Бортовой инженер Вселенной. Бортовой инженер вселенной (Владимир Жуков, 2016)

Уставший от невероятно трудных, даже по космическим меркам, великих дел, нёсся в бесконечном пространстве дух могущественный. Какой он был святой, или иной какой, я не знаю, но скорей всего нет. Почему? А потому что, находясь на удалении великом от планеты нашей, математикой не описать какое, вспомнил вдруг, человеческому недоступный разуму, совершенно не святое вовсе. Очень воспоминание зацепило, как когда-то в образе примитивного существа куролесил на ней, голубенькой. И заныла у духа душенька, прямо в голос запричитала: «Очень-очень хочу на Землю! Там хотя до сумасшествия просто всё, только этого как раз и хочется! Завернём давай! По сто граммов шлёпнем, с девочками похороводим! В океане искупнёмся тёплом. Самому-то не охота разве?». И делами важными обременённый всемогущий дух поддался своей загадке, как и русская душа, такой же, и непостижимой и непредсказуемой.

Глава первая. Инвалид и гипнотезер

Саша Ножницы – инвалид детства, у которого не гнулись ноги, чувствовал себя прескверно. И не только от того болел, что перебрал вчера, маялась душа от тяжёлого, навалившегося вдруг ощущения полного отсутствия перспектив в несладкой судьбе.

Парень с бабушкою жил в квартире однокомнатной, в городишке малом южном Чу. Пенсий двух объединённых пусть впритык, но на еду хватало. Слава богу, горсобес «Запорожец» бесплатно дал, гаражик разрешили во дворе поставить. И случается шабашка, иногда хорошая – подпрягает Шухов инженер бортовой из местной части воинской чернотропьем ворованный спирт возить. Коли выпадает дело, так вдвойне приятно: и мани на кармане, и осознание себя не просто полноценным человеком, а даже более – Аль Капоне самим почти.

Во дворе ещё февраль стоял, в Чу, как правило, холодный месяц, только солнышко уж по-весеннему совсем резвилось. Шаловливыми лучами-непоседами вбежало оно в комнату, где Саша спал. Проскакало по простынке зайчиком, обратив внимание проснувшегося на торчащий бугорок на ней. Оглядел Сашок творенье члена своего голодного и совсем загоревал бедняга, прямо-таки не заплакал чуть. Очень женщина была нужна, а кто без денег будет шуры-муры разводить с калекой?

– Эх! Когда бы ноги были… – с грустью бедолага проворчал, вставая с койки. Бабушка, что собиралась в церковь, услыхала внука и вздохнула:

– богу, Саша, за тебя пойду молиться. Нету денег на леченье коль – лишь на него надежда. Вообще-то не в деньгах проблема, как господь распорядится, так и будет, внучек. Верить главное в него душою. Вон начальника милиции сынок глазами плох совсем, денег куры не клюют у папы, баба Клава мне рассказывала, их соседка, всё равно никак не могут вылечить. Почему? А потому, что всё от бога только.

Бабушка ушла, а внук скорей на кухню. Вынул спирт из холодильника в графине маленьком. Тяпнул полстакана разведённого, лучком заел зелёным с чёрным хлебушком вчерашним твёрдым, вот и пообмякла, отпустила душенька.

Мысли всякие пошли красивые, привораживая содержаньем, интереснее одна другой: «А ведь друг мой Шухов, кочегар (так в Дальней авиации окрестили инженеров бортовых) рассказывал о технике своём, у которого не работал член так же, как и ноги у меня несчастного, и которого гипнотизёр вылечил!».

Саша остограммился ещё, и тут воображенье, разогретое огонь-водицей, породило очень мысль желанную: «А ведь этот маг-гипнотизёр в районе нашем на гастролях нынче! С лилипутами катается по деревням! И чего бы до него не обратиться это? Шухов пусть в командировке. Ну и что с того? Почему маг должен отказать калеке?»

Несмотря на принятое на грудь, Саша собрался быстро, в «Запорожец» скорей, да газу. Дело жизни на кону когда, не рискнуть чего, и не каждый милиционер права осмелится забрать у безжалостно судьбой наказанного.

Из афиш, развешанных по городу, место представления было узнать несложно. «Маг Хохотушечкин Николай Петрович, – ученик Вольфа Мессинга, и лилипуты», – пестрели объявления кругом на стенах. А рукой карандашом подписано на каждом было: «Серокозьевка 18.00.»

«Долго ждать до вечера, – подумал Саша, – возвращаться же примета гадкая. Скоротаю возле клуба время». И поехал прямиком в деревню.

Вот и вечер долгожданный в Серокозьевке, вот у клуба собирается народ уже. Вот автобус, старый ПАЗ, подъехал, лилипуты из него гурьбою, словно маленькие дети, прыгать стали на траву с подножек. В завершение сам вышел Хохотушечкин, ожидающие все к нему. Задавать вопросы стали разные. Подошёл и Саша Ножницы к гипнотизёру.

– Здравствуйте, – сказал, – Николай Петрович. Шухов мне о вас рассказывал, военный, врачевали офицера, помните, половой не шевелился член?

– Как не помнить? – оживился маг.

– А меня бы не попробовали полечить?

– А чего ж? Попытка-то – не пытка! После представления давай попробуем. А сейчас бесплатно проведу давай. Надежда, затеплившаяся в душе калеки, казалось, напрочь застопорила время. Оно словно одеревенело и не шевелилось. А так хотелось, не стояло чтобы, а летело. Чтоб, в комочек сжавшись, промелькнуло пулею. Но застыло бессердечное, как будто мёртвое.

Представленье не воспринималось толком, правда, Лялечка – приятная толстушка лилипутка – возвращала сексуальным танцем к жизни пару раз, только Саша в измерении ином парил.

Представление закончилось. Артисты на автобусе домой поехали отдыхать в гостиницу, ну а маг и Ножницы на «Запорожце» следом.

Утомлять не стану описанием лечения. После бесполезных двух часов возни был убийственный провозглашён вердикт: «бог один тебе поможет только!».

Саша побледнел, а после белым стал, как сметана только с рынка свежая. Пожалел маг очень, взялся что лечить. Хвать за руку щупать пульс, а пульса нет почти. Машинально к коньяку метнулся, стопочку налил и:

– Пей скорее – прошептал, – дружище, а не то, не ровен час, ещё коньки отбросишь!

Выпил Саша и заплакал горько, но однако же восстановился пульс. Отлегло у врачевателя от сердца. Он вздохнул и коньяком наполнил стопки, на столе стоящие с бутылкой рядом.

– Успокойся, – молвил, – и борись! бог борющимся идёт навстречу!

Саша, выпив, почесал щеку.

– Вот проснулся нынче утром, – грустно глянул на артиста возвращённый к жизни, – и, как божья благодать с небес, шепнула мысль: «Если технику несчастному гипнотизёр помог, так тем более тебе поможет. Член конечностей куда сложнее, отчего ж ему не сладить с ними?». Посмеялась, обманула думка!

Маг, сочувствуя, вздохнул и вширь развёл руками:

– Ты, дружище, нос не опускай, как баба, – укорил. – Не работают как надо ноги, и чего с того? Главно дело, чтоб фурычили головки обе. С ними если нелады, так вот тогда беда.

– А чего вы говорите обе?

Без намёка на улыбку даже пояснил неторопливо маг:

– Первая головка – та, которая макушкой в небо, а вторая… Тут уже загоготали вместе.

– Я, – Петрович горемыку по плечу похлопал, – от звоночка до звоночка оттянул на киче девять лет, вот только-только вышел. Видишь, духом не упал, не унываю, хлопочу, срок же эдакий – совсем не шутка. Поломает человека – не узнать в упор. Вот, пожалуйста, бери пример. А на зоне каждый день борьба.

– Я борюсь-креплюсь, да вот обидно только. Вон у Шухова товарища сложнее было, а его же излечили всё же.

– Ошибаешься, товарищ Шухова был кипятком ошпарен и втемяшил с перепуга в голову – атрофировался финдеперчик. А на самом деле у того военного абсолютно всё нормально было. Очень просто излечить такого, у тебя же посуровей случай, заговорами не обойтись одними, только чувствую, надежда есть. Сто процентов есть, не падай духом!

Замолчали. Воцарилась тишина. Прикрыл глаза гипнотизёр, развалился в кресле и вдруг зону вспомнил: «Да, индеечка судьба-голубушка, вот страдает как мужик серьёзно, и не в лагере хотя – на воле».

И чего-то в зеке бывшем к инвалиду вдруг такое сострадание проснулось, что, по рюмочке налив, с участием он поглядел на парня:

– А скажи, брат, ты на что живёшь?

– Пенсия тридцатник инвалидная, у бабули шестьдесят четыре. Шухов просит повозить порой – тогда лафа, обращается вот только редко. И сейчас вот третий месяц уж в командировке как.

– А чего он обращается? Машины нет?

Сей вопрос застал врасплох, так как криминальный тот извоз секретом был не личным, и от темы чтоб уйти пришлось экспромтом сочинить враньё:

– Есть машина у него – «шестёрка», только трудно в бурунах на ней. Проходимость слабовата для песка большого, а у «Запорожца» на порядок выше.

– А чего он в бурунах забыл?

– Там в кашаре у него зазноба.

– Дело ясное теперь, а сколько Шухов платит?

– Километр десять копеек, плюс бензин, плюс хавка.

– На такси двадцать копеек выбивает счётчик, так на «Волге» это, а за «Запорожец» тут сам бог велит поменьше брать. Я, так думаю, ты не в обиде вовсе?

– Не в обиде, но со мною выгоднее, чем такси, – за простой не получаю денег. А «Волжанка» постоит и без штанов оставит – счётчик щёлкает не понарошку. Знаете, как Высоцкий поёт: «Пусть счётчик щёлк, пусть щёлк, пусть, всё равно в конце пути придётся рассчитаться!».

Хохмачевскому понравилась рассудительность трудного пациента, и, недолго думая, он спросил:

– А если зафрахтую я тебя по той же таксе и причём на постоянку даже, ты пойдёшь ко мне, Сашок, работать?

– Так же с хавкой?

– Ну конечно с хавкой.

– А чего же не пойти? Пойду!

– Вот и ладушки. Ты оставайся, если хочешь, ночевать, куда поедешь пьяный?

– Хорошо, бабуле звякну только.

И уже когда бутылка кончилась и завалились спать, Саша Ножницы спросил Петровича:

– А за что вас это так уханькали на девять лет?

– Слышал что-нибудь о сборе кассовом?

– Не слышал.

– Это если денежки за представленье поделить не с государством, а с завклубом.

– И за это девять лет? За талант, как за убийство так же?

– Вот представь себе, страна такая. Выступать чтоб разрешили, к филармонии тебя приписывают, сто рублей дают – оклад конкретный плюс смешные за концерт копейки. Смехота для мужика, короче, а для творческого человека просто оскорбительное издевательство. Как тут кровное не умыкнуть своё? Зря народ не сочинит поди-ка:

Сверху молот, снизу серп,

Это наш советский герб.

Хочешь сей, а хочешь куй,

Всё равно получишь хуй!

И как ни хотелось поговорить, стало мужиков ко сну клонить. Перед тем как отключиться, Николай Петрович между делом как бы, засыпая, молвил:

– Те болезни, что от нервов только можно вылечить порой гипнозом! А горбатому или безрукому по барабану, что гипноз, что от поноса капли. Кстати, знаешь, как горбатых лечат?

– Как не знать? В мешок и шилом!

– Абсолютно совершенно, в зюзю.

И заснули, как убитые, потом товарищи.

Глава вторая. Триумф психотерапевта

Жизнь начальника милиции Чу, если мерить её только по материальной составляющей, была поистине сказочной. Городок стоял как раз на пересечении добрых по доходности дорог южных, что при правильном подходе позволяло богатеть безмерно. Столько денег, столько всякого добра наскирдовал закона страж, что не знал, чего с богатством делать. Потому как СССР не буржуазный Запад, где ты чем богаче, тем почётнее, где налево и направо деньги тратить можно. Потому как не разгонишься в Стране Советов – лапти вмиг сплетут. Так оскомину набило складывать в кубышку деньги, стал что взятки лишь камнями брать и молвою окрещён был местной – Бриллиантович, он же Магомедиков Расул Джарапович, прошу, знакомьтесь.

Но не всё у человека как по маслу шло. Сын – великолепный мальчуган по всем статьям – близорукостью страдал и без очков не видел ничего уже за метр от носа. Куда только ни возили сына благоверные супруги Расул Джарапович и Хасима Хамидовна, не могли нигде помочь, хоть как-то. Стали думать за границей показать кому, только хлопотно, да и опасно очень. Ну-ка заинтересуются, что за набоб там через занавес железный перепрыгнуть хочет? И крест можно на карьере ставить. Да не только ведь на ней, голубке, но и на свободе, может быть вполне. Так что этот вариант не подходил никак.

И наутро, в тот самый день, когда Хохотушечкин и Саша Ножницы ещё спали в гостинице, Бриллиантович захандрил. Болезнь глаз сына отбивала всякое желание к какой бы то ни было деятельности, тем паче что материальный стимул, можно сказать, по причине богатств избытка, должное совсем потерял значение. Даже святое – предстоящий послезавтра ежеквартальный мальчишник, который при любых обстоятельствах устраивал Бриллиантович с двумя лучшими своими друзьями, – на фоне нерадостных, горьких дум близостью совсем не радовал.

В день тот Бриллиантович не пошёл на службу, на здоровье сославшись, остался дома и давай потягивать коньячок с утра. Дело это не понравилось никак супруге. Занудела, теребя больное:

– Эх, Расул, Расул! Чем пить, искал бы лучше, что с ребёнком делать?

Ничего муж не сказал и выпивать продолжил.

Кто-то посигналил возле дома. Побежала открывать хозяйка. На мальчишник мужа друг приехал – РОВД начальник из Калмыкии, подполковник Кочубей Иван Данилович.

– бог вам помощь, люди добрые! – воскликнул, заходя, а хозяина увидев пьяного, удивился не на шутку вовсе. – Это как же без меня ты, дорогой товарищ, прямо с раннего утра затеял?! Очень выпить захотелось, что ли?

Улыбнулся горько Расул Джарапович, развёл руками и:

– Как, – сказал, – тут выпивать не станешь, не могу коль вылечить глаза у сына? Сколько денег ухондокал, сколько времени, а всё впустую. С каждым месяцем всё хуже зрение.

– Рад помочь бы, только как не знаю, – тяжело вздохнул товарищ. – Может, старцам показать блаженным? Говорят, такие чудеса в Загорске, под Москвой, творят – закачаешься, упасть – не встать.

– Всё что можно перепробовал, рискуя партбилетом, бесполезно: ни диагноза и ни лечения. Заграница вот ещё осталась. Только как туда отправить правильно, ну никак не приложу ума.

– Тяжело, конечно, но решаемо. Вот отпразднуем мальчишник, я займусь конкретно. Есть товарищи-друзья в столице.

Сладкие такие слова, точно в сердце попав хозяйки, разрыдаться её заставили, а Калмыкии посланник солнечной головой участливо покачал:

– Сделаю я вам эту заграницу долбаную. Тоже выдумали мне проблему. В Чу зачуханном своём совсем отстали от культурной жизни. Я в степях вон обитаю, в глухомани жуткой, там, где воду вывезти проблема, а не то что привезти, потому что почва, как бетон, не впитывает, где верблюды сделались уже родными, но с Москвою не теряю связей. Направление сварганим от Минздрава чёткое – не подточит комаришка носик. И с богом! Франция, Германия, Париж, Нью-Йорк! Деньги б главное, Расульчик, были.

Сказанное гостем разрядило обстановку. Бросилась хозяйка накрывать на стол. Не забыла про винцо себе, про полусладкое. А Иван Данилович коньяк достал, не простой какой-то, а особый импортный, по бутылке, дорогущий, видно.

Сели. Выпили, и говорит тут гость:

– Еду нынче я по Чу по вашему, вижу чуть ли не на каждом доме понавешаны афиши разные, а на них гипнотизёр мордатый. Выступает, что ль?

– Да, гастролирует.

– А чего б его нам вместе с лилипутиками да на мальчишник? Очень здорово, считаю, будет! – предложил Иван Данилович товарищу.

Призадумался Расул Джарапович и:

– Заманчиво, – сказал, – конечно. Правда, тут с большой оглядкой надо. Сей артист вот только-только возвратился с зоны. Девять лет мотал. Нужна с тобой нам информация о том, что с уголовниками развлекаемся?

– Да, пожалуй, ни к чему затея. Правда, очень поглядеть хотелось на товарища гипнотизёра не на сцене, а приватно эдак, и на лилипутов почему не глянуть?

– Ладно. Так и быть, уговорил. Лилипутов в дом, конечно, приглашать не стану, а артиста нам с тобою в пять минут доставят. С ним с одним не так наглядно будет. Смотришь как на то, Хасимочка?

– Положительно смотрю, хотя и боязно, вдруг в гипноз введёт да изнасилует, не дайте боже, или, может, обворует даже!

Улыбнулся муж:

– Ограбит – не убудет. А полюбит под гипнозом если – не предательство любовь такая. Ты же можешь оправдаться после, мол, со мною, думала, была.

Тонкий, гибкий ум жены парировал вполне достойно:

– Я-то ладно. Я чего? Я приспособлена к совокупленью. А вот ты, мой дорогой, что скажешь, под гипнозом превратившись в даму? Тоже скажешь, что со мною был?

Рассмеялись.

– Не боись, Хасимочка, – успокоил муж. – Не дурак, поди-ка, уголовный маг, бестолково чтоб плевать в колодец, из которого водицу пьёт.

Вскоре очень культурно и деликатно Хохотушечкин и ассистент его Саша Ножницы тайно доставлены были в дом Бриллиантовича. Ничего не понимая, хлопали они глазами и с тревогой да с опаскою развязки ждали.

Шеф милиции томить не стал:

– Я, вы догадались, полагаю, РОВД начальник в Чу. Вот мой друг большой Иван Данилович. Вот Хамидочка моя Хасидовна – дома скромного сего хозяйка. Вы, по роду службы ведаю, Николай Петрович Хохотушечкин, Александр Вениаминыч Ножницы. Познакомимся, ребята, ближе.

Рук пожатие мужчин, улыбочки хозяйки добрые, но неясности туман витавший очень сковывал гостей. Хорошо хозяин понимая то, напряжённость обстановки деликатно разрядил, культурно:

– Мы решили, Николай Петрович, пообщаться с вами, так сказать, приватно. Не сходились никогда с гипнотизёром близко. Вы не против уделить нам время?

– Отчего же против? Нет, не против.

– Коли так, тогда за стол прошу.

Вся компания уселась вокруг мило сервированного стола. Выпили, но разговор не получался как-то. Наложила на Петровича тюрьма печать. Гражданин начальник зеку бывшему он завсегда не свой – опостылевший попкарь тюремный. В подсознание табу впечатано на общение железным штампом без оглядки, что нельзя с лягавыми. Слова лишнего боишься ляпнуть, о каких речь чудесах быть может? И гипнотизировать кого вдобавок? Не начальника ж милиции с супружницей и не гостя ж их, по виду не простого явно. Саша Ножницы не подходил – его гипноз не брал, маг вчера определил в гостинице.

Неизвестно, как сложилось бы знакомство, если бы не сын начальника. Возвратился он как раз из школы, поздоровался с гостями вежливо. Снял пальто в прихожей, шапку, в шкаф повесил всё и пошёл к себе, а Николай Петрович, окуляры мощные заметив на глазах ребёнка, у родителей спросил с участием:

– Это что же за беда у хлопца?

– Да, великая беда. Уж не лечил кто только, – мама всхлипнула, – а мальчик-то какой хороший.

– Разрешите посмотреть? Я практикую, иногда бывает, если с нервами чего не так.

– Да пожалуйста. Андрей! Андрюша! – мама сына позвала. Тот подошёл.

– Николай Петрович хочет глазки посмотреть твои, – погладила по голове ребёнка, – не стесняйся, подойди поближе.

– Плохо видишь?

– Плохо!

– Хорошо, присядь, Андрюша, в кресле. Прошу присутствующих не двигаться, не разговаривать, не отвлекать.

Зачарованная публика замерла, боясь дыханьем даже помешать процессу. А маг дрожал и трепетал, не подавая виду. Как в тот момент хотел он, чтоб гипнабельным, во-первых, оказался мальчик и, во-вторых, психотерапия чтобы помогла ему. Вероятность тут была невелика. Неудача если ж, лилипутиков тогда в охапку и в другую поскорее область от великого греха подальше. Дань копеечная, маг платил какую заму Магомедикова капитану Петрушкину, веским аргументом, чтоб остаться, тут была бы вряд ли. А гастроли в Чу великолепно шли, деньги капали без напряжения вполне приличные.

Началось лечение. Андрюша в кресло сел. Хохотушечкин, напротив, стал и, глазами ввинчиваясь в пацана прижухшего, монологом, словом мастерским, поставленным в гипнотический ввёл сон ребёнка.

Спит мальчик. Оцепенела в ожиданье публика. Психотерапевт же не торопится. Кто дело знает – не спешит. При ловле блох спешат. Шепчет спящему гипнотизёр на ушко. Вслушиваются напряжённо болеющие за удачное выздоровление, но не разбирают ничего совсем, лишь отдельные слова без смысла до сознания едва доходят.

Кульминация.

– Вставай, Андрюша! Просыпайся! – маг вскричал.

– Ты видишь замечательно и без очков!

Встал Андрей, в недоумении водить глазами начал вкруг себя по сторонам. Тут кукушка на часах заохала. На неё взгляд перевёл ребёнок и опешил. Видит цифирки, в очках как будто, а хотя без них.

– Мама! Мама! – заорал. – Я, сколько время, вижу!

Всё что хочешь ожидали папа с мамой, но не этого. Всё угодно что, но не того вот только. И с трудом в реальность начиная верить, стали медленно входить в неё, а у мага с сердца груз как будто.

Хасида Хамидовна заметалась от радости. К шкафу кинулась сперва, за книжками. Набрала десяток, видно думая прочесть дать сыну. На бегу про телевизор вспомнила и, на пол, охапку бросив, до него метнулась. Включает, на нервах вся, а включить не может – руки, как у алкаша, трясутся. Ей помог Иван Данилович, вспыхнул наконец экран – смотрит мальчик без очков на диктора и от радости так и сияет весь.

Чуть придя в себя, кинулись родители на избавителя и давай целовать, обнимать давай. Задушили б, не калмыцкий гость когда – кое-как освободил беднягу.

А Петрович, не заставили чтоб развлекать, подходящий подобрал момент:

– Вы простите, милые родители, не смогу я только нынче развлекать вас больше. Столько жизненной энергии сейчас отдал, не восполнить и за год какую.

– Да какой там развлекать!

– О чем вы это, Николай Петрович? – папа с мамою хотели было снова мага заключить в объятья, и опять Иван Данилович пришел на помощь:

– Нет, друзья мои! Нельзя так, право! Не даёте выпить, закусить гостям! Прямо-таки неприлично очень!

Возымели действие слова, и села наконец компания за стол заждавшийся. Радостный хозяин сам разлил спиртное и сам тост провозгласил торжественно:

– Дорогой Николай Петрович! Сразу буду я с тобой на ты, как со старым самым лепшим другом! Ты сегодня подарил мне в жизни самый лучший день из всех, что я досель прожил! Ты вернул в дом этот радость! Потому, имей в виду, он стал твоим теперь. Можешь заходить и жить в нём, сколько хочешь и когда захочешь! А за помощь за твою бесценную вот, пожалуйста, прими дар скромный.

«Волга» во дворе стоит – вчера пригнали – не сидела муха. Стоимость на рынке сорок тысяч. Хоть машиной забирай, а хоть деньгами. Это сам, как пожелаешь только. Мало если, не стесняйся, говори, добавлю.

Закачался маг, чуть не свалился было. Полагал-то, без конфуза дом покинуть царственный, и то удача, а с богатством чтоб таким великим – не укладывалось просто в голову. Сорок тысяч – это три нормальных дома или два хороших, а один коль, так хоромы царские, за которые легко потянут к прокурору на ковёр, Буратино чтоб спросить богатенького:

«Гражданин, обязанный по штату нищим быть, где несметные богатства взяли?». И хоть мямлите в ответ, а хоть не мямлите, два возможных варианта только в ситуации подобной будут: отберут – посадят, не посадят – отберут. То есть ежели не шутить один всего-навсего вариант.

Почему Петрович выбрал «Волгу», я того не знаю, может быть, шокирован подарком был настолько, не обдумал что решенье правильно? Может, что ещё? Но тем не менее, встав с ответным тостом, Николай Петрович провозгласил торжественно:

– Коль от души даёте сей подарок царский мне, приму!

И готов служить вам так же верой-правдой дальше!

Ну и стали отмечать выздоровленье мальчика.

Гость калмыцкий, малость лишнего хватив и привыкший по профессии подозревать, груздь солёный помещая в рот, посмотрел на инвалида искоса:

– А чего тебя не вылечит всесильный лекарь?

Саша Ножницы замялся, что сказать, не зная, ну а дня герой, освоившийся с обстановкой, не полез за разъяснением в карман глубокий:

– Сашу вылечим, хотя запущенный довольно случай. В детстве проще бы намного было, дело времени его леченье. Саше, будучи уже хорошему, не понравились слова такие. Не вязалось сказанное пред сном вчера: «Только бог тебе один поможет!» и обидное: «В мешок и шилом».

«Заливает, набивает, видно, цену, – для себя определил бедняга, – но зачем боль причинять душевную болтовнёй такой в моём присутствии? Мучить для чего, когда козе понятно, что фактически неизлечим я?». И заёрзал змей недобрый в разобиженной душе, расстроенной и притом ещё серьёзно пьяной.

Точно выкинул бы фортель Саша, омрачивший праздник всем присутствующим. Слава богу, получалось это у него отменно, был когда под мухой. Положение спасла хозяйка и, всплеснув руками, ошарашила похлеще, чем хозяин, за столом сидящих:

– Дай вам бог выздоровленья, Александр! Не обидьте, вот возьмите деньги. Вот три тысячи, прошу, от всей души примите. Николай Петрович коль помочь не сможет, пригодится на врачей других.

Саша Ножницы, взяв деньги, почему-то посчитать их пожелал, будто получил не дар, а долг, правда, вовремя успел опомниться и себя не показал смешным.

Пира окончание и не маячило. Николай Петрович же, однако, посчитал благоразумным более хлебосольный этот дом покинуть, до того как не испортили картину славную, что обычное на пьянках дело.

– В Погореловке, – он сообщил, опорожнив стопарь, – выступление у нас сегодня. Очень рады бы не расставаться, да нельзя: работа есть работа.

Попрощались, выпили на посошок, и:

– Вы за «Волгу» не переживайте, – успокоил, пожимая руку, чувадальский страж. – Ваша ласточка. Когда хотите, забирайте, без проблем в один секунд оформим.

Сунула Хамидовна пакет Петровичу:

– Тут и выпить вам, и закусить, голубчик, далеко ещё, поди, до вечера.

Взгляд, которым одарила мужа благоверная жена при этом, почему-то был суров, но внимания на то не обратил никто, так уж очень хорошо всем было. Шёпот я её расслышал только:

– Ну какая жадина! Какая жадина! Свет не видывал таких жадоб!

Глава третья. Кидалы

В тот самый момент, когда поезд «Москва – Баку» остановился у перрона ростовского вокзала, слаженная, устоявшаяся преступная группа, а точнее бригада кидал – Пончик, Кацо и Буча двинулась не спеша вдоль вагонов. Дружным, хорошо тренированным экипажем вышли товарищи добывать хлеб насущный.

Жулики такого рода обычно определяют добычу, проходя по вагону после отхода поезда и заглядывая в купе. Но эти усовершенствовали технологию – и высматривать подходящих клиентов начинали уже тогда, когда вершился сыр-бор стояночный. Шли они по перрону, как встречающие, а сами пассажиров, прогуляться вышедших, тонко анализировали. Также новеньких, с билетами заходивших, без внимания не оставляли, ну а где возможно было, в окна пялились и оценивали там сидящих на предмет имения и готовности к лёгкому и быстрому расставанию с деньгами. Эта, на первый взгляд, мелочь в комплексе давала возможность меньше тратить времени на поиски клиентуры, обхаживая купе после отправления поезда, и, соответственно, повышала эффективность деятельности. Объегорить-то лошонка до Батайска успеть нужно, то есть именно до остановки первой, на которой обрываться следовало по плану. Меньше часа отпускалось на работу всю. Не уложишься – и поминай, как звали заработок, неплохой пусть, но не слишком сладкий так как риск ему родня ближайшая.

Тактику свою товарищи отточили до совершенства и с коллегами не делились ею, как профессиональный секрет хранили. Пончик, который как раз о таковом размышлял, вслух задумался:

– Свечку надо в церкви поставить богу, надоумил за то, что работать так. Отблагодарить его срочно нужно, не ровен час разобидится да замастырит каку.

Кацо, поглядев на набожного не по профессии товарища, ничего не сказал, только пальцем покрутил у виска, а Буча:

– Балабол ты, Пончик! – вразумил. – Конченый демагог! Тот бог, в церкви которому свечки ставят, не наш, наш бог – Мефистофель, сатана с рогами. Может, это именно его заслуга? Он, мне кажется, скорей обидится да такого в зад насыплет перца, что чесаться будет долго жопа. Так что лучше не гневи кормильца.

– Цыть, балаболы! – вспылил Кацо. – Языки позатыкайте в задницы! Зыркать надобно, а не болтать! Шейные перископы и шнифты в положении держать рабочем! Порицание Бучи и Кацо выговор Пончик принял как должное. «А ведь правда, – подумал он, – вдруг сам сатана печётся о рабах своих неправедных, а ему, бедняге, ноль внимания, никакого уважения тебе, почёта. За такое отношение к себе так может наказать, поди-ка, богу как и не придумать даже!».

А дух, о котором вам я упоминал вначале, пролетавший мимо троицы как раз, услышал разговор на перроне, ну и позабавиться решил немного над философами уголовными. Так уж очень пошутить любил. Послал он, балуясь, безобидную флюиду в Бучу, и кольнула та его легонько прямо в темя самое. Вроде чепуха, только именно тогда укол был, когда Буча пачку сигарет бросал пустую в урну. Дрогнула рука картёжника, ну и угодила эта злополучная пачка точно в нос патрульному – чинно шествующему сержанту.

Гнев закона стража мог не только испортить работу начисто, но и неприятностей принести кучу. Чтобы избежать последствий, картёжник и величайший психолог Пончик, руки приложив к груди, с миной бесконечной покорности и кроткого сожаления обратился к милиционеру, рта пока тот не успел раскрыть:

– Извините, гражданин начальник, товарища! Тёщу только вот похоронил несчастный, с той поры переживает очень. Стал задумываться без причины. Уж простите, так любезны будьте.

Два червонца милиционеру сунул в руку Буча. Тот взял денежки и, погрозив сурово пальцем длинным, дефилировать продолжил дальше. Всё на том и обошлось без шума. Пончик, явно чувствуя связь конфуза, непотребного разговора и сил неведомых, только хотел задуматься о небесных покровителях, как глаз набитый Кацо меж раздвинутых штор вагона молодого высмотрел офицера, тосковал один в купе как раз что. Опыт подсказывал – высшая кандидатура.

Подходило к отправленью время, и пора уже садиться было. Подал знак вполне понятный двум товарищам своим Кацо, и, десятку дав проводнику знакомому, ловко троица в вагон шмыгнула.

Вздрогнул «Москва – Баку» и, медленно набирая ход, дальше поплыл на юг.

В том же поезде как раз ехал бортовой инженер стратегического бомбардировщика гвардии старший лейтенант Шухов. Возвращался он домой на службу в Чу после прохождения очередного ВЛК в ОВГ – госпитале окружном военном. Хочу напомнить тем, кто не читал моих книг досель, что в Авиации Дальней окрестила военная братия инженеров бортовых – кочегарами. Так что далее не удивляйтесь, встретив слово это.

Итак, кочегар Шухов покидал Ростов. Вздохнув, поглядел он в окно вагона на удаляющийся перрон и почувствовал, как грусть расставания с любимым городом томно в душе заныла.

Этот город Шухов очень любил, как-то пришёлся вот по душе – и всё. И темпераментом южных людей, и Доном чудным, и девчонками бесподобными завоевал сердце кочегара Ростов. Потому и ныло каждый раз внутри, болело, когда прощался с ним инженер.

Так же вот и сейчас было. Как истинно авиатор русский, чтоб душевную боль унять, достал Шухов из чемодана водочку с нехитрой закусью. Посадка уже закончилась, и, чувствуя, что до ближайшей станции, до Батайска то есть, одному ехать, сам выпивать собрался. И не думал не гадал мужик, что компания к нему спешит весёлая, та, что очень объегорить жаждет, то бишь крепко развести на деньги.

Только расположился, только ко рту стакан, как в купе деликатный стук руку вдруг остановил на взлёте. Дверь отъехала, и двое граждан входят, ясно, что попутчики, как божий день. Поздоровались интеллигентные на вид мужчины и уселись на места свободные, демонстрируя, что ехать долго. Карты вроде между делом вынули и за подкидного меж собою сразу.

Неудобно одному пить. Предложил Шухов:

– Подсаживайтесь, ребята. За знакомство да за прощание с Ростовом-папой сам бог велел!

Не артачились. Бутылочку уговорили быстро и втроём, затем играть обратно, потому как Буча не зашёл, в проходе страховать остался. Был картёжник никудышный он, но, однако же, быка мог сокрушить ударом – на прикрытие кандидатура верная.

Кон один, потом другой сыграли, вот уж вроде бы процесс пошёл. Слышат в двери стук. Глядят, четвёртый входит, дополняющий комплект попутчик, видно, что на грудь совсем немало взявший. Пьяненький такой мужик, одетый скромно очень, с саквояжем, словно врач-хирург, который спирту тяпнул. Головою для приличия кивнул играющим и на полку возле входа плюхнулся.

Пьяному, не денежному гражданину явно, отказали игроки вниманием, бесполезным посчитали приглашать в игру, мол, накушался и отдыхай, товарищ, не мешай тому, кто рассуждает трезво, у кого для развлечения деньга имеется. Только тот и не в обиде вроде. Прислонился головою к стенке и дремать давай на всю катушку. Ну и, чувствуя, что времечко пришло заветное, за игрою безобидной предлагает Пончик:

– А чего б нам в трыночку не пошутить, в бурёнку там, в очкошечко под интересик? Так, по мелочи, по пятачку плюгавому? Интереснее и занимательнее куда, проиграться ж невозможно просто, так как ставки и не ставки вовсе, а безделица одна невинная.

Шухов сразу догадался с кем имеет дело, понял кочегар, фортуна с кем свела, только виду не подал и с досадою ответил в голосе:

– Не играю я под деньги, граждане.

– И чего же? Проиграть боитесь? Это зря, при столь ничтожных ставках совершенно невозможно это!

– Не согласен. Где сперва копейка, скоро рублику найдётся место, только главное не в этом дело.

– Ну а в чём тогда?

– А в том, что всё равно мне, одинаково всегда хреново, хоть выигрываю, хоть проигрываю.

– Одинаково? И почему же?

– Если выиграю, то людей обижу. В том не вижу ничего хорошего. Проиграю – так опять же плохо, потому под интерес и не играю вот.

Сей отказ ошеломил кидал, странной логикой своей особенной. Призадумались: уж не ошиблись ли в кандидатуре? Не искать ли время есть пока лоха другого? И ведь надо же! Пришёл на помощь очень кстати вдруг попутчик пьяный, разговор какой сквозь дрёму слышал:

– Я, товарищ лётчик, не согласен с вами. Как же, выиграв, обидеть можно, возвратить когда возможно выигрыш?

Загорелись у кидал глазёнки, ну а Шухов без сомнений понял, что и третий заодно с паршивцами. «Ладно, – думает, – друзья-факиры, представления-спектакли ставьте, размудрёные свои, да только меж собой, с меня вам хрен обломится. Знаю схему завлечения как дважды два. Свой подсядет как не свой и вроде выиграет, захотелось чтоб того же рядом едущим. Только вот не на того напали».

А поддатенький заёрзал весело, аж юлою заходил в восторге:

– Сека – это не игра, а сказка. Обожаю. Вы не против секи? Я когда в неё играю – млею, как рыбак, как наркоман конкретный. Эх, сразимся! Начинать давайте!

Про Шухова как будто позабыли сразу, и в составе новом игроков резво далее игра пошла.

Что такое сека? Многие знают, но я всё-таки расскажу немного об этом чуде: сека, ещё её называют тринка, свара – это самая простая картёжная игра, проще которой нельзя придумать. Сами посудите: раздали по три карты, и всё на этом. Проще быть может что? Дело ясное – ничего. Больше карты никуда из рук не перемещаются, не шлёпают ими, как в дурака об стол, не выстраивают, как в покер, не мусолят, как в преферансе, просчитывая варианты, а до конца держат при себе от глаз нехороших дальше и только в конце показывают.

Так вот эта простота святая, на первый взгляд, оказывается, есть самое сложное изобретение, созданное для испытания человеческой психики.

Вникайте в правила. Ставят игроки по какой-то определённой сумме на кон, сдаётся по три карты каждому. У кого-то сильнее карта, у кого-то слабей, и задача играющего – точно угадать с чем на руках противник. Чувствуешь, сильнее карта, так играй, кидай в кон деньги, но не менее чем в нём стоит, хочешь более – всегда пожалуйста, никаких ограничений нет. И противник может либо далее, пройти, поставив деньги, либо вскрыться, или же, не ставя ничего, остановить борьбу – бросить карты, сдавшись, кон отдав противникам.

И вот сидят, например, двое друг против друга. Карта сильная у одного, у другого – дрянь. Тот, у кого дрянь, крупной суммой прошёлся, большущей, мол, гляди, дорогой товарищ, коль деньгами прошёл огромными, на руках гром небесный, значит. Чтобы вскрыться или в игре остаться, партнёру нужно денег не меньше поставить в кон. Ну и соображай, определяй по глазам, блефует игрок или не блефует. Включай интуицию, работай серым веществом, а карты же лежат недвижно. Вся в мозгах, вся в черепах игра.

Как и предполагал Шухов, уже на второй игре кон вырос существенно, и интересный попутчик прилично выиграл. Именно так профессиональные кидалы обычно жертву заманивают по стандартной, отработанной схеме, в этом слаженная бригада не отличалась от себе подобных. А попутчик пьяненький, играя правильно, словно не подозревая, что ему готовят, сдавал картишки, напевая весело:

– Жокер-чпокер, где ты был?

– За обкомом водку пил!

– А почто на лбу фонарь?

– Это первый секретарь.

Удружил умеюча,

Приговариваюча:

«За неуважение —

К партучереждению!»

Куплеты очень мужскую компанию развеселили. Жулики заулыбались, а Шухов даже захохотал.

Тому, кто не знает, пояснить хочу: жокер – это самая сильная карта. На ней, как правило, изображён шут в колпаке, и может она принимать значение любой той карты, какая игроку нужна. Есть, к примеру, два туза у вас – это хорошо, но не очень, а вот ежели к ним жокерок примазался – совершенно другое дело. На руках, значит, три туза – карта, нету какой сильнее.

Но и вот, спел песенку весёлый картёжник да выигрывает себе. Но уж времени прошло довольно для прелюдий, для затравки правильной, намекать уже пора лоху, что испугался зря, про того ж как позабыли вроде. Тут засомневался кочегар немного в третьего причастности к своей разводке, но понять не мог, зачем всё это представление так долго крутят, потому конца, развязки с интересом ждал.

Наблюдает за игрою Шухов, а она идёт по плану странному: не выходит из неё затравщик с кучей денег, а сопит лошонком.

Замастырил трёх тузов Кацо и сдал себе их. Пончику чего-то удружил невзрачное, а любителю смешных частушек трёх короликов красиво втюхал – догадайся, мол, теперь, дотумкай, с топорами, где тузы дежурят?

Рубль поставил жёлтый, мятый Пончик, а Кацо прошёл червонцем красным. Суммой той же – обожатель секи.

Вскрыться права не имел пока он, для того остаться нужно было только двум партнёрам, либо чтоб прошли все одинаковою суммой круг. Да кто вскроется на круге первом на подобной ломовущей карте, бьют какую три туза лишь только?

Слышал я ещё, что жокер – это самый настоящий чёрт в образе безобидной карты, правда утверждать не могу того.

Явно обрадованный королями, весёлый картёжник, снова принялся напевать частушку:

– Жокер-чпокер, где ты был?

– За ментовкой водку пил!

– А кто в нос определил?

– Подполковник-гамадрил!

Колотил умеюча,

Приговариваюча:

«За неуважение —

К ментучереждению!»

Шухов улыбнулся, а кидалам же не до веселья было. Вот уж сотенку в кон кинул Пончик, вот сто двадцать положил Кацо, а любитель секи точно так же снова – строго именно сто двадцать сунул. И растёт неумолимо кучка.

Вот уж тысяча в кону, вот две – сумма пресерьёзная для игр вагонных, но лошок кладёт исправно деньги в кон, растущий на дрожжах как будто, и не думая совсем вскрываться. Что интересно, весёлый картёжник не напрягался, вглядываясь в глаза партнёров, как положено в игре психологической, явно не переживал, а только всё импровизировал куплеты баритоном пропитым, но мягким:

– Джокер-чпокер, баламут,

А куда тебя ведут?

– Волокут расстреливать

Возле дуба-дерева!

Помогите смыться,

Дам опохмелиться!

Фарт отдам в придачу,

Чтоб купили дачу!

Шухов, услышав продолжение песни, улыбнулся снова, но кидалам вовсе не до веселья было. На кону как-никак денег десять тысяч рублей, а лошок и не думает вскрываться. У самих уже только на одно вскрытие осталось – резервные три тысячи, и всё на этом, а далее, коль у клиента деньги есть, то и при трёх тузах утрёшься запросто. Призадумались кидалы очень. Не было ещё в их жизни случая, чтоб самим при трёх тузах вскрываться. Но что это? Лошок, будто читая мысли, говорит партнёрам так по-дружески и так по-свойски:

– Мужики, вы не стесняйтесь это, коль с деньжонками у вас хреново, говорите, сколько нужно, столько в долг дам. Для людей, таких, как вы, приятных, удовольствие одно уважить!

Тут уж картёжники от предложения такого обалдели совсем. Чтобы лох в игре деньги взаймы давал, явно против себя действуя, это не воспринималось реально, а казалось дурацким сном. Но Пончик осторожно так, вкрадчиво, всё-таки отважился попросить – вдруг законченный идиот лошонок:

– Тысяч десять, если можно, одолжите, пожалуйста.

Очень даже благодарны будем.

Весёлый игрок без раздумий вытащил из кармана пачку сторублёвок в банковской упаковке и протянул Пончику. Тот, не веря глазам своим, взял деньги и половину поставил на кон, а Кацо, оставляя партнёров один на один, вышел из игры, карты бросив на стол небрежно.

Щедрый богач не изменил правилу и прошёлся так же именно пятью, не стараясь задавить деньгами и даже наоборот явно желая помочь не таким, как сам, партнёрам денежным. Ведь поставь он только на один рубль сумму большую, и можно дальше не играть. Ан нет. «Вскрывайтесь, товарищи, на здоровье! Ну а надо, так ещё займу!» – видом всем своим вещал. Пончик так и сделал именно: не стал дальше судьбу испытывать, так как поезд подходил уже к Батайску.

– Вскрываюсь! – объявил он торжественно, а затем раскрыл свои три карты.

Но что это?! Где тузы?! Куда ж девались, черти?! Вместо них – три короля, те какие только заправлял лошонку! У того же на руках туза два и танцующий шутила – жокер!

Пончик и Кацо раскрыли рты и, словно ошарашенные, онемели, а надравший их вздохнул печально, соболезнуя как вроде очень, и не торопясь сгрёб деньги со стола в карманы.

Смотрит Шухов на представление, глазам не веря, а чародей-картёжник, как ни в чём не бывало, подмигнул попутчикам и, колесным стукам в такт, осчастливил их частушкой снова:

– Жокер-чпокер, где ты был?

– Там, где был, там след простыл!

– А кто смыться подсобил?

– Двести грамм тому налил!

– А где фарт в придачу

На покупку дачи?

– У того в колоде,

Кто лохов разводит!

Тут Шухов окончательно убедился в том, что попутчик весёлый отношения к кидалам не имеет. И почувствовал ещё интуитивно кочегар, что этот неброский внешне человек обладает какой-то особой, колоссальной внутренней мощью, с одной стороны, не дающей жуликам никаких шансов, а с другой, гарантирующей им снисхождение и возврат проигрыша, только Пончик испоганил дело.

– Ах ты жулик! – он воскликнул. – Паразит поганый! Незаметно поменялся картами со мною, дятел! …Жокер-чпокер!.. Где ты был!.. Смотри, как бы не забыл, где сам был! Весёлый картёжник выпучил удивлённо глаза и обескураженно пролепетал:

– То есть как это поменялся?

– А так! – выкрикнул Пончик. И нет бы молчать балбесу, не ходи к попу – денежки бы домой вернулись, так он заорал прямо в лицо обескураженному партнёру:

– Ты! Ты, козёл, поменял карты!

Услышав оскорбительные такие слова, страстный любитель секи, искренне оправдываясь, пролепетал:

– Да как же я мог поменять ваши карты, ежели я к ним и не прикасался даже? Что я, товарищи, господь бог, что ли?

– господь бог! господь бог! Шулер ты мерзопакостный, а не господь бог!

– Граждане! Побойтесь Господа! – снова залепетал оскорблённый. – Я не прикасался к вашим картам, нет!

Пончик же, разъяряясь, ситуацию до конца испортил:

– Не прикасался?! Не прикасался?! Как же не прикасался, если я сам лично их себе мастырил, вот этими вот руками?! – Растопырив пальцы, кидала ладонями потряс воздух, демонстрируя нетрудовые длани. – Я тебе, поганец, ими только что трёх королей всучил! Это ты всё! И не спорь, мошенник! Кон на стол! Вертай деньгу обратно, а иначе по рогам схлопочешь!

И, казалось бы, непроизвольное и неожиданное признание жулика должно было расставить все точки над «i», конкретно указав на мошенника, но не вспыхнул оскорблённый, не обиделся, не возмутился, головой лишь покачал с участьем:

– Понимаю вас, понимаю. Как профессионалам сочувствую и искренне соболезную. С опытом, видать, солидным, а по-детски лохануться так. Всё как есть вы перепутали, милейший. Вы тузов себе каких мастырили?

– Туз крестовый, туз червонный, туз пиковый был.

– Ну вот видите, а у меня два с жокером. Как мог жокера у вас стащить, коли сами говорите, что тузов трёх на руках имели? Чего нет, того стащить нельзя. Явно вы перешустрили, братец.

Пончик, я заметил, покраснел стыдливо, и скорее б ноги от конфуза уносить, смываться б, только оставлять свои родные деньги вовсе в правилах бригады не было. И охрана для чего тогда?

– Буча! – крикнул он, открыв в купе дверь, и в её проёме узком тут же Громовержец появился статный и работать без прелюдий начал.

Только что это? Ударом первым не виновника сшиб торжества, а Пончика. Тот упал. Из носа кровь фонтаном. От удара отключился малый. Ошарашенный Кацо рта не успел раскрыть, как удар стрельцовский схлопотал ногой в пах. От жестокой, сатанинской боли так взревел мужик, что с перепуга поезд не сошёл чуть было с рельсов, а проходивший мимо проводник, испугавшись, выронил поднос с чаем и крутейшим кипятком обварил себе мирно почивавший член, никакой беды во сне не ждавший. Вой проводника, слившийся с криком Кацо, не могли не услышать постовые милиционеры, бродившие по перрону вокзала, к которому чинно подплывал фирменный поезд «Москва – Баку», но и им не повезло, беднягам.

Глава четвёртая. Подруги

В то время, когда бригада кидал потерпела сокрушительную и исключительно обидную неудачу на всех фронтах: и интеллектуальном и примитивно-силовом, по Тихорецку в сторону вокзала не спеша двигались три девушки симпатичные. Меж собою непринуждённо, без эмоций особенных, молодые дамы вели беседу. Я, нечаянно подслушав их разговор, оторваться далее от него не мог.

– Я всё равно бы никогда не связала свою судьбу, познакомившись по переписке с зеком, – говорила блондинка.

– И я, – вторила ей стройная и точёная, словно кукла.

– Да и я бы тоже не пошла, коли б дело происходило сейчас, а тогда вот, извините, не было таких у меня подруг мудрых. И было мне, девочки, четырнадцать лет всего. Это тоже в виду имейте.

– Чокнутая ты, Верка.

– Ненормальная.

– И чокнутая, и ненормальная. Вполне согласна. Но рада очень, что именно так распорядилась судьба.

– Он обманывает тебя, Вера. Пописывает от делать нечего, а ты и обалдела от счастья. Папа – не последняя фигура в системе лагерной охраны – рассказывал, что обилие свободного времени у заключённых делает из них таких писателей, Пушкину какие дать могут фору в эпистолярном жанре. И ведутся на это бабы.

– Совершенно не спорю с вами. Возможно, что объект моих воздыханий совсем не тот, кого я нарисовала в воображеньи, опьянённом счастьем. Возможно. Да и дело-то, собственно, не в нём.

– А в чём же?

– В чём, расскажи, пожалуйста?

– А всего в простой любви, девчонки.

– Страшная любовь, жестокая.

– Катастрофа. Врюхаешься ты с зеком этим так, что никто тебе помочь не сможет.

– бог поможет. – Вера посмотрела на подруг лукаво.

– Мне всё больше кажется, что вы завидуете мне, подруги.

Люба пожала плечами, не понимая, чему тут можно завидовать, а Надя вздохнула и почесала ладонь:

– Договоримся мы до того, что из комсомола вышибут, из института выпрут. В сказки верить комсомолкам не положено… Эх, чего же так ладошка чешется?

– Выпрут, не выпрут, а в бога я всё равно верю. Толком, что это такое, не понимаю, но верю и знаю, что он мне поможет. А ладошка когда чешется, Надюша, так это к выпивке! То народная примета старая!

Смех девчонок зазвенел весёлый. Тепловоза гудок составил ему компанию. Девушки подошли к вокзалу и уселись на скамейке возле поезд, видимо, ожидать, а у Нади снова левая ладошка зачесалась очень.

Глава пятая. Кочегары

Шухов и картёжник странный остались одни в купе. В том, что гражданин не коллега жуликов, сомневаться не приходилось. То, что он незаурядный артист оригинального жанра, тоже сомнений не вызывало. Непонятным, правда, оставалось то обстоятельство, почему компаньон, дежуривший в коридоре для страховки, вдруг с ума сошёл. Но сошёл да сошёл. «Нервная болезнь, дремавшая до момента, стрессом разбуженная, невзначай проснулась исключительно так некстати», – предположил кочегар, любивший ясность во всём, да и успокоился на той гипотезе.

У Шухова в запасе ещё имелась бутылка водки, и сразу после отправления из Батайска не преминул он достать её.

– Рад буду познакомиться, – сказал и протянул руку,

– Шухов Владимир Александрович.

– Щукин Аркадий Павлович, – улыбаясь, пожал попутчик её.

После первой Шухова также первым потянуло на разговор:

– Здорово у вас с негодяями, однако, вышло. Хотел удержать, но вы с таким рвением, с таким желанием торопились без штанов остаться, что не решился. Думаю: «Коли рвётся так человек продуть, пусть наукой хорошей будет. В раз другой поумнее станет». А теперь-то вот понимаю, что вы с ними игрались просто для удовольствия. Не всё коту масленица. Я как полагаю, как догадываюсь – нашла коса на камень, то бишь на мага сволочи невзначай наткнулись? Угадал?

– Да что-то вроде того.

– Где же выступаете? В театре? В цирке? Аркадий Павлович призадумался, вздохнул и:

– Угадали, – воскликнул, – если цирком называть Вселенную, то угадали.

Шухов удивлённо посмотрел на хвастунишку, а тот:

– Без бутылки тут не разберёшься, – пояснил.

Капнул кочегар в стаканы чайные огонь-водицы и тост произнёс короткий:

– За вас! За артиста великолепного! Щукин вздохнул и:

– Спасибо, коллега! – поблагодарил, да, стукнувшись, вместе выпили.

Слово последнее, словно невпопад брошенное, насторожило офицера. Выпив, он вопросительно посмотрел на фокусника, а тот улыбнулся и:

– Не удивляйся, – успокоил, переходя на «ты», – мы коллеги с тобой, дружище, коллеги именно. Ты – самолёта бортинженер, я – кочегар Вселенной.

От изумления у Шухова широко раскрылись глаза. На «ты» обратиться просто не повернулся язык, и он пролепетал искренне удивлённо:

– Ну, положим, то, что вы бортовой инженер Вселенной, это литературный приём – гипербола, – не запретишь говорить красиво. Гоголь тоже вон писал: «…не всякая птица перелетит Днепр», – и никто его за то не поругал, мол, писатель, он на то и писатель чтобы мОзги пудрить.

– Ну, во-первых, никакая это не гипербола. Я на самом деле, бортовой инженер Вселенной, разумеется не всей, всю не объять её.

Наступила тишина, в которой Шухов легко мог слышать даже шуршание мыслей в мозговом веществе своём, я уж не говорю о топоте крови по жилам, подгоняемой алкоголем, о неистовом биении сердца – такова тишина была. Не знаю, сколько бы просидел неподвижно шокированный и полностью обескураженный кочегар, если бы не попутчик только.

– Не удивляйтесь, господин Шухов! – вывел он из оцепенения инженера. – Оценивайте ситуацию творчески, как обычно делаете в непростых полётах.

Шухов, совсем с толку сбитый, молчал, услышанное переваривая, а новоявленный инопланетянин, с хитрецой во взоре, на коллегу изучающе посмотрел:

– А что, собственно, неестественного произошло? Вы едете по своим делам, я – по своим. Почему бы вдруг путям не пересечься нашим?

– Это да, а на Земле у вас дела, наверное?

– Если честно, никаких дел нет. Выполнил задачу чуть пораньше и теперь вот отдохнуть хочу. Где ещё оторваться, как не на порочной Земле? Низменным потребностям ещё где волю дать, как не на ней?..

Шухов, уже начинающий привыкать к неестественности происходящего, потянулся опять к бутылке и, в стаканы плеснув по чуть, тихо, вдумчиво произнёс:

– А собственно, – сморщил на лбу морщины, – ничего такого, что за рамки человеческого разумения выходит, впрочем-то, не произошло. В инопланетян я верил всегда. Только идиот может считать, что мы во Вселенной бесконечной одни. И пусть встреча с пришельцем большая редкость, но дело вполне возможное, вполне естественное.

Аркадий Павлович согласительно кивнул и, потянувшись, зевнул сладко, а Шухов, радуясь возможности выпавшей:

– До ужаса занимательно! – развёл руками. – Расскажу кому, так не поверит никто, что чуть ли не с самим Господом ехал в поезде и водку пил. По такому случаю великолепному не грех и ещё дерябнуть!

Глава шестая. Преступники

В то время, когда в купе кочегары вели разговор под водочку, бригада кидал в полном своём составе восседала на казённых стульях в кабинете начальника транспортной милиции, подполковника Андрея Антоновича Ильина.

– Ну и как это всё прикажете понимать, господа картёжники? – начал неторопливо он. – Я за вас подставляю зад! Прикрываю! Крышую! А вы вместо правильной лохов разводки напиваетесь на работе до такой степени, что друг дружку лупите! К опоре своей – милиции проявляете вопиющее хамство и неуважение: у сержанта-пэпээсника выбиты два зуба и челюсть сломана… Это что ещё за такие фокусы?

Кацо, краснея и ёрзая на жёстком стуле, пролепетал:

– Это проделки беса, Андрей Антонович, форменное издевательство над нами нечистых сил!

– Что нечистых, тут не стану спорить. Змия зелёного ещё никто к силам чистым не относил.

– Зря вы так, Андрей Антонович, зря. Хлопнули в деле мы с лохом только строго допустимую и необходимую норму, ту, которая в самый раз для работы правильной, для естественного куража подспорье. Ну, подумайте, сколько нужно выпить Буче, чтоб с ума сойти? Ведра не меньше.

Подполковник задумался, чувствуя в словах кидалы резон, а Кацо, подобострастно в глаза начальника вглядываясь, в грудь себя кулаком ударил и воскликнул почти фальцетом:

– На гипнотизёра, Андрей Антонович, наскочили. Сто процентов – на него, заразу. Досель с такими клиентами работать не посчастливилось, вот и пустили бульбу. Хорошо ещё, что Буча, под гипнозом будучи, никого не ухандокал насмерть.

– На гипнотизёра? А ты что скажешь, Буча? – спросил начальник, удивившись не на шутку вовсе.

– Точно, Андрей Антонович, гипнотизёр то был. Слышу, зовут на помощь! Заскакиваю, как положено. В нос прицеливаюсь поганцу, а вот кулачины не его товарят, а своих, хоть что ты с ними делай. Жалко товарищей до соплей, а бью, ничего не могу поделать. Плачу, но луплю соратников, сколько дури есть. И с милицией конфузия всё та же самая.

Подполковник оживился, услышав о гипнотизёре. Нервно покручивая в руках ручку, призадумался. Несколько минут посидел молча, а потом отрешённо бросил, размышлений не прерывая:

– Гипнотизёр, значит? Если так, то, безусловно, специалист отменный. Исключительно клиент ценный, коли даже вас, битых волчар, словно деток облапошил маленьких. Надо, голубчика, его изловить и направить деятельность профессионала в русло правильное. Хорошо его запомнили на лицо?

– Как родную маму, – ответил за всех Кацо.

– Замечательно. Войдёте в состав группы захвата. Быстренько её формируем – и вперёд.

Молчавший до сих пор Пончик вздохнул:

– Вы, наверное, не поняли, Андрей Антонович, на какую птицу собираетесь охотиться. Группа ваша в лучшем случае друг дружку перемутузит, а в худшем отправится к праотцам, и на этом закончится эпопея. Ну его к чёрту, Мессинга этого новоявленного. Чувствую, нерентабельное затеваем дело. Чем колдунов ловить, лучше по старому, верному, хорошо проторенному пути хлеб добывать насущный.

Подполковник не мог не согласиться с доводами убедительными такими, но заполучить в свои руки настоящего, крутого гипнотизёра было его давней голубой мечтой. Когда бывал в гостях у начальника милиции Чу, особист Сашуля – чекист из местного авиаполка – часто пьяненький об экстрасенсах, о гипнотизёрах рассказывал: как КГБ использует их в целях нужных. Почему милиция должна быть хуже? Вот и загорелся человек идеей и себе заполучить такого. Это обстоятельство заставило начальника не прислушаться к словам разумным и стало главною причиной к действию. Снял шеф с телефона трубку и набрал неторопливо номер:

– Попрошу судмедэксперта.

– Гулькевич слушает.

– Здравствуйте, Иван Николаевич.

– Здравствуйте, Андрей Антонович.

– Вы, насколько мне известно, психотерапевт и с гипнозом хорошо знакомы?

– Да.

– Требуется помощь ваша. Мошенник объявился, гипнотизёр. Приглашаю как специалиста-консультанта подобрать помочь в группу захвата подходящих людей, каждого проинструктировать, как не попасть под действие чар преступных. Это именно сейчас мне нужно. Так что следует поторопиться.

– Собирайте кандидатов, я лечу уже.

Трубка чёрная, казённая легла на место, подполковник поднял на кидал глаза:

– Маг был один? – спросил.

– Нет. Был в купе ещё один – военный лётчик, связанный, не связанный с тем типом гнусным – непонятно совершенно было. Но не лох что – это как пить дать; аргумент, чтоб не играть под деньги, закрутил такой – уши чуть не отвалились к шуту.

– Это что за аргумент ещё? – спросил входящий в кабинет врач.

– Он сказал, что и выиграть плохо ему, и проиграть одинаково плохо, потому как человека так обидит, а так себя.

– Ишь как, – почесал лысину судмедэксперт, – странный какой напарник. Хитрый, видимо, до жути экземпляр. Вы тут разбираетесь пока, они, молния меня разнеси, едут спокойно в том же купе и лапошат советских тружеников! – поглядел врач понимающе на кидал угрюмых и в кулак хихикнул.

Андрей Антонович нажал на кнопку селектора:

– Срочно и деликатно выяснить, едут ли в шестом вагоне в шестом купе двое мужчин, один в форме лётчика военного.

Ответ не заставил себя долго ждать:

– Так точно, едут. Билеты у мужчин до Чу. Андрей Антонович посмотрел на часы:

– Так. Поезд приближается к Тихорецку. Следующие станции Кавказская, то бишь Кропоткин, и Армавир. Если догонять на «Волге», в Армавире не догоним. («Поручать арест чужим нельзя, – додумал про себя, – птичку эту золотую нужно в клеточку свою сажать, а не то она другим достанется. Ну-ка выше кто о ней прочухает? И останешься, Андрейка, с носом, как работнички твои – кидалы»).

Начальник снова потянулся к кнопке селектора:

– Нет ни для кого до завтра.

Глава седьмая. Межпланетное знакомство

«Москва – Баку» чинно и неторопливо, словно океанский лайнер, подплыл к Тихорецку. В Батайском РОВД начальник только начал проводить разбор неудачи, а БИВ и Шухов заговорились так, что внимания не обратили на остановку. Тёплую затянувшуюся беседу прервал стук, а когда отъехала дверь, то три девушки предстали в её проёме симпатичные и молодые. Это и были как раз те самые: Вера, Надежда и Любовь, с которыми мы уже имели честь познакомиться совсем недавно.

– Можно? – зазвенел их смех заразительный. Шухов не успел ничего сообразить, завороженный созданиями восхитительными, а коллега его, Бортовой Инженер Вселенной (далее давайте будем называть БИВ его) восхищённый не меньше, самообладания не потерял и откликнулся, улыбаясь:

– Не можно, а нужно.

Пошлость лёгкую, хранившуюся в ответе, девушки пропустили мимо ушей и с мужчинами уселись рядом. Водкой неприлично несло от тех, но попутчицы тактично не выдали недовольства.

Бутылки полупустые да нехитрая закусь, стоящие на столе, обстановке романтический характер не придавали. Девушки потому сели смирненько и притихли.

Шухов ситуацию понял, и ему неудобно стало. Воспринимая жизнь как полёт, он, будучи кочегаром, напряжённо стал искать выход из положения. Простенький, как казалось на первый взгляд, особый случай в полёте судьбы оказался не простым совсем. БИВ же, читая коллеги мысли, вовремя на помощь пришёл.

– Внимание, дамы и господа! – хлопнул он в ладоши весело. В одно мгновение всё портящее вид исчезло со стола. Улетучился куда-то также жуткий водочный перегар. А взамен всех этих прелестей шампанского появилась бутылка импортная и хрустальных пять бокалов тонких да неведомых конфет коробка. Так не всё ещё. Три грандиозных букета сказочных роз рядышком легли на столик.

Поражённые попутчицы побледнели разом. Увиденное ошеломило так, что красавицы не сразу пришли в себя. Около минуты в их глазах испуганных метался страх, смешанный с любопытством и удивлением. Затем в сей беспокойный коктейль чувств добавилось восхищение – все захлопали в ладоши дружно.

А БИВ, развивая успех, опомниться не давая:

– Принимайте, милые дамы, от нас букеты, – расплылся широко в улыбке. – И поближе к столу прошу!

Ошеломлённые подруги отказаться от приглашения не могли, разобрали они цветы, щупая и проверяя их на реальность, а Шухов, принимая эстафету, справился с шампанским ловко и:

– Имею честь представить, – сказал, – доброго волшебника Аркадия, – кивнул в сторону БИВа. – Аркадий Павлович Щукин! Прошу любить и жаловать! Я, ваш покорный слуга, Владимир Шухов.

В ответ прозвучало робко:

– Надежда.

– Вера.

– Любовь.

– За знакомство! – Шухов тост произнёс короткий. Пригубили девушки вино, и первой осмелилась спросить Надежда:

– Удивительно! Где вы только столько добра до фокуса могли спрятать? Куда дели стоявшее на столе? У меня брат фокусник, но ему далеко до вас.

БИВ снисходительно посмотрел на самую смелую:

– Я ничего и нигде не прятал.

– Если не прятали, тогда всё происходящее с нами – иллюзия, – разочарованно покачала головой Надежда, – а мы пребываем в состоянии гипноза. С вашей стороны неделикатно, некрасиво очень нас без разрешения в такое состояние вводить… Но хочу признать, что в реальной жизни никогда не видела таких прекрасных цветов и такого вкусного шампанского не пила. А конфеты неземные просто!

– В состояние гипноза никто никого не вводил, – оправдываясь, пояснил БИВ. – Без вашего разрешения это было бы действительно некрасиво. Просто фокусник хороший, видно, ваш слуга покорный. А недурно получилось, правда?

– Не то слово, – согласилась Вера, – фокусник вы действительно замечательный.

– Артист великий, – поддержала подруг Любовь.

– Вот и ладушки, – БИВ потряс довольно перед собой сцепленными руками. – Давайте закрепим наше, мне кажется, очень перспективное знакомство.

Звон бокалов снова. На этот раз девушки смелее повели себя и допили вино до дна.

– А как ваша фамилия, Аркадий, или артистический псевдоним? – первой тишину нарушила Надя.

– Щукин Аркадий Павлович.

– Никогда не слышала об артисте с такой фамилией. БИВ только хотел что-то сказать в ответ, как вдруг проводник, бесцеремонно отворяя незапертую дверь, вырос в её проёме:

– Билетики, девушки, попрошу.

Вера и Люба протянули проверяющему билеты, а Надежда же, покраснев легко, робко с виноватой улыбкой молвила:

– Нет у меня билета, еду с подругами… вот договориться думала…

Проводник сурово поглядел на зайчиху, явно набивая цену договору:

– Документы при себе имеются? – спросил.

– Никогда их не вожу с собой

– Замечательно! Без билета и без документов. Ревизоры и милиция как раз по душу вашу едут в поезде, кушают сейчас в вагоне-ресторане. Снимут, как бродяжку, в Кропоткине – и в спецприёмничек. Ну а там, принцесса, разлюли-малина, минимум на месяц абсолютный мрак…

На глазах девушки появились слёзы, румянец, заливающий щеки, умножая красу, словно магнитом потянул на себя мужчин внимание. В штанах у проводника зашевелилось оскорблённое кипятком достоинство. У Шухова в голове мысли, перестав суетиться, сосредоточились в ожидании, БИВ же просто пришёл на помощь:

– Ну, Надежда, вы заучились, право. Как забыть могли про паспорт, про билет студенческий, в вашей сумочке лежат какие, также про билет на поезд, в Тихорецке купленный за полцены. Он в студенческом как раз себе лежит и контролёров ждёт.

Удивлённая девушка несмело полезла в сумочку и вскоре действительно представила ошарашенному проводнику билет. Тот взял его и, раскрыв, бегло окинул взглядом, а потом, внимательно исследуя бумажку, как банкнот поддельный, проверил каждую букву, запятую каждую. Всё было нормально. Билет как билет. Нижняя полка в купе соседнем.

Вышел мужик из купе молча и про кровное своё забыл, насущное: пассажирам про чаёк горячий. Вспомнил тогда только, выпивать когда уселся, завершив дела. Запил горькой выгоду упущенную, выругался некрасиво матом и пролитый кипяток припомнил, водка оттого пошла не так, как надо, исключительно коряво как-то.

А в шестом купе, только дверь закрылась за проводником, как уставились на БИВа девушки. В такт стукам вагонным ясно слышен было стук тревожный их сердец перепуганных. А попробуй не испугаться симпатичной девочке молодой, оказавшись в компании таких фокусников могущественных. А ну замыслят непотребное чего? Ну, гонимые похотью, дело гнусное так справят, не заметишь как? Выйдешь после из вагона, беременная что, не зная, осквернённая что, не ведая.

Шухов понимал переживания попутчиц, а БИВ, легко умеющий читать мысли, головой покачал и:

– Так не годится, дамы – урезонил перепуганных, – если вы не перестанете нас бояться, то я обижусь и фокусы показывать не буду больше. Да-да, Надежда, вы правильно мыслите, – посмотрел БИВ на девушку стушевавшуюся, – если для меня шампанское в мгновенье ока создать безделица, то чего б и мысли человеческие не почитать? Хотя я понимаю, что некрасиво это. Это всё равно что в чужие письма заглядывать. Но я, извините, не лезу в ваше серое вещество специально, я просто слышу шорохи его, как если бы вы разговаривали, например. А это, в смысле приличия, совершенно разные вещи.

– Это, конечно, правильно, но нам как быть? Не разговаривать можно себя заставить, а вот как умудриться мысли свои скрывать, право, не представляю даже. – Надя почесала ладонь. – Если вы, как Мессинг, способны проникать в полушария мозга и быть там, будто дома у себя, трудно с вами чувствовать себя комфортно.

– Вы, конечно, совершенно правы, – согласился БИВ.

– Кому приятно может быть, когда всё его сокровенное наизнанку. Но единственное, что обещать могу, милые дамы, это не обращать внимания на всё, что твориться в головках ваших. Так что не зацикливайтесь здорово на ерунде.

Что оставалось делать симпатюгам? Грустно улыбнулись они и, соглашаясь с условиями, контролировать которые не представлялось возможным, взяли бокалы в руки. Им и бесконечно интересно было общаться с такими неординарными мужчинами, и одновременно боязно, несмотря на их твёрдые заверения.

Звон хрусталя поплыл под стук колёс в тишине купе, обёртка конфетная зашелестела. Шампанское оказалось не только необыкновенно приятным на вкус, но и неестественно хмельным каким-то. Появившийся румянец лёгкий на лицах девушек и в глазах чуть заметные шаловливые огоньки давали понять, что страх позиции свои теряет и скоро очень ничего не останется от него.

Первою молчание нарушила Вера:

– Вы, Аркадий Павлович, конечно, великий фокусник, мысли читать умеете… получается, экстрасенс. А как вы думаете: есть бог на свете или нет его? Очень это интересует меня.

БИВ задумался ненадолго:

– Чтобы ответить на ваш вопрос, нужно суть его определить сперва. Я не знаю, что вы, Вера, вкладываете в понятие бога. Так что давайте сначала определимся, а потом я к услугам вашим. Итак, сначала мой вопрос к вам, можно ко всем: что вы имеете в виду, когда задаёте вопрос по поводу существования бога?

– бог – это Творец, который сотворил мир и им управляет, – первой нашлась Надежда.

– Это нечто самое доброе и самое могущественное,– Люба выпалила вслед за ней.

Думая не долго, Вера присоединилась к подругам.

– Я тоже считаю так же: бог – это творец мира, самый всемогущий и самый добрый, который управляет нами, следит за нами и помогает всем, кто нуждается в его помощи, а также наказывает за помыслы и дела плохие. И великий он, и единственный.

БИВ задумался, покачал головой и:

– Ну, хорошо, – сказал, – Вера обобщила определения. Давайте от обобщённого и танцевать будем. Значит, Творец, значит, единственный, значит, бесконечно добрый и могущественный бесконечно, управляет который всем?

– Да, – ответила за всех Вера.

– Замечательно. Начнём рассуждать. Итак, по вашему утверждению, существует самый добрый, самый могущественный и справедливый самый, тот, кто создал Вселенную и вообще всё. Хорошо. Но сразу, естественно, возникает вопрос: а откуда сам этот создатель взялся? Если не было ничего, значит, и творца никакого тоже не было, а из ничего и без творца получиться ничего не может. Так как ничего – оно и есть ничего. Получается, что Творца кто– то обязательно сотворить был должен. Кстати, в вашей Библии земной есть такие понятия, как бог-отец, бог-сын, что вполне стыкуется с рассужденьем нашим.

БИВ умолк, прошёлся взглядом по слушающим и продолжал:

– Так что, девочки и мальчики, с богом единственным и уникальным всего создателем не срастается, ибо кто-то должен был и его сваять. Следуя той же элементарной логике, легко прийти к очень занимательным выводам. У каждого Творца должен быть свой Творец, и цепочка сия бесконечна, так как бесконечно пространство, то бишь у каждого уникального специалиста обязательно должен быть свой Левша. Так какое звено из цепочки, какого создателя будем считать Творцом, если много их? Вот вам и единственный, вот и неповторимый!

То, что бог не один, после наших умозаключений простых, ясно должно быть как божий день, значит, вести рассуждения, подразумевая одного кого-то, неправильно. Нет пока вопросов?

– Нет пока, – за всех ответил Шухов.

– Хорошо. С творцами разобрались, теперь по качествам Всевышнего пробежимся, характеризующим его как бога, то есть по бесконечной доброте и могуществу бесконечному. Вряд ли у кого-то элементарно думающего, не возникал вопрос: как может Всевышний, обладая великой мудростью и возможностями безграничными, бестолково так управлять? Почему миллиарды созданных им же ни за что ни про что страдают? Почему добро лишь в сказках побеждает зло? Получается, что бог если и бесконечно добрый, то никак уж не всемогущий. Или если всемогущий, то не бесконечно добрый.

БИВ вздохнул:

– Итак, бога, соответствующего тому определению, которое, девочки, вы предложили, существовать не может. бога такого нет.

– Путаница какая! – воскликнула Вера.

– Самое простое – всегда самое сложное, – согласился БИВ.

Слушатели призадумались, а БИВ продолжал:

– Кстати, очень занимательный пример по теме, я сказал бы, что хрестоматийный даже.

На одном из островов Океании обитают до сих пор полудикие аборигены. Во время Второй мировой войны выбрали американцы остров этот для авиабазы. Пожили военные бок о бок с людьми блаженными, след оставили свой генетический, соответственно. Чем не красота? Женщины безотказные, неревнивые совсем мужья. Нравы в племени не пуританские. Ну не жизнь, а разлюли-малина. Улетели лётчики, когда война закончилась. Упорхнули, словно птицы перелётные, а аборигены убеждёнными остались твёрдо, что то их посещали боги. Как не боги, коли прилетели с неба и на небушко домой обратно? Как не боги, если не охотились и не заботились о пропитанье? Лишь один не по-небесному вопрос решали – половой. Потому аборигенам за богов сошли и не думая, и не гадая не ушедшие вперёд особо в эволюции американцы. А потом, попрощавшись с богами, поставили, ими покинутые, на холм оставленный поломанный самолёт и давай на него молиться как на святыню. Если любого обитателя того острова спросить нынче: «Что же такое бог?» – ответ его не заставит себя долго ждать, только вряд ли он устроит нас. Вы же не считаете американских авиаторов богами? Ищем, девочки, определение другое бога.

Наступила тишина в купе. БИВ, наблюдая за аудиторией своей невеликой, видел, как она пребывает в шоке. Глядя с хитрецой на девушек серьёзные лица, он с высоты более продвинутого создания наслаждался примитивной суматохой в головах земных обитателей, а поезд начал притормаживать у Кропоткина.

Глава восьмая. И вновь о Боге

Группа захвата в гражданке и на двух автомобилях, также без спецсигналов и милицейской раскраски, выехала на задержание.

Андрей Антонович размышлял. «В Армавире нагоним вряд ли, скорее всего – в Невинке (Невинномысске). Там будем раньше. Подождём. Ничего страшного…»

Тут вдруг вспомнил про мальчишник в Чу, что на завтра намечался. Каждая первая суббота квартала датой строгою была для трёх товарищей. Я о том упоминал уже.

«Ёлки-палки! Из Невинномысска мне до Чу уже рукой подать, так чего ж тогда домой вертаться? Смысла нет. Прошла б как надо операция, и с товарищем гипнотизёром покатили бы чудить-гульбанить! Вот от зависти помрут ребята! Так ещё ведь и Высоцкий выступает нынче в Чу! И посмотрим, и, конечно, на мальчишник пригласим! Уж возможностей поди-ка хватит!»

Знал бы Андрей Антонович, кого приручить желает, никогда бы в авантюру явную не полез, ведал бы, что тягаться с БИВом жалкому земному существу всё равно что, дуя на вулкан, пытаться потушить его. Но оставим милиционера, едет пусть себе в Невинномысск, и отправимся к компании межпланетной.

После сказанного БИВом в отношеньи бога тишина тяжёлая в купе повисла.

Первой Вера вновь её нарушила. Вздохнув, она улыбнулась горько:

– Как жалко, что бога нет! Кто теперь мне кроме него поможет?

БИВ удивился:

– А разве я говорил вам, что бога нет? Нет, такого у меня и в мыслях не было. Я просто логически вывел факт несостоятельности вашего определения. Только и всего. Разве утверждение о бесконечно большом количестве разных по могуществу, но вполне реальных богов отрицает идею бога? Вовсе не отрицает. Для лучшего мозговарения предлагаю по шампани вдарить и дискуссию продолжить нашу.

После звона бокалов и шуршания конфетных фантиков Шухов не стал ожидать вопросов девушек. Вопрос о боге, допекавший его с самого детства, в настоящее время прямо-таки выворачивал наизнанку. Те же мысли, которые озвучил БИВ, перед ВЛК сам он высказал эскадрильскому замполиту. Был вопрос конкретный: «Как можно, товарищ капитан, утверждать, есть бог или нет, коль не понимаем даже, говорим о чём? Утвержденье, чтоб имело силу, разжевать сначала нужно, что же бог такое? Я же ничего вразумительного не нашёл нигде и не услышал ни от кого об определении оного расплывчатого понятия».

Разумеется, когда ни Маркс, ни Ленин разъяснений никаких не дали по вопросу данному, указаний не спустил политотдел когда, что мог бедный капитан ответить? В предвкушеньи долгожданного ответа кочегар опередил девчонок:

– Не томите нас, Аркадий Павлович, расскажите, так любезны будьте, что же этот самый бог такое? – и, на девушек взглянув, добавил: – господин Щукин знает больше, чем вся наша Академия наук, верьте мне на слово.

– Нет проблем, – инопланетянин не стал артачиться.

– Начнём с самого простого, с пространства. Пространство – это окружающая нас пустота со всем, находящимся в ней наполнением материальным, то бишь атомами, молекулами, полями, частицами. Разумеется, чистого пустого пространства не может быть. Пространство бесконечно – это аксиома, то есть, сколько ни двигайся по лучу из какой-то определённой точки, конца не будет. Бесконечность пространства, кстати, в плане понимания его есть понятие основное. Итак, пока, я думаю, неясностей возникнуть было не должно?

БИВ окинул взглядом слушающих:

– Молчание – знак согласия. Теперь мой вопрос к девушкам, так как Шухов более осведомлён в вопросе. Что вы думаете об инопланетянах? Как считаете, есть они или нет?

Вера покачала головой:

– Не знаю.

Люба с Надею переглянулись, не ответив ничего. Шухов также промолчал, хотя и знал ответ, нетактичным посчитал без разрешенья выдавать коллегу.

– Занимательно! Вы в инопланетян не верите? Ну а как же мифология? Как исторические факты разные? Очевидцев как свидетельства о встречах с ними? Как наскальные рисунки, изображающие людей в скафандрах.

– Так наука ведь официальная нам говорит, что чушь всё это, – пояснила Вера, – мол, мошенники по большей части распускают о пришельцах слухи или просто болтуны конкретные.

БИВ понимающе развёл руками:

– Совершенно правильно. Государства кровно заинтересованы в сокрытии сей информации, а когда с секретностью не получается, то любыми возможными путями стараются вуалировать о пришельцах правду. Советский Союз в этом плане не отличается ни от какой другой страны.

– Это почему же? – Шухов спросил за всех.

– Потому что если принять за аксиому бесконечность пространства и признать существование хотя бы одного инопланетянина, то можно так же просто, как только что мы вывели невозможность существования предложенного вами бога, вывести вполне реального и понятного. А что такое не мутный, предлагаемый религиями, бог? Это сила, мешающая любой власти, в том числе и государственной, околпачивать своих подданных. Ибо коль проведают о существующем, конкретном боге те, то будут знать, где он и достучаться до него как можно. А такое власти никакой не нужно.

– Но, Аркадий, – возразила Вера, – мифы, пресса, очевидцев недоказанные факты – разве это доказательства? Вымысел, гипотеза, догадка – это всё не строго и не точно всё.

– Справедливо. Не могу не согласиться с этим. Что ж, доказывать придётся, значит.

– Как же это?

– Как?

– Ну, докажите, докажите.

БИВ вздохнул.

– Эх, ёлки-палки! Хотел главный сюрприз придержать, на потом оставить, но как отказать таким симпатичным и дотошным землянкам – доказательство перед вами.

БИВом сказанное между прочим как бы, эдак просто и непринуждённо, до сознанья дам дошло не сразу. Шухов, затаив дыханье, наблюдал за сценой. Наконец, из гипнотического состоянья выйдя, девушки заёрзали, зашевелились, БИВ же долго вовсе не заставил ждать:

– Космоса посланец перед вами, девушки!

– Инопланетянин?! – усмехнулась Надя.

– Гуманоид?! – ухмыльнулась Вера.

– Где тарелка ваша, господин артист?! – саркастически пролепетала Люба.

БИВ нисколько не обиделся и пояснил спокойно:

– Нет, я не инопланетянин, на планетах обитают не продвинутые, малоразвитые жители трёхмерных геометрических Вселенных. Гуманоид? Если этим словом обозначить просто гуманного по отношение к обитателям Земли пришельца, то, пожалуйста, называйте так меня на здоровье. А насчёт тарелки? Так на что мне инвалидка эта? Масса лишняя, известно, злейший враг перемещению любому. Обхожусь вполне без примитива. Ну, короче, доказательство перед вами, то есть совокупность двух факторов: бесконечности и наличия хотя бы одного пришельца налицо. Можем далее рассуждать?

– Но позвольте, – остановила Надя, – говорить можно всё, а сами доказательства, прошу прощенья, где, что вы пришелец, а не фокусник, что не мошенник?

– Вам доказательства нужны, какие?

– Реальные доказательства, – подсказала великодушно Вера.

– Ну что ж, пожалуй, – согласился БИВ. – Я об этом даже не подумал как-то. Все внимательно на меня смотрите.

И, о боже правый! Превратился Аркадий Павлович в самого настоящего с рогами чёрта, на картинах каких рисуют и в кино показывают.

В это время открылась дверь в купе, и в её проёме выросла фигура проводника с полным подносом чая. Завороженный увиденным вылупил он на артиста глаза и, мешать не смея, превратился в зрителя.

Не успела компания из шока выйти, как в генсека обратился дьявол в Леонида Ильича Брежнева при параде полном. Разглядывал тот попутчиков и курил сигарету смачно. Рядом на столе появилась непонятно откуда пачка распечатанная сигарет «Памир», самых дешёвых, продаваемых в стране, разумеется, махорки кроме.

– Что, мальчики и девочки! Как вам я? – прозвучал голос хорошо знакомый, успевший набить оскомину. – Кстати, знаете, как расшифровывается словосочетание «СИГАРЕТЫ «ПАМИР»? Ха! Ха! Ха! Откуда вам знать! Слушайте да на ус мотайте!

Пошёл Абрам Моисеевич Искать Работу.

Сара Исааковна Говорит Абрам Работа Есть Только Ивану.

Клацнул Леонид Ильич челюстями традиционно и засмеялся так же неотразимо, как обычно на телевизионных экранах. Хлопнул затем в ладоши и превратился в лысое лупоглазое существо:

– Вот вам гуманоид собственной персоной! Прошу любить и жаловать! – хлопнул опять в ладоши: – Вот вам рептилоид, – стал похожим на гибрид человека и динозавра. Повертел рептилоид головой страшной и сурово на проводника взглянул, облизываясь аппетитно, а потом пасть раскрыл, обнажая зубы, и дёрнулся на дрожащего, явно голову отгрызть желая.

Испугался проводничок, выпустил из рук поднос и взревел белугой, обварившись снова кипятком ядрёным. Кроя матом почём зря и сколько мочи есть, вылетел бедняга в коридор юлою. Надо же за час какой-то умудриться обвариться аж два раза целых. Но поделать что? Работа есть работа, в поездах кого не носит только, а Аркадий Павлович продолжал:

– Чудеса такие долго вам могу показывать. Из землян кто сможет повторить такое?

БИВ хлопнул в ладоши и оборотился в себя прежнего, будто не было никакого Брежнева с орденами, никаких гуманоидов с рептилоидами, никаких сигарет «ПАМИР».

– Если недостаточно, компанию могу всю на Луну скатать или далее куда, на Марс к примеру. Не стесняйтесь. Завсегда пожалуйста.

– Мне теперь предельно ясно всё! – выкрикнула возмущённо Надя. – Обещали не вводить в гипноз, а вот слов не держите. То, что под гипнозом мы, сомневаться нечего. Выведите нас, пожалуйста, из него, так любезны будьте!

– Не вводил я вас ни в какой гипноз, не обижайте ни за что пришельца.

Девушки, пытаясь разобраться, во сне они или наяву, стали щупать, щипать друг друга. Всё было обычно. Ничего не говорило о галлюцинациях или о подобном чём, и тогда Вера, немного осмелев, спросила:

– Ну а как же без скафандров нас хотели на Луну скатать? На Луне ведь атмосферы нет! Без скафандров и без кислорода путешествие такое лишь во сне возможно.

– Снова, Вера, обижаете пришельца бедного, ни за что и ни про что. Не проблема пять скафандров на компанию, но они понадобятся вряд ли нам.

– Это как же?

– А очень просто. Каждый человек состоит из строго определённого числа частиц, расположенных в строгом порядке, переплетённых полями хитрыми. Всю эту кашу можно выразить в виде цифр и зафиксировать, записать информацию. Затем цифирки по определённой программе можно превратить в такое сплетение полей, которым не страшны радиация, температура и кислород не нужен. И самое главное, образование иррациональное сие, можно сказать, духа подобие, может, как и примитивное земное создание, так же видеть, слышать, осязать – чувствовать, одним словом.

Конец ознакомительного фрагмента.