Глава 3
ЮРИК ПЛАНШЕТОВ или БУДНИ ВЫМАГАТЕЛЕЙ
По прошествии нескольких дней, так и не дождавшись звонка любовницы, Андрей, скрепя сердце, взялся за вызревший в голове план. От замысла основательно тянуло гнильцой. Значительная часть Андрея категорически противилась этому плану, но, другая, не менее влиятельная, настаивала, причем настаивала властно. Как случается сплошь и рядом, победила Темная Сторона.
Замысел был таковым, что подключать к его исполнению старых друзей Андрею показалось не с руки. А, поскольку, воплощать задуманное в одиночку не представлялось возможным, Андрей обратился к Юрику Планшетову, молодому пареньку, недавно поступившему на службу к Правилову. В глазах Планшетова Андрей был ветераном, и смотрел он на него соответственно. В точности так, как сам Андрей совсем недавно глядел на Атасова, Протасова и Армейца.
Планшетов, которого головорезы Правилова окрестили Планочником, Планшетом и даже Планктоном, без колебаний согласился помочь. Андрей подробно растолковал, что надлежит сделать.
– Когда? – Планшетов и бровью не повел.
– Как только, так сразу… – Андрей решился выждать еще несколько суток, вдруг Кристина одумается да объявится. Но, только даром потратил время, которого никогда не бывает достаточно.
– Ну, все. Сама напросилась. – вздохнул Бандура, когда срок истек. – Приступаем к первому этапу. – С этими словами он спустил Планшетова с поводка. – Все, Планшет, пора!
Юрик блестяще справился с поручением, Кристина объявилась на следующий же день.
– Андрюша! – захлебывалась из трубки Кристина. – Андрюшенька!?
Андрей, спросонья, бубнил что-то невнятное.
– Ты что, спишь?! – взбеленилась она.
Негодование в голосе любовницы вывело Бандуру из себя:
– Ты что, моя мама, чтоб указывать мне, когда вставать?!
Кристина предпочла не ссориться. Не то у нее было положение, чтобы разбрасываться боевыми единицами.
– Андрюша! В сауне неприятности! Ночью какая-то сволочь половину окон выбила.
– Да ты что?!
– Ты что, смеешься?!
– С чего ты взяла?
– Я по голосу чувствую!
А я думал, у тебя труба с экраном. Как в «Чужих» у Сигурни Вивер.[6]
– Андрей! Мне не смешно! – в истерике завопила Кристина.
– Слушай, детка, ты так орешь, будто твоего Васька зарезали. Или квартиру сожгли. Тоже мне, неприятности. Окна вынесли…
– Сегодня стекла, а завтра и подожгут.
– Могут, – согласился Андрей. – С Пузырем шутки плохи.
– Спасибо на добром слове, Андрей.
– А чего ты хотела?
– Чтобы нас оставили в покое! – выпалила Кристина с вызовом.
– Ты волшебница? – поинтересовался Андрей. – Фея, что ли?
– Нет. – Кристина осеклась. – Ты это о чем?
– Ни о чем. Хочешь, хоти в трубочку. Мне-то какая разница?
– Не думала, что ты такой черствый!
– Да при чем здесь я?! – удивился Андрей, подумав, что Планшетов, видать, постарался на совесть. – Идет разборка. На тебя наехали. Считай свои битые стекла обыкновенным актом устрашения. Довольно невинным, как по мне. Бывает и похуже.
– Ты умеешь успокоить.
– Я не хотел тебе этого говорить, – начал Андрей, проснувшись уже достаточно, чтобы вновь импровизировать на ходу, – но, насколько я понял, у Пузыря твой домашний адрес в кармане.
Кристина на другом конце провода, то есть на Оболони, утратила дар речи.
– А значит, и телефон имеется. Как ты понимаешь, не для того, чтобы вам с Вась-Васем поздравительные телеграммы слать.
Молчание в трубке.
– Кристина?
Молчание.
– Кри-сти-на?!!
– Почему ты меня не предупредил?!
Андрей поморщился, отодвинув трубку подальше от уха.
– Не хотел пугать.
– Хорошенькое дельце! Не хотел пугать?! Что же делать?!
«Деньги собирать, и чем быстрее, тем лучше». – Пореже выходить из дому.
– А как я деньги соберу?!
– Ну, – Андрей запнулся, – возможно, наблюдение за квартирой не круглосуточное. И потом, ты можешь переехать ко мне. – Повисла долгая пауза, и Андрей понял, что она мучительно размышляет.
– А Вася?
Бандура прочистил горло.
– Да кому он нужен? Я боюсь за тебя…
– Андрюша? – Кристина тяжело задышала.
– Да, родная…
– Они могут решиться на убийство?
– Всякое может статься, – ответил Бандура уклончиво. – У тебя парадное с охраной?
Ты Оболонь с Липками[7] не перепутал?
– А хотя бы кодовый замок есть?
– Оборванные почтовые ящики и разбитые плафоны в коридорах…
– Плохие дела, Кристя.
– Я деньги соберу! – пообещала Кристина. Как показалось Андрею, на этот раз искренне. – Ты попроси ребят, чтобы начинали… Начинали хоть что-то делать…
– Уже делают, – поклялся Андрей, подумав: «Ох, не перегнуть бы палку. Как бы она со страху в милицию не побежала».
– Андрюша? Может, мне в милицию обратиться?…
– Ну, если ты себе еще хуже сделать хочешь, то валяй, обращайся.
– Деньги будут через два дня, – сказала она, и Андрей понял, что дело в шляпе.
– Двери никому не открывай. А, чуть что – немедленно звони мне.
– Спасибо, милый, – слабым голосом отвечала она, – жаль, что ты не рядом.
«Наконец-то, – подумал Андрей, – лед тронулся, господаприсяжные заседатели». – Мне тоже жалко, детка… Но, что поделаешь… Вась-Вась не обрадуется, если я поселюсь в твоей кухне, на раскладушке…
– А ты поселишься?
– Нет, детка, – ответил Андрей с горечью. – Тут ситуация простая, как в памяти компьютера. Либо «единица», либо «ноль». И ни черта посередине. – Информацию о двоичном компьютерном коде Андрей почерпнул из недавнего общения с Армейцем, и был так поражен, что запомнил, а теперь довольно ловко применил. – Было бы здорово, если б ты переехала ко мне. Но, раз нет, то нет. Не хочешь его оставлять, не оставляй.
Кристина шмыгнула носом, и телефонная связь оборвалась.
В следующие несколько дней Планшетов рвался повторить экзекуцию, бить стекла ему пришлось по душе, но Андрей строго-настрого запретил.
– Чувак?! Может, еще разок? Кашу маслом, и все такое?
– Нет, – сказал Андрей. – Пока отбой. Чтоб тебя там и близко не было. И еще одно. Хотя бы кому хоть пол слова ляпнешь, тут тебе и каюк. Схороню в парке. Мамой твоей клянусь.
– Будь спокоен, чувак. Могила.
Кристина, как и обещала, привезла деньги, пятьдесят банкнот по сто долларов каждая, перетянутых розовой резинкой для волос.
Андрей был очень доволен, но виду, естественно, не подавал. Попробовал было расстегнуть на любовнице блузку, но она решительно отстранилась.
– Не сейчас, ладно? – настроение у нее было кошмарным, и Кристина вовсе не собиралась делать из этого тайну. Андрей решил проявить толерантность, частенько поминаемую президентом. И действительно. Обобранный до нитки оппонент заслуживает хотя бы этой малости. Вскоре Кристина засобиралась, и Бандура отправился ее провожать.
Как только искусственные страсти вокруг баньки улеглись, Василий Васильевич заступил на бессменную вахту, и банно-развлекательный комплекс снова заработал в полную силу.
Андрей поправил материальное положение. Угрызения совести его не терзали, и кошмары не докучали по ночам. – «В конце концов, я собственные деньги вернул».
Как бы там ни было, встречи любовников, после продолжительного перерыва возобновились. Один день в неделю, а когда и два, они проводили вместе. И это были не худшие дни. Они почти не ссорились, и даже не повышали друг на друга голос, как не раз случалось во время летней экспедиции в Крым. Возможно оттого, что не жили под одной крышей.
– Знаешь, – как-то сказал Андрей, провожая ее до такси, – жалко, что время нельзя растянуть. Хотя, у меня такое ощущение, что с ним что-то творится мне на зло. Когда ты рядом, оно летит, а без тебя тянется, как авиационная резина. А мне бы хотелось наоборот.
Как романтическая песня барда, их связь не могла продолжаться долго, обещая или оборваться, будто гитарная струна, или перерасти в нечто большее. Впрочем, поначалу Бандура об этом не задумывался.
Да и сама Кристина не могла толком разобраться в своем сердце, где на одной чаше весов оказался по-своему любимый супруг, а в то время как на другой была полная неизвестность. Бывало, глядя, бессонными ночами в потолок, Кристина подсчитывала оставшееся время. «Тик-тик, ходики, набегают годики… Вот уже и тридцать пять, подруга. Лет пять-семь утебя. И все». Мысли были навязчивыми, как осы, они докучали, не давая заснуть. Стоило только подступить спасительной дреме, как мозг услужливо подбрасывал что-нибудь новенькое из того набора, перед которым и посветлу опустишь руки. Словно свежий хворост в костер. «Гори-гори ясно, чтобы не погасло». Кристина ворочалась, как будто лежала на иголках, и проклинала безжалостную бессонницу. «Господи! Наказание какое-то. Мазохизм в виде духовной мастурбации». Вась-Вась безмятежно похрапывал под боком, и она злилась на него в душе, а рукой подтыкала одеяло, чтобы его, не дай-то Бог, не просквозило. «Как маленький, честноеслово. Только заснул, сразу душа на распашку». Сердце Кристины разрывалось на части, а мозг не находил выхода.
В конце ноября на сауну наехала исключительно агрессивная рэкетирская группировка. Бандура не имел к этому никакого отношения. Если не считать, что именно он накликал беду. Как тот пастушок из сказки про волков.
Андрей кликнул Атасова и Армейца. Протасов с Волыной куда-то, очень некстати, запропастились. Бандитская встреча закончилась потасовкой. Атасов пустил в ход оружие. Конкуренты не остались в долгу, и Андрея серьезно зацепило. Выпущенная из переделанного газовика пуля навылет прошила предплечье. «Я в этом бою навылет прошит… – горланил Бандура по дороге домой. Атасов плеснул ему водки. – …меня механик заштопал…»[8]
– Держись, парень! – заклинал Атасов. – И силы, типа, побереги.
Эдик заикнулся на счет больницы, которая отпадала по понятным причинам.
– Какая больница?! – вызверился Атасов. – Тащи сюда своего костоправа! Чтобы мухой, типа, прилетел!
«Я наверное умираю», – думал Андрей без тоски и паники. Его разум был спокоен, словно утреннее озеро в безветренную погоду. В ушах гуляло эхо, а слова приятелей долетали издалека, как будто он сидел в бочке, а они болтали снаружи.
– Ничего, ничего, солдат. Потерпи. В каждом из нас пять, типа, гребаных литров крови. От потери какого-то жалкого литра еще никто не окочуривался. Вот я, как был курсантом, так раз в три месяца кровь сдавал. Как штык. И что, типа? А ни черта… – Разглагольствуя без умолку, чтобы не утратить связи с приятелем, Атасов безуспешно боролся с кровотечением. Вопреки его усилиям Бандура терял силы. Кровотечение оказалось сильнее Атасова.
– А один мой корешок, Бандура, тоже курсант, даже стишок о нашем донорстве сложил. Эдик! Живо жгут сюда! Вот, типа, послушай:
В район боев, туда где рвутся мины,
И патриоты падают на грунт,
Везут кровь нашу негры на машине,
За тонной тонну и за фунтом фунт…[9]
– Кристина?! – теряя сознание, позвал Андрей. Кристя! Кристичка.
– Кристину зовет. – Атасов обернулся к копающемуся в аптечке Армейцу. И закусил губу.
Кристина прилетела мгновенно. Словно в ее распоряжении оказался вертолет. Она обнимала его за голову, ее слезы капали ему на лицо, и Андрей, между жизнью и смертью, блаженствовал.
«Зря на деньги ее развел, – мелькнуло у него перед тем, как он провалился в небытие. – Вот умру, а обман всплывет наповерхность, как дерьмо…». – Терзаемый запоздалым раскаянием, Андрей в который раз вырубился.
К счастью, тайна осталась в не прикосновенности. Кристину так напугало состояние раненого, что о деньгах она не вспомнила, думая о другом.
– Саша! Ты вызвал скорую?
Атасов отрицательно покачал головой.
– Скорая, типа, не годится, детка.
– Но он же!..
– Никто, типа, не умрет. – Атасов накрыл ее ладошку своей – Не сегодня, обещаю. Эдик? Твой долбаный эскулап в пути?
– Б-будет с минуты на минуту.
Обещанный Эдиком частный врач прибыл в следующие четверть часа, и немедленно приступил к осмотру.
– Опасности для жизни нет. – Заявил врач в конце концов. – Однако, ваш паренек в рубашке родился. Пройди пуля тремя сантиметрами ниже… – договаривать не было необходимости. – Тщательно продезинфицировав рану, доктор наложил тугую повязку, сделал блокаду и вколол обезболивающее. – Дальше, будем смотреть по самочувствию. Главное – обеспечить пострадавшему покой.
– Выходит, до свадьбы заживет? – Атасов многозначительно посмотрел на Кристину.
– Ну, если не завтра под венец. – Доктор позволил себе улыбку. – Когда за ним закрылась дверь, Атасов щелкнул пальцами.
– Вот что, Эдик… Дуй в гастроном, типа. Прихватишь бутылку кагора и пару флаконов водки.
– За-зачем?
– Кагор, типа, кроветворное. Нам, как донорам, выдавали. Точнее, обещали, что выдадут.
– Выдали?
– Черта с два.
– А водка зачем?
– Нам, типа, с тобой.
Кристина улеглась рядышком с Андреем. Молодой человек задремал, согретый теплом женского тела. Она перебирала его сбившиеся сосульками волосы, думая о своем.
– Мама, – пролепетал Андрей, прижимаясь к ней. Его, очевидно, снова знобило. – Мамочка…
В горле Кристины родился всхлип.
Тем временем из кухни, пока приглушенно, но лиха беда начало, доносились голоса Армейца и Атасова. Видимо водка, доставленная первым по распоряжению второго, решительно переливалась из одних емкостей в другие.
Бережно укутав Андрея в одеяла, Кристина прихрамывая (ноги безжалостно затекли), вышла на эти голоса.
– Ребята, давайте я закусить приготовлю… – она щурилась на ярком свету.
– Спасибо. – Атасов сразу засобирался. – Мы с Армейцем лучше пойдем. И так, типа, засиделись. Подозреваю, что проснувшись, парень обрадуется тебе куда больше, чем нашим испитым рожам. – Что скажешь?
Под его пристальным взглядом Кристина поняла, что в ее жизни наступает перелом. Что вопрос состоит вовсе не в том, чтобы провести с раненым ночь. Дело не в распределении смен между сиделками, а настал момент выбора, с которым она так долго тянула. И что пора, наконец, определяться.
– Да, конечно. Я останусь. – Твердо сказала она.
Атасов удовлетворенно кивнул.
– Давно бы так. Подъем, Эдик. Труба, типа, зовет. – Он подхватил захмелевшего Армейца под локоть, и, вскоре приятели нетвердой походкой брели через двор к трамваю. Армеец попытался запеть. Атасов посоветовал ему заткнуться.
Когда их шаги затихли, Кристина взялась за телефон. Оставалось объясниться с супругом, и она, впервые в жизни, робела от этой перспективы. Кристина тысячу раз лгала Вась-Васю, обманывая его самым бессовестным образом, по поводу и без оного, когда и как заблагорассудится.
«Но не сегодня. Сегодня ты обойдешься без вранья».
«Да. Сегодня я обойдусь без вранья».
– Алле?… – так жалобно спросил Вася, будто каким-то образом уже все знал.
– Васенька… – выдавила Кристина после мучительной паузы. Ее решимость как ветром сдуло.
– Кристя?…
Кристина подбирала слова, но, то ли источник вдохновения иссяк, то ли искала она не там, где надо, а только ничего путного не вышло. А еще говорят, что языком трепаться, это вам не мешки ворочать.
– Васенька… Я сегодня переночую… – она замешкалась, – у подруги… видишь ли… она приболела… так что… – «Да что же это я, совсем врать разучилась», – думала Кристина краснея.
Путанные объяснения жены не обманули Василия Васильевича. Он сразу обо всем догадался. А догадавшись, вопреки долгой супружеской практике, не стал молчать, а сказал правду, сделав за Кристину самую тяжелую работу.
– Ты остаешься у него?
– Да, – выдохнула она, осознав, что не задай Вася этого вопроса в лоб, ей бы, наверное, не хватило мужества. – Андрея тяжело ранили… и… и я не могу… не могу его бросить. В таком состоянии.
Значит, ты от меня уходишь? – голос Вась-Вася казался таким упавшим, словно шел со дна Марианского желоба.[10]
Вопрос был поставлен ребром, подразумевая прямой ответ. Но, сказать «Да» просто не поворачивался язык. Такого их отношения еще не знали, и оба чувствовали себя пионерами. Обмана бывало сколько угодно, но чтобы навсегда расстаться…
– Поистине, уходишь?…
Женское сердце дрогнуло, и она промямлила жалким тоном:
– В холодильнике синяя кастрюлька стоит. С рассольником. Ты разогрей на ужин. А завтра я тебе позвоню.
– Спасибо тебе, – пролепетал Василий Васильевич, и положил трубку на рычаг.
Кристина прожила у Андрея неделю, названивая мужу едва ли не каждый Божий день. Сначала украдкой, а потом уже не таясь. Услыхав содержание разговоров, Андрей решил, что на ссору с последующим битьем горшков создавшаяся ситуация не тянет. Разговоры сплошь были инструктажем оставшегося в бобылях Вась-Вася.
– Сухие супы в шкафу, колбаса в отделении под морозилкой. Свежее белье в тумбе у кровати. Только носки менять не забывай.
Вскоре Андрей разбирался в хитросплетениях квартиры Бонасюков на уровне Кристины и гораздо лучше Вась-Вася, в житейских вопросах оказавшегося непроходимо тупым. Поначалу Бандуре было даже забавно. Андрей, по молодости лет, не оценил могущества многолетней привычки, преодолеть которую бывает не легче, чем закон всемирного тяготения.
– Это смешно, Кристина. Ей Богу, честное слово!
– Ты не сердишься, Андрюшенька?
– Я представляю себя диверсантом, которого натаскивают по топографическим картам противника.
– Он такой беспомощный. – Кристина заискивающе улыбнулась. – Как малый ребенок.
– Но, если серьезно, – посуровел Андрей, – это похоже на идиотизм. Он что – первоклассник? Полвека же прожито.
– Сорок пять лет, если точно, – поправила она.
– Ну, так тем более. До маразма-то еще далеко!
– Ты не представляешь, какой он неприспособленный, – повторила Кристина, очень довольная тем обстоятельством, что, похоже, может обсудить замучившую ее проблему с любовником. Она устала держать в себе раздиравшие ее противоречия. – Только не злись, пожалуйста.
– Да я не злюсь. Интересно, как долго ты собираешься с ним нянчиться?
– Он без меня пропадет, Андрюша.
– Я сейчас разрыдаюсь.
– Пожалуйста, не строй из себя злодея. Я же знаю, какое у тебя доброе и благородное сердце.
Андрей польщено ухмыльнулся – бывает приятно послушать о своем рыцарском сердце, даже если это не совсем так.
– Ох, не дави из меня слезу.
– Пропадет… – Кристина заглянула в серые глаза Андрея своими чудесными, изумрудными.
«Вот было бы хорошо», – подумал Андрей, и открыл рот, пораженный неожиданной мыслью.
– Андрюша, о чем ты думаешь?
«О том, что неплохо бы толстому дуралею умереть. И Кристина моя, и машина моя. Моя квартира, моя банька. Фирма, опять же, моя. Столько всего моего, что глаза разбегаются, а на пути к процветанию – один старый мудак, который ну на хрен никому не нужен».
«Математику не обманешь, старина. На то она и точная наука».
– О чем ты думаешь, Андрюша? – с тревогой переспросила Кристина, глядя в сделавшееся жестоким лицо.
«Пожил сам – дай пожить другому». – Мысль была такая изящная в своей простоте, и такая очевидная, что Андрей просто не понимал, как это она раньше не постучалась в голову.
– Ни о чем, Кристя. Так, о ерунде разной.
– Понимаешь… – тон Кристины стал доверительным, – мне давно следовало тебе рассказать…
– Я тебя внимательно слушаю. – Андрей присел рядом.
– Может, это и не имеет значения. С другой стороны, – Кристина взяла Андрея за руку, – это так здорово, что ты согласился меня выслушать… Потому что без умения прислушаться друг к другу, нам никогда не достичь взаимопонимания. А без взаимопонимания…
Андрею оставалось только согласиться.
– Вася… Когда я была студенткой, – Кристина смущенно улыбнулась. – Я ведь была его студенткой, ты знаешь?
Андрей молча кивнул.
– Я из очень бедной семьи…
– Я помню, крошка.
Кристина ответила благодарным пожатием руки.
– В общежитии ткацкой фабрики мы с Анькой хлебнули лиха. Я рискнула, и поступила в институт. Не на ахти какой факультет, но, любой самый задрипанный институт много лучше фабричного цеха… На стационаре стипендия сорок рублей. Не зажиреешь, понятно. Большинство ребят получали посылки и бегали на почту за денежными переводами. Но, только не я. Так что, девки на танцы, а я за свою «Подольскую», и строчить, строчить, строчить… Как Анка-пулеметчица. Тому брюки подтачать, той юбку скроить. И тут, Вася. Он, как только меня увидел, сразу глаз положил. Поверь, было куда положить.
– Верю, – буркнул Бандура.
– Я это сразу почувствовала. И решила, почему бы и нет. Зарплата, квартира… Положение. Солидный муж…
– Брак по расчету…
– Не издевайся, пожалуйста. Возвращаться на ткацкую у меня желания не возникало. Лучше уж вены вскрыть…
– Понимаю.
– Нет, Андрюша. Не понимаешь. Ты на «ткачке» не горбатился. Он предложил мне руку и сердце, и я сказала «да». Без колебаний. Спасение утопающих, дело рук самих утопающих. Так, кажется, говорят. Со временем я поняла, что могу вращать Бонасюком, куда левая нога пожелает. Если бы у него была семья, он бы ради меня ее бросил. К счастью, семьи не было.
Прямо «Сватовство майора», – вставил Бандура, вспомнив знаменитое полотно Федотова.[11]
– Знаешь, Вася был занудным преподавателем. Постоянные придирки, извечное ворчание. Словно его предмет самый важный, и без него миру конец. Как будто кому-то его дурацкие формулы в жизни понадобятся. Ребята из общежития собирались устроить ему «темную»…
– Устроили?
– Только трепались. – Кристина усмехнулась. – Со студентами всегда так. Дальше болтовни редко заходят.
– Слишком студенты грамотные, для расправ.
– В первую брачную ночь он так разволновался, что у него ничего не вышло. Я старалась помочь, у меня к тому времени был опыт, да все бестолку. Остаток ночи он просидел в ванной. В общем, первый блин комом. А потом… Потом я увидела, что за внешней оболочкой педанта, за ширмой эдакого гения местного значения, скрывается совершенно не приспособленный к жизни великовозрастный ребенок.
– Ничего себе, ребенок!
– Но это именно так. Использованные носки с трусами Вася исправно складывал в пластмассовый короб для белья. Каждую субботу, пока он не женился на мне, приезжала его мама, и все это барахло стирала. Родители Василька жили в пригороде. Разобравшись со стиркой, мать готовила еду на неделю вперед. Раскладывала по баночкам, и, в холодильник. Васе оставалось только разогреть.
– Идиотизм. – Бандура покрутил у виска.
– Я не спорю. Но именно так все обстояло в действительности. Я искала каменную стену, чтобы укрыться за ней от невзгод, а приобрела нытика, зануду и тютю. Правда, с приличной зарплатой, квартирой, и прочими материальными ценностями, какие на дороге не валяются. И, самое важное: Вася любил меня. Любил так, что это перевешивало большинство минусов. Впрочем, не знаю, кого он во мне ценит в первую очередь, жену или маму… Но, как бы там ни было, он врос в мою жизнь, и я не знаю, что с этим делать.
– Я понимаю, – пробормотал Андрей.
Кристина обняла его за шею:
– Иди ко мне, милый.
Вскоре Вась-Вась выпал у обоих из головы.
В начале декабря Кристина, помаявшись в нерешительности, обратилась к Андрею с просьбой:
– Андрюша?… Мне нужно съездить домой. То есть, я хочу сказать, на Оболонь.
Андрей почесал затылок:
– Ты ведь могла мне не говорить…
– Могла. Но я не хочу обманывать…
– Когда ты вернешься? – спросил Андрей.
– Скорее завтра, чем сегодня. Приберусь в квартире. Перестираю все, что он накопил. Я тебя уверяю – там горы грязных тряпок валяются.
«Прими мои соболезнования».
– Знаешь, милый? Это так замечательно, что мы ничего друг от друга не таим. Это необыкновенно важно.
– Угу.
– Наготовлю на месяц вперед…
– Можешь даже трахнуться…
Кристина дернулась, как от пощечины:
– Зачем ты так?!
– Извини. Вырвалось. В конце концов, он ведь твой муж, а я так, с боку-припеку. Погулять вышел.
Кристина поднялась на ноги.
– Я предлагал тебе сделать выбор, – продолжил Андрей, чувствуя, что если перегнет палку, она может вообще не вернуться. – А воз и ныне там. Раз мы живем в условиях «треугольника», по твоей вине, если ты его обслуживаешь, как дебила, а я помалкиваю в тряпочку, то почему бы тебе с ним не спать. Знаешь, любовнику как-то не с руки ревновать к законному супругу. В конце концов, что я могу поделать? Связать тебя по рукам и ногам? Я тебя связывать не намерен. Так что, делай как знаешь.
Оговоренный день растянулся в три. Кристина вернулась на четвертый.
– Бедненький, – вздохнула она, заглядывая в пустой, словно заброшенный склеп, холодильник. – Чем же ты питаешься?
– Твоими обещаниями. – Андрей надвинулся со спины. Его руки легли на талию, в то время как рот целовал затылок.
– Погоди. Дай я что-нибудь приготовлю…
– Успеется. – Бандура расправился с молнией на юбке, и та полетела на пол. Кристина сама сбросила трусики, и он взял ее прямо на кухне.
– Холодильник перевернешь!
– Он все равно пустой.
Потом они переместились в комнату.
– Вот теперь я хочу есть, – сказал Андрей. За окнами наступили сумерки.
– Я еще никогда не делала этого в кухне… – призналась Кристина.
– Большое упущение, детка. Я открываю школу сексуального дизайна, а ты моя единственная дипломница…
Кристина хихикнула:
– Звучит заманчиво.
– А то. Секс на кухне, в ванной, верхом на стиралке, наконец.
– Подозреваю, будет гораздо интереснее курса «Деталей точных механизмов», который, помнится, читал Василий Васильевич.
– Точные механизмы говно! – заверил Бандура. – Вообще другой подход. Минимум теории, и валом практики. Коллоквиумы и коллоквиумы. Первый сегодня вечером. Но, после ужина. – Андрей плотоядно задвигал челюстями. – Протоплазма! Хочу протоплазму!
– Это откуда?
Из Шекли.[12]
Накинув халат, Кристина отправилась готовить еду.
– Я на прошлой неделе купила пакет муки, – обронила она на ходу.
– Где поставила, там и ищи, – отозвался с дивана Бандура. – В твое отсутствие, детка, я еще не дошел до той степени голода, чтобы жрать муку всухомятку. В следующий раз, возможно, дойду.
Кристина предпочла не расслышать. Она взялась за стряпню и через каких-то двадцать минут Андрей уплетал восхитительные блины, смазанные сливочным маслом и сваренными всмятку яйцами.
Предновогодняя неделя целиком осталась за Андреем. Они с Кристиной ездили за подарками. Город охватила предпраздничная лихорадка. Таков уж наш неписаный закон. Пускай после Нового года придется потуже затянуть ремешки, а кое-кому вообще положить зубы на полку, это дело двадцатое. Новый год – праздник расточительности, гостеприимства и чревоугодия. Водке положено литься рекой, а столам ломиться от еды. А потом: хоть бы и трава не росла.
– Наши у Армейца собираются, – сказал Бандура. – Хочешь, пойдем, а нет, мне и дома с тобой не скучно.
Фраза была произнесена с великолепной беспечностью, свойственной характеру Андрея. Но, его галиону было суждено натолкнуться на риф.
– Андрюшенька, – начала Кристина. – Не знаю, как тебе и сказать… Только пойми меня правильно. И не обижайся, ради Бога. У тебя есть я… и есть друзья. Есть ребята…
– Есть. А что в этом плохого?…
– Это очень даже хорошо, потому что у Василия Васильевича никого нет. И я подумала… Понимаешь… на Новый год… И, в особенности, в канун Нового года… Когда у человека депрессия…
«Вот бы и удавился на дверном косяке, если так».
– … и он один одинешенек, а вокруг все пляшут и веселятся…
«Вот бы сел в ванную да вскрыл вены кухонным тесаком…».
«Взялся бы левой за батарею, а правую засунул в розетку».
– Ты сильный, а он слаб…
Испытанный прием, как правило, действенный.
«И шулерский».
– Я сильный, и поэтому об меня можно ноги вытирать?
По правде говоря, Андрею было, кем заполнить вакуум, образованный Кристиной в Новогоднюю Ночь. Протасов еще с начала декабря обещался превратить квартиру Эдика в бардельеро. «Я обрушу этот город в мрак и разврат», – грозился некогда герой Василия Шукшина.[13] Протасов утверждал нечто подобное.
– Так что никаких левых баб. Ты понял намек, Бандура?
Это подтолкнуло Андрея к решению отметить Новый год дома, на Лепсе. Вдвоем. Поскольку теперь планы летели в тартарары, Андрею ничего не оставалось, как следовать в проложенном Протасовым фарватере. Как сухогрузу за ледоколом по Северному морскому пути.
«Ну что же, – махнул Андрей, – раз пошла такая пьянка, предадимся разврату. Девчонки так девчонки. Сама виновата».
Впрочем, Андрей полагал, что Кристине эта информация ни к чему.
– Хорошо. – Бандура понурил голову. – Ступай, коли так… Выбор за тобой. Тогда давай сразу и разбежимся. – Андрей шагнул на мостовую, собираясь уходить. – Одно тебе скажу. Я ведь не многого хотел. Чтобы ты была рядом. И все. Если мы любим друг друга, – он так пытливо заглянул в ее малахитовые глаза, будто хотел проникнуть в душу, – то почему бы нам не быть вместе? Вот ты говоришь, будто я сильный, а Вася слабый и глупый. Я не спорю, хотя, как по мне, он мерзавец, который катается на тебе верхом. Он одинок, ты говоришь? А я? Я?! Обо мне ты подумала?!
– Андрей! – воскликнула Кристина, сообразив, что он сейчас уйдет.
– Может, тебя смущает то, что я сейчас на мели? Женщины любят утверждать, что это они мечтают о семейном гнездышке, в то время, как мужикам только дай потрахаться. А если как раз наоборот?!
Она застыла ошеломленная, с полными слез глазами.
– Если я хочу слишком многого, так скажи об этом открыто! Если я для тебя беден, тоже скажи, не юли. Надоели мне твои кошки-мышки.
– Андрюша…
– Ничего у нас не получится, пока между нами Бонасюк. Подумай об этом, на досуге.
Он привлек ее к себе и поцеловал в губы. – С Новым Годом. И пока.
Она не пыталась его удержать, когда он поспешил прочь, и скоро растворился в толпе.