© Евгений Хацкельсон, 2016
© Ольга Несмелова, иллюстрации, 2016
© Марина Евтушенко, иллюстрации, 2016
ISBN 978-5-4474-7925-1
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Последний сеанс
Второй чемпион мира по шахматам Эммануил Ласкер
Напряженный и жаркий день в Бостоне близился к завершению. В большом зале шахматного клуба прямоугольником стояли сорок шахматных столов, за которыми сидели любители разных возрастов и оттенков кожи, а внутри прямоугольника вдоль столов неторопливо расхаживал пожилой седовласый человек небольшого роста с большим крючковатым носом и седыми усами. Он был в черных брюках и светлой рубашке с короткими рукавами. В руках у него была неизменная гаванская сигара, он периодически подносил ее ко рту и выпускал вверх клубы густого ароматного дыма. Любители не жаловались: все знали, что экс-чемпион мира по шахматам Эммануил Ласкер никогда не расстается со своими любимыми сигарами. Это одна из его особенностей и знаменитых причуд. Но разве ароматный дым сигары может воспрепятствовать истинному ценителю шахмат в его намерении увидеть вблизи самого великого Ласкера? И не только увидеть, но и сразиться с ним за шахматной доской? Проиграть ему не зазорно, а если вдруг, чем черт не шутит, удастся свести партию вничью, то потом можно будет как-нибудь в компании небрежно сказать: «Да, было дело летом сорок первого, сыграл я партию в Бостоне вничью с Ласкером. Неплохо еще играл старик, а ведь семьдесят два года уже ему было!»
Потрясающее можно произвести впечатление сообщением о своей ничьей, а тем более победе над самим Ласкером. А можно ли выиграть у шахматиста такого класса в сеансе одновременной игры? В принципе можно. Все великие шахматисты проигрывали отдельные партии в сеансах с рядовыми любителями этой игры, древней и мудрой, как сама жизнь. В этом нет ничего удивительного, ведь сеанс на тридцати-сорока досках при кажущейся внешней простоте очень утомителен для любого мастера. Мозг вынужден мгновенно переключаться с одной позиции на другую, постоянно просчитывать варианты и восстанавливать свои планы и замыслы по каждой партии. Но ведь мало этого, такие сеансы создают еще и большую физическую нагрузку для гроссмейстера. Сколько надо сделать шагов, чтобы обойти круг один раз, сколько наклонов, сколько взмахов руки?
Именно на такую тему и размышлял в этот момент Эммануил Ласкер, вспоминая, как замечательный советский мастер Николай Рюмин, талантливый шахматист и очень больной человек, жаловался ему, что труднее всего ему даются во время сеансов эти бесконечные наклоны и движения рук над доской. А, в самом деле, сколько в среднем раз приходится мастеру сделать наклонов и движений рук? Если всего 40 досок, а в одной партии в среднем пятьдесят ходов, то получается, что примерно две тысячи. Немало. И это еще без учета постоянного перемещения от столика к столику. Так рассуждал сам с собой Ласкер, делая ходы почти автоматически. Ведь, разыгрывая дебюты, особенно думать не надо. За тебя работает теория, дама хоть и подслеповатая, как выразился однажды известный шутник Савелий Тартаковер, но вполне благоразумная и в большинстве случаев очень надежная. Если любитель знает, как надо играть тот или иной дебют, то он и разыгрывается. Ну, а если нет, то первая же ошибка безнадежно ухудшит его положение, и он очень быстро проиграет мастеру без малейших усилий со стороны последнего. Вот как раз тот случай! – отметил Ласкер, забирая выигранного им черного слона на девятнадцатой доске. Его противник имел весьма приблизительное представление о славянской защите, и партия была уже практически выиграна.
Так что теория – это большой помощник для любого гроссмейстера, – продолжал рассуждать сам с собой экс-чемпион мира, – но, к сожалению, она не помогает выдерживать физические нагрузки. Недаром действующий чемпион мира Александр Алехин так любит давать сеансы вслепую. Хитрец! Ведь при этом ему не нужно ходить по кругу и самому передвигать фигуры. Ласкер даже тихонько засмеялся в свои пышные усы от этой шутки, которая так неожиданно пришла ему в голову. На самом деле всем известно, что сеанс одновременной игры вслепую на порядок сложнее, чем обычный. Обычному человеку даже одна партия вслепую кажется фантастическим трюком. Чего уж там говорить про сеанс! Из современных гроссмейстеров такое иногда проделывали Капабланка, Рети, Нимцович, сам Ласкер, но сеансы вслепую игрались ими не более чем на трех-четырех досках. Алехин – другое дело. Этот шахматный кудесник способен вести бой вслепую на нескольких десятках досок, и он это делал с ранней юности. Тут нужен особый дар, особое устройство мозга. И свой дар Алехин активно использовал тогда, когда ему нужно было убедить меценатов развязать свои тугие кошельки и дать деньги на матч с Капабланкой. Сам же Ласкер и посоветовал в далеком 1924-ом году упорному претенденту на шахматный престол провести побольше таких сеансов, чтобы убедить весь шахматный мир в своей гениальности.
– В наше время главное – это реклама, – сказал он тогда русскому шахматисту, – если ее не хотят Вам делать другие, делайте ее себе сами.
Алехин последовал совету своего мудрого наставника и провел множество сеансов вслепую, выпустил сборник ста своих лучших партий, в которых он проводил самые головоломные комбинации. В 1925 году Алехин взял первые призы в крупнейших турнирах, и, наконец, в 1927 году в Буэнос-Айресе отобрал шахматную корону у Капабланки. Это был матч века! Ласкер помнил, как он проходил, каждую партию он внимательно разбирал в Берлине и предсказал победу русскому гроссмейстеру задолго до того, как в нее поверили другие. Еще бы! Ведь Хосе Рауль Капабланка считался непобедимым. Шахматная машина, чемпион всех времен… Какими только эпитетами не награждали в прессе гениального кубинца после того, как в 1921 году он с сухим счетом 4:0 разгромил в Гаване самого Эммануила Ласкера, занимавшего шахматный трон целых двадцать семь лет.
Ласкер склонился над очередной доской и почувствовал, что у него закружилась голова. На несколько мгновений фигуры и пешки слились у него перед глазами в причудливый черно-белый хоровод. Экс-чемпион мира прикрыл глаза и сделал вид, что размышляет над позицией. Нельзя, чтобы заметили, что ему стало плохо. Доложат Марте, она всполошится, поведет его к врачу, тот запретит выступать с сеансами, а им сейчас очень нужны деньги. Кто бы мог подумать, что в 72 года ему придется в поте лица своего на чужбине зарабатывать деньги буквально на пропитание! Ласкер вздохнул. Головокружение прошло, и он быстро оценил позицию на двадцать девятой доске. Она обострялась и грозила неприятностями. Противник играл очень хорошо. Пожалуй, надо разменять ферзей, а там видно будет. Забрав черного ферзя, он двинулся дальше.
Двадцать семь лет на шахматном троне, – продолжал размышлять Ласкер, делая ходы на следующих досках, – это рекорд, который вряд ли будет когда-нибудь побит. А многие ли знают, какая это тяжелая ноша – шахматная корона? Тяжело голове, носящей корону. Так, кажется, звучит русская поговорка. Прибавляют еще, что корону теряют вместе с головой. Метко сказано. Шахматную корону, конечно, вместе с головой не теряют, но в остальном все верно. Чемпион мира – объект для постоянных атак со стороны честолюбивых претендентов. Все эти письма с требованиями и туманными намеками, вызовы на матчи, скандалы, каверзные вопросы корреспондентов, надоедливое внимание прессы. В каждом турнире к игре с тобой участники готовятся особенно тщательно, настраиваются на бескомпромиссную и рискованную борьбу на выигрыш. Ведь проиграть чемпиону миру не зазорно, а выиграть у него хотя бы рядовую партию – мечта каждого профессионального шахматиста. Отобрать же у вельтмейстера шахматный трон – заветная мечта каждого гроссмейстера, а защищать этот трон с годами становится все сложнее и сложнее. Недаром он, Ласкер, отказался предпринимать что-либо для организации матча-реванша с Капабланкой, хотя имел полное на это право. У него уже не было на это ни желания, ни сил. После страшного поражения в Гаване экс-чемпион мира на два года заперся в Берлине подобно тому, как линкор, получив в бою тяжелые пробоины, уходит в гавань для капитального ремонта в тихом доке вдали от морских сражений. В тихой берлинской гавани он посвятил все свое время занятиям философией и математикой. Да мало ли найдется занятий для Эммануила Ласкера – доктора философии и математики, талантливого изобретателя и даже драматурга, чью пьесу играли в берлинском театре?
Талант очень часто многогранен, а его обладатель не хочет заниматься в жизни чем-то одним и достигает успеха в самых разных областях. Как тут не вспомнить гениального художника и изобретателя Леонардо да Винчи или русского композитора Бородина, который был одновременно крупным ученым-химиком. Вот и Ласкера нельзя назвать профессиональным шахматистом в полном смысле этого слова, несмотря на то, что он посвятил этой великой игре лучшие годы своей жизни. Она – его страсть, но его всегда интересовали не только шахматы. Кроме того, во времена его молодости назвать себя профессионалом в шахматах было в некоторой степени моветоном, это звучало примерно, как профессиональный игрок в покер или в преферанс. Не возбраняется вроде бы, но не очень прилично. Другое дело – математик, играющий в шахматы. Вот он и был математиком, писателем, философом и негоциантом. Эммануил даже как будто немного стеснялся своей юношеской страсти. Именно этим объяснялось то, что во время своей встречи с Альбертом Эйнштейном в Нью-Йорке он сказал ему, что… не любит шахматы. Конечно, он слукавил. Но ему было просто неловко признаваться гениальному физику, открывающему законы мироздания, в своей любви к игре, пусть древней, популярной и мудрой, но все же к игре или, если угодно, спорту. Разве можно сравнить теорию относительности и спорт? Поэтому он предпочел обсуждать свои математические идеи и проблемы современной физики, а на вопросы о шахматах небрежно отмахивался. Шахматы? Да, играл в свое время, и сейчас дает сеансы, но вряд ли стоит об этом говорить. Но Эйнштейн видел в своем знаменитом собеседнике именно шахматного гения, которым он восхищался с юности и поэтому страшно удивился его словам. Ласкер видел его недоумение, но предпочел ничего не объяснять.
Та же история и с Капабланкой: кубинский гроссмейстер был дипломатом, коммерсантом и просто «светским львом», сводящим с ума первых красавиц мира. На встречах в Москве с наркомом Крыленко он уговаривал его посодействовать закупкам кубинского сахара!
Одним из первых людей, кто не постеснялся сделать шахматы своей профессией, был Михаил Чигорин. Русский виртуоз всерьез увлекся шахматами довольно поздно – в 23 года, а уже через 12 лет он бросил службу в петербургской полиции и посвятил себя целиком шахматному искусству. Невероятно популярный как у себя на Родине, так и во всем мире, он был наиболее ярким представителем старой, «романтической» школы шахмат, вызов которой бросил основатель теории позиционной игры великий Стейниц.
Михаил Чигорин
На размышления о Чигорине его натолкнула позиция на тринадцатой доске, таившая в себе глубокие комбинационные возможности для белых с жертвой ладьи. Противник, конечно же, примет жертву, и тогда через пять ходов он неизбежно попадает в безвыходное положение. Ласкер сделал нужный ход и, не обращая внимания на изумленного неожиданной жертвой игрока, пошел дальше.
Так вот, Чигорин пришёлся по душе любителям шахмат всего мира за его яркий атакующий комбинационный стиль с эффектными жертвами и хитроумными ловушками. Он любил играть фигурами и недооценивал значение пешек. Но еще в восемнадцатом веке великий француз Франсуа Филидор назвал пешки душой позиции, а затем Вильгельм Стейниц в противовес адептам «старой» школы, взял за основу своей позиционной теории идеи Филидора. Стейниц и сам был когда-то романтиком, стремящимся к атаке любой ценой, жертвующим фигуры ради атаки, но потом он отказался от «авантюрной и рискованной» игры и провозгласил принципы «новой» школы, основанные на учении о сильных и слабых пешках, постепенном накоплении позиционного преимущества, важности контроля над открытыми линиями. Стейниц ввел в моду закрытые начала, в которых нет возможности с первых ходов начинать атаку. Вслед за ним практически все крупные шахматисты отказались от открытых начал и гамбитов, которые по определению связаны с жертвой фигур ради захвата инициативы. Подобно тому, как пулеметы загнали армии воюющих стран в окопы и траншеи, сделав невозможными эффектные рейды кавалерии в тыл противника, так и развитие позиционной техники игры привело к поражению сторонников романтической школы, приверженцев эффектных жертв и красивых комбинаций. Но среди них в тот момент остался выдающийся мастер, который по-прежнему разыгрывал открытые начала и стремился к острой комбинационной борьбе. Это был Михаил Чигорин. Он дважды бросал вызов Стейницу и оба раза проиграл, хотя во втором матче вполне мог одержать победу. Так или иначе, чемпионом мира Михаил Чигорин не стал, но обогатил теорию шахмат своими дебютными идеями, а его влияние на развитие шахматного искусства ощущается до сих пор. Было ли его поражение в многолетней борьбе за шахматную корону поражением самой идеи комбинационной борьбы. Нет! Наследником Чигорина стал русский гений Александр Алехин, который также открыто объявил себя профессиональным шахматистом, да и Ефим Боголюбов, кажется, писал, что чувствует неразрывную связь своей игры с игрой Чигорина.
К этому моменту Эммануил снова сделал полный круг и вновь оказался у тринадцатой доски. Противник, как и ожидалось, принял жертву ладьи и теперь его король подвергнется неотразимой атаке белого ферзя. Сделав ход, Ласкер вернулся к своим мыслям.
После поражения, нанесенного ему Капабланкой, экс-чемпион мира на некоторое время стал добровольным затворником в Берлине, посвятив себя философии, литературе и математике. Так же, как и в дни триумфов, в эти тихие дни рядом с ним была верная и любящая Марта. Она ничего не понимала ни в шахматах, ни в математике, но зато прекрасно изучила своего Эммануила, которому была верным другом, адъютантом, любовницей и помощницей долгие годы. Милая, милая Марта. Единственная женщина в его жизни, но зато, какая женщина! Он встретил ее, будучи еще молодым человеком, но уже чемпионом мира и профессором математики, когда пришел в гости к своим знакомым. Было это в 1902 году. Марта не была красавицей в общепринятом понимании: маленькая черноволосая женщина с добрым приветливым взглядом и мягкими движениями. Ласкеру тогда показалось, что она одним своим присутствием создает уют и спокойствие в любом месте, где находится. Весь вечер молодой профессор молча любовался ею, а когда пришло время расставания, набрался храбрости и попросил поразившую его женщину о встрече. Тут-то и выяснилось, что Марта замужем, но муж ее уже давно парализован, и она преданно ухаживает за ним.
– Приходите к нам к чаю в понедельник, – сказала она ему.
И он пришел к ним в ближайший понедельник, а потом приходил во все последующие понедельники. И казалось, никакая сила не заставит его отказаться от этих еженедельных визитов. Муж Марты, владелец фабрики музыкальных инструментов Эмиль Кон, конечно же, понимал причину этих визитов. Он видел, как его жена и Эммануил смотрят друг на друга, но нисколько не препятствовал их общению и, пожалуй, был даже рад, что его добродетельная супруга не останется после его смерти одинокой. С Эммануилом они были добрыми друзьями. Вскоре Марта стала для Ласкера самым близким человеком, но еще долгих восемь лет ему пришлось ждать ее свободы, прежде чем они могли узаконить свои отношения и обвенчаться в церкви, лишь только закончился ее траур по покойному мужу. Марта происходила из семьи еврейских банкиров, а по материнской линии была внучкой выдающегося композитора Джакомо Мейербера. Они с Мартой были созданы друг для друга. Как же он был счастлив, когда они поженились! С тех пор Марта была с ним почти постоянно, его преданный помощник, любовь всей его жизни, его ангел-хранитель. Как преданно она заботилась о нем! Все шахматисты, собравшиеся в 1925 году на шедшем из Хельсинки в Гамбург пароходе «Кливленд», помнили про чемоданчик Ласкера, который его жена заполнила картонными сотами, в каждой из которых лежало одно яйцо с датой, когда его нужно съесть и трогательной надписью «Помни о Марте».
Эммануил, задумавшись о жене, надолго остановился у тридцать первой доски и улыбнулся. Каждый раз, когда он вспоминал про жену, на лице у него появлялась улыбка. Противник внимательно посмотрел экс-чемпиону мира в лицо, потом на позицию, пытаясь понять, что означает эта улыбка. Что он задумал? Неужели жертву слона? Ласкер, заметив его взгляд, спохватился, оценил позицию, но резкого усиления своей игры не нашел и сделал безразличный ход ладьей, предоставляя противнику самостоятельно сделать ошибку, в результате которой он проиграет партию.
Большинство партий выдающимися мастерами выигрывается в результате ошибок и просчетов более слабых противников. «Искусство мастера – всего лишь пробный камень несовершенства других», – так однажды сказал Алехин. И он был абсолютно прав. Ошибки, «зевки», элементарные просчеты… Как много красивых комбинаций они загубили, сколько с ними связано несбывшихся надежд и даже жизненных трагедий. Никто не застрахован от них. Даже такие мастера, как Чигорин, Стейниц, Тарраш, Капабланка, Рубинштейн, Алехин допускали в своих партиях ужасные ошибки и просмотры. Михаил Чигорин в последней партии матча со Стейницем просмотрел элементарный мат в два хода, в результате чего шахматная корона осталась у Стейница. Австрийский гроссмейстер Карл Шлехтер через два десятка лет после этого не сумел свести вничью последнюю, десятую, партию матча с Ласкером, которая была для него в выигрышной позиции. Ничья означала победу Шлехтера в матче, но нервы обычно невозмутимого австрийца не выдержали рокового момента, он сделал грубую ошибку, и чемпионом мира остался Ласкер. Славившийся своей непревзойденной техникой и точностью маневров Хосе Рауль Капабланка, будучи чемпионом мира, на турнире в Москве «зевнул» ферзя советскому шахматисту Верлинскому, а Алехин в 1935-ом году, защищая титул чемпиона в матче с голландским гроссмейстером Максом Эйве, в двенадцатой партии случайно взялся не за ту пешку. Противники играли защиту Грюнфельда. Защищая слона, чемпион мира должен был продвинуть на одну клетку вперед пешку на цэ-семь и даже записал этот ход на бланке, но вдруг в его руках оказалась соседняя пешка на бэ-семь. Ужасная ошибка, в результате которой принципиальная партия была Алехиным проиграна. Тот матч выиграл Эйве, и причина была, конечно, не только в «зевке» Алехина в двенадцатой партии.
Ласкер внимательно следил за этим матчем. Он проводился в Голландии, на родине претендента. И хотя Алехин начал матч хорошо, от партии к партии нарастали кризисные тенденции в игре чемпиона. Все больше необоснованного риска, грубых наскоков. Нельзя было так играть с Эйве, на которого работал целый штаб гроссмейстеров, нанятых правительством Голландии. Что случилось с чемпионом мира? Этот вопрос задавали себе многие любители шахмат, но Эммануил знал на него ответ. Он понял, что происходит с Алехиным, когда встретил его в Амстердаме в фойе «Карлтон-отеля» перед восьмой партией.
Чемпион мира сидел в кресле в полном одиночестве, если не считать компании кота, носившего вполне шахматное имя «Чесс». На столике перед ним стояла чашка с недопитым кофе и опустошенная рюмка. Взор из-под роговых очков был мутным, спутанные русые волосы падали на большой лоб, в руках была сигарета. Судя по количеству окурков в пепельнице, он их курил, одну за другой, не переставая. Тепло поздоровавшись с подошедшим к нему Ласкером, Алехин снова рухнул в кресло. Вид у него был такой, что Эммануил не решился спросить его о самочувствии. Они принялись говорить о матче, и Ласкер спросил его, зачем он при большом перевесе в счете так рискует. Алехин помолчал и дал ему неожиданный ответ.
– А Вы знаете, доктор, как поступает волк, забравшись в овчарню? Он пьянеет от крови и режет всех овец подряд до тех пор, пока не придет возмездие с топорами, ружьями и кольями.
Александр Алехин и его кот по имени «Чесс»
Эммануил все понял. Перед ним сидел одинокий человек, в глазах которого стояла невыразимая тоска. Алкоголь давал ему временную возможность забыться, но за это приходилось платить слишком высокую цену. Пожалуй, ценой будет шахматная корона, понял в тот момент Ласкер и не ошибся. Тоска по Родине и отсутствие счастья в личной жизни, предательство близких друзей, равнодушие французов и отторжение соотечественников делали его глубоко несчастным человеком. Да, тяжело потерять Родину. Алехин ее потерял сразу после матча с Капабланкой, а сам Ласкер в 1935-ом году, еще до голландского матча. Он и прибыл тогда на матч в качестве представителя СССР. На странный вопрос Алехина о причинах эмиграции ответил довольно жестко:
– Почему? А разве Вы не знаете, почему из Германии уехали Альберт Эйнштейн и Стефан Цвейг? Господина Геббельса не устраивает форма моего черепа!
Да, чаша эмиграции горька, ее сполна выпивает каждый, кто потерял Родину, и они с Мартой не исключение.
Ласкер поставил мат на девятой доске, тринадцатая и тридцать первая сдались сами, девятнадцатая сопротивлялась весьма искусно, на ней противники играли защиту Нимцовича, а вот двадцать первая доставляла Эммануилу сильное беспокойство. Высокий худой молодой человек, видимо, решил дать экс-чемпиону миру бой не на жизнь, а на смерть. Защита Грюнфельда – очень сложная дебютная система, и, судя по игре, ему противостоял шахматный мастер. Постояв над доской, Ласкер решился на рискованную жертву коня. Увидев, как молодой человек вздрогнул и в изумлении уставился на гроссмейстера, Эммануил усмехнулся в свои пышные усы и пошел дальше. Пусть поищет ответ на эту жертву. Найдет – его счастье, не найдет – будет пенять на себя.
Неожиданный и парадоксальный ход частенько лишает противника душевного равновесия, заставляет его нервничать. Ведь если твой противник делает непредусмотренный теорией ход, то это значит, что он его предварительно подготовил, изучил все варианты, в то время, как ты должен все понять за шахматной доской. Именно поэтому шахматные новинки – это страшное оружие, которое гроссмейстеры приберегают для удобного случая, против конкретного противника. Фрэнк Маршалл, к примеру, несколько лет берег свою новинку в испанском дебюте, чтобы применить ее против Капабланки. Алехин всегда был неистощим на выдумки. Недаром его прозвали гением шахматных комбинаций. На его страшную новинку напоролся Макс Эйве в матче-реванше, который происходил в 1937-ом году. Ласкер отлично помнил, как это было. Шестая партия в Гарлеме, все та же изъезженная вдоль и поперек славянская защита, и вдруг уже на третьем ходу Алехин делает ход, не предусмотренный никакими справочниками. Алехин идет конем. Эйве в недоумении. Еще несколько ходов, и вдруг Алехин берется за другого коня. Когда до сознания Эйве дошло, что произошло, его охватил ужас, а Ласкер, который сидел в первом ряду едва удержался от того, чтобы зааплодировать. Следующая алехинская новинка была применена в двадцать второй партии. И вновь это был неожиданный ход конем, в результате которого Эйве потерял ферзя и вскоре сдался. А ведь все были уверены, что позиция ничейная. Ласкер тогда тепло поздравил Александра с победой и выразил уверенность, что матч-реванш вскоре закончится его победой. Так и произошло. Эйве сдал матч седьмого декабря. Это была их последняя встреча с Алехиным. Увидятся ли они еще? Кто знает! Причудливо переплетаются судьбы людей, и неисповедимы их жизненные пути.
Вскоре после этого Эммануил и Марта покинули Москву, в которой прожили два счастливых года, и поехали в Чикаго к дочери Марты. Из Америки в СССР они не вернулись.
С чего же началось их изгнание, в результате которого он, экс-чемпион мира, доктор философии и математики, теперь вынужден буквально в поте лица ежедневно зарабатывать себе и жене на хлеб насущный? В штатах мало кого интересуют шахматы, но философия и математика занимают умы американцев еще меньше. Книги и мысли Ласкера здесь никому не нужны. От голода спасают только шахматы, эти старые верные друзья вновь выручают его в трудной жизненной ситуации, спасают от мата, который ему норовит поставить сама жизнь. Но насколько ему еще хватит сил, чтобы продолжать эту партию? Шах ему объявили еще в 1933 году, когда в результате честных и демократических выборах в Германии власть получил Гитлер и его партия. Страшный выбор тогда сделал немецкий народ, и страшной ценой он за него расплатится. Какой у них был уютный дом в Тироу, как была увлечена своим фермерским хозяйством Марта! Но вот к власти пришли нацисты, и началось что-то неописуемое: газеты было страшно раскрывать, в них писали такое, что мороз шел по коже, из университетов и клиник изгоняли профессоров, имевших неарийское происхождение, начались аресты, погромы, убийства. Через два года им с Мартой стало совершенно очевидно, что уезжать надо срочно, пока еще есть такая возможность. Пройдет несколько месяцев, и нацистов уже не остановит его мировая известность. Он погибнет, а вместе с ним и Марта. Но куда уезжать?
Поначалу они уехали в Лондон, но потом Ласкер решил эмигрировать в Советский Союз. Уж больно ненадежной ему казалась Европа, а военная мощь СССР казалась ему огромной. Насчет Европы Эммануил оказался совершенно прав: она действительно практически без борьбы сдалась Гитлеру. Особенно отличилась Дания, которая сопротивлялась немногим более часа. Франция была раздавлена немецкой военной машиной за какие-то сорок дней, а Англия подверглась разрушительным налетам. Так что еще неизвестно, были бы они сейчас с Мартой живы, если бы остались в британской столице.
Что же касается Советского Союза, то к этой стране и ее шахматистам Ласкер всегда питал очень теплые чувства. Впервые он приехал на гастроли в страну Советов зимой 1924 года. В шахматной прессе экс-чемпиона мира тепло приветствовали как величайшего шахматного мыслителя и первого заграничного гостя в шахматной семье СССР. Там он за шесть дней сыграл несколько партий с сильнейшими ленинградскими шахматистами – Романовским, Левенфишем и Рабиновичем – и дал два сеанса одновременной игры. На одном из них, как он узнал много позже, был юный шахматист Миша Ботвинник, который сейчас стал одним из сильнейших гроссмейстеров мира. Тогда в этих двух сеансах Ласкер выиграл 23 партии, 13 свел вничью, и лишь 4 проиграл. С Ботвинником он не раз встречался за шахматной доской и отдавал должное его постоянно возрастающей силе. Сейчас это уже реальный претендент на шахматный престол.
Он хорошо помнил, как увиделся с ним в Лондоне зимой 1935 года, когда тот приехал к нему в гости вместе с гроссмейстером Вайнштейном, чтобы пригласить его принять участие в Московском международном турнире. Ботвинник был тогда заметно расстроен своей неудачей на турнире в Гастингсе.
– А за сколько времени вы прибыли в Гастингс? – спросил его Ласкер.
– За два часа до начала турнира, доктор.
– Но, дорогой мой, так нельзя, – покачал головой опытный ветеран шахматных баталий, – вам надо было приехать дней за десять, чтобы успеть пройти акклиматизацию.
Ласкер симпатизировал интеллигентному и спокойному, всегда такому доброжелательному Ботвиннику. А тот не повторил своей ошибки в 1936 году, когда проходил турнир с участием сразу четырех чемпионов мира: Ласкера, Капабланки, Алехина и Эйве. Приехав заранее, молодой гроссмейстер, которому едва исполнилось 25 лет, играл превосходно. И Ласкер болел за него, как за своего соотечественника, ведь он в то время уже жил в Советском Союзе. Однако поначалу в турнире лидировал Макс Эйве, и вот Ласкер перед встречей с действующим чемпионом мира зашел в номер к супружеской чете Ботвинников. Советская элита, они жили в шикарном отеле «Виктория Стейшн». Ласкер, поцеловав руку черноглазой и грациозной балерине Гаяне Ботвинник, сразу же изложил Михаилу суть дела.
– Завтра я играю белыми против Эйве. – сказал он.
– Да, доктор, и что же?
– Он сейчас ваш основной соперник. Так вот, – торжественно, и немного волнуясь, сказал Ласкер, – как представитель Советского Союза считаю себя обязанным играть на выигрыш.
– Что вы, что вы! – замахал руками Ботвинник. – Милый доктор, ничьей тоже будет вполне достаточно.
– Ну что ж, ничья – это дело простое.
И все же он тогда выиграл у Эйве, в равном эндшпиле применил тактическую хитрость, и голландец попался в ловушку. В результате Ботвинник вырвался вперед.
А советским гражданином он стал в 1935 году. Охотно принял приглашение Ботвинника в Лондоне, и уже во время турнира в Москве обратился с просьбой об убежище к наркому юстиции Николаю Крыленко, которого хорошо знал.
Николай Крыленко
Крыленко увлекался шахматами до самозабвения, был председателем шахматного исполбюро, организовывал международные турниры в Москве, в которых играли Ласкер, Капабланка, Флор, Рети, Боголюбов и другие сильнейшие гроссмейстеры мира. Только Алехина на эти турниры не приглашали. Разговор с Крыленко состоялся в кабинете директора Музея изящных искусств, где проходил турнир. Ласкер хорошо помнил этот день, он тогда одержал сразу две победы: выиграл партию у чемпионки мира Веры Менчик и получил особенно приятное известие о сдаче отложенной партии Капабланкой. Крыленко пригласил его в большое кресло, угостил кофе и приготовился внимательно слушать.
– Вы ведь хорошо знаете, что происходит сейчас в Германии? – начал издалека экс-чемпион мира.
– Конечно, доктор, – кивнул нарком.
– Оттуда уехали уже очень многие известные люди. Иначе нельзя. Альтернатива – смерть.
– Верно, – подтвердил Крыленко, – и о чем бы вы хотели меня попросить?
– Я хотел бы получить советское гражданство и поселиться в Москве.
– Ваша супруга разделяет ваше желание?
– Разумеется!
– Я полагаю, – сказал Крыленко, помолчав, – что это возможно. Но, конечно, я не могу решить этот вопрос один. Я должен доложить о вашей просьбе правительству. А надолго вы хотите поселиться в СССР.
– Навсегда, – твердо сказал Ласкер. – Конечно, если при моей жизни кончится весь этот кошмар на моей Родине, я с удовольствием туда вернусь. Но пока…
– Я вас понимаю, доктор, – сказал нарком, – я практически уверен, что этот вопрос будет решен положительно. А пока мы предоставим вам с супругой возможность находиться в нашей стране после турнира до полного оформления всех необходимых документов.
– Спасибо! Но нам надо еще съездить в Амстердам.
– Это ваше дело, доктор, но я бы предложил вам до Амстердама отдохнуть у нас месяц на Кавказе. Все расходы мы возьмем на себя.
– Отлично! Марта будет просто в восторге. Спасибо вам.
– Пока не за что! А чем бы вы хотели у нас заниматься, кроме шахмат?
– Математикой. Ну, и философией, если это, конечно, возможно.
– А почему нет?
– Но ведь в Советском Союзе философия немного отличается от той, которой занимался я.
– Думаю, что и это тоже не является большой проблемой, – улыбнулся Крыленко, – я поговорю с академиком Карпинским. А в следующем году мы планируем провести большой международный турнир. Пригласим Капабланку, Флора, Эйве….
– А Алехина вы собираетесь пригласить?
– Думаете, нужно? – Крыленко внимательно посмотрел на Ласкера.
– Без чемпиона мира турнир будет не таким интересным. И потом, ему сейчас приходится очень трудно.
– Не знаю, доктор, – уклончиво сказал нарком. – С Алехиным вопрос сложный. Как вы оцениваете его шансы в матче против Эйве?
– Алехин, безусловно, сильнее, как шахматист.
– А как человек? – спросил вдруг Крыленко и произнес длинный монолог о беспринципности Алехина, его скверном характере, моральной неустойчивости, слабости к алкоголю. Закончил нарком выводом о том, что все это не может не сказаться на силе игры чемпиона мира, и что он не удивится, если Алехин проиграет матч Максу Эйве. Так оно потом и случилось. Из монолога Крыленко Эммануил сделал вывод о том, что Алехина по-прежнему любят в СССР, раз так близко к сердцу принимают его проблемы и неурядицы. Впоследствии выяснилось, что ему все-таки прислали приглашение на московский турнир.
Ласкер объявил шах черному королю на тридцать шестой доске. Его чернокожий противник что-то забормотал своими толстыми губами и обхватил двумя руками голову, лихорадочно ища защиту от неожиданной атаки белых фигур. Впрочем, это бесполезно, его положение давно безнадежно. Еще пять-шесть ходов, и все будет кончено.
Вопрос о предоставлении Ласкеру советского гражданства нарком юстиции решил очень быстро. Они с Мартой провели чудесный месяц на Кавказе, потом съездили в Амстердам, а когда вернулись, их поселили в уютной квартире в Москве на Спасоглинищевском переулке и даже предоставили помощницу по хозяйству, молодую и очень приятную женщину по имени Юлия. У пожилой пары началась новая жизнь. Марта обставила квартиру по своему вкусу и быстро создала мужу уют, который они потеряли в Германии.
Чета Ласкеров в московской квартире
Ласкер занимался не только шахматами, но и математикой, получил должность в Математическом институте Академии наук, его работы высоко оценили советские ученые. Работал и в журналистике, в качестве корреспондента газеты «Советский спорт» освещал матч между Алехиным и Эйве в Голландии, как советский гражданин играл в турнирах за СССР. Приходилось ему встречаться за шахматной доской и с Алехиным. Смешно выглядела табличка «Ласкер (СССР) – Алехин (Франция)», но еще смешнее было прочитать «Ласкер (СССР) – Боголюбов (Германия)». Русский гроссмейстер Боголюбов жил в Германии уже давно, приход к власти нацистов нисколько не ухудшил его положения, а даже наоборот. Несмотря на славянское происхождение, он был капитаном сборной Германии. Гитлер, как ни странно, неплохо относится к русским. Как тут не вспомнить его привязанность к русской актрисе Чеховой, да и Алехина, когда он попал к нацистам в плен, они не тронули. В Москве у них поначалу все было хорошо, их квартира была местом паломничества для советских любителей шахмат, его узнавали на улице, ему приходилось раздавать автографы, как будто он кинозвезда. Такая популярность их с Мартой очень удивляла. Впечатление было, что все граждане СССР – шахматисты.
Эммануил Ласкер за шахматной доской
Но вскоре атмосфера в стране стала сгущаться: исчезали известные люди, проходили непонятные судебные процессы, на которых соратники Ленина признавались в каких-то диких преступлениях, расстреляли известных военачальников во главе с маршалом Тухачевским. Когда Эммануил в разговоре с Левенфишем как-то попытался узнать, что он обо всем этом думает, тот слегка побледнел, изменился в лице, покосился в сторону кухни, где хлопотала славная девушка Юлия, и подчеркнуто громко принялся обсуждать одну из партий последнего турнира. А когда они прощались в передней, Левенфиш выразительно посмотрел ему в глаза и поднес указательный палец к своим губам.
Международный гроссмейстер Григорий Левенфиш
Намек был вполне прозрачен. Ласкер был под колпаком НКВД. И скорее всего, Юлия работала на советскую спецслужбу. Все это было непонятно и страшно. Какой может быть интерес у тайной полиции к нему? Впрочем, по здравом размышлении Ласкер пришел к выводу, что иначе и быть не могло. Ведь он лицо мировой известности, выезжает за границу, у него постоянно бывает много людей. Эммануил устыдился и расстроился, что невольно поставил советского коллегу в сложное положение. Марте он ничего не стал говорить о своих опасениях, но она сама ему сказал, что хотела бы поехать в гости к своей дочери Лотте, которая жила в Чикаго.
– Хорошо, пусть эта поездка будет тебе подарком к семидесятилетию, – сказал ей Эммануил.
А потом случилось нечто действительно страшное. Газеты сообщили об аресте Николая Крыленко. Это не укладывалось в сознании. Бывший главковерх армии большевиков, соратник Ленина, нарком юстиции оказался врагом народа. Но именно Крыленко устроил переезд Ласкера в Москву! Да ведь дело не ограничивалось одним только Крыленко, который был не столько шахматистом, сколько видным большевиком и политиком. Опаснее всего было то, что тайная полиция взялась и за шахматистов тоже. В начале октября 1937 года арестовали Николая Григорьева, легендарного мастера, автора знаменитых этюдов, сильнейшего аналитика, личного друга Алехина.
Николай Григорьев
Доктор Григорьев был близок к Крыленко. Видимо, поэтому его и арестовали, применяли допросы с пристрастием, на которых он терял сознание. Арестовали и Валериана Еремеева, ответственного секретаря Всесоюзной шахматной секции. Впоследствии, правда, Григорьева выпустили, а Еремеев так и сидит, если его уже не расстреляли. Об отъезде их просил и Ильин-Женевский. Просто пришел однажды в их опустевшую квартиру (после ареста Крыленко к ним перестали ходить гости), говорил о погоде, потом вытащил из кармана лист бумаги, написал на нем карандашом по-немецки одну фразу «Немедленно уезжайте!». Ласкер прочитал и благодарно кивнул головой, а Ильин-Женевский аккуратно сложил листок, положил обратно в карман, попрощался и ушел. Для Ласкера с этого момента их с Мартой отъезд из СССР стал делом совершенно решенным. Однако бегство их должно было быть замаскировано под поездку к родственникам жены, поэтому при Юлии они вели между собой разговоры, из которых ясно следовало, что они твердо намерены вернуться. Ласкеры не без затруднений получили разрешение на выезд и визу в США. Для отвода глаз им даже пришлось купить обратные билеты.
В октябре 1937-го года они покинули Москву, взяв с собой все ценные вещи, долго добирались до Амстердама. В голландской столице на них накинулись с вопросами журналисты: «Почему вы уехали? Опасались ареста? Что можете сказать о деле шахматистов в Москве?». Ласкеры отвечали кратко: «Ничего не знаем, едем к дочери!». Они сели на пароход, благополучно переплыли океан и оказались в Нью-Йорке.
Ласкер любил этот огромный и красивый город, вобравший в себя невообразимое количество разных культур и представителей самых разных национальностей. Здесь находился знаменитый Манхэттенский шахматный клуб, который помог им с Мартой на первых порах обустроиться на новом месте, организовывал ему лекции и сеансы. Когда-то, будучи чемпионом мира, он в этом клубе встречался с молодым Капабланкой, где с ними обоими произошел почти анекдотичный случай. Они сидели вдвоем с Хосе Раулем и смотрели какую-то партию, как вдруг к ним подсел молодой человек, поздоровался, как со старыми приятелями и принял активное участие в анализе. Незнакомец весьма бесцеремонно высказывал свое мнение и даже самоуверенно спорил с Ласкером. Потом он вдруг посмотрел на часы, заявил, что ему пора уходить на званый ужин, попрощался со знаменитостями за руку, дружески похлопал по плечу Капабланку и ушел. Действующий и будущий чемпионы мира удивленно посмотрели ему вслед.
– Кто это? – спросил Ласкер.
– Понятия не имею! – изумленно ответил Капабланка. – Я думал, что это ваш знакомый.
Эммануил улыбнулся, вспомнив про этот забавный случай. Существующее мнение об излишней серьезности шахматистов в корне неверно. Шахматисты – люди жизнерадостные и обожают веселые розыгрыши. Молодой Ласкер и сам однажды позволил себе сыграть забавную шутку с самонадеянным попутчиком в купе поезда, который предложил ему сыграть партию в шахматы, не ведая, что перед ним чемпион мира.
– Как вы играете? – спросил попутчик.
– Неважно, – поскромничал Ласкер.
– В таком случае я дам вам ферзя вперед, – сказал попутчик.
Ласкер изумился: такого с ним не случалось со школьных лет.
– Может быть, попробуем сыграть на равных? – робко попросил он.
– Молодой человек! – важно сказал ему попутчик. – Я чемпион шахматного клуба своего города.
Тут-то ему и захотелось его проучить.
– Хорошо, – сказал Ласкер, – я согласен принять от вас фору, но только если вторую партию мы сыграем на моих условиях.
Любитель пожал плечами и согласился. Началась игра. Противник играл очень примитивно. Ласкер позволил ему поставить себе мат, потом перевернул доску, расставил фигуры в первоначальное положение и снял с доски своего ферзя.
– Вы что, с ума сошли? – попутчик уставился на него в полнейшем недоумении.
– Но мы же договорились сыграть вторую партию на моих условиях, – невинным тоном сказал Ласкер.
– Вы только что получили мат, имея вперед ферзя!
– А теперь хочу дать ферзя вам! – настаивал Ласкер. – Уговор есть уговор.
– Хорошо! – воскликнул попутчик, возводя глаза к небу. – Будь по-вашему! Это будет вам хорошим уроком.
Началась игра. Любитель делал ходы со стуком, поглядывая на противника свысока. Однако его положение медленно, но верно ухудшалось. Наконец, он получил мат. Попутчик был в изумлении. Он долго переводил взгляд с доски на Ласкера, сидевшего с самым беззаботным видом, потом обратно на доску.
– Нам надо сыграть на равных! – сказал он, наконец.
Ласкер не возражал. Это входило в его планы. Партия на равных закончилась вничью, когда были истреблены все фигуры на доске, за исключением королей.
– Ничего не понимаю! – воскликнул чемпион шахматного клуба. – Давайте попробуем еще раз с форой?
– Давайте, – пожал плечами Ласкер.
Абсурдная ситуация повторялась вновь и вновь. Противник Эммануила выигрывал, когда давал ему ферзя вперед, и неотвратимо терпел поражение, когда сам получал фору. Если же они играли на равных, то получалась ничья.
– Это черт знает, что такое! – сказал, наконец, потрясенный попутчик. – Играем на равных – ничья. Значит, наши силы примерно равны, но я даю вам ферзя вперед – и выигрываю, а если получаю – проигрываю!
– Этому есть простое объяснение, – пожал плечами Ласкер.
– Какое же, черт побери?
– Все дело в том, – таинственно сказал ему Ласкер, – что этот самый пресловутый ферзь, – он постучал пальцем по резному венчику самой сильной фигуры, – он только мешает играть!
– Что за бред!
– Посудите сами! Иначе как объяснить все это?
Попутчику стало буквально плохо. Все это не укладывалось в его сознании. Выходило, что самая сильная фигура и впрямь вредит своей армии! Неизвестно, чем бы все это для него кончилось, если бы в купе на очередной станции не зашел новый пассажир, который узнал Ласкера и назвал его по фамилии.
– Позвольте! – встрепенулся обманутый любитель. – Вы Ласкер, чемпион мира по шахматам?
Эммануил был вынужден признаться и попросить прощения за эту невинную мистификацию.
– Господи! – схватился попутчик за голову. – Что же вы сразу не сказали? А я то вам ферзя вперед!
Как же давно все это было! Он был молодым, знаменитым, счастливым, уверенным в завтрашнем дне. У него был уютный дом и хороший счет в банке. А что теперь? Теперь он вынужден жить на чужбине, зарабатывая на хлеб насущный бесконечными сеансами и лекциями, которые предельно его изматывают. Но другого выхода нет.
Ничего не поделаешь, сказал сам себе Ласкер, объявляя мат пожилому джентльмену на двадцатой доске. Молодой человек на двадцать первой доске успешно нашел опровержение жертвы коня и развивал наступление. Так ведь можно и партию проиграть! Подумав немного, Ласкер решил разменять ладьи, чтобы упростить позицию и поскорее перевести ее в эндшпиль. Затем он двинулся дальше. На двух следующих досках черные сдались.
Ничего не поделаешь, повторил он себе, ему еще грех жаловаться на судьбу, ведь они с Мартой не голодают, живут в тепле, не испытывают ужаса бомбежек, не боятся ни гестапо, ни НКВД. По нынешним временам они счастливчики. Кто бы мог подумать, что двадцатый век станет таким страшным и роковым для человечества!
Трудно себе представить более далеких от политики людей, чем шахматисты, однако она не оставляет в покое и их тоже. Русская революция вовлекла в свое горнило и опалила Алехина. Сам он, Ласкер, лишился из-за проклятой политики Родины, имущества, дома, денег, вынужден зарабатывать на жизнь тяжелым трудом. Из них троих – самых знаменитых шахматистов современности – повезло в этом смысле только Капабланке. Его политика не касалась, он всегда был баловнем судьбы. Красавец, любимец женщин и всех кубинцев, наделенный огромным талантом. Да что там талант! Капабланка был настоящим шахматным гением. Как бы к нему не относились его соперники, все они признавали гениальность Хосе Рауля Капабланки-и-Граупера, таково его полное имя. Шахматный талант – вещь довольно таинственная. Большинство людей, глядя на шахматную доску с расставленными фигурами, видят лишь кусочки дерева, а для Капабланки шахматы всегда были живыми. Ему обычно не надо было просчитывать позицию, как другим, он ее просто видел во всех нюансах. Свою первую в жизни партию он выиграл у отца, когда ему было всего четыре года, в тринадцать лет он стал чемпионом Кубы, в 1909 году он, победив Фрэнка Маршалла, стал чемпионом Америки.
Хосе Рауль Капабланка
Для Кубы Капабланка был национальным героем, но Европа не хотела верить в его гений. И вот в 1911 году Капабланка побеждает в крупнейшем турнире в городе Сен-Себастьян, а в 1914 году взял второй приз на турнире в Санкт-Петербурге, уступив только Ласкеру и опередив Алехина, который был на третьем месте. После этого сторонники кубинца стали громко требовать его матча с чемпионом мира. Однако это было не так просто. Были и другие претенденты – Акиба Рубинштейн, Арон Нимцович, Александр Алехин, другие сильные гроссмейстеры. Первая мировая война и ужасная русская революция убрали с его дороги ближайших конкурентов, в то время как Хосе Раулю его маленькая Родина обеспечила вполне беззаботное и безоблачное существование. Капабланка служил дипломатом и мог беспрепятственно колесить по всему миру за государственный счет, играя в турнирах и оттачивая мастерство.
Когда закончилась Первая мировая война, у Ласкера остался единственный претендент. Давление на чемпиона мира оказывалось колоссальное. Дошло до того, что он публично отказался от шахматной короны в пользу Капабланки, но шахматный мир не принял добровольной отставки своего короля, да и сам Капабланка никогда бы не согласился принять титул без борьбы. Чтобы стать чемпионом мира, нужно выиграть матч у действующего чемпиона. Таково было незыблемое правило. И матч состоялся на Кубе в 1921 году. Уставший от скандалов и дрязг Ласкер, махнув рукой, согласился со всеми требованиями молодого и энергичного претендента. Пусть в Гаване, пусть в жаре, но лишь бы поскорее покончить с этим делом! Дорого ему обошлось это решение. Капабланка разгромил его с сухим счетом. Шахматный мир с ужасом смотрел на падение своего многолетнего кумира и безропотно признал власть нового властелина. Капабланка стал шахматным королем. В возрасте тридцати с небольшим лет у него было все, о чем только можно было мечтать: слава, талант, деньги, счастливая семья, всеобщее почитание на Родине. Будущее этого баловня судьбы казалось счастливым и безоблачным. Кто бы мог подумать, что судьба отмерит ему всего шесть лет царствования на шахматном троне, что его безжалостно скинут с пьедестала, когда он будет в зените своей славы и расцвете таланта. «Идущий за мной сильнее меня!» – вот, что следовало бы сказать Капабланке, когда молодой русский гроссмейстер Александр Алехин приехал из России в Париж, чтобы покорить шахматный мир. Ласкер всегда недолюбливал Капабланку, но когда в 1927 году кубинец был повержен, он нашел для него хорошие слова: «Я был несправедлив по отношению к Капабланке. Он оказался достойным бойцом и проявил великолепное мастерство в этом матче. Не его вина, что ему противостоял настоящий гений!» Ласкер не испытывал злорадства, он уже пережил свой шок и принял удар судьбы в 1921 году. Тогда победила молодость, и это естественно. Он же и сам стал чемпионом мира, когда ему было всего лишь двадцать шесть лет.
Эммануил Ласкер в молодые годы
Его матч с чемпионом мира Вильгельмом Стейницем состоялся в 1894 году, и путь к шахматному престолу был тернист. Всего за два года до этого Зигберт Тарраш отклонил вызов Ласкера на матч. Мнение этого гроссмейстера значило очень много, и его слово было более, чем весомым. Именно его Стейниц как-то назвал величайшим шахматным гением, которого когда-либо видел свет. Конечно, Стейниц погорячился, ведь Тарраш не сумел завоевать шахматную корону. Но, все же, именно его считают наставником нескольких поколений шахматистов, впервые придавшим шахматной теории форму науки. Именно он покончил с распространенным мнением о шахматах, как о некой азартной игре. Тарраш развил позиционную теорию Стейница, обогатил теорию многих дебютов, внес бесценный вклад в теорию эндшпилей, но сам при этом даже не был профессиональным шахматистом.
Зигберт Тарраш
Он был практикующим врачом в Нюрнберге и занимался шахматами лишь в свободное от медицины время. А чего стоят знаменитые афоризмы Тарраша: «Конь на краю доски стоит плохо» или «У кого слоны, тому принадлежит будущее»! Многие поколения мастеров учились, и еще будут учиться по его учебникам. Но ортодоксальность его взглядов и категоричность суждений вызывали критику многих известных мастеров. Известно, например, что его терпеть не мог Арон Нимцович, называл его педантичным догматиком, а неприязнь к нему многих представителей молодых поколений шахматистов была взаимной. Вот и приглашение молодого Ласкера на матч в 1892 году он отклонил: слишком мало у него, по мнению Тарраша, было побед в международных турнирах. После Таррашу пришлось пожалеть о своем высокомерии, а в тот момент Эммануил развил бешеную активность: поехал в Нью-Йорк, выиграл там ряд матчей, разгромив в том числе сильнейшего американского шахматиста Шовальтера, и в мае 1893 года послал вызов уже самому великому Стейницу. Тот, в отличие от Тарраша, против матча не возражал, но выразил пожелание, чтобы претендент победил еще в одном крупном международном турнире. И Ласкер выполнил это пожелание: в Нью-Йоркском турнире, который состоялся в сентябре 1893 года, с блеском выиграл все тринадцать партий. Это был удивительный результат, после которого уже никто не смел сомневаться в праве Ласкера на матч с чемпионом мира. И вот в марте 1894 года началась небывалая двухмесячная битва двух шахматных титанов, молодого льва со старым, действующему чемпиону мира было уже пятьдесят восемь лет.
Вильгельм Стейниц
Вильгельм Стейниц стал первым официальным чемпионом мира в истории шахмат в 1886 году после победы в матче с немецким виртуозом Иоганном Цукертортом, считавшимся одним из сильнейших шахматистов планеты. Это была победа позиционной школы над «романтической». Полиглот и философ Цукерторт, обладавший феноменальной памятью, автор мирового рекорда по игре вслепую, обладал выдающимся комбинационным дарованием. «Без комбинации нет шахматного искусства» – так написал он однажды. Но Стейниц, казалось, обладал даром предвидеть комбинацию задолго до ее появления. Он просто уничтожал ее в зародыше и методично давил противника своей позиционной игрой. Затем он еще дважды отражал попытки отобрать корону русского «романтика» Чигорина, победил в матче венгерского мастера Гунсберга. И наконец, принял предложение Гаванского шахматного клуба об организации матча с новой восходящей звездой – Эммануилом Ласкером.
Захватившие Ласкера размышления не помешали ему за несколько кругов объявить мат еще на трех досках, а на шестнадцатой доске, где игралась голландская защита, противники заключили мир. Его радостный соперник встал, и Ласкер торжественно пожал ему руку. На двадцать первой доске после размена ладей партия медленно, но верно клонилась к эндшпилю, но положение оставалось сложным. Ничего, рано или поздно он ошибется, подумал Ласкер, а уж в технике разыгрывания эндшпилей равных экс-чемпиону мира было мало.
Тот матч со Стейницем, вернулся Эммануил к своим размышлениям, был очень поучительным для всех, кто недооценивал роль психологии в шахматных поединках. Стейниц был великим шахматистом, и в свои пятьдесят восемь лет играл еще великолепно, но он всегда учил, что позиция сама заключает в себе ответ на вопрос, как играть дальше. Именно Стейниц выдвинул важнейшее понятие оценки позиции как краеугольного камня, на основе которого выстраивается план игры. Именно позиция, по мнению Стейница, может являться основанием для этого плана, а не личность игроков. Ласкер не отрицал значение позиции, но интуитивно чувствовал, что тут не все так просто. На шахматных досках борются люди, а не деревянные фигуры! Шахматы – это спорт. Нельзя не учитывать психологию противника, особенности его характера, стиля и мышления. Создай такое положение на доске, которое особенно неприятно именно для данного противника, заставь его нервничать, делать ошибки, и тогда ты выиграешь партию. Недаром недоброжелатели Ласкера обвиняли его в том, что он гипнотизирует противников. Ласкер – опытнейший турнирный боец, главное для него – победа. В партиях с некурящим Нимцовичем рядом с Эммануилом всегда лежали его сигары. Нимцович не переносил дыма. Ласкер и не курил, но от одного вида сигар Нимцович нервничал, не мог сосредоточиться и делал ошибки. Именно Ласкер первым внес в теорию шахматной борьбы элемент психологии. Его психологический метод борьбы был воспринят многими выдающимися шахматистами, прежде всего, Алехиным. А в том матче со Стейницем он впервые доказал всему миру свою правоту. Первые шесть партий противники играли с примерно равной силой, но Эммануил получил перевес в два очка, а вот потом… Потом случился страшный разгром. Стейниц проиграл пять партий подряд. Ласкер его настолько вымотал, что чемпион мира сломался, вошел в состояние «шахматного грогги». Это и предопределило исход матча.
Матч Стейниц-Ласкер за звание чемпиона мира по шахматам
26 мая 1894 года Ласкер выиграл 19-ю партию, и Стейниц воскликнул: «Да здравствует новый чемпион мира! Ура! Ура! Ура!» Также поступил и сам Ласкер, когда его разгромил Капабланка. После поражения Стейниц еще некоторое время выступал в соревнованиях, но выиграл только один турнир в Нью-Йорке. Он сыграл матч-реванш с Ласкером в Москве в 1896 году, но проиграл с еще более разгромным счетом. Тогда-то у него и проявились первые признаки тяжелого психического расстройства. Он был на месяц помещен в психиатрическую клинику, а потом отправился в Вену. Некоторое время он еще неплохо играл, но коварный недуг постоянно подтачивал организм шахматного гения. Свой жизненный путь великий Стейниц закончил в психиатрической больнице в Нью-Йорке, где умер от сердечного приступа, оставив свою семью в полной нищете.
Ну, а Ласкеру, когда он стал чемпионом мира, еще целых пять лет пришлось доказывать, что он не формальный, а настоящий чемпион, сильнейший шахматист планеты. Поначалу в это не очень верили в Европе. Ну да, он победил старика Стейница. Но ведь у Стейница могли выиграть и другие сильные шахматисты. Прежде всего, Тарраш. Пять первых призов в крупнейших международных турнирах с 1888 по 1894 год – это не шутки. Да и Чигорин, вполне вероятно, на третьей попытке сумел бы отобрать у стареющего гиганта шахматную корону. И вот в 1895 году был организован грандиозный турнир в Гастингсе с участием всех сильнейших шахматистов. Кто же победит, гадали все, Ласкер или Тарраш? Результат турнира запутал всех еще больше. Не победил ни Ласкер, ни Тарраш. Первый приз неожиданно для всех взял молодой гроссмейстер Пильсбери, а второй – Чигорин. Чемпион мира Ласкер оказался на третьем месте, Зигберт Тарраш – на четвертом. При этом Ласкер проиграл в личной встрече Таррашу. И лишь после этого турнира началась длинная череда турнирных побед нового шахматного короля, которая окончательно разрешила все сомнения. Его же личная дуэль с Таррашем окончательно завершилась в 1908 году, когда Ласкер победил его в матче с перевесом в 5 очков. С этим принципиальным поражением закончилась и эра Тарраша. Надо отдать ему должное: он был выдающийся мастер, всецело преданный шахматам. «Я испытываю сожаление к людям, не знающим шахмат, как бывает жаль человека, не изведавшего чувство любви. Как любовь, как музыка, шахматы обладают способностью делать человека счастливым» – так сказал однажды Тарраш.
Да, подумал Ласкер, все мы, шахматисты, от любителей до гроссмейстеров, с детства отравлены ядом шахмат, и должны носить в себе этот яд до последних дней жизни. Но разве ж это плохая отрава? Давно уж нет Стейница, Тарраша, Чигорина. А тех, кто жив поныне, новая мировая война разбросала по разным уголкам. Капабланка сейчас живет в Нью-Йорке, Тартаковер служит у англичан, а Алехин играет у немцев. Нацисты захватили его в плен в форме офицера французской армии и заставили играть в своих турнирах. Недавно ему показали напечатанную в какой-то их газетенке статью за подписью Алехина, в которой он ругает Ласкера, Стейница, Файна. Эммануил прочитал ее и сразу все понял. Провокация нацистов. Либо эту статью писал не Алехин, либо они его заставили. Возможно, он специально написал ее так, чтобы никто не поверил в его авторство этой ахинеи.
Ласкер уже смертельно устал от этого сеанса. Круг за кругом он ходил от стола к столу, кому-то объявлял мат, некоторым предлагал ничью. В глазах мелькали черные и белые лица людей, черные и белые квадраты, черные и белые полированные фигуры, силы медленно покидали его, но сеанс надо доиграть и успеть на обратный поезд. Там он отдохнет, а на вокзале его встретит Марта. Тогда все будет хорошо. Главное – доиграть! Он вдруг почувствовал тошноту. В чем дело? Почему вдруг начал двигаться пол, а вместе с ним столы и все вокруг? Ноги стали ватными, подкосились, Ласкер ухватился руками за стол и стал тяжело оседать на пол. К нему со всех сторон бросились люди. Что с Вами, доктор? Но он уже ничего не мог им ответить. Ускользающее сознание пыталось ухватиться за какую—то зацепку, чтобы остаться в реальности. Марта! Дома его ждет Марта…
Это был последний сеанс в жизни Эммануила Ласкера. Он умер в городской больнице Нью-Йорка 13 января 1941 года. Истинные ценители древней игры, находясь в этом городе, обязательно посещают могилу одного из величайших шахматистов в истории, чтобы отдать дань уважения памяти этого выдающегося человека, столь же мудрого, как сами шахматы.