11
– Глеб! – сказала Мария Сергеевна, когда тот, умывшись, невозмутимо принялся за завтрак.
– Что – «Глеб»? – набив рот жареной колбасой с луком, с трудом произнес юноша. – Я уже почти семнадцать лет, как Глеб! Ты, разве, не знала об этом?
Женщина стояла в шаге от стола и, с трудом сдерживая слезы, с болью в сердце посмотрела на него. Сын ее сильно вырос и возмужал. Он был уже почти взрослым. Его открытый и в то же время дерзкий взгляд серых глаз, прямой слегка приплюснутый нос, широкая улыбка – все это было ее, родное, и вызывало тихий восторг и умиление.
– Я могу тебя попросить кое о чем?
Глеб даже не взглянул на мать, стараясь быстрее покончить с завтраком, чтобы не опоздать в школу.
– Я, кажется, догадываюсь, о чем, ты меня хочешь попросить!
Так, ты так бы и говорила, что речь пойдет не «кое о чем», а «кое о ком»! То есть, об этом подонке Головнине! Скажи, разве, я не прав?..
Мария Сергеевна отвела взгляд, стараясь не смотреть в глаза сыну.
– Ты не мог бы какое-то время пожить у бабушки?
Глеб едва не поперхнулся очередной порцией перловки…
– Я?! У бабушки? Но почему?!
Мария Сергеевна в расстройстве чувств едва не прокусила губу до крови.
– Понимаешь… Виктор Иванович… Он… Он угрожал мне! И я боюсь… Чтобы он не причинил тебе зла! Тебе лучше какое-то время не показываться дома… Так будет спокойней тебе и мне!..
Вытаращив глаза, Глеб смотрел на мать, не мигая.
– Но я… Я не сделал никому ничего плохого! За что он будет меня преследовать?! Ма, ты – в своем уме?
Как ни крепилась Мария Сергеевна, слезы навернувшись на глаза, потекли по ее щекам тоненькими ручейками.
– Глеб!
Это восклицание, казалось, вырвалось из самого ее сердца. И Глеб не мог на него не отреагировать. Жалость к матери и к самому себе вдруг пронзила его насквозь.
– Ты – что? Снова хочешь жить с этим отморозком?! А я… Я стал для тебя помехой?..
– Нет, Глеб! Нет!
Мария Сергеевна, шагнув навстречу сыну, прижала его голову к своей груди.
– Тогда говори правду, ма! Говори так, как есть!
– Поверь… Поверь мне!
Женщина изо всех сил тщетно старалась взять себя в руки.
– Тебе лучше не знать этой правды!.. И ни о чем не спрашивать…
Глеб попытался высвободиться из объятий матери.
– Значит, ты все лжешь! И этот… Этот оборотень в погонах стал тебе дороже родного сына! Да и был ли твой сын…
Глеб умолк оттого, что, не в меру расчувствовавшись, дальше не мог произнести ни слова.
Наконец, большим усилием воли он овладел собой.
– …Когда-нибудь дорог тебе вообще?!
Встав из-за стола, юноша бросился в свою комнату.
– Глеб! Погоди, сынок!
Но тот уже выскочил из квартиры, даже не попытавшись прикрыть за собой дверь.
– Желаю тебе счастья, ма! – эхом донеслось до Марии Сергеевны из подъезда.