубу и сказал:
– Так или иначе другого пути нет. В обход нам идти не позволят, потому что оставить эту милую штучку в тылу может только полный псих. А вообще – разве это позиция? В дельте Широкуна и покруче было.
– Слыхал.
– То-то. А там не чета этим укрепрайон был, скажу я тебе, – четыре линии обороны. Прежде чем мы с моря высадились, артподготовку с крейсеров вели часов шесть. Генерал Рыгун, болтают, по палубе флагмана бегал и голосил трехэтажным матом, пока ординарцы не увели его в каюту и не уложили спатеньки! Но взяли же плацдарм, никуда не делись. Потому – приказ и… дело чести…
Лейтенанта уважали и любили. С первого дня Реконкисты, с Первого Десанта на берег Отстоя лишь на таких и держалось наступление. Гоблины шли и шли вперед, невзирая на превосходящие силы противника и его более совершенное техническое оснащение. Ничем такого вот Ржавого не испугать, ничем не удивить. Всюду побывал лейтенант, дрался во всех уголках земли в сотнях кампаний – против людей, эльфов, троллей, гномов, – землю грыз, ледяной воздух глотал в горах, дышал ядовитыми испарениями в болотах. И теперь, когда речь шла о возвращении к Корням, он был тем паче неумолим. Истинный полевой командир, еще вчера вожак свободной бандеры на службе короля Харкплюя Брода Клыкастого, а сегодня вновь офицер регулярных частей. Подземная пехота, спецназ.
По-пластунски, приминая брюхом траву, подполз Слизняк. Сказочник отметил, что ползать по-научному эта деревенщина так и не научилась. Любому эльфу-снайперу ничего не стоило влепить в эту торчащую кверху задницу пулю.
– Берег чистый, – доложил гоблин, – на этой стороне ихних дозоров нету…
– Угу, – отозвался Ржавый, – а что Крокодил? Сможет на тот берег попасть?
– Опасно, – отозвался Слизняк с видом эксперта. Пехотная каска, покрытая камуфляжным рисунком, была ему мала и сидела чуть не на самой макушке. Нижняя челюсть словно паровой молот – таким инструментом впору чугунные болванки плющить. Одним словом, простой гоблинский парень, настоящий герой, готовый мчаться на край света восстанавливать справедливость. Подобных ему или Ржавому обычно изображали на пропагандистских плакатах. Стоит этакий шкафец с физией, словно секунду назад узнал, что враги сожгли родную хату (и выпили все пиво из ледника), и тычет в наблюдателя пальцем. Говорит, стало быть: «Если ты настоящий гоблин, вступай в ряды Армии Освобождения!!!» И бурлит у всякого неравнодушного внутри праведный гнев – речь-то идет ни много ни мало об отвоевании у эльфюг Исторической Родины! Как же можно в стороне оставаться? Когда-то с большого бодуна наемник Сказочник решил вступить в эту самую армию. Все-таки служил в подземной пехоте еще под началом легендарного Лукавого Зима. Чем он хуже других?
Однако за все надо платить, и за энтузиазм тоже – теперь он здесь, а за спиной месяц боев, переходов, стоянок, отступлений и мордобоя с себе подобными в часы отдыха.
«Вот это жизнь! Круто!» – подумал Сказочник, беря у лейтенанта подзорную трубу.
– Опасно ему! – фыркнул Ржавый, грозно посмотрев на Слизняка. – Пусть лезет, пробует! Так и передай!
Слизняк моргнул.
– Но там ихние эти – сигналки магические могут быть. Крокодил говорит, что, мол, не дело…
– Пускай не умничает! – проворчал лейтенант. – На крайняк – устроим бучу, прикроем. Позови мне сюда гобломанта нашего распрекрасного, только чтобы одна нога здесь, а другая в Крутизне!
Слизняк не стал долго размышлять над сей идиомой, в которой упоминалась древняя столица Злоговара, и уполз, все так же демонстрируя эльфам зад.
Сказочник навел трубу на обрывистый берег, на вершине которого укрепился противник. Бетонная инфраструктура была на уровне, тут без фортификационной магии не обошлось. Высота до основания стены не меньше семи-десяти метров песчаного сыпуна; просто так не вскарабкаешься. Многих придется положить, прежде чем штурмующие окажутся наверху, прикинул сержант. Ага, вот и башенки с амбразурами, и торчит из них не что-нибудь, а гвоздеметы «L-Rond-200», стреляющие стальными дюбелями со стандартной чаро-оболочкой калибра 15,5; и солдат увидеть можно. Приникли в прикладам, ждут, поглаживают пальцами спусковые крючки – значит, уже в курсе, что зеленые на другом берегу.
Сержант оскалил зубы, рассматривая напряженные лица эльфов – огромные глаза и крошечный ротик под острым носом. Чуют, куклы, всем своим утонченным ливером, что схлестнуться им судьба с Седьмым Ударным Батальоном Подземной Пехоты. С тем самым «Смердящим», о котором ходят легенды по обе стороны фронта.
Послышалось негромкое жужжание – звук, знакомый всем, кто воевал с эльфами в Злоговаре. Разведчики еще плотней приникли к земле, наблюдая за стрекозабром, порхающим над вражескими позициями. Две пары больших полупрозрачных крыльев отражали солнечный свет, и блики рассыпались, словно волшебная пыльца. Аппарат сделал круг и полетел через реку.
– Мигом срисует! – буркнул Ржавый.
– Да знают они уже, – ответил Сказочник, подтягивая к себе пистолет-камнемет и передергивая затвор. – Может, дать залп ему в рыло?
– Не надо. Раз знают про нас, так не поможет. Авось Крокодил под шумок сумеет пробраться. – Ржавый сплюнул, ухватил травинку и стал пожевывать как ни в чем не бывало.
По природе свой неустрашимый и наглый, Сказочник, не скрываясь, навел трубу на летательный аппарат. Пилот, сидевший в прозрачной кабине, скрючился в три погибели. На глазах – очки-консервы, в руках рычаги управления, ноги давят на педали на крошечной площадке под ногами. Стрекозабр наверняка защищен магическим экраном, и одиночные выстрелы ему нипочем, но если бабахнуть сразу из дюжины стволов, этажерка не выдержит. Не предназначены такие летайки для боя – лишь для разведки. Для воздушной драки у эльфов есть кое-что посерьезнее: бипланы-перехватчики, мини-дирижабли для бомбометания, большие цеппелины для налетов с высоты и прочая дрянь, позволяющая им удерживать господство в воздухе и немало досаждать гоблинам на театре военных действий. Армия Освобождения Злоговара, впрочем, в долгу не осталась. Научились зеленые воевать с эльфами и на высоте – нужда, как говорится, заставит, хотя природе гоблинской такая война не очень по душе.
Стрекозабр переместился к противоположному берегу реки и кружил над головами разведчиков.
Откуда ни возьмись появился давешний гобломант, один из батальонных магов сугубо племенной спецификации. Гобломантия была доступна лишь самим гоблинам и являлась своего рода секретным оружием, суть которого эльфы не могли понять потому, что, разумеется, гоблинами не были. С начала времен даже злейшие враги «цивилизованных» Детей Цветов использовали в войнах чары, хотя больше полагались на силу, выносливость и в не меньшей степени на твердолобость. Пролетели эоны, сменилось оружие и стратегия, но потребность в магии на войне только возросла. В Армию Освобождения специально набрали целый корпус гоблинов-чародеев, ведь отвоевывать Злоговар придется не у людей, даже не у гномов, а у самых что ни на есть… в общем, эльфюг – от которых, каждый маленький гоблин знает, все зло в мире.
Гробовщик был, как всегда, крайне недоволен своей судьбой. Его любимым занятием с начала Вторжения стало ворчание, скрежетание зубами, шипение и оплакивание своей участи. Жизнерадостное прозвище свое он оправдывал целиком, хотя, по мнению Сказочника, если быть точным, гобломанта следовало обозвать Нытиком. И не будь Гробовщик действительно хорошим чародеем, ему давно уже дали бы фирменного пинка из батальона и отдали под трибунал за пораженческие настроения и создание пессимистической атмосферы в рядах доблестных подпехов.
– Чего? – спросил Гробовщик, даже не думая обращаться по уставу.
– Надо пошуметь, приятель, – ответил Ржавый, указывая на противоположный берег. – Чтобы Крокодил смог пробраться на ту сторону, усек?
Гробовщик усек – дураком не был. Сказочник покосился в его сторону. Неопрятный, плохо подпоясанный, нечесаный, неумытый, в дырявых ботинках, гобломант больше напоминал дезертира, который уже неделю скитается по пересеченной местности в поисках пропитания. Глаза из-под насупленных бровей смотрели дико, словно у зверя. Говорили, что в боях при взятии Щелчка Гробовщик получил чем-то тяжелым по тыкве. Другая версия утверждала, что его шарахнуло вражьей магией. Третья вообще язвила насчет незавидной судьбины жертвы аборта… При самом Гробовщике подпехи старались не шутить. Учитывая скверный характер батальонного адепта, за зубоскальство можно было вполне получить файрболом в интересное место. Или проще – кулаком в глаз.
– Зачем? Что за ахинея? – спросил Гробовщик, рассматривая бетонные укрепления.
Ржавый пояснил свою мысль в деталях, повторяя приказ медленно, по слогам, словно разговаривал с придурком. С этим магическим типом надо было иметь гномское терпение.
Стрекозабр по-прежнему кружил над гоблинским берегом Текучки. Неясно было, заметил ли эльф на летайке Ржавого и его подчиненных, и если заметил, то чего ожидать после. При помощи магического кристалла шпион передаст информацию своим, на усмотрение командования, а там кто знает. Известно, что эльфы отличаются очень осторожной манерой ведения пехотного боя; на памяти Сказочника еще не было случая, чтобы Дети Цветов бросались в свалку очертя голову или без причины провоцировали противника. Сейчас у них хорошая позиция – и они об этом знают. На месте перворожденных Сказочник просто сидел бы и наблюдал.
Несколько минут он боролся с искушением влепить «покорителю неба» каменную пулю в брюхо, но командование приказало без надобности не рыпаться.
Перепалка между лейтенантом и гобломантом продолжалась недолго. Ржавый готов был пустить в ход кулаки, чтобы напомнить Гробовщику, кто в доме хозяин, и маг почувствовал, что дальше упираться не стоит. После отчаянной борьбы с собственным упрямством гобломант согласился пошуметь. Он уполз, шипя себе под нос проклятия в адрес всех эльфов вместе взятых.
– Теперь будет, – сказал лейтенант. Сказочник кивнул. Что бы там ни было, Гробовщик умел устраивать фейерверки.
Неожиданно вернулся Слизняк. Ржавый спросил у него, где его, скотину, носит так долго.
– Живот прихватило, – ответствовал рядовой.
– Нашел время!
Сержант Сказочник вернулся к наблюдениям. За исключением нечетких силуэтов гвоздеметчиков в амбразурах, ни одного вражеского солдата в обозримом пространстве. Неизвестно, сколько за укреплениями линий обороны, каково количество пехоты, есть ли тяжелые орудия, гостят ли где-нибудь в захудалом штабике эльфьи шишки-офицеры. Крокодил должен составить обо всем этом хотя бы примерное представление. Гоблин-оборотень был незаменим в таких вещах. Обернулся в эльфа – и вперед, иди себе, посвистывай, улыбайся и собирай ценные сведения. Если Крокодилу удастся пробраться внутрь, полдела сделано…
Вода в реке взбурлила, запенилась, пошла волнами. Казалось, со дна вот-вот всплывет нечто весьма немаленьких размеров. Как минимум, прикинул Сказочник, величиной с кашалота.
Гоблины затаили дыхание. Струхнув в первое мгновение, эльф-разведчик на стрекозабре бросился к своим позициям, но передумал и завис над землей на безопасном, как ему казалось, расстоянии.
Перворожденные, выглядывающие из амбразур, тоже наблюдали. Явление поражало своим идиотизмом. Сказочник открыл рот.
На берег, поднимая тучи брызг, вылезло чешуйчатое чудо-юдо непонятной породы и видовой принадлежности. То ли несси, то ли грифон, то ли феникс, то ли дракон-вилохвост. Гробовщик решил поразвлечься. Чудовище с тремя парами рогов и шестью глазами взмахнуло хвостом и шлепнуло им по поверхности реки. Капли воды взметнулись вверх, сверкая, точно осколки хрусталя. Рев чудовища напоминал трубный голос слона в брачный период, и эхо от сочной рулады пронеслось над пока еще мирными окрестностями.
На глазах у изумленной публики нечто выпростало из тела дополнительную пару конечностей, доведя общее количество до шести, и погрузилось когтями в береговой песок.
Гоблины видели, как созданное Гробовщиком чудище поднялось на задние лапы, подмигнуло эльфам и принялось исполнять дикий танец, состоящий из нервных телодвижений, кувырков и встряхивания черепушкой.
Бац – и на узких бедрышках твари появилась розовая юбка с оборками, а на голове – кружевной чепчик. Видок у тварюги стал невыносимо кокетливый.
Лейтенант проворчал что-то и сплюнул.
– Извращенец, – сказал Сказочник.
– Кто? – спросил Слизняк.
– Да Гробовщик.
– А-а.
Чудо-юдо разошлось не на шутку. Щелкая кастаньетами, оно танцевало и даже пыталось петь, хотя то, что вылетало из зубастой пасти, нельзя было назвать песней даже приблизительно. Интересно, а у Гробовщика тоже такие проблемы со слухом, подумал сержант, переводя взгляд на бетонные укрепления. Гвоздеметчики заерзали, стараясь не пропустить момент внезапной гоблинской атаки, которая вполне могла последовать за этим эффектным номером.
Опустившись на четвереньки, чудовище подняло хвосты и выпустило газы. Газы превратились в разноцветные шары; их было много, целая орда, и они стали медленно подниматься кверху. Почти красиво. Почти. Только шары эти больше пришлись бы к месту на каком-нибудь празднике, а не здесь, на передовой. Сказочник вспомнил свою работу в парке развлечений в Сойде, и ему стало муторно.
Шары все поднимались и поднимались, эльф на стрекозабре поспешил смотаться куда подальше, чтобы не столкнуться ненароком с одним из них.
– Ну и что это такое? – спросил Ржавый. – Детский утренник, что ли?
– Однажды мама подарила мне пару таких, зеленый и синий, – промычал Слизняк прочувствованно. – Мне было шесть лет.
Лейтенант изобразил по-драконьи многообещающую ухмылку.
– Какая еще мама? У таких, как ты, мам вообще не бывает! – сообщил он.
Слизняк вытаращился на него: известие было просто потрясающим.
– Как это? Не бывает?
– Вот так. Догадайся…
Рядовой задумался надолго, возможно, это займет его на несколько дней.
Гробовщик появился словно из-под земли, и на его роже было написано крайнее самодовольство. Крайнее и редкое, учитывая его увлечение пессимизмом и самобичеванием.
– Крокодил уже там, – сказал гобломант. – Я установил с ним связь…
– Что, в эльфа превратился наш красавчик? – спросил Ржавый ехидно.
– Типа того.
– А это? – Лейтенант указал на танцующее чудище на берегу. Сказочник подумал, не пора ли уже продавать билеты на представление.
– Это скоро кончится… – ответил чародей. – Может, пора смазывать лыжи? А то чую, что эльфюги не прочь дать в нашу сторону несколько залпов. Нервничают. Знаешь что, командир?
– Ну?
– Сдается мне, там у них все не по-детски. Я наладил зеркало, чтобы посмотреть, чего творится за укреплениями, но мало что увидел. Сигналки есть, простые самые…
– И?
– В общем, по моим прикидкам, пехтуры ихней там не меньше тысячи, много гвоздеметов, артиллерия, минометы, – сказал Гробовщик.
– И что? – вопросил грозный командир. За этим вполне могла последовать лекция на тему долга, мужества, доблести – добродетелей сугубо гоблинских, почитаемых наравне с умением бить морды по пьянке, вышибать лбами каменные двери подземелий и совершать подвиги на любовном фронте. Что настоящему гоблину минометы, вопрошала лейтенантская ряха. Что ему какие-то там эльфюги, количеством превосходящие зеленых вдвое? Вот в День Г так и было, а это чего? – подключились брови Ржавого, исполняющие танец праведного гнева. Раз уж укрепились, раз высадились, так вперед – до Полного и Окончательного Освобождения. Триста лет и три года томился Злоговар в ручонках эльфов, пора и честь знать, да и никакие гвоздеметы нас не остановят! До конца, так сказать, в атаку, смерть пожирателям вегетарианских котлеток, и вообще, напоминаю: хороший эльф – мертвый эльф!
Уловив всю эту богатую гоблинско-патриотическую гамму, выраженную так ясно на просторах того, что было лицом Ржавого, Гробовщик и не думал возражать.
– Если нам дадут приказ, мы пойдем и раздолбаем их всех! – сказал лейтенант. – Есть какие-нибудь возражения?
Сказал – отрезал!
У Сказочника возражений не было. Слизняк, в задумчивости шевеливший губами, ответил не сразу, а только после легкого удара по каске. Но и у него не было особого мнения на этот счет. Гробовщик растерял свое воодушевление и вновь погрузился в сладостный мир, где на каждом шагу честного гоблина поджидали сплошные неприятности.
Тем временем представление, устроенное гобломантом, вступило во вторую, самую впечатляющую фазу. Разноцветные воздушные шары достигли отметки метров пятидесяти, не обращая внимания на дующий с северо-востока ветер, и начали лопаться. Беззвучно. Каждый шар выбрасывал в воздух, подобно фейерверку, целые снопы разноцветного огня. Огонь рассыпался на тысячи искорок, которые медленно, будто снежинки, спускались к воде. Блики на рябистой поверхности делали реку похожей на зеркало.
Сказочник никогда подобного не видел, поэтому, залюбовавшись, не сразу сообразил, что лейтенант тянет его назад, вцепившись пальцами в рукав куртки.
– Валим отсюда! – прошипел Ржавый. – Пока эльфюги не прочухали, чем дело пахнет.
– А чем? – поинтересовался впереди Слизняк.
– Я тебе в лагере объясню, – пригрозил лейтенант.
Сказочнику жаль было покидать позицию – уж больно наверху было красиво. А что же тварь? Чудик, созданный Гробовщиком, носился по берегу, напевая дурным голосом какой-то романс, и размахивал кружевным чепчиком.
Исчезая в густом кустарнике, Сказочник обернулся и заметил, что над верхним краем бетонной стены торчат эльфьи головы. Головы эти, облаченные в каски с подбородниками, пялились в бинокли на противоположный край реки.
«До встречи», – подумал гоблин, проползая по едва заметной тропке следом за лейтенантом. Вопли твари-фантома еще какое-то время слышались позади, но вскоре стихли.
Мимо лагеря, расположившегося в развалинах деревушки, колонной шли войска. Мрачные морды-кирпичи, сжатые кулаки, тяжелая широкоплечая поступь. Фанатично сверкающие глаза освободителей Злоговара нельзя было скрыть ни многодневной усталостью, ни пылью, что покрывала идущих с ног до головы.
Сказочник и Гробовщик остановились, чтобы посмотреть.
Колонна по трое тянулась из-за угла слева и исчезала за пригорком справа. Ботинки трамбовали и без того спекшийся на солнце грунт, спины сгибались под тяжестью снаряжения – каждый тащил на себе здоровенный рюкзак и собственное оружие; позвякивали прицепленные к поясу котелки, коробки для магазинов, корды и кинжали, болтались у бедер сержантские планшетки.
Многие гоблины, успевшие за месяц боев стать ветеранами, нацепляли на себя трофейные эльфьи безделушки; встречались типы, сплошь покрытые фенечками. Браслеты, цепочки, амулеты ценились довольно высоко, их можно было продать или обменять на что-нибудь ценное. На лишнюю банку единороговой тушенки, например. У одного здоровенного, под стать троллю, пехотинца Сказочник заметил на шнурке, болтающемся на шее, отрезанные эльфьи уши. Подобные трофеи тоже не были редкостью. Встречались также пальцы и носы.
Гоблины подошли ближе.
– Вы откуда, парни? – спросил Сказочник.
– Пятая Пехотная… – ответил кто-то, махнув рукой.
Мимо Сказочника проплывали зубастые морды.
– Третья Горная Дивизия, брат…
– От Драконьей Отрыжки топаем…
Сказочник сплюнул в пыль. Все слышали, как гоблинам врезали под Отрыжкой неделю назад; неприятель смог зажать их в кольцо и бросил на некстати оказавшуюся в поле пехтуру конный корпус знаменитого бригадного генерала Вриаля Дафинга.
– После перегруппировки… – раздавались голоса.
– Теперь мы новый Семнадцатый Пехотный Полк…
– А где старый Семнадцатый? – спросил Гробовщик.
– Приказал долго жить! – проворчал один из зеленых.
– К Духам Предков отправился, – сказал другой, солдат явно в годах. Он даже не посмотрел на подпехов и протопал мимо со склоненной головой.
К колонне подскочили гоблины из «Смердящего», загомонили, обмениваясь новостями, передавая из рук в руки трофеи.
Полк двигался на северо-запад, огибая район, который в скором времени предстоит штурмовать подпехам. Поток солдат внезапно иссяк, и потянулась техника. Сначала грохочущие тентованные грузовики с боеприпасами и оружием, затем пуще прежнего загрохотали легкие танки – недавняя военная новинка, идею которой толкнули эльфы. Боевые машины, покрытые пластинами брони, несли в себе мортиру, заключенную внутрь обтекаемой башни, и гвоздемет в передней части. Сказочник видел гоблинские танки в бою и не мог сказать, что они составляли уж очень сильную конкуренцию эльфийским. Но лиха беда начало, как говорят люди.
Колонна из двадцати машин с торчащими из башен командирами экипажей прошла, а за ней потопали слонопотамы, волокущие тяжелые орудия. Звери сопели и пыхтели, сотрясая землю, а погонщики-тролли знай себе размахивали кожаными плетьми. Одна из зверюг, достигающая в холке высоты десяти метров, на глазах подпехов навалила здоровенную кучу. Погонщик наступил в дерьмо и зарычал от злости под хохот наблюдавших за сценой гоблинов. Взбешенный тролль обрушил свою злость на слонопотама, и тот выдал в ответ весьма продолжительный трубный звук внушительной кормой. Вонь была такая, что даже гоблины заорали от возмущения. Их словно ветром сдуло.
– Жрать охота, – заявил Гробовщик, почесывая затылок. Ему было все нипочем. Каску он прицепил на специальный крючок на груди, провел рукой по физиономии, поглядел на ладонь, будто хотел найти так что-то интересное. – Пошли, сержант, посмотрим, чего дают.
С походной кухни тянуло чем-то вкусным, запах расползался по окрестностям. Гоблины потащились на другой конец лагеря. Большая часть солдат спала в палатках, разбитых прямо на центральной улице деревеньки и поблизости от нее. Некоторые из них расположились под худыми крышами глинобитных лачуг. Офицеры, конечно, отвели для себя самый не пострадавший от времени дом, вероятно, когда-то принадлежавший местному старосте.
Место Сказочника было в хижине вместе с другими сержантами, однако ночевать он предпочитал под открытым небом. Вонь под крышей была омерзительной. Эльфы ведут мощную антигоблинскую пропаганду, рисуя их грязными животными, дикарями и варварами. Гоблины то, гоблины се, гоблины такие-растакие. Спят со свиньями в хлеву, не прочь добавить в свой рацион порцию-другую свежего навоза, что никакой помойкой их не смутишь, что рождаются и подыхают в грязи. Гоблины-де лишены всякого эстетического чутья. Неприхотливость и стойкость к трудностям эльфийские пропагандисты извратили на корню, не желая и не умея понять разницы между «животностью» и непосредственностью. Насчет варваризма Сказочник был согласен. Гоблин – существо естественное, не оторвавшееся от природы, чем давно славятся опухшие от собственного эстетизма эльфюги. Поэтому «варвар» в устах пропагандистов Шелианда (так эти стручки обозвали Великий Злоговар) звучало скорее комплиментом, чем оскорблением. Вне зависимости от желания эльфов Злоговар вновь станет гоблинским.
Реконкиста – и никаких гвоздей, как сказал генерал Гремящий, командующий силами вторжения.
«Смерть эльфам! Здесь был Сопля!» – нацарапал какой-то солдат на стене дома, рядом с которым стояла полевая кухня. Под навесом толкашились кашевары.
– Жрать давай, – мрачно потребовал Гробовщик у главного блюстителя провизии, за что в ответ получил от громилы с закатанными рукавами цветастый монолог насчет всяких там дармоедов. У Чмокалы все были дармоедами – ко всем он относится одинаково, что к офицерам, что к рядовым. Чмокала тоже время от времени проклинает судьбу. Раньше он работал поваром в ресторане и получал неплохие деньги, а теперь, видите ли, погнавшись за воинской доблестью, прозябает среди недоумков. Сам-то он был недоумком другим на зависть и силищей обладал завидной. Пальцами мог согнуть толстую чугунную кочергу, а двумя руками завязать ее в красивый бантик.
Ругаясь, повар тем не менее выдал им по порции гороховой каши с жареными улитками и сухарями, пожелал приятного аппетита и побыстрее загнуться.
– Мне бы быть таким оптимистом, Чмокала, – сказал Сказочник, отходя от котла.
Здоровяк погрозил ему большущим половником и разинул пасть. В ней кое-чего не хватало – зубов через одного.
– За компотом придем, – предупредил Сказочник. Компот, как он успел заметить, сегодня был из волчьей ягоды с добавлением рябины и вороньего глаза. Его любимый. Почему-то напоминал далекие деньки голоштанного детства в трущобах Дырявой Подметки. И с чего это сегодня тянет на… есть такое эльфье словечко – ностальгия… вот на нее и тянет… Тьфу, подумал гоблин, не к добру, ясно дело…
Гробовщик успел куда-то смыться. Сказочник поискал его глазами и обнаружил чародея в тенечке под деревом. Гобломант сидел на земле и жевал кашу с отрешенным видом. Таких выражений даже на самых что ни на есть мужественных мордах Сказочник успел навидаться. В основном у неопытных солдат, пребывающих в ступоре после первого тяжелого боя. А вот Лукавый Зим когда-то учил Сказочника: не забивай голову, словно какой человеческий философ, всякой пакостью – легче жить, а главное, воевать будет. Не тот гоблин пошел, не какой был в стародавние времена, все шевелить извилинами норовит… Раньше только отмашку дай – и понеслась бандера в бой до победного конца, а сегодня?.. Ну тот не тот, а даже гоблины при всей своей выносливости, какая и не снилась ни одной другой расе, склонны чувствовать предел. Другое дело – показывать усталость и опустошенность настоящий гоблин не имеет права. Особенно в солдатском ремесле.
– Чего грузишься? – спросил Сказочник чародея, плюхнувшись рядом.
– Тебе какое дело? – проворчал Гробовщик.
– Кислый ты какой-то, приятель.
– Ты больно сладкий! – Гобломант поглядел на него вяло и сумрачно, словно осел, которому до смерти надоело, что его заставляют идти.
– Ты кем был до войны?
– Не твое дело.
– Почему?
– По кочану, сержант.
– А все-таки?
– За такие расспросы у нас в свое время по лбу получали… – Гробовщик набрал полный рот каши, скривился, но выплевывать не стал. Чмокала готовил хорошо.
– А это где и у кого у вас?
Сказочник широко улыбнулся, обнажая клыки. Нижний слева был наполовину отломан.
Гробовщик покачал головой и вздохнул.
– Башня и грязные кастрюли, – сказал он.
– Чего?
– Я жил в башне и был слугой мага, человека… – сказал Гробовщик. – Попал к нему случайно – подобрал сердобольный дедушка на улице, а потом заставил отрабатывать баланду. Мыть, убирать, стирать, чистить кастрюли, посуду для лаборатории, кипятить в тазу его подштанники. Готовить даже, когда кухарка-курвища отгул брала. О, это был просто праздник какой-то. Интересно?
Сказочник не донес ложку до рта.
– Так это он тебя обучил чародейским штучкам?
– Ага, держи карман шире! Во мне он видел исключительно слугу. И с чего бы это ему думать, что какой-то гоблиненок может шарить в высоком искусстве? Пшик – и ни фига больше.
– Так это когда было?
– Давно.
– И…
Над деревушкой, жужжа, пролетел гоблинский самолет-биплан. Сказочник проводил его глазами. Кажись, разведчик.
– Он не знал, что я грамотный, поэтому даже не прятал от меня свои книги, – сказал Гробовщик. – Зачем? К тому же у дедули был склероз. Видел бы ты, чего он исполнял, когда находился не в форме, особенно после вчерашнего… хе! После его выкрутасов лаборатория всегда походила на большую помойку… Убираться в ней приходилось по полдня, а потом еще никакой благодарности. Придет, значит, хозяин, работу принимать, стоит под градусом, шатается, щурит глазки влажные… – Гоблин оскалился. – Затем перевернет стол с посудой и всяким прочим, который я только что привел в порядок, да как заскрипит, клоподав мохнозадый: почему беспорядок, в крысу превращу! Однажды меня достало, я стою и не двигаюсь с места, думаю: ну преврати, чего торчишь тут, преврати! Лучше крысой быть, чем у тебя в слугах!
– А чего не сбежал?
– Попробуй сбеги. Специальные чары он наложил на все окна и двери своей поиметой башни. Если я слишком отдалялся от нее, то начинало меня всего корежить, плющить и колбасить… не по-детски, Сказочник, колбасить. Представь самое могучее похмелье в своей жизни и умножь его раз в двадцать. Примерно вот так. С другой стороны, так и так бежать мне было некуда. Ни дома, ни своих-родных. Было как-то наводнение с Зримдалле, так все и потонули.
Сказочник скривился.
– Не повезло тебе, братан. Ну так не превратил он тебя в крысу?
– Не-а. Кишка у дедули была тонка. Его специальность-то при городе была связана с погодой. Трансформацию он так и не освоил за всю жизнь, хотя книг на эту тему в библиотеке его было умотаться… Бесталанщина, короче.
– Как? Бесталанщина? – захохотал Сказочник.
– Я знаю, чего говорю.
– Ну-ну…
– Не егози, сержант, все так и было! – пророкотал гобломант. – В Ямфельсе он погоду делал, штатный маг был, в масштабе графства. А если бы шарил в тех искусствах, которые в книгах его описываются досконально, то был бы, пожалуй, советником местного короля.
– Как же ты от него свалил?
– Не свалил, – мотнул головой Гробовщик. – Не мог я свалить, пока он жив.
– Значит, того… – Сказочник изобразил нечто: кому-то на кумпол опускается тяжелая палка десятисантиметровой толщины.
– Я думал об этом каждую ночь, когда лежал на куче соломы в тесной каморке. Строил планы мести дедуле, рассматривал разные варианты. Много раз у меня была возможность даже просто двинуть ему так, что он и костей бы вовек не собрал. Мог. И удрал бы потом из башни, ибо чары рассеялись бы после смерти хозяина. Одно удерживало – книги, знание. Я быстро смекнул, что умею кое-что, что природная сила есть… Знал о гобломантах от матери, потому как мой дед был одним из них. Надо было лишь терпеть, ждать, грызть свою неволю, подгрызать ее, чтобы скинуть в один прекрасный день…
Сказочник подумал, что Гробовщик гораздо образованней, чем принято думать. И гораздо загадочней. Многие вот так – на виду одно, внутри другое. Гоблины, отягощенные грузом знаний, как правило, скрывают сей «недостаток» от более традиционных своих собратьев, чтобы не стать предметом шуточек и разных утонченных издевательств.
– Хм… значит, так ты и научился чароплетению?
– Ну. Я таскал у старикана книги и читал по ночам. Читал, упражнялся, чувствовал, как пробуждается моя сила, день за днем. Новые заклинания стали получаться сами по себе, почти сразу, с первого захода. Однако магия это была человеческая, не своя… Я использовал ее лишь как таран, чтобы пробиться в глубину, чтобы манипулировать силами, подвластными лишь гоблинам.
Гробовщик посмотрел на сержанта, и взгляд его мигом потух, из голоса исчезло воодушевление; будто он решил, что слишком сильно приоткрыл потайную дверь.
Сказочник знал многих неплохих парней в этой войне, но большая часть из них погибла. В «Смердящем» он был всего полторы недели и не успел толком составить представление обо всех подчиненных. Рассказ Гробовщика вдруг сделался для сержанта чем-то вроде откровения (тоже, мать его, эльфийское словечко).
– Понятно…
Две следующие минуты были наполнены задумчивым чавканьем.
– Ладно, ты стал гобломантом, – не выдержал Сказочник. – Долго это заняло времени, учеба, в смысле?
– Не-а. Пятнадцать лет.
Сержант поперхнулся.
– А ты думал? Это тебе не кашу варить. И не в академии и не в школе магии я знания выцарапывал, и не в лесной общине, где гобломантов натаскивают, а, по сути, в плену у этого старого пенька. Ну и попутно строил планы мести!
– А дальше? Не томи, чародей!
– В тот день, когда я почувствовал в себе настоящую силу, когда выучил наизусть и тайком, чтоб им пусто, освоил три сотни заклинаний, я понял: надо действовать. Зажился дедуля в этом мире, угомониться и на покой вековечный отправляться не желает. План был таков – проникаю я в светелку к магу и затыкаю ему нос и рот. Сопротивляться бы старый дурень все равно не смог бы. После этого я взял бы в рюкзачок самые ценные книженции – и поминай как звали. Однако не по плану пошло, с вечера дедуля нарезался винца крепкого да спать пошел, я думаю, ну вовсе никаких проблем. Еле полуночи дождался, все уже собрал. Пробираюсь, значит, к магу в комнату. Вижу, он лежит, наполовину с кровати свесился, одна рука на полу, башка запрокинута, взгляд стеклянный. Сам весь побагровел, курвин сын. Дохлый, короче, оказался! То ли апоплексический удар по пьяни случился, то ли сердечный приступ – один хрен! – стал я вдруг свободным. Знаешь, от такой новости едва чердак не оторвало. Схватил свой скарб, книжки и дал деру. Выбрался из города, шел, почти бежал два дня, на север в Зримдалл. Там-то все свои, гоблин гоблина в случае чего не выдаст. Затаился, жду, но никто меня искать и преследовать и не думал. Такая вот бодяга, сержант. Теперь вот я чародей, служу в подземной пехоте… и думаю, какого хрена меня сюда занесло, на фига мне нужен этот Злоговар?! Что за судьбина такая! Эххх…
Сказочник покосился на гобломанта. Именно сейчас откровение вполне могло перерасти в традиционный разговор «за жисть». В бытность свою рядовым в батальоне Лукавого Зима Сказочник вволю наслушался соплистых историй о далеком и прекрасном детстве и отрочестве. Здоровенные бугаи, способные одним своим видом насмерть перепугать слонопотама, на передовой становились удивительно сентиментальны. Их стенания иной раз дали бы фору любому декадентствующему эльфийскому хлыщу из высшего общества, где модно падать в обморок и прикидываться бледным юношей со взором горящим… Сам капитан Зим терпеть не мог подобного слюнтяйства и выкорчевывал эльфью манеру мотать сопли на кулак самолично своим железным кулаком. Ржавый пользовался той же методой и не допускал морального разложения рядов.
Интересно, собирается ли разложиться Гробовщик? То есть окончательно впасть в противный гоблиньей природе пессимизм? Пока Сказочник размышлял над этим, чародей поднялся на ноги и разогнул спину с хрустом и оханьем.
– Пойду за компотом, – сказал он.
– Эй, погоди, Гробовщик…
– Ну чего? – прорычал тот, поворачиваясь на каблуках.
– Почему ты пошел на войну? По мобилизации тебя ведь не брали?
– Нет. В Зримдалле я в списках не значился.
– Так кто тебя тянул? Деньги?
– Не-а.
Начал наклевываться дождь, небо затягивалось сырыми, размашистыми, тяжелыми тучами. Вдалеке погромыхивало.
Гоблины потопали в сторону кухни, где рядом с котлом обосновалась кучка новобранцев.
– Так ты сказал, что на фиг тебе нужен… Злоговар! – прошептал Сказочник, останавливая Гробовщика в отдалении. – Зачем же тогда?
– Какой ты приставучий, Сказочник… Тебе надо было дать кличку Прилипала…
– У меня во взводе есть Прилипала… Это не ответ.
– Хочешь знать, почему я здесь? Наверное, тебе, умнику, это хотелось услышать? – скривился гобломант.
– Точно.
– Все просто. В отличие от других я точно знаю, когда и где сдохну. Произойдет это именно в Злоговаре!
Начался дождь, капли застучали по головам гоблинов.
Дело было так. Забрался Крот в окно к одной девице и намеревался хорошо провести времечко, как случалось уже не раз и не два за последние три недели. О да, ребята! Дочка у старейшины была ого-го, всем гоблиншам на зависть. Ладная, сильная, фигуристая дальше некуда, парни, вы бы увидели, так пальчики облизали!.. Ну вот, а темнота, всем известно, друг молодежи. Да схватила Крота девица горячая (в одной ночнушке, между прочим), да приобняла жарко, у бедняги чуть мозги не расплавились и штаны не превратились в вулкан. Сами понимаете. «Твоя я навеки, Кротик мой любимый!» – шепчет, обдавая жарким дыханием в ухо. «Деточка, – отвечает молодой и ядреный гоблин. – Я тебя поведу к самому краю Вселенной и… тому подобное… звезду подарю, рейтузы в полоску, килограмм соленых паучков, когда на ярмарку пойдем, выиграю в тире плюшевого человека… ты поняла, короче!» Гоблинша вздохнула и ответила, бросая возлюбленного на кровать: «Поняла, короче!» Словно в первый раз, тот самый первый раз… Крот почувствовал себя на самом седьмом из всех небес и наиболее счастливым гоблином на свете. В тот день, когда он нанялся на ферму к Горошнику, некие таинственные звезды соединились в сложную фигуру судьбы, которая позволила Кроту повстречать свою любовь. Фермерова дочка стрельнула в него глазами, когда он, молодой и красивый, возился с трактором, и их жаркие сердца, так сказать, склеились навек!
Уже в разгар любовной утехи, когда в целях соблюдения тишины гоблинша закусила подушку, послышался треск. «Чего это такое?» – спросил Крот, подняв голову от роскошных арбузных грудей красавицы. «Не знаю, – ответила та, – не останавливайся!!!» Они продолжили, ускоряя ритм своей любви, пока не случилась маленькая катастрофа с большими последствиями для обоих. Жила красотка на чердаке, надо сказать, довольно ветхом, главным образом страдающим хилостью половых досок… Даже обычная ходьбы вызывала порой натужный скрип под лодыжками фермеровой дочки, чего уж говорить об энергичных и страстных игрищах молодых организмов. И это случилось. Под монструозный скрежет, скрип и хруст кровать с любовниками провалилась на второй этаж, пролетела четыре метра и со всей дури хряпнулась в нежилой комнате. Вслед за кроватью в пролом слетел целый ворох пакли, пыли, песка, скопившихся между перекрытиями, а также сломанные доски и тумбочка, свернутая вихрем любви с места и утянутая за собой. Она-то и приземлилась на макушку Кроту, когда тот, спружинив всем телом о немалые формы гоблинши, взлетел кверху и вернулся обратно. Несчастная тумбочка, хоть и была сделана из прочного дерева, не выдержала столкновения и разлетелась на части. Возлюбленная Крота, выпав в осадок от такого экстремального катапультирования, возлежала в чем мать родила на засыпанном мусором матраце и не могла вздохнуть. Наконец громогласно чихнула и… Голова Крота высунулась из-за края кровати. «Со мной порядок!» – сказал он, чтобы возлюбленная не волновалась. Что настоящему мужику тумбочкой по голове? Не такое бывало. Вот однажды Кроту в башку прилетел… Ну с ним-то было все в порядке, но вот девица чего-то захрипела. «Чего?» – спросил Крот, поднося свое ухо к ее ротику. Попыток сказать было несколько, и наконец одна увенчалась успехом. «Братья!» – прохрипела гоблинша, и тут до Крота дошло…
Дом наполнился грохотом, голосами, рычанием. Горошник с сыновьями никак не могли сообразить, то ли их ограбили уже, то ли еще в процессе, то ли на дом, по велению Богов Подземного Мира, брякнулся метеорит. В процессе поисков предположений высказывалось множество, но ни одно, конечно, не соответствовало действительности. Братья и отец знали девицу исключительно как личность целомудренную.
Крот, не отягощенный одеждой, ринулся в сторону предполагаемого окна. Сноровка, может быть, и помогла бы ему ускользнуть, но судьба распорядилась иначе. Окна на месте не оказалось. Гоблин врезался в бревенчатую стену так, что задрожал дом, и отлетел в другой конец комнаты. Там встретился с сундуком, что закончилось для последнего плачевно. Сундук развалился в тот миг, когда дюжие братья девицы высадили дверь и заглянули внутрь.
Здесь даже у самого здравомыслящего и степенного человека поедет крыша, не говоря уже о горячих гоблинских парнях. Увидели они удивительную картину. На кровати, которая по идее должна находиться на чердаке, засыпанная мусором, пристроилась закутанная в простыню юная особа. В потолке зияла дыра. У боковой же стены восседал голый Крот, причем восседал на чем-то, что когда-то называлось сундуком, обитым железными полосами. На зеленом лбу добра молодца уже росла здоровенная шишка – результат столкновения с крепкими бревнами.
«Это что за хреновина!» – вступил в комнату первый брат, самый старший из троих. Если он стоял в сумерках без движения, неопытный глаз, пожалуй, принял бы его за средних размеров утес. В лапище брательник сжимал исполинских размеров вилы.
«Хотелось бы знать!» – сказали два других брата – утесы поменьше, вооруженные один цепом, другой гаечным ключом.
Загремели небеса и земля, дом закачался. Протиснувшись в дверь, появился сам Горошник, которого родители не обделили ни статью, ни массой, ни мускулатурой. Известный в округе чемпион по гоб-рестлингу, фермер имел славу силача и драчуна. Не всякий тролль-тяжеловес осмеливался соперничать с ним в спарринге, не говоря уже о более мелких представителях собственной зеленой расы.
«Ну и кто мне что объяснит???» – раздался титанический рык.
И увидев папашу своей возлюбленной в таком расположении духа и одержимого подобной любознательностью, Крот понял, насколько зло судьба подшутила над ним. В лучшем случае ему светят чары гименея, а в худшем…
– Стоит он передо мной, ну что твоя скала, – рассказывал Крот, размахивая руками. – Не поверите, кишки у меня со страху змеями переплелись и к горлу поползли. Думаю, хана мне, кабздец, кранты и застежечка сбоку!
Сидящие кружком гоблины поразвесили уши, а Крот, чувствуя себя в этот момент центральной фигурой сообщества, еще больше распушил перья. Заломил каску на затылок, положил ногу на ногу, сверкнул в ухмылке стальной фиксой.
Челюсти многих доблестных подпехов «Смердящего», куда Крот прибыл полчаса назад с группой новобранцев, успели отвиснуть до непозволительных пределов. От живописаний достоинств фермеровой дочки у многих с богатырских подбородков потекла слюна. Крот ощутил себя счастливым. Один умник сказал ему, что лучше всего завоевать своих корешей по подразделению – и быстро – какой-нибудь забубенной байкой. Особенно если это будет не байка, а правда. «Солдат, – добавил умник, – он любит, когда ему проедутся по ушам хорошей сказочкой».
– Наваляли тебе после этого? – спросил гоблин с замотанной головой, сидевший напротив.
– Нет, не наваляли, – подмигнул Крот. – А за что? За истинную любовь… нельзя бить!
– Не скажи, – отозвался другой, сворачивающий самокрутку грязными пальцами. – Жизнь – она такая стерва!
– Все закончилось хорошо. Насколько вообще возможно. Братцы-то хотели меня сначала вздернуть на воротах, потом посадить на кол, потом привязать к быкам, чтобы они порвали меня на две части, потом вырезать сердце – последний вариант особенно долго обсуждался… В общем, фантазии у них оказалось вагон и маленькая тележка, никогда бы не подумал.
Крот посмотрел на лица своих новоиспеченных однополчан. Не все поняли, в чем суть фразы. Видимо, многие были разочарованы, что дело не завершилось крушением черепов и выпусканием ливера.
– Ну вот, а моя любовь меня и спасла! В тяжелые минуты жизни истинные, понимаешь, чувства всегда… ну того, приходят на помощь! Заслонила она меня своим телом и сказала, что если вырезать ему сердце, то участвовать в этом будет и она…
– Ну! – восхитился один из гоблинов, чистивший свой карабин.
– В смысле, что и ей тогда вырезать надо! – пояснил Крот. – У нас любовь! Понимать надо, а не хухры-мухры!
– Эльфьи сопли! – сплюнул кто-то. – Брехня!
– Сам ты! – вякнули на него.
– Горазд ты заливать, парень! – махнул рукой гоблин со шрамами с левой стороны лица. – Все это ты насвистел!
– Я-то? – Крот полез во внутренний карман форменной куртки и вытащил на свет фотографию возлюбленной. – Смотрите, завидуйте!
Снимок пошел по рукам. Гоблины авторитетно кряхтели, присвистывали, качали головами. «М-да!» – говорил кто-то. «Недурственно, брат!» – гудел другой. «Бывает же!» – вздыхал еще один. «Круто!» – брякнул, облизываясь, самый лохматый. «Рыженькая… Зелененькая…» – пустил слюну с виду самый похабный.
Крот достал сигарету, закурил.
Изображенная на фото девица распушила длинные рыжие волосы и демонстрировала, кокетливо повернувшись вполоборота, очаровательно-зубастенькую улыбку. Платье гоблинши обтягивало непереносимо соблазнительные для солдата в походе формы.
– А как ее зовут? – спросил тот, кто чистил карабин.
– Гримма. А так – Маргаритка. Ну, хорошего понемногу, помнете! – Крот выхватил снимок возлюбленной из солдатских лап, спрятал в потайном кармане куртки.
– Красивое имя, – авторитетно заявил чистивший ногти ножом пехотинец.
– И главное – редкое, – поддакнул сосед.
Всеобщий смех.
– Невеста твоя, говоришь? – ощерился ближний сосед Крота. – Так, значит, это и было твое наказание от ее братцев? Войнушка.
– Наказание? Да я сам вызвался! Между прочим, я и сам собирался!
– Ага! Скажи еще, что в перерывах между походами к ней ты не лазил в окна к другим лапочкам! Всю округу, поди, окучивал и только в одном месте попался!
– Да как пить дать!
– На морду его гляньте – ходок, мать так-растак!..
Гоблины заржали, Крот нахмурился. Шуточки насчет Маргаритки ему и впрямь не нравились. Тем более что была здесь доля правды. После того случая воспылал вдруг он к Гримме настоящими чувствами – ну прямо как в книжках; не понять было, в чем причина – то ли кулачки ее братьев и папаши, или же в самый раз – эмблема чувств и баллада внутри сурового гоблиньего сердца… Обручение с Маргариткой прошло официально, при свидетелях; Крот даже подписку Горошнику дал – мол, обещаю жениться, кровь из носу и серу из ушей… о чем невеста даже не знала. Поэтому прекратились параллельные Кротовы походы налево, и весь мир молодца сосредоточился на Гримме. Крот не мог узнать сам себя. В одночасье из свободного, как ветер, гоблина он стал почти семейным, почти фермером. Ну это все лирика – четко понимал Крот только одно: откажись он от свадьбы, Горошник и его сыночки сделают из него начинку для компостной ямы. Патриархальные нравы в Тыквенной Пади не позволяли безнаказанно лишать девиц добродетели.
– Понятно! Сбежал на войну, чтоб не жениться! – под хохот брякнул один из гоблинов.
Крот собирался ответить, что ничего подобного не было, что это именно Горошник отправил его в Злоговар – заслуживать право жениться на его дочери деяниями настоящего мужчины, но из-под земли вырос сержант Мордоворот, перетянутый пулеметными лентами. Изо рта у него торчала спичка, лысая голова блестела от нападавших за несколько минут еще нерешительного дождя капель.
– Ну что, бойцы, отдыхаем? – прорычал Мордоворот. Куча улыбок в одно мгновение потухла, гоблины сделали вид, что каждый занят чем-нибудь жутко полезным – вроде ковыряния в носопырках.
Один Крот продолжал витать неизвестно где и лыбиться на белый свет, словно абсолютно всем в жизни доволен. Сержант Мордоворот стерпеть этого не мог. В его представлении, хорошим солдат становился лишь тогда, когда забывал напрочь такие понятия, как юмор, сатира, сарказм и обычное гоблинское счастье.
– Ты! – Палец Мордоворота уперся в Крота. – Встать!
Солдат вытянулся по всей форме.
– Новобранец? – Сержант приблизился к нему на расстояние ладони, глянул сверху вниз.
– Так точно!
– Сколько времени в доблестной и непобедимой Армии Освобождения?
– Три недели!
– Ну-ну… Прибыл с сегодняшним дерьмовым пополнением, значит?
– Так точно!
– Сам ты откуда? Имя?
– Крот. Из Долбабая в Ширебое.
– В боестолкновениях участвовал?
– Не участвовал! Только стрельбы!
Мордоворот выплюнул изжеванную с одного конца спичку Кроту в лицо, она отскочила. Гоблин моргнул.
– Ты не на вонючем курорте и не на обоссанном пикнике, чтобы байки травить, боец!
– Так точно!
– Чего?
– Это не курорт и не пикник! – выпалил Крот.
– Наша доблестная, чтоб ей, Армия развивает наступление на засратые эльфьи позиции, – рявкнул Мордоворот. – Невзирая на мощное и отчаянное сопротивление хорошо подготовленного, мать его так, противника, мы продвигаемся вперед. Что ты обо всем этом думаешь, рядовой?!
– Мы пришли сюда, чтобы освободить Злоговар! И мы освободим!
Мордоворот крякнул от удовольствия.
– Правильно мыслишь, засранец! Политически верно, чтоб тебя подкинуло да сплющило! А из этого что следует, боец?
– Не знаю!
– Как это не знаешь? Должен знать – не маленький! Из этого следует, хомячья морда, что каждый новобранец должен, не жалея живота своего и всего остального прочего, постигать военную науку, устав, приобретать и оттачивать долбаные навыки ведения пехотного наземного и подземного боя! – Мордоворот выкатил глаза, словно краб, разве что на столбиках они не покачивались. Кто-то из гоблинов тайком зубоскалил, другие пихались локтями и кивали на Крота. Сержант был известен своим искусством докапываться до всех и каждого. Не повезло зелененькому, решили ветераны.
– Не собираешься ли ты оспаривать эту истину, рядовой?
– Никак нет!
– Тогда живо, бегодралом, на всех парах до вон того сарая! Внутри найдешь сраную лопату, с которой бежишь за бугор, где твои братья по оружию роют противотанковую траншею! – заорал Мордоворот. – И живо! Настоящий гоблин должен выполнять команду в пять раз быстрее, чем любой паршивый эльф, человек или гном! Вперед!
Крот сорвался с места, потом вернулся, чтобы забрать недавно выданную амуницию и оружие, и, ложась на указанный курс, споткнулся. Рухнув на пузо, Крот вызвал взрыв смеха. Мордоворот, потемнев физией, сжал кулаки и приготовил ногу, чтобы наградить недотепу увесистым пендалем. Новобранец вскочил и бросился к сараю. Сержант промазал. Инерция понесла его вперед, в результате чего Мордоворот плюхнулся навзничь. Крот улепетывал, только пятки сверкали, подстегиваемый яростным ревом опростоволосившегося вояки.
Гоблины ржали, производя шум, подобный колонне танков на марше.
Крокодил вернулся вечером, примерно в девять часов, когда дождь, взбесившись, обрушил на деревеньку тонны воды. Те, кто не был занят делом, попрятались, а сержантов и лейтенантов позвал в свою штабную палатку командир батальона.
Тусклый прицепил карту местности к деревянному щиту при помощи скрепок и для важности вооружился указкой. Крокодил удалился для подкрепления сил в сторону полевой кухни – после подробного донесения, конечно. Сведения, которые он добыл, оказались весьма неожиданными. И неприятными для подпехов.
Ржавый и Сказочник вошли одними из последних. Места им не хватило, в палатку набилась уже целая куча командирствующих амбалов. С дождевиков капала вода, воняло мокрым обмундированием, новой кожей шнурованных ботинок, табаком.
Лейтенант и сержант второй роты «Смердящего» пристроились, стоя у опоры палатки.
– План в целом остается прежним, – сказал Тусклый, поигрывая указкой, которая могла послужить эльфу весьма нетоненькой палкой, годной для рукопашного боя. – Здесь, здесь и здесь мы видим бетонные укрепления. Командование считает, что они невысокие и нам под силу одолеть их. Воздушная разведка докладывает, что с востока простирается болото, гигантские непролазные топи, напичканные неясной природной силой, что создает аномально высокий уровень некровоздействия – это уже мнение магов… – Гоблин пожевал губу. Безусловно, чтобы быть командиром, надо обладать хоть каким-то мозгами, но было похоже, что Тусклому влом пользоваться всеми этими словечками. Капитан все время кривил морду, словно в рот ему попала какая-то несусветная гадость. – С запада находится сильная группировка противника – там сейчас проводится крупная операция с участием вновь сформированного Семнадцатого Пехотного Полка, который вы видели сегодня… Таким образом, с двух сторон мы имеем непреодолимые препятствия. Выход для нашего батальона один – штурмовать Зону Фуин. – Указка Тусклого прошлась по замызганной карте Южной Дурландии, очерчивая район береговых укреплений. – Поступили новые разведданные. Оборона противника в Зоне Фуин состоит из двух линий. Примерно в двухстах метрах за рекой есть дублер этих вот укреплений. Что мы имеем в итоге? Пять артиллерийских расчетов – две тяжелые мортиры 30,5 и три орудия чаро-калибра 20,5. На карте они отмечены красным. Здесь находятся гвоздеметные расчеты второй линии. Пять штук. Уже не десять, как в начале… – Шутка не удалась. До некоторых просто долго доходило. Гоблины пялились на Тусклого с непроницаемыми рожами, напоминая в неярком свете магической лампы древних щуров. – Плюс к тому есть не менее семи минометов. Также было отмечено, что группировка противника в Зоне насчитывает примерно тысячу рыл… И это, считаю, главная трудность для нас. Они хорошо укрепились, продовольствия и боеприпасов достаточно.
– Нас поддержат? – поднял руку один из лейтенантов.
– Поддержат с воздуха, но на многое не рассчитывайте. Авиация нужна в другом месте. Пара заходов, не больше, парни.
Гоблины заворчали.
– А Гробовщик был прав, – сказал Сказочник Ржавому. Тот скрежетнул зубами.
– Поэтому мордобой нам предстоит большой и смачный.
Такой прогноз гоблинам пришелся по душе: уж если драться, то по полной программе, чтобы заодно, не мудрствуя лукаво, разнести и полмира. Сражение есть стихия для истинного сына гоблинской расы, говорилось в трактате одного из могучих злоговарских полководцев древности. В большинстве случаев цвету «смердящего» офицерства было накласть на стратегические хитрости. У этих парней все было по-простому: плюнуть в кулак и с воплем в свалку. Времена, однако, диктовали иные правила ведения войны, и гоблинам приходилось учиться им прямо на ходу. Даже в самых навороченных и прогрессивных войсках – подземной пехоте, которая, конечно, не уступит новомодной выдумке – воздушному десанту, – тактическое мышление, основанное на расчете, приживалось со скрипом и насаждалось железными ручищами командования. О пехоте и говорить не приходилось. Неумение согласовывать действия и классическая манера гоблинской войны «стенка на стенку» стоили Армии Освобождения в первые дни войны значительных потерь. Все оказалось не так просто, даже после многомесячного планирования, подготовки и консультаций с гномскими и человеческими военными специалистами. Эльфы не без оснований полагали, что сумеют сбросить гоблинов в море в течение нескольких суток, и почти так оно и случилось, когда на Первый Десант в День Г Дети Цветов обрушились с неба, земли и моря. Но эльфюги не оценили упорства и крепости противника, его ослиного упрямства и непролазного оптимизма в самых отчаянных ситуациях. Если других нормальных противников превосходящее число врага озадачивало и пугало, то гоблины только загорались энтузиазмом. Так что слова Тусклого насчет трудностей имели вполне определенную цель: подстегнуть в офицерах жажду набить как можно больше эльфийских физиономий.
Сказочник чувствовал, как поднимается в нем волна героического воодушевления. Подпехи не терпели позиционных боев и сидения на одном месте. Да не только подпехи – гоблины-солдаты вообще. Как говорил еще Лукавый Зим: для нас важны две вещи, и они у нас в крови, откуда их не выцарапать никому и никогда, мужики! Буря и натиск!
– Значит, так, разъясняю всем и каждому. Третья рота идет здесь, закладывая крюк с запада, вторая рота прет по центру, первая – с востока. Четвертую, мать ее, делим, чтобы усилить три остальные. Вот здесь, здесь, здесь. Артиллерию подкатим на эту высотку, но будем менять местоположение… Минометы сюда. Убираем к такой-то матери гвоздеметчиков и лезем вверх. Уже на месте навязываем эльфюгам ближний бой, заставляем их драться врукопашную. В траншеях чтобы рыло в рыло! Добираемся до второй линии гвоздеметов. Таким макаром мы и оседлаем конька. Если куклы не смогут использовать артиллерию и минометы, считайте, мы выиграли.
Рукопашную гоблины любили. Никто и ничто не устоит против идущих в штыковую амбалов, тем более худосочные эльфы. У тех свои приемчики, но, как правило, исход драки оказывался не в их пользу. Весовые категории и габариты уж больно разнились.
– А нельзя нигде под землей пройти? – спросил командир третьей роты Жрун.
– По магическим данным, укрепления не имеют потайных ходов к берегу, другие же нам недоступны. Диггеры застряли в сутках пути отсюда. Мы не можем ждать проходческие машины, парни. Наступление должно начаться не позже чем послезавтра.
– А когда оно будет наконец? – блеснул глазенками один из мордоворотов с лейтенантскими нашивками, Десна.
– Если конкретно, то завтра на рассвете. Лодки приволочем к четырем часам утра. Проследите, чтобы каждая посудина была на ходу, ни одной хреновой щелочки и дырочки! Всем гобломантам сегодня в полночь собраться на совещание. Нашим колдовским друзьям придется поработать, – сказал Тусклый. – Сигналом к началу атаки будет синяя ракета… В общем, парни, я вам одно скажу! – Капитан харкнул на пол, утерся рукавом. – По-нашему, по-простому! Все, что от нас требуется, это сломать и сжечь! Порвать эльфюг на мелкие кусочки! Больше ничего командование не требует! Чтобы духу их не было на Текучке!!!
Гоблины вскочили со своих мест и от прилива адреналина едва не свалили совещательную палатку. От их богатырского рева проснулось лесное зверье на многие мили вокруг. Часовые перворожденных на береговых укреплениях Зоны Фуин навострили уши, настороженно всматриваясь в южном направлении.
Сказочника и Ржавого вынесло из палатки и чуть не опрокинуло; они стояли у самого выхода и потому оказались на гребне могучей волны. Лейтенант скакнул в сторону от топочущего буйволиного стада и потянул за собой сержанта. Стадо прогарцевало в ночь и распалось на отдельные особи. Лагерь наполнился лихорадочным движением, как всегда бывает перед большим тарарамом.
А дождь все лил, превращая землю в кашу; она хлюпала и чавкала под ботинками.
– И все это узнал наш Крокодил? – гаркнул Сказочник, чтобы перекрыть гул двигателей грузовиков, застрявших в грязи неподалеку. Возле камуфляжных тентов возились и орали матом солдаты. Оказывается, шла разгрузка боеприпасов.
– Я с Крокодилом с Первого Десанта. Он и не такое может. Оборотень он и есть оборотень…
– Откуда же он взялся?
– Таких специально выискивали. Надо же что-то эльфюгам противопоставить – у нас-то магия ого-го! СМЕРШ, говорят, занимается распределением оборотней по подразделениям. Но Крокодил тебе не скажет, откуда он; он как фигов шаман из глуши, а сдается, так оно и есть! Слова не вытянешь.
– Точно, – согласился Сказочник. – Что-то все наши колдовские кореша не от мира сего! Что за гоблины пошли! Знаешь, чего мне гобломант сегодня сказал?
– Ну?
– Он якобы знает, что точно крякнет в Злоговаре.
– А, это он про то, что увидел однажды, когда плел чары, раскрывающие будущее?
– Гробовщик тебе говорил?
– А как же!
– Так это правда? Ну что Гробовщик записался в Армию только из-за своих видений?
– А пес его знает! Но фаталист он тот еще!
– Это точно! Дальше некуда. Декадент распроклятый. Все от эльфов, вся зараза, что жизни радоваться не дает!
– Дык, ты филу… фисо… тьфу, философ, мать твою!
– Станешь тут!
– Короче, поддался наш колдун каким-то там дурацким миражам в миске с вонючим варевом! – осклабился Ржавый.
– Может, из-за этого он и бычится и стонет постоянно? – предположил Сказочник.
Лейтенант подумал.
– Ты прав, сержант. Если знаешь день и час своей смерти, то уже не до веселья!
– Завтра повеселимся! Заглянем к детишкам на огонек!
– Точно! Пошли! Дел по горло!