Глава 6. БАД32
Ты решаешь – хорошо это или плохо. А этого просто нет.
Сегодня суббота, и у меня опять рабочие сутки в филиале, где отдыхать не приходится. В смене три человека плюс админ, каждый занят своим делом, но сложные случаи мы разбираем вместе, – такая поддержка внутри коллектива бесценна.
Ход моих мыслей нарушает жизнерадостный голос Али:
– Там кролика принесли. Кому?
С экзотическими пациентами разбираться сложно, так как опыта недостаточно, и посему опять никто не жаждет брать приём. Аля поворачивается и произносит индивидуально для меня спасительную отмазку:
– Тебе не дам. Сейчас дерматологический кот по записи придёт…
Ах да, сегодня я ещё и «почесолог»… В этом есть свои преимущества: экстренных пациентов в этой специализации нет; час приёма наполнен демагогией и разглядыванием под микроскопом мазков крови или соскобов с кожи. Идут мои пациенты предсказуемо, по записи; нахождение в соскобе клеща радует, словно красочно упакованный рождественский подарок. Случайная находка личинки дирофилярии, обнаруженная в мазке крови, заряжает бодростью на весь день. Хорошо прокрашенные синие конидии лишая приводят в бешеный восторг, заставляя бегать по клинике и умоляюще приставать к коллегам:
– Пойдём, покажу! Ну-у-у пошли-и-и! Там лишай вырос! Тако-о-ой краси-ивый! – и со смехом переспрашивать: – Куда-куда мне идти?
Сегодня у меня пока радостей нет, но стёкла для мазков натёрты до блеска и лежат на столе в полной боевой готовности.
Итак, диагноз на лишай. Он считается подтверждённым не после просвечивания под лампой Вуда; и даже не после того, как под микроскопом на размочаленных волосках обнаружены характерные грибные споры, напоминающие рыбью икру. А после того, как из подобных волосков на специальной среде вырастают колонии, которые показательно окрашивают её в сочный красный цвет. Грибные колонии, выращенные с любовью и заботой, отпечатывают на скотче, снова красят, снова смотрят под микроскопом, обнаруживают характерные конидии, и только после этого выносят вердикт: да, таки, лишай. Или не обнаруживают. Ибо на среде прекрасно растёт и здравствует обычная, распространённая повсеместно плесень.
Лишайный волос под микроскопом.
Но, поскольку, растёт он на средах долго, и, строго говоря, выращивать его можно только в лаборатории, врачи обычно довольствуются микроскопом и разглядыванием спор, покрывающих разрушенные волоски, нащипанные с пациента. А специальные среды – это в сомнительных случаях, или если надо подтвердить снятие карантина в многокошковых домах и приютах. Плюс лампа Вуда, куда уж без неё. Только не всякий лишай под ней светится, если что. И, да, к магии вуду она не имеет отношения.
Изучаю свои насаждения: на специальных средах, размещённых в маленьких стеклянных баночках выросла какая-то вездесущая плесень. Кусочком скотча делаю мазок-отпечаток со среды, где несколько недель любовно взращивался посев с когда-то лишайного, но уже пролеченного кота. Речь идёт о продлении или снятии карантина. Когда я в очередной раз гладила этого чёрного кота зубной щёткой и выщипывала волоски на только-только обросшей котячьей морде, хозяйка чуть не плакала:
– Опять же лысинка будет! Только ведь заросло!
Что я сделаю-то? Алгоритм при лечении лишая диктует свои правила, и я следую ему неукоснительно ещё и потому, что дом многокошковый. Прокрашиваю то, что налипло на скотче.
Питательная среда для выращивания дерматофитов.
Грибные гифы плесневелых грибов, в виде изящных ниток изобилующие на мазке, констатируют о том, что кот от лишая свободен. Аминь.
Короче, банальная скукотища, ничего интересного. Прощай, лишай.
Пока я феячу с окраской скотча, кролика, тяжело вздохнув, берёт Ира.
Низкого роста, светлая шатенка с короткой, аккуратной мальчишеской стрижкой, сделанной скорее ради удобства, Ирка покорила меня с самого начала своим непоколебимым спокойствием. В начале моей карьеры, именно она позволила прикрепиться к себе цепким клещом и задавать бесконечную бездну вопросов про эффективные алгоритмы лечения, принятые внутри клиники. Досконально, подробнейшим образом, именно она объясняла мне, как пользоваться лабораторным оборудованием, и куда какие пробирки и капилляры вставлять, чтобы не было мучительно больно за бездарно просранные слайды с биомаркерами. Её устоявшийся авторитет, начавшийся со времён основания клиники, переродился в уважение коллег, а опыт – в стойкую уверенность при оглашении прогнозов и диагнозов, чего я никак не могу сказать о себе.
У Иры почти всегда уставший, немигающий взгляд, повествующий о тяжести и бренности всея бытия и ответственности если не за планету Земля, то по меньшей мере за наш скромный малочисленный субботний коллектив. Если и существуют более медлительные врачи, чем я – то это Ира. Она у нас стоматолог, и, по совместительству, медик, так что взять из человеческой вены кровь или попросить себе подключить капельничку с витаминками в периоды простудных эпидемий – можно просить у неё.
Приём кролика происходит на соседнем столе – кажется, у него проблемы с зубами. Принёс его молодой, симпатичный мужчина – к сожалению, да: с обручальным кольцом на безымянном пальце правой руки. Печально вздохнув, марлевой салфеткой сосредоточенно натираю и без того блестящие стёкла.
Зубы у кроликов растут постоянно, и в этом им можно было бы позавидовать. Но завидовать не хочется, потому что когда зубы растут криво, то они не стачиваются, а травмируют дёсны, отчего несчастные кролики перестают есть. И вторая, наиболее частая проблема у кролей – это абсцессы, которые, опять же, часто возникают из-за зубов. Голодающий кролик долго не живёт, так что Ира у нас – Зубная Фея, спасающая их от верной смерти.
Пока она, подсвечивая фонариком, заглядывает замотанному в полотенце кролику в узкий, расширенный двумя инструментами рот, Аля приглашает рыжего кота, пришедшего ко мне по записи. Его хозяйка – беспокойная, нервная женщина средних лет с каштановыми кудрявыми волосами – извлекает такого же суетливого кота из тряпочной переноски и ставит его на стол.
Кот тут же начинает чесаться, не обращая внимания на то, что он находится в бесспорно стрессовом месте – в клинике. Очевидно, что зуд очень сильный. Задняя часть его тела полулысая, кожа слегка покрасневшая, покрыта царапинами, и это наводит на мысль об аллергии. Сейчас поищем блошиные следы… Отчаливаю с листом белой бумаги к раковине, обильно поливаю его водой, возвращаюсь.
– Сильный зуд часто бывает при аллергии, и блошиная слюна – это самый частый аллерген! – как можно более уверенно вещаю я, расчёсывая пальцами густую шерсть кота – от этого на мокрую бумагу сыплются крошки, которые из точек тут же расползаются в характерные коричневые пятнышки. Так выглядит тест на присутствие блох в кошачьей жизни.
– Но блох-то нет! – спорит хозяйка. – Это, наверное, лишай!
Да уж. Лишай лидирует в интернете как самый страшный диагноз у всех без исключения внезапно полысевших котов. Хочется стукнуть автора подобных статей самой толстой книжкой по дерматологии.
«Сумкой с фотиком лучше», – хихикает внутренний голос, напоминая о моём крайнем фиаско на личном фронте.
У фотоаппарата после этого заклинило одну шторку на объективе, между прочим. Так что я – куда более пострадавшая сторона.
– Блох на коте и не будет, – терпеливо объясняю женщине, переключая внимание обратно на приём. – Они на кота только кушать приходят. А яйца откладывают в щели полов, ковры и так далее.
– У нас не может быть блох! Мы живём на седьмом этаже, и у нас домофон!
Ну, конечно. Воспалённый мозг рисует картинку, как блохи, забравшись друг к другу на плечики, нажимают на кнопку и пискляво говорят:
– Ой, а мы к Рыжику, пообедать. Пустите, пожалуйста! Извините за беспокойство!
Отвлекаясь от видения, скоблю места наибольших расчёсов, выдёргиваю несколько волосков и смотрю всё это добро под микроскопом, – чтобы исключить чесоточных клещей и, так уж и быть, лишай. Ничего живого – только обломки волос. Лишайных спор нет и в помине. Клещей – тоже.
– Нету здесь никого, – говорю женщине, выпрямляясь за микроскопом. – И лишая тоже нет. Брать другие анализы пока не вижу смысла.
Женщина недоверчиво молчит.
Пишу в назначении, чем обработать кота и, особенно, квартиру от блох:
– От чего бы он ни чесался, – размеренно говорю хозяйке кота, который продолжает увлечённо чухаться на столе, – обработка от блох обязательна. На этом фоне также исключают пищевую аллергию и атопический дерматит. Для этого на пару месяцев кота сажают на строгую диету из одного вида белка и одного вида углеводов, а затем делают провокационный тест…
– Как это? – хозяйка кота хочет подробностей.
– Ну, – говорю я, не подумав: – сажаете его, например, только на рис с мясом кролика…
Внезапно мужчина, который держит своего кролика на соседнем столе, поднимает на меня осуждающий взгляд и удивлённо переспрашивает:
– Кролика?
Ира громко, тяжело вздыхает, красноречиво иллюстрируя мою бестактность, и в этот момент, мелко стуча копытцами, в кабинет забегает маленький рыжий поросёнок, которого ведёт на кожаной шлейке уверенная в себе женщина средних лет. Её сопровождает Аля.
– Взвеситься, – объявляет она для всех присутствующих.
Напольные весы стоят в кабинете, и взвешивание практикуется без очереди всеми желающими.
Я открываю рот, закашливаюсь и затем задумчиво выдаю ещё «круче»:
– Картошка со свининой в качестве диеты тоже подойдёт.
Хозяйка поросёнка, смекнув о чём речь, резко тормозит, возмущённо передёргивает плечами, наклоняется и подхватывает его под мышки. На её лице легко читается: «Я бы попросила!».
Господи… Судя по искусственному меху её шубки, она ещё и вегетарианка, или, что ещё хуже, из секты веганов-сыроедов. В кабинете повисает неловкое молчание. Нет, я ничего против веганов не имею, но они часто ведут себя агрессивно и странно: возможно, вследствие недостатка витаминов группы В и анемии. Кормят, например, своих котов одной капустой. В напряжённой тишине поросёнок делает два громких, возмущённых «хрю». Да не боись. Тебя точно никто не съест!
«Чёрт!» – звучит в моей голове. Только не смеяться! Не смеяться!
– Давайте взвесимся! – нарушает неловкое молчание Аля, обращаясь к женщине и показывая рукой на весы. Судя по мучительной гримасе, её природная вежливость сейчас остро конфликтует с желанием рассмеяться.
Женщина, продолжая держать поросёнка, гордо вскидывает голову и встаёт на весы. Кажется, она хочет взвеситься сама, только боится это озвучить. Ну да ладно.
Я, возвращаясь мыслями к аллергии и завершая свою лекцию, почти шёпотом говорю хозяйке почесушного кота:
– В общем, можно рыбу ещё, – в надежде, что, никакая рыба не заплывёт сюда случайно из форточки.
– Я поняла, – таким же шёпотом, заговорщически отвечает мне женщина.
Озвученная рыба, вроде, устраивает всех присутствующих. Так и вижу, как какой-нибудь нервный сом торопливо выкуривает быстро истлевающий чинарик на крыльце клиники, придерживая его плавником. Прежде чем окончательно схлопнуться, скудная фантазия выдаёт ещё два источника белка:
– Крокодилятину, кенгурятину ещё можно… как вариант…
Звучит забавно, но на самом деле, производятся корма и с этим мясом. Пока я пишу в графе «предварительный диагноз» кучу заумных терминов, в моём воображении к курящему сому пристраивается парочка рыдающих крокодилов и жирный австралийский кенгуру, – один только взгляд в его огромные, чёрные, блестящие глаза, обрамлённые длинными ресницами, закодировал бы любого мясоеда, заставив вступить в ряды веганов, праноедов и сыроваров.
«Сыроедов», – поправляет меня внутренний голос, стоически сдерживая рыдания смеха.
«Сыр нельзя!» – не вполне уместно пишу в конце назначения. Хозяйка, глядя на щедро исписанный листок, постепенно смягчается. Прощаемся.
…Затем идут люди сплошь мозговыносящие.
Очень непонятный сиамский кот, претендующий на несколько диагнозов сразу, и женщина, которая не слушает, что я говорю, потому что долго и плодотворно посидела в интернете на форумах «умников». Зачем пришла?
– Нет, не надо брать кровь, – отказывается она от первого этапа постановки диагноза.
«Абу Али ибн Сина 98 болезней, промежду прочим, по пульсу различал! – поучительно глаголит внутренний голос. – Он ещё и 200 видов смертельного пульса знал! А тебе всё анализы подавай!».
Где Абу Али, а где я!
Раньше меня дико бесило то, что хозяева отказываются от элементарного – взятия крови, что значительно сужает нам круг поиска причины заболевания. Когда, спустя несколько дней безрезультатного лечения, наконец, они соглашаются сдать кровь, под действием сделанных препаратов показатели могут уже поменяться. Это из серии «скупой платит дважды», так что в общих интересах сдать кровь сразу.
Теперь я стала спокойнее реагировать на подобный отказ:
– Окей, пишите расписку, – мирно соглашаюсь, придвигая к хозяйке кота рабочий журнал, – будем лечить эмпирически33, – и начинаю озираться в поисках бубна.
Скорее всего, мои догадки про триадит34 верны, но анализ крови иногда преподносит неожиданные сюрпризы.
– Ой, – смущается хозяйка кота, испугавшись ответственности. – Ладно, берите кровь, берите.
Аминь… Беру кровь, и затем тихонечко струйно вливаю небольшой объём растворов, чтобы нивелировать коту обезвоживание, – это называется симптоматическое лечение, которое будет откорректировано позже.
– По поводу анализов позвоните вечером, – говорю, заполняя назначение.
Прощаемся… Следующий…
– Он заразный, да? Заразный? – худощавая женщина с тёмными кругами под глазами, как будто бьётся в припадке и так трясёт котёнком в воздухе, что я начинаю всерьёз за него беспокоиться.
– Что? Случилось? – медленно задаю ей стандартный вопрос, рефлекторно вытягивая руки, чтобы подхватить котёнка, если он сейчас куда-нибудь полетит.
– Я его в питомнике взяла, месяц назад, – судя по котёнкотрясению, женщина готова убить его прямо здесь и прямо об стену. – Вдруг он заразный? Токсоплазмозом!
– Вы беременны? – задаю вопрос, казалось бы, совсем не в тему, но на слово «токсоплазмоз» истерикой реагируют обычно женщины в «интересном положении». Особенно ненавидят кошек акушерки, наблюдающие рождение слепых детей.
– Нет! Но вдруг он токсоплазмозный! Я вчера прочитала, что именно кошки переносят этот… токсоплазмоз!
– Видите ли, – пытаюсь подобрать правильные слова, наконец отбирая у неё испуганного, вопящего котёнка, который оказывается вислоухим шотландцем. – Да, у животных и людей есть общие болезни, но кошки в отношении токсоплазмоза не так опасны, как про это пишут в интернете. Был у него кровавый понос, судороги? – называю основные симптомы «страшной болезни».
– Н-н-нет, – отрицает женщина.
– Сонный, малоподвижный? Рвота?
– Нет, нет, – отвечает она.
– Он ел мышей, сырое мясо, землероек? – пытаю её дальше.
– Нет, сухой корм, – кажется, она нуждается в подробной лекции про заболевание, которое и рядом не стояло с её котёнком.
«Забавное, кстати, слово», – некстати отзывается в голове на слово «землеройка».
Я рассказываю про токсоплазмоз, параллельно осматривая пациента: ушки чистые, рот розовый, – живой, активный котёнок. Изучаю его, скорее, для видимости – по статистике это заболевание больше присуще взрослым кошкам, а не подобной мелочи. Хотя внутриутробное заражение тоже возможно.
Живот мягкий, желтухи нет, одышки нет. Глаза обычные, только сильно испуганные. Щупаю печень – не увеличена.
– Токсоплазмозом заражено сырое мясо: говядина, свинина… ну и люди заражаются чаще всего через шашлыки, – параллельно рассказываю я. – Кошки – тоже через сырое мясо и, ещё, поедая грызунов. Если кошка, съевшая мышь, всё же заразилась, то дня через три она начинает выделять токсоплазмозные цисты, но это длится всего одну-две недели. И то кошачьи какашки должны несколько дней «дозреть» в наполнителе, чтобы стать потенциально заразными, – постепенно я подвожу женщину к выводу, что заражение возможно при поедании кошачьих какашек, хорошенько созревших в лотке, шашлыков или сырого мяса.
Первый вариант звучит крайне экзотически. Остальные же, между прочим, объясняют, почему при проверке на токсплазмоз часто именно люди дают положительный результат, а кошки, живущие в этой же семье – нет. Среди людей, кстати, процент носителей довольно высок. Шашлычки-то все любят. Где там наши агитаторы веганы-сыроеды?
– Значит, если кошка ловит мышей, она всё время заразная? – спрашивает женщина уже спокойнее, но всё ещё нервно.
– Отнюдь, – отрицательно мотаю головой: – Кошка, один раз переболевшая токсоплазмозом, становится безопасной, как минимум на несколько лет, а то и на всю жизнь. Просто не кормите её сырыми мышами и мясом, – в завершение говорю я.
«Сырые мыши» звучат не менее забавно, чем «землеройки».
– И тщательно обрабатывайте разделочные мясные доски и ножи. Ну а про лоток и шашлыки Вы уже поняли.
Кивает.
Вспоминается про то, как в некоторых аулах Англии всем овцам в отаре намеренно выпаивают околоплодные воды от абортировавшей овцы, чтобы все они уже разок абортировали тоже. Ибо после одного аборта, вызванного токсоплазмозом, больше овцы уже не абортируют. Но это вроде как не в тему, поэтому просто говорю:
– По внешним признакам Ваш котёнок абсолютно здоров. Если будет что-то беспокоить – приходите, но сейчас не вижу смысла его обследовать. Ни одного из клинических признаков токсоплазмоза у него нет.
Женщина, заметно успокоившись, забирает котёнка обратно к себе на руки.
Отпускаю их.
…Следующие на приём – пара, пьяная вдрыбаган…
– Он умираэ! – произносит мужчина, вытряхивая из-под куртки на стол чёрного, шустрого, в меру агрессивного кота.
От дегустации запаха созревшего, горького перегара, которым щедро ароматизирует парочка, хочется одного – включить кварц и выбежать на свежий воздух. Ни мужчина, ни женщина держать кота не могут: помощники из них сейчас вообще не ахти какие. Подхожу к коту сзади, чтобы спокойно прощупать. Котов вообще лучше не обследовать нос к носу – это очень сильно их нервирует.
Вполне себе бодрый кот пытается сбежать со стола, но затем замечает мерцающую на потолке люминесцентную лампу, которая тут же полностью завладевает его вниманием. С интересом наблюдающий за лампой кот совсем не смахивает на умирающего. Живот мягкий, никаких болезненных ощущений при пальпации он не проявляет, и мне остаётся только одно – как следует порасспросить владельцев.
– Блюёт! – с вызовом кричит мужчина и, потеряв равновесие, валится на стул. При этом открытую банку с пивом он с ювелирной точностью ставит на край стола, расположенного рядом. Затем бросает мутный взгляд на свою пассию и вежливо интересуется, тыча пальцем на банку: – Буишь?
Та отрицательно мотает головой, едва не потеряв равновесие.
Изучаю кота дальше. Температура нормальная, во рту чисто.
– Умираэ! Дайте эму таблэтку! – едва ворочая языком, слезливо произносит женщина, громко бухнувшись спиной об стену. Её причёска и внешний вид взяли бы главный приз в номинации «Я упала с самосвала, тормозила чем попало». Отказать бы им в обслуживании, да кота жалко. Не из-за причёски, конечно, а из-за неадекватности.
– Сколько ему лет? Что ест? – стандартно спрашиваю я. – Прививки?
Пара расходится во мнениях, и отвечают они одновременно. Мои подозрения падают на огромный мешок дешёвого корма, открытый полгода назад: часто внизу мешка корм прогоркает и поэтому вызывает интоксикацию. Говорю об этом. Однако, не исключена и инородка, и панлейка, и даже проблемы с сердцем, и прочее, прочее…
Тут же на ум приходит случай с блюющим котом, у которого оказалось заболевание сердца на фоне анемии35 из-за гемобартонеллёза36. А, казалось бы!
Женщина, рыдая, сползает вниз и садится на корточки: из глаз вытекает одинокая слеза и повисает на кончике носа – чистейшая, словно первая капля самогона. Вероятно, содержание алкоголя в ней такое же.
– Я не переживу-у-у, – с диким рёвом выплакивает женщина и добавляет, показывая двумя пальцами виртуального микроскопического котёнка: – Я его вырастила во-о-от с такого разме-е-ера!
С внутриутробного, что ли… Слеза, дрогнув, срывается с кончика носа и тяжело падает на пол.
Когда я подношу к грудной клетке кота стетоскоп, чтобы прослушать сердце, мужчина воинствующе восклицает:
– Денег нет!
А женщина, смачно шмыгнув носом, хриплым от переживаний голосом, кричит ещё громче:
– Дайте таблэтку!
Ну, очень вовремя. Не могли бы Вы помолчать, когда я пытаюсь прослушать сердце и лёгкие? «Бу-тум! Бу-тум!» – отвечает мне здоровыми звуками кошачье сердце, пока сам кот заворожённо наблюдает за мерцающей на потолке лампой.
Э-э-э… простите, что там про деньги?
– Мы не имеем права лечить бесплатно, – говорю, вытащив стетоскоп из ушей и свернув его в баранку. – Кот в данный момент не умирает, и никакая таблетка ему не поможет потому, что он всё равно её выблюет.
И тут я впервые задаю вопрос, который сильно облегчил бы нам работу, знай мы ответ заранее:
– Давайте отталкиваться от того, сколько сейчас вы готовы потратить. Первую помощь мы окажем, – предлагаю я.
– Денег нет вообще, – ничтоже сумняшеся замечает мужчина, сделав глоток из пивной банки и виртуозно поставив её обратно, на стол.
– И как вас лечить? – задаю следующий вопрос предельно вежливо.
– А никак! – женщина вскакивает, грабастает кота и орёт хриплым баритоном: – Если он умрёт, я вас всех тут поубиваю!
После чего быстрыми размашистыми шагами выбегает из кабинета, уволакивая кота с собой.
– За что, интересно? – громко спрашиваю я её вслед, ничуть не изменив интонации. – Вы пришли получить услугу бесплатно?
– Простите её, – улыбаясь, произносит мужчина, едва ворочая языком, после чего поднимается и уходит следом, не забыв двумя пальцами виртуозно прихватить пивасик.
– Куда?! – тут же слышится громкий голос Али. – Там хирургия!
Отборный мат звучит ей в ответ. Выхожу следом, наблюдая, как парочка покидает клинику, ткнувшись, наконец, в нужную дверь. Аля стоит в коридоре, удивлённо подняв кверху откорректированные намедни чайки-брови, а заодно и идеально наманикюренные руки.
«Умеют же некоторые следить за собой», – отмечаю я между делом.
Наши там, в хирургии сейчас гнойную матку у лабрадорши удаляют, и мне вспоминается случай, как один наглый чел так же вторгся в святая святых, а ассистент хирурга, как раз принявший ампутированную пятикилограммовую кровавую матку, прямо на пороге вручил её ему в руки. От неожиданности, так сказать.
Хорошо хоть, не успела их оформить в журнал, а то объясняйся потом…
В некоторых клиниках, прямо в холле вешают объявление про то, что врач может отказать в обслуживании без объяснения причин. Вот про пьяных товарищей такая тема не помешала бы, ох, не помешала…
– Хорёк, – будто извиняясь, говорит Аля, приглашая следующего пациента.
Моё первое близкое знакомство с хорьком было болезненным – совершенно неожиданно, мёртвой, суровой хваткой он вцепился мне в мякиш руки. Я рукой дёрнула, но вовремя остановилась, чтобы случайно рефлекторно не стукнуть его об стену.
Так мы и застыли, оба стиснув зубы: хорёк висел, пока сам не отвалился – просто потому, что устал висеть. До сих пор шрамы остались.
Поэтому хорьков я не то, чтобы не люблю, – я их боюсь. Тот, что сейчас пришёл на приём – отгрыз и съел хвост от резиновой змеи. Заставляю его блевать, но расставаться со змеёй он не спешит, – возможно, кусок уже проскочил дальше.
Гастроскопию бы сюда – это когда животному под наркозом вводят зонд и вытаскивают инородку из желудка обратно через рот. Если она ещё в желудке. Ну, чтобы не резать.
– Быстрее! – кричит хозяйка хорька: – У меня на улице ребёнок в коляске!
Ну, миленько вообще. Тыжврач и тыжмать. И тыжхорёк.
Объясняю про признаки инородки, необходимость УЗИ и рентгена.
– Да всё, всё, я поняла! – женщина хватает хорька, расплачивается и убегает, даже не взяв назначения.
Да что ж такое с вами всеми сегодня…
…Следующей заходит женщина с корзинкой, в которой сидит котёнок.
Спросить её, с чем они пришли, не представляется возможным: каждую минуту у неё звонит телефон, и с каждым разом мужской голос на том конце становится всё агрессивнее, а её ответы всё несчастнее.
– Я убью тебя, если ты немедленно не выйдешь! – эту фразу, громко звучащую из телефона, слышат уже все, кто находится рядом.
– Держите! – кричит женщина в исступлении, бросает корзинку с котёнком на стол, кидает рядом смятые в комок деньги и выбегает из кабинета.
Да что происходит-то вообще? Откуда эта спешка? Может, Луна влияет?
Ну и как мне собирать анамнез? Что с тобой, котёнок? Что ешь? Что болит?
Уношу его в стационарный бокс, чтобы не сбежал.
…Женщина возвращается обратно только через час. Забирает деньги, корзинку с котёнком и молча исчезает уже насовсем, так ничего и не объяснив.
…Атмосферу суеты и агрессии щедро дополняют покусанные собаки, – ну, стопудово Луна вносит свои коррективы. День плавно перетекает в вечер, переставший быть томным ещё с утра, а затем наступает моя ночная смена.
Ночью приходит вельштерьер, на которого напала свора собак. Однажды он уже был у нас с раной на горле, а на этот раз пришел с разорванной… этой… латеральной головкой четырехглавой мышцы бедра и ещё одной дыркой рядом.
Пока собака лежит под капельницей, смотрю в анатомический атлас и с ужасом обнаруживаю огроменный седалищный нерв, который проходит как раз в этом месте. Задеть его – и нога перестанет функционировать.
На счастье, из отпуска вышла наша оптимистка Маруся, которая меня целиком и полностью компенсирует, – с нею мы и дежурим в ночь. Как потом выясняется, Мара даже рожала за три секунды – некогда рассусоливать! Вот и в работе она такая же. Я еще только думаю о том, что надо подготовить, а она уже завалит, бывалоча, кошку, замотав ее в полотенце, и кричит: «Ну долго еще ждать-то?». Кошка даже опомниться не успевает, а я – тем более.
А тут она ещё и из отпуска! Вообще ураган.
Однажды энергичную Мару поставили в смену с флегматичным, спокойным Сергеем, и ночью им пришлось оперировать кошку с пиометрой. Сергей «открыл» кошку и обнаружил, что матка с гноем, которую надо удалить, приросла к мочевому пузырю, как раз там, где впадают ценные мочеточники. Которые если задеть – то можно навсегда выключить почки, что равносильно смерти. И вот он задумался, как грамотно отпрепарировать матку от пузыря, чтобы ничего не повредить: ювелирная работа! Мара на наркозе стояла. Ждала, ждала… Топталась, топталась. Вытягивала шею. И через двадцать секунд мучительного для неё ожидания как завопит:
– ДА РЕЖЬ УЖЕ! РЕЖЬ!
Так и вижу эту картинку!
Всё тогда прошло, кстати, успешно: матку перед удалением удалось разлучить с мочевым пузырём, а затем и с кошкой, которая после операции быстро пошла на поправку.
И вот, вельш. Я, как всегда, начинаю брюзжать, заперевшись в хирургии с атласом… Стрёмно жеж! Мара, вторгаясь в операционную, словно вихрь:
– Так! Соберись!
С грохотом кидает в ванночку с дезраствором нужные инструменты, щедро поливает спиртом столик из нержавейки. Из ящиков стола с оглушительной скоростью появляются предметы, необходимые для интубации, экстренной реанимации, перчатки; гремят ещё тёплые после автоклава биксы со стерильными салфетками.
Методично заталкиваю свои гиперответственность и перфекционизм в глубокие недра психики, и мы забираем собаку на операцию. Технику сшивания мышц я знаю, шовник хороший, – и правда, что волноваться-то? Ну, нерв рядом. Так я же знаю об этом! Коллеги мои по ночам успешно заворот желудка оперируют у крупных собак, а я тут лапу сшить спокойно не могу. С этим надо что-то делать.
Шью долго, старательно. Мара на наркозе, стоит напротив меня, нетерпеливо топчется, стоически молчит. Время тянется. Зафигачиваю в сшитую мышцу блокаду с антибиотиком. Нерв остаётся не увиденным, и это прекрасно. Надеюсь, что всё срастётся, несмотря на то, что рана была инфицирована. В другую дырку вставляю дренаж для промывания – это мои «тараканы», которые долго не приживались в клинике, когда я только пришла. Метод такой. Дренаж Пенроуза называется. Потом как-то все смирились с моим упорным желанием снабжать инфицированные раны дренажами, вместо того, чтобы наглухо зашивать их. Только однажды коллега вызвала меня в коридор для «неприятного разговора», когда я, увлёкшись, запилила дренаж её пациенту. Взбучка была волнительная и интеллигентная: в виде любезностей мы обменялись своими аргументами, старательно не переходя на личности, и с тех пор я уже стараюсь ничьи назначения не корректировать. В конце концов, клиника стала ведущей задолго до моего появления. Но вельшу-то дренажик запилить – святое. Так он быстрее пойдёт на поправку, – в этом моя личная вера. На посошок, назначаю курсом капельницы.
Отпускаем его домой.
…В пять утра раздаётся звонок в дверь, и мы с Марой идём открывать – обе сонные, как осенние мухи.
На пороге – очередная пьяная парочка. Некоторые, очевидно, перед визитом в клинику просто не могут не накатить. Они заходят внутрь, и я вижу в руках у мужчины голубя.
– Он плохо летаэ, – говорит мужчина и выпускает птицу – испуганный голубь начинает вполне себе резво порхать по клинике, ища выход.
Затем он выдаёт щедрую жидкую бомбу, которая плюхается белым пятном прямо по центру смотрового стола.
– Ночью двойной тариф, – автоматически говорю я, прислонившись к косяку и тоскливо думая о том, что сейчас начнётся бомбардировка, которая прибавит нам с Марусей работы. – С птицей можно прийти по записи и днём.
Первая фраза неожиданным образом протрезвляет людей. Мужчина, в прыжке, лихо запуливает в летящего голубя кепкой и этим ловит его. Исчезают они ещё стремительнее.
Жажда написать объявление «отказать в обслуживании без объяснения причин» в разы усиливается.
Как относиться к диким птицам, которых приносят на приём? С мыслями об орнитозе37, конечно же!
* * *
…Вчера Аля выдала:
– Сейчас пришла кошка, которая неделю ест, а неделю не ест.
Ответила ей флегматично:
– Ну, прям как я.
Все, кто был в кабинете, включая хозяев на идущем приеме, принялись хохотать.
Вот я клоун…
Ходила по рынку, выбирала себе шлёпки для работы. Мои старые настолько пообтрепались, что даже бомжи побрезговали бы брать их в руки. Но они пока что единственное, в чём мои ноги не устают, поэтому я для виду прогулялась вдоль рядов и никаких шлёпок не купила. Скоро буду свои скотчем заматывать. Стыдно, зато удобно.
Звонила хозяйка кота с блошиным дерматитом. Сказала, что они затеяли ремонт, сняли полы в квартире, и кот туда залез. Когда он вылез на поверхность – шерсть на его теле шевелилась от изобилия блох, и, вероятно, волосы так же интенсивно зашевелились от ужаса на голове у хозяйки. Вот вам и седьмой этаж, и домофон…
Сказала, что побежала за назначенными препаратами.