Часть II. «Потому что мы команда!»
Когда Художник услышал про ограбленный автобус, он понял, что с Хошей ему не по пути. Если ты нормальный человек и не посещаешь психиатров, то не пойдешь грабить автобус, рискуя тем, что вся милиция России будет искать тебя.
Вот только упустил несколько моментов. Он и представить не мог, как за те два года, что он провел за колючкой, подрос на воле беспредел. Гангстеры расправили плечи, затоварились оружием, милиция же отдыхала от забот, философски рассудив, что всех бандитов не переловишь.
– Куда едем? – спросил Художник, когда Хоша повернул на дорогу, ведущую на юг от Ахтумска.
– У нас там хата в деревне. Место тихое. И прием тебе будет как в лучших домах Лондона.
Всю дорогу Хоша восторженно расписывал радужные перспективы.
– С тобой, брат мой, мы весь этот городишко на уши поставим. Потому что мы команда!
Городишком он именовал не тридцатитысячный Дедов и не пятнадцатитысячную Рудню, а почти миллионный Ахтумск. Говорил о нем, как о кулацкой деревне, куда послан с продотрядом: мол, проблем нет амбары растрясти.
На окраине деревни стоял покосившийся дом, из трубы которого уютно валил белый пушистый дым. И банька, судя по всему, уже была протоплена.
В доме ждал ломящийся от припасов стол. Суетились две девки: одна молоденькая, лет девятнадцати, густо крашенная, с грубоватым хриплым голосом – Варька. Вторая – та самая Галка, которая приходила на свидание к Хоше.
Прямо с порога Хоша сграбастал Галку и расцеловал, запустив холодную руку за вырез кофты, от чего девушка пронзительно взвизгнула:
– Отлезь, кобель!
Хоша притворно заурчал, поволок ее в угол и тут же отпустил.
Глаза Художника встретились с глазами Галки. И ее взор был многообещающим.
– Эта бикса моя, – сразу расставил акценты Хоша, обняв девушку. – Чего, овца совхозная, вру?
– Не врешь.
– Во, чтоб все знали…
На столе были и балыки, и ветчина, и икра с осетринкой, на сковороде шипело мясо с божественным ароматом. Художник, отвыкший от такого великолепия, жадно сглотнул слюну.
– Не, Художник, ну ты мог такое представить, парясь на киче? – Хоша отхлебнул из горла виски.
Ему очень хотелось похвастаться, продемонстрировать свои достижения. И Художник вовсю подыгрывал ему, зная волшебную силу лести:
– Да, закрутел ты.
– Не стесняйся, братуха, – смеялся Хоша, намазывая на хлеб паюсную икру и протягивая Художнику. – Еще и не так оторвемся! Чертям тошно станет!
Набрались прилично. Дядя Леша выбыл из гонки первым, свернулся на продавленном диване в углу и сладко засопел. Блин, пробурчав что-то типа «все вы суки», перевернул бутылку с джином, поднос с пирожками и захрапел, уронив морду в тарелку.
– Не обращай внимания. У Блина проблемы с мозгами. Но он наш в доску… А вот ты, Художник? Ты с нами или против нас? – Хоша прицелился в тарелку с солеными огурчиками, ткнул вилкой и промахнулся, отбросил вилку.
– Ну уж точно не против.
В своих компаньонах Художник разобрался быстро. Ребята были веселые, духаристые, как шпана, которая может весело обчистить в подворотне подгулявшего фраера, весело развести залетного лоха, весело размолотить кому-нибудь морду или разнести вдребезги частное кафе, отказавшееся платить дань. Их жизнь – сплошное веселье. Но все они, кроме Хоши, по большому счету, пороха не нюхали. Они не знали, что это не особо весело, когда тебе вертухаи ломают ребра. И совсем не весело, когда тебя суют в камеру, где температура выше двух градусов не поднимается. И совсем грустно, когда на разборе нож царапает твою кожу. И они свернут себе шею.
Художник решил уже было отчаливать под благовидным предлогом в сторону. Но остался. Потому что утром, выпив рассола и сняв головную боль, разговорился с дядей Лешей – тем самым потертым алкашом. И узнал немало интересного, в том числе и о разбойном нападении на автобус с челноками.
Дядя Леша оказался бывшим дежурным райотдела милиции, майором, изгнанным из органов за беспробудное пьянство. Его подобрал Хоша у пивного ларька в Ахтумске, когда тот обсуждал с каким-то бомжом, как бы сам на месте бандитов грабанул междугородний автобус. Хоша прислушался, идея ему показалась настолько элементарной и красивой, что он подошел к дяде Леше и спросил:
– Как насчет пивка?
– Дело пользительное, – с достоинством произнес дядя Леша.
Они пристроились в пивной.
– Сейчас время такое – купоны стричь, – говорил дядя Леша, прихлебывая пиво. – Ох, сколько возможностей подобрать валяющиеся под ногами деньги!
– И чего ты купоны не стрижешь? – поинтересовался Хоша.
– Стар. Слаб. Убог.
У Хоши было одно выигрышное качество – он умел собирать вокруг себя людей, наделенных самыми различными талантами. Из него мог бы выйти неплохой администратор, если бы не его буйный темперамент и порочные наклонности. Он моментально сообразил, что дядя Леша – кладезь необходимой информации и ментовской мудрости и голова его отлично работает, даже во хмелю.
– Поработаешь на нашу команду? – спросил Хоша в тот день.
– Можно. Только одно плохо.
– Чего не нравится?
– Сам ты, Хоша, умишком не сильно блещешь…
– Ты чего, старый пень, борзеешь?!
– Так истину тебе глаголю, сынок. Будешь делать, что я тебе говорю, будешь сыт, одет, обут и нос в табаке. Я дурного не посоветую…
Бывшего милиционера пригрели. Хоша навел о нем справки и выяснил, что тот всегда был жаден до выпивки и легких денег. Но вместе с тем прошел все милицейские службы, обладал живым умом и, если бы не пил, стал бы генералом.
Будучи принятым в команду, бывший мент загорелся энтузиазмом. Он перестал надираться с утра и для начала выдал две железные наводки на упакованные квартиры в Ахтумске, расписав, как их проще взять. И руднянские без труда обнесли жилища бармена из интуристовской гостиницы и одного из торгашеских авторитетов. На вырученные деньги купили три пистолета «ТТ», автомат «шмайсер» времен войны.
Идти на автобус не решались долго. Хотя план дядя Леша разработал с учетом всех возможных вариантов развития событий.
– Получится? – спросил Хоша, заметно нервничавший перед этим делом.
– Если не наделаете глупостей, все получится, – заверил дядя Леша.
Автобус бандиты тормознули, используя милицейскую форму и жезл, которые остались у дяди Леши. Прошло все без сучка и задоринки. Бывший дежурный прекрасно знал, в каком порядке и в какой последовательности задействуются милицейские силы на его территории…
По-настоящему доверительно Художник разговорился с дядей Лешей на третий день пьянки по поводу своего освобождения. В это время остальные братаны или дрыхли без задних ног, сморенные огромным количеством спиртного, или смотрели телевизор, а Хоша мял в спальне Галку.
– Вижу, в раздумьях, – улыбнулся дядя Леша, садясь напротив Художника.
– Есть немножко, – кивнул виновник пьянки.
– Я тебе что скажу. Хоша – парень дурной, но не промах. С ним можно дела закрутить.
– Например, Ахтумск завоевать?
– Ахтумск не Ахтумск, но, если с умом подойти, свой кусок хлеба с икоркой иметь можно. Деньги кое-какие на раскрутку после автобуса остались. Плешку около железнодорожной станции Рудня, где шмотьем торгуют, Хоша взял, теперь нам там отстежка идет. Сейчас сколько фирм объявилось, сколько толкучек пооткрывалось… А еще приватизацию рыжий бес объявил, и там деньги бешеные. А где деньги, там дележка. Всем достанется, кто клювом не прощелкает… Автобусы грабить – детство. Если с разумом взяться за дело, то…
– Если с разумом, – скептически скривился Художник.
– Элементарная вещь. Расчеты между коммерческими предприятиями сейчас идут на девяносто процентов черным налом, вне бухгалтерии. И кидалово сплошное вокруг, долги, финансовые споры. К кому обманутый торгаш пойдет? В суд? В милицию? Там его самого посадят. Так что к бандиту он пойдет.
– Это факт.
– Хочешь откровенно? Мне на старости лет так охота по-человечески пожить. Но с Хошей… С ним просто беда. То человек как человек, а то дурь найдет – всех под нож! Или упрется как осел там, где упираться не надо. Кто-то нужен, кто его притормозит, остепенит. Ты с виду немного сопливый, только – не обижайся… Но парень башковитый. И дури у тебя куда меньше, чем у других.
– Благодарю за доверие!
– А ты не ершись. Старика лучше послушай… Мы большие дела будем делать. Не уходи. Оставайся.
Художник усмехнулся – старый мент будто читал его мысли. И неожиданно для себя согласился остаться.
Вступление в команду Хоша обставил с уже знакомой Художнику показухой. Каждый капнул немножко своей крови в стакан с водкой, отпили по глотку. И теперь считались кровными братанами. Игрушечный ритуал.
Художник достаточно быстро въехал в ситуацию. Хоша верховодил в бригаде, но дисциплина оставляла желать лучшего. Блин после выпитой бутылки зверел и становился неуправляемым. Каратист Брюс и его правая рука Башня, вымахавший с коломенскую версту, злобный и недалекий, были ближайшими сподвижниками Хоши и считались ядром бригады. Ума они не имели и были прилично «отмороженными». Армен – парень немногословный, надежный, с характером, успел повоевать в какой-то горячей точке, так что видом крови его не испугать. Иногда покуривал травку, но более тяжелыми наркотиками не баловался.
Еще к бригаде прибилось несколько человек для массовки – шпана из Рудни. Там недостатка в таком человеческом материале сроду не было. Идешь по поселку – и везде туземцы на корточках сидят, за жизнь базарят: это такая чисто зэковская привычка. С детства они обирали прохожих, били шоблой людей в переулках, из дома не выходили без кастета и ножа, и зубы им повыбивали в милиции. Они знали, как по понятиям жить. С ними проблем не будет, лишь бы они чувствовали в пахане силу.
Девушки присутствовали в команде с самого начала. Варвара участвовала еще в былинных «вьетнамских войнах» – она милым голоском ворковала, что из ЖЭКа, и вьетнамцы открывали двери, после чего туда врывались «расисты». Она уже отличилась и в новой бригаде во время налета на интуристовскую хату – убедила хозяина открыть дверь, чтобы расписаться в телеграмме.
К чести Хоши, год на свободе он потратил не зря. Успел пустить пыль в глаза, так что теперь не только в Рудне его стали считать крутым. К нему уже обращались местная шпана, торгаши и барыги как к третейскому судье в конфликтах. Суд он старался вершить по справедливости, понимая, что в период утверждения нельзя «крысить» по мелочам.
Но быть разводящим у всякой шелупони, у сигаретных торгашей на плешке и хозяев ларьков – слишком убого. Акулы не живут на мелководье. Сейчас от правильно выбранного курса, да еще от удачи зависело – поднимется бригада наверх в бандитской иерархии или рухнет с грохотом в черную пропасть. Нужно было срочно искать выход на серьезных людей и серьезные дела. Расширять зоны влияния. Нужен был качественный скачок.
На этом перепутье и застал команду Художник по выходе из колонии.
– Работа нужна. Нужна работа, – нервно талдычил на очередном сходняке все в том же деревенском доме Хоша.
– Будет тебе работа, сынок, – заверил дядя Леша. – Нам водки не надо, работу давай!
Через три дня дядя Леша, используя старые связи, нашел то, что давно искал, – клиентов-бизнесменов из Ахтумска. Пусть пока мелковатых и жидковатых, но лиха беда начало. Начинать надо с малого.
Суть вопроса была в следующем. Одни челноки задолжали другим достаточно увесистую сумму, отдавать ее наотрез отказывались, ссылаясь на то, что кредиторы тоже когда-то на чем-то их прокинули. Обе стороны уже третий месяц мерились матюгами и пустыми угрозами. Тут и подвернулся дядя Леша с предложением уладить дело.
Должники были из технической интеллигенции. Люди тихие, к грубому насилию не привыкшие, они таскали из Польши барахло чисто из необходимости выжить в новых рыночных отношениях, когда на родном заводе годами не платят зарплату, а ту, что иногда платят, не хватит и собаке на пропитание.
При обсуждении плана Художник метко высмеял и отмел дикие предложения вроде того, чтобы вывести должников в лес и пытать паяльной лампой.
– Вы чего, боевиков насмотрелись? – спросил он соратников. – Вы где живете? Тут не Америка!
– Да ладно тебе стрематься! – хохотнул Блин. – Размажем фраеров, не пикнут. Мы кто. А они… Разница!
– Это ты на шконке, когда тебе ласты завернут, объяснишь, кто ты. Только дураки работают молотком там, где отвертка нужна.
– Э, ты не очень-то… – набычился Блин.
– Ша, пацаны, – поднял руку Хоша. – Художник, говори.
Художник выдал свое предложение, вызвав скептические улыбки.
– Ладно, попробуем для начала, – нехотя согласился Хоша.
Работа оказалась на редкость плевая. Один из руднянских шпанят, шестерящих на команду, втихаря проколол шины на машине должника и ударил ломиком по лобовому стеклу. Этого оказалось достаточно. Челноки решили, что на них натравили давно обещанных бандитов, перепугались до икоты и на следующий день притащили деньги.
Долг был четыре тысячи баксов. Работы на полчаса, плата за решение вопроса – полторы тысячи. Прибыток не гигантский, но по тем временам, когда редкая зарплата была больше пятидесяти долларов, деньги немалые. Рубли перестали быть деньгами, в разгар реформ деревянный падал, как камень в колодец. За неделю цены вполне могли подняться на десять процентов. И увесистый бакс – это ощущение уверенности в завтрашнем дне.
Потом был второй такой же заказ. Тоже невозвращенные деньги. Там было достаточно подойти к ребенку должника у школы и сказать, чтобы папа был поразумнее и думал больше о семье, чем о деньгах. Деньги вернули очень быстро. И в определенных кругах начала расходиться реклама об отчаянных парнях, которые быстро и тихо решат любую проблему.
В третьем случае сумма была куда больше. И машину пришлось спалить. А когда не помогло, то должника-азербайджанца опустили в погреб на той хате, где руднянские устраивали сходняки и отдыхали телом и душой. Паяльная лампа, подпалившая обильную растительность на груди, быстро вернула упиравшемуся азербайджанцу ощущение реальности. И деньги он вернул с процентами.
– Ерунда, – талдычил Хоша, у которого начиналось головокружение от успехов. – Это разве бабки? Это слезинка ребенка, как говаривал писатель Достоевский.
– А где бабки? – иронически спрашивал дядя Леша.
– Надо обменные пункты валюты брать, – завел старую песню Брюс. – Там можно за раз тридцать тысяч баксов поиметь.
Это предложение сначала показалось диковатым, но постепенно братва начала склоняться к такой теме. И дяде Леше с Художником требовалось немалых усилий и красноречия, чтобы удержать от подобных попыток. Слово Художника ценилось, поскольку обычно было разумным, но он осознавал, что терпит его братва пока только как кореша Хоши и благодаря его славному тюремному прошлому. Такое положение его не устраивало. И он начал медленно, но верно, находить к каждому ключик. С Арменом обращался доверительно, нарочито выделяя его как человека разумного, говорил – нам-то понятно, мы же не Брюс или Блин. С Брюсом вел другую игру – доводил язвительными замечаниями его, туповатого и не умеющего дать отпор словами, до белого каления, но в критический момент сдавал назад, так что Брюс стал опасаться его острого язычка. Пришлось однажды поиграть ножом, когда каратист отпустил по его адресу что-то крайне неуважительное. Брюс угомонился, только пробурчал «псих», видя, с какой яростью Художник бросился ему навстречу, рассекая воздух лезвием. Труднее всего было с Блином, не имевшим вообще никаких тормозов. Тот в недалекости своей не мог трезво оценить своего места в команде и время от времени претендовал на большую долю в прибыли, так как благодаря своей комплекции играл роль основного вышибалы. Иногда он заводил разговоры и о том, что приходится слушаться всяких там умных, имея в виду Хошу, что уже было дурным признаком, поскольку в команде пахан должен быть один. И когда начинаются споры за власть, все заканчивается плохо. Так что Блин был ноющим зубом, и боль эта с каждым днем становилась все сильнее.
– Тридцать тысяч за один раз! – забрызгал слюной каратист Брюс. Он становился все жаднее до денег, увешался золотыми цепями, купил зеленый пиджак, грезил о джипе и восьмикомнатном доме красного кирпича. – А мы разводим лохов, долги копеечные возвращаем.
– Постепенность – залог здоровья, – говорил дядя Леша устало.
– Нарабатываем авторитет, – поддерживал дядю Лешу Художник.
– Где они, бабки, с твоего хваленого авторитета? – скривился Хоша.
– Не сразу Ахтумск строился.
– А мне нужно сразу! – вдруг крикнул Хоша, привычно выходя из себя. – Уже почти полтора года херней маемся! Где она, очередь из плачущих банкиров и обобранных промышленников? Где они, миллионы «зеленью», дядя Леша? Тысяча «зелени» за последнее дело – это куда? К нам идут только дешевки.
– Нужен жмурик, – неожиданно сказал дядя Леша.
– Какой жмурик? – не понял Хоша.
– Пока кого-нибудь не замочим, так и будем мелочами промышлять. Нужно кого-то демонстративно завалить – и тогда уже другие люди в очередь выстроятся…
– Точно, – неожиданно поддержал его обычно крайне осторожный Художник. – Кровь – лучшая реклама.
– Реклама – двигатель торговли, как говаривал индеец Чингачгук, – кивнул Хоша.
Старший лейтенант Балабин сел на переднее сиденье «Жигулей», остановившихся у метро «Таганская», захлопнул резко дверцу:
– Привет.
– Здорово, служивый, – кивнул Влад. – Ты мне машину развалишь.
– Как тебе отдыхается?
– Отлично. Уволился в рекордный срок. Не успел оглянуться, а уже приказ.
– Даже отвальную не устроил.
– Не вижу повода для пьянки.
– Обижаешься, что не прикрыли тебя. Казанчев делал все, чтобы тебя вытащить. Но там, сам знаешь, политика.
– Ты-то хоть не оправдывайся передо мной. Я все понимаю…
– Это хорошо, – вздохнул Балабин. – Ты меня как, по делу звал?
– По делу… Несколько вопросов на засыпку, Николя. По делу об убийстве семьи Гурьяновых.
Балабин помрачнел и произнес сухо:
– Влад, ты теперь не в конторе. Не забыл?
– Я ничего не забываю. В том числе, как тебя с того света вытащил в Чечне. Ты-то помнишь?
– Я все помню, – помрачнел Балабин. – Зачем тебе это все? В частные сыщики решил податься?
Влад устало потер виски:
– Брат погибшего Гурьянова – мой друг. Очень хороший друг. Я ему тоже жизнью обязан. Долг чести.
– Брат? Никита Гурьянов? Это тот офисный хомяк, которого мы допрашивали?
– Это важно, кто он?
– Ладно, – махнул рукой Балабин. – Что тебя интересует?
– Почему наша контора занялась этим убийством? Убийства – епархия угрозыска.
– Убийство явно заказное. Помнишь, мы занимались перекидкой валютных средств в офшорные зоны? В той афере светилась компания «КТВ», где работал Константин Гурьянов. И нам интересно, нет ли тут связи с убийством.
Влад помолчал, потом осведомился:
– Что есть в деле по самому убийству?
– Описания бандитов. Составлены по свидетельским показаниям. Вот, – Балабин вытащил бумажку, на которой было три физиономии.
– И кого можно по этому фотороботу опознать? – скривился Влад.
– Машину, на которой приезжали исполнители, нашли брошенной. Ее украли перед убийством, перекинули номера. Стреляли из автоматов Калашникова.
– Опрос местных жителей?
– Несколько дней бились. Вчера я разговорил соседей по лестничной площадке. Где-то за тридцать минут до выстрелов из квартиры Гурьянова вышла девушка. Соседка видела в «глазок». Но описать толком ее не смогла. Говорит, та была в темном платье. И с толстой папкой под мышкой.
– Что еще?
– Ничего. По-моему, это чистый глухарь… А что твой приятель говорит? Он с нами был не особенно откровенен.
– Он вообще не в курсах про дела брата.
– Влад, честно, ты что, надеешься раскрутить это дело?
– Хотя бы разобраться, что к чему.
– И что потом?
– А потом расскажу все тебе. И ты получишь орден.
– Сутулова третьей степени. С закруткой на спине…
– Тогда медаль… Вы записные книжки изъяли в квартире покойного?
– Изъяли.
– Была там такая Вика?
Балабин вынул свой толстый ежедневник, куда заносил план своих действий и всю нужную информацию. Там был и список из сотни телефонов из записной книжки Константина, которые требовалось проверить:
– Вот. Виктория. Фамилии нет. Только городской телефон. Отработать не успели. Я только адрес пробил. По телефону ее никто не отвечал.
– Адрес давай. И телефон.
Балабин помялся.
– Ну, Николь, не томи. И так уже все тайны, которые мог, выдал. Давай.
Влад записал данные, которые с неохотой продиктовал старлей, и спросил:
– Вы сколько раз осматривали квартиру?
– Один. А что?
– Не могли еще следователь или муровцы наведаться?
– Нет. Сто процентов не было никого.
Влад задумался. Гурьянов уверен, что в квартиру кто-то приходил после осмотра. Полковника столько лет учили не забывать ничего и улавливать детали – тут никакой сыщик в подметки ему не годится.
– Ключ у кого от квартиры был? – спросил Влад.
– У следака прокурорского. Еще есть вопросы?
– Нет.
– Ну я пошел?
– Давай. Только не говори никому о нашей встрече…
– Что, я похож на дурака? Пока. – Балабин вышел из машины.
Влад не сомневался: его бывший сослуживец раздосадован. Видимо, ощущает, что его выжали, как губку, высосали информацию и ничего не дали взамен. Ничего, переживет.
Конец ознакомительного фрагмента.