Босоногое Детство
Когда в Петропавловске-Камчатском была полночь, а в Москве три часа дня, у нас на Сахалине до полуночи был еще целый час. Я ложился в кровать и слушал радиостанцию «Тихий океан». Ведущий зачитывал письма слушателей, которые поздравляли своих близких с днем рождения, юбилеем, годовщиной свадьбы, рождением сына. Этих близких друг другу людей разделяли шторма и циклоны, десятки и тысячи морских миль.
Слушая «Тихий океан», я всегда думал о своем любимом дяде Саше. Где он сейчас? Может быть, он тралит холодные океанские воды у берегов Чукотки, а может быть, подбирается к берегам Южной Америки. Но вполне возможно, что его траулер держит курс на Корсаков, и уже завтра в нашей маленькой кухне будет звучать его любимая песня «Не пройдет и полгода, и я появлюсь, чтобы снова уйти на полгода».
Эта песня как будто специально была написана про моего дядю Сашу. На берегу он не выдержит и двух недель. Одарит длинным морским рублем и заморскими гостинцами всю родню, насорит по всему городу деньгами, пропьется, проспится и побежит в контору Базы океанического рыболовства добывать новую путевку, чтобы снова уйти на полгода бороздить необъятные просторы Тихого океана. С этими мыслями я засыпаю.
Просыпаюсь я под позывные радиостанции «Пионерская зорька». Дети из далекой и неведомой мне Москвы бодрыми голосами рассказывают о том, как здорово быть пионерами. Я слушаю их с замиранием сердца. Вот бы мне родиться в этой самой Москве, чтобы я тоже мог стать юнкором, выступать по радио и писать заметки в «Пионерскую правду». Но тогда мечты о журналистике казались мне несбыточными. В то время на Сахалине не было ни детской газеты, ни радиостанции.
Я люблю свою Родину, свой родной город, люблю сопки, которые его окружают, люблю маяки, которые помогают капитанам находить дорогу в родной порт, люблю военные крейсеры и минные тральщики, которые стоят у пирсов нашего порта, охраняя мой покой. Мне даже в голову не придет, что каких-то тридцать лет назад мой родной Корсаков назывался Отомари, а мой родной Сахалин был японским губернаторством Карафуто, что это была не наша земля, не советская и даже не русская. Это было так давно, что кажется мне неправдой.
Папа рассказывал мне, что Япония настолько близко, что до нее можно дойти на пароходе всего за несколько часов. Каждую неделю, а то и чаще, я сколачиваю очередной деревянный кораблик, привязываю к нему бутылку с запиской, адресованной моему неведомому японскому другу. Я желаю своему другу не унывать и не бояться проклятых американских бомб, потому что у нас теперь тоже есть бомба пострашнее американской, и мы не дадим в обиду моего японского друга. Втайне я надеюсь, что однажды мой кораблик вернется ко мне, и в бутылке будет гостинец – японская жвачка. Но кораблики уплывают бесследно. И лишь иногда после шторма в ответ приплывают японские кроссовки, пустые банки из-под пива или кока-колы.
А когда встает лед, мы с друзьями ходим в порт смотреть на тюленей. В маленькой бухте, где зимуют суда нашего Корсаковского Портофлота, живет морской котик Васька. Зимой он часто вылезает на льдину и греется на солнышке. Мы спускаемся с пирса и осторожно, крадучись идем по льду к Ваське, чтобы погладить его. Васька при виде нас начинает громко кричать и качаться на ластах. Мы не понимаем, выражает он таким образом свой восторг или он боится нас, но мы все равно подходим и гладим его. Иногда мы приносим ему тушку минтая, купленную по дороге в рыбном магазине.
А летом мы с друзьями любим сидеть на откосе и смотреть на море. Вот откуда-то полным ходом идет буксир.
– Смотрите-ка, как шпарит «Вихрь», – говорит Ванька Колесников.
– Сам ты «Вихрь»! – смеется над ним Антошка Коробков. – Разве не видишь, что это «Отчаянный».
– Сам ты «Отчаянный», – говорит Ванька. – Ты не видишь, что ли, рында висит на корме. А у «Отчаянного» рында на мостике.
– Спорим на десять щелбанов?
– Спорим!
Я разбиваю пари, и всей ватагой мы кубарем летим вниз с откоса, мчимся на железнодорожную станцию, проскакиваем в дыру в заборе и бежим по территории военного гарнизона. За нами с громким и задорным лаем увязывается стайка гарнизонных собак, что-то кричит вслед старый сторож, потрясая кулаком, но мы уже перелезаем через забор на территорию мехмастерских. Сквозь прутья забора нам вслед растерянно смотрят гарнизонные собаки. А мы уже идем по бетонной стене на территорию Портофлота, к причалу, где обычно швартуются буксиры. Причал пуст, но вот из-за волнореза выруливает объект нашего спора.
– Ну, что Антоха, готовь лоб. Вот он, «Вихрь».
– Да сам ты «Вихрь». Неужели не видишь, что это «Отчаянный»?
Буксир подошел к причалу, и мы прочли на его носу название «Вихрь». Ванька победоносно засучил рукава.
– Ну что, Антоха, читать умеешь? Что на борту написано?
– Да мало ли где чего написано! У меня на сарае сам знаешь что написано. Разве не видишь, что это «Отчаянный»?
– Ну пойдем спросим, – Ванька обращается к угрюмому мужику, наматывающему на кнехт швартовый конец, – дяденька, а как ваш буксир называется?
– Чего, читать, что ли, не умеешь, двоечник?
– Дяденька, ну как?
– «Вихрь»!
– Подставляй лоб, Антоха, – и с видом победителя Иван отвешивает Антону 10 щелбанов. День прожит не зря.
Ваня и Антон подружились еще в песочнице. С тех пор они неразлучны. Они оба большие затейники. Никогда не сидели сложа руки. То кошелек на веревочке подбросят на тротуар, то нашпигуют селитрой ракету и запустят в небо, то добудут на стройке карбид и стреляют из самодельных пушек. Однажды друзей угораздило посмотреть фильм «Узник замка Иф». История графа Монте-Кристо настолько потрясла товарищей, что в головах у них созрел план. Они обзавелись долотом и молотком и отправились в подъезд, где жил наш друг Вовка Селезнев. Убедившись, что у Вовки никого нет дома, они принялись долбить стену в том месте, где у Вовки был туалет. Дыра должна была получиться аккурат за Вовкиным унитазом.
Дело оказалось не из легких, но мои товарищи помнили, как настойчив был граф Монте-Кристо. Они запаслись терпением и поклялись друг другу не стричься и не бриться, пока не осуществится их план. Они были готовы к тому, что мечта их сбудется к тому моменту, когда их лица покроют густые бороды. Каждый день они приходили и часами долбили, пока Вовка был на уроках. Если кто-то входил в подъезд, инструменты прятались, а один из заговорщиков вставал спиной к дыре. Уходя, дыру аккуратно замазывали пластилином и прикладывали кусок крашеной штукатурки так, что никому бы и в голову не пришло ковырять.
Мы все видели, что у наших товарищей есть какая-то совместная тайна. Они стали реже появляться на откосе, шушукались и обменивались многозначительными взглядами. Иногда терпения им не хватало. То и дело один из них проговаривался, что, мол, скоро они всем покажут, но тут же другой бил его по башке, и они начинали драться.
Наши друзья оказались гораздо проворнее графа Монте-Кристо. До косматых бород дело не дошло. Даже их головы не сильно успели обрасти, а дыра в туалет была готова. Они купили в Военторге офицерскую линейку, сделали из нее дымовую шашку и сели в засаду. Три дня они сидели в подъезде с воронкой и слушали. Они ждали, когда Вовка пойдет в туалет. Вовка, конечно, в туалет ходил, но делал это молча. Коварные злоумышленники не могли распознать его и медлили. Очень боялись нарваться на Вовкиного отца.
Однажды Вовка выдал себя. Он вошел в туалет, напевая песню.
– Прекрасное далёко, не будь ко мне жестоко… – напевал Володя. Но «жестоко» оказалось недалёко. Едва услышав знакомую песню, наши озорники подожгли дымшашку и сунули ее в дырку. А чтобы дым не валил в подъезд, заткнули дыру пластилином. Из квартиры раздался душераздирающий крик Вована. Ваня и Антон кубарем вывалились из подъезда и до самого вечера прятались в гаражном массиве. Ванька Беляев наврал им, что Вовкин отец с ремнем ходит по всему району и ищет их.
На самом деле Вовкин отец, когда узнал, какую шутку его сыну приготовили друзья, хохотал до слез и рассказал, что он, будучи ребенком, тоже любил озорничать, но на такие шалости ему никогда в жизни ума не хватило бы. Дыру, которую так долго долбили Ваня с Антошей, дядя Валера заделал бетонным раствором. А со стороны подъезда ее следы видны до сих пор.