Глава 8
Большая работа
Ворожить – не сено ворошить.
1
Лараф взял книгу, оделся, заткнул свою «подругу» за пояс, тщательно закрыл тайник и вышел во двор.
Он подошел к парадному входу и отворил дверь. Он проходил здесь сравнительно недавно – около часа назад.
Парадное еще не заперли на ночь, а могли и вообще не запереть.
Специального человека на дверях у них в доме не было, поскольку дом был обнесен высокой и крепкой оградой, которая хорошо охранялась. Да и делать подле их дома праздношатающемуся недругу было нечего. Все дальние подступы к Казенному Посаду находились под наблюдением Свода.
Мануфактурские же своей дисциплинированностью превосходили, пожалуй, личную охрану Сиятельной Княгини. И мастерам, и простым рабочим было запрещено покидать свои подворья и казармы с наступлением темноты. Ослушников на памяти Ларафа не случалось.
Лараф поднялся на второй этаж и прошел в женское крыло дома. Там жили его сестры Тенлиль и Анагела со своими служанками. В коридоре горели две масляные лампы, так что найти дверь в комнату Анагелы не составило труда.
Быть замеченным здесь Лараф не боялся. У него был заготовлен целый букет отговорок, начиная от прозаической «зашел за книгой» и заканчивая романтической «некому излить душу». Он и впрямь когда-то часто заходил к Анагеле то за очередным романом о непобедимом морском офицере-«лососе» Эр окс Эрре, то просто поделиться с ней своими ночными страхами. Правда, «Семь Стоп Ледовоокого» быстро отучили его от подобной ерунды.
Лараф постучал тихим-тихим узорчатым стуком, который при достатке воображения можно было принять за псевдоритмичную крысиную возню.
Долго не открывали. Лараф повторил тайную последовательность. Наконец Анагела бесшумно подкралась с той стороны.
– Кто там? – шепотом осведомилась она.
Вместо ответа Лараф, в душе посмеиваясь, повторил стук.
Дверь отворилась и Лараф мгновенно ступил внутрь комнаты, оттесняя Анагелу назад. В ее глазах Лараф прочел смесь крайнего удивления, испуга и разочарования.
Лараф приложил палец к губам, затворил дверь и только тогда прошептал: «Не бойся. Мне нужна твоя помощь».
2
Условный стук, на который отозвалась Анагела, Ларафу не мог быть известен. Не мог! Им пользовался молодой человек из крепости, бесшумный ночной гость, имени которого Лараф не знал и о котором едва ли узнал бы когда-либо, если б не его древняя подруга в деревянном окладе.
Анагела была шокирована и «раскололась» довольно быстро.
Полгода назад Лараф, как обычно перед сном, открыл книгу и попал в Синий Раздел, на разворот, обещавший «показать ближайший секрет». Краткий рецепт требовал немедленно проколоть указательный палец, написать прямо на этой же странице кровью слова «Отворяю врата свои» и лечь спать.
На той странице уже чернели четыре надписи. Лишь в одной из них Лараф смог узнать нечто, напоминающее харренские буквы. Однако не могло быть сомнений в том, что все эти надписи означали одно и то же: «Отворяю врата свои».
Лараф повиновался.
Той же ночью врата его сознания приоткрылись, и Лараф оказался в том самом знакомом до боли коридоре, который сегодня привел его к Анагеле. Лараф понимал, что должен подождать, поскольку никаких секретов пока что не видел.
Книга обладала своеобразным чувством юмора: Лараф прождал почти три часа, причем все это время по полу коридора ползала нечеткая, но, как ему казалось во сне, голодная тень. Такую тень, пожалуй, мог бы создать клоп или паучок, лазящий по стеклянному колпаку масляной лампы.
Пришлось стоять затаившись, чтобы призрачная тварь не отреагировала на движение и не присосалась к нему, ведь и сам-то он, Лараф, был всего лишь тенью. Откуда появилась мысль о том, что тварь обязательно захочет к нему присосаться, Лараф не брался судить. Однако проще было довериться этому подозрению, чем потом казнить себя за опрометчивость.
Наконец в коридоре, ступая мягче первого снега, появился некто в яловых сапожках. Вполне во плоти, вполне. Его появление сразу же спугнуло мелкую призрачную дрянь, а крупная призрачная дрянь в лице Ларафа продолжала стоять неподвижно.
Этот человек, которого Лараф видел со всей определенностью первый раз в жизни, постучал тихим семитактовым стуком в дверь Анагелы, Анагела открыла ему и… все понятно, казалось бы. Можно уходить.
Однако бесстыжий Лараф, отважившись просочиться в замочную скважину, битый час простоял в углу комнаты, созерцая альковную сцену во всех подробностях.
О том, что к его сводной сестре пожаловал именно «человек из крепости», легко было судить и по оружию, которое скрывалось под плащом, и по тому, с какой легкостью он переступал через Уложения Жезла и Браслета, нашептывая Анагеле, чтобы та ничего не боялась.
Офицер отправился восвояси не один, а в обществе Анагелы. Лараф хотел последовать за ними. Однако увиденное и услышанное, вся эта милая альковная возня и в буквальном смысле слова телячьи (собачьи?) нежности чересчур распалили его воображение. Лараф проснулся и уже не смог заснуть.
Тогда же пришел испуг: а что, если Свод пронюхает о его ночной прогулке-вне-плоти? Впрочем, к рассвету Лараф уговорил себя, что это была не магия, о нет, вовсе нет – так, просто невинный сон, да и страницу со своей кровью он отыскать больше не смог, как ни тщился. С книгой такое случалось: один раз открытая наугад страница куда-то пропадала, а прочитанное некогда предостережение «в хорошего друга закладки не пихают» Лараф не отважился нарушить.
Всеми этими подробностями Лараф не стал делиться с Анагелой. Он просто объяснил ей, что является ее преданным другом и не хотел бы, чтобы в одну из ночей ее застукали в обществе «человека из крепости» другие такие же «человеки». Свою осведомленность Лараф худо-бедно объяснил собственным любовным походом к Тенлиль.
– А он лгал мне, что с его появлением все в доме, кроме меня, даже против собственного желания проваливаются в глубокий сон, – всхлипнула Анагела.
– Значит, врал, – соврал Лараф. – Чтобы бабу раком ставить, надо бабе басню впарить. Хм, извини…
Анагела посмотрела на Ларафа с нескрываемой ненавистью. Странный у нее братец. Вроде бы и застенчивый, серьезный, когда хочет – вежливый и почти обходительный. Но временами совершенно несносен, хуже солдафона. Не говоря уже о выражении абсолютного превосходства, которое все чаще проступает у него на лице.
– Я не доносчик, я никому ничего не скажу, – примирительно пообещал Лараф. – Но, умоляю тебя, выведи меня из дома тем же путем, каким сюда приходит твой… друг.
И Анагела провела его, потому что понимала: запираться бессмысленно. Она еще подумает над тем, как поставить на место этого сопливого шантажиста. А пока что препирательства могут себе дороже выйти.
Все оказалось так просто, что он мог бы и сам догадаться. Впрочем, догадаться было мало. Потому что для всей процедуры требовался еще второй человек на башенке-голубятне, который вытравил бы канат обратно. В противном случае канат с хитрой кошкой-самохватом на конце так и остался бы болтаться до утра в воздухе. А значит, поутру был бы обязательно обнаружен прислугой.
Когда Лараф ковылял ночным лесом по колено в снегу, его как громом поразило: а как же в таком случае смог проделать это сам-один любовник Анагелы, когда приходил к ней среди ночи? Кто бросал ему канат через забор?
Ох, до чего же все странно здесь, в этом проклятущем Казенном Посаде! Прочь, скорее прочь отсюда!
Лараф уже углубился в лес не то что на сорок, а на все двести саженей.
Шел мягкий, неспешный снег. Это позволяло надеяться, что глубокий след, оставленный Ларафом, к рассвету окажется засыпанным в достаточной мере. Вряд ли кто-либо успеет обратить на него внимание до рассвета, поскольку окна жилых комнат дома выходят на три другие стороны. На лес смотрят только разные хозяйственные пристройки, да еще конюшня, кузница и заброшенная голубятня, соединенная с домом не менее заброшенной галереей…
Лараф остановился. Постоял немного, прислонившись спиной к стволу ясеня, чтобы сосредоточиться. Потом достал нож и сделал на коре кольцевой надрез. Чуть ниже сделал второй такой же точно кольцевой надрез и снял полоску коры.
С первого же раза ему удалось то, чего требовала книга: получить цельный «поясок», который был бы прерван лишь в одном месте. Его Лараф сразу же надел на голову, как шутовскую диадему.
С «браслетами» дело обстояло посложнее. Лараф перепортил с десяток молодых деревьев, пока не надел на запястья по три широких полоски коры.
Затем он примерился и начертил на снегу большой ромб, в который попали ровно семь деревьев. В вершинах ромба Лараф нарисовал по семиконечной звезде. Звезды получились неравновеликими и довольно кривыми.
«На кой ляд семиконечные? Насколько проще были бы пять или шесть лучей! Один-два росчерка – и звезда готова! А над этими до утра можно пропыхтеть».
Но Лараф был подкуплен дружеским настроем книги, который в действительности был бы при точном переводе предостерегающим. Он не знал, что мрачная тень-«паучок», которая полгода назад привиделась ему во сне, была вызвана серьезными огрехами в исполнении предписаний книги.
Лараф решил не утруждать себя перерисовыванием звезд. Вместо этого он стал в центр ромба, достал книгу и положил ее горизонтально на правую ладонь.
Указательным пальцем левой руки Лараф вывел на деревянном окладе книги заученное заклинание, одновременно произнося его вслух. Эти же действия он повторил еще два раза.
Книга полегчала настолько, что почти перестала чувствоваться на ладони как вещь. Казалось, что в воздухе повисло бесплотное видение.
«Действует, едрена неделя!» – обомлел Лараф. Он уже видел себя в постели с Тенлиль. А можно и с Анагелой заодно. Да, решительно: ему должны принадлежать обе сестры!
Теперь, как он помнил, нужно убрать руку за спину.
Так он и поступил. Книга обещала повиснуть в воздухе, раскрыться, воспылать негасимым огнем и одарить своего «друга» оракулами на предмет его дальнейших действий, благодаря которым он сможет достичь всего желаемого.
Чего же желал Лараф? Конечно же, любви и власти. Как можно больше того и другого.
Вместо этого книга начала падать – медленно, но неуклонно. За несколько ударов сердца застывшего неподвижно Ларафа она преодолела половину расстояния до земли. Он помнил: «будь статуей, что бы ни было». Лараф не шевелился.
Из-под оклада вырвался язычок оранжевого пламени. Вместо ожидаемого запаха серы или просто горелой бумаги в лицо Ларафу пахнуло земляникой. С тихим, но внятным железным скрежетом книга начала открываться, продолжая свое муторное, сонное падение на снег.
Ларафу захотелось закричать благим матом. Ларафу захотелось помочиться. Да какое там «захотелось»!
«Одно дело искать Силы, другое – с ней повстречаться». Из непереведенного Ларафом творческого наследия ледовооких.
Лараф бросился бежать, но почти сразу наткнулся на невидимую преграду, проходившую там, где по снегу шла одна из линий, составлявших ромб Большой Работы. Преграда отбросила Ларафа назад и он упал на снег.
Вскочил на ноги, затравленно огляделся.
Раскрытая книга лежала на снегу. Ее разворот лучился грязно-зеленым светом.
Снег вокруг книги пришел в движение. Будто большая рыба или исполинский крот ходил кругами под хладным пушистым покровом. Безжизненная стихия зимы оживала, вспучивалась волнами, снежинки собирались в желто-белые шевелящиеся сгустки и срастались, образуя пока еще неясные очертания чего-то или кого-то. Гамэри!
– Выпусти меня, подруга! – заорал Лараф во всю глотку. – Выпусти отсюда!
Он не думал о том, что его могут услышать в доме. Впрочем, в доме не услышали бы и рев Морского Тритона. Начертанная Ларафом на снегу фигура не только поглощала все звуки, но и вырезала из пространства само место Большой Работы.
Конец ознакомительного фрагмента.