Глава 3. Что дороже денег?
Если уж что-то нельзя купить, то попытаться продать всегда можно.
Телефон надрывался, как пожарная сирена. С трудом разлепив глаза, Витька приподнялся на локте и потянулся к трубке. Голова ничего не соображала и гудела так, будто под черепом проходил концерт хард-рок группы. В комнату заглянула бабка Поля:
– Витюша, телефон звонит…
Он махнул на неё рукой, чтобы сбрызнула, а сам прогундел в трубку севшим голосом:
– Алё-ё…
– Привет, лошок! – раздался чей-то бодрый голос, – не узнал?
– Не-ет, – Витька пытался в памяти восстановить последние события, но прошлое и настоящее смешивались. Ему казалось, что вчера он участвовал в гонке и влетел в отбойник.
– Тогда точно разбогатею! – довольно констатировал голос, – Я звоню, чтобы напомнить. Ты вчера проигрался в карты, и я дал тебе сроку неделю, чтобы собрать сорок три косаря зелёных. Это твой полный долг, учитывая три косаря для Серёги. Время пошло. Через неделю включается счётчик, один процент за сутки. Бегать от меня не советую, догоню и отшлёпаю. Сечёшь?
– Секу, – ответил Витька, с ужасом припоминая вчерашние события.
В трубке раздались короткие гудки. Часы показывали восемь вечера – выходит, он проспал весь день! Как он очутился дома? Когда успел проиграть в карты такую огромную сумму? И главное – КАК он умудрился это сделать?
Витька стукнул себя ладонью по лбу и закрыл руками лицо. Значит, он опять нажрался и наделал глупостей. Так он и знал, что когда-нибудь всё этим закончится! И вот нашёлся умный человек, воспользовавшийся Витькиной слабостью! Сколько раз он твердил себе, будучи трезвым, – не пей, козёл, не пей! У тебя башка не работает, когда ты пьян! А вчера… Наверно, он старался не пить… Витька вспомнил, с чего всё началось – велосипедист украл конверт с баксами. Затем вечеринка, а затем… Провал. Вечеринка… И в памяти всплыл образ той, которая… которая… Витька не мог понять, что она вообще такого сделала, чтобы засесть в его сознании и вытеснить оттуда почти всё остальное. Теперь он никогда её не увидит… Она уже знает, что он – лох, и должен её дружку дикую сумму. Господи, он потерял её…
И Витька заплакал. Щемящее чувство собственной вины, сдобренное едкой жалостью к себе же и замешанное на осознании беспомощности и отчаяния, заставляло литься слёзы бурными потоками.
Взять себя в руки удалось только после того, как он принял холодный душ и напился изподкрановки. Похмеляться не стоит – и Витька поставил на газ джезву с кофе. Пусть он лох, но он не размазня. Он столько всего пережил за четверть века, что иному и на жизнь не хватит! Тем паче, что ему некого винить в собственной глупости. А раз так, то жалеть себя – последнее и гнуснейшее дело. Тем паче, что есть Она. Олеська… И он должен показать, что достоин её. Чтобы она сказала: «Молодец, Витька! Ты уделал этого тупого громилу Штефа, и поэтому я…»
Витька захотел тотчас же пообещать ей это: он из кожи вон вылезет, но придумает выход из ситуации. Ведь совсем не обязательно отдавать деньги, ведь можно…
Телефон Олеси был коряво нацарапан в его драном блокноте. В какой-то момент, видимо, он узнал его вчера то ли у Костика, то ли у самой Олеси. Витька, не обращая внимания на захлёбывающуюся джезву и на выползшую из норы бабку, принялся накручивать телефонный диск…
В трубке что-то щёлкнуло, и неожиданно Витька услышал одновременно мужские голоса и фоном – короткие гудки. Надо бы перезвонить, хотя и так ясно, что у Олеси занято. Такое уже бывало – однажды, ещё живя в Литве, он болтал с приятелем, и в разговор вклинилась наглая девица, причём без всяких помех. Тогда они долго прикалывались друг над другом, разговаривая втроём. Вообще, Витька удивлялся тому, что, например, слышимость из Англии была гораздо лучше, чем из соседнего московского района…
Сейчас эти мужики не собирались вешать свои трубки, а значит, они не слышали «левых» гудков. Из любопытства Витька прислушался к их беседе:
– … этого не может быть, потому что я сам видел, как всё загрузили, – говорил, явно оправдываясь, бас, – и в аэропорте не могли ничего перепутать. Не первый же раз работаем!
– Дело дерьмо, Бегемот, – отвечал резкий, даже наглый, голос, – ты принял от меня товар, а сам перепутал и отправил Сайленсу пустую тару…
Витька вздрогнул. Уж больно знакомой показалась иностранная фамилия, произнесённая неизвестным. Случайность или нет? Пока Витька напрягался, пытаясь вспомнить, несколько фраз он прослушал.
– … отвечаю за свои слова! Я лично отдал водителю накладную, где было написано «Шереметьево». Перед вылетом был контрольный звонок – товар загружен в самолёт. Моей вины нет – ошибка могла произойти уже в Антверпене. Пусть Сайленс хорошенько проверит…
Витька вспомнил. Антверпен – Бельгия – Зольдер. Гонщик выступал такой, с фамилией Сайленс! Тогда они боролись за Кубок и после того, как Витька разбился, Сайленс и взял его! Но странное совпадение, однако! Оно заинтриговало Витьку, и он решил дослушать беседу двух дельцов до конца, несмотря на мешающие это делать гудки.
– … коробки. На них была буква «Б», это твоя пометка? Он выпотрошил их все – и пусто. Так что товар исчез здесь, Бегемот. К Сайленсу пришло фуфло. И я хочу тебя спросить: где товар?
Тот, кого называли Бегемот, долго молчал. Вообще, забавная кличка, подумал Витька. Остроумная. В отличие от дебильной «Штеф».
– Хорошо, я разберусь, – наконец, неуверенно ответил Бегемот.
– Это несерьёзно. Речь идёт о трёх лимонах, дорогой.
– Что ты хочешь, Мамон? – потерял терпение Бегемот.
– Пока товар не найдётся, это твой долг мне и Сайленсу. Мне в первую очередь, потому что товар мой. К тому же… я точно знаю, что ты присвоил партию себе.
– В таком случае я бы уже слинял, – отпарировал Бегемот.
– Нет, дорогой, – усмехнулся Мамон, – ты не идиот. Твоё бегство было бы прямым доказательством твоей вины. Теперь ты хочешь перевести стрелки на кого-то другого, а самому выйти чистеньким. Я даже уверен, что твой «козлик» уже зреет. Поэтому кончай елдонить мозги и слушай сюда: спасти тебя может только товар. Даже бабки, которые, я знаю, у тебя есть, не помогут. Товар, вот единственная твоя возможность отмыться. Этот пункт понятен?
– Иначе? – похоже, Бегемот взял себя в руки.
– Лучше не думай об этом. Скоро будет очередная партия, и если Сайленс её не получит… Не пытайся меня обмануть, Бегемот, потому что мёртвому деньги ни к чему.
– Я могу поклясться, что…
– Больше так не будешь? – зло перебил Мамон, – так вот, заруби на своём носу, что ты от меня не убежишь. Я тебя достану даже в гробу, понял? И в твою смерть я не поверю, если сам не вышибу тебе мозги. Это ты тоже учти. А есть ещё Сайленс, и если он решит, что найдёт себе других поставщиков, я тебя и твою семью по кусочку изжарю на костре.
– Я п-понял… – испуганно пробормотал Бегемот.
Разговор завершился, и Витька ещё несколько секунд слушал гудки, а затем медленно опустил трубку на аппарат. Прежде чем всё-таки позвонить Олесе, он прикинул, какие имеет в наличии варианты действий. Первый – раздобыть где-то деньги и отдать Штефу. Где – вопрос самый сложный, но уже следующий по списку. Второй вариант – спрятаться, лечь на дно, а значит, как говорят уголовники, заделаться фуфлыжником и не вернуть долг. Тогда придётся всю жизнь трястись за свою шкуру, но это уже следствие. И третий вариант – решить проблему кардинально, то есть избавиться от людей, создавших её. Либо убить Штефа, либо покончить с собой. Теоретически – самый лучший из вариантов, но Витька был уверен, что Штеф подстраховался – написал бумаженцию, и в случае его смерти долг Витьки перейдёт, например, к этому Сергею. Или к Олесе. Значит, надо будет найти такую бумагу и уничтожить её.
Даже в теории всё выглядело весьма неутешительно. Чего уж говорить о практике! Витька ещё раз набрал номер Олеси, и на этот раз успешно дозвонился. Но какой-то подростковый голос прокричал, что Олеся ушла на день рождения и будет поздно вечером. Тогда Витька позвонил Костику, который моментально поднял трубку. Быстро выяснилось, что Костик сам вчера набульбенился не хуже и что ушёл тогда, когда Витька ещё оставался. На вопрос «Играл ли я в карты?» Витька услышал утвердительный ответ, что «если ты играл, то явно не при мне». Костик также подтвердил историю про велосипедиста, поскольку верил Витьке и посоветовал найти вора и выбить из него деньги.
Если бы разговор шёл только о трёх тысячах, то, может, совет приятеля имел бы смысл. Скорее всего, свидетелей того, как он по причине дурной головы профукал сорок тысяч долларов, не найдётся. Штеф – вот единственный свидетель! Он наверняка и предложил отыграть те три тысячи! Будь Витька в своём уме, разве бы он согласился на такое?!
Бросив трубку, Витька выругался. Где он возьмёт такие деньги? Его НЗ, то бишь последние сбережения, равны тысяче семистам долларам. Если даже продать всё самое ценное, вплоть до «москвича», вряд ли наберётся больше четырёх-пяти тысяч. А бабка ни за что не позволит продавать древние драгоценности и антикварные вещицы, которыми была забита её квартира. Значит, чтобы спасти шкуру, Витьке придётся продавать это в тайне от бабки. Чем это чревато? Когда всё вскроется, бабка наверняка заявит в милицию. Подумает ли она на внука? Вряд ли, но вот следователь, допросив его, наверняка что-то заподозрит. Потом допросят его приятелей – Костика, например. Вскроется история с долгом, и всё. Мотив – налицо.
Рассуждая так, Витька хотел логично отбросить все варианты, чтобы убедиться в том, что есть только один – рискованный, но возможно, единственный спасающий его. Этот вариант пришёл к нему в голову совсем недавно – после неудачного звонка Олесе.
Итак, достать деньги будет проблематично, и придётся либо воровать, либо занимать у каких-нибудь старых папиных знакомых. Или бросаться в ноги дяде Джиму. Но кто сказал, что задолжать им – лучше, чем Штефу? Всё равно придётся отдавать, а работая бутербродом, он никогда не накопит такую сумму. Придётся батрачить на кого-то за счёт долга, а может, под угрозой расправы или счётчика соглашаться на сомнительные афёры типа «постоять на шухере» или «отвезти пакетик по адресу». Витька совсем не знал, чем занимаются всякие там троюродные тётки или шахматные друзья отца. И кроме как у дяди Джима, ни у кого не может оказаться более менее крупных денег, к тому же, никто не согласится давать их в долг даже под расписку. Придётся, например, закладывать бабкину квартиру. Кошмар…
Единственный, кто может помочь, это дядя Джим. Для него сорок три тысячи долларов – реальная сумма. Но вот захочет ли? Ведь тоже не факт. Племянника он, откровенно говоря, недолюбливает. Тётя Диана, сестра Витькиного отца, относится к Витьке получше, но в семье Пересов права голоса почти никогда не имеет. «Раскрутить мужа на деньги» вряд ли сможет. Короче говоря, надеяться на дядю – почти безнадёжно. Но если Витькин супервариант прогорит, то первое, что он сделает – позвонит в Англию.
Ложиться на дно Витька совсем не хотел. Он понимал, что этот вариант – не выход, потому что спровоцирует Штефа на решительные действия, а Олесю убедит в трусости. Поэтому самый смелый способ решить проблему – захватить Штефа живьём, и под пытками выбить из него бумажку. А затем…
Штеф будет ползать на карачках, целовать ему ноги и умолять пощадить. Штеф простит ему долги, напишет расписку, покается во всех совершённых злодеяниях. Он также подпишется под тем, что не имеет больше никаких прав на Олесю. А Олеся будет умолять Витьку пожалеть Штефа, будет клясться, что отныне и навеки принадлежит только Витьке и никому более. Но Витька только посмеётся, возьмёт топор и снесёт Штефу голову. Олеся заплачет, Витька обнимет её, успокоит, а потом она скажет: «Какой же ты смелый и сильный! Ты избавил этот мир от негодяя и подонка, который причинил боль и страдания стольким невинным людям! Я горжусь тобой, Витя, ты самый храбрый и справедливый, ты самый… и самый… Я люблю тебя…»
Какой пафос! Представив всё это, Витька воспрянул духом и раздвинул плечи. Что ж, если дядя Джим откажет…
Витька пошёл пить кофе и приводить себя в порядок. А с одиннадцати вечера он начал названивать Олесе. Со Штефом нужно встретиться как можно быстрее. В половине первого ночи недовольный уставший голос, ставший для сердца Витьки самой чудесной мелодией на свете, ответил:
– Да, я слушаю вас исключительно внимательно…
– Это я, Витька. Помнишь, я был у тебя вчера?
– А-а-а, – Олеся совсем не обрадовалась, – ну привет, Витька, который был у меня вчера.
– Ничего, что так поздно? У меня срочное дело.
– Мне завтра рано на работу, я очень устала. Что за дело, говори, только побыстрей.
– Мне нужен телефон Штефа. У тебя наверно он есть?
– А-а-а, – снова протянула Олеся, – ну пиши…
Витька быстро записал и перед тем, как проститься, сказал:
– Как только я разберусь с ним, мы с тобой куда-нибудь забуримся. Я никогда не забуду, как мы с тобой вчера…
– Что мы с тобой вчера? – немного оживилась Олеся.
– Ну, танцевали, по-моему. Ну, и познакомились, конечно.
– Сперва танцевали, потом познакомились? Забавный ты, Витька. Ладно, ты извини, но меня ноги не держат. Пока.
Вроде, она повеселела под конец, подумал он. Это хорошо, это очень хорошо… Теперь – Штеф. Его, видать, звоночек-то разбудил, но Штеф был крайне вежлив в своём «Алло».
– Это я. Узнал? – подавляя волнение и дрожь в руках, старался быть уверенным Витька.
– А…лошок… Ты что ль? Чего, урожай «фисташек» собрал?
– У меня есть деловое предложение, – сказал Витька, – нам надо встретиться и поговорить.
– Хорошо, – Штеф не стал его подкалывать, а тут же согласился, – в девять утра около Достоевского.
– Я плохо знаю Москву, – признался Витька.
– Заодно просветишься. Ну, давай, братан, бывай.
Штеф чересчур ласков с ним. Это плохо, это просто отвратительно, подумал Витька.