Играем вассу
Пьеса
Действующие лица
КРЮКОВ-ОТЕЦ
КРЮКОВ СЕРГЕЙ НИКОЛАЕВИЧ
КРЮКОВА ОЛЬГА НИКОЛАЕВНА
НАСТЯ, их дочь
ЭЛЬЗА, домработница
КУБИЧ, ответственный работник, сослуживец Крюкова
ВОЛОДЯ, сосед, друг детства Насти
ТОЛИК, шофер
ВЕРА, дочь Кубича
Действие первое
Довольно поздний вечер. Сцена представляет собой холл богатой современной квартиры в доме для избранных. Огромное зеркало в дорогой раме. Стереосистема. Бар. Низкие кресла. Входная дверь, оформленная в стиль рамы, кресел. Очень странно выглядят здесь большие фотографии Пашенной, Бирман и Чуриковой в роли Вассы Железновой. Это, наверное, оттого, что они черно-белые, тогда как все остальное здесь в насыщенном, ярком, можно сказать, аппетитном цвете. Холл хочется лизнуть языком, откусить от него кусочек. То ли так задумано, то ли просчет. Неясно. Из холла в недра квартиры ведут арочные проходы.
На кресле-каталке въезжает Крюков-отец. Он в защитном френче. Из-под пледа торчат блестящие сапоги. Он ловко, даже как-то спортивно ездит по холлу. Видимо, и мебель расставлена так, чтоб ему было удобно виражировать, что он и делает. В руке у него не то штык, не то стек, не то школьная указка. Он им манипулирует, если хочет достигнуть того расстояния, до которого не докатишься. Возможно, на конце штыка-стека есть крючочек. Может, бомбошечка. Во всяком случае, он способен и мягко включить магнитофон, и подтащить к себе книгу с полки. Короче, это хорошо экипированный паралитик. Прокатившись туда-сюда, прислушавшись к жизни квартиры, Крюков-отец включает телевизор. Какое-то время слушает.
КРЮКОВ-ОТЕЦ (с ненавистью выключает). Сволота недобитая… Слов они не понимают… Поймут тринитротолуол… Я им сделаю фейерверк. Этой зажиревшей твари… Они у меня умоются кровью… Все вы у меня под колпаком были, есть и будете!
Достает из-под пледа маленький магнитофон, меняет в нем кассету, включает и всовывает на полку за какие-то безделушки. Подъезжает к входной двери и резко открывает ее. Под дверью стоит Володя. Это странный юноша. С непропорционально большой головой, с приподнятым плечом, некрасивый, нескладный.
ВОЛОДЯ (виновато). Я ведь не звонил…
КРЮКОВ-ОТЕЦ (гордо). Я чувствую, когда за дверью прячутся…
ВОЛОДЯ. Я не прячусь… Я только подошел…
КРЮКОВ-ОТЕЦ. У меня чутье – во!
ВОЛОДЯ. Я понял… Насти нет? Нет… Я пойду…
КРЮКОВ-ОТЕЦ. Иди, иди… Придешь, посмотри на себя в зеркало…
ВОЛОДЯ. Не знаю, как с вами себя вести… (Уходит.)
Старик заглядывает в проем двери, где тихо ходят лифты. Жадно, страстно слушает тишину подъезда. Где-то звенит звонок. Прогремел мусоропровод. Включили музыку.
КРЮКОВ-ОТЕЦ (почти выехал из квартиры, кричит в темноту). Бляди!
Из глубины квартиры входит Крюков-сын. Ему «вокруг» пятидесяти. Он упитан до необходимости носить подтяжки. Сейчас он сверху голый (кроме подтяжек), брюки на нем дорогие. Идеально сшитые.
КРЮКОВ (строго). Батя! Не шуми!
КРЮКОВ-ОТЕЦ (разворачивается на колесиках). Все погубили! Все! Первыми под слом и пойдете! А как же? Закон природы.
КРЮКОВ. Кто-то приходил?
КРЮКОВ-ОТЕЦ. Калека…
КРЮКОВ. Это называется в своем глазу бревно…
КРЮКОВ-ОТЕЦ (криком). Не равняй нас! Я старый… Раненый… А он от роду…
КРЮКОВ. Значит, не виноват.
КРЮКОВ-ОТЕЦ. Гниль рожаете! Гниль! (Ловко подрулив, ударяет сына.)
КРЮКОВ (зло). Ты спятил, батя?
КРЮКОВ-ОТЕЦ. Еще мало. Вам всем! За все! (Уезжает.)
КРЮКОВ (потирая место, по которому попал отец). Старый маразматик…
Из глубины квартиры идет Эльза. Она тоже потирает руку.
ЭЛЬЗА. Как будто его черт водит.
КРЮКОВ. Опять в ЦК будет писать. Он перед этим всегда матерится и дерется.
ЭЛЬЗА. Мне плевать, куда он будет писать, а вот то, что он дерется…
КРЮКОВ. Перестань. За это тебе приплачивают. А мне вот нет. (Смеется.) Силы в нем еще невпроворот. Его бы на здоровые ноги…
ЭЛЬЗА. В танк бы его. И на полную скорость! И в заданном направлении!
КРЮКОВ (с уважением). Старая гвардия… Что – да, то – да…
ЭЛЬЗА. В этом году он написал двести сорок семь писем… Это только туда! (Показывает на потолок.)
КРЮКОВ. А количество ответов совпадает?
ЭЛЬЗА. Что они – идиоты? Но он и не ждет ответов. Он не бюрократ, ваш батя… Ему главное протрубить. Я ухожу… (Уходит.)
Крюков посмотрел на часы. Покачался на носках. Подошел к двери. Открыл. Там стоит Володя.
ВОЛОДЯ. Я не звонил. Я только подошел. Вы тоже почувствовали?
КРЮКОВ. Я в это не верю… Входи…
ВОЛОДЯ (страстно). Верьте! Человек больше, чем свое тело…
КРЮКОВ. Это хуже. Хорошо бы меньше…
ВОЛОДЯ. В чем-то вы правы… Место тела в жизни человека преувеличено… Все так его закаляют… Если вдуматься…
КРЮКОВ (ему стало уже безумно скучно). Насти нет…
ВОЛОДЯ (идет к двери). Я пойду… Извините…
КРЮКОВ. Потом поговорим… Про то, се… Больше-меньше… С отцом говорил на эту тему?
ВОЛОДЯ. С папой? Он не любит эти темы…
КРЮКОВ. Именно!
ВОЛОДЯ (смеется). Но вы все всегда чувствуете, когда я за дверью. Это факт. (Уходит.)
Крюков прислонился головой к двери. Насвистывает песню из фильма «Последний дюйм». Потом вдруг резко открывает дверь. Там Володя.
ВОЛОДЯ (печально). Вот видите!
КРЮКОВ. Какого черта? Извини… Но не делай так, ладно?
ВОЛОДЯ. Я не нарочно…
КРЮКОВ (закрыв дверь). Чертов калека…
(Свистит песню громко, с вызовом.) Входит Эльза. Она в белом блестящем плаще и таком же берете, с огромной сумкой на «молнии».
ЭЛЬЗА. Ухожу…
КРЮКОВ. Ну и иди…
ЭЛЬЗА. Свистишь?
КРЮКОВ. И хорошо!
ЭЛЬЗА. Ну-ну… (Идет к двери.)
КРЮКОВ. Какое мне дело до вас до всех, а вам до меня… (Повторяет.) Какое мне дело до вас до всех, а вам до меня… Я был стилягой с вывертом… Они все крутили тазобедром, а я им вжаривал это… Уважали… Имел у них медаль за отличие… От всех… Надо было идти по этой линии… Был бы Кобзоном… Бабы стелились бы из любви, а не по должности и за деньги… «Тяжелым басом гремит фугас»… Хорошо… Фугас… Слово вкусное. «Ударил фонтан огня. Боб Кеннеди пустился в пляс. Какое мне дело до всех до вас, а вам до меня…» Бог ты мой. Когда это было! Молодые, здоровые, сильные… Будущее – светло и прекрасно!
ЭЛЬЗА. Все и сбылось… Ладно… Я пойду. Я наблюла…
КРЮКОВ. Что сделала?
ЭЛЬЗА. Наблюла… Наблюдение сделала. В нашей стране интернационал давно не действителен. Кто был никем – тот станет всем. Это песня полудурков. Был никем – никем и сдохнешь. Был всем – всем и останешься. Я в трех институтах училась, а все равно кончаю домработницей. Потому что у меня старт от родительской блевотины, которую я мыла-отмывала. А ты с фугасом, ты стиляга, ты с деньгой как начал – так и полный вперед… Замечательная страна. Родился. Посмотрел на себя в зеркало и живи, какой есть.
КРЮКОВ. Наблюла так наблюла… Хочешь, разобью в два счета.
ЭЛЬЗА. Устала. И потом я права. Мне собственный пример – самый убедительный… И твой… (Идет к двери. Крюков идет ей наперерез.)
КРЮКОВ. Что-то давно ты не звала в гости…
ЭЛЬЗА. Тебе мало? Тебе не хватает? Ты ведь уже переел… Всего…
КРЮКОВ (обнимая ее). Мало… Не хватает… По правилам тебе бы быть моей женой… У меня с тобой все тесемочки развязываются… Я делаюсь легкий, простой…
ЭЛЬЗА. Доступный народу…
КРЮКОВ. Ты язвишь, а мне не больно… А от Ольги даже комплименты неудобные…
ЭЛЬЗА (кивает на систему). Я никогда не знаю, фурычит она или не фурычит…
КРЮКОВ. Не фурычит. Нет еще огонька.
Эльза идет к двери. Сумка тяжелая.
КРЮКОВ. Каждый день сумки прешь, прешь… Вот возьму сейчас и проверю.
ЭЛЬЗА (остановилась). Валяй…
КРЮКОВ (подошел к ней, снова обнял). Мне что, жалко? Носи! (Снимает с нее плащ, бросает на кресло. Ощупывает ее, как инвентаризирует.) Не пущу! Не бросай меня одного… Мне сегодня тошно.
ЭЛЬЗА. Тебя тошнит уже две недели… Что я, слепая?
КРЮКОВ. Неужели заметно?
ЭЛЬЗА. Весьма…
КРЮКОВ. Тем более не уходи…
ЭЛЬЗА. Уже одиннадцать… Давай тогда быстрей.
На ходу расстегиваясь, она уходит в недра квартиры. Крюков, пощелкивая подтяжками, идет следом. Потом подходит к двери и резко ее распахивает. Никого.
КРЮКОВ. Никого.
Выглянул, прислушался. Аккуратно, на все замки и цепочки запер двери. Погасил верхний свет. В проеме раздетая Эльза.
ЭЛЬЗА. Знаешь, или – или…
Уходят оба в глубину квартиры. Несколько секунд гнетуще тихо. Потом сразу крики и стук. Кто-то ломится и не может попасть в квартиру. Один поворот ключа, другой, третий. Одновременно слышится плач. Плач становится громче, потом звонок в дверь и стук кулаком, ногой. Полуголая Эльза пробегает через холл из одной арки в другую. Крюков, застегиваясь на ходу, идет открывать дверь. Спотыкается о сумку, стоящую на полу. Отшвыривает ее ногой. Прихрамывая, открывает дверь. Врывается Настя, зареванная, растерянная. С ногами прыгает в кресло, где лежит плащ Эльзы. Сжимается в комок и стонет.
КРЮКОВ (абсолютно спокойно). Что случилось?
НАСТЯ (рыдает, трясется). Собака… Трамвай собаку… Собаку… Такой щеночек… Выпусти его! О-о-о-о! Убить ее, гадину! Убить мало! Выпусти его!
КРЮКОВ. Кого?
НАСТЯ. Эту! Ну?! Водительницу. Бабища проклятая! Быдло лимитное! Ее бы детей – да по ним! Сволота-а-а… Да выпусти деда!
Из глубины квартиры выходит Эльза. Она уже в порядке. Видит, как толчется на ее плаще Настя. Начинает тащить его из-под нее.
ЭЛЬЗА. Ну, подыми задницу! Подыми!
НАСТЯ (она никого не видит). Вот если бы ее детей… А у нас – что? У нас собака – не человек? Собаку дави!
ЭЛЬЗА. Отдай плащ, дура!
НАСТЯ. Поехала морда, и хоть бы что! А когда я закричала, так эти пенсы меня же и в милицию!
Эльза наконец выдернула из-под нее плащ, мятый, грязный.
ЭЛЬЗА. Собаку ей жалко! Ты посмотри, что ты с плащом сделала? (Тут она замирает и начинает тянуть носом. Просто по-собачьи вынюхивает.) Чем пахнет? Чем пахнет? (Увидела лежащую на боку сумку. Кинулась к ней. Под сумкой лужа.) Боже мой! Это же французский коньяк!
КРЮКОВ. Да ну! Какой же именно?
Эльза, схватив плащ, сумку, уходит в квартиру. Крюков становится в лужу и топчется в ней.
КРЮКОВ. Так я не пивал. А что? Если босиком… Если хорошенько пошлепать… На подошве полно рецепторов, ведущих прямехонько в мозг… (Насте.) Я скажу, чтоб ее наказали… Водительницу… Наш маршрут? Ну и успокойся… Скажу честно. Мне тоже собак больше жалко, чем людей…
НАСТЯ (как ребенок). Папочка! Папочка! Они же не понимают! Они же беззащитные! Папочка! Папочка!
Крюков садится рядом, обнимает ее. Укачивает, как маленькую.
КРЮКОВ. Дурочка ты моя! Замуж пора, а все папочка, папочка… Надо, Анастасия, быть крепче духом… Я не всегда могу оказаться рядом…
НАСТЯ. Нет, всегда!
КРЮКОВ. Мало ли что…
НАСТЯ. Не говори! Не говори! Не говори! Фи! Воняет спиртом!
КРЮКОВ (вдыхая). Не разбираешься, детка… Это повыше!
Эльза пришла с тряпкой протирать пол. Она в другом плаще, серебристо-сиреневом, и таком же берете.
ЭЛЬЗА. Извините, с вас сорок пять рублей…
КРЮКОВ (не понимая). С меня?
ЭЛЬЗА. Извините, конечно… Но Настя свидетель…
КРЮКОВ. Свидетель чего?
ЭЛЬЗА. Вы толкнули сумку, в ней был коньяк. Брату, на юбилей…
НАСТЯ. Папуля! Ну как ты мог?
КРЮКОВ (склочно). А ну показывай сумку! Я тоже хочу быть свидетелем!
Эльза выносит пустую сумку и осколки бутылки на совке.
КРЮКОВ (кричит). Сумка была неподъемная! Что в ней было? Что?
ЭЛЬЗА (тихо). В ней была бутылка коньяка за сорок пять рублей.
НАСТЯ. Папа!
ЭЛЬЗА. Мне вашего не надо. Но сорок пять отдайте тут же!
КРЮКОВ. Я где наш коньяк? Я хочу проверить наш коньяк!
Открывает бар. Там видимо-невидимо коньяка и прочих напитков. Набито до отказа. Крюков закрывает дверцу.
КРЮКОВ. Если продукт не считан, это вовсе не значит… Если тебе доверие, то не значит, что надо хапать…
ЭЛЬЗА (склочно). Уже скоро двенадцать, а я все еще у вас на работе!
НАСТЯ. Папа! Она права! Так стыдно… Она за нами убирает! А ты еще бьешь ее бутылки!
КРЮКОВ (саркастически). Я! Бью! Ее! Бутылки!
Достает из кармана 50 рублей.
На!
ЭЛЬЗА (с достоинством). Спасибо…
Достает пять рублей сдачи, кладет под чью-то мраморную голову. Распахивается дверь, и входит Крюкова. Она красавица, знающая и понимающая, что она красавица. За ней Кубич, хорошо упакованный мужчина в темных очках.
КРЮКОВА. Шофер за мной не приехал… Я целый час простояла в вестибюле. У меня замерзли ноги… Почему пахнет коньяком? Кто пил? Почему ты голый? Вчера он опоздал на пятнадцать минут. Сегодня вообще… Я позвонила, мне сказали, что он кончил работу… Спасибо Кубичу… Ноги ледяные… Эльза! Сделайте ванну! (Эльза уходит.) Отправь его куда-нибудь на самосвал… Такие вещи оставлять нельзя! Кубич, я права?
КУБИЧ. Ну!
Крюкова уходит. Настя сидит калачиком в кресле, и мужчины забывают о ее существовании.
КРЮКОВ. Значит, уже дошло до автобазы…
КУБИЧ. Это у нас мигом…
КРЮКОВ. Ты мне должен помочь.
КУБИЧ (смеется). Чем? Как?
КРЮКОВ. В конце концов, в смысле моей партийной честности, я думаю, сомнений нет?
КУБИЧ. Ты забываешь время…
КРЮКОВ. Какое там время! Если вы там скажете, чтоб меня не трогали, – не тронут.
КУБИЧ. Никто сейчас на это не пойдет…
КРЮКОВ. Ты пойдешь…
КУБИЧ. Во-первых, нет… Не пойду… Во-вторых, даже если бы… Мое слово не в счет… Мы приятели.
КРЮКОВ. Ну понизьте… Объявите выговор… Что, нет приемлемой системы наказаний?
КУБИЧ. Ты знаешь этих мальчиков, у которых 140 в месяц и которым сказали «Ату!».
КРЮКОВ. Переадресуйте их пыл. Мне вас учить?
КУБИЧ. Не надо.
КРЮКОВ. Если человека моего ранга, коммуниста без единого выговора, можно хватать и носить в зубах, то я не знаю, что будет завтра…
КУБИЧ. Я тебе так скажу: надо уметь проигрывать, ты потерял бдительность. На тебя такое досье!
КРЮКОВ. Откуда? Откуда оно взялось? Я такой же, как был пятнадцать, двадцать лет тому назад! Я живу и думаю точно так же! Ничто не изменилось! Понимаешь, ничто! Кроме того, почему-то именно в моих делах сочли нужным ковыряться, а не в твоих, к примеру…
КУБИЧ. Давай договоримся сразу. У меня с твоим делом – ничего…
КРЮКОВ. О!!!
КУБИЧ. И не вздумай! Не вздумай!
КРЮКОВ. А это я посмотрю… Мне ведь еще никто ничего не предъявлял… Досье! Интересно откуда? Развели сексотов, теперь сами хлебаем…
Выходит Эльза с сумкой. Видно, что сумка снова тяжелая. Она ее едва несет.
КУБИЧ. Идемте, Эльза, я вас подброшу.
ЭЛЬЗА. Такое вам спасибо, такое!
КУБИЧ (Крюкову). Обмозгуй всю картину со всех точек зрения… Даже самой крайней…
КРЮКОВ (гневно). И не подумаю!
Эльза и Кубич уходят.
НАСТЯ. Папа, а что случилось такого?
КРЮКОВ. Ты? А я думал, на кресле что-то лежит…
НАСТЯ. Я лежу… Лежу себе и лежу… Чего тебя Кубич пугал?
КРЮКОВ. Потому что пугало.
НАСТЯ. Я знаешь, что придумала? Эту тетку, что собаку переехала, надо отдать под суд. И судить по телевизору, чтоб все, все, все видели… И посадить ее лет на двадцать пять…
КРЮКОВ. Таких сроков уже нет.
НАСТЯ. Это почему же?
КРЮКОВ. У нас гуманный суд.
НАСТЯ. Ничего себе порядки! А сколько самые большие?
КРЮКОВ. Пятнадцать лет.
НАСТЯ (разочарованно). Всего? Ну даете!
КРЮКОВ. Пятнадцать – что, мало?
НАСТЯ. За жизнь животного мало!
В халате, в чалме входит Крюкова.
КРЮКОВА. Какой здесь противный запах! Эти холлы абсолютно негигиеничны. Сейчас строят новые дома… В холле – стеклянный эркер. Нарядно и свежий воздух. Имей в виду. Мне тут уже надоело…
КРЮКОВ (насмешливо). Может статься, что твое нетерпеливое желание поменять обстановку будет удовлетворено много быстрее.
КРЮКОВА (радостно). Да? У меня сегодня была редкая игра… Редкая! Ты же знаешь, я не очень люблю своего комиссара… Эта вся роль через преодоление себя, женского… Мне просто бывает необходимо выйти из собственной шкуры… Я это не люблю! Мне холодно без шкуры! А тут… Ввели в спектакль на роль Алексея мальчика… Такой весь тоненький… А силища… Невероятно! И я почувствовала, что она – комиссар – тоже женщина. И так стало удобно, уютно… Так все пошло-поехало…
КРЮКОВ (задумчиво). Как все в жизни. Женщине – мальчика… Мальчику – ату…
КРЮКОВА. Какое ату?
КРЮКОВ. Свои мысли… Значит, пошел у тебя комиссар? Ну и слава Богу! Я тебя в этой роли не люблю… Кожаная, скрипишь, басишь… Рэ-во-лю-ци-о-нэр-ка…
НАСТЯ. А я видела, как собачку задавили… Такой ужас…
КРЮКОВА (с пафосом). Надо уметь видеть смерть…
НАСТЯ. Я была в морге… Абсолютно ничего… А вот когда собачка…
КРЮКОВА (не своим голосом). Прими порошок… Прими добровольно… Прими порошок, Сергей… (Она говорит это три раза. Каждый раз иначе.) Все! Спать! (Подошла к зеркалу. Посмотрела на фотографии актрис. Принимает позы под Пашенную, под Бирман, под Чурикову.) Вассу никто не играл красавицей. А я сыграю… Все трепещут перед ее красотой. Прими порошок, Сергей! Добровольно прими! (Уходит в арку.)
КРЮКОВ. Спать так спать. (Тоже уходит.)
НАСТЯ. Ура! Пятерочка моя. (Берет из-под головы деньги.) Думала, не дождусь. Мама деньги считает с пятидесяти… Папа с двадцати пяти… Эльза с десятки… Я тут одна нищенка…
Утро следующего дня. Входят Эльза с необъятной пустой сумкой и Толик с ключами. Все время вертит их на пальце.
ЭЛЬЗА (подходит к мраморной голове). Вот стерва… Стибрила…
ТОЛИК. Кто? Чего?
ЭЛЬЗА. Анестезия… Тут с вечера была денежка…
ТОЛИК. Твоя?
ЭЛЬЗА. Неважно.
ТОЛИК (восхищенно). Ты – зверь, Эльза.
ЭЛЬЗА. Ну, ты тоже не ботаник… Почему вчера за мадам не приехал? У нее ноженьки озябли, ожидаючи…
ТОЛИК. Не знаешь, что ли?
ЭЛЬЗА. Я и тебе не поверю, если скажешь, что знаешь… До последнего момента у нас никто ничего не знает. Такая мы страна…
ТОЛИК. Но это уже знают все! Я сегодня сюда приехал от себя лично… Как добрый… На самом деле я на профилактику.
ЭЛЬЗА. Ты только что был на ней…
ТОЛИК. Ну! А я что говорю? Машинка в полном ажуре… (Значительно.) Возить некого…
ЭЛЬЗА. Не верится мне. Тебе сколько лет?
ТОЛИК. Тридцать девять.
ЭЛЬЗА. А мне сорок два… Лет двадцать пять я уже все очень даже соображаю… Не может этого быть. С такими людьми, как Крюков, ничего не должно случаться… Иначе… Иначе, понимаешь что?
ТОЛИК. Я так думаю. За яйцо – извиняюсь, конечно, – можно взять любого… Даже там. (Показал на потолок.) Все дело в другом… До чего доведут? До какой черты?
ЭЛЬЗА. Перекинут в другой город. Или… Послом в какую-нибудь Африку.
ТОЛИК. Да? Видел одного переодетого чмыря из комиссии. Лет тридцать. Всего ничего – лейтенант, не больше. Но глазки! Эльза! Ты бы видела его глазки. (Смеется.) Как у тебя, когда ты денежку под головой искала…
ЭЛЬЗА (она уже забыла про это). Какой головой?
ТОЛИК. Ну этой вот… Между прочим, кто это? Я все не решаюсь спросить… Думаю, раз стоит, все знают… Зачем мне позориться вопросом?
ЭЛЬЗА (переворачивает голову). Ничего не написано. А, черт с ней! Какая разница! Я думаю, какой-нибудь древний грек.
ТОЛИК. А я думал, что это Энгельс…
ЭЛЬЗА. Энгельса они бы не вынесли в прихожую. Соображай!
ТОЛИК. Наоборот! Именно его… Так сказать… С чего начинается родина… (Смеется.) Все лопнуло, все! Запросто расстреляют.
ЭЛЬЗА (в ужасе). Спятил?
ТОЛИК. Я видел глазки. Они разглядывали очень большое дело. Очень! С шестью нулями, как минимум.
ЭЛЬЗА. Кубич вчера был… Кубич! Соображаешь!
ТОЛИК. Кубич, конечно, сила.
ЭЛЬЗА. Меня вчера довез до дома. Вежливый такой. Но вопросы были странные…
ТОЛИК. Кубич нырнет на дно… (Поет.) Чтоб не могли запеленговать…
ЭЛЬЗА. Тише! Ты что? Все же спят…
ТОЛИК. Пусть приучаются вставать рано… В тюрьме, знаешь, когда подъем?
Крюков появляется в арке.
КРЮКОВ. В тюрьме – в шесть.
ТОЛИК. Здрассте, Сергей Николаевич. Вот именно, в шесть. Побудка.
КРЮКОВ (Эльзе). Кофе не вари. Сделай английского чаю и ничего больше.
ЭЛЬЗА. Английского нету.
КРЮКОВ. А куда он делся?
ЭЛЬЗА. Что, коробка без дна, что ли? Выпили… (Уходит.)
КРЮКОВ. Ты почему вчера не заехал в театр?
ТОЛИК. Я на профилактике. (Радостно.) Одним словом – все!
КРЮКОВ. Ладно. Разберемся. Деятели.
ТОЛИК. Я все хочу у вас спросить… (Показывает на голову.) Это кто будет?
КРЮКОВ. Там написано. (Уходит.)
ТОЛИК (вертит голову). Тяжелая зараза, но ничего не написано.
Выходит сонная Настя.
НАСТЯ. Привет! Отвезешь меня в институт?
ТОЛИК (умильно). Настенушка ты моя симпапульная! Как китаезы? Даются?
НАСТЯ. Черти б их носили… Если б этот треклятый институт не давал возможности легально сбежать за границу, плюнула бы и растерла. Ушла бы в манекенщицы…
ТОЛИК (сочувственно). Ай-ай-ай! Какая ж ты манекенщица? Они все сорок четыре – сорок шесть, рост четвертый… Вешалки. А ты сорок восемь, две, а то если и три недели есть не будешь…
НАСТЯ (разглядывает себя в зеркале). Я пропорциональная.
ТОЛИК (прищуриваясь). Ты тю-тю-тюсенькая… Булочка с маком…
НАСТЯ. Ага! Точно! На меня облизываются. Мама сердится, но это так! Я сексапильная!
ТОЛИК. Отвезу я тебя, куда хочешь.
Настя уходит. Толик крутит-вертит голову. Входит Эльза.
ЭЛЬЗА. Поставь на место.
ТОЛИК. Ничего тут не написано.
ЭЛЬЗА. Как это интересно все будет?
ТОЛИК. Что ты имеешь в виду?
ЭЛЬЗА (оглядывается). Ну вот дом… Отнимут? Он сюда въехал, когда Мелихова увели на пенсию… Дом этот такой… Тут живут живодействующие.
ТОЛИК. Кто-кто?
ЭЛЬЗА. Живодействующие. Живые и действующие. Непонятно?
ТОЛИК. Мадам все-таки заслуженная артистка…
ЭЛЬЗА. Ой! Ой! Ой! Не смеши. В моем левом ботинке таланта больше… (Кивает на фотографии.) Учит роль по магнитофону. У Пашенной бас. Бирман курлычет. Чурикова шептунья. А у нашей – все от них. Своего – ничего…
ТОЛИК. Стерва ты, Эльза… Большая стерва.
ЭЛЬЗА. Ангел ты наш белокрылый. Кто за ней вчера не приехал? Ты! А стерва Эльза ей ножки парила. Точечный массаж делала… Давай разделим – слово и дело. Мух и котлеты…
Выходят одетый Крюков, Настя. Настя на ходу жует. Вместе с Толиком они покидают квартиру. Эльза хозяйски оглядела полочки, заглянула в бар. Встала перед актрисами, подбоченясь.
ЭЛЬЗА. Ну что, бабы? Интересное кино? (Дразнит.) Прими порошок, Сергей! Добром прошу, прими! А за что? Девочек трахнул, тоже мне – проблема. Наши хозяева жизни не то что девочек – мать родную трахнут. И не просто так! Обоснуют… Мол… надо… Из высоких… Идейных… Убеждений… Сволота! Я, бабы, такая же… Я сейчас снова на ваших глазоньках потрошить этот дом буду… Конфискация – дело темное. Кому она достается? Полагаю, из одних черных рук в другие. (Выборочно, чтоб незаметно, снимает с полок вещички, вынимает из бара бутылки. Уходит.)
На каталке въезжает Крюков-отец. Проверяет наличие магнитофона. Потом начинает лихо виражировать по холлу. Указку-стек он держит как винтовку и расстреливает подряд портреты актрис.
КРЮКОВ-ОТЕЦ. Бах! Бах! Бах!
Потом нацелился на мраморную голову, держит ее будто бы на мушке.
Тебя я не так. Тебя я мучительно. Частями буду убивать… Бах! Ну? Как тебе без глаз?
Входит Эльза. Она с полной сумкой, в плаще.
КРЮКОВ-ОТЕЦ (целясь в Эльзу). Тебе надо рубить руки, воровка.
ЭЛЬЗА (абсолютно спокойно). Интересно, что это я у вас украла?
КРЮКОВ-ОТЕЦ (гордо). У меня красть нечего. Я весь тут. На колеснице.
ЭЛЬЗА. Вот и не вякайте.
КРЮКОВ-ОТЕЦ. С сыном моим спишь?
ЭЛЬЗА. Так точно!
КРЮКОВ-ОТЕЦ. А я скажу!
ЭЛЬЗА. А я скажу, кто доносы шлет… Мне – что? А у вас персоналка. Как вывезут вас на сцену товарищи по оружию, как забрызжут слюной!
КРЮКОВ-ОТЕЦ (норовит ее ударить). Ты с кем так разговариваешь?
ЭЛЬЗА. С паралитиком-анонимщиком. Да пошли вы! Дописал старый дурак… Кто тебе в богадельне штаны менять будет? За что боролся, на то напоролся. (Кричит.) Уйдите с моей дороги!
Крюков-отец объезжает Эльзу на полной скорости своей каталки и исчезает в недрах квартиры.
Мир четко поделился надвое. У одних отмерла нижняя часть, у других – верхняя. Но все в полном порядке! Живут, как целенькие!
Пошла к стереосистеме. Нежно оглядела ее. Вздрогнула. Идет к двери. Открывает замки, за дверью – Кубич.
ЭЛЬЗА (испуганно). Ой!
КУБИЧ (смеется). Это всего лишь я…
ЭЛЬЗА (быстро). Я в химчистку…
КУБИЧ. А я к вам… Ольга Николаевна проснулась?
ЭЛЬЗА. Ей рано. Но вы заходите…
КУБИЧ. Эльза! Милая! Идите в химчистку. (На секунду перехватывает ее за сумку.) Ух ты! Что чистите? Фамильное серебро?
ЭЛЬЗА. Набирается по мелочи… Так я пойду?
КУБИЧ. Естественно. Я тут посижу… Полистаю журнальчики…
ЭЛЬЗА (раздумывая). Даже не знаю… Сварить вам кофе?
КУБИЧ. Ни за что! Эльза, идите! Идите себе, идите.
ЭЛЬЗА. Ладно. Она скоро встанет. Правда, она не любит, чтобы кто-то был чужой дома, когда она просыпается…
КУБИЧ. Как интересно! Какие прихоти…
ЭЛЬЗА. Но не гнать же мне вас?
КУБИЧ. Действительно.
ЭЛЬЗА. Старик прикатится – гоните в шею. Он по утрам агрессивный.
КУБИЧ. Справлюсь.
ЭЛЬЗА. Но он уже всех на сегодня расстрелял. Теперь будет спать, как младенец…
КУБИЧ. А что, Эльза, после убийств хорошо спится?
ЭЛЬЗА. Хороший вопрос. Все спят со снотворным, а может, просто надо кого-то расстрелять?
Оба смеются. Эльза махнула рукой и ушла. Кубич ходит по холлу. Подошел к голове, вертит ее. Положил ее набок. Подошел к стереосистеме. Включил один магнитофон. Голос Пашенной: «Прими порошок, Сергей». Выключил. Засмеялся. Включил другой. Голос Бирман: «Прими порошок, Сергей». На третьем магнитофоне голос Чуриковой. Кубич включает три магнитофона сразу, слушает, какой получается эффект. Из глубины квартиры идет полуголая Крюкова. Не видит Кубича.
КРЮКОВА. Тысячу раз говорила. Не трогайте! Идиоты…
Выключила магнитофоны. Подошла к зеркалу. Рассматривает себя по частям. Отдельно ногу, отдельно руку. Увидела в зеркале Кубича. Разговаривает с ним, зеркальным.
Ничего себе! Откуда вы?
КУБИЧ. Дожидаюсь.
КРЮКОВА. Вечером – вы. Утром – вы. (Удовлетворенно.) Вы меня преследуете?
КУБИЧ. Скажем так.
КРЮКОВА. Вы будто в зеркале. Это так романтично… Так ни на что не похоже. Между прочим, вы в зеркале гораздо интересней.
КУБИЧ. У меня же двойное удовольствие. Я вижу вас сразу двух…
КРЮКОВА (спохватившись). О Господи! Я же почти голая…
КУБИЧ (смеется). Ну и что?
КРЮКОВА. Я сейчас! (Она убегает и возвращается в халате до пят.) Я утром плохо соображаю. Я до сих пор не соображу, как вы тут оказались? Я понимаю, пришли… Но Сергей в это время уже уезжает… А Эльза? Где Эльза?
КУБИЧ. В химчистке. Ольга Николаевна! Мне нужны вы. Без Сергея. Без Эльзы.
КРЮКОВА. Кубич! Я верная жена, говорю это сразу…
КУБИЧ. Сегодня это, как никогда, важно…
КРЮКОВА. Это всегда важно, Кубич… Мы утратили первичные святые понятия… Мы стали забывать, что верность и доброта даны нам не просто так, что они – соль соли…
Тут происходит следующее: Крюкова начинает говорить не своим голосом. Это в ней всегда. Два-три слова от себя, а потом из нее, как из дырявого мешка, начинают вылезать все сыгранные ею роли. Это звучит очень фальшиво, нелепо, порой даже стыдно, во всяком случае, Кубич свои темные очки прикрывает ладонью. Из Крюковой все прет поток слышанных, заученных, чужих слов, которыми она упивается.
Ах, Кубич! Кубич! Как вы могли подумать? Как? Что, достаточно застать меня врасплох, и все? Кубич, что с вами? Разве вы не друг Сергея?
КУБИЧ. Амиго, амиго… Потому я и пришел…
КРЮКОВА. Кубич! Не изворачивайтесь.
КУБИЧ. Ольга Николаевна! В этот самый момент… (посмотрел на часы), нет, через семь минут… Крюкова снимут с работы. Люди с этой миссией уже там… Мы вместе ехали… Я – к вам, они – туда…
КРЮКОВА. Какие люди, дурачок? Как это можно снять Крюкова? Кто это может сделать вообще? Кубич! Вы сумасшедший. Я как увидела вас в зеркале… (Она подошла к зеркалу и стала смотреть в зеркало на него.) Кубич! Я сейчас вызову доктора. Как интересно. В зеркале все точнее… Вы бледный… У вас дрожит кадык… Снимите очки! Я уверена, что у вас больные, безумные глаза.
КУБИЧ. У вас времени – день. На все про все…
КРЮКОВА. Снимите очки!
КУБИЧ. Всего день… Вечером… Уже вечером… Ольга Николаевна! Его вообще…
КРЮКОВА (хохочет). Кубич! Это пьеса. Чудный сюжет. Всего один день… Что я должна делать, Кубич? Кто я? Флория Тоска? О, какая пьеса! (Она театрально оглядывает холл, будто примеряя на себя будущую роль, и вдруг начинает видеть то, что не видела раньше.) Страшно… Ощущение неполноты… Как будто что-то отсюда унесли… Нет, будто все на месте. Магнитофоны… (Видит голову.) Ой! Почему мой божественный Моцарт на боку?
КУБИЧ. Это Моцарт?
КРЮКОВА (ставит голову). Для меня – Моцарт. Видите, какой у меня глаз? Я заметила сразу нарушение гармонии… Я восприняла это как потерю… Как отсутствие чего-то…
КУБИЧ. Правильно заметили… Я попрошу вас – обострите не только свой взгляд, но и слух… Услышьте, что я вам сказал…
КРЮКОВА. Я помню… Вы пороли чушь… Крюков – депутат. Член бюро. Его нельзя снять с работы. Он не на таком месте…
КУБИЧ. Бывает… Случается… Вы хотите, чтоб я вам помог?
КРЮКОВА (набирает номер телефона). Сережа! Ты у себя?
ГОЛОС КРЮКОВА. Да.
КРЮКОВА (смеется). Что и требовалось доказать. У тебя все тип-топ?
Телефон молчит.
Сережа! Все в порядке?
Слышно, как где-то кладется трубка. Крюкова набирает номер снова. Кубич берет ее за руку.
КУБИЧ. Шоферы и домработницы соображают быстрее. Ваш Толик уже вчера не захотел за вами ехать. Я привез вас из театра. Было – не было?
КРЮКОВА. Вы сказали, что он сломался…
КУБИЧ. Я соврал.
КРЮКОВА. Постойте! Вот тут стояла вазочка… Такой трилистничек… Богемский хрусталь…
КУБИЧ. Все. Я ухожу. Запомните. В тот день приходил Кубич. Хотел помочь.
Идет к двери. Открывает один за другим засовы. Делает это медленно. Ждет.
КРЮКОВА. А вот тут у меня была сигаретница… Смешная такая. Нажмешь пимпочку – выскакивает гробик… Маленький такой, прозрачный… С золоченым крестиком. А в гробике на беленькой подушечке сигаретка с фильтром как головкой. И ручки сделаны. Сигаретка лежит, ручки сложила.
КУБИЧ (открыв дверь). Ухожу, прекраснейшая… Свидимся ли…
КРЮКОВА (резко повернувшись). Кубич, вы – вор.
Подбегает к Кубичу, выхватывает из его рук небольшую складную сумочку, нервно ее раскрывая. Вытряхивает все на стол. Какие-то бумаги, блокноты. Кубич смотрит на это с интересом.
КУБИЧ. Раздеться?
КРЮКОВА. О Господи! Я, кажется, спятила! Извините…
КУБИЧ (собирает все). Я рад, что мысль о воровстве как таковом посетила вашу артистическую голову. Вы продвинулись в нужном направлении, Ольга Николаевна.
КРЮКОВА (набирает номер, номер не отвечает, набирает другой). Нина! Это я. Сергей Николаевич надолго отлучился?
ГОЛОС ПО ТЕЛЕФОНУ. Ничего себе вопросик!
КРЮКОВА. Нина, что с вами?
ГОЛОС ПО ТЕЛЕФОНУ. Со мной? Со мной ничего. (Официально.) Ольга Николаевна! Сергей Николаевич весь вышел… (Хохочет в сторону.) Весь…
КРЮКОВА (растерянно). Вы мне хамите?
ГОЛОС ПО ТЕЛЕФОНУ (говорит в сторону). Звонит! Спрашивает, где… Цирк и баня. (В трубку.) Да что вы, Ольга Николаевна! Какое там хамство. Нет Сергея Николаевича. Нет… (Трубка положена.)
КРЮКОВА. Эти секретарши – такие хамки. Кубич! Закройте дверь. Я вас слушаю. За что можно снять моего мужа?
КУБИЧ. Депутата, члена бюро, почти хозяина города, орденоносца, лауреата… Я все назвал?
КРЮКОВА (устало). Как-то слишком много хамства…
КУБИЧ. Ну да! Ну да! Гробики пропадают, хамства много, Моцарт на боку… Между прочим, это все-таки не Моцарт.
КРЮКОВА. Черт с ним. Это мой дедушка. Его расстреляли на Ленских приисках.
КУБИЧ (смеется). Это уже вам не поможет. Так вот! Сейчас ваш муж на муниципальном транспорте едет домой. Это час времени. Он едет и думает… Думает и едет… До его приезда вы должны решить, хотите вы ему помочь или нет?
КРЮКОВА. Конечно, хочу. Что должна сделать?
Звонит телефон. Крюкова снимает трубку.
ГОЛОС ПО ТЕЛЕФОНУ. Ольга Николаевна, репетиция «Вассы» сегодня не состоится. Вы свободны.
КРЮКОВА. Но как можно? У нас так мало времени. Где Альберт Семенович? Дайте его мне!
ГОЛОС ПО ТЕЛЕФОНУ. Он в зале. Извините, Ольга Николаевна, тут телефон нужен.
КРЮКОВА. Через неделю прогон… Что за дела?
Конец ознакомительного фрагмента.