Все права защищены. Никакая часть данной книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме без письменного разрешения правообладателя.
© М. Светланин, 2014
© ООО «Написано пером», 2014
Глава 1
– Знаешь, сколько я могу рассказать тебе таких историй? Сколько я их выслушал про бывших мужей или про дружков старых. Одна женщина рассказала, перед тем как лечь со мной в постель, про своего женатого любовника, которого прождала всю молодость. Он приезжал, когда вздумается, видимо, без предупреждений. Он мог появиться в любой момент. И поэтому она ждала его всегда, вечно сидела дома, никуда не ходила с подругами. Огромная женщина метр девяносто. Рядом с ней я чувствовал лёгкую робость и мальчишеский азарт.
– Долго вы с ней?
– Нет. Хватило одного раза.
– Почему?
– Подумал: зачем её травмировать? После третьего раза она станет уверена, что у нас отношения. Начнёт планировать общее будущее, покажет мне семейные фотографии… Знаешь, сколько я посмотрел фотоальбомов?..
– То есть ты думаешь, после первого раза бросил и ты – молодец?
– Ну, не то чтобы… – Воронцов заметно смутился. Вопрос, очевидно, был не из приятных.
– А на самом деле вот что, по крайней мере, мне так объяснили. Я цитирую: «Если мужчина не позвонил на следующий (после первого секса) день, он либо умер, либо ему не понравилось». Таким образом, если бы ты пересёкся со своей высокой бабой ещё пару раз, а затем исчез навсегда, что ж, все мужики – козлы, поматросил и, как водится… то есть всё нормально. А ты что сделал?! Она же осталась уверена, что тебе не понравилось! Иначе говоря, она не нравится мужикам! Одно из самых горьких для женщины разочарований. Добавил комплексов романтичной, пусть крупноватой, даме, способной всю жизнь ждать… ждать чуда.
– А кого это ты процитировал, скажи, пожалуйста?
– Женщину психолога!
– А вы с ней долго?..
– Нет. Также хватило одного раза…
– Вот, то-то.
– При других обстоятельствах я бы сбежал, вообще не притронувшись. Суди сам. Едва войдя в её жилище, я поневоле вспомнил время, когда мы были юношами. Наша жизнь проходила тогда в трущобах деревянных бараков. Жили там, конечно, разные, но большей частью с самого детства пьяные люди. Весёлые и пьяные. Все друг друга знали. Все почти ставили брагу в шифоньере, кто-то торговал по ночам водкой. Воровали друг у друга картошку по ночам прямо с грядки. Дружили. Через общих подруг ребята заражали один другого триппером. Ревновали.
Теперь мало кто остался в живых из той компании. Недавно на очередных похоронах мы встретились вместе. Мы вообще собираемся по большей части на похоронах… Я сидел, разглядывал моих бывших собутыльников, какими они стали за тридцать лет… Ты знаешь, их восковые лица нагнали на меня тоски-печали много больше, чем вид чистенького, в белой сорочке и в галстуке в горошек виновника собрания, лежавшего в гробу. Я его таким, кажется, никогда при жизни не видел. А лицо какое!!! Обычно уставшее от мелких страстишек, от злорадства. А тут смотрю на него: выражение спокойное и, знаешь, даже торжественное.
Машина тронулась. Вершинин пристегнулся ремнём и устроился поудобней. На улице темнело, в открытые окна старенького авто потянуло тёплым ветром, лёгким ароматом сирени. Вершинин вдруг почувствовал прилив тихой радости – наверно, уже несколько лет он не ездил на пассажирском сиденье вот так, чтобы просто прокатиться. Обычно ему много приходилось гонять по городу, жечь бензин по этим вечным пробкам, торопясь и опаздывая. Вечерами же он всегда был дома. Уставший, готовил, потом ужинал в большой комнате за письменным столом, расстелив старую газету. Потом убирал посуду и доставал из верхнего ящика рукописи и авторучку. Или, разлёгшись на диване, читал что-нибудь про набеги кочевников, как они покоряли оседлые народы, без предупреждений нападая на мирное население. Как убивали мужчин, а лучших забирали с собой, чтобы бросать их в бой на передовую на верную гибель. Насиловали женщин, грабили и опять, опять скакали дальше, вперёд огромной, не побеждённой ещё никем армией, владевшей, казалось, целым миром. В крови Вершинина было много азиатской примеси. Читая, он, как ему думалось, всё лучше понимал себя, свой суровый, весьма жестокий нрав, свою хитрость, лукавство и заносчивость…
Так проводил время Вершинин. Но сегодня почему-то всё было иначе и не надо было крутить руль, притормаживать, спешить на зелёный светофор. Вершинин смотрел в густую уже темноту, как в ней загорались цветные огоньки. Старенькая «Волга» мягко покачивала на рессорах, поскрипывая, катила по знакомым улицам. «Хорошо всё-таки иногда побездельничать», – подумал он и от удовольствия тихонько мурлыкнул.
– Вот прямо у всех всё так плохо-преплохо?
Вершинин задумался. Через несколько мгновений его взгляд замер, а на губах появился оттенок улыбки.
– Нет. Пожалуй, есть одно приятное исключение. Была там среди прочих одна пара: она повар, он тоже где-то работает. Работает очень много, сильно устаёт, зарабатывает большие деньги. Раньше, по обыкновению, они с женой пили после работы. Он принесёт водки, она со столовой разных закусок…
– Ну, огурчики, там, уже нарезанные солёные, кусочки сыра, правда, чуть подсохшие с одной стороны…
– Два салата в баночке, один рыбный. Литр рассольника в другой баночке… Не перебивай!.. Как назло, наш герой пьяный становился злым и чуть не каждый раз супруги в былые времена дрались. И хоть жена и научилась мало-мальски отмахиваться, хвататься вовремя за нож, звать на помощь своим хриплым, пропитым голосом, проблема становилась всё ощутимей.
Вершинин замолчал ненадолго, пока машина стояла на перекрёстке. По пешеходной зебре, покачиваясь, прошла молодая подвыпившая женщина. Проводив её взглядом, исполненным цинизма и похоти, он снова продолжил повествование.
– Но вот что такое настоящая семья! Что такое совет да любовь! В один день они сели и обсудили на трезвую голову назревшую проблему. И решение было принято! Зачем, собственно, пить? Станем лучше курить траву! И всё сразу изменилось! Жизнь началась весёлая, никаких драк, скандалов. Появился, не побоюсь этих слов, семейный очаг, символ тепла, уюта и счастья! Маленький такой очаг, в виде огонька папироски, набитой заботливыми руками поварихи.
– И к огоньку этой самой папироски наши супруги спешили теперь каждый вечер… Шли напрямик, проваливаясь по колено в снег февраля, а в октябре перепрыгивали огромные серые лужи, уединялись с ним под навесом старенькой веранды в жаркие июльские выходные… Ясно. Подожди-ка, ты мне, кажется, начал рассказывать про психолога…
– Да?… Даа… Вот я, стало быть, вошёл в её хрущёвскую квартиру… Господи, какой бардак! Грязь не убиралась месяцами, вещи набросаны кучами, посуда – не хочется прикасаться. Я вошёл и почувствовал такой родной запах прокуренного притона. Добавь к этому другой факт – я потом весь измазался её месячными… А так всё начиналось прилично. Кафе, робкие взгляды, от которых перехватывает дыхание, осторожные слова, Фрейд, Веласкес. Диссертация. Зимние сады. Она рассказывала, что ухаживает за тропическими растениями, я представлял, как в декабрьской темноте моя новая подруга открывает стеклянную дверь зимнего сада и красивой длинной ногой ступает в абсолютную и таинственную тишину, наполненную неслышным дыханием магнолий, кипарисов.
– А диссертация?
– Давно уже занимается изучением шизофрении. Кстати, на своих друзьях, преимущественно. Один из них, как я понял, её научный руководитель, даже позвонил как раз во время моего посещения и полчаса нес в трубку ересь. Она только ахать успевала в ответ. Потом вдруг запел! Затянул песню какую-то безумную… Доктор наук, скалолаз…
– Что тут сказать? Нормальная, даже хорошая современная женщина. Работает, зарабатывает, двигает российскую науку, старается организовать личную жизнь. Это всё нелегко. Сумасшедший ритм мегаполиса…
– Сумасшедшие друзья.
– Пусть так, но она всё равно идёт, ни перед чем не останавливается. Ни бытовуха, ни месячные…
– Она мне почти что-то в этом роде и написала в своё оправдание. Хотела выяснить, почему я не звоню: умер или мне не понравилось? Я уж не стал говорить, что она замарашка безумная, написал просто, что мы не подходим друг другу. Она ответила, что может измениться, что это разве проблема, потом спросила: может, тебе парикмахерша нужна или дура продавщица?
– И в самом деле?
– Как знать, очень может быть… Только таких уже, наверно, нет. На них можно посмотреть лишь в чёрно-белых советских фильмах.
– Опять всё плохо?
– Суди сам. Как-то на днях позвонил я ночью по объявлению в газете. Привезли девушку. Лет двадцать. Знаешь, за час волей-неволей разговоришься. Что же выяснилось: работает как раз продавщицей в большом супермаркете. График – сутки через двое. И пришла ей однажды мысль в белокурую голову – два дня что дома-то сидеть?!! Вот она и обратилась в организацию «Весёлые девчата». «Я, говорит, тут зарабатываю нормально и с людьми можно пообщаться…» Я едва не схватился двумя руками за голову от такой простоты и рассудительности. Знаешь, едва сдержался.
– У тебя есть выдержка. Ты, наверно, лишь загадочно улыбнулся едва заметной улыбкой, как Джоконда.
– Ну. А ты говоришь, простую бабу продавщицу. А вот интересно, сколько среди этих девок, студенток дневных отделений наших вузов, будущих врачих или преподавательниц?..
– Да, я тоже заметил, даже как таксист, новое какое-то поколение пошло…
– В чём новизна?
– Универсальное какое-то. Сядет паренёк, с виду вроде хулиганистый, вороватый. Разговоришься, точно: всё по фене, с интонациями блатными. Едешь, слушаешь, нет, работяга обычный, оказывается. Приехал из Невьянска, тут строит что-то. Там у него жена с ребёнком, тут тоже есть у кого остановиться. Пацану лет 25, весь тёртый такой, стреляный. Слушаешь дальше – нет, вор всё-таки. Предложит тебе плиточки кафельной недорого, штучного паркета, даже унитаз! Я подумал тогда: раньше тоже, конечно, воровали, но первому встречному этим не хвастались. Раньше этого в общем даже стеснялись, а теперь этим гордятся… Вот что важно. Или девчонок двух посадишь. В машине запахнет духами, пудрой французской. Студентки, вроде, даже филологи. Про сессию говорят. Едем, они про меня забудут, про лето разговорятся, про отдых, понеслось: «в натуре, лох вологодский» – про дружка своего курортного… Наверно, правда, все они по ночам в выездных борделях подрабатывают. Учёба теперь платная, за общагу отдай… В общем, новое какое-то поколение, универсальное…
– Может, придумают новое что?
– Может… Кстати, смотрел тут, надо было, на одном сайте фонтаны, как раз подумал: ну ни хрена нового. Всё те же дельфины по трое со струями изо рта, писающий мальчик, тетка с кувшином… За двадцать веков могли бы хоть что-то придумать, а?
– Писающую девочку, например?!
– Писающую студентку! Она бежала, торопилась на экзамен и тут поняла: не добежит! Присела. Раннее утро. У студентки сосредоточенное лицо. Она старается представить себе, о чём её будет спрашивать преподаватель, но разве это легко сделать?! В голове всё еще не смолкают другие вопросы, те, что задавали всю ночь её капризные, неугомонные клиенты…
– Тогда чтобы в мраморе и водах наших фонтанов отразилось всё новое поколение целиком, поставим ещё один. Он называется «Пацаны». Их двое. Один парень вдруг потерял равновесие, его сильно качнуло, из полуторалитровой бутылки полилось пиво. Чтобы не упасть, правой рукой юноша машинально оперся о поясницу второго парня. Тот склонился и, упираясь руками в оградку каслинского литья, блюёт на чугунные завитки…
– И мы, старшее поколение, очень, очень надеемся, что это он случайно опёрся о задницу приятеля…
– И что это совсем не они шли давеча гей-парадом по улицам нашего стихшего, ошеломленного города.
Два писателя, два старых друга, таких давнишних, что никто теперь не вспомнил бы, когда же они впервые разговорились. Жизнь когда-то развела этих двух, расселила по разным городам. Потом, через десяток лет, вдруг снова свела в том же доме, в том же старом дворе.
Было о чём поговорить.
Те десять лет, что они не виделись, были периодом с тридцати до сорока. А в это время человеку много что приходится понять и почувствовать. Например, что первая молодость уже прошла и ты стал другим, совсем другим каким-то человеком. Не таким, каким привык себя чувствовать. Приходится много и мучительно учиться добывать свой хлеб, сталкиваясь на каждом шагу со своими болезнями и слабостями, с изъянами души и ума. Держаться, всё равно гнуть свою линию и так становиться чуть-чуть опытней и сильней. В эти десять лет приходится также понять, что жизнь кончится. Сколько бы ни осталось, всё равно эти годы пройдут, так же, как промчались первые сорок лет, или ещё быстрей.
Конечно, бывает по-разному, но с нашими героями произошло именно так. И вот ещё что, эти двое, впрочем, как и многие из их поколения, выросшего в Советской России, теперь никак не могли ни понять, ни принять Россию новую. Воронцов как-то сказал: «Я как будто попал за границу, и очень мне хочется домой».
Встречались часто. За кружкой пива, не без этого, вспоминали ребят, какими они были тогда. Рассказывали, как потом у общих друзей сложилась жизнь, и историям этим не было конца. Так можно было провести целую вечность за воспоминаниями (и за светлым пивом), но всё-таки писательское начало постепенно стало брать верх над сантиментами и болтовнёй. Однажды наши герои решили вместе написать стихотворение. Получилось вот что:
Пойду. Теперь как раз волшебный вид,
Там новый снег на улице горит,
Искрится. Чистый. Вечный и простой.
И душу греет дивной красотой.
(Как изменилась жизнь за тыщу лет!
Остался прежним только Солнца свет,
Лишь облаков невозмутимый вид,
Да так же снег под каблуком хрустит).
Одежду пёструю возьму и твёрдым шагом
Отправлюсь на пустырь, отдам бродягам.
И пусть цветное, пёстрое тряпьё
Украсит чуть их дикое житьё.
Сам стану в строгие одежды одеваться.
Куда-то в них пойти, куда податься?..
Где щегольнуть красотами обнов?
На кладбище, проведав пацанов?
В бандитском кабаке, в табачном дыме,
С приятелями злыми и седыми?..
Выходит, некуда. А жизнь зачем зовёт
И под руку толкает сделать ход
Из сумерек моих на белый свет,
Ведь биты все поля и хода нет?
С каким из королей в поход пойти?
Когда тобой пожертвуют в пути?
У края вдруг какой фигурой стать?
В которой клетке срок докоротать?
– Что-то многовато вопросительных знаков… Может, лучше повесть напишем, а? – после прочтения поинтересовался Вершинин.