Будут неприятности
Пьеса
Действующие лица
КОЛПАКОВ Иван Федорович, полковник в отставке, 55 лет
КОЛПАКОВА Зинаида Николаевна, его жена, 50 лет
НИНЕЛЬ, их дочь, 29 лет
ВИЛЕН, их сын, 21 год
НАТАША, их дочь, 15 лет
ЕВГЕНИЙ, муж Нинели, 33 года
БАБУШКА, мать Зинаиды Николаевны, 75 лет
КЛАВА, 18 лет
СЕРОВА Виктория Львовна, 42 года
АЛЕНА, ее дочь
БОРИС, товарищ Вилена
МАТВЕЕВНА, приходящая домработница
ЖЕНЩИНЫ и МУЖЧИНА на вокзале
ЦЫГАНКА
УБОРЩИЦА
Действие первое
Картина первая
В центре – большая прихожая, холл, в который выходят двери трех комнат. Та, что слева, спальня Колпаковых-старших, справа маленькая комната Вилена и Наташи, прямо – комната Нинели и Евгения. Все двери распахнуты. Зинаида Николаевна, Матвеевна и Наташа двигают, переносят с места на место мебель.
ЗИНАИДА НИКОЛАЕВНА (останавливается посреди прихожей с большой диванной подушкой). Вот как подумаю, из-за чего мы суетимся, мне под все это чертово барахло хочется мину подложить.
НАТАША. Это в тебе говорит твое партизанское прошлое.
ЗИНАИДА НИКОЛАЕВНА. А ты бы помолчала.
НАТАША. А слова про мину были твоим внутренним голосом? Мы их не слышали?
ЗИНАИДА НИКОЛАЕВНА (все еще стоит). Вы их не слышали… (Встряхнулась.) Ни черта я не могу сообразить. Если Вилька будет спать здесь, в прихожей, четыре женщины будут мимо него ночью шастать.
НАТАША. Положим, шастают не все. Ну, давай я лягу в прихожей. А Вильку оставим вдвоем с его возлюбленной. Это будет гуманно и современно.
МАТВЕЕВНА. Наталья! Я могу и по заднице.
ЗИНАИДА НИКОЛАЕВНА (не знает, на какие слова реагировать в первую очередь). Наташа, мне неприятно, когда ты так цинично обо всем говоришь. Но вас, Матвеевна, хоть сегодня прошу без словечек, и так тошно.
НАТАША (веселится). Нет, ей-Богу, мамуля, положи меня в прихожей. Вы заткнете все двери, будете шептаться, а я буду подслушивать. Все лучше, если это буду я, а не Вилька.
ЗИНАИДА НИКОЛАЕВНА. Замолчи! Но я думаю, Вилена надо будет положить в нашей комнате. Правда, отец невозможно храпит. Но (раздраженно) на что он рассчитывал?
НАТАША. Интересно, какая она?
МАТВЕЕВНА. Деревенские девки – кровь с молоком.
НАТАША. Это сведения прошлого века. Сейчас все перепуталось хитро.
ЗИНАИДА НИКОЛАЕВНА. Боже, какой дурак, какой дурак!
МАТВЕЕВНА (про себя). Задница – плохо. А дураком сына-студента называть – хорошо.
ЗИНАИДА НИКОЛАЕВНА. Что вы говорите, Матвеевна?
МАТВЕЕВНА. Где все-таки будем Вильку класть – у вас или в прихожей?
Звонок. Наташа бежит открывать. С сумкой-авоськой, из которой торчат бутылки, входит Иван Федорович.
ИВАН ФЕДОРОВИЧ. Майонеза нет.
ЗИНАИДА НИКОЛАЕВНА. Ну и не надо. Ты мне объясни, Ваня, зачем мы это все устраиваем. На душе кошки скребут, а я мебель двигаю, холодец варю.
ИВАН ФЕДОРОВИЧ (ласково). Да ты брось, мать. Ничего ж еще не случилось. Ну, приедет с девушкой. Посмотрим мы ее. Может, с тем и уедет?
ЗИНАИДА НИКОЛАЕВНА. Богачи какие – эти молодые. Из Пермской области в Москву и обратно. Извини, на какие шиши?
НАТАША. Мамуля, следи за собой! Ты приближаешься к речи Матвеевны.
МАТВЕЕВНА. А ты еще не знаешь, как я умею. У твоей матери бигуди отвалятся, если я заговорю по-настоящему.
ЗИНАИДА НИКОЛАЕВНА (холодным, противным тоном). Матвеевна, ради Бога! Перестаньте!
МАТВЕЕВНА. А вы мне дело дайте. Долго мы еще с подушками бегать будем?
ЗИНАИДА НИКОЛАЕВНА. Идите чистить картошку.
Матвеевна уходит.
ИВАН ФЕДОРОВИЧ. Ты зря, Зина, нервничаешь.
ЗИНАИДА НИКОЛАЕВНА. Зачем сразу везти? Объясни. Познакомились. Ну, пусть переписываются, как другие. Полтора месяца знают друг друга, и уже приглашает домой. Я уж не говорю, что здесь Алена. Зачем же так сразу, так резко. Ты помнишь, как она его провожала? Отошли за киоск, только мы их и видели. А через полтора месяца – «еду с невестой».
ИВАН ФЕДОРОВИЧ. Алена тут ни при чем. Мало ли как бывает в жизни. Надо эту посмотреть. Я тебе прямо скажу, я этих голоногих москвичек не очень люблю…
НАТАША (возится с какими-то сложенными в углу книжками, но видно, что внимательно слушает). Папуля, а как же родная дочь?
ИВАН ФЕДОРОВИЧ. Да и ты не подарок! Чего вмешиваешься, когда родители говорят?
НАТАША. Интересно. Ты ведь мне никогда не говорил, что не любишь (иронично) «голоногих москвичек».
ИВАН ФЕДОРОВИЧ. Ты не так поняла…
НАТАША. Ну вот! Теперь ты будешь выкручиваться.
ЗИНАИДА НИКОЛАЕВНА. Она стала невозможной, Ваня. Во все вмешивается, обо всем судит. Так хочется иногда, Наталия, тебя звездануть.
НАТАША. Когда мама нервничает, она выражается вульгарно, но точно.
ЗИНАИДА НИКОЛАЕВНА. Вот видишь! Видишь!
ИВАН ФЕДОРОВИЧ. А ну иди на улицу. Последние дни каникул, а ты сидишь в духоте.
НАТАША. Я хочу знать, где будет спать Вилька, где я, а где невеста. Из-за этого мы торчим в прихожей. Сиречь в холле.
ЗИНАИДА НИКОЛАЕВНА. Вильку, Ваня, положим на раскладушке в нашей комнате. Неловко, если он будет в проходной. Тем более Женя выходит сюда курить.
ИВАН ФЕДОРОВИЧ. Это ерунда, конечно. Но ты решай как знаешь. Пусть с нами. (Наташе.) Ясно? Иди на улицу!
НАТАША (лениво потягивается). Неохота!
ЗИНАИДА НИКОЛАЕВНА. Что сказал отец?
НАТАША. Грубо, родители! Мне ведь интересно с вами поговорить. Я ведь не видела своих мамулю и папулю в критических ситуациях.
ИВАН ФЕДОРОВИЧ. Никаких ситуаций нет.
НАТАША. Можно подумать, что в нашу семью каждый день входят неизвестные деревенские девушки. (Уже уходя.) В конце концов, мне это нужно знать. Я ведь тоже когда-нибудь приведу вам неожиданно своего жениха.
ЗИНАИДА НИКОЛАЕВНА. Наталия, стыдись!
ИВАН ФЕДОРОВИЧ. Детей все-таки надо пороть!
НАТАША (хохочет). Не волнуйтесь, это будет не раньше, чем через полгода. (Убегает.)
ЗИНАИДА НИКОЛАЕВНА. Ваня, Наташку нельзя селить с этой девицей.
ИВАН ФЕДОРОВИЧ. Ну а что же делать, мать?
ЗИНАИДА НИКОЛАЕВНА (кричит). У меня голова идет кругом! В нашу тесноту пригласить чужого человека, не спросившись, не посоветовавшись. Никогда не ждала этого от Вильки.
Из кухни медленно выходит бабушка.
БАБУШКА. Ты чего кричишь?
ЗИНАИДА НИКОЛАЕВНА. Ой, мама, отстань хоть ты, ради Христа.
БАБУШКА (не обращая на нее внимания, Ивану Федоровичу). Мы с Матвеевной картошку чистили и решили, что Вилька уже женился. И ему теперь деваться некуда. Стал бы он невесту переть из Сибири. Невест по Москве ходит вагон и маленькая тележка. Это он с женой едет. Вот и определять их надо в маленькую комнату. А Наташку берите к себе, пока Нинель кооператив не получит.
ЗИНАИДА НИКОЛАЕВНА (в ужасе). Мама, что ты говоришь? Ты читала телеграмму? Там же все ясно.
БАБУШКА. Матвеевна говорит, что это дипломатия. Точно говорит женщина. Он вас от инфаркта бережет.
ИВАН ФЕДОРОВИЧ (растерян, смущен, неуверен). Не думаю, не думаю.
ЗИНАИДА НИКОЛАЕВНА (бухается в кресло, паническим шепотом). Ваня, что будем делать, если это правда?
БАБУШКА. А то нет! Сама ж удивляешься, откуда деньги туда-сюда. Так на туда-сюда, конечно, нет. А только на туда найти можно. Это дорога в один конец.
ЗИНАИДА НИКОЛАЕВНА. Ваня, я почему-то этому верю.
ИВАН ФЕДОРОВИЧ. Не думаю, не думаю…
Занавес.
Картина вторая
Та же квартира через три часа. Все уже в порядке. В комнате родителей стоит раскладушка. В холле у кресла горит торшер. Звонит телефон на журнальном столике. Из комнаты, что прямо, выходит Евгений.
ЕВГЕНИЙ (берет трубку). Вас слушают. Нет, это не Иван Федорович. Он уехал на вокзал. Да, Евгений. Здравствуйте, Виктория Львовна. Зинаида Николаевна в ванной.
Из глубины квартиры голос Зинаиды Николаевны: «Я иду, иду. Женечка, не кладите трубку».
(В телефон.) Не кладите трубку. Зинаида Николаевна сейчас подойдет.
В махровом халате, в чалме из полотенца входит Зинаида Николаевна. Обстоятельно усаживается в кресло. Евгений уходит в комнату, но в дверях останавливается и начинает курить. Ему явно интересен разговор.
ЗИНАИДА НИКОЛАЕВНА. Виктория Львовна, золотко, это я. Нет, нет, не беспокойтесь. Я уже все сделала. (Слушает, все норовя перебить, ей не по себе от того, что она слышит.) Виктория Львовна, мы сами ничего не знаем. Вот уж завтра я вам все расскажу. А Аленушка пусть не переживает… Не переживает? Ну и умница. Дурак наш Вилька, не стоит он ее. (Видит, что в дверях стоит Евгений, показывает ему на трубку, вот, мол, приходится выкручиваться.)
ЕВГЕНИЙ (тихо). Пошлите ее на фиг. (Громко, голосом бабушки.) Зина, Зина, молоко убежало. Где ты там застряла?
ЗИНАИДА НИКОЛАЕВНА. Да, мама зовет. Ну, я вам позвоню завтра. Сегодня уже не соберусь. У нас трудный вечер. (Кладет трубку. Евгению.) Мерси, Женечка. Хотя, видит Бог, я ее понимаю. Ты же знаешь, как бывает на свете. Пойдут разговоры: Вилен бросил Алену…
ЕВГЕНИЙ (перебивает). Зиночка Николаевна! Вы опять не во времени. Нынешние на такие вещи внимания не обращают. Я даже никогда не слышал, чтоб они говорили «бросил», «бросила». Мне это кажется ценным завоеванием.
ЗИНАИДА НИКОЛАЕВНА (раздраженно). А ну тебя!
ЕВГЕНИЙ. Так что ж теперь – Алене в петлю, если у Вильки появилась Клава?
ЗИНАИДА НИКОЛАЕВНА. И все равно ей обидно. Каждой женщине это обидно. И всегда так будет.
Из комнаты выходит Нинель, она, видимо, спала, халат на ней помят, волосы сбиты.
ЗИНАИДА НИКОЛАЕВНА. Приведи себя в порядок. Что за манера спать перед вечером? Что ночью будешь делать?
НИНЕЛЬ. Спать, естественно. (Евгению.) Есть с фильтром? (Берет сигарету.) День у меня сегодня был премерзейший. Мы таскали парты. Завтра будем мыть окна. Хоть бы уж ребят не пускали в школу. Ходят, глазеют, как учительницы с задранными подолами моют полы.
ЕВГЕНИЙ (с иронией). Так вас, так вас…
НИНЕЛЬ. Это возмутительно. У нас одна молоденькая учительница подала заявление. Носила, носила стулья из актового зала, мужики-паркетчики ждали, когда она им плацдарм для работы освободит. А потом села и прямо на подоконнике написала заявление. И ушла. Собираются ее разбирать на педсовете.
ЗИНАИДА НИКОЛАЕВНА (все так и сидит в кресле). А мы, между прочим, школы строили. По кирпичику. Раствор ногами месили…
ЕВГЕНИЙ. Если я скажу нашей мамуле, что она не во времени, она опять на меня обидится. Поэтому я ничего не скажу.
НИНЕЛЬ. Ходили строем, пели хором, месили ногами. Господи, как мне надоел этот аргумент на все случаи жизни.
ЗИНАИДА НИКОЛАЕВНА (решительно встает). С вами разговаривать, тем более спорить, у меня нет сил и настроения. Иди одевайся, причесывайся, я сейчас тоже сделаю чистим-блестим… Вот-вот наши должны приехать…
НИНЕЛЬ (уныло). Женька, до кооператива я не доживу.
ЕВГЕНИЙ. А ты напрягись, девушка. Собери свою волю.
ЗИНАИДА НИКОЛАЕВНА (кричит). Матвеевна!
Из кухни выходит Матвеевна.
Все у вас готово?
МАТВЕЕВНА. Да вроде.
ЗИНАИДА НИКОЛАЕВНА. Как утка?
МАТВЕЕВНА. Преет. Томится.
ЗИНАИДА НИКОЛАЕВНА. Ну, вы тогда идите. Остальное мы уж сами.
МАТВЕЕВНА. Так я и уйду. Я посмотреть должна на Вилькину жену.
НИНЕЛЬ. Жену?
ЗИНАИДА НИКОЛАЕВНА (кричит). Бросьте вы каркать! Как вам не стыдно, столько лет ходите в дом, кажется, как своя…
МАТВЕЕВНА. Вот потому что своя, потому и говорю…
НИНЕЛЬ. Женька! Ты слышал эту сумасшедшую версию?
ЕВГЕНИЙ. Я много чего слышал.
ЗИНАИДА НИКОЛАЕВНА. А я об этом слышать не хочу! Сказала ведь, кажется! И запрещаю вам, Матвеевна, повторять эти глупости.
МАТВЕЕВНА. Запрещателей нынче нет. Что думаю, то и говорю.
Из кухни медленно выходит бабушка.
БАБУШКА. Почему меня не позвали на митинг? Я очень люблю на них ходить. Раньше, правда, интересней было. Говорили громко, голоса надрывали, но понятней было. А сейчас микрофоны поставили, а они то пищат, то трещат, не то человек говорит, не то заводная машина.
ЕВГЕНИЙ. Бабушка – противник прогресса.
ЗИНАИДА НИКОЛАЕВНА. Действительно, устроили митинг… Все, все! Я пошла к зеркалу.
Уходит в комнату налево.
НИНЕЛЬ. Матвеевна! Развейте вашу мысль о женитьбе Вильки.
МАТВЕЕВНА. Тут и развивать нечего, все и так ясно.
БАБУШКА. Вилька – дипломат. Он телеграмму дал, сам поездом поехал, трое суток папе с мамой дал на размышление.
НИНЕЛЬ (совсем как отец). Не верю, не верю…
ЕВГЕНИЙ. Цирк! А Вилька идет по проволоке!
Занавес.
Картина третья
Открывается занавес. И одновременно очень громко звенит звонок. Кто-то, видимо, положил палец на кнопку и не отрывает. Входной двери не видно. Она где-то там, в глубине, в стороне кухни. Из комнат налево и прямо выскакивают Зинаида Николаевна, Нинель, Евгений. Из кухни слышен голос Матвеевны: «Иду, иду, не глухая. Вот чертова девчонка». Зинаида Николаевна прибрана, выглядит почти хорошо. Все портят очень напряженные, от туши неестественные глаза. Нинель в спортивных брюках, кофте навыпуск. Волосы без претензий стянуты узлом. Все выскочили из комнат и замерли в прихожей.
НИНЕЛЬ. Ну, ты иди туда, мама.
Слышатся голоса, шум, возня. Входит Наташа. Зинаида Николаевна сделала было несколько шагов вперед, но остановилась, смотрит на дочь. Та насмешливо разглядывает их всех и шепотом говорит матери.
НАТАША. Я, как всегда, права. Отнюдь не кровь с молоком.
В холл входят Иван Федорович, Вилен, Клава, Матвеевна, бабушка. Вилен – худой, высокий, в очках. Типичный городской студент. Совершенно незапоминающийся. Клава тоже высокая. В очень просторном платье-рубахе без пояса. Оно ей не идет. Волосы завязаны сзади капроновым бантом. Бледная, смущенная. Иван Федорович фальшиво бодр. Матвеевна за их спиной сигналит Нинели. Дескать, ничего особенного. Тоже, мол, выбрал. Нинель боится, что это увидят, машет на нее рукой.
ВИЛЕН. Салют, родичи! Здравствуй, мамочка! (Целует мать.) Знакомься, это моя Клава.
КЛАВА. Здравствуйте. (Протягивает руку Зинаиде Николаевне. Та пожимает руку, потом притягивает девушку к себе и целует ее в лоб.)
ЗИНАИДА НИКОЛАЕВНА. Ну, располагайтесь! Это наша общая комната. Здесь мы живем все. Раньше это была просто прихожая. А теперь мы называем ее холл.
ЕВГЕНИЙ. Давайте познакомимся вначале. А потом уж объясним нашей гостье, где и зачем мы поменяли исконные названия предметов и явлений. Я – Евгений. Муж Нинель Ивановны, сестры Вилена Ивановича. А это (притягивает Нинель) и есть сама Нинель Ивановна.
КЛАВА. Очень приятно.
Матвеевна отводит в сторону Ивана Федоровича, пока Клава знакомится.
МАТВЕЕВНА. Чего Вилька говорит?
ИВАН ФЕДОРОВИЧ. Ах, Матвеевна, ну что он может говорить?
МАТВЕЕВНА. Жена она ему?
Наташа вертится между всеми, соображает, что тут разговор самый интересный, подкрадывается.
ИВАН ФЕДОРОВИЧ. Вы выдумываете все, Матвеевна. И расстраиваете Зину. Ни к чему это…
НАТАША. А мама наша похожа на манекен. (Она сказала это неожиданно для самой себя. И все невольно посмотрели на Зинаиду Николаевну, которая, застыв, стоит у торшера и, не мигая, смотрит даже не на Клаву, а сквозь.)
ЗИНАИДА НИКОЛАЕВНА (растерялась). Я, конечно, чуточку не в себе. Гостья меня простит. Давайте все помоем руки и пойдем за стол. Вы ведь с дороги. Кушаем мы, Клавочка, в кухне, которая у нас и домашняя столовая.
ЕВГЕНИЙ (Клаве). Вникайте. Прихожая – холл. Кухня – домашняя столовая.
КЛАВА. А что значит домашняя?
ЕВГЕНИЙ (наигранно). Потому что для очень высоких гостей обеды даются в гостиной, не путать с холлом, – она же комната молодых, она же наша комната.
ЗИНАИДА НИКОЛАЕВНА. Евгений! Как тебе не стыдно! Когда нас так много, мы можем поместиться только за большим столом, а он – в кухне.
ВИЛЕН. Наша кухня – лучшее место на земле. (Обнимает Клаву за плечи.) Ты сама это увидишь. Там бабушка и Матвеевна. (Обе женщины необычайно тронуты его словами.)
МАТВЕЕВНА. Ну уж, Вилька скажет.
БАБУШКА. Есть проблема отцов и детей. Проблемы бабушки и внуков нет. (Зинаида Николаевна завороженно смотрит на руки Вилена, что лежат на плечах у Клавы.)
ЗИНАИДА НИКОЛАЕВНА. Все идут мыть руки. Все!
Руки Вилена остаются на плечах у Клавы. Он только чуть сжал плечи и, слегка подталкивая ее, повел в ванную.
ЕВГЕНИЙ (вслед). Ванная остается без изменений. Ванная.
НИНЕЛЬ (раздраженно, вполголоса). Не кривляйся. (Матери.) Она ничего, мамуля.
Матвеевна и бабушка уходят сразу, как только уходят Клава и Вилен.
ИВАН ФЕДОРОВИЧ. Ничего, ничего, мать. Неля права. Она попроще, подоступнее Алены.
ЗИНАИДА НИКОЛАЕВНА. Ты видел, как по-хозяйски он держал ее за плечи?
НАТАША. За плечи же…
ЗИНАИДА НИКОЛАЕВНА. Отец, дай ей как следует.
НАТАША. А за что? Я видела, как ты разглядывала его руки у нее на плечах. Но тебя же не удивляет, что Нелька телевизор смотрит только с Женькиных колен?
ЗИНАИДА НИКОЛАЕВНА. Наталья! Замолчи! Это не для тебя разговоры.
ЕВГЕНИЙ. Акселерация, тещенька. Наташка, хочешь замуж?
ЗИНАИДА НИКОЛАЕВНА. Перестань, Женя!
ИВАН ФЕДОРОВИЧ. Она ремня хочет.
НАТАША. Конечно, хочу.
ЗИНАИДА НИКОЛАЕВНА. О Господи!
ВИЛЕН (кричит, видимо, уже из кухни). Сколько тут вкусноты! Где вы, родичи? У нас уже чистые руки!
ЗИНАИДА НИКОЛАЕВНА. Иду, иду! (Быстро уходит. Всем.) Идемте, идемте.
ЕВГЕНИЙ (сворачивает калачиком руки. Нинели и Наташе). Дамы и девушки! Прошу вас в кухню-столовую! (Ивану Федоровичу.) Тесть! Что мы сегодня пьем?
ИВАН ФЕДОРОВИЧ. Все!
ЕВГЕНИЙ. Это прекрасно! (Уходит с Нинелью и Наташей.)
ИВАН ФЕДОРОВИЧ (один). Как это сказать Зине, понятия не имею.
Занавес.
Картина четвертая
Та же обстановка. Вечер. Освещен только холл-прихожая. В креслах Иван Федорович и Вилен. Евгений курит возле своей комнаты. Нинель сидит на низенькой табуреточке.
ВИЛЕН (Нинели). Ленивая старшая сестра! Ты бы помогла женщинам на кухне.
НИНЕЛЬ. Вот так? Да? Свою боярышню ты отправил прогуляться, подышать свежим воздухом, а мы мой посуду?!
ВИЛЕН. Положим, не «мы мой», а «они мой». Ты-то сидишь…
ЕВГЕНИЙ. Киса, иди и ты что-нибудь подыши.
НИНЕЛЬ. Я что-то не улавливаю. Меня вытуривают? Но сейчас мама кончит мыть и придет. Она уже звенит ножами и вилками. Это последний этап. Ну, хорошо, я пойду. Мне ее задержать, что ли?
ИВАН ФЕДОРОВИЧ. Ладно, иди, иди! Что за народ пошел. По любому пустяку обмен мнениями, как в парламенте, а когда дело серьезное (ждет, когда Нинель уйдет, Вилену), и сказать нечего.
ВИЛЕН. Я тебе, отец, все сказал.
ИВАН ФЕДОРОВИЧ. Что ты мне сказал? Что вы поженились. Так, между прочим, сообщил, когда я с таксистом расплачивался. А мне, может, подробней любопытно.
ЕВГЕНИЙ (при слове «поженились» он присвистнул). Цирк зажигает огни.
ИВАН ФЕДОРОВИЧ. Это что, любовь с первого взгляда? Кто она? Откуда? Сколько ты ее знаешь?
ВИЛЕН. Пап, не надо! Сейчас уже поздно обо всем этом говорить. А значит, и бесполезно. Клава – моя жена. И я ее буду беречь и охранять от всего и от всех. Если надо, и от вас.
ИВАН ФЕДОРОВИЧ. А кто на нее нападает, на твою Клаву?
ВИЛЕН (тихо и грустно). Это все будет, потому что будет еще и вторая новость.
ЕВГЕНИЙ. Вилька! Я еще с утра знал, что это для тебя натягивают проволоку, чтобы ты по ней ходил…
ВИЛЕН. Жень, ты пьян?
ЕВГЕНИЙ. Как всегда на роскошных тещиных блинах…
ИВАН ФЕДОРОВИЧ (растерянно). Опять дебаты… Какая там у тебя еще новость… (Будто предупреждая возможный ответ, торопливо.) Ты ж ее раньше не знал, а только послезавтра будет полтора месяца, как ты из дома.
ВИЛЕН (с иронией). Вот даже ты, папа, все до дня высчитал, а когда за дело возьмется мама…
ЕВГЕНИЙ (хохочет). Вилька девушке заложил ребеночка. Это даже не цирк. Это балаган. Это бородатая женщина. Это король кандалов и цепей.
ВИЛЕН (жестко). Перестань! У Клавы будет ребенок. И скоро. Считать не надо. Это не мой ребенок. Отца нет. Он погиб. Сорвался на машине с обрыва. Он был шофер… Они должны были расписаться… Клава только приехала… Она из детдома… У нее никого… В общем, девчонке хана… Ну, она и пошла на обрыв… Мы там как раз были… Нашему шоферу показывали место, чтоб был осторожнее… Вот и все.
Входит Нинель.
НИНЕЛЬ. Идет мама. Посуда вымыта. Бабушка легла. Наташка с Клавой сидят во дворе на лавочке. В окно видно. Наташка треплется, не умолкая. Представляю, что она там наговорит.
ЗИНАИДА НИКОЛАЕВНА (входит). Виля! Мы тут долго все решали, как вас расположить. Ты, сынок, задал нам задачу. Ничего не хочу сказать, но надо было посоветоваться, прежде чем приглашать девушку в нашу тесноту. Так вот, ты ляжешь в нашей комнате, а Наташка с Клавой в детской. Тем более они, кажется, нашли общий язык. Я надеюсь, что Клава у нас погостит недолго?
ВИЛЕН. Долго, мама.
ЗИНАИДА НИКОЛАЕВНА. Я тебя не понимаю.
ЕВГЕНИЙ (по-прежнему пьяным голосом). Я к вам пришел навеки поселиться. Вы теперь, Зиночка Николаевна, не только тещенька, вы теперь, тещенька, и свекровушка.
ЗИНАИДА НИКОЛАЕВНА. Господи! Вилька! Ты сошел с ума! Объясни мне, ради Бога! Иван! Что ты знаешь?
ИВАН ФЕДОРОВИЧ. Женя говорит правду. Только все это Вилену надо было бы матери сказать.
ВИЛЕН. Я хотел. Я хочу. Мама, Клава моя жена. Ничего мне не говори. Сейчас она придет, и, что бы вы ни думали, я хочу, чтоб у вас были приветливые лица. (Умоляюще.) Я прошу вас. Очень прошу об этом.
Длинный, непрерывающийся звонок. Нинель идет открывать.
ИВАН ФЕДОРОВИЧ. Все остальное когда матери скажешь?
ЗИНАИДА НИКОЛАЕВНА (истерически). Что остальное?
ВИЛЕН. Тихо, прошу вас, тихо. (Матери.) Я все тебе объясню. Но не сейчас. Пойми меня.
ГОЛОС НАТАШИ. Мы бы еще сидели. Но до смерти пить захотелось. В холодильнике есть минералка?
Зинаида Николаевна подходит к Евгению. Он вынес из своей комнаты вращающийся стул для пианино и крутится на нем. Зинаида Николаевна останавливает его.
ЗИНАИДА НИКОЛАЕВНА. Ты мне все скажешь. Скажешь сейчас же…
ВИЛЕН. Мама! Женьке пора спать. Он закружился на стульчике.
ЕВГЕНИЙ. Как вас теперь называть, мамуля? В воздухе зреет очередная перемена названия…
ВИЛЕН. Замолчи.
Входят Клава, Наташа.
КЛАВА. Ночь, а тишины нет.
НИНЕЛЬ. Что ты, у нас тихий район.
НАТАША. На улицу она побоялась выйти. Только до арки дошла. Но я тобой, Клавдия, займусь.
ЕВГЕНИЙ (по-прежнему крутясь). Клаудия Кардинале вам не родственница?
КЛАВА (растерянно). Кто это такая?
ВИЛЕН. Это актриса, Клава. Женька у нас обожает итальянских актрис. Он на Нельке женился потому, что в темноте она ему показалась похожей на Лючию Бозе.
КЛАВА (тихо). Я эту тоже не знаю.
ЗИНАИДА НИКОЛАЕВНА. Вам, Клава, когда исполнилось 18?
КЛАВА (молчит, потом смотрит на Вилена. Сдавленно. В ужасе). 5 августа.
ВИЛЕН (вскакивает, берет ее за плечи). Все, граждане. Мы идем отдыхать. А вас пусть повеселит Женька. Значит, как я понял, дорогая младшая сестра уступает нам комнату и переходит к родителям. Спокойной ночи, люди. Пошли, моя Клаудия Кардинале.
Уходят в комнату направо.
НАТАША (восхищенно). Ай да Вилька! Очень эффектно. Мамуля! Теперь уж я точно лягу тут. Я буду беречь их любовь.
ЗИНАИДА НИКОЛАЕВНА (устало). Идем и мы, Иван.
Уходят в комнату налево.
ЕВГЕНИЙ (раскручивается все сильнее, потом резко останавливается. Нинели). Пусть Наташка спит с нами. Отцу с матерью поговорить нужно.
НИНЕЛЬ. Пусть. (Наташе.) Забери у родителей раскладушку.
НАТАША (упрямо). Я лягу здесь.
НИНЕЛЬ. Слушай, малышка, сегодня всем и без тебя тошно. Марш за раскладушкой.
Наташа идет в комнату родителей.
ЕВГЕНИЙ. Все смешалось в доме Облонских.
НИНЕЛЬ. Ты тошнотворен.
ЕВГЕНИЙ. Нет, ты не Лючия Бозе. Ты старая дева. Старая дева по призванию. Женясь на тебе, я сознавал, что делаю ошибку, но не знал какую. Теперь я знаю. Я нарушал природу…
НИНЕЛЬ. Весь день у ковра комик Евгений Бирюков.
ЕВГЕНИЙ. А, между прочим, такой есть на самом деле.
НИНЕЛЬ. Мне ли этого не знать!
Входит Наташа с раскладушкой, подушкой и простынями.
НАТАША. Идемте, что ли…
Занавес.
Картина пятая
Освещена комната справа. На разных кроватях друг против друга сидят Вилен и Клава.
ВИЛЕН (горячо, убеждая). Человек вправе изменить в своей жизни все. Даже день рождения. У тебя будет другой. Пусть он будет в апреле, когда расцветут абрикосы. Пусть 31 декабря, 1 мая. В любой день – выбери сама. А 5 августа не будет никогда. После четвертого будет сразу шестое. Ты мне веришь?
КЛАВА (деревянно прямая, застывшая, безжизненная). Так в жизни не бывает. То, что было, изменить нельзя. (Робко.) Я хочу пить. Только простой воды. Наташа все меня поила минеральной. Я никогда ее не пила. Такая гадость.
ВИЛЕН (с готовностью). Сейчас принесу. (Уходит.)
Клава одна. Сидит так же прямо. Потом тянется рукой к выключателю бра. Щелкает и вздрагивает от света. Прямо возле лампы чей-то портрет, в темноте его не было видно. Она тяжело встает, внимательно разглядывает фотографию. Возвращается Вилен. Он несет воду в громадной керамической пивной кружке.
ВИЛЕН. Эта кружка будет твоя. Мне две подарили на день рождения. (Достает из тумбочки вторую.) Одна была бесхозная. Стояла на серванте для интерьера, ну, в общем, для красоты. А теперь нас двое.
КЛАВА (показывает на фотографию). Кто это?
ВИЛЕН. Это Алена. Мы вместе учимся. Я в нее влюблен был. Хорошая девчонка.
КЛАВА. А когда был влюблен?
ВИЛЕН. Очень давно. До нашей эры.
КЛАВА. Я ведь серьезно.
ВИЛЕН. И я серьезно. До нашей с тобой эры.
КЛАВА. Почему ты ее разлюбил?
ВИЛЕН. Потому что не любил… Ты не думай о ней. У нас ничего не было.
КЛАВА. Родители твои переживают. И все равно приняли хорошо. Не выгнали.
ВИЛЕН (возмущенно). Ты что? Как это можно выгнать?
КЛАВА. Так и можно. (Просительно.) А когда мы пойдем ту комнату смотреть, о которой ты говорил?
ВИЛЕН (поспешно). Не волнуйся. Пойдем. Я завтра позвоню Борису.
КЛАВА. Позвони.
ВИЛЕН. Ты ложись. Спи. Все будет нормально. Ложись и верь, что завтра будет лучше, чем сегодня.
КЛАВА. Хорошие у тебя родители. Твоя мама меня даже поцеловала. Сестренка твоя столько мне разного наболтала. Хорошая девочка. (Удивленно.) Я ведь думала, что выгонят…
Затемнение.
Картина шестая
Освещена комната Колпаковых-старших. Зинаида Николаевна некрасиво сидит на кровати. Иван Федорович ходит из угла в угол.
ИВАН ФЕДОРОВИЧ. Вот такая история, мать. Вилька сыграл в благородство.
ЗИНАИДА НИКОЛАЕВНА. В идиота он сыграл.
ИВАН ФЕДОРОВИЧ. Он все-таки комсомолец. Он, можно сказать, по уставу действовал.
ЗИНАИДА НИКОЛАЕВНА (брезгливо, с отвращением). Перестань, дурак! При чем тут комсомолец? Сколько их там было? Я тебя уверяю, там и коммунисты были, но только наш кретин пошел впереди танцевать. (Распаляясь.) Нет, этой девке надо все объяснить! Я думала – любовь. Это б я поняла, уж мне поверь. Но спасать шлюх в 70-м году – это извини. В уставе такого не записано.
ИВАН ФЕДОРОВИЧ. Ты потише все-таки. Зачем ты про нее так?
ЗИНАИДА НИКОЛАЕВНА. Как – так? А ты отдели, дорогой, мух от котлет, как говорил один мой знакомый, и протри свои зенки. К какому-то шоферюге – знать его не знаю и знать не хочу, царство ему небесное – едет девка. Беременная к тому же. Ежели ты до десяти считать умеешь, так сообрази, чем она занималась в 10-м классе, да еще на экзаменах? Шофер, не будь дурак, бухается в какую-то прорубь, девица, естественно, в панике. И слушай меня, мой полковник, так ей и надо! Пусть бы помыкалась, потыкалась, может, потом бы поняла чего-то из жизни. Так нет же. Наш Виля вырос из-под земли, как в опере. Да его, негодяя, за это убить мало.
ИВАН ФЕДОРОВИЧ (перепуганно). Зина, ты что?!
ЗИНАИДА НИКОЛАЕВНА. То! Чтоб завтра ее ноги тут не было. А сына твоего, болвана, я поведу к психиатру. Я ему все расскажу, и он мне выдаст любую справку. Нормальные люди так не поступают.
ИВАН ФЕДОРОВИЧ. Зина, ты охолонь. Грешно. Могут ведь и неприятности быть. У них ведь все по закону.
ЗИНАИДА НИКОЛАЕВНА (насмешливо, с издевкой). А ты уже испугался, храбрец? Ничего, успокоишься. А насчет греха – прочтешь три бесплатные лекции в ЖЭКе и снимешь его с души. Мало трех – клумбу разбей на месте сорника. Очень очищает душу. А девицу из дома вон. Это я тебе говорю. Ты ведь меня знаешь, Федорович!
Занавес.
Действие второе
Картина первая
Утро. Но в доме еще спят. В холле ходит без дела бабушка. Подходит к каждой из дверей, прислушивается.
БАБУШКА. Тут никто не спит. Все по комнатам. А кто где – я, дура старая, не знаю. Чего-то меня наливка вчера сморила. Девка, конечно, неказистая. Пятно у нее на лбу, как у беременной. Это уж они поторопились. А может, мне показалось. Алена, конечно, виднее. А с другой стороны, если выбирать для жизни, так Клава вроде и лучше. Вот Вилька институт кончит, поедет по распределению. Что, Алена за ним тронется? Ни за что! Вцепится она с матерью в парня и тут где-нибудь пристроит. А он ведь не пробивной, он ведь не Женечка… А Клава поедет куда хочешь. Так что – что хуже, а что лучше, сам черт не знает. Господи! Прости мою душу грешную.
Из комнаты выходит Клава. Она в том же платье, только волосы по плечам распущены.
КЛАВА. Слышу, кто-то ходит, вот и вышла. Я давно не сплю. А выйти стеснялась.
БАБУШКА (выведывая). А Наташка, что ли, спит?
КЛАВА. Ну, наверное. Что же ей еще делать? Хорошая девочка.
БАБУШКА. Вы с Вилькой как все решили-то?
КЛАВА (не знает, что бабушка ее дипломатично выспрашивает, и отвечает ей по-своему, как сама сейчас думает). Виля будет звонить какому-то товарищу насчет комнаты. У него родители в долгой командировке. А потом, когда уже можно будет, я пойду на работу. В Москве ведь, я читала, рабочих рук не хватает.
БАБУШКА (растерянно). Что-то я не понимаю насчет комнаты. Вы вдвоем уходить, что ли, собираетесь?
КЛАВА (тоже растеряна, что бабушка ничего не знает). Вдвоем, а что?
БАБУШКА (торжествующе). Я ж говорила. И Матвеевна тоже, что молодожены к нам едут. Ай да Вилька!
КЛАВА (тихо, испуганно). А разве Виля не писал?
БАБУШКА (хитро). Он дипломат, твой сопливый супруг. Телеграмму дал ни то ни се, но мы его раскусили. Я и Матвеевна. (Смеется в сторону Колпаковых.) Говорила вам, милые мои. Бабку слушать надо.
КЛАВА (закрывает лицо руками и бежит в комнату Вилена). Господи, как же это так?
Из комнаты слева быстро выходит Зинаида Николаевна. Она торопится, на ходу подвязывает халат.
ЗИНАИДА НИКОЛАЕВНА. Она была здесь сейчас? Я слышала.
БАБУШКА. Убежала. (Смеется.) Ну, кто был прав?
ЗИНАИДА НИКОЛАЕВНА (раздраженно). Это что – смешно?
БАБУШКА. Ну, плакать-то тоже нечего. Они, оказывается, уже все решили, даже насчет комнаты. И то правильно, кому охота со свекровью.
ЗИНАИДА НИКОЛАЕВНА. Какой комнаты?
БАБУШКА (рада, что знает сейчас больше Зинаиды Николаевны). Уходят они с Вилькой.
Торопливо застегивая рубашку, входит Иван Федорович. Он слышал последние слова бабушки.
ИВАН ФЕДОРОВИЧ. Зина, вот видишь. Они уже все продумали. Так что ты не горячись. Сейчас дров наломать можно.
ЗИНАИДА НИКОЛАЕВНА. Не мешай мне.
Решительно направляется в комнату справа. Ей навстречу выходит Вилен. Он закрывает за собой дверь.
ВИЛЕН (матери). Мама! Я виноват, что не написал. Что не рассказал, не объяснил. Я готов это сделать сейчас.
ЗИНАИДА НИКОЛАЕВНА (громко. Не ему, а Клаве, чтоб она услышала). Меня не устроит никакое объяснение. Этой женщине места в нашем доме нет.
Из комнаты справа выходит Клава. Она спокойна. Гораздо спокойнее, чем раньше.
КЛАВА (Зинаиде Николаевне). Я так и знала. И Виле говорила то же самое. Виля! Где моя сумка? Я пойду.
ВИЛЕН (истерически, не по-мужски). Куда?
ЗИНАИДА НИКОЛАЕВНА (предупреждая ответ Клавы). Может, вам нужны деньги? Мы не звери. Можем выручить.
ВИЛЕН. Мама!
КЛАВА. Виля, не кричи. Где моя сумка?
ЗИНАИДА НИКОЛАЕВНА. Она там. Под вешалкой. Идемте, я покажу.
ВИЛЕН. Я ухожу с ней.
Вбегает в свою комнату. Зинаида Николаевна решительно берет маленькую скамеечку, которая стоит здесь, и просовывает ее в ручку двери.
ЗИНАИДА НИКОЛАЕВНА (Клаве, с издевкой). Или он за вами прыгнет и с пятого этажа? Идемте, отдам вам вашу сумку.
Вилен стучит в дверь. Зинаида Николаевна уходит с Клавой.
ВИЛЕН (громко). Ведь вы же всегда были не сволочи!
БАБУШКА (Ивану Федоровичу). Жду, жду твоего слова, а ты стоишь, как истукан.
Открывает Вилена. Он выскакивает, бежит в переднюю.
ИВАН ФЕДОРОВИЧ. А вы знаете, что мне надо сказать?
БАБУШКА. В общем-то ты прав – сказать тебе нечего.
Из передней раздается крик: «Я никуда тебя не пущу». Возня. Голос Зинаиды Николаевны: «Ваня, Ваня, скажи ему!» Хлопает входная дверь. С рыданием возвращается Зинаида Николаевна.
ЗИНАИДА НИКОЛАЕВНА. Ушел. Куда?
ИВАН ФЕДОРОВИЧ. Я же тебе говорил. Нельзя было так резко.
Из комнаты прямо выходит Наташа. В короткой пижамке.
НАТАША (напуганно). Мамуля, что с тобой?
ЗИНАИДА НИКОЛАЕВНА. Ах, отстань ради бога!
НАТАША (успокаиваясь). Если человек плачет и грубит, значит, у него нет настоящего горя.
БАБУШКА. Яйца курицу учат.
ИВАН ФЕДОРОВИЧ. Иди, дочка, поспи еще.
НАТАША (обращает внимание на открытую дверь в комнату направо, идет к ней, останавливается в дверях). Ага! Поняла. Выставили все-таки.
Садится на маленькую скамеечку. Подтягивает колени к подбородку. Холодно, внимательно разглядывает родителей. Мать сидит в кресле. Сморкается, а потом аккуратно складывает платочек. Все время качает головой. Отец все так же стоит. Стоит и бабушка.
НАТАША. И я уйду от вас. Потому что мне кажется, что я вас не люблю.
БАБУШКА. Ах ты, негодяйка такая. (С гневом идет на Наташу.) Тут и без тебя горе, а ты такое родителям.
ЗИНАИДА НИКОЛАЕВНА. О, господи!
ИВАН ФЕДОРОВИЧ. Ты, Наташа, не все знаешь, и сплеча рубишь. Клава сама уйти захотела, и правильно захотела. (Смущенно.) Тебе ведь и не все рассказать можно.
ЗИНАИДА НИКОЛАЕВНА. Почему же? Она у нас взрослая. Пусть знает.
НАТАША. Что я должна знать?
БАБУШКА. Не надо, Зина. Не ее ума это дело.
ИВАН ФЕДОРОВИЧ. Верно, мать. К чему ей все знать?
НАТАША. Ну и чудики вы! Сейчас я все равно все узнаю. (Кричит.) Женька, выйди!
ЗИНАИДА НИКОЛАЕВНА. Наталия! Как тебе не стыдно!
ИВАН ФЕДОРОВИЧ (сокрушенно). Он сейчас объяснит!
БАБУШКА. Ну, Зинка, заварила ты кашу. Смотреть противно.
Уходит. Из комнаты прямо выходит Евгений. Насмешлив, ироничен.
ЕВГЕНИЙ. Будет вам всем от Нинели. Базарите с раннего утра. И бедная учительница не выспалась. Так что тебе нужно, Натали? Я знал, что кто-кто, а ты без меня не обойдешься.
ЗИНАИДА НИКОЛАЕВНА. Не говори ей ничего, Женя. Вилен с этой ушли.
ЕВГЕНИЙ. Я все слышал.
НАТАША (кричит). Чего я не знаю? До чего я не доросла?
ЕВГЕНИЙ. А собственно, почему она не доросла?
НАТАША. Умница!
ЕВГЕНИЙ. Нет, действительно? Вам ведь не только ей надо будет объяснять, почему они ушли. Опробуйте версию на собственной дочери.
ИВАН ФЕДОРОВИЧ (очень ему не по себе). Заварила ты кашу. Чувствую, будут неприятности…
Занавес.
Картина вторая
Лавочка в сквере. Видно, что ей тут не место. Это глухая часть сквера, в глубине кустов. И стоит лавочка косо, видно, что она сюда принесена. Вилен отряхивается. Клава сидит.
КЛАВА (все так же удивительно спокойна). Почему ты людей испугался?
ВИЛЕН. Нам надо как следует поговорить.
КЛАВА. Смешной ты, Вилька!
ВИЛЕН. Ты зря. Просто не касается ведь никого то, о чем мы будем говорить.
КЛАВА. Всех все касается. Я это всегда знала. Человек не вправе решать, как он хочет. Он должен учитывать и всех остальных.
ВИЛЕН. Не сбивай меня. Я ведь тоже так считаю…
КЛАВА. Ты только пойми. Я твоих родителей не сужу. Они правы. Зачем им я? Я и без ребенка вам не очень подходила, а такая… Меня бы тетка родная не приняла бы… Ей бы в деревне житья не было. В детдом я не могла вернуться. Там ведь как соблюдали нас. Какой бы я была пример? А ты хочешь, чтоб твои родители, культурные люди, меня признали.
ВИЛЕН. Это глупости все. В конце концов, я уже твой муж.
КЛАВА (невесело смеется). Вот сбил ты меня с толку. Все уводил от людей и уговаривал. Какой ты мне муж? Ты меня ни разу не поцеловал. Ты не обижайся. Мы, правда, так и договаривались. Но мне сейчас так это все глупо кажется. А ты тут еще лавочки таскаешь все от людей подальше. Чтоб никто тебе сказать не мог, какой ты дурак?
ВИЛЕН (с иронией, обиженно). Хорошо. Давай пойдем в ГУМ, к фонтану. И поговорим. Там на каждое наше слово придется минимум сто человек слушателей. Идем!
КЛАВА. У тебя все равно не получается, как у мужа твоей сестры. Никуда мы с тобой, Вилечка, не пойдем. Отвезешь меня на вокзал. А сам уйдешь. Правильно твоя мама сказала! Из собственных неприятностей нужно выбираться самостоятельно. Других не впутывать. Я ведь тебе всегда это говорила!
ВИЛЕН. Клава! Если ты уйдешь, у меня все рухнет к чертовой матери.
КЛАВА (тихо). Что рухнет?
ВИЛЕН (не знает, как сказать). Я не знаю, как тебе это объяснить… (Кричит.) Я же не навязываюсь тебе! Я сто раз повторю: я с тобой хочу быть, пока я тебе нужен. Ну, год. Ну, два. А потом я уйду…
КЛАВА (печально). Ты мне не нужен.
ВИЛЕН (убежденно). Нужен! Ты получишь прописку. Потом пойдешь на работу – через время, конечно, а Москва знаешь, как строится. Квартиру получишь. Ну, а дальше ты – свободный человек. И все начнешь сначала…
КЛАВА. А как ты думаешь, сколько раз человек может начать сначала?
ВИЛЕН (горячо). Сколько угодно! Пока не получит в жизни оптимальный вариант.
Входит с совком и метелкой уборщица.
УБОРЩИЦА. А лавку отнесите на место. Стыда совсем нет у людей. Среди бела дня в кусты тащатся. Вот позову милиционера. Пусть оштрафует бессовестных. Сейчас же несите обратно.
ВИЛЕН. Отнеси! Пристали…
УБОРЩИЦА. Да кому ты нужен, приставать к тебе. Только нельзя по своему усмотрению, по своему желанию все двигать. Не тобой поставлено – не трожь. Кровать свою дома двигай…
Уходит.
КЛАВА (тихо). Отнеси, Вилька. Чего ты прятаться хотел?
ВИЛЕН. Да не прятаться! Я объяснить тебе все хочу, и чтоб не мешали!
КЛАВА. Пойдем лучше на вокзал.
Занавес.
Картина третья
Холл. Вся семья здесь. Прошло, видимо, около часа, как ушли Вилен и Клава. Телефон отнесли в угол и прикрыли двумя подушками.
НИНЕЛЬ. Между прочим, если мы все так беспокоимся, где они, телефон надо бы открыть. Вилька может позвонить.
Идет и снимает подушки. И тут же раздается громкий звонок. Нинель снимает трубку.
Да, здравствуй, Борис! Да, приехал. Нет, позвать не могу, нет дома. Когда будет, не знаю.
Зинаида Николаевна решительно встает, подходит к трубке.
ЗИНАИДА НИКОЛАЕВНА (ласковым голосом). Боренька! Здравствуй, это Зинаида Николаевна! Если Виля к тебе зайдет, пусть он позвонит домой. А ты что ему сказать хотел? Да, слышали… но я думаю, что не понадобится… Ну, будь здоров.
ЗИНАИДА НИКОЛАЕВНА. Он уже готов переехать к бабушке, а комнату отдать Вилену. Быстро они сговорились.
ЕВГЕНИЙ (задумчиво). И это для них покажется выходом.
НАТАША. Почему покажется?
НИНЕЛЬ. Действительно, почему?
ЕВГЕНИЙ (своим обычным голосом). Я знал, что я умнее вас всех, но что до такой степени…
Звенит звонок двери. Все кидаются в прихожую.
БАБУШКА (останавливая всех, спокойно, торжественно). Остановитесь, я открою.
Выходит.
Зинаида Николаевна трет виски. Наташа машет рукой и тоже уходит за бабушкой. В холл с букетом цветов входит Алена.
АЛЕНА. Доброе утро.
ЗИНАИДА НИКОЛАЕВНА (бросается к Алене, обнимает и начинает рыдать). Милая Аленушка! Прелесть ты моя!
АЛЕНА (испуганно). Что у вас случилось? А где Вилька, а где его девушка?
ЗИНАИДА НИКОЛАЕВНА (трагически). Господи, как я могу ей объяснить?
АЛЕНА. А мне ничего не надо объяснять. Я все знаю. Виля мне писал. Где они?
НАТАША (зло). Их нет. Их изгнали.
АЛЕНА. Бедный Вилька! Какой финал прекрасно задуманной патетической сюиты…
Занавес.
Картина четвертая
Арка ведет во двор, похожий на колодец. Гулкий, холодный и сырой. Клава и Вилен. Вилен несет сумку. Клава уставшая.
КЛАВА. Вилька! Не могу я больше. Ты водишь меня, водишь. У меня нет сил ни ходить, ни слушать тебя.
ВИЛЕН. Мы пришли. Здесь живет Борис. Он должен был мне сегодня позвонить насчет комнаты. Он перейдет к бабушке…
КЛАВА. Тысячу раз слышала.
ВИЛЕН. Сейчас мы пойдем к нему. Надо бы, конечно, позвонить, но, как назло, нет двух копеек.
Со двора выбегает Борис.
БОРИС. Вилька, привет! Я тебе звонил. Все о'кей!
Все время с интересом разглядывает Клаву, даже ухитряется обойти вокруг нее.
Насколько я в курсе.
Клава картинно кланяется.
Я – Вилькин квартиродатель. Селитесь. Живите, но ничего не двигайте. Бабуся моя счастлива, что я перебираюсь к ней. Вам остается кот и какие-то растения, которые надо поливать. Квартиру сдаю вам с телевизором, холодильником и стиралкой. Жировочки оплачивайте вовремя – до 5-го числа, – папаня приедет и проверит. Соседям по площадке я уже сказал. Будьте с ними вежливы. Чудо, что я вас встретил, а то после разговора с твоими я уже было решил, что у вас что-то изменилось.
Достает ключи. Комплект в двух экземплярах.
Это от двери, это от почтового ящика, это от шифоньера. Не лазьте туда, ребята. Я вам плечики оставил в стенном шкафу.
Клава зажмурилась, как от боли, отошла в сторону.
БОРИС (смущенно). Вы плохого не думайте. Там так старательно все засыпали нафталином, что если шифоньер открыть на пять минут, моль вообще улетает с нашей улицы. И должен вам сказать, она не дура. Ну, я помчался. Зовите на новоселье. (Убегает.)
ВИЛЕН (мотает ключи на пальце. Счастлив, весь светится). Ну, что я тебе говорил? Эх, Клавдия, жена моя, верить старшим надо!
Клава прислоняется к стене, тихо плачет. Вилька подходит к ней, берет за плечи, слегка прижимает к себе. Клава вдруг обнимает его за шею.
КЛАВА (горячо, влюбленно). Вилька, Вилька! Скажи мне, зачем ты все это делаешь, зачем?
ВИЛЕН (искренне). Я очень, очень хочу, чтоб ты была счастлива.
КЛАВА (снимает руки с его плеч. Уставшим голосом). Хорошо. Пошли.
Занавес.
Картина пятая
Комната Бориса. Прошло около часа. Клавдия одна. Когда открывается занавес, она выходит из передней, держа на вытянутом пальце кольцо с ключами. Она рада тому, что осталась одна, развязывает стянутые волосы, сбрасывает туфли. Тяжело, некрасиво ходит, разглядывая комнату. Ей все непривычно. Ритуальные экзотические маски на стенах, портрет Хемингуэя в человеческий рост, обилие бутылок из-под коньяка, виски, ликеров. Берет одну. И по буквам читает английское название. Не понимает и сокрушается. И тут звонок. Засуетилась, растерялась. Не знает, как быть, и тонким перепуганным голосом кричит.
КЛАВА. Кто там будет?
Что-то ей отвечают, она не понимает и выходит в переднюю. Слышно, как она неумело возится с ключом, открывая дверь. В комнату входит Виктория Львовна. Она очень хорошо выглядит, намного моложе своих лет. Прекрасно одета. На Клаву смотрит с любопытством, насмешливо. Качает головой, увидев посреди комнаты некрасивые стоптанные Клавины туфли.
ВИКТОРИЯ ЛЬВОВНА. Давайте знакомиться. Я Виктория Львовна. От Бори я узнала, что вы здесь, и специально пришла.
КЛАВА. А Вилька ушел за вещами. Вы его подождите.
ВИКТОРИЯ ЛЬВОВНА (ласково). А мне он зачем? Я на вас, деточка, пришла посмотреть. Не сердитесь, я любопытная.
КЛАВА. А вы кто будете? Вилькина знакомая?
ВИКТОРИЯ ЛЬВОВНА. Нет. Я мама его знакомой. Впрочем, чья я мама – не имеет значения. Не правда ли? Так как вас встретили?
КЛАВА (не знает, как себя вести). Встретили. На такси.
ВИКТОРИЯ ЛЬВОВНА (иронизирует). На такси? И что же?
КЛАВА (совсем растерявшись). Так вот я не знаю, что вам рассказать…
ВИКТОРИЯ ЛЬВОВНА (смеется). Вы неподражаемы. А что вы собираетесь делать в Москве?
КЛАВА. Так работать…
ВИКТОРИЯ ЛЬВОВНА. Работать? А что вы умеете работать?
КЛАВА. Пока, конечно, мне без специальности трудно, и опять же положение…
ВИКТОРИЯ ЛЬВОВНА (к счастью, она не понимает, о каком положении говорит Клава). Да, положение у вас интересное. (Укоризненно.) Как же вы так решились? Позвал вас наивный мальчишка, а вы и рады. Что ж вы так ни о ком больше не подумали? О его родителях, например? Наконец, о его будущем? Это, конечно, не мое дело, но разве так делают, деточка…
КЛАВА (виновато). Да я и не хотела ехать. Я ж понимаю…
ВИКТОРИЯ ЛЬВОВНА (видит, что Клава перепугана, неуверенна. Напористо). Нет, не понимаете. Не понимаете, что вам и в милиции объясняться придется.
КЛАВА (испуганно). В милиции?
ВИКТОРИЯ ЛЬВОВНА. А как вы думали? Москва перенаселена. Здесь каждого человека проверяют, зачем он приехал и кто его звал. И на чью площадь.
КЛАВА. Какую площадь?
ВИКТОРИЯ ЛЬВОВНА (укоризненно). Вы даже этого не знаете. (Зло.) Площадь – это квадратные метры, на которых мы живем. У нас ведь дворов с садами нет. Изб-пятистенок тоже. Пять шагов в ширину и восемь в длину. Вот площадь, на которой я с дочкой всю жизнь прожила.
КЛАВА (удивленно). А сколько домов строится, Вилька говорил…
ВИКТОРИЯ ЛЬВОВНА. Что ваш Вилька знает? Вы меня послушайте. Не смешите людей. Уезжайте. А… Если что у вас и было, так сейчас на это не смотрят. Уж поверьте мне, ваш приезд – величайшая глупость. И если вам об этом никто не сказал, так только из деликатности. Не доводите дела до того момента, когда вам все растолкуют товарищи в погонах.
КЛАВА. Кто?
ВИКТОРИЯ ЛЬВОВНА. Милиция, конечно…
КЛАВА. Ой…
ВИКТОРИЯ ЛЬВОВНА. Еще какое ой… (Показывая пальцем на стены.) А здесь, между прочим, живет крупный дипломат. И завтра ему кто-нибудь напишет, что его сын сдал комнату, извините, неизвестно кому… Кстати, ваши родители поступили очень опрометчиво, соблазнившись Москвой.
КЛАВА. У меня нет родителей.
ВИКТОРИЯ ЛЬВОВНА. Нет? Откуда же вы?
КЛАВА. Я детдомовская.
ВИКТОРИЯ ЛЬВОВНА (жалостливо и брезгливо одновременно). Боже, какая глупая история. Мне вас жалко, но я вас осуждаю. В вашем положении надо быть особенно осмотрительной. Ведь над вами могли просто посмеяться…
КЛАВА. Да. Понимаю.
ВИКТОРИЯ ЛЬВОВНА (горячо). Да ничего вы не понимаете. Вилька вам голову заморочил. А у него все прекрасные, все добрые и все на свете только радость.
Клава кивает, улыбается грустно.
Но разве ж можно на него равняться, слушать его? Тем более держаться за него? А вы – уж не сердитесь, я прямо – вцепились в милого нашего донкихота. Зачем же вы так?
КЛАВА. Да, я, пожалуй, уеду…
ВИКТОРИЯ ЛЬВОВНА. И правильно сделаете. Не надо людям навязываться, Клава. Это же некрасиво.
Виктория Львовна, осторожно сдвинув Клавины туфли, подталкивает их к порогу.
Кстати, вот эта привычка разуваться в комнате – чисто деревенская. Извините, но это так бросается в глаза. И платья рубашечного покроя уже не носят. Вы смешно будете выглядеть рядом с Вилькой… Ну, я пойду. Не сердитесь и послушайте меня. Очень нелепую ситуацию вы создали.
КЛАВА. Вы Вильку подождите…
ВИКТОРИЯ ЛЬВОВНА (насмешливо). А зачем он мне? Я вас хотела повидать. Повидала. То, что я вам говорила, не надо ему рассказывать. Это будет некрасиво. Подумайте своим умом. И я желаю вам выбраться из этой истории с наименьшими потерями. Будьте здоровы. (Уже с порога.) И не душитесь дешевыми духами. Это производит неприятное впечатление.
Занавес.
Картина шестая
Это же время в холле Колпаковых. Разложив на журнальном столике тюлевую гардину, Матвеевна и бабушка штопают ее.
МАТВЕЕВНА. Пришиваем мы с тобой, Кузьминична, дырку к дырке.
БАБУШКА. Вот ты говоришь – дырку к дырке, а я думаю, что это Вилька – дырка и Клавдия – тоже дырка.
МАТВЕЕВНА (снисходительно). Совсем вы поговорить не любите, я вижу.
БАБУШКА. Да ты меня не язви. А слушай. Это ты точно сказала – дырку к дырке. Виля у нас кто? Никто. Он на жизнь только из окошка смотрел, и уже из хорошей квартиры. Да и Клавдя как дура попалась, это тоже от незнания. Думаешь, нашу Наталью можно облапошить? Попробуй кто-нибудь! А это две дырки. И стали шиться друг к другу.
МАТВЕЕВНА. Ой-ой-ой! Сказала, как нарисовала.
БАБУШКА. Нет, что ли?
МАТВЕЕВНА. Да и не очень да. Клавдия не дырка.
Из комнаты прямо выходит заспанная Нинель. Ищет сигарету.
НИНЕЛЬ. Отвратительный день.
МАТВЕЕВНА. А у тебя других не бывает.
НИНЕЛЬ. Мерси. Где народ?
БАБУШКА. Народ при деле. Это мы с Матвеевной дырки шьем. А остальная публика кто где.
НИНЕЛЬ. Точнее?
БАБУШКА. Значит, отец твой в ДОСААФе. Взносы понес. Мать пошла к косметичке, она на сегодня записана.
НИНЕЛЬ. Что – горя нету более?
МАТВЕЕВНА. Тебе надо было идти вместо матери. Ты ее старее смотришься. А от сигарок своих совсем синяя стала, как пуп.
НИНЕЛЬ. Это сейчас время такое – все друг другу хамят. И ты, Матвеевна, увы, не Арина Родионовна.
Бабушка тихо смеется. В холл входит Вилен. Женщины смотрят на него, как на привидение.
БАБУШКА (Матвеевне). Дверь, что ли, не закрыта была?
ВИЛЕН (с фальшивой веселостью). А что, бабуля, не пустила бы меня?
БАБУШКА (спохватившись). Да ты что, дурак? Садись, Вилька, миленький ты мой. Вернулся, значит!
НИНЕЛЬ. А где Клава?
ВИЛЕН. Я знал, что сейчас никого нет. Я за вещами пришел. За зубной щеткой. Клава? Дома. Где ж ей еще быть.
НИНЕЛЬ. Дом построили?
ВИЛЕН. У Борьки мы. Вот ключи. (Показывает связку ключей.) Все нормально, сестра.
Входит Евгений.
ЕВГЕНИЙ. А дверь нараспашку. (Видит Вилена.) Приветствую вас, господин Лопухов!
ВИЛЕН. Почему Лопухов?
ЕВГЕНИЙ. Я читаю мало. Я технарь. Так что могу вспомнить, напрягшись, только одного мужчину из литературы, который выводил из критических ситуаций женщин. Такое у него было призвание. Так вот, это был Лопухов.
ВИЛЕН (с вызовом). Я считаю это сравнение для себя лестным.
ЕВГЕНИЙ. Ой, ой, ой! Виля, сойди с трибуны. А то мне снизу не видно.
ВИЛЕН. Ну тебя! (Идет в свою комнату.)
ЕВГЕНИЙ (громко). А как здоровье Веры Павловны? Скоро ли начнут функционировать мастерские? Не испытываете ли дефицита в падших девицах?
ВИЛЕН (выходит из комнаты с какими-то вещами. С ненавистью). Ты можешь помолчать? Меня ведь не интересует твоя точка зрения. Я ее знаю. Я наперед знаю, что ты скажешь. Ты примитивен. Ты меня высмеять хотел, а я тебе за Лопухова спасибо говорю. Впрочем, ты ведь не знаешь, что такое спасибо.
НИНЕЛЬ. Сколько добротного хамства! Прелесть!
ЕВГЕНИЙ. Это не хамство, дорогая, это паника. Быть благородным трудно. Сплошной бег по пересеченной местности. Виля еще на старте, а резинка в штанах уже лопнула. Держи штаны двумя руками, родственник. Но тогда как же бежать? Матвеевна! А как вы считаете, если на штаны плюнуть и бежать без ничего? Засчитают рекорд или сделают что-нибудь нехорошее?
МАТВЕЕВНА. А чего ты меня спрашиваешь?
ЕВГЕНИЙ. Я в трудную минуту всегда иду к народу. Народ, он все знает. Он такой.
ВИЛЕН (заворачивает какие-то вещи в газету). Неля, не имей от него детей. Не ухудшай породу.
ЕВГЕНИЙ. А кто теперь имеет детей от собственного мужа! Пустой совет, Виля! Это уж кому как Бог пошлет. Кстати, у вашего будущего ребеночка как обстоит дело с наследственностью? Алкоголиков, олигофренов не имеете в программе? Или там потенциальных преступников? И вообще, какой он расы был, этот рухнувший в пропасть шофер?
Вилен резко поворачивается. Неожиданно сильно бьет Евгения. Раз, другой. Тот падает. С исступлением Вилен начинает бить его ногами. Матвеевна и бабушка вскочили. Но их руки запутались в тюле. Они крутятся на месте. И только кричат: «Вилька, Вилька. Перестань, Вилька!» Евгений принимает удары молча. И только инстинктивно закрывает руками лицо. Нинель стоит спокойно, будто даже с интересом наблюдая, как избивает ее мужа Вилен.
НИНЕЛЬ. Ну, еще раз его пни, и хватит.
Вилен не может остановиться. Он бьет, бьет. Тихо идет занавес.
НИНЕЛЬ (когда занавес уже почти закрыт, удивленно, потом с ужасом). Вилька! Остановись. Ты его убьешь!
Занавес.
Действие третье
Картина первая
Через два часа. В холле, закрыв лицо руками, сидит Зинаида Николаевна. Она в красивом платье, на голове фантастическая прическа. А ноги поставлены широко, некрасиво, полные, отекшие ноги, вынутые из лакировок. Входят Иван Федорович и Нинель.
ЗИНАИДА НИКОЛАЕВНА. Ну?
ИВАН ФЕДОРОВИЧ. Неважно. (Возмущенно.) И все-таки не надо было вызывать «Скорую». Сами бы справились.
ЗИНАИДА НИКОЛАЕВНА. Вилька?
ИВАН ФЕДОРОВИЧ. Вот-вот. Теперь ему неприятностей вагон. Этот милиционер прямо зубами в него вцепился.
НИНЕЛЬ. Вилька Женю бил за дело.
ИВАН ФЕДОРОВИЧ. Тут, мать, понимаешь, какая история. Клавдия нам может пригодиться. Все-таки для характеристики морального облика Вильки она – свидетель ценный.
ЗИНАИДА НИКОЛАЕВНА. О господи! Я ее видеть не могу!
ИВАН ФЕДОРОВИЧ. Тут уж не до настроения, Зина. Парня спасать надо.
ЗИНАИДА НИКОЛАЕВНА (зло). А надо ли?
НИНЕЛЬ. Мать, как не стыдно!
ЗИНАИДА НИКОЛАЕВНА. Кому? Мне? На твоих глазах была драка, а ты раунды считала. И не кто-то чужой дрался – два твоих самых родных человека – муж и брат. А мне стыдно?
НИНЕЛЬ (упрямо). Вилька бил правильно. Мне Женьку не жалко.
ЗИНАИДА НИКОЛАЕВНА. Как ты смеешь так говорить?
НИНЕЛЬ (холодно, жестко). Сколько на свете ходит небитых морд. Пусть хоть один получит слегка.
ЗИНАИДА НИКОЛАЕВНА. Ужас!
ИВАН ФЕДОРОВИЧ. Так я все, мать, про Клавдию. Где нам ее найти?
НИНЕЛЬ (спохватившись). Подождите.
Идет к телефону. Набирает номер. Ждет ответа. Никто не подходит.
Никто не подходит. Странно. У нее были свои ключи? Вполне возможно. Значит, куда-то вышла.
ЗИНАИДА НИКОЛАЕВНА (неприязненно). Ты Борису звонила, что ли?
НИНЕЛЬ (уточняюще). В его квартиру. Я согласна с отцом. Клавдия нам может помочь Вильку выручить. В любой ситуации.
Вся согнувшаяся, совсем дряхлая, входит бабушка.
ЗИНАИДА НИКОЛАЕВНА. Чего ты встала? Лежи, ради бога! Не хватало нам еще твоих болезней. Берегись уж, ради Христа. Матвеевна ушла, что ли?
БАБУШКА. А то ты не видела. Сразу после милиции. Ты мне скажи, где Наталья? Я ее с утра не видела.
ЗИНАИДА НИКОЛАЕВНА. Она на трех сериях Карамазовых. Тоже ведь надо будет ей что-то объяснять.
Нинель снова идет к телефону. Снова звонит. Никто не отвечает.
НИНЕЛЬ. Где ж это ее носит? Она ведь Москвы не знает. Может, вышла и заблудилась?
ИВАН ФЕДОРОВИЧ. Надо к ней поехать. (Зинаиде Николаевне.) Ты адрес знаешь?
ЗИНАИДА НИКОЛАЕВНА. Понятия не имею.
НИНЕЛЬ. Надо узнать у Алены. (Звонит.) Виктория Львовна? Это Неля. Здравствуйте! Только пришли? От Бориса? (Вся семья настороженно прислушивается.) Клава была дома? Пачулями пахнет? Ну и о чем вы говорили? (Слушает.) А не мог ваш разговор на нее повлиять как-нибудь… Ее сейчас дома нет. Я звонила… Не мог… Тогда слава Богу… Нужна, не нужна. Это другой вопрос. Вмешиваться не надо… Что все-таки говорили?.. Нет… Это очень важно, что вы говорили… Я не сомневаюсь в вашей заинтересованности… До свидания. (Кладет трубку.) Боюсь, эта грымза наговорила нашей новой родственнице с три короба.
ЗИНАИДА НИКОЛАЕВНА. Если и сказала, то правду.
ИВАН ФЕДОРОВИЧ. Как это неприятно, что круг осведомленных лиц расширяется.
Звонит телефон.
БАБУШКА (берет трубку). Але! Але! Ты, что ли, Матвеевна? Ну, чего тебе? Зину дать, что ли! Ивана? Вань, возьми трубку. Это Матвеевна.
ЗИНАИДА НИКОЛАЕВНА. Ей-то чего?
ИВАН ФЕДОРОВИЧ (берет трубку). Слушаю вас, Матвеевна! Да… Да… Понял… Да… Да… Спасибо… (Кладет трубку.) Теперь-то нам неприятностей не избежать. Клавдия ушла…
ЗИНАИДА НИКОЛАЕВНА. Куда?
НИНЕЛЬ. Куда?
БАБУШКА. Куда?
ИВАН ФЕДОРОВИЧ. Вилька Матвеевне ключи отдал, чтоб она отнесла их Клаве. Она и поехала. Открыла квартиру, а там никого. Записка на столе. Вот она ее сейчас привезет. А смысл, что она, Клавдия, в Вилькином благородстве не нуждается…
ЗИНАИДА НИКОЛАЕВНА. Вот сволочь!
НИНЕЛЬ. Вы хоть знаете, как ее фамилия?
ИВАН ФЕДОРОВИЧ (несколько растерянно). Колпакова, наверное.
НИНЕЛЬ. Наверное, наверное… Искать ведь ее надо.
ЗИНАИДА НИКОЛАЕВНА. Вот тебе, Вилечка, и благодарность. А ты, дурачок, убиваешь за нее до смерти.
НИНЕЛЬ (размышляя). Тут еще прикинуть нужно, может, и ее побег можно обратить на пользу Вильке?
ИВАН ФЕДОРОВИЧ. Каким образом?
НИНЕЛЬ. Поменять их местами – побег и драку. Сначала был побег – а может, оно так и было на самом деле, – а уже потом драка как выход горю, обиде. Вилька так все хотел хорошо сделать, – а она: «Не нуждаюсь!» А тут Женька подвернулся со своим цинизмом…
ИВАН ФЕДОРОВИЧ. А Вилька? Он-то ведь скажет, как было.
НИНЕЛЬ. Да. Вот в таких ситуациях с Женечкой договориться легче. А наш преподобный чистюля брехать в этом лучшем из миров так и не научился. Он взойдет на эшафот с красиво развевающимися кудрями.
ЗИНАИДА НИКОЛАЕВНА. Замолчи!
НИНЕЛЬ. Как ты не понимаешь, я утрирую, чтоб ты поняла, какого несовременного сына ты воспитала.
БАБУШКА. Плохие и хорошие люди были всегда.
НИНЕЛЬ. Плохие были всегда, хорошие иногда. Так вернее.
ИВАН ФЕДОРОВИЧ. Не поймешь тебя. То ты восхищаешься братом, то его с дерьмом смешиваешь.
Зинаида Николаевна рыдает, раскачиваясь из стороны в сторону. Бабушка хочет погладить ее по голове, но замирает перед вычурной, как торт, прической. Нелепо крутит ладонью над головой.
ИВАН ФЕДОРОВИЧ. Только бы у Женьки все обошлось без последствий.
НИНЕЛЬ (с грустной иронией). От чего мы только в жизни не зависим. Даже от крови из чужого носа.
ЗИНАИДА НИКОЛАЕВНА. Не чужого, а твоего мужа, между прочим, за которого ты не силой шла?
НИНЕЛЬ. Шла, вышла, зашла, ушла, пришла… Движение, движение, движение… Я иду, пока вру. Ты идешь, пока врешь… Он идет, пока врет… Мы идем, пока врем…
ЗИНАИДА НИКОЛАЕВНА. Перестань.
НИНЕЛЬ. Вы идете, пока врете.
Звонок у двери. Иван Федорович идет открывать. Входит Матвеевна.
МАТВЕЕВНА. Я на такси. Вот бумажка. (Подает листок.)
ИВАН ФЕДОРОВИЧ (читает про себя, потом вслух). «Вилька! Не нуждаюсь в твоем благородстве. И метры мне ваши не нужны. Так всем и скажи. За доброе слово спасибо, только шубу с добрых слов не сошьешь, а с толку сбивают. Но не такие уж мы деревенские дуры. Даже если не модные. Ничего мне от тебя не надо».
ЗИНАИДА НИКОЛАЕВНА. Негодяйка!
НИНЕЛЬ. Чувствую железную руку Виктории Львовны.
Занавес.
Картина вторая
Вечер. Наташа сидит у телефона. Читает. Звонок в дверь. Голос бабушки: «Наточка, открой!» Наташа выходит. Возвращается вместе с Борисом. Голос бабушки: «Кто пришел?»
НАТАША (громко). Это Борис.
БОРИС. Ты одна, что ли?
НАТАША. Ну…
БОРИС (удрученно). Хм…
НАТАША. А кто тебе нужен?
БОРИС. Собственно, никто. Ключи мне нужны. (Распаляясь.) Я хотел, как лучше. Но раз тут началась буза, я – пас.
НАТАША. Ключи у родителей. Жди! (Садится в кресло, продолжая читать. Не обращает на Бориса внимания.)
БОРИС. Ну, ждать мне не улыбается. Вот черт дернул меня ввязаться! (С ироничной скорбью.) Вот и делай людям добро.
Последние слова слышит Вилен. Он вошел в не закрытую Наташей дверь. Остановился. Слушает.
Ты, дите, учись на моем примере. Никогда ни во что не ввязывайся.
Наташа молчит.
Всегда у тебя слов полон рот, а тут молчишь.
ВИЛЕН. А ты со мной лучше поговори!
НАТАША (бросается к Вилену). Вилька, братик! (Плачет.)
БОРИС (растерянно). Привет! Тебя уже отпустили?
ВИЛЕН. Под расписку.
БОРИС (удрученно). А! Понимаешь, старик! Я, собственно, за ключами. Девица твоя, как я понял, ушла, так что они тебе вроде и не нужны…
ВИЛЕН (Наташе). Что произошло? Куда ушла Клава? Ей все рассказали?
НАТАША. Вилька! От меня, как всегда, детали скрывают. Но в общих чертах так: она ушла. Ей никто ничего не говорил.
БОРИС (горячо). Ну и дурак же ты, Вилька!
ВИЛЕН. Безусловно. Но об этом потом. Как Женька?
НАТАША. Умыли-перевязали.
ВИЛЕН. Очень худо?
НАТАША. Нормально. Не волнуйся.
БОРИС. Ты даешь, дите!
ВИЛЕН (Борису). Ключи я тебе верну. Не волнуйся! Я сейчас никуда деться не могу.
БОРИС (неуверенно). Ну, я пойду, что ли?
ВИЛЕН. Иди! Иди! Я принесу тебе ключи.
Борис стоит. Он явно хочет, но не знает что сказать Вилену.
БОРИС. Вилька, ты не сердись…
НАТАША (зло). Слушай, тебе сказано – иди.
БОРИС (обиженно). Иду! (Идет и снова останавливается. Вдруг решившись, торопливо говорит.) Ты, Виль, не говори про квартиру, если тебя будут спрашивать. Отец все-таки на дипслужбе. Там знаешь, какие анкеты приходится заполнять…
ВИЛЕН (молчит. Наташе). Бабушки не видно.
НАТАША. Хворает слегка.
ВИЛЕН. Как мать?
НАТАША. Ничего, Вилька, все ничего.
Борис удивленно стоит. Они переговариваются, потом уходят в детскую, вроде его и нет.
БОРИС (всем и никому). Я же честно все рассказываю. Приходится же все учитывать. Что ж тут обижаться? (Уходит.)
Сцена пуста. Еле плетясь, входит бабушка.
БАБУШКА. Ну, дверь ты могла за человеком закрыть? (Видит, что в холле нет Наташи.) Ната, ты где? Тебе ж велено не отходить от телефона!
ВИЛЕН (выходит из комнаты вместе с Наташей). Что шумишь, бабулечка?
БАБУШКА. Господи, Вилька, внучек, откуда ты? Как же ты вошел? (Обнимает его. Плачет у него на плече.)
ВИЛЕН. Не надо, бабуля. Все у меня будет хорошо. Только бы Женька поправился.
БАБУШКА. Мне сон снился, что он поправится. А про тебя плохой. Я тебя в черном видела. И волос у тебя вроде не кудрявый, а черный и прямой. Такой ты был, неузнаваемый, Вилька!
ВИЛЕН. Это ничего, бабуля! Во сне – черно, в жизни – бело.
БАБУШКА. Ой, не скажи! Хотя, конечно, дай бог!
ВИЛЕН (тихо). Ты мне лучше скажи, про Клаву что-нибудь знаешь?
БАБУШКА. Ну, ушла она.
ВИЛЕН (размышляя). Ждала, наверное, ждала вчера… А может, она просто вышла и заблудилась? Что Матвеевна, в комнату заходила?
БАБУШКА. Конечно же! Она и письмо принесла.
ВИЛЕН (непонимающе). Какое письмо?
БАБУШКА. Ну, Клава тебе его оставила…
НАТАША. Фью-ить! Неизвестная мне деталь. А где оно?
ВИЛЕН (горячо). Где?
БАБУШКА. У родителей.
ВИЛЕН. Ты его читала?
БАБУШКА. Ваня нам вслух читал. Ну, в общем (вспоминая и, видимо, стараясь быть точной), она, мол, хоть и деревенская, а не дура какая-нибудь. Ничего ей от тебя не надо. Мне это, Вилька, очень не понравилось. Уж ей-то тебе так писать…
Звонит телефон. Наташа берет трубку.
НАТАША. Да. Я. Да, он пришел. Дать ему трубку? (Вилену.) Это мама. Хочет с тобой поговорить.
ВИЛЕН (берет трубку. Сразу, без паузы). Как Женька? (Не слушая, что ему говорят, раздраженно.) Как Женька? Как ты не понимаешь, что это самое главное… (Слушает.) Хорошо. Я никуда не ухожу. Я жду вас. Приходите скорей. (Вешает трубку.)
БАБУШКА. Как Женька?
ВИЛЕН. Вроде лучше.
БАБУШКА (сокрушенно). Как ты так мог, Вилька! Я тебя за всю жизнь в драке не видела. Что это с тобой сделалось? Да и Женьку ты, что ли, не знал? Он ведь языком любит…
ВИЛЕН. Все мы языком любим. (С отчаянием.) Господи! У нее-то и денег, считай, нет. И Москву она не знает. И ехать ей некуда. (Вдруг решившись.) Бабуля, я, правда, пообещал им (кивает на телефон), что никуда не уйду, но я мотнусь к трем вокзалам, а ты им что-нибудь скажи. Я постараюсь быстро.
НАТАША. Я с тобой.
БАБУШКА (испугавшись). Вилька, ты никуда не уедешь?
ВИЛЕН. Бабуля, не волнуйся. Мы скоро вернемся.
Уходит с Наташей. Бабушка садится в кресло у телефона.
БАБУШКА. За чьи же это нам грехи?
Входит Нинель.
НИНЕЛЬ. Двери, как всегда, открыты.
БАБУШКА. Только что Вилька с Наташей ушли.
НИНЕЛЬ. Вилька?
БАБУШКА. А ты что, не знаешь?
НИНЕЛЬ. Привет! Откуда же? Я из больницы прямо домой. А отец с матерью поехали в милицию.
БАБУШКА. Вильку отпустили. А Женьке полегчало.
НИНЕЛЬ. Ничего. Выберется.
БАБУШКА. Детей у вас нет. Чего вместе живете?
НИНЕЛЬ. Это как раз самая интересная тема сейчас.
БАБУШКА. А какая интересная?
НИНЕЛЬ. Интересно узнать, например, есть ли в доме что поесть?
БАБУШКА (спохватившись). Ой, идем, я тебе сделаю яичницу. И Вильке я ничего не предложила, дура старая.
НИНЕЛЬ. И куда он, собственно, исчез?
БАБУШКА. К трем вокзалам.
Занавес.
Картина третья
Вся семья в холле через несколько часов. Нервничают.
ЗИНАИДА НИКОЛАЕВНА. И долго мы будем ходить из угла в угол, как придурки?
НИНЕЛЬ. Я и говорю, нам до прихода Вильки надо все решить… Женька крови требовать не будет, я вам это говорила. Значит, надо уговорить Вильку вести себя элегантно.
БАБУШКА. Как?
НИНЕЛЬ. Достойно, виновато. А папа пусть сводит в «Арагви» начальника милиции или кого там надо.
БАБУШКА. За это, между прочим, и под суд можно.
НИНЕЛЬ. Чепуха. Если подрались родственники, к этому относятся иначе.
БАБУШКА. Да я не про это. Я про «Арагви» и твоего папу.
НИНЕЛЬ. О господи! Тоже мне проблема.
ЗИНАИДА НИКОЛАЕВНА (про себя). Проблем нет. Проблем нет… (Громко.) Да перестаньте вы все! Молчите, как молчит Иван Федорович. Вот неподражаемый для нас пример. (Колпакову, грубо.) Может, ты что-нибудь все-таки произнесешь?
ИВАН ФЕДОРОВИЧ. Я думаю, что нам все-таки неприятностей не избежать. Виктория знает. Алена тоже. Борис в курсе. Значит, в институт просочится. Опять же «Скорая» в дом приезжала. Будут неприятности, будут!
ЗИНАИДА НИКОЛАЕВНА. Да про сына скажи, что ему делать?
ИВАН ФЕДОРОВИЧ (тихо, но убежденно). Свадьбу Вильке надо закатить по первому классу. Фанфарами все забить. А Клава своим рабоче-крестьянским происхождением поможет придать всему правильную, положительную окраску.
НИНЕЛЬ (нервно начинает хохотать). Вот это пируэт!
БАБУШКА. Свадьба – это хорошо. Это лучше, чем тюрьма.
ЗИНАИДА НИКОЛАЕВНА (то ли бабушке, то ли мужу). Ты в своем уме?
ИВАН ФЕДОРОВИЧ (распаляясь). Да! Свадьба все смажет! И наше сомнительное поведение. И Вилькину драку. И это ее письмо.
НИНЕЛЬ (хохоча). Да невеста-то сбежала! Где же ее искать, эту политически правильную рабоче-крестьянку?
ИВАН ФЕДОРОВИЧ (горячо). Найти! Во что бы то ни стало найти. Перед Вилькой извиниться, перед ней, поселить в лучшей комнате…
НИНЕЛЬ. Где же такая есть?
ИВАН ФЕДОРОВИЧ. А есть! Еще неизвестно, кому сейчас кооператив нужнее.
НИНЕЛЬ. Ого!
ИВАН ФЕДОРОВИЧ. Да! Да! Это единственный выход. И никто ничего не скажет. Больше того, это будет иметь положительный резонанс среди общественности.
ЗИНАИДА НИКОЛАЕВНА. Да что ты мелешь? Да какое нам дело до общественности? Чего я о ней должна думать? Когда у меня сын в беду попал… Дурак такой… И его надо выручать. Не боясь никаких неприятностей. Чего их бояться? Они уже есть! Они уже тут. Мы сами сплошная неприятность. Монстры, а не люди.
ИВАН ФЕДОРОВИЧ (возмущенно). Я так не считаю.
НИНЕЛЬ. Зря, папочка.
ЗИНАИДА НИКОЛАЕВНА. Вот видишь! А ты еще чего-то боишься. Чего, отец, чего? Ты уже все имеешь! Полный набор неприятностей. В хорошей упаковке!
ИВАН ФЕДОРОВИЧ. Зинаида! Перестань! Все еще можно поправить. И как, я уже сказал.
ЗИНАИДА НИКОЛАЕВНА (убежденно, страстно). Что поправить? Что изменить? Ничего нельзя изменить. Разве ты сделаешь так, чтоб Вилька не снимал с себя последние штаны и не отдавал их по первой просьбе? Это же на всю жизнь крест.
ИВАН ФЕДОРОВИЧ (неуверенно). В конце концов, это благородно…
ЗИНАИДА НИКОЛАЕВНА. Голая задница?
БАБУШКА. Как тебе не стыдно, а потом Наталье за грубость лаешь…
ЗИНАИДА НИКОЛАЕВНА. Не затыкайте мне рот. Так ты способен изменить сына? А дочерей? Ты способен что-то объяснить этой учительнице? (Кивает на Нинель.)
НИНЕЛЬ. Что, мамуля?
ЗИНАИДА НИКОЛАЕВНА. Все! Что нельзя спать до полудня, что мужа надо любить, что жить нельзя, если сама себе противна…
Без стука, без звонка входит Евгений. Голова у него перевязана. Лицо все в пластырях. Видно, что ему не очень по себе и больно, но он держится, будто ничего не произошло.
ЕВГЕНИЙ. Заседание малого Совнаркома? Вечерние беседы москвичей? Клуб веселых и находчивых? Отвечаю вам с ходу: жить можно всегда.
ЗИНАИДА НИКОЛАЕВНА. Женя! Ради Бога. Ты прямо как снег на голову.
БАБУШКА (крестится). Слава тебе, Господи!
ИВАН ФЕДОРОВИЧ. Это хорошо, что уже бодр и на ногах, хорошо… Мы в войну после ранений…
НИНЕЛЬ (все время очень настороженно смотрит на мужа). Папаш, не кощунствуй! Женя не Мересьев.
ИВАН ФЕДОРОВИЧ (смущенно). Нет, но он молодцом, молодцом…
ЕВГЕНИЙ. Милые родственники! Спасибо за внимание. Я, собственно, пришел, чтобы уйти.
НИНЕЛЬ. То-то я жду, какой фокус ты нам приготовил. Значит, пришел за вещичками? Забавный фарс!
ЕВГЕНИЙ. Естественно, Нинель Ивановна! Что ж еще? На трагедию мы не тянем. Чувства-с не те-с.
ЗИНАИДА НИКОЛАЕВНА. Как же так? Мы же просили тебя, чтоб все по-хорошему. Вилька, конечно, виноват.
ЕВГЕНИЙ. Зачем же еще поминать благородного Вильку? Он тут ни при чем…
ИВАН ФЕДОРОВИЧ. При чем, ни при чем… Мы, Женя, все понимаем… Не чурбаны какие. Тебе, понятно, и идти сюда сейчас не хочется. Но это твой дом (запальчиво), не меньше, чем Вильки. Я так понимаю. И он, подлец, виноват… Это я, его отец, тебе говорю…
ЕВГЕНИЙ (горячо, искренне). Да нет же, родичи, нет! Ну что мы, как в бухгалтерии, стучим костяшками – виноват, не виноват… Я ж вам не про то… Я про другое… Я, темный человек, только сегодня, может быть, понял, что Вилька – не цирк. И не по проволоке он хочет идти, а элементарно своими ногами и по земле…
НИНЕЛЬ. Афоризмы и максимы…
ЕВГЕНИЙ. Нет, дорогая, это ценные наблюдения побитой собаки. Все на самом деле так просто. Человек хочет жить по собственным достоинствам. Не ниже. А для этого ему надо как минимум совершать поступки. Иначе как же узнать, что он вообще живет? Вилька бил меня за слова. А ведь я, в конце концов, тоже могу что-то там… Ну, вот хотя бы взять и уйти… Потому что, Нинель Ивановна, вы же не театр драмы и комедии, не мираж. Вы тоже, увы, на самом деле. Вас даже руками можно потрогать. (Тянется к ней, даже чуть виновато.)
НИНЕЛЬ (брезгливо). Уйди, ради Христа!
ИВАН ФЕДОРОВИЧ. Никуда мы тебя не пустим. Вилька извинится. И дело закроется. Что ж мы, родные люди, друг друга не поймем, что ли?
НИНЕЛЬ. Я ведь тебя не держу. Катись! Но лучше это сделать чуть позже. (Иронично.) Неужели ты сам не видишь, что уходить с побитой физиономией неэлегантно?
ИВАН ФЕДОРОВИЧ. Зачем уходить? Что за чепуху вы городите оба? Тоже нашли разлучника Вильку.
НИНЕЛЬ. Мог бы, в конце концов, посчитаться с ситуацией.
ЕВГЕНИЙ (вдруг догадавшись). Ну, я все-таки кретин! Вы боитесь, что, если я уйду, Вильке будет хуже? Но это же чушь! Он же бил меня правильно. Я сказал это симпатичному милиционеру… Но он, правда, очень строг. Все старался выяснить (смеется), чем это вы подкупили меня…
ИВАН ФЕДОРОВИЧ. Вот чего я больше всего боялся.
ЕВГЕНИЙ. А чего бояться? Я стал гневно биться в бинтах, и он сразу стал деликатнее. Но в институт обещал сходить. Он оказался психологом. Все корни ищет…
ИВАН ФЕДОРОВИЧ. Очень плохо. Надо было тебе его отговорить.
ЕВГЕНИЙ. Вы что? Я, наоборот, его туда направил. Пусть посмеются над ретивым. Я ж повторяю, Вилька бил правильно. И я могу повторить это всюду. Надо – и в институте. Хоть сейчас пойду к директору и разобъясню ему…
ЗИНАИДА НИКОЛАЕВНА. Глупости, Женя! Нельзя бить правильно или неправильно… Должны быть другие аргументы… И в институте именно на это посмотрят.
ЕВГЕНИЙ. О! Разговор почти научный. Ар-гу-мен-ты! Система доказательств. Единство причин и следствий… Люди умнеют просто на глазах. Великая сила одного битья по морде.
НИНЕЛЬ. Да перестань! Останови этот фонтан пусторечия…
ЕВГЕНИЙ. А почему? Что, в период ломки общественных отношений уже нельзя и самовыразиться? Хотя бы в жалких словах…
ИВАН ФЕДОРОВИЧ (твердо). Ты насчет ломки загнул. Ничего не ломается. Ты, Женя, человек умный и должен нас понять. Шуму Вилька наделал много за один день. А у него биография только начинается. Мы решили тут кое-что перекрыть. В частности – пусть женится. Свадьбу сыграем. И ты больше не остри, не нарывайся лишний раз… Раз он у нас такой нервный оказался. Хоть если между нами – так он, конечно, дурак.
ЕВГЕНИЙ. Не могу согласиться с вами, тесть. Ибо Вильку вашего, извините, люблю. Это же надо! Расти, расти и человеком остаться. Просто уникальный случай.
БАБУШКА. Хороший он. Это ты, Женя, прав. Он с детства очень хороший.
НИНЕЛЬ (Евгению). Произнеси, что мы, мол, все из детства.
ЕВГЕНИЙ. Что ты! Как я смею! Вилька – вот он из детства. А я, к примеру, из конкретно-исторических условий. Я продукт среды.
ИВАН ФЕДОРОВИЧ. Бросьте! Как ты насчет свадьбы? Я думаю, это хороший ход. Мы нейтрализуем им милиционера.
ЕВГЕНИЙ (насмешливо). Это будет полная нейтрализация, смерти подобная. И что, молодые в радостном шоке?
ЗИНАИДА НИКОЛАЕВНА (зло). Невеста сбежала. Гордая, видите ли, девица! Из грязи в князи…
ЕВГЕНИЙ (смеясь). Таки сбежала! Ай да Клаудия! Вы видели, какие у нее дикие пермские глаза? Все правильно!
ЗИНАИДА НИКОЛАЕВНА. Что правильно? Что?
ЕВГЕНИЙ. Ну, бежит человек, ногами топает, своими собственными, заметьте, учащенно дышит. Здоровый, значит, человек, живой – вот я и радуюсь, что он добежит все-таки куда-нибудь.
НИНЕЛЬ. Господи! Опять цирк.
ЗИНАИДА НИКОЛАЕВНА. Правда, Женя. Как-то ты все некстати.
ЕВГЕНИЙ. За что и наказывался неоднократно, Зинаида Николаевна. Но что делать – стать у меня такая. Как говорится, от Бога. Хотя народная мудрость гласит: на Бога надейся, однако и не пренебрегай самосовершенствованием.
НИНЕЛЬ. Трепач.
ИВАН ФЕДОРОВИЧ. Фу! Да перестаньте вы хоть сейчас. Как вы так жить можете…
ЕВГЕНИЙ. Вот уже больше и не можем.
НИНЕЛЬ. Замолчи. Не сейчас.
ЕВГЕНИЙ. Хорошо, хорошо. Я даже согласен залечить мордуленцию. (Грустно.) Но это же, Неля, ничего не меняет по сути…
НИНЕЛЬ. Тебя надо было ударить по голове, чтобы ты осознал суть.
ЕВГЕНИЙ. Ну, по голове меня били! Кто сейчас не битый? Тут же, мадам, весь вопрос, кто бьет…
ИВАН ФЕДОРОВИЧ. Ну, дурак он, дурак, и мы сами с ним еще потолкуем, объясним ему, что есть что…
ЕВГЕНИЙ. Зачем же портить хорошего человека? Вот так всегда. Заведется в одной большой обыкновенной рядовой семье приличный человек. И давай его все – подчеркиваю, все – перевоспитывать. Зачем, граждане! Пусть живет Вилька! Пусть дерется! Пусть спасает девушек. Один нужен. Хотя бы для сравнения… Для размышления, если хотите…
НИНЕЛЬ. Чтоб умники знали, как не надо поступать?
ЕВГЕНИЙ. Или скорбели, сознавая, как многое им не дано.
ИВАН ФЕДОРОВИЧ. Мы вот как раз и решили его поддержать. Понимаем кое-что…
ЕВГЕНИЙ. Правильно. Всякое начинание да будет поддержано. Каждому холостому москвичу невесту из-за хребта. Прекрасный лозунг.
ЗИНАИДА НИКОЛАЕВНА (Ивану Федоровичу). Вот так все и будут смеяться над нами.
ИВАН ФЕДОРОВИЧ. Спокойно, спокойно. Посмеются и перестанут. Чего нам бояться – мы все правильно делаем. (Евгению.) Ты уж, Женя, не горячись сейчас. Вы потом с Нелей разберетесь. У вас квартира подходит, чего вам делить-то?
ЕВГЕНИЙ. Вот пока нечего…
ИВАН ФЕДОРОВИЧ. Ерунда. Это неразумно.
НИНЕЛЬ (жестко). Отец прав. Хату надо выстроить. Чтоб все-таки было что делить.
ЕВГЕНИЙ. Две диаметрально противоположные концепции. И нет Матвеевны, нет народа, чтоб спросить, как же лучше. Когда есть что делить или когда нету…
НИНЕЛЬ. Уверяю тебя, когда есть…
ЗИНАИДА НИКОЛАЕВНА. Как все на свете нелепо. Нельку растили, когда комната была 16 квадратных метров. Это были хоромы по сравнению с другими, хоть нас там и было пять человек… А Вилька вырос уже здесь. У него сразу была отдельная комната. Нелька такая расчетливая… От детской бедности, что ли? А этот дурак все готов отдать… Всем готов делиться…
ИВАН ФЕДОРОВИЧ. Цены ничему не знает…
ЕВГЕНИЙ. Надо было повесить ценник. (Берется за спинку кресла.) Вот хотя бы здесь. Кресло от немецкого гарнитура. Сорок рублей. Учитывая ожидания и переклички в очереди в любую погоду, доставку посредством шабашников, нервы, потраченные на выбор цвета – зеленый брать гарнитур или красный, – накинуть еще десятку. Выходит – пятьдесят. Но цена – понятие научное. Поэтому надо вычесть стоимость прожженного места (поворачивает кресло вверх ножками). Вы помните, тесть, как тушили сигарету об эту ножку, пока вас не прихватили с поличным?
ИВАН ФЕДОРОВИЧ. При чем тут это?
ЗИНАИДА НИКОЛАЕВНА. Действительно, не пойму…
ЕВГЕНИЙ (аккуратно ставит кресло на место). Итого – сорок пять рублей красная ему цена. Больше никто вам не даст. А меньше не берите. Нет дураков. Каждому предмету и явлению научно обоснованную цену. Чтоб знали, что почем. И не совершали поступков, идущих от незнания опять же цены… Не везли бы никого издалека… Поостереглись бы накладных расходов.
ИВАН ФЕДОРОВИЧ. А между прочим, ты зря тут ехидничаешь над всем этим… В Америке, к примеру, цену деньгам знают.
ЕВГЕНИЙ. А в Китае, между прочим, уже давно не ели риса. Произошло затоваривание палочек. Как быть?
ЗИНАИДА НИКОЛАЕВНА. Я больше не в силах это слушать. Где Наталья? Где Вилька?
ЕВГЕНИЙ. Поглядев на нас, тещеньке захотелось свежих приятных лиц. Аналогичные чувства я всегда испытываю в рыбном магазине. Макрорус, бельдюга, сквама, нототения… И так захочется линя… Вы заметили, что у старых съедобных рыб прекрасные звучные названия? Осетр. Линь. Карп. Почти человек. Ерш – прошу не путать понятий… Сом. Лещ. И так далее.
НИНЕЛЬ. Ценное наблюдение.
Входит Вилька. Осунувшийся. Постаревший. Прежде всего видит Евгения. Кидается к нему.
ВИЛЕН. Как ты себя чувствуешь?
ЕВГЕНИЙ (насмешливо). Вот пришел кот. То есть… линь.
ВИЛЕН (устало). Как всегда, в своем репертуаре.
ИВАН ФЕДОРОВИЧ. Он в порядке, Вилька. Не волнуйся. (Горячо.) Клаву не нашел? Поедем сейчас вместе. Разыщем, сынок. И все уладим. Мы тут погорячились зря. Виноваты перед вами. Теперь мы все хотим по-хорошему. Квартиру вам купить поможем. Свадьбу сыграем. По первому классу. В «Арагви». Люди мы, люди, не монстры какие. (Обиженно смотрит на Зинаиду Николаевну.)
Вилен остолбенело слушает. Ничего не понимает.
ВИЛЕН. Господи, о чем это вы? Какая свадьба? В каком «Арагви»? Что это, объясните.
НИНЕЛЬ (насмешливо). Хеппи-энд. Дуракам везет. Или ты не рад?
ЕВГЕНИЙ (будто бы пугаясь). Только спокойно. Без рук. Меня бить за это не надо. Почему-то во все сложные моменты моя физиономия волнует человечество.
ИВАН ФЕДОРОВИЧ (решительно). Едем, едем!
ВИЛЕН. Куда? (Грустно.) И за чем? Фокус не удался, факир был пьян…
ИВАН ФЕДОРОВИЧ (решительно). Удастся фокус. Не дрейфь, сын. Разыщем Клавдию под землей. (Игриво, бравурно.) Или я не разведчик?
ВИЛЕН. Да негде ее искать! Да и как искать, если человек не хочет, чтоб его нашли… В общем, глупая получилась история…
ЕВГЕНИЙ. Глупая? Так, может, вы, юноша, искренне раскаиваетесь в том, что нанесли мне телесные повреждения? Может, вы действительно желаете попросить у меня прощения? Так валяйте, я готов. Ведь история-то, как вы выразились, глупая! И из-за этой глупой истории один интеллигентный человек расквашивает физиономию другому не менее, а может быть, и более благородному человеку…
ИВАН ФЕДОРОВИЧ. Вот-вот, правильно, Женя. Ты, Вилька, хвост подожми, но, как я гляжу, ты вроде это уже и сделал, и перед Евгением повинись. Он нам тут говорил, что насчет слов он был не прав… Он же у нас, знаешь, какой… красноречивый. Он тут и мне дал по пятое число за то, что я, ты не помнишь, наверное, об кресло сигарету тушил… Было мне от матери…
ВИЛЕН (трет лоб). Правда, что вы все говорите о разном, или это моя голова что-то не очень соображает?
ИВАН ФЕДОРОВИЧ. Об одном, об одном! Это у тебя день был трудный…
ЕВГЕНИЙ (насмешливо). Исправляйся, родственник. Видишь же, что от трудных дней голова только болит…
ВИЛЕН (стучит по лбу). Ей-Богу, как в паутине… Но сейчас, сейчас… Я должен ведь тебе что-то сказать, Женька… А, вот… Ты лучше избей меня, ладно? Привари мне как следует, я буду стоять спокойно, но я не буду у тебя просить прощения… Не могу. И за это, что не могу, извини…
ЗИНАИДА НИКОЛАЕВНА. Господи Боже мой! Бедный мой Вилька!
ИВАН ФЕДОРОВИЧ. Глупо, Вилен, глупо! Не то говоришь, не то…
НИНЕЛЬ (она уходила в комнату, возвращалась, курила, ей уже вроде все равно, что говорят. Что делают, но при последних словах Вилена она поворачивается к Евгению, насмешливо, зло). А это комедия или на самом деле? По твоей изощренной классификации?
ЕВГЕНИЙ (с облегчением). Ура! Вилька существует на самом деле. (Вилену.) Принимаю, старик, твое предложение. Приварю по случаю…
НИНЕЛЬ. А черт вас, ненормальных, разберет!
БАБУШКА (спохватившись). А про Наталью-то забыли? Где девчонка?
ВИЛЕН. Разминулись мы с ней как-то по-дурацкому.
ИВАН ФЕДОРОВИЧ. Едем на вокзал. По радио объявим.
ЕВГЕНИЙ (в своей обычной манере). Правильно. Не зря же старались интеллигенты.
ИВАН ФЕДОРОВИЧ. Какие еще интеллигенты?
ЕВГЕНИЙ. Господин Попов и сеньор Маркони. Между ними, помнится, был даже некоторый конфликт. Каждый из них хотел быть первым в поисках девушки в шумном городе. Ведь как-никак – свадьба! В «Арагви». Назло милиционеру…
Занавес.
Картина четвертая
Самая далекая лавочка на платформе. Сидит Клава. Возле нее цыганка. Клава отворачивается от нее, а та все норовит заглянуть ей в глаза.
КЛАВА. Ну, идите, ради Бога. Нет у меня денег.
ЦЫГАНКА. А я прошу? Личико у тебя, красавица, печальное. А я знаю почему.
КЛАВА. И я знаю.
ЦЫГАНКА. А я тебе скажу, что будет завтра. Давай руку. Не обеднеешь, красавица. От полтинника ты счастливей не станешь, а я стану.
КЛАВА (чуть не плача). Ну, идите, пожалуйста. Нет у меня полтинника.
ЦЫГАНКА (весело). Рубль есть!
КЛАВА (достает из сумочки рубль). Только уходите скорей.
ЦЫГАНКА (берет деньги). А дорога тебе, красавица, счастья не принесет. Ты, красавица, степенная. Тебе на месте надо сидеть.
Уходит. С котомками, деревянными чемоданами подходят к лавочке мужчины и женщины. Видимо, расторговавшиеся крестьяне после рынка. У всех завернутые в маленькие бумажки пирожки.
1-я ЖЕНЩИНА. Люблю я московские пирожки. Вот дома у меня такие не получаются.
2-я ЖЕНЩИНА. Их машина печет.
3-я ЖЕНЩИНА. Так что ж, от этого вкуснее, что ли? Ты их час на столе подержи – и никакого вкуса, они потому хорошо идут, что горячие.
МУЖЧИНА (смеется). Это точно. У каждого продукта есть своя лучшая пора. Клубника, на заре сорванная, пирожки горячие, молоко сразу из подойника (видит Клаву, заигрывая), а девушка в семнадцать лет.
4-я ЖЕНЩИНА. Ах, ах! Скажу вот твоей! (Рассматривает Клаву.) А девушка наша, видать, деревенская. Смотри, как сидит. Коленки спрятала. (Клаве.) Вы не городская, девушка?
КЛАВА (растерянно). А что?
4-я ЖЕНЩИНА (довольная). Сразу видно.
1-я ЖЕНЩИНА. Вы ее не слушайте. Ничего не видно. Сейчас все одинаковые.
4-я ЖЕНЩИНА (упрямо). Видно, видно! (Подходит к Клаве.) Или вам это обидно?
КЛАВА. Чего ж на правду обижаться? Какая уж есть!
4-я ЖЕНЩИНА (довольная). И я так считаю. (Принюхивается.) Ах, какой у вас одеколон хороший. Как называется?
КЛАВА. Да нет, что вы, очень плохой. Дешевый. «Нарцисс». Полтора рубля.
1-я ЖЕНЩИНА. Это теперь называется дешевый. Пятнадцать рублей старыми на чистую ерунду.
2-я ЖЕНЩИНА. А я какие-то нерусские видела. Посуда махонькая, а цена 18 рублей.
1-я ЖЕНЩИНА. Сто восемьдесят старыми! Мыслимое ли дело!
3-я ЖЕНЩИНА. Что ты все пересчитываешь? Кто их помнит, твои старые деньги? Вот ей (Клаве) это совсем непонятно. Она тогда дите была.
1-я ЖЕНЩИНА. Все, милая, помнить надо. Все. Чтоб разбираться. А деньги пока не отменили, и что ты там ни говори – а они главное. Бедный – он и есть бедный, и никому он не нужен. А богатый есть богатый во все времена. Значит, деньги считать и уважать надо. Вы куда, барышня, едете?
КЛАВА. Я? В Пермь. У меня поезд ночью.
1-я ЖЕНЩИНА. Далеко! В отпуск приезжали или как?
КЛАВА. Так, проездом.
1-я ЖЕНЩИНА. Вы случайно не слыхали, почем у вас дома продают?
КЛАВА. Дома?
1-я ЖЕНЩИНА. Дома. С усадьбой и без. Или на сруб. Пятистенка с садом, к примеру.
КЛАВА. Я не знаю.
4-я ЖЕНЩИНА. Тебе что, дом нужен? Что, ты уезжаешь, что ли?
1-я ЖЕНЩИНА. Интересно, что почем. У них там, должно быть, дешево, потому что, кто туда поедет? Я слыхала, там много домов заколоченных стоит. А тут-то теснота, а тут-то.
МУЖЧИНА (смеется). Пожалела кума народ, пожалела. Дураки, что уезжают. Там природа богатая и строительство идет большое. Я читал, там где-то нефть открыли.
КЛАВА. В Тюмени это. Это от нас далеко.
МУЖЧИНА. У вас там простор, есть куда человеку податься.
4-я ЖЕНЩИНА. Очень тебе тут тесно.
МУЖЧИНА. Мне ладно. А вот молодым там лучше. (С пафосом.) Необозримая фантастическая перспектива. Размах социалистического строительства и коммунистического движения за труд. Зримое будущее, которое вы своими руками строите. И никто вам не нужен. Чтоб не мешали.
4-я ЖЕНЩИНА. От трепло. Ну, ладно. Поговорили – и хватит. Сейчас электричка подойдет, давайте к хвосту пробираться. (Мужчине.) Бери, бери узлы. (Насмешливо.) Своими руками. Чтоб никто не мешал.
МУЖЧИНА (Клаве). Вот! Разве она поймет человека? А я тоже строил, когда в комсомоле был. По возрасту теперь вышел. Но понимаю, где, что и почему.
КЛАВА (видно, что от всей этой болтовни у нее заболела голова). Да, конечно.
МУЖЧИНА. У меня такие взгляды, я свое протрубил, отдал, так сказать, сполна в молодом возрасте. Теперь я помню и о себе. Честно? Законно? Теперь ваша очередь отдавать все силы, пока не подрастет смена. Это и есть справедливость. Правильно? Человеку даны определенные годы для энтузиазма. В восемнадцать лет я за одно какое-нибудь слово умереть мог и этим был красив, а сейчас мне это и в голову не придет. Правильно я говорю?
КЛАВА. Не знаю!
МУЖЧИНА (убежденно). Знай. Одно кончается, другое приходит. (Игриво.) Ну, чтоб тебе было понятно – как любовь. Первая для вздохов, для душевного щекотания, а потом приходит та, что для жизни.
КЛАВА. Вы идите, вас женщины заругают.
МУЖЧИНА. Пойду! Пойду! А тебе счастливо. Строй там в Тюмени, что надо. Дерзай! Как мы в свое время.
Уходит. Опять возвращается цыганка.
ЦЫГАНКА. Все сидишь, красавица.
КЛАВА (испуганно). У меня больше нет денег.
ЦЫГАНКА. А я у тебя прошу? Ах, какие мы нервные стали! Где твои вещи?
КЛАВА (кричит). И вещей у меня нет. Не крутитесь возле меня!
ЦЫГАНКА (с интересом). Украли, что ли? (С удовольствием.) Ах, как теперь воруют…
КЛАВА. Нет. Не украли.
ЦЫГАНКА. А чего тогда шумишь? Непонятные люди, у них еще ничего не украли, а они шумят.
Уходит. Сталкивается с Наташей.
Дай погадаю, красавица! Что предстоит, что ожидает – все скажу!
НАТАША. Скажите постовому милиционеру. Ему это очень интересно. Он ждет вас на углу.
ЦЫГАНКА. Ай-ай-ай! Какая нервная! Лечиться надо!
Уходит. Наташа внимательно смотрит на Клаву.
НАТАША (тихо, неуверенно). Клава. Мы с Вилькой тебя ищем. Он пошел на Ярославский.
КЛАВА (обрадованна, испуганна, растерянна. Не знает, как вести себя с Наташей). Зачем? Давно ищете?
НАТАША. Да, в общем, нет. Мы вначале пошли по билетным залам. А потом разделились. Зачем ты убежала?
КЛАВА (испуганно). Ты меня не нашла. Слышишь, не нашла! У меня поезд скоро. Осталось немного. Уходи, слышишь, уходи!
НАТАША (гневно). Да как же ты его сейчас бросить можешь? Как? Он из-за тебя в милицию попал, а ты – ходу, да? Красиво, да?
КЛАВА. И с милицией пусть сам выпутывается. Мне ваши метры не нужны. Мне ничего от вас не нужно! И он мне не нужен! Подумаешь, какой хороший. Все его жалеют! И плевать мне на вас. Нет у меня другого платья, и духов других нет. И не цеплялась я ни за кого. Сам звал, сам просил. А у меня разве такой парень был? Разве ему кто был указ? Он ничего не боялся!
НАТАША (горячо). Вилька тоже такой.
КЛАВА. Такой-такой-разэтакий. Жалеют его только все, сопли ему все вытирают…
НАТАША (гневно). Как вам не стыдно!
КЛАВА (по-бабьи, нараспев). Стыд не дым, глаза не ест… Чего ж мне будет стыдно? Пусть он передо мной постыдится, как мне голову заморочил… Дома, говорит, строят. Люди, говорит, хорошие… А вы тут свои площади шагами меряете и боитесь, что кто-то у вас их отнимет.
НАТАША. Не знаю, про что вы… А я про Вильку.
КЛАВА. Что? Что про него-то?
Голос из динамика: «Клавдию Колпакову просят подойти к справочному Казанского вокзала».
КЛАВА (грубо). Ишь как громко орет. Да подите вы все к черту! Нет тут меня! Нету! (С ненавистью смотрит на сжавшуюся растерянную Наташу.) У! (Почти замахивается на нее.) У! Интиллигенты проклятые! (Убегает.)
Наташа растеряна, почти плачет. Выходит, торопясь, 4-я женщина. Смотрит на лавочку, где сидела Клава.
4-я ЖЕНЩИНА (Наташе). Тут девушка такая сидела в широком платье.
НАТАША. Ушла она.
4-я ЖЕНЩИНА. Жаль. У нее ж поезд еще не скоро. (Наташе доверительно.) Я тут по ее совету одеколон купила. «Нарциссом» называется. Очень хорошо пахнет. Вы себе купите. Там в киосочке есть.
НАТАША (непонимающе). Что? О чем вы?
4-я ЖЕНЩИНА (обстоятельно). Девушка тут сидела. Одеколон присоветовала мне купить. Купи, говорит, он дешевый, но очень прекрасный. (Мизинцем мажет Наташе за ушами и брови. Наташа отшатывается.)
НАТАША. Да что вы, зачем? Фу! Я не люблю. Не надо.
4-я ЖЕНЩИНА (радостно смеясь). Да пахнет-то как! Рубль пятьдесят разве деньги? А что раньше это пятнадцать было – кто помнит? Ты вот небось про это и не знаешь. Чего ж поминать? (Уходит.)
Из динамика голос. «Клавдию Колпакову просят подойти к справочному Казанского вокзала».
НАТАША. Рубль пятьдесят было когда-то пятнадцать? (Плачет.) А я и не знала.
ЦЫГАНКА (входит радостно). Видать, только обворовали.
Занавес.