Глава 1
Вертеть головой не было сил, а потому Полина просто откинулась на спинку сиденья и смотрела прямо перед собой. За два месяца гастролей она безумно соскучилась по дому, но усталость брала свое. Ничего, она еще успеет налюбоваться и стройностью тополей, и ночными огнями, ненавязчиво подсвечивающими главные архитектурные ценности столицы, и самой Москвой, такой похожей и одновременно непохожей на австралийские города. Старая Москва не сравнится ни с одним городом мира – это Полина знала точно, благо было с чем сравнивать.
Где только она за свою жизнь не побывала. Можно сказать, все континенты побаловала своим присутствием, кроме разве что Антарктиды. Да и то лишь потому, что пингвины творчество ансамбля «Рябинушка» не оценили бы по достоинству. Разве только немногих полярных исследователей побаловать, какой-нибудь выездной концертик организовать, да руководство, к счастью, вряд ли до этого додумается. Не столько даже из любви и сердобольности к артистам, просто не построили еще во льдах Антарктиды ни одного приличного зала.
До последнего времени из континентов «неосвоенной» оставалась только Австралия, но теперь уже и она оказалась в послужном списке артистов «Рябинушки». Сидней, Мельбурн, Канберра, Ньюкасл, Рокхэмптон, Таунсвиль – вся география сплелась в тугой узел, все смешалось. Прибрежные города, порты во всем мире похожи друг на друга, словно близнецы-братья. Нет, конечно же, каждый город имел что-то свое, особенное, почти личное, но похожестей все-таки было больше, нежели различий. Вот разве что Мельбурн с Сиднеем выпадали из общей картинки. Мегаполисы со своей суматошной, если не сказать сумасшедшей жизнью, как два центра вселенной на одном материке. Но и они по большому счету не слишком-то отличались от остальных городов хоть Австралии, хоть Америки, хоть Европы. Заберись чуток в сторону от центра, и никогда в жизни не догадаешься, в какой части света находишься. Коробки, коробки, коробки…
Вот и сейчас вокруг Полины мелькали одни коробки. Так стоило ли вертеть головой? Тем более после такого тяжелого перелета. Плюс разница во времени, да что там во времени? Какому нормальному человеку доведется вот так, за здорово живешь, скакануть из одного времени года в другое? Сначала из весны в осень, потом практически из зимы в лето. Правда, австралийская зима – не чета нашей, и тем не менее. Еще вчера, вылетая из Сиднея, Полина вполне уютно и комфортно чувствовала себя в любимой кожаной куртке, а сегодня, уже в Москве, пришлось тащить ее в руках, и без того занятых чемоданами. Потому что май московский и австралийский, оказывается, совершенно разные вещи.
Такси притормозило у подъезда. Полина уже представила, как будет нежиться в теплой ванне, вытянув, наконец-то, усталые от долгого сидения ноги. Но сначала нужно было втащить багаж в узкие двери подъезда. Чемоданы хоть и удобные, на колесиках, с регулируемой по высоте ручкой, но если их два, да еще куртка постоянно слетает с руки, а двери спешат захлопнуться поскорее…
В общем, грохоту в спящий дом своим появлением Полина внесла немало, перепугав заснувшую на посту консьержку тетю Наташу. Та выскочила из дежурки взлохмаченная, моргала заспанными глазами:
– Кто шумит? Чего надо?
Полине было не до этой сонной клуши, ей бы с дверью справиться – надо же, какую пружину тугую поставили, когда только успели? Не оглядываясь, успокоила охранницу:
– Свои, теть Наташ, не волнуйтесь.
И протиснула, наконец, второй чемодан сквозь узкую щель капризной двери. Поправила куртку на плече, повернулась:
– Свои, теть Наташ, не узнали?
Консьержка, услышав знакомый голос, успокоилась. Потерла глаза, наводя фокус, пригляделась. Узнав, улыбнулась:
– Ох, Полинушка, богатая будешь! И правда не узнала. Да и немудрено: нечастая ты гостья дома. Откуда на сей раз?
– Из Австралии. Ой, теть Наташ, давайте потом, а? Все вопросы потом, завтра. Устала ужасно…
Полина прошла к лифту, волоча за собой проклятые чемоданы.
– Ну иди, голубушка, иди, – прошамкала ей вслед консьержка, и убралась в свою каморку.
Можно подумать, она сама не устала. Ей-то что, той Полине? Ей хорошо! Мотается по белу свету, по разным городам. Танцует она, видите ли. Да еще и деньжищи за это какие отхватывает. Ишь, устала! Устанешь от такой жизни, как же. Вот посидела бы круглосуточно на скрипучем топчане, повглядывалась бы в лица – свои ль идут, чужие? Вот тогда б поняла, какая она, настоящая усталость. Когда жизнь проходит не в шикарных гостиницах, не в иностранных самолетах, где тебе на тарелочке с золотой каемочкой покушать поднесут икорки красной, да балычка. Ишь, устала! Посидела б тут, милая, отдохнула. Когда жизнь практически проходит на виду у прохожих. Тут и кушать приходится на виду, и полежать когда, отдохнуть – тоже под придирчивыми людскими взглядами. Разве что в туалет и позволишь себе домой сбегать на пять минут, вот и все тебе одиночество. Устала она!..
Тетя Наташа прилегла, с наслаждением вытянув отекшие ноги со вспухшими кривыми узлами вен, и попыталась снова провалиться в сон. Спать, скорее спать. Полчетвертого уж, сколько той ночи осталось? Через полтора часа Надворный пойдет, разбудит. Надо ж, как с фамилией человеку подфартило. Надворный он и есть Надворный. Ему б на дворе жить, а не в квартире. Вот чего, скажите, мужику не хватает? Трехкомнатная квартира, жена, сын взрослый, хорошая пенсия – живи да радуйся. Нет же, его все на помойки тянет, аки бомжа какого. Ведь изо дня в день, без выходных, как штык – в пять утра выходит из дому, чтоб первым на помойки успеть. Хоть лето на дворе, хоть зима. Хоть вьюга лютая – нет, ему все одно на помойку надо. Весь дом хламом забил. Жена намедни жаловалась – даже в гараже уже места не осталось, до машины из-за тюков с тряпками не доберешься. А он все тащит и тащит, окаянный. Принесет гору тряпок, перестирает тщательно, и в мешок. Ох, и странный мужик. Вот тебе и фамилия.
Сон не шел. Тетя Наташа перевернулась на другой бок. Пружина больно впилась в старое тело. Ах ты! – дернулась консьержка. Да что ж такое! Спать же надо, а не получается. Чего она завелась с Надворным этим? Эх, Полинка-Полинка, надо ж было так не вовремя приехать. И сердиться-то на нее нельзя, девка ж дома появляется несколько раз в году, но почему же непременно ночью, почему именно на ее смене?
Тетя Наташа села. Нет, чего-то не так. Где-то что-то муляло, а где – и сама понять не могла. Вот как будто комар пищит, спать не дает, отвлекает своим писком. Но ведь писка-то никакого и нет, никто ведь не мешает. А все одно что-то муляет. Что-то она вроде должна была сделать. Или сказать что-то. Да, что-то сказать. Надворному. Ага, чтоб прекратил, старый дурак, по помойкам таскаться, да дежурных будить ни свет ни заря. Нет, не то. Не Надворному. Этому пускай жена все слова говорит, а дежурным деньги платят за то, чтоб не спали на посту.
– Ах ты ж Боже ж мой же ж! – спохватилась тетя Наташа. – Да как же я забыла?! Ах ты, бедная девочка!
Старушка быстро, насколько позволяли больные ноги, выскочила из дежурки, закрыла дверь на ключ – на всякий случай! – и пошелестела тапочками к лифту. Кнопка вызова загорелась, и тот, разбуженный, недовольно заурчал где-то вверху.
Едва разувшись, Полина бросила чемоданы в прихожей и босиком прошла в ванную. Первым делом проверила наличие горячей воды – ох уж эти ежегодные испытания сетей. Только бы не отключили, иначе все мечты о настоящем отдыхе пойдут прахом. Какой может быть отдых без отмокания в ванне? Фыркнув недовольством, из крана вырвалась тугая струя воды. Полина сунула пальцы – теплая. Слава Богу. Стечет – будет горячая. А она пока разденется…
Неожиданно резкий среди ночной тишины звонок в прах развеял мечты об отдыхе. Полина дернулась, как от удара током. Кого это принесло среди ночи? Ну почему гости всегда приходят так не вовремя? Выглянула в глазок и едва не задохнулась от негодования. До чего же бестактный народ, неужели непонятно, что она заплатит за дежурство завтра же. Ведь всегда наперед платит перед гастролями, можно было бы и потерпеть один разок…
Она распахнула дверь и грубовато «поприветствовала» гостью, не дав ей и слова промолвить:
– Я же сказала: все вопросы завтра! Заплачу я вам за дежурство, не волнуйтесь. Вперед заплачу. Ну просила же не беспокоить!
Хотела было захлопнуть дверь перед навязчивой консьержкой, да та не позволила, уперлась рукой:
– Да нет, Полинушка, ты не поняла, я не за деньгами. У нас еще те не закончились, ты ничего не должна. Я забыла, старая, ты прости меня…
Полине было уже не до дежурных улыбок. Смотрела на соседку, не скрывая не досады даже, а откровенной злости:
– Тетя Наташа, всё потом, потом! Не трогайте меня, пожалуйста! Я зайду к вам завтра. Или кто там завтра дежурит? Тетя Катя? Или баба Надя? Я завтра…
Тетя Наташа затрясла седенькой взлохмаченной головушкой, глаза глядели на хозяйку так виновато, что Полина замолкла на полуслове. Старушка протянула ей замусоленный листок:
– Ты прости, детка, она у нас уже три недели валяется, баба Надя сдуру на нее банку с борщом поставила. Три недели. А телеграмма-то срочная. Мы же не знали, где тебя искать. Прости, милая, прости…
Тетя Наташа мелко перекрестилась, и не оглядываясь, засеменила к лифту, волоча тапки по полу. Дверцы подъемника разъехались в стороны с тихим шуршанием, приняли в свои тесные недра старушку, и вновь сомкнулись. Полина стояла одна на пороге, словно гостья ей привиделась. Но нет, в ее руке было подтверждение реальности происходящего. Телеграмма. Срочная. Ох, не к добру это, не к добру…
Трясущимися от волнения руками Полина раскрыла сложенный вчетверо бланк с синей полосой, прочитала: «Отец умер, срочно приезжай. Т. Ира».