Homo navis
Что такое цивилизация?
Единого для всех ответа не существует.
Для нас, людей, это продвинутая техника, полёты в космос и система коммуникаций. Для наиболее близких к нам чуланцев – сочетание технологий и форм жизни. Для некоторых других рас, например, тоу, цивилизация – это эволюция общественных отношений, всё остальное вторично. В Содружестве есть планеты, населённые чисто биологическими цивилизациями, сделавшими ставку на управление природными процессами не посредством механизмов, а с помощью собственной психосоматики. Они, конечно, в космос тоже летают, но исключительно на кораблях других рас… Ходят упорные слухи, будто исследователи Содружества в своё время натыкались на энергетические формы жизни, но встречи эти были таковы, что мало кто выжил. Если принять на веру упомянутые легенды, то у тех энергетических существ тоже есть свои представления о том, что такое цивилизация. Весьма отличные от наших.
Единственный общий знаменатель у всех этих разнообразных представлений – изменение окружающего пространства, тем или иным способом. И возможности у всех разные.
Это я к тому, что теперь мои возможности не идут ни в какое сравнение с возможностями человека. Но, положа руку на сердце, никому бы не пожелал оказаться на моём месте.
Положа руку на сердце…
Раньше меня огорчали эти речевые обороты, напоминая, к примеру, что сердца в биологическом смысле у меня больше нет. Сейчас от них становится тепло на душе. Эти простенькие речевые обороты не дают мне забыть, кто я такой, озлобиться на весь мир и судьбу, отнявшую у меня нормальную человеческую жизнь. Они напоминают, что взамен отнятого мне дано то, о чём другие и не мечтают.
Я – корабль дальней разведки. Моими глазами-видеокамерами смотрят на далёкие звёзды учёные Содружества. Я никогда не посягал быть научным светилом, но мои наблюдения на вес золота. Почему? Потому что я первый, у кого вместо органов чувств – сенсоры с широчайшим диапазоном восприятия. Я вижу и слышу намного больше, чем обычный пилот, и могу не пользоваться инверторами, из-за которых неизбежно теряется часть информации. Порой – бесценная часть.
Вы будете смеяться, но половина наших умников со станции мне завидует… Нет, в самом деле, к этому бы кораблю да мозги учёного, а не пилота. Было бы больше толку.
– Миша, время.
– Час семнадцать минут одиннадцать секунд от контакта.
– Час семнадцать минут. Всего лишь час с хвостиком… А ведь там была примитивная жизнь. Вода, атмосфера… Holy shit, там же ни один микроб не выжил.
– Катастрофы планетарного масштаба не так редки, как вы думаете. Мы относимся к этому явлению философски. Но… Должен согласиться, зрелище это величественное и пугающее.
– Даже тебя проняло, Вуур? М-да…
Висящий в пространстве сгусток расплавленного до белого свечения камня. Шаром это было сложно назвать: на одном его боку вспухла и, не желая опадать, неслась по новообразованному экватору гигантская, высотой чуть не в треть диаметра, раскалённая волна. А вокруг планеты, величественно погружаясь в кипящую магму, плыли пылающие алым свечением обломки столкновения размером с континент. Трудно поверить, что чуть больше часа назад это был юный мир с едва народившейся жизнью, что вместо бурлящего ада там расстилался безбрежный мелководный океан, испещрённый архипелагами островов.
Если верна теория наших учёных, однажды ровно то же самое произошло с Землёй. И если раньше это не укладывалось в моей голове из-за масштабов события, то теперь, насмотревшись лично, поверил сразу и бесповоротно.
Почти все мои боты, запущенные к планете, погибли, уничтоженные ударами бесчисленных осколков столкновения двух молодых планет, но я до последнего получал с них данные, которые наша учёная братия на станции с руками оторвёт. Чего стоила одна только картинка, снятая с поверхности водной планеты… Медленное – из-за гигантских масштабов, реальная скорость там была ого-го – приближение тёмного, испятнанного лавовыми полями, шара, постепенно заслоняющего вечернее зелёное небо. Вспухающий горб воды, вытягивающейся навстречу незваному гостю. Затем, словно понимая, что водяным щитом не заслониться, потянулась вверх, лопаясь, исходя лавой и яростно шипящим паром, тонкая ещё кора планеты. Но пришельца невозможно было остановить. На его поверхности поднялся точно такой же приливной горб тонкой коры, из-под которой сквозь новые и новые трещины била магма. В какой-то момент фонтаны расплавленной породы образовали фантастические раскалённые кружева, на недолгие секунды зависшие в тонкой компенсационной прослойке между гравитационными полями обеих планет. Потом туда же устремилась верхушка исполинской водяной волны, огонь и вода породили облака пара, в которых за секунды до столкновения родилась невероятная, гигантская, нереально яркая двойная радуга. Это зрелище потрясло меня сильнее всего… Наконец чёрная базальтовая поверхность пришельца за считанные мгновения преодолела атмосферу, и…
Объекты столкнулись не в лоб, а вскользь, по касательной, но и этого им хватило с головой. Чёрный планетоид размером чуть побольше Луны врезался в планету размером чуть поменьше Венеры. Обе полностью расплавились, слипшись в один горячий ком, вокруг которого теперь неслась сплющенная в диск масса таких же горячих обломков. Вот один из них, действительно величиной с земной материк, с величественной медлительностью поплыл вниз, к поверхности, с которой ещё был связан тонкой – всего лишь в пару сотен километров – «пуповиной» жидкого камня. И рухнул позади космических размеров цунами из расплавленной смеси камня и металлов, довершавшей первый круг. Что лишь добавило хаоса на несчастной планете.
– Что с магнитным полем?
– Свистопляска. Магнитометры с ума сходят. И вообще, пора отойти подальше, мы в зоне поражения.
– Понял. Уходим.
– Экипаж, по местам. Двухминутная готовность.
«Арго» выходил из набитого неприятностями планетного диска молодой системы, словно поднимаясь над ним. Экипаж подавленно молчал: гибель целого мира, пусть даже населённого примитивными бактериями, действовала угнетающе, и не только на людей. Чуланец Вуур, наш медик и биолог, тоже впал в задумчивость. Размышления о хрупкости жизни перед лицом космоса с его грандиозными явлениями, впрочем, охватили всех. Даже меня. Явственное осознание своей малости, оно, знаете ли, весьма неприятно для самолюбия. Вселенная словно говорит нам: «Вы там, конечно, можете о себе думать что угодно, но не забывайте: есть вещи и явления, с которыми вам ничего не поделать».
Наверное, нам и вправду стоит почаще получать такие щелчки по носу, чтобы не задавались и не делали глупых ошибок.
«Арго» висел в пространстве, «приподнявшись» над системой на две с небольшим астрономических единицы. Пока моё «расчётное» ядро занималось первичной обработкой массива данных, пока системы корабля клепали новые боты взамен утраченных, экипаж постепенно приходил в себя и осмысливал увиденное. Я оправился раньше всех, возможно, потому, что был занят делом. На обратном пути у ребят будет полно работы, а сейчас пусть немного отдохнут и подумают. Это всем полезно.
Наше знакомство на базе космофлота прошло совершенно буднично. Тома, этого реднека-матерщинника, я знал не первый год. Тна Вуур оказался тем самым медиком с чуланского спасателя, который вытащил меня… то есть квантовый кластер с моей личностью с разбитого «Меркурия». За год он так прожужжал уши командованию флотов обеих планет ответственностью за мою жизнь, что его просьбу наконец-то удовлетворили, отправив на «Арго». Теперь этот зануда изводил меня постоянными расспросами и раскопками в файлах моей медицинской истории. Я, мол, в твою судьбу вмешался, и теперь в ответе за всё, что ты можешь натворить. Хороший стимул вести себя прилично, кстати. Иначе чуланец всю плешь прогрызёт наставлениями… Прочих до этого полёта я не знал. Маркуса, главтехника, взяли по рекомендации Кости – однокурсник, хороший спец, всё такое. Файлы двух его коллег-технарей пришлось выискивать во внутренней сети базы. Братья-близнецы Итиро и Таро до перевода на мой борт служили на военном корабле. На каком – не было упомянуто даже в тех файлах, но награды у обоих наводили на размышления. Мелкорослые, щуплые, немногословные японцы и жилистый немец из Гамбурга не были похожи на плакатных героев, призывающих молодёжь вступать в ряды военно-космических сил Земли. Зато они молча делали своё дело и не лезли мне в душу, в отличие от обоих учёных – немолодого уже астрофизика Виталия Петровича Щербакова и восходящую звезду планетологии Эрнеста Ромашкина. Если Виталий Петрович, живая легенда учёного мира, был эдаким шаблонным профессором – седоватым дядечкой в старомодных очках, «живчиком» с шилом в одном месте и закоренелым фанатиком своего дела – то Эрнеста стоит описать особо. Именем его одарила мама-немка, внешностью – отец, чемпион Евразии по боксу в супертяжёлом весе. От кого из родителей ему достались уникальные мозги, пусть генетики гадают, но этот тридцатилетний двухметровый громила с вечно хмурым лицом был одним из умнейших людей Земли. И если астрофизик просто заваливал меня массой вопросов, то этот помалкивал и делал какие-то свои выводы.
– Том, – я как-то подловил момент, когда выпала возможность поговорить со старым другом без свидетелей. – Кому из экипажа известно, кто я такой?
– Мне и доктору, – неохотно ответил он. – Что-то не так?
– Блин… Эти вояки со своей секретностью…
– Уймись, Майк, им впарили лажу про новое поколение ИИ, с личностными характеристиками конкретных людей. Привыкай, у военных своя шиза, ничуть не лучше нашей.
– Том, у нас на борту два интеллектуала. Если они захотят докопаться до правды – докопаются. Вычислят, файлы стянут, кого-то разговорят – неважно. Может, менее геморройно было бы взять с них подписку о неразглашении?
– Это ты мне говоришь? Это ты большим погонам скажи, умник, а я поржу с твоей наивности. Забыл, с кем связался?
– Да уж. Там, где рулят вояки, нормальная логика не работает…
Пришлось смириться, виртуально стиснув зубы, и всю дорогу прикидываться продвинутым искусственным интеллектом «с личностными характеристиками». Характер у меня и без того… сложный, а необходимость играть в эти игры вообще превратила его в редкостный «подарочек». Спасала лишь выдержка, без которой пилотом не стать, да ещё, наверное, страх «поехать крышей». И всё было бы замечательно, если бы не подготовка к наблюдению за столкновением планет. С чего я так распереживался, одному Всевышнему ведомо. Но за несколько дней, что мы крутились неподалёку от обречённой планеты, я совершил, кажется, все мыслимые ошибки. Разволновался, как первокурсник, стал вопросы задавать – ах, почему меньшая планета оказалась «троянской»[2], ах, что могло её выбить из устойчивого положения… Любопытство, как говорят англичане – кошачья смерть. Забыл о своей роли, и мгновенно получил ответку в виде не совсем здорового интереса к моей персоне.
Ладно, перемелется – мука будет. Вопрос о моей секретности я ещё подниму, дайте срок. Мы косморазведка. Экипаж и на пассажирском лайнере – это почти семья, а здесь и подавно не должно быть недоверия друг к другу. Нам интересное в дальнем космосе выискивать надо, а не друг за дружкой шпионить.
– Геологам тут делать нечего, – подытожил Эрнест. – Планеты молодые, корка тоненькая, по составу и структуре натуральные хондриты. Этого добра и в Солнечной системе полно. Полезные ископаемые ещё не успели сформироваться. А на этой планете и подавно, всё с нуля начинается. Метеоритного мусора тут тоже многовато. Миллиарда эдак через полтора лет можно будет что-то хорошее найти, но до этого светлого момента ещё дожить надо.
– Ясно. Мистер Щербаков, ваши выводы?
Вот умеет Том, когда надо, быть донельзя официальным. Он командир, согласно приказу. А я помалкиваю до поры до времени.
– Звезда интересная, в её спектре обнаружены линии циркония и, представьте себе, технеция, – Виктор Петрович, как обычно, немного засуетился, снял очки. – Если кто-то из вас не знает, технеций – радиоактивный элемент за номером сорок три, не имеющий стабильных изотопов. Вернее, самый стабильный изотоп с атомным весом девяносто восемь, у которого период полураспада более четырёх миллионов лет, но в данном случае наблюдаются спектральные линии изотопа девяносто девять, период полураспада которого чуть более двухсот тысяч лет. Но он не этим интересен, друзья мои! – дядя Витя широко улыбнулся и указал пальцем в потолок. – Этот изотоп – производное распада урана и плутония. Значит, мы имеем дело с системой, которая образовалась из продуктов взрыва чрезвычайно тяжёлой звезды второго поколения. Вероятно, планетоиды среднего пояса могут иметь повышенную концентрацию урана и трансурановых элементов, и потому не соглашусь с вами, молодой человек, – это уже Эрнесту. – Здесь есть что поискать, достаточно лишь составить диаграмму распределения элементов по поясам системы. Тогда мы будем знать, где копать. В одном мой молодой коллега прав: метеоритная опасность может свести на нет привлекательность разработок.
– Мы изложим свои аргументы учёному совету, а там пусть решают, посылать сюда геологоразведку с оборудованием или нет, – сдержанно ответил Ромашкин.
– Вуур, ваше мнение как биолога? – Том сразу пресёк зарождающийся научный диспут. Это совет, а не лаборатория.
– Я взял образцы микрофауны планеты до столкновения, – спокойный, негромкий голос чуланца обладал свойством остужать любые горячие головы. – Отличия от наших или земных одноклеточных весьма существенны. У местных бактерий отсутствуют внутренние тельца или митохондрии, короткая цепочка ДНК, но при этом её спираль не двойная, а шестикратная. На планетах Содружества живых организмов с подобной ДНК не существует, и я не берусь предполагать, при каких условиях возникла такая структура. Это повышает научную ценность взятых образцов, тем более что их родная экосистема уничтожена.
– Майк, как насчёт материалов?
– Полный трюм, – ответил я. – Набрал до столкновения и наловил после. Лаборантам работы на несколько лет вперёд. Массив информации упакован. Съёмки в лучшем виде, до самого момента столкновения и немножко после. Кадры такие, что дух захватывает.
– То есть мы готовы к возвращению на базу, – Том произнёс это каким-то странным тоном – то ли утверждал, то ли спрашивал.
– Да, – в один голос ответили учёные и чуланец.
– Не совсем, – сказал я. – Мы всё-таки убрались от места ДТП с небольшим опозданием, и поймали обшивкой парочку мелких обломков. Ничего смертельного, просто не хочу проходить туннель, имея проблемы на борту.
– За сколько ребята управятся?
– Думаю, суток нам хватит.
– Замечательно. А нам этого хватит, чтобы отоспаться, – хмыкнул Том. – Старт через двадцать четыре часа.
– Принято, командир, – я постарался сделать так, чтобы мою иронию расслышал и понял один Том. Удалось ли? Не знаю. Судя по тому, какими взглядами обменялись Виктор Петрович и Эрнест, артист из меня хреновый.
Я научился чувствовать корабль как собственное тело. Хотя нет. Сравнение с телом не совсем корректно. Я могу включить-выключить любую систему так же, как когда-то двигал руками и ногами – на вколоченных в подкорку рефлексах, не задумываясь над каждым шагом или жестом. Я чувствую переток энергии между реактором и системами, я ощущаю движение технологических жидкостей и циркуляцию воды в системе жизнеобеспечения, я точно знаю состав дыхательной смеси на борту и могу в любой момент его изменить. Я принимаю, перерабатываю и передаю огромный поток информации. Но я не чувствую боли в прежнем смысле. Повреждение – да, чувствую. Насколько оно критично, оцениваю исходя из своих знаний, а не инстинктивно. А это минус, теряю время на оценку ситуации, когда важны даже тысячные доли секунды.
Словом, сейчас я похож на малыша, который только учится стоять на ножках и не падать. На здоровенного металлокомпозитного малыша с ядерным реактором на борту.
В полёте у меня никогда не было времени как следует поскучать. Ни раньше, когда я был человеком, ни теперь, когда стал кораблём. Космическая техника требует особого внимания и собранности, причём относится это не только к изделиям земных инженеров и корабелов. Вселенная не любит разгильдяев, доказано эволюцией.
Под моим контролем не только сенсоры, датчики и прочая машинерия. Я должен управлять массой мелких ремонтных ботов и несколькими крупными модулями. Один из них сейчас под моим чутким руководством латал крошечные дырочки от попаданий микроскопических обломков. Соблазнился идеей подойти поближе к сталкивающимся планетам, вот и получил. Теперь ремонтируюсь. Нам проблемы в полёте не нужны. Никакие. Ни большие, ни маленькие, ни даже микроскопические. Туннель – штука непредсказуемая. Можно спокойно пройти его с разнесенным в хлам бортом, а можно заполучить резонанс и разрушение обшивки при наличии микротрещины. Собой я ещё мог бы рискнуть – понятно, почему, – но у меня на борту экипаж, за который я снова в ответе. Поэтому необходимо тридцать три раза проверить все системы и залатать дыры.
Кроме того, меня очень беспокоил один странный момент. Мало относящийся к технике…
Наверное, технари меня трижды по тридцать три раза мысленно прокляли: гонял я их в эти сутки до седьмого пота. Том и вовсе обозвал меня чёртовым параноиком и квантовой задницей.
– На моём борту попрошу не выражаться, – я не удержался от иронии. – Особенно псевдонаучными терминами. Это ранит мою нежную душу.
– Да иди ты… – отмахнулся Том, плюхнувшись в пилотское кресло. Как он при этом ухитрился не расплескать кофе из своей литровой чашки, не знаю. – Скажи честно, тебе доставляет удовольствие нас изводить? Мы, знаешь ли, иногда спать хотим.
– На станции спите сколько влезет. А сейчас я хочу, чтобы мы все без приключений до неё добрались.
– Что, много дырок? – догадался Том.
– Ну… побольше, чем пара. Мелкие, поэтому искать трудно. Не волнуйся, уже заканчиваем. Стартуем вовремя.
– Раньше не мог сказать? Я бы отложил старт.
– Не мог.
– В чём дело?
– В моём кластере кто-то пытался покопаться. В ночную вахту, пока все спали. Или должны были спать. Не хочу давать этому типу время на попытаться ещё разок.
Том присвистнул.
– Неслабо, – сказал он, шумно отхлебнув из своей «сиротской» чашки. – «Пытался» – значит, ты серьёзно надавал ему по рукам?
– Ммм… Не совсем так.
– Слушай, Майк, кончай темнить. Из тебя каждое слово буксиром тянуть надо, что ли?
– Том, – признался я. – Честно говоря, я и сам до сих пор не врубился, что произошло тогда, на «Меркурии». В теории этого просто не могло произойти, но я здесь, в компе. Файлов и баз данных в обычном смысле у меня нет. У любого ИИ есть, а у меня нет. Я – это один громадный массив абракадабры, который, как ни странно, работает, и куча сопутствующих драйверов для управления системами. Меня целый год колупали, пока поняли… что ничего не поняли.
– То есть «кто-то» получил нехилый облом. Ты знаешь, кто?
– В том-то и дело, что нет.
– Не понял… – старый друг чуть кофием не подавился. Его здоровенный нос, едва не окунувшийся в ароматный напиток, почему-то вызывал у меня прочные ассоциации с индейским томагавком. – Ты хочешь сказать, что не смог засечь, откуда было подключение?
– В том-то и дело, что не смог. Распределённый вход, «пчелиный рой». Это даже такой неуч, как я, знаю.
– Так… – вот это Тому не понравилось абсолютно. – Канал внешней связи все эти дни был в отрубе, да тут и поговорить толком не с кем – край географии. Входящих и исходящих сигналов ты не засекал… ведь не засекал, верно? Значит, засранец у нас на борту. Вот дерьмо… Блин, и все под подозрением. Кроме меня.
– Это ещё почему? – хмыкнул я.
– Да я ж тебя, психа хренова, и без того как облупленного знаю. Хотел бы слить инфу на сторону – давно бы слил.
– Чуланца тогда тоже вычёркиваем. Он, как и ты, в курсе, и тоже сто раз мог проболтаться. Секретность у них – понятие относительное.
– Чёрт его знает… Он врач, и мог попытаться поизучать тебя изнутри.
– Плохо ты чуланцев знаешь, Том. Ладно, проехали. Что думаешь насчёт умников и технарей? Эти могли?
– Мог любой из них. Квалификация позволяет.
– Вот именно. Потому-то я не люблю читать детективы, дружище. Короче, старт в назначенное время, даже если не все микродырки залатаем. Хотя я уверен, что справимся. Кто бы это ни был, второго шанса давать ему не хочу.
– Чёрт… Майк, скажи мне, почему ты на поверку всегда оказываешься прав? Где справедливость?
– Потому что я капитан. Де-факто. А капитан всегда прав. Ну, а справедливость, Том, она как идеал – к ней можно стремиться всю жизнь.
– Терпеть не могу, когда тебе стукнет в башку пофилософствовать. Ладно, что делать-то будем, кэп?
– Для начала убери свою кофейную цистерну от консоли, она меня нервирует, – совершенно серьёзно сказал я. Электроника у нас вроде бы с защитой от таких неприятностей, но бережёного бог бережёт. – Я тут набросал расчёты по возможным точкам входа в туннель. Выбери наилучший маршрут, обсчитаю.
– Всё как в старые добрые времена, – рассмеялся Том, отставив, наконец, своё кофейное чудовище и нацепив обруч нейроинтерфейса. – Жизнь входит в привычную колею, и не скажу, что мне это не нравится… Что ж, Майк, за работу.
На борту «Арго» имелась кают-компания, но экипаж ею пользовался крайне редко.
Этот полёт был первым рабочим заданием, команду сформировали недавно, и мы ещё не успели притереться, привыкнуть к особенностям характера, узнать больше друг о друге. Хотя психологи произвели тщательный отбор претендентов на совместимость, всё равно оставалась некая прозрачная стена. Как между едва знакомыми людьми, соседями по салону, разговорившимися во время перелёта… Том не сразу понял, почему я не стал афишировать инцидент с попыткой несанкционированного входа в мою систему. Не только для того, чтобы не спугнуть «кое-кого», но и для того, чтобы экипаж не начал коситься друг на друга. Вот уж чего я хотел бы в самую последнюю очередь, так это создать на борту атмосферу «Десяти негритят».
Поэтому общение происходило, если так можно выразиться, в штатном режиме. То есть почти исключительно по работе, никакой неформальной болтовни. Мы с Томом исключение – старые друзья и коллеги. А все прочие как воды в рот понабирали. Учёные-то ладно, засели в своих каютах за терминалами и работают. Технари после напряжённой смены валились с ног. Вуур отправил их спать до начала предстартового отсчёта и – единственный из нас – предавался культурному отдыху. Просматривал свежий фильм, посвящённый историческому наследию Египта. Его соотечественники вообще страдали повальным туризмом по музеям и библиотекам других планет, а наш доктор в частности фанател от земной культуры. Наверное, единственное, о чём мы с ним подолгу беседовали вне рабочих моментов, это наша литература. Тоже оказался любитель почитать на досуге. Как выяснилось, собственная культура у них была, и постарше нашей, но доминирующее на планете вероучение повелевало тщательно изучать, чем жили и живут те, с кем выпало соседствовать или дружить домами. Поговаривают, это и был корень их миролюбия, царившего на Чулане в последнюю тысячу лет. Нет, сказочными эльфами красно-розовые пушистые чуланцы не были. Незадолго до вступления Земли в Содружество на них кто-то напал. И мы до сих пор ничего не знаем о напавших: те, кому повезло выжить, убрались восвояси и больше ничем себя не проявляли, а чуланцы торжественно предали их забвению. Мол, незачем хранить в памяти имя негодяев, напавших из-за угла. У них слово «акку», обозначающее врагов, имеет и второй смысл: безымянные, неназываемые. А вот сам факт нападения и все подробности войны они помнят очень хорошо. Военная доктрина у них тоже есть, которую можно кратко сформулировать одной фразой из нашей истории: «Кто с мечом к нам придёт…» Зато любой, кто не пытается их убить, обмануть или ограбить, автоматически расценивается как друг, и его культуру следует хорошенько изучить, чтобы избежать непонимания.
Итак, учёные работают в своих каютах, техники дрыхнут в своих, Том в рубке, с помощью нейроинтерфейса прокладывает курс к точке входа – при этом ухитряясь жевать сосиски в тесте и запивать неизменным кофе. Вуур наслаждается фресками храма фараона Сети Первого. Все семеро довольно далеко от грузового отсека. Во всяком случае, должны быть: по инструкции сканировать маячки членов экипажа я могу, но только в нештатной ситуации. А в грузовом отсеке…
А в грузовом отсеке один за одним тихонечко отключаются сенсоры.
Стоп. Я им такой команды не давал.
Попытался включить периферию. Один сигнал, другой…
Щас.
Это я понятия не имею, какая зараза пытается тут рулить вместо меня. А упомянутая зараза засекла мои попытки вернуть контроль над отсеком и… отключила его периметр одним махом.
«Том! – завопил я по нейросвязи. – Аврал, отрубился грузовой отсек!»
«Как это – отрубился? Сам, что ли?» – ответил ошарашенный пилот.
«Нет, ему помогли. Тревога, второй уровень!»
«Есть тревога, второй уровень».
Второй уровень в нашем случае – это то же, что и первый, но без завывающей сирены и бегающих по коридорам членов экипажа. «Тихая» тревога, так сказать. Система безопасности корабля приводится в действие без лишнего шума, мгновенно меняются коды и повышается уровень доступа к жизненно важным системам корабля. Так что контроль над сенсорами трюма я восстановил, но только для того, чтобы выяснить крайне неприятную вещь. За те немногие мгновения, что прошли между обнаружением вмешательства и восстановлением контроля, кто-то ухитрился-таки открыть там грузовой шлюз. В прямом смысле слова открыть, не просто запорный рычаг повернуть.
«Разгерметизация грузового отсека. Закрываю шлюз, – по пилотской привычке, вколоченной вот уж действительно на уровень подкорки, я сопровождал свои действия мысленным отчётом Тому – оба пилота должны работать в связке, это закон выживания корабля. – Проверь пространство около корабля, мало ли что… или кто мог вылететь в тот шлюз, а я пока пощупаю трюм. Наш хакер может быть ещё там».
Да. Он там. Инфракрасных отсветов, свидетельствующих о наличии живого теплокровного организма, не вижу, но их и не должно быть. Раз «некто» для каких-то своих целей разгерметизировал отсек, значит, он как минимум в лёгком планетарном скафандре. А как максимум в жёстком вакуумном. От микрофонов, пока в отсеке давление не нормализуется, тоже толку мало. Остаются широкодиапазонные «глаза» микроскопических видеокамер, способные видеть даже в рентгене. Но в трюме, заставленном разнообразными контейнерами, обзор сами понимаете, какой. Даже для меня. Даже с камер на потолке.
Разумеется, сигналы с личных маячков членов экипажа я отследил чуть ли не первым делом. Но это ещё ни о чём не говорит. Маячок – многофункциональный браслет, снять его дело пары секунд… Чёрт, давно пора переходить на отслеживание биологических объектов…
Я успел уловить странное движение… нет, пожалуй, даже – тень движения. Датчики уловили крохотное, на грани чувствительности, возмущение электромагнитных полей. Словно кошка пробежала. Но в этот момент ожил нейроинтерфейс Тома.
«Там какая-то хрень трётся около обшивки на корме. На камень не похоже».
«Возьми внешний рембот и поймай».
«Выполняю. Как твои успехи?»
«Кажется, я его засёк. Забился между контейнерами, сидит тихо».
«Смог его идентифицировать?»
«Маячка на нём нет, и представиться он не пожелал».
«Невежливый какой… Хотел бы я знать, какого рожна он там сидит, не уходит».
«Он знает, что мы в курсе, и будем его ловить. Мог и сюрприз приготовить».
При мысли о «сюрпризе» от таинственного незнакомца мне на миг стало не по себе. А потом… Внезапно мозаика из разрозненных, небрежно рассыпанных чьей-то рукой кусочков вдруг сложилась единственно правильным образом.
И я, мысленно сказав одно, но ёмкое матерное слово, перекинул энергопоток на носовые маневровые движки.
«Управление – второму пилоту».
«Управление принял», – куда только девается раздолбайство Тома в критические моменты, непонятно. Но все вопросы будут заданы. Потом.
«Полный назад, разворот минус двадцать по всем плоскостям».
«Есть разворот минус двадцать по всем плоскостям».
Рембот. Маленький ремонтный аппарат для работ на обшивке, не требующих обязательного присутствия человека. Комок металла и композитов, снабжённый долгоиграющей атомной батареей, модулем связи и набором инструментов от лазерного резака до допотопных отвёрток. Теперь он тоже часть меня, как те исследовательские зонды, что записывали гибель планеты. И у него – то есть у меня – весьма конкретная задача.
Судя по тому, как начал действовать Том, он тоже понял, с чем мы имеем дело. «Арго», сперва «провалившись» кормой, начал разворачиваться носом к…
Да. Теперь, когда я вижу «хрень» камерами рембота, приближающегося к оной, сомнений больше никаких.
Мина. Обыкновенная армейская противодесантная мина, правда, без маскировки, но на боевом взводе. Ячеистый тёмно-серый шар с насаженным на него матовым «тубусом» мазера. Такими минами, обычно закамуфлированными под обычные хондриты, космический мусор или безобидные бакены, ограждают себя в космосе военные базы. Их цель – двигатели и энергосистемы десантных шлюпов. Наводка идёт по электромагнитному полю реакторов, после чего инициируется подрыв ядерного заряда внутри шара – и значительная часть энергии взрыва преобразуется в тонкий пучок когерентного рентгеновского излучения. Не хотел бы я, чтобы этот милый лучик врезал по моей корме… Есть мины и посерьёзнее, но там и габариты соответствующие, и маскировка получше, и цели посолиднее. Но мы – научно-исследовательская экспедиция, чёрт вас подери! Какая сволочь протащила на борт армейскую мину? И зачем?
Мы не десантный шлюп, «Арго» всё-таки чуток побольше будет, почти с эсминец ростом. Но и защиты у нас на порядок меньше. А если мина сработает штатно и разнесёт маршевые двигатели, то застрянем мы здесь всерьёз и надолго.
Зачем это?
Единственный шанс хоть как-то уберечься от серьёзных повреждений – это развернуться носом к мине. Она не сработает, как мазер, не наведясь на реактор, и не взорвётся, как атомный фугас, если мы не напоремся на неё бортом. Но у этой дьявольской штуковины есть ещё один механизм подрыва.
Дистанционный. Кнопочкой.
Если этот урод в трюме поймёт, что мы маневрируем, или, того проще, посмотрит на часы – а взрыва-то и нет, – кнопочка будет нажата с вероятностью в сто процентов.
Создать помехи? Не получится, сам ослепну. Поднять магнитное поле, которым мы обычно защищаемся от потока заряженных частиц? Мазер может сработать, бог его знает, на какие профили он настроен. Остаётся лишь держать рембот строго между «Арго» и миной. Щит из него несерьёзный, но другого у меня нет.
Беззвучная вспышка осветила борт в тот момент, когда до заданного положения – носом к мине – оставалось градусов пятнадцать… Преимущество квантовых мозгов в том, что они соображают быстрее обычных. Неладное первым засёк рембот. Мне не нужно было долго думать, что бы это значило – я попросту скомандовал роботу полный вперёд и одновременно включил магнитное поле.
Это было… больно. Именно так. Вспышка, электромагнитный импульс, хлестнувший по моим системам… Кажется, я выматерился. Не помню. Зато помню, как сработала автоматика аварийной системы – штатная-то вырубилась, вместе с четвертью меня. Помню, как Том скомандовал про тревогу первого уровня и дыхательные маски. И – что меня даже удивило – помню, как в трюме из узкого пространства между ящиками вылетели два цилиндра, тут же изошедшие плотной дымовой завесой. Потом я почувствовал, как открылся – вернее, был выбит небольшим направленным взрывом – люк между грузовым отсеком и техническим коридором… Ушёл. Всё-таки он ушёл, воспользовавшись суматохой.
Кто он? И какого чёрта пытался меня обездвижить?
Окончательно я очухался лишь через пару минут, когда трём четвертям моих систем, оставшимся работоспособными, удалось-таки запустить штатную систему управления. Слава богу, электроника не сгорела, только вырубилась от перегруза. А напуганный экипаж в полном составе собрался в рубке.
Итиро и Таро Мацунори.
Маркус Нойман.
Эрнест Ромашкин.
Виктор Щербаков.
Тна Вуур, личное имя Арнрит.
Том Бэйнс.
Кто из них?
Кто?
И – зачем?
Не думал, что хоть раз в жизни произнесу, пусть даже мысленно, эти слова.
«Мне сейчас не до звёзд и планет…»
– Повреждения серьёзные?
– Не очень. Движки целы, обшивку кое-где покоцало – это легко устранимо. Плохо другое: трансмиттер сдох.
– То есть мы остались без дальней связи? С чего это вдруг?
– Спроси что-нибудь полегче, Том. Механических повреждений нет. Значит, либо его угробило электромагнитным импульсом, либо у кого-то на станции руки кривые. Выясняю.
– Но двигаться-то мы можем? – встрял Виктор Петрович. – Наш полёт был чрезвычайно удачным… если не считать последнего инцидента. Мы везём бесценные данные о формировании планет, и научный мир…
– Простите, коллега, но научный мир ждал наши данные четыре с половиной миллиарда лет. Лишний день или другой роли не сыграют, – со своим фирменным мрачноватым юморком проговорил Эрнест.
– Мы стартуем в срок, – заявил Том. – Это не обсуждается.
– Но повреждение корпуса…
– Подлатаемся. Время ещё есть. Но стартуем мы в срок.
– Опять пахать как проклятым… – буркнул Маркус. Технари плохо выспались и после ударной вчерашней смены выглядели неважно. – Том, с тебя лишний отгул.
– Вернёмся – гуляй. А пока все по местам и за работу.
Настроение у экипажа было понятно какое, и все без исключения вели себя вполне логично. Но кто-то из них был в трюме. Кто-то из них пытался вывести из строя маршевый двигатель… Лёгкий скафандр нашли у выбитого люка, в коридоре. Попытки обнаружить следы ДНК ни к чему не привели: этот кто-то хорошо подготовился. Причём основательно. Противодесантную мину в кармане на борт не пронесёшь. Зато в контейнерах с научными зондами разнообразного назначения и формы – запросто. В разобранном на две или даже три части виде, например. Даже ядерная начинка мины – это не реактор, а бомба, которую в деактивированном состоянии и при неповреждённой оболочке хрен обнаружишь. Фонить она будет не больше любого прибора. А всё это… непотребство может означать только одно: некто был настолько заинтересован задержать «Арго» на этом, как выразился Том, краю географии, что провернул целую операцию по внедрению своего человека в экипаж. Или вербовке, невелика разница. Снабдил миной, какими-нибудь электронными «примочками», инструкцией, кодами связи. Это, в свою очередь, наводило на грустные мысли о возможных сообщниках на станции и, может быть, даже на Земле.
Вот цель заговорщиков оставалась до сих пор неясна. Плохо. Знать бы, зачем это затеяли, полдела было бы сделано.
Может быть, дело было в чувствительной «пятой точке», не знаю. Но я подбросил наживку, а Том, умница, подыграл и ограничил время. Теперь наш противник вынужден играть в цейтноте. Более того, мы теперь знаем, куда он придёт. Остаётся организовать засаду.
– Нас хотели задержать здесь, – Вуур, в отличие от остальных, не покинул рубку и не отправился в медотсек. – В неисследованном секторе, вдали от транспортных узлов и пограничных баз. Тому, кто организовал диверсию, что-то нужно от одного из нас. Неважно, что именно – служба, предмет или информация. Это что-то весьма ценно для него, иначе нет смысла стараться. Но… я теряюсь в догадках, – чуланец совершенно по-человечески развёл руками. Шестипалые изящные кисти при этом сложились «лодочками»: признак недоумения. – Что касается меня, то я не являюсь носителем государственных тайн своей планеты и не имею допуска к жизненно важным земным секретам.
– Предлагаешь подумать, кто бы мог так заинтересовать наших… эээ… оппонентов? – криво усмехнулся Том. – Ну, допустим, пилоты первого класса на дороге не валяются. И к секретам я допущен. К некоторым. На станции таких, как я, ещё человек двадцать.
– Быть может, учёные…
– Вот это теплее, дружище. Фиг его знает, что наши умники хранят в черепных коробках.
Это верно. Учёные такого уровня обязательно что-то эдакое, да знают. Насчёт Виктора Петровича не поручусь, но скрытный Эрнест не только у меня вызывал подозрения в работе на какой-нибудь сверхсекретный научный отдел при генштабе. Вообще-то, именно Ромашкина я подозревал в попытке покопаться в моём ядре. Есть в его характеристике любопытный пунктик – любовь к компьютерным ребусам и пара взломов закрытых ресурсов на спор во время учёбы. Гений с внешностью трактирного вышибалы из исторического фильма самоутверждался в юные годы таким эксцентрическим образом. Мог потихоньку хакнуть меня из чистого любопытства, подметив несвойственные обычному ИИ черты характера… Но если это не он, а наш диверсант? Тогда что?
– Нужно вспомнить, что наша миссия уникальна. Пока, во всяком случае. «Арго» тоже уникален. В нём использованы такие технологии, которые ещё не скоро появятся даже на военных кораблях, – продолжал развивать свою мысль чуланец. – Если бы некто враждебный пожелал ими завладеть, то…
– Вуур, – перебил его я.
– Простите, капитан. Я сказал что-то не так?
– Нет, Вуур. Вы совершенно правы, – озарение, между прочим, могло бы снизойти на меня и пораньше. – «Арго» уникален. Технологии продвинутые. А управляет этим уникальным кораблём уникальный компьютер.
– Вот задница… – Том хлопнул себя по лбу. – Нет, я конченый дебил. Shit, Майк, я всю дорогу воспринимал и воспринимаю тебя как человека! А надо было, блин, пошевелить извилинами и допереть, что для кого-то ты – самый неповторимый калькулятор Земли!
– Не кричи. Я сам хорош, – повинную голову меч, как известно, не сечёт. – До меня только сейчас дошло.
– Дошло до тебя, да? И то, что ты – единственный комп Содружества, который можно шантажировать, тоже дошло, или нет?
– Простите, что это – «шантажировать»? – удивление Вуура не дало мне как следует прочувствовать слова Тома и испугаться по-настоящему.
– Заставить служить, угрожая жизни родственников или обещая разгласить какие-то личные секреты, – надеюсь, мой голос не дрогнул. Очень на это надеюсь. – Страшных тайн у меня нет, но семья…
– В нашей культуре нет сходного понятия, но я искренне надеюсь, что до этого не дойдёт, – тихо проговорил чуланец.
Семья. Отец и мать, Инна с Серёжей, брат с женой и дочками.
У нас на Земле не рай, конечно, всякое случается. Но за последние полтораста лет убийства стали чрезвычайным происшествием, а слово «шантаж» ушло в словарный запас военных, которым двадцать восемь лет назад пришлось иметь дело с настоящим врагом. Победили мы тогда не только благодаря нашей доблести. Нам на помощь пришла вся история человеческой подлости и мерзости, и даже сволочная сущность хебеаров этому не оправдание. Совсем недавно, и не от человека, я узнал, что Землю приняли в Содружество, зная о планах этой агрессивной расы. Нас попросту пожалели, сочли, что не безнадёжны. Помогли отбить первый натиск, ну, а дальше мы уже сами управились – призвав на помощь весь свой немаленький опыт смертоубийства и предательства. С хебеарами у нас сейчас ни войны, ни мира: переговоров они принципиально не вели, не считая людей достойными оных, а сил, чтобы нас сломать, у них уже нет. Мы отрастили острые клыки. Мы настроили боевых кораблей, наделали смертельных штучек, мы не позволяем этой расе космической саранчи высунуться за пределы их сектора и выжирать до косточек населённые планеты. Но какими методами мы действуем… Наверное, поэтому военные секретят каждый свой шаг.
Есть ещё одна категория… землян, для которой слово «шантаж» не является анахронизмом. И если здесь замешаны они, то лучше нам быть предельно осторожными.
До старта меньше трёх часов.
Управимся? Или наш неведомый недоброжелатель предпочтёт затаиться до возвращения на станцию?
Вызов был беззвучным, по нейросвязи.
«Слушаю, Эрнест».
«Миша, могу я поговорить с тобой без свидетелей?»
«Этот канал закрытый, мы можем говорить спокойно».
«Я имел в виду – с глазу на глаз. Голографический проектор у моего терминала хороший».
«Хорошо».
И вправду хорошо. Не нужно выходить из рубки, вышагивать по коридору, ждать, пока откроется дверь. Пожелал – и вот он я, почти как живой, сижу напротив нашего сумрачного гения.
– Ты хотел приватного разговора, – напомнил я, изобразив себя, с удобством расположившегося в кресле. – Я готов.
– Это я влез в твой кластер, – сходу заявил Эрнест. – Признаюсь чистосердечно, чтобы не было недомолвок и подозрений.
– Зачем?
– Хотел узнать, что ты собой представляешь.
– Узнал?
– Начал догадываться. А сейчас получил подтверждение своим догадкам.
– С этого места поподробнее, пожалуйста. О чём ты догадался и что за подтверждение?
Я, как видишь, любопытен не меньше тебя.
– Зря ты так, – грубоватое лицо Эрнеста словно трещина расколола. Это он улыбался. – ИИ последних модификаций способны к обучению. В новейшие разработки могли всунуть и личностные характеристики реальных людей. Но ни одна модификация ИИ не способна лгать. А ты за прошедшие сутки солгал дважды. Первый раз – когда сказал, что дырочки в корпусе мизерные, и их всего-то пара штук. Я проверил, не подтвердилось. И тогда полез в твои файлы. А там полнейшая бредятина, я с таким шифрованием в первый раз сталкиваюсь.
– Ну, а второй раз я соврал буквально сейчас, – я усмехнулся. – Надо полагать, в рубке, когда все были в сборе. Кстати, какой у тебя уровень допуска? Я имею в виду – настоящий, а не тот, что указан в личной карте.
– Прозрачный.
– Ого. Теперь понятно, как ты обошёл защиту.
– Надеюсь, тебе понятно и другое – я проверил работоспособность систем, как только вернулся в каюту.
– И?..
– Я бы ничего тебе не сказал, Миша, если бы не эта хрень с диверсией. Тут уже шуточки заканчиваются. Сейчас либо мы работаем вместе, либо… я буду работать один, не надеясь на твою помощь. Но тогда наши шансы значительно ниже.
– Полагаешь, взаимное доверие – залог успеха?
– Иногда нельзя доверять даже собственной тени. Но в нашем случае без него никак… Михаил Алексеевич.
Мой виртуальный двойник подался вперёд и вытянул руку.
– Если ты попробуешь меня схватить, загребёшь воздух, – сказал я, непонятно с чего рассердившись. – Я – куча сигналов и стоячих электромагнитных волн в квантовом кластере. Я – набор фотонов в твоём проекторе. Я перестал быть человеком полтора года назад, что бы там ни твердили психологи и отец. Хватит уже взывать к моей человечности. Это крик в пустоту. Я теперь даже не ИИ – я новейший космический корабль. Свой долг перед Землёй я исполню, потому что я пилот, и слово «долг» для меня совсем не пустой звук. Но лезть ко мне в душу не позволю. Никому. Ясно?
– Прости, – жёсткий взгляд светло-серых глаз Эрнеста немного смягчился. – Твоя рефлексия тоже показательна. ИИ не рефлексируют… Кстати, тебя пытались копировать?
– Пытались, – поостыл и я, догадавшись, что зря вспылил. – Получались хорошие тупые ИИ-пилоты.
– Значит, скопировать интеллект можно, но душу – не получается?
– И ты туда же…
– Постой, не кипятись. Разговоры о спасении души предлагать не буду. Просто выслушай меня.
– Говори.
– Трансмиттер работает. Ты отключил его в момент взрыва мины. Том либо знает, либо догадывается, иначе не подтвердил бы прежнее время старта… И как, скажи на милость, вы, двое штатских, собираетесь задержать некоего типа, проявившего навыки диверсанта высокого класса? Вы об этом подумали?
– Значит, я верно догадался – ты не простой учёный.
– Я довольно сложный учёный, – иронично заметил Эрнест. – Сложнее, чем вы оба можете себе вообразить. Но должен признать, в условиях форс-мажора и нехватки времени наживку вы подбросили неплохую. Диверсанту позарез нужно подать сигнал своим до того, как ты включишь двигатели. Но подсекать эту рыбку доверь мне. Договорились?
– С чего бы это вдруг? А если вы с диверсантом в сговоре?
– Будь я с ним в сговоре, он бы тоже знал, что ты умеешь лгать, – заявил Ромашкин. – И ни за что не полез бы к трансмиттеру. В нашем отделе так топорно не работают.
– Я не засекаю пока никаких живых организмов в районе модуля дальней связи.
– А я бы на твоём месте вспомнил, что Вуур не нашёл на скафандре свежих следов ДНК.
– Твою ж мать…
– Моя мать тут ни при чём. Лучше пошли туда маленького бота… – тут он выложил на стол коричневую ампулу-инъектор. – …вот с этим. Один укол усыпляет человека мгновенно.
– Наша «рыбка» – человек?
– Человек, человек. Не теряй времени, у нас считанные минуты. Мы и так потратили на разговор больше, чем я ожидал.
– А я на редкость упрямая тварь, – настроение у меня было, мягко сказать, неважнецкое, но мелкий робот – блестящий шар с манипуляторами, имеющий встроенный антиграв – в открывшуюся по моей команде дверь всё-таки влетел. – Вот тебе бот. Уговорил. Но учти: если мне что-то не понравится, тебя не спасёт даже прозрачный допуск.
– Всё в порядке, – Эрнест прикрепил к манипулятору бота инъектор. – На твоём месте я бы тоже всех подозревал. Особенно того, кто с тобой откровенничает. Если бы я мог справиться один, не стал бы к тебе обращаться, поверь.
– Верю.
– Тогда командуй своей машинке. Наш приятель наверняка отслеживает перемещения экипажа, и если я сунусь в техотсек, могу его спугнуть.
– Есть подозрения, кто это?
– А ты сам подумай. Кто имеет доступ во все без исключения отсеки и не вызывает подозрения вознёй с любыми модулями?
– Технари, – мрачно предположил я. – Что, все трое?
– Нет. Это один из них. Кто именно – сейчас и узнаем.
Технарь. Один их троих.
Холодно-отстранённый Итиро? Его брат, любящий разгадывать кроссворды на нескольких языках? Или грубоватый, прямой, как немецкий автобан, Маркус?
Круг подозреваемых сузился. Вычислить одного из троих, наверное, можно, но на это понадобится время. Нужно, чтобы он себя проявил. Но как раз этого допустить нельзя.
Вряд ли человек, которого мой бот уже видит приближающимся к модулю дальней связи, обратит внимание на небольшой летающий шарик с манипуляторами. Их на борту сотни. На человеке ношеный комбинезон с шевроном технической службы. На поясе – набор инструментов. В коридоре слабое дежурное освещение, в котором я никак не могу распознать его со спины. Все трое не богатырского роста, все трое коротко стриженные брюнеты, а боковые камеры у бота не самые лучшие. Мой «шарик» сейчас увлечённо тестирует состояние энерговодов под потолком этого коридора – самое рутинное занятие для него. К тому же, позволяет бесшумно следовать за подозреваемым.
Эрнест, которому я вывел картинку с камеры, следил за ней так, будто и впрямь ждал момента «подсечь рыбу». Мне показалось, он в какой-то момент даже дышать перестал.
Но если технарь просто идёт по своим делам мимо модуля связи?
Значит, либо Эрнест ошибся не намеренно, либо… ошибся намеренно. В последнем случае его ничего хорошего не ждёт. С борта «Арго» он сойдёт только в наручниках. А может, и вовсе не сойдёт. Ибо я тварь не только упрямая, но и мстительная.
У самого люка модуля связи технарь остановился. Снял с пояса самый обычный сканер, потыкал в экранчик… и, повесив его обратно на пояс, вынул из кармана нечто небольшое и полупрозрачное, похожее на свёрток тонкой плёнки.
– Попался, – усмешка Эрнеста была ледяной. – Хитрая плёночка. Надень одёжку из неё, и дыхательную маску на лицо, и никаких ДНК-следов. Мы её для хирургов разрабатывали. Полгода всего, как испытание прошла.
– Шприц её хоть проколет, или она бронированная? – попытался пошутить я, тихо направляя бота к нашему подозреваемому.
– Проколет, проколет. Кстати, ты заметил? У него на правой руке нет браслета с маячком.
Намёк понял. Уже сканирую сигналы маячков членов экипажа. Причём сканирую пространство с высоким разрешением. Живой человек так или иначе движется. Даже спящий, и тот может шевелить руками, а то и вовсе размахивать ими. Чуланцы тоже не неподвижны. Моторика движений у них мягче нашей, но отследить микросдвиги браслета тоже возможно, даже если чуланец спит или погружён в глубокие размышления. А вот один из браслетов совершенно неподвижен. В него не продета рука с бьющимся пульсом.
И, за секунду до того, как подозреваемый привычными движениями профессионала вскрыл технический люк модуля связи, я уже знал его имя. Хотя по-прежнему не видел лица.
«Зачем ты это сделал?»
Мне не нужно было спрашивать у Эрнеста, колоть или не колоть эту чёртову дурь. Как любят писать в детективах, состав преступления налицо.
«Зачем ты это сделал, Маркус?..»
Мы не стали посвящать весь экипаж в подробности. Просто сообщили Вууру, и тот вывез бесчувственное тело в медотсек, где позаботился, чтобы наш подопечный проспал до самого прибытия на станцию. Ну, стало технику плохо. Здоровьем не вышел, бывает. Близнецы и Виктор Петрович вообще ничего не заподозрили, а Том и чуланец благоразумно помалкивали.
Тем не менее я был зол, и всю дорогу до станции цедил слова сквозь зубы. Всевышний дал мне дожить до пятого десятка, не узнав предательства. Моих друзей, случалось, бросали девушки, уходили жёны, у одной сокурсницы увела парня родная сестра. Мне доводилось слышать о том, как дети забывали о постаревших родителях. Всё это обществом осуждалось, но люди не могут стать ангелами. Даже полтораста лет жизни при экономике всеобщего достатка и политике воспитания человека созидающего мало нас изменили. Предавали хомо сапиенсы друг друга десятки тысяч лет, предают и предавать будут ещё долго. Прав был писатель-фантаст Ефремов, на приближение к его обществу будущего потребуются сотни, если не тысячи лет. Мне лично повезло, меня никто из близких не предавал. До этого дня. Ведь экипаж – это почти семья.
Что двигало Маркусом? Почему он решился на предательство?
Надеюсь, Эрнест позволит мне присутствовать на первом допросе. Как один из потерпевших имею право знать, кто и зачем это затеял.
Да, я узнал ответы на свои вопросы – кто и зачем. Лучше бы не узнавал. Такое чувство, будто в дерьмо вступил.
Он не стал запираться. Не прикинулся обманутым или запуганным. Рубанул сразу и с плеча.
– Почему я это сделал?.. Вы скоты. Рабы, вообразившие себя свободными. Рабы тоже могут взбунтоваться, и даже победить… на какое-то время. Но они не способны ничего построить. Посмотрите на себя со стороны. Почти все ваши технологии – не ваши, а инопланетные. Почти все колонии, где вы живёте, разведаны чужаками и подарены вам из-за условий жизни, не подходящих для тех, кто их нашёл и исследовал. Все ваши «достижения» в культуре созданы свободными людьми до вас. Вы сами живёте в нищете, оплёвываете любого, кто желает жить чуть богаче стада. Ваша экономика – это «всем поровну». Вы и работаете так, как положено при таком отношении – по минимуму, чтобы это «поровну» в себя затолкать, кое-как переварить и посмотреть футбол… Я сделал всё это потому, что всё должно вернуться в естественное состояние. Землёй должны править люди, а не говорящий скот. Скотина должна стоять в стойле и молча ждать, пока её зарежут. Если она в стойле стоять не желает, её нужно убивать показательно, и так, чтобы остальные боялись даже подумать о неповиновении… Вы не заслуживаете другого отношения, рабы. Это всё. Можете рвать меня на куски, я больше ничего не скажу.
М-да. Никогда не слышал и не читал такого лютого бреда. А вот Эрнест, похоже, и читал, и слышал… Интересно, наука для него действительно профессия, или так, увлечение?
– Ты на Земле-то хоть раз был, критик? – а ещё эта глыба умеет улыбаться с такой весёлой иронией, что становится не по себе. – Кстати, где настоящий Маркус Нойман?
– Я же сказал, что…
– Да, я в курсе: будешь нем как рыба. Но тот, кто тебя послал, сделал три ошибки. Первая – мы давно не практикуем пытки. Это варварство и пережиток эпохи «свободных людей», столь любезных твоему сердцу. Вторая – у нас, бывает, и рыбы разговаривают, если надо. И третья ошибка – он вообще послал тебя сюда… Да, приятель. За сорок лет Земля изменилась. Очень сильно изменилась. Жаль, ты не оценишь. Конечно, сорок лет, по сравнению с историей других рас в Содружестве – это мизер. Но мы стараемся, меняемся. В отличие от тех, кто больше ста лет ненавидел человечество тайно, и в первые же годы экспансии постарался свалить с Земли, чтобы ненавидеть его явно. Вы ничего не увезли с родины, кроме ненависти к ней, и ничему не научились.
– Я не желаю слушать увёртки лживого скота.
– Я тоже. Но вынужден буду не один день копаться в содержимом твоих порядком засранных мозгов. Так что извини, должен прервать наш идеологический диспут…
Сами понимаете, моё эмоциональное состояние после этого можно было описать лишь матерно. Эрнест вполне мог обойтись без такой яркой дискуссии, но устроил представление. Специально для меня, по заказу. Разница в интеллектуальных уровнях была не просто очевидна – она ошеломляла. Учёный, посвятивший себя не только науке, но и системе безопасности человечества – и фанатик с промытыми мозгами. Один из тех, чьи предки так и не смирились с потерей огромной власти. Власть-то они потеряли, спору нет, но философию ненависти сохранили. В первой космической экспансии Земли они увидели свой шанс и постепенно перебрались на одну из дальних колоний, где вскоре захватили власть, объявили о разрыве с Землёй и выходе из Содружества. Угадайте с трёх раз, на чьей стороне они воевали во время горячей фазы конфликта с хебеарами. Тогда «саранча», которой так и не досталась Земля, набросилась на своих союзничков и выжила их с уютной планеты, чего те до сих пор простить не могут. Не себе, не хебеарам – нам.
Вот этого извращения я до сих пор понять не могу. Наверное, это не под силу нормальному человеку. Нормальному космическому кораблю – тоже.
– Теперь ты понял?
– Что именно?
– Зря ты наговаривал на себя. Просто не видел тех, в ком не осталось ничего человеческого.
– Это верно. Не видел… Всё, что ты говорил этому олуху, предназначалось для меня? Я учил историю.
– То, что ты учил – видимая часть айсберга, Миша. Последние два века – это не только медленное восхождение из тысячелетней лужи с кровавым дерьмом. Это ещё и отшибание цепких ручек тех, кто остался в луже и не желал, чтобы кто-то вообще оттуда вылез. Прими как данность тот факт, что спокойствие и уверенность в будущем девяноста пяти процентов человечества покупается… очень дорогой ценой.
– Насколько дорогой?
– Ну… скажем так: ты не одинок в своём одиночестве. Просто, в отличие от тебя, мы выглядим, как люди. И так же смертны.
– Я бы не поменялся с тобой местами. Не выдержал бы.
– Говорю тебе – не прибедняйся. Ты только пару часов назад понял, в чём разница между человеком и нелюдем. Так вот: ты – человек. Ты очень сильный человек. Другой на твоём месте…
– Свихнулся бы?
– Другой на твоём месте вовсе бы не оказался. Я не говорю о пройденном курсе космических пилотов. Я говорю о катастрофе «Меркурия». Ты знал, что полное слияние с компьютером в экстремальной ситуации почти наверняка будет стоить тебе жизни, но пошёл на это, чтобы спасти пассажиров и экипаж. Хотя большинство из них даже «спасибо» тебе никогда не скажет.
– Я выполнял свой долг.
– Перед кем?
– Перед Землёй.
– Точнее, перед восемью сотнями людей и инопланетян, которых ты даже не знал.
– У них семьи. Их ждали дома.
– Но и тебя ждали тоже. Скажи, чем их семьи лучше твоей? Ты ведь мог просто катапультироваться.
– Слушай, ты случайно иезуитский коллегиум не заканчивал? Веке эдак в семнадцатом? Не мог я иначе поступить, понимаешь? Просто не мог. Никогда бы себе не простил, если бы сбежал и оставил их на верную смерть.
– Совесть, – кивнул Эрнест. – Это именно то, что делает нас людьми. Всех нас. Чтобы стать нелюдем, нужно всего лишь отказаться от неё. Такая мелочь по сравнению с богатством, властью…
– Ты тоже стоял перед выбором?
– Да. Я его сделал. Теперь по мере сил делаю всё, чтобы выбравшие другое не получили желаемого. Иначе – лужа кровавого дерьма. Снова. На тысячи лет.
– Хорошо сказал…
– Не без пафоса, согласен. Но разве я не прав?
– Нет, ты точно иезуит.
– И рядом не стоял.
– Кстати, что будет с этим… засранцем?
– А что с ним будет, с беспамятным? Лечение – разумеется, безуспешное. Потом новое имя, жизнь простого честного трудяги. И постоянное незаметное наблюдение, ведь на него могут попытаться выйти. Шанс небольшой, но и не нулевой.
– Экие вы прагматики… А с «Арго» что будет? С нашей роднёй?
– Вот за это не переживай, – Эрнест рассмеялся. – Летали и летать будем. Безопасность безопасностью, но открытия делать надо. Родные наши… С ними тоже всё будет в порядке. Собственно, они уже под прикрытием.
– Страшный ты человек, Ромашкин. Но почему-то я тебе верю.
– Взаимно, капитан Кошкин, взаимно.
Доверие.
Это так мало, и в то же время так много. Его можно заслужить годами дружбы и слить в один момент. Но как можно отречься от совести?
Чего я в этой жизни не понимаю из того, что понял Эрнест?
Ученье – свет, неучёных – тьма, верно сказано…
Тем не менее жизнь продолжается. Мы готовимся к новому полёту в неисследованный космос. Ещё один шажок в гору, подальше от лужи кровавого дерьма?
Надеюсь, что да.