Божья отметина. Роман. Божья отметина (Анна Сороковикова)

Часть 1

Отче наш, Иже еси на небесех! Да святится Имя Твое

в России! Да приидет Царствие Твое в России! Да будет

воля Твоя в России! Ты насади в ней веру истинную и

животворную! Ей, Господи, восстани на помощь нашу!

В настоящии дни безверия едина есть отрада у истин-

ного христианина и сына Церкви – неизменный, бодрый,

всеблагий, премудрый и всесильный Промысл Божий о

людях, наипаче о земной Церкви Христовой, о вечном

спасении людей и о вечном, непоколебимом, премирном

отечестве – Небе. Святое воинство Небесной Церкви,

ополчись, ополчись за Церковь Божию, на земле сущую:

бедствует она, возлюбленная невеста, нападения лютые

терпит от врагов Истины.

Св. прав. Иоанн Кронштадтский

Шел июль 1927 год. Пароход следовал из Одессы в Новороссийск. Семья, профессора Теплова, возвращалась домой. Она была очень приметна: муж, жена и четверо детей – на фоне разрухи, голода, кровавого противостояния, это выглядело сказкой. Два мальчика и две девочки были одеты в матросские костюмы. Старшему сыну было 14 лет, девочкам 12 и 10. Самому младшему было 2 года. Сразу было видно, что он – всеобщий любимец, хотя был страшным непоседой. Они располагались в каютах первого класса, на верхней палубе, там же находилась и их столовая. Малыш приметил на нижней палубе тетку с двумя огромными корзинами, в которых сидели 2 гуся, утка, петух и 2 курицы – по тем временам, это было целое состояние. Сначала малыша все время вылавливали оттуда старшие дети. Когда подошел отец, женщина переговорила с ним и мальчика оставили около птиц, чему он остался несказанно рад. На другой день малыш, никого не дожидаясь, выпил залпом стакан молока, схватил кусок хлеба побольше для пернатых друзей, и занял свое место около корзин. Добрая женщина сделала сиденье из тулупа и мешка и еще навес из платка, чтобы не пекло солнце, уж больно хорош был малец. Настало время завтрака. Малыша не звали – стакан выпитого молока был для него подвигом. Дул летний теплый ветерок, слышались крики чаек…. Когда сели за стол, раздался мощный взрыв, на месте «сказки» осталось кровавое месиво. Началась паника. Появились люди в кожанках и солдаты, стали призывать всех к спокойствию и сознательности, приказали оставаться на своих местах. Солдаты оцепили верхнюю палубу, а трое в кожанках собирали останки в большой брезентовый мешок. У многих создалось впечатление, что «кожаные» ждали взрыва. Тетка прижала мальчишку к себе и еще накрыла своей широкой юбкой. Около корзин остановились двое, стали прикуривать:

– Все, дело сделали. Профессор больше не будет называть революцию позором и катастрофой для России. Ты видел какие они все чистенькие, нежненькие. Да, мнеб такую бабу… Завтра в газетах напишут, что это враги молодой республики уничтожили светило русской науки. Удача, какая, всех под корень, а от маленького даже и следа не осталось, и никого добивать не надо. Вовремя уложились, на горизонте Новороссийск.

– Иваныч, ты так говоришь, будто он твой личный враг?

– Враг товарища «Кобы» и мой враг. Дядька профессора по матери монах, до епископа дослужился (он зло сплюнул), когда-то семинарии инспектировал. Царство ему небесное (ехидно заржал), в 25-м кончили прямо на службе. Это он, когда вождь на богослова учился, сказал ему, что гордость, это личностная гибель, но если это гордость при власти, то тогда национальная катастрофа. А «Коба» обид не прощает. Еще есть брат у профессора, учится по заграницам, а то б и его кокнули. Что-то я заговорился. Да! Участников операции уберешь лично, когда останки доставим в Москву, лишние

свидетели не нужны. Ладно, пошли искать в каюте труд профессора, для Сталина, о каких-то полезных ископаемых.

Он посмотрел под ноги и что-то поднял с палубы, озираясь, положил в карман. Они разбежались как крысы. Тетка слышала весь разговор. Малыш ничего не понял. Женщина сказала, чтоб он залез в мешок, что ему разрешили поиграть в «ку-ку», а на пирсе его заберут мама и папа – это предел мечтаний. Припекало солнышко, время близилось к полудню, мальчик заснул. Было жутко от случившегося, и когда за бортом показались явные очертания города, все очень обрадовались, и каждый стал быстренько собирать свои пожитки. В этой суматохе никто и не заметил, как тетка спрятала мальчика. Взвалить мешок на плечи ей помогли «оборотни в кожанках», какой-то мужик спустил с трапа одну корзину, вторую несла она сама:

– Слышь, тетка, скажи спасибо, что нам некогда, а то б порося у тебя конфисковали, вот только странно молчит он, больной? – спросил главный, проверяя документы на живность.

– Не-е, я его хлебушком, смоченным горилкой, накормила, чтоб он до дому спал.

– Ладно, иди, пока не передумали, пьяной свинины я еще не пробовал.– и они дико заржали и улюлюкали ей в след.

Откуда у нее взялись силы? Наверно, Господь помог. Через минуту ее никто не видел. В этот момент Агафья вспомнила все молитвы, они с детства ей давались очень трудно на память- благодарность ее была за порося, который сдох еще до ее приезда за наследством, а документ остался. Она вмиг очутилась у калитки сестры – это было как наваждение. В городе еще не знали о трагедии на теплоходе. Разгрузившись у крыльца, взяв только мешок, который вдруг стал непомерно тяжел, пошла к соседу священнику. Он настолько был стар, что власти про него забыли, думали, что он давно почил. Она освободила сокровище, которое тут – же сказало:

– Ку-ку, мама! Ку-ку папа!

– Агафья! Откуда это чудо?

Мальчик хотел – было заплакать, но, увидев у печки котят, радостно засмеялся и пошел к ним. Тетка, пользуясь моментом, все рассказала батюшке.

– Да! Вот что делают, антихристы. Сегодня день мученической смерти царя Николая и его семьи. Благодари Бога, Агаша, что помог тебе мальчика спасти, да проси его теперь, чтоб рот твой молчал, а то ему не жить. Через газеты фамилии не выискивай, чем меньше будешь знать, тем безопасней для него, лукавый то он везде лазейку найдет, да на погибель столкнет. Одёжа приметная, сожги, за печкой посмотри, тетки для нищих приносили, подбери что-нибудь.

Потом подошел к мальчику и спросил:

– Как тебя зовут? Ты наверно поросенок Борька?

– Мифаил Теплёф. – Миша охнул, положив руку на грудь.– Кест потеял!

Агаша поняла, что поднял «кожаный» с палубы и заплакала.

– Не пакай, тетя, я тебя любу! – сказал Миша и обнял спасительницу. – Я паясенок Бойка, хю-хю!

– Не буду, детка, – заулыбавшись, сквозь слезы, сказала она, – давай переоденемся.

– Мальченка-то Богом меченный, – сказал священник, показав Агафье родинки, – Божьего избранника спасла.

Они с батюшкой помолились, что нашелся выход сам собой и решили, что мальчик поживет с ней в станице, пока все уляжется, пока все забудется, а там, как Господь управит.

Самое лучшее дело предаваться воле Божией и нести

скорби с упованием. Господь, видя наши скорби,

лишнего никогда не даст.

Прп. Силуан Афонский

Прошел год. Все это время батюшка молился о спасенном мальчике, чтоб Господь открыл ему, как поступать дальше. В сентябре, на день Архистратига Михаила к нему зашел во двор странник, попросил хлебушка «Христа ради»

– Ты оставайся на ночлег, мил человек, потрапезуем, а завтра и пойдешь…

Утро. Прощаясь, странник сказал священнику:

– А мальченку, раба божьего Михаила отправет до ноября в Москву, там ему надо попасть в Сокольники. Ты, раб божий, Серафим, готовься, скоро за тобой придут «кожаные», но ничего не бойся, Отец Небесный тебя ждет – и ушел, не оборачитаясь.

Где-то, через недельку и станичники прибыли. Мальчик подрос, волосенки выгорели, речь стала внятней.

– Агафья, здравствуй! О, а это что за кавалер с тобой? Ну-с, молодой человек, будем знакомы, отец Серафим.

– Борька Кукуш, – ответил мальчик, вытирая, от смущения, кулаком под носом.

– А почему Кукуш? – искренне удивился батюшка.

– Тетка говорит, что я во сне кукую, вот поэтому и Кукуш.

Время и Агафья постарались. В этом станичном мальчишке трудно было узнать Мишу Теплова. Правда, у него было две отметины, которые «говорили», что это он: одиннадцать родинок, в виде Распятья, под левой лопаткой и шрам, в виде птицы, на правой икре, под коленом. Но такое могли знать только родные. Еще батюшка остался доволен Агашей, что мальчик называл ее теткой, а не мамой. Он рассказал гостье свой сон, и они стали думать, как выполнить наказ. Муж сестры был железнодорожником. Им осталось только придумать Борьке « легенду», по какой причине ему надо в Москву, в Сокольники. Агаша встала на молитву, на всю ночь. С появлением этого мальчика она поняла, что Господу нужны молитвы от сердца идущие, а не заученные, когда человек все внимание уделяет правильности слов, а сердце остается закрытым. Эту перемену заметил батюшка, он был рад, что Господь посетил эту добрую, но болтливую женщину, через спасение этого человечка. Утром «легенда» была готова. «В станице померла соседка, а племяннику её надо в Москву, в Сокольники». Муж сестры сказал, что в Сокольниках как раз есть приют, они там сами разберутся, куда вернуть мальца. На том они и порешили. Когда Борьке сказали про Москву, он промолчал, но глаза его были на мокром месте. Вообще-то грех было на него жаловаться, этот мальчик от природы был вынослив, терпелив, послушен, добр, хотя и непоседлив. Он пошел молча собирать свой узелок. С отъездом тянуть не стали, осень на исходе, до холодов бы определиться.

Приближалась одиннадцатая Годовщина Ноября. Борис был определен в приют, в Сокольниках. Воспитанников этого дома называли «дети вождя», на каждую годовщину Ноября и Первомай их посещал Сталин, детям выдавали подарки, и он лично с ними общался. Подходил к каждому: девочек гладил по голове, мальчиков трепал «по-отечески» за щеку. Старожилов спрашивал о жизни и делах, новичков, кто они и откуда. Когда подошли к Борису, тот, на удивление, был каменным.

– Как тебя зовут, как фамилия?

– Борька Кукуш.

– Откуда ты?

– Станица, тетка, Агаша, Москва.

– Сколько тебе лет?

– Три года.– Боря постарался четко сказать «эр», а получился металлический голос.

Сталин дотронулся до его щеки, необъяснимый страх обуял вождя, похолодело все, волосы стали дыбом. Впоследствии несколько раз Борька Кукуш вставал перед глазами Сталина, что вызывало необъяснимую тревогу.

В этот день, когда Борька виделся с вождем, в Новороссийске происходило следующее. У отца Серафима была Агафья, когда пришли «кожаные». Они принесли постановление об аресте батюшки, были навеселе. Когда Агаша заголосила, потребовали еще самогонки. Получив трехлитровый бутыль, сказали, что по случаю праздника придут завтра, чтоб Серафим приготовился, пойдет по этапу. Бутыль был распит тут же, а «кожаные» свалились, не дойдя до калитки. Пол ночи работал топор, а утром была такая картина. Когда непрошеные гости утром протрезвели, то увидели во дворе на стульях гроб, в нем лежал празднично одетый Серафим со свечей в руке и пел:

– Христос, воскресый из мертвых…

Он испустил дух с улыбкой на лице, твердо зная, что Господь его ждет.

Два раза в год детей проверял личный врач Сталина. Когда он осмотрел Борьку, ему показалось, что он знал этого пациента. Эти особые отметины, родинки и шрам, он уже видел, это точно. Вот когда и у кого, было вопросом, он не мог вспомнить. Потом профессор заставил себя перестать думать об этом, поняв вдруг, что это может быть опасным для мальчика.

…разрушение является небывалым сумасшедшим

преступлением перед прошлым, настоящим и будущим,

перед всей культурой.

Мстислав Добужинский.

Шел 1931 год. Декабрь. Боря вдруг заболел. Он лежал три дня с высокой температурой и все время выкрикивал:

– Не делайте этого, прошу Вас! Господи, прости им, не ведают, что творят!

И он начинал метаться по кровати. Когда у него спрашивали, что не надо делать, он только отвечал, что это великий грех. Затихал на секунду, а потом все начиналось заново. Признаков заболевания пульс, язык и дыхание не показывали. Пригласили профессора, он ночь провел у постели страдающего, другого объяснения у него не было. Утром мальчик пришел в себя. В глазах его был ужас.

– Что случилось, Боренька?

– Они!.. Они!.. Они взорвали Храм Христа Спасителя! – сказал мальчик, рыдая, бросился в объятья. Такого ответа профессор не ожидал. Прижав детскую головку к своей груди, поцеловав ее в макушку, он сказал:

– Ты как себя чувствуешь? Давай, оденься, и мы сходим, полюбуемся этим золотоглавым великаном.

Вообще-то, приют был закрытое заведение, и если кто-то покидал территорию, то уже никогда сюда не возвращался. Доктор сделал звонок Сталину и попросил исключения для маленького пациента, сказав, что это важно. Получив «добро», они уехали гулять по Москве на час. Мальчик внимательно смотрел в окно машины. Все ему казалось знакомым с детства, все было родное до боли. Сердце сжималось от вида руин, хаоса в который превратили столицу. Они подъехали к храму, там стояло оцепление. Начальник подошел к ним, профессор отозвал его в сторону и минуты две о чем-то говорил, потом подошли к Борису.

– Даю вам пять минут, не больше, только не подведите, я не имею права никого пропускать.

Они вошли в храм, там было пусто и безлюдно, каждый их шаг отдавался эхом. Борис оставил доктора и стремительно пошел вперед, ближе к алтарю, там он резко завернул и исчез из поля зрения. Его движения были настолько точны, профессор понял, что мальчик часто это делал раньше. Он прошел туда же. Тот показал ему на стене царапину:

– Это моя работа, я точно знаю! Мне раньше стыдно за это было, а теперь я рад, что когда-то сделал это, теперь я знаю, что я москвич, и нашел подтверждение, что я православный.

Профессор крепко прижал его к себе, в глазах появились слезы.

– Они распяли Христа не потому, что он был хорош, они просто увидели, как они были плохи? Сейчас происходит то же самое? Я про Царя и его семью?… Ведь бояться только сильных!?

Эхо несколько раз повторило сказанное. Сердце профессора сжалось от боли, ведь это ему говорил шестилетний ребенок, но и радость была одновременно, Россия не погибнет, когда у нее есть такие дети. Боря с замиранием сердца смотрел из окна машины, как «гигантская корона горела солнцем над Москвой». Возвращая мальчика, профессор с ним договорился, что тот никому не будет говорить, что ему снилось, что он вспомнил в храме, что больше никому не будет задавать таких вопросов. На другой день, 5 декабря 1931 года, Храм Христа Спасителя был взорван.

1935 год. В Москве открылся Метрополитен им Л.М.Кагановича. Политическая обстановка в стране «смягчилась», так казалось детям – их приют перестал быть режимным. Питомцы, пользуясь свободой, хотели охватить все: музеи, театры, выставки. Это непременно перемешивалось с походами в парки, выездами в лес, проживанием летом на приютской даче под Москвой. Там насадили сад, разбили огород, где воспитанники стали сами выращивать и заготавливать кое-какие продукты на зиму.

С обучением стало тоже полегче. Некоторых ребят, явно выделяющихся тягой к знаниям, определили в спецшколу №2. Борис был в их числе. Он умудрялся быть везде для себя, и незамеченным для других. В этой школе учились «кремлевские дети», этакие баловни судьбы, и никто из них не мог допустить первенства какого-то приютского заморыша. Но Борис был, настолько окутан и оберегаем Благодатью, и настолько впереди всех, что никто и не подозревал о его лидерстве. Преподаватели служили мальчику, как источники информации, как «дорожные знаки», как « знаки ограждения». Иногда, как корректоры, очень многое изучалось самостоятельно. У него появились знакомые в Центральной библиотеке, Геологическом музее, он был своим для многих в Горном институте.

Молитвы во гневе Господь не принимает и предает

такого молящегося немилосердным служителям,

то есть демонам, которые от пира духовного, от

молитвы, изгоняют с брачного пира во тьму разных

пустых, иногда и скверных помыслов.

Преподобноисповедник Никон (Воробьев)

1937 год. Волна новых политических репрессий захлестнула страну кровью. В приюте поменялся персонал на одну треть. Был введен контрольно-пропускной режим. Опоздание на десять минут грозило карцером. Однажды Сергей, сосед по комнате и парте, опоздал на пол часа, он получил карцера трое суток, такого беспредела еще никогда не было, ведь карцер-это без пищи и воды. Борис был частым посетителем этой комнаты. Нет, он был очень дисциплинирован и попадал туда только по доброте душевной, обычно сидел за слабых и малых. Он знал один кирпичик, который вытаскивался, туда можно было просунуть кусок хлеба и кружку воды – с заднего двора, он проверял. Это было его тайной. Детвора в приюте была вынослива, сутки без питья и воды выдерживали все сидевшие, поэтому тайна никому не разглашалась, и кирпич терпеливо ждал своего часа. Когда Сережу наказали так жестоко, Борис знал, что надо делать. Приют уже спал, он взял пайку хлеба, кружку воды и бесшумно отправился на задний двор. Покормив друга, мальчик тихо пробирался обратно. Его внимание привлек свет в комнате особиста, форточка была открыта. То, что увидел и услышал Борька, перевернуло его, и так не легкую, жизнь. В ту ночь кончилось его детство.

Особист и медсестра были новыми, поговаривали, что они из лагерей, в Москве на повышении «за заслуги». В кабинете было сильно накурено, пахло спиртным даже на улицу. Женщина сидела за столом и пила чифир, смачно разгрызая сушки, рядом на столе лежал шприц и стоял пузырек с каким-то лекарством, на флаконе была черная отметина. Особист сидел на топчане накрытый простыней, а у стены лежала девочка, прикрытая одеялом. Боря ее не сразу узнал. Это была Анастасия, ей было десять лет. Она была без чувств, мужчина над ней надругался. Разговоривали, как ни в чем не бывало:

– Слышь, Микола, уже два часа, как укол сделали… работает!

– Люська, спасибо, уважила. В лагере то что нам доставалось… все начальству, до нас-то не всегда и порченное доходило, помирали бедняги. А тут… Что это за дрянь ты ей ввела? Ишь, мудрено придумали, как поиздеваться… Да, сначала прям было… Смотрит глазенками, полными ужаса, кричит, а звука нет, и пошевелиться не может. Сколько еще будет действовать?

– Три часа точно.

– Хорошо, пусть малышка отдохнет, потом протрешь, переоденешь в чистое, а там глядишь и «воронок» уже подскочит на заре, пока детки еще спят, – раздался сатанинский хохот.

– А чего ее забирают?

– Эту?! Двоюродный брат деда оказывается священник. Слышь, Люська, а как ты попала в нашу систему, тебе бы в преисродней работать.

– Когда ваши в 19-м пришли за нашим батюшкой в деревню, он на прощание, гад, стал наставлять нас всех « на путь истинный». Меня тогда такая злость взяла, одной ногой в могиле, а все о Царствии Небесном. Ну, мы с подругой его при всем честном народе и обрили. Для ваших была потеха, они мне и предложили работать у вас, как правильно мыслящей.

– Ну, ты сатана, а с батюшкой как же?

– Да тут же за околицей и расстреляли.

– А дрянь где добыла?

– Спец один из института, где ее придумявают, попался…

– Да, жизнь теперь не сахар, люди придумывают лекарство, чтоб друг друга извести – филосовски протянул Микола, его сильно передернуло.

– Я девчонок по этапу везла, а рядом вагон полный уголовников. Они пронюхали про мой груз, хорошо заплатили, я им одну уступила, чернявую такую. Ваш сказал братве, его первенство… и кое- что покажет. Институтского спеца упоил до визга, тот и поделился. Сделали девчонке укол, в отруб она не вошла, а вот ужас в глазках, да крик без звука – это всем понравилось. Девка в конце вся седая была, дуреха. Умишком тронулась.

– Выкрала?

– Обижаешь. На спор у вашего выиграла. Ну, сам понимаешь… Братва притомилась, а мне хоть бы что. Пришлось офицеришке отдать проигранное, его ведь просто так не достать. Ну, как видишь, слово сдержал.

– А если его подлить, что будет?

– Как сильное снотворное.

– Жалко, что на «выписку» у нас еще три мальчика, не люблю. Ну да ладно, девочка уважила. Вот ведь не повезло птенчикам, родители нашлись, жаль, не вовремя. Ты документики то положи в сейф, а я потом их по папочкам разложу, как положено. Ключ от сейфа в кармане плаща, что на вешалке.

Увиденное и услышанное повергло мальчика в ужас – он понял, что ад есть, он видел его посланников. Этот добрый и богобоязненный человечек первый раз в жизни решил отомстить. На другой день, притворившись приболевшим, он остался в приюте. Когда сатанинской парочки не было на территории, Боря проник в комнату особиста. Стол с ночи не был убран. Мальчик вылил из пузырька с черной отметиной все содержимое в недопитую бутылку водки, наполнил его водой и пошел ждать ночи. Он чуть не проспал, его действительно начал бить озноб. Сначала он покормил Серегу, потом направился в этот жуткий кабинет. Микола и Люська спали, повалившись на стол. Оба были в полуголом виде. Боря достал ключ от сейфа, сначала нашел свое дело, открыл, стал читать. Про родных пробел. Нашел про отца Серафима – скончался при аресте. Нашел про Агафью – сослана в лагеря, в дороге померла. Нашел про железнодорожника, что его привез, зовут Александр, расстрелян. Он понял, что их собрали в его деле, за то, что они были с ним, помогали ему. Но никто из них не сказал, кто он. Потом Боря достал дела, что лежали в сейфе, вылил из керосиновой лампы все содержимое на папки, прикурил окурок, выпавший изо рта особиста, бросил его на стол и быстро рванул из комнаты. Он с внешней стороны закрыл, пылающий во всю кабинет, ключ забросил в форточку, бегом побежал в комнату. Мальчик чувствовал, что он весь горит.

Его даже не вызывали на дознание, как многих. Персонал сказал, Боря болен вторые сутки, что у него сильный жар, и он не покидал постель. Его перевели в изолятор. Там за ним ухаживала санитарка, тетя Нюра. Мальчик метался в беспамятстве, и все время повторял одно и тоже:

– Господи, прости меня за отмщение, не дай ненависти поселиться в моей душе. Руки к тебе простираю, не отпускай меня от себя, ибо погибну без тебя!

Так прошло две недели. В приюте работал сторожем муж санитарки. Эти люди были богобоязненны, всегда молились за детишек, они не могли больше смотреть на мучения мальчика, боялись, что его могут забрать из приюта в больницу, там ребенку будет смерть. На свой страх и риск они решили привести к Борису священника, чтоб тот его причастил, но перед этим они позвали профессора. Старики доверяли доктору. Тот отругал их, что они так долго молчали о положении мальчика. Те сказали о своем намерении пригласить батюшку. Профессор вспомнил разговор с Борей в храме Христа Спасителя и согласился с их решением. Два дня старики были в молитве, чтоб Господь их привел куда надо, чтоб не навредить ребенку. На третий день решились:

– К * настоятелю храма «Неопалимая Купона» отцу Сергию Успенскому.* Идти сегодня же, чтоб не было поздно».

Днем женщина поехала, разыскала батюшку, все рассказала, ночью он пришел в приют. Мальчик пришел в себя, священник его исповедал и причастил. С этой минуты Боря пошел на поправку. Батюшка посоветовал ему приходить с вопросами, скорбями и радостями к* Николаю Александровичу Голубцову, библиографу Научной библиотеки ВАСХНИЛа, благословил и ушел. Священника расстреляли через два дня*.

Земное счастье состоит не в обилии земных благ, а в

довольстве и спокойствии духа, большей частью недо-

ступном людям, наделенным избытком земных благ.

Протоиерей В. Нечаев

Закончилось детство. Все силы были направлены на учебу. Все мысли Бориса были о Господе, о многострадальном Отечестве, о его потерях и злоключениях. Он стал частым гостем в библиотеке, у него появился духовный наставник, которого ему так не

хватало. В пятнадцать лет Боря с отличием закончил спецшколу №2 и успешно сдал

экзамены в Горный институт, факультет геология. Это шел сороковой год. Стремление к познанию позволяли Борису экстерном проходить по два года обучения за один. Тут он «впервые» услышал фамилию Теплов, Тимофей Маркович был в начале века ведущим специалистом в области геологии не только в России, но и во всем цивилизованном мире. Его работы ценили и печатали как на родине, так и за рубежом. Когда Борису приходилось изучать их, необъяснимое чувство единения с автором охватывало его. Трагическая судьба семьи профессора потрясла юношу, «ему показали статью, где повествовалось о нападках врагов на молодую республику и зверской расправой не только с профессором, но и его семьей в 1927 году», и вместе с тем где-то в глубине души поселила тревожное чувство переживания и виденья этой трагедии.

Когда Борис защитил диплом, ему было восемнадцать, шел 1943 год. Сразу после защиты он написал заявление на фронт, но ему как молодому и очень перспективному

специалисту отказали, была дана бронь. Борис пришел со своим возмущением к Голубцову. Тот спокойно, но твердо сказал, что «есть промысел Божий, и кто мы такие, чтоб роптать, наше дело лишь молиться и просить силы исполнять то, что предписывает нам Господь». Объяснил юноше, если б не война, на вряд ли бы ему удалось проявить свои способности и закончить так быстро институт. Во времена гонений это бы не удалось, а война помогла осуществить промысел. Страна нуждалась в горючем, в топливе. Молодой инженер Борис Кукуш был отправлен на разработку нового нефтяного месторождения. Он написал прошение о возвращении из ссылки начальника экспедиции, открывшего месторождение и еще нескольких специалистов-нефтяников. Ему не отказали. Уезжая из Москвы, юноша был спокоен и, по—своему, счастлив. Здесь остаются профессор, тетя Нюся, ее муж, Голубцов, те, кто своими молитвами будет ему помогать, защищать, направлять.

Итак, радуйтесь, веселитесь, мужайтесь, укрепляйтесь;

помышляйте, сколько других людей вы воздвигли на

подвиг вашими страданиями, у скольких подняли дух,

сколько утвердили колебавшихся, – не только находя-

щихся при вас, но и отсутствующих, – принесши вели-

чайшую пользу не только тем, кто мог видеть все, что

вы перенесли, но и тем, кто в своей дали мог только о

том слышать (…)

Свт. Иоанн Златоуст (Письмо написано в ссылке)

Победу Борис встретил на нефтяном месторождении. Вокруг него были сильные прекрасные люди, настоящие сыны своей многострадальной Отчизны. Они все радовались, что и их лепта есть в победе над врагом. Юноша поражался силе духа многих переживших лагерь, тюрьму. Их незлобию, жизнелюбию и твердой вере в Божью волю. Все они говорили, что их заслуги в этом нет, что это результаты судьбоносных встреч в ссылках с великими пастырями земли Русской. Кто-то с** Соловков рассказал об Иларионе (Троицком) архиепископе Верейском. Кто из Саровской пустыни о владыке Николае, митрополите Алма-Атинском и Казахстанском. Кто о ссылке в Великом Устюге с Петром (Полянским), будущим митрополитом Крутицким. С Нарымского края о митрополите Ярославском-Агафангеле (Преображенском). Кто встречался в Таганской тюрьме с Кириллом (Смирновым) митрополитом Казанским, Серафимом (Чичаговым) митрополитом Петроградским. А во Владимирской тюрьме с Фадеем (Успенским) архиепископом Тверским.** И о многих других. Борис с трепетом и благоговением слушал рассказы товарищей, ловил и запоминал каждое слово. Его Вера крепла с каждым днем. Только тут он понял о каком «промысле Божьем» говорил ему Голубцов. На войне не было бы таких встреч, времени для таких разговоров. Тут было совсем другое. Каждого человека можно было назвать «проживший не одну жизнь». Время заключения, ссылок считалось, без милости Господа и помощи Пресвятой Богородицы, как сто лет жизни в миру.

СЛАВА БОГУ ЗА ВСЕ!

Любовь духовно соединяет и тех, которые разделены и

местом, и временем.

Прп. Феодор Студит

И еще одна встреча запомнилась юноше. Он не приезжал в Москву, когда получал новое назначение по работе, а сразу направлялся на место. Когда он приехал на угольный разрез, ознакомившись с предоставленной документацией, стал выяснять кто разработчик, среди других фамилий была и Теплов. Главного инженера и старшего мастера тоже пришлось выписывать из лагеря. Возвращение их было долгим, целых два месяца. Когда все-таки пришла депеша об их прибытии, молодой инженер, захватив хлеба, вареной картошки и кусок сала, поехал за ними к поезду сам. Освобожденные были тронуты вниманием со стороны нового начальства. Старший мастер долго и внимательно присматривался к Борису, а когда увидел его смущение, сказал:

– Простите, молодой человек. Вы походкой, манерой говорить, голосом, жестикуляцией напомнили мне очень хорошего человека, которого я давно знал, с ним работал. Я даже закрыл глаза, и мне показалось, что это он со мной говорит. Простите еще раз.

– А можно узнать, кто он?

– Да, конечно. Вы знакомились с документацией по месторождению, там есть такая фамилия Теплов Тимофей Маркович, я вспомнил его. Даже знаю, что он точно также бы нас встретил, с хлебом и салом. Он был очень человеколюбивым.

Нельзя передать какая буря чувств поднялась у Бори в сердце и душе, у него пересохло в горле от нахлынувшего волнения. Потом они часто разговаривали об этом чудном, истинно верующем человеке, русском патриоте, талантливом ученом.

В конце лета 1949 года Борис получил назначение в Чукотский Национальный Округ с инспекцией приисков, месторождений и горно-обогатительных комбинатов. Ему настоятельно порекомендовали взять отпуск на месяц и побывать в Москве для специнструкций. 31 августа он прибыл в столицу. В Министерстве ему сказали появиться через две недели.

Он тут же отправился к Голубцову. Его встретили как родного. Юноша сильно возмужал, вырос, окреп. Весь его вид показывал, что он уверен в себе, крепок в своих убеждениях, что внутри него огромная жизнеутверждающая сила. Боря был рад, что Господь его привел в Москву в *судьбоносные для Николая Александровича дни.

1 сентября 1949 года его рукоположили в диаконы; 2 и 3 сентября он служил в Измайловском Христорождественском храме с отцом Иоанном Крестьянкиным.* Борис с замиранием сердца стоял на службе. Он не мог объяснить своего состояния. То он четко слышал то, что говорится батюшкой, то какая-то волна уносила его неведомо куда. В его мыслях проносились люди, их воспоминания о пастырях из лагерей, их мученические судьбы. Потом он ловил себя на том, что опять четко слышит службу. Когда все закончилось, Боря не чувствовал под собой земли, все его существо показывало, что он полон Благодати и находится вне храма. Его несколько раз пришлось звать, пока он «спустился на землю». *Николай Александрович думал подольше послужить диаконом, но 4 сентября его рукоположили в священники.*

8 сентября Бориса неожиданно вызвали в Министерство, сказали, что 9 сентября, в пять утра по Москве, до Владивостока будет оказия военным самолетом и, если он уже отдохнул, группа инспекторов готова, можно лететь, там они как раз попадут на пароход до Провидения, чтоб не терять месяц. Борис дал согласие. Ему предложили пройти инструктаж, потом ознакомили с документацией и личными делами людей, с кем ему придется проводить инспекцию, он назначался старшим. Сказали, что документы подвезут к самолету, а до утра Борис свободен. Только около шести вечера он вышел из Министерства. Позвонил профессору, тот оказался на даче, он передал ему поклон и привет. Потом бросился в приют. Там встретил своих спасителей, тетю Нюру с мужем. Они ему только при этой встрече признались, что это они приводили к нему в 1937 году священника. Борис оставил им денег, пригрозил, если не возьмут, то не будет писать. Расцеловал стариков и поехал прощаться к Голубцову. Там огорчились, что Боря совсем не отдохнул, стали спешно собирать в дорогу. Мужчины всю ночь проговорили, женщины стряпали пироги. Когда за Борисом пришла машина, Николай Александрович его благословил и сказал:

– Знаешь, инспекция пройдет быстро, вы даже успеете на пароход, которым должны были плыть туда. Рядом с тобой окажется «змея», она тебя ужалит, но ничего не бойся, ее укус принесет тебе пользу. Все что с тобой будет происходить, Божий промысел, отдайся ему без страха, каким бы нелепым или жестоким он тебе не казался.

Они обнялись, расцеловались по-русски. Женщины приготовили ему корзину пирогов, с пылу, с жару. Борис повесил планшет, взял саквояж и пироги, откланявшись, твердой, размашистой походкой вышел. Когда все вошли в комнату, на столе увидели деньги, много денег, и записку:

«Вы моя семья, распорядитесь по вашему усмотрению, а я еще заработаю. Целую, ваш Борис.» – Когда он успел?!

Все суть пустота, вакуум, если не наполдено Богом.

Всякая душа мертва, если не исполнена Богом.

Люди живут настолько, насколько в них живет Бог.

Ибо только Бог – жизнь.

Свт. Николай Сербский

Группа инспектирующих состояла из пяти человек. К пяти утра на военном аэродроме было четверо, ждали пять минут, потом была команда на посадку. Уже в воздухе получили радио «пятого ночью срочно прооперировали, аппендицит». Когда прибыли во Владивосток, пришлось вызывать врача для пожилого мужчины из министерства. У него оказалось больное сердце. Долгий перелет на военном транспорте дал о себе знать. Его срочно госпитализировали в прединфарктном состоянии. На свой запрос об инспекции группой из трех человек, Борис получил «добро». 14 сентября 1949 года они погрузились на пароход до Провидения (морской порт на Чукотке). Это был спецрейс, на нем везли заключенных к месту их ссылки.

Пароход шел три недели. Капитан был человек серьезный, не любопытный, о цели поездки не спрашивал. Он получил радио принять на борт пять (потом поменяли на трех) человек и доставить их до места своего назначения. У него Борис узнал:

– Это даже хорошо, что вы успели к нам на борт, если не будите расхолаживаться и, нигде зря не задерживаться, то должны успеть до окончания навигации, на последний пароход.

Только посоветовал, если будет время и возможность, посетить косторезную мастерскую на Уэлене (местечко у них тут есть такое),она была создана в 1931 году. Только там можно познакомиться с этим уникальным видом самобытного чукотского искусства. Эти работы идут на правительственные подарки, да продаются за границу за большие деньги.

Борис потихоньку приглядывался к своим спутникам: Константину Константиновичу и Сергею Леонидовичу, они оба были старше. Сначала стал вспоминать, что он о них узнал в Москве, их послужной список, а потом сказал себе, что только в деле, а не по бумажке познается человек. Стал ждать дела.

В конце первой недели произошло событие, которое заставило вспомнить слова Голубцова. Константин Константинович напился, и пошел проветриться на палубу. Он был сильно пьян и поэтому никак не мог закурить, папироса у него упала. Он в сердцах хотел ее пнуть, но попал ногой по чьей-то руке и выругался матом. Рука не выпустила папиросы, а подобравший тихо стал отходить. Это был дежурный заключенный. Константина Константиновича это взбесило. Он кричал медленно, язык заплетался, но очень желчно и зло:

– Слышь, начальник, почему это я, честный советский гражданин, должен, по твоей милости, плыть со всяким дерьмом, предателями и богомольцами? Дайте мне пулемет, я их всех уложу тут, сук этих, что немцам жопу лизали, и святошь за одно, одним миром мазаны-он стал размахивать кулаками.

– Э, Костя-Костя, плавает дерьмо, а мы идем- сказал, хихикая, Сергей Леонидович и хотел увести Костю, но того распирало:

– И откуда взялся этот щенок? Перед кем он выслуживается? Двадцать четыре года, а он и институт кончил, и уже опыт работы семь лет. И кто ж это тебя так гладко по жизни ведет, приютский заморыш, кто это к тебе так благоволит? – не унимался он.

На палубе появился Борис. Капитан, матросы, охрана и заключенные замерли. Стояла тишина, все ждали, что ответит Борис.

– По жизни меня ведет Господь Бог! Я верующий, как и многие здесь. На ваши слова скажу «не суди, да несудим будешь!». Все ваши притензии по поводу руководства, командировки и т. д. вы напишите в докладной по прибытии в Москву. Сейчас рекомендую выспаться. И я вам советую вести себя прилично, пьянства на работе не потерплю.

Услышав такое, Костя даже чуть протрезвел. Такая сила стояла за этими словами. Ответ поразил не только его. Заключенные расходились и радостно гудели"достойно ответил!». Охрана хмыкала, «верующий, а вот не побоялся открыться-ведь эта пьянь-гад.» Матросы, подмигивали, хлопали дружески по плечу"свой парень!» Капитан ушел молчаливый и задумчивый. Сергей увел Костю, уложил спать и пришел к Борису:

– Да, начальник! Ты даже меня удивил. Наверно крепко веришь, раз ничего не боишься.

– Верую, Господи помоги моему неверию (Мр.9:24).

– Да мне все равно. Слышал, работать с тобой хорошо, а остальное… ты смотри с каффой осторожней будь.

– С каффой? а кто это?

– Каффа – змея, по Средней Азии знаю, мала, но очень ядовита. Константин Константинович во сне посвистывает, как она. Да и опыт «жалить», слышал, у него есть – и он вышел.

На душе у Бориса было спокойно. Он давно усвоил по жизни, что надо не реагировать, а молиться. Каждое разглагольствование по поводу какого-либо события или чьей-то судьбы-осуждение «Воли Господней», а это недопустимо. Надо просто просить милости за врагов, себя и всем, и принять ее в любом вид – ведь Всевышнему виднее.

Единственно, Борис рассудил, что не за его заслуги Господь его балует, наверно родители были молитвенниками-по их молитвам дается ему Благодать:

– ГОСПОДИ, БУДЬ МИЛОСТИВ КО МНЕ, ОТКРОЙ КТО Я, КТО МОИ РОДИТЕЛИ… -с этой молитвенной просьбой на устах он и уснул.

Больше ничего примечательного до Провидения не произошло. Сергей Леонидович всю дорогу улыбался, а Константин Константинович ходил как побитая собака, не решаясь поднять глаза и сказать слово. Боря тепло простился с капитаном. В Провидении их ждал самолет. Погода, не смотря на начало октября, была для этих мест необычайно хорошей, без дождей, снега- «как по спецзаказу», поэтому инспекция прошла быстро, четко, и очень организованно. В Москве руководство было довольно. У группы осталось пять дней до парохода. Костя-Костя остался в поселке Провидения, сказал:

– Пока такая удача с погодой, похожу, пособираю грибы, тут они выше деревьев., подумаю о жизни. А вы, если есть желание познакомится с «культурой первобытных людей» (его аж передернуло), пограничники дают вам «добро» и места в самолете на Уэлен. Поезжайте, посмотрите, как они режут кости. Правда, я в этом не нахожу интереса, – и, немного помолчав, добавил, —Вы уж простите старика, товарищ верующий начальник, хотел вас унизить, а сам по-уши в дерьме оказался. Видно родители были у вас молитвенниками, раз Господь вас не оставляет. Как-то раньше на Руси-Матушке говаривали, «простите, Христа ради» -на его глазах навернулись слезы.

Добрый человек думает: заблудившийся от истины,

погибает, а потому его жалко (…) Жалко тех людей,

которые не знают Бога или идут против Бога; сердце

болит за них, и слезы льются из очей.

Прп. Силуан Афонский

До Уэлена оказия была самолетом, а там договорились обратно на катере до Провидения. У Бориса, после разговора со стариком, появилось чувство облегчения и радости, т.к. это были первые слова (кроме работы) Константина Константиновича после происшествия на пароходе. Во время полета чувство благодарности за все переполняло Бориса и, вспомнив слова Голубцова о змее, он обрадованно подумал: «Ошибся, старик, слава Богу.» Юноша благоговейно молился. В это время Сергей Леонидович о чем-то болтал с чукчей и это тоже устраивало его, никто не мешал его радости. Когда они шли в мастерскую, Леонидович рассказал, что у его собеседника чукчи там работает сын, ему десять лет, но мальчик способный и уже делает самостоятельные работы. И еще сказал, что этот чукча их переправит на катере в Провидение.

Они увидели три яранги и рядом полуземлянку довольно большую-это и была мастерская, чуть подальше тоже стояло какое-то строение и несколько яранг-это и был весь Уэлен. Внутри было неожиданно просторно и светло. Стояло две буржуйки, отапливались углем, в конце стоял движок, вырабатывающий электричество. Остальное пространство занимали длинные и широкие столы, за ними работали мастера и подмастерья. Взору гостей предстали пластически выразительные фигурки животных, людей, скульптурные группы из моржового клыка; гравированные и рельефные изображения на клыках и бытовых предметах. Все это было светлого, но не белого, а уютного кремового цвета, и представало не искушенному взору, как добрая, северная сказка. Посетители невольно заулыбались, потихонечку продвигаясь вдоль столов.

Вдруг на лице Сергея Леонидовича появилась похотливая гримаса, «потекли слюньки» и в глазах появился лихорадочный блеск. Боря проследил направление взгляда-тот просто впился в мальчика лет десяти, похожего на ангела, только того на картинках изображали с золотыми кудрями, голубыми глазами и румянцем. Этот был кареглазый и темноволосый, что еще больше подчеркивало его фарфоровый цвет лица. И глаза у него были большими, как у европейцев, было на что заглядеться. Непонятное чувство тревоги стало зарождаться у Бориса. Но к нему подошел старый мастер, лицо его было все в татуировках и предложил свои услуги в роли гида. Он стал рассказывать технологию подготовки моржового клыка, потом перешел к рассказу об охоте на моржа – показал, как все это отображается в работах мастеров. Когда рассказчик закончил, Борис поблагодарил за внимание и, увидев, что Сергея нет, спросил где он («черного ангела» тоже не было). Ему указали на дверь и сказали, что его спутник во второй яранге.

Когда Борис туда влетел… Леонидович был в непотребном виде, который ему мешали «охотиться» на ангела, он пытался сорвать его меховую одежду и все лилился подмять мальчишку под себя. Ребенок, ничего не понимая, лопотал по-чукотски, но чувствуя опасность, укусил Сергея. Того видно это только раззадорило и он, уже с сатанинским оскалом и отборным матом взвревел:

– Сладенький мой, вонючий дикарь, как я люблю сопротивление, это меня еще больше… – он не договорил.

Борис выпихнул мальченку из яранги и врезал охальнику что было мочи. От неожиданности и силы удара, тот рухнул, как подкошенный и где-то пол часа был без сознания. И когда он пришел в себя, то не сразу сообразил, «кто он, где он и что произошло.» Борис ждал его вместе с перевозчиком-чукчей у первой яранги, его начинало знобить и бросать в жар. Ему не понравилось, что перевозчик где-то взял две бутылки спирта. Тот сидел с «обезумевшим от счастья лицом» и распечатывал одну поллитру. Когда он собрался ее опустошать прямо из горла, появился озверевший Сергей Леонидович, вырвал бутылку и сам ее на половину сходу выпил, дернув вторую проревев:

Конец ознакомительного фрагмента.