Брачо
Каждый человек в нашей жизни неслучаен. Кто-то появляется на пути на короткий срок, чтобы преподать какой-то жизненный урок, чья-то миссия исчисляется несколькими годами. Брачо в моей жизни был зеркалом, дополнением меня, примером для подражания и примером того, кем быть нельзя одновременно.
История нашей с Брачо дружбы – это корявый, причудливый, но искренний рисунок на исчерканном листе истории человеческих судеб. Этакая детская каракуля, которую не назовешь произведением искусства, но и не сможешь не умилиться, глядя на нее.
Мы познакомились на одной из моих бесконечных работ. Брачо был одним из тех, кому было поручено вводить меня в курс дела: показывать «кухню», объяснять, помогать, предостерегать.
Первое впечатление он произвел не самое приятное. Блондин, в клетчатой рубашке с коротким рукавом, стрижкой под горшок, с быстрыми руками и острыми глазами; он смерил меня взглядом после того, как меня ему вверили, и сказал:
– Ты мне не нравишься. И нет ни одной веской причины, по которой я бы нравился тебе. Я тебе объясняю, ты слушаешь и вдупляешь, понял?
– Да ты хоть хер на пятаки строгай, мне сказано учиться у тебя. А чему научишь, за то и будешь отвечать перед начальством, – огрызнулся я.
Он, отвлекшись было на пришедшую СМС, внезапно застыл на месте, как будто прислушиваясь, не звал ли его кто-то, медленно повернулся ко мне и радостно сообщил, протягивая пятерню:
– Я соврал. Ты мне не «не нравишься». Я тебя ненавижу. Добро пожаловать в команду.
С одной стороны, он был лишен приличествующего такта, с другой – в нем не было сектантской дружелюбности, с которой обычно впаривается какой-нибудь буклет с заголовком «Покайтесь! Ибо грядет!».
Его же жизнерадостный цинизм, не знавший, похоже, никаких границ и табу, наоборот располагал к нему. Но, как мне казалось, не всех. В коллективе его откровенно недолюбливали. За откровенность, за остроумие и неумение останавливаться в первом и втором. Меня же, наоборот, обретение подобного знакомства радовало безмерно. Так уж в моей жизни складывалось, что окружавшие меня люди читали либо мало, либо не то, имели другое чувство юмора, другое мировоззрение. К сожалению, до выпуска из школы человеку сложно найти себе подходящую компанию. Брачо был персонажем, в котором я узнал себя: гипертрофированнее, опытнее, злее, эрудированнее. Он представлял собой квинтэссенцию всего того, к чему я стремился. Во мне же он, скорее всего, видел потерянного себя. В чем-то наивного, в чем-то застенчивого, но с таким же быстрым и острым умом.
Наша дружба была лишена менторства, навязывания друг другу ценностей и мыслей, хотя и в том, и в другом мы, в итоге, приходили к общему знаменателю. Такой, какой в моем идеальном представлении она и должна быть.
Мы могли костерить друг друга последними словами, зная, что ни один из нас не обидится. Мы могли разжигать и оскорблять друг друга по национальным, социальным, возрастным, религиозным признакам. Максимум, чем это могло закончиться – легкой зуботычиной или пинком под зад. Но, как правило, заканчивалось все громким ржачем.
Брачо представлял собой смесь Дона Кихота и Мэкки-Ножа. В его поступках читалось благородство, в его манерах крылась солдафонщина и эхо московских подворотен. На этом контрасте несовместимых качеств рождался тот шарм, которым он сражал женщин и приводил в неистовство мужчин. Острый язык, ювелирное владение семантическими тонкостями языка, а также физическая сила позволяли ему проводить словесные спарринги с соперником любой весовой категории. А если требовалось, то и присунуть в бубен. Приходилось ли вам видеть, как люди, минуту назад с легкостью цитировавшие немецких романтиков, с воодушевлением отбивают кому-либо ливер? Если бы не Брачо, мне тоже не посчастливилось бы. При этом дети не чаяли в нем души, домашние животные приносили ему тапочки, а растения колосились под его чутким руководством буйным цветом.
Самое интересное, да так, наверное, это и бывает зачастую, наша дружба началась после одного интересного поворота судьбы, если угодно, испытания. Мы неплохо общались поначалу: на работе, иногда пивко после; однако это не было дружбой. А Брачо тогда не был Брачо.
Потом он уволился. И хотя у нас остались контакты и мы даже пару раз созванивались, в какой-то момент связь прервалась: он сменил номер, место работы – найти его не представлялось возможным, а идти на передачу «Жди меня» я был не готов. В этот момент ко мне пришло понимание, что моя жизнь лишилась очень важной составляющей. Что этот неприятный в своей прямолинейности человек это тот самый друг, которого у меня никогда не было до. Приятели, знакомые, товарищи – но не друзья. Только утратив этого человека с радаров, я осознал, что вот она, дружба.
Когда из-под носа уплывал последний кусок пиццы (твоей пиццы) со словами, что ты и так жирный, а назавтра тебе приносились офигенные домашние котлеты в качестве извинения. Когда последняя сигарета отдавалась без разговоров, а потом мы вместе таскали бычки из офисной пепельницы. Когда ночная смена делилась пополам по-братски – пока один постным лицом разгонял волны эфирные, второй дрых в комнате отдыха, в половине третьего менялись. Когда появлялись общие шутки, объяснять которые посторонним – бесполезно. Всего этого я лишился без него. Остальные коллеги были людьми несомненных достоинств, однако той степени доверия, которая у нас была с этим странным человеком, я не смог достичь ни с одним из них.
Порой, когда речь заходила о друзьях, некоторые интересовались, почему я не называю друзьями тех, с кем плотно и приятно общаюсь. Я не мог объяснить. Действительно, при всех формальных признаках дружбы моему общению с этими людьми не хватало чего-то такого, что объединяло нас с Брачо.
Нашелся он, впрочем, не менее занятно. Одна коллега как-то встретила его на улице, о чем незамедлительно сообщила мне. Узнав, чем этот пес в данный момент зарабатывает на жизнь (а зарабатывал он, работая оптовым менеджером в каком-то шмоточном конгломерате), я стал пытать «Яндекс» его фамилией в сочетании с фразой «продам – куплю – продам втридорога». И самое интересное, что нашел. Нашел телефон его фирмы, куда я незамедлительно отзвонился:
– Скажите, могу я услышать менеджера по фамилии…
– Вы знаете, его сейчас нет. Что ему передать?
– Передайте ему, что звонил его ублюдочный сиамский брат, – сказал я, остолбеневшей от подобного, секретарше и оставил свой номер телефона.
– Что, псина, соскучился, падел? – услышал я на следующий день из телефонной трубки.
– Сука, – ответил я. – Куда ты пропал, не оставив концов?
В тот же вечер мы сидели в пабе на Новом Арбате, пили темное, с густой похожей на суфле пеной пиво и делились событиями, произошедшими за те три года, что мы не общались. Брачо в красках описывал смену мест работы, вскакивал с места, прохаживался, орал, показывал в лицах, а я, глядя на этот театр одного актера, по которому, честно говоря, соскучился, от души смеялся до тех пор, пока не свело скулы. Приятно было чувствовать, что за несколько лет он ничуть не изменился, оставшись точно таким же. Ведь порой приходится ловить себя на неприятной мысли, что тебе некомфортно общаться с человеком. Скучно, неинтересно и душно в его обществе – хочется сослаться на локальный апокалипсис и покинуть его. Хотя бы даже через окно. Брачо же был тем человеком, в чьем обществе было комфортно. Даже если бы у меня в голове торчал гвоздь, в его компании это досадное недоразумение не сильно бы тревожило.
Вечер мы продолжили в караоке, где за соседним столиком сидели два грузных молодых человека в компании визгливых батонистых теток. Один из них, прозванный нами Говорящей Жопой – за невразумительную дикцию – постоянно рвался к микрофону, исполняя песни – одна пошлее другой.
Когда в очередной раз Жопа исполнила что-то вроде «Ах, какая женщина», я, уставший от созерцания его бесформенной фигуры с потным – в три складки – коротко стриженным затылком, неуместной на колхозном лице эспаньолкой и какой-то сифилитичной моторикой, решил, что пора разбавить этот вечер.
Я подошел к столику с песенным меню, выбрал The House of the Rising Sun и поднялся на эстраду. При первых аккордах Брачо сложил из пальцев «козу» и начал мотать головой так, будто на ней были длинные волосы, хотя их там никогда не было. Куркули за столиком по соседству загомонили, но я уже впал в экстаз и самозабвенно исполнял песню о проститутках из Нового Орлеана.
Внезапно я ощутил отсутствие чего-то очень важного в этом перформансе. Буквально секунда, и я понял, что музыка прекратилась. На сцену карабкалась, сотрясая жирами, «говорящая жопа», бубня параллельно в микрофон что-то про волосатую пидорасню. Визгливые тетки свиноподобно перешли на ультразвук, поддерживая своего кавалера. Я не стал ввязываться в конфликт, просто подходя мимо Жопы, которая, судя по экранам в баре собиралась спеть очередную кабацкую пошлятину, сильно толкнул его плечом.
Я сел за стол.
– Андрэ, вы бесподобны, – приободрил меня Брачо.
– Я это и без тебя знаю…
– Кайфуем… – взвыла Жопа.
Брачо вдруг улыбнулся и сказал, что ему надо отойти. Я остался за столиком один, размышляя о том, как приятно все же, что мы нашлись с Брачо. Говорящая Жопа слез со сцены и присоединился к своему мерзотному кагалу. Экраны с текстом погасли, и на сцене появился Брачо. Зная о том, что петь в караоке он не умеет и не любит, я сразу смекнул, что сейчас начнется представление. Я тут же подозвал официантку – милую девчушку лет 18 – взглянул мельком на бейджик, вложил ей в ладошку 500 рублей и, глядя прямо в глаза, прошептал:
– Катечка, счет. Быстро!
Боже, благослови понятливых официантов, которые знают, что тебе нужно и когда, и которые не мешкают со счетом, когда у тебя земля горит под ногами!
Брачо меж тем предварял свое выступление небольшим конферансом:
– Специально для наших друзей, венецианских извозчиков, звучит следующая песня.
Пошли вступительные аккорды, после которых Брачо немузыкально затрубил:
– Слышал я одну легенду. О двух братьях пересказ.
Я в этот момент прыснул пивом, покрыв дисперсией весь стол.
– Голубая луна всему виной, – «пел» Брачо, поводя рукой в сторону притихшей компании Говорящей Жопы.
Официантка Катя, не отрывая взгляда от творившего магию прилюдного унижения Брачо, подала мне счет. Я сунул в маленькую папочку гораздо больше денег, чем счет предполагал – все же Катя молодец и достойна щедрых чаевых – сгреб в охапку наши вещи, жестом показал Брачо, куда мы будем отступать, и потихоньку двинулся на выход. Брачо, поняв мой маневр, стал также аккуратно в танце самоустраняться.
– Голубая луна! ЛУНАААА… – последнее, что он спел в микрофон, перед тем как всучить его кому-то у выхода и броситься вслед за мной вниз по ступенькам. Говорящая Жопа и его визави бросились, несмотря на свою неспортивную комплекцию, за нами с совершенно ясной целью.
Уже на улице Брачо обогнал меня и бросился к проезжей части. Вскинув руку, он тормознул первую попавшуюся машину и без разговоров прыгнул в нее на переднее сидение. Я подоспел спустя секунд пять, стал открывать заднюю, но она оказалась заперта, Брачо с водилой, мешая друг другу, стали ее отпирать, а сзади уже догонял оскорбленный в лучших чувствах быдлан. Когда дверь открылась, я уже слышал его халитозную одышку у себя за спиной, а Брачо крикнул водителю, чтобы тот гнал. Я, успев засунуть в машину только одну ногу и кое-как уцепившись одной рукой за дверь, другой – за подголовник переднего сидения, неуклюже запрыгал на той ноге, что осталась снаружи, вслед за отъезжающей машиной. Брачо, полностью открыв свое окно и до половины высунувшись оттуда, хлопал ладонью по двери машины и орал мне:
– Давай, гроза пяти морей, беги, шевели культей. Тортуга будет гордиться своим славным героем, лопни моя селезенка!
Метров через триста, которые мне показались не меньше марафонской дистанции, я все-таки сумел запрыгнуть в машину и захлопнуть за собой дверцу. Пульс гулко отдавался в ушах, дыхание сбилось – я упал на заднее сидение, застеленное обрезком ковра.
Водитель смотрел на нас со смесью ужаса и интереса: «Кого я посадил и что они натворили, что так смеются!»
Я посмотрел назад, преследователи пытались тоже словить машину, но безуспешно.
– Брачо, а что за венецианские извозчики? – спросил я, отдышавшись.
– Так гондольеры же, Андрэ! – улыбнулся мне с переднего он.
Мы вышли у Храма Христа Спасителя, сунув бомбиле сотку, поднялись на пешеходный мостик и долго стояли, глядя вниз на проплывающие речные трамвайчики.
С тех самых пор мы навсегда прописали свои координаты на радарах друг друга. С того дня мы могли месяцами не связываться, зная при этом, как и что происходит с другим.
В целом, тот злополучный день на катке был одной из наших редких вылазок, полной веселья и приключений, однако закончившейся не совсем удачно.