Вы здесь

Богословие, история и практика миссий. Альманах Миссионерского факультета. Выпуск 2. Богословие миссии ( Коллектив авторов, 2014)

© Оформление. Издательство Православного

Свято-Тихоновского гуманитарного университета, 2014


Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.


© Электронная версия книги подготовлена компанией ЛитРес (www.litres.ru)

Богословие миссии

Великий миссионер Авраам

Николай (Пачуашвили), митрополит Ахалкалакский и Кумурдойский (Грузия)

Авраам

Одним из величайших миссионеров в истории человечества был Авраам.

Авраам, так же как Ной и другие патриархи как допотопного, так и последующего периода, был истинным предводителем народа и всецело заботился о своем народе: молился за него, совмещал оборонные и другие административные функции, и одновременно с этим был миссионером; в чуждой обстановке проповедовал Слово Божие и своему народу и язычникам, и разграничить, выделить друг от друга эти функции нелегко. Несмотря на это, именно миссионерство как служение, то есть исполнение посреднической роли между Богом и человеком, – одна из главных тем Священного Писания.

Последним из допотопных патриархов, доживших до глубокой старости, был Ной, и это не без особенного Божественного промышления: деятель последних шести веков допотопного мира, Ной был и свидетелем первых трех с половиною веков истории нового, послепотопного человечества, свидетелем постройки Вавилонской башни и последующего за ней рассеяния народов. Он своей личностью как бы скреплял оба этих мира и служил носителем и хранителем всех универсальных традиций человечества, в том числе того языка, на котором говорили Адам и все допотопные патриархи и простолюдины и который без Ноя и Сима мог быть утерян. Шестьсот лет допотопной жизни Ноя позволяли ему видеть еще Мафусала и слышать из его уст рассказы о первобытных временах, полученные Мафусалом непосредственно от самого Адама, а триста пятьдесят лет послепотопного периода открывали возможность личной беседы и передачи всех священных традиций Аврааму, которому было 58 лет, когда умер Ной.

Пророчество Ноя своим сыновьям (Быт 9. 25–27) – одно из самых знаменательных сказаний, схематически обнимающее главные течения всей последующей истории человечества, олицетворенное в судьбе трех сынов Ноя как родоначальников всего последующего человечества: здесь и возлюбленный первенец Ноя Сим, которому предрекается особое Божественное благоволение, здесь и неблагодарный Хам, которому возвещается отвержение, рабство, здесь и младший сын – Иафет, на судьбе которого исполнилось евангельское пророчество, что «последние да будут первыми», первыми как в культурно-историческом, так и в христианско-религиозном смысле.

Потомки Ноя расселились по всей земле. Но, как и следовало ожидать, дети и внуки Хама, подобно каинитам, быстро освоились с новой ситуацией, выбрали удобные места, основали большие города и принялись за создание земной цивилизации. Прямой потомок Хуша, сына Хама, впоследствии прозванный как Нимрод, что по-еврейски означает «бунтарь», «главарь мятежников», неприкрыто, безо всяких прикрас начал насаждать насилие. Он захватил и объединил четыре расположенных на Месопотамской низменности в Санаарской долине крупных города, говоривших на разных языках, и создал первое в истории человечества Халдейское государство (Быт 10. 8–10). В древнехалдейской письменности он упоминается под титулом Арба-Лизуна, что означает государя четырех языков.

Потомки Сима тоже стали жить в крупных городах, в особенности после разрушения Вавилонской башни и смешения языков, повлекшего за собой формирование рас и создание народов. Сооружение и разрушение Вавилонской башни предположительно произошло спустя два-три века после Потопа, в эпоху патриарха Фалека (по-еврейски «разделение», «разветвление» (Быт 10. 25); Фалек был сыном патриарха Евера, имя которого послужило основой для названия еврейского народа и который застал Авраама, Исаака и Иакова.

Авраам родился и жил в большом городе. Это был центр культуры и торговли, который являлся продуктом развитой цивилизации уже в те древние времена. Его окружал интеллектуальный языческий мир со всей его искушенностью и испорченностью. Это была политеистическая, идолопоклонническая городская цивилизация, вершина культуры своей эпохи, выдвигавшая блестящие идеи и утонченные концепции в науке, философии, искусстве.

В этом мире изощренной культуры было совсем не просто сохранить живую веру отцов в Единого Бога, что и не сумел Фарра, отец Авраама, и даже его прадед Серух (Нав 24. 2). Авраам верил в Единого Бога, наверное, благодаря Ною, который лично знал и воспитывал его, – когда умер Ной, Аврааму было 58 лет, и о сотворении мира, грехопадении, изгнании человека из рая, и в особенности о Потопе и допотопном человечестве Аврааму было известно непосредственно из проповеди Ноя.

Возможно, что лично для Авраама Ной проповедовал в Уре Халдейском новую веру, что объективно было восстановлением, утверждением заново очень старой, почти забытой истины, идеи, которая, наверное, казалась его современникам варварской и примитивной. Таким образом, Авраам был не новатором, но консерватором, как бы принадлежащим к некоему культу далекого прошлого. С другой стороны, он действительно выдвигал нечто совершенно новое, призывая возвратиться к Единому Богу, возродить веру далекого прошлого. Поэтому Авраам и его жена Сарра (тогда еще Аврам и Сара) были миссионерами в прямом значении этого слова. Авраам проповедовал среди мужчин, а Сарра проповедовала среди женщин; они обратили в веру в истинного Бога как словом, так и образом своей жизни и сделали своими единомышленниками многих людей, которые позднее последовали за ними в Землю обетованную: «И взял Аврам с собою Сару, жену свою, Лота, сына брата своего, и все имение, которое они приобрели, и всех людей, которых они имели в Харране» (Быт 12. 5). Здесь речь идет не о рабах, а о новообращенных, о тех, кто принял новую веру.

Несмотря на повсеместное идолопоклонничество, естественно, веру в Бога истинного хранил не только Авраам. Вера Авраама в истинного Бога не была его личной религией, у него были единомышленники. Об этом свидетельствует его встреча с Мелхиседеком, царем Иерусалима, священником Всевышнего Бога (Быт 14. 18–20). Изолированные друг от друга, рассеянные в разных местах (таких, например, как тогда еще маленький и незначительный городок Иерусалим, расположенный на пути из одного центра культуры на Евфрате к другому – на Ниле), многие люди все-таки сохранили веру в Единого Бога.

Авраам был первым, кто серьезно отнесся к старому религиозному воззрению, бывшему первичным и истинным. Он стремился внушить эту жизненно важную веру небольшой группе людей – сформированной им общине, племени, которое должно было стать особой нацией, «сосудом» хранения идеи. С этой же целью Авраам вместе с Саррой бродил по земле, неустанно взывая к имени Всевышнего, строя святилища и алтари, привлекая к себе тех, кто верил в Единого Бога, и пытаясь побудить других верить в Него. Фактически Авраам был первым пророком древней веры, которую он проповедовал как нечто подлинное и значительное, как то, чем следует жить. Он был великим вождем, предвосхитившим Мессию в задаче восстановления отношений между человеком и Богом.

Проповедь Авраама и Лота в городе Содоме, подобно проповеди Ноя, оказалась нерезультативной. Ни один человек не внял Слову Божиему: когда Господь обрушил на город огненный дождь, не выжил ни один человек, кроме Лота и двух его дочерей. Покидая Содом, Лот не смог убедить даже своих близких родственников: они подвергли его осмеянию, когда тот предложил им вместе покинуть город (Быт 19. 14). Не удалось Лоту спасти и жену свою, которая оглянулась в сторону Содома, что символически означало возврат к грешной жизни, и обратилась в соляной столб (Быт 19. 26).

Авраам выполнил роль посредника между содомлянами и Богом и проявил неслыханную дерзость, когда осмелился спорить и вступить в торг с самим Создателем мира Господом Богом, Пресвятой Троицей о минимальном числе праведников, ради которых Господь должен был смилостивиться над целым городом.

Параллельно с тем как усиливалась самая просьба Авраама, увеличивалось и его смирение пред Богом, долготерпение Которого он искушал не ради пустого и праздного любопытства, а движимый высокими побуждениями любви и сострадания к ближним, почему Господь благосклонно и принял его посредничество.

Это высшая степень дерзновенной молитвы Авраама, когда он просил Господа о сохранении города только ради одного десятка предполагаемых в нем праведников, в крайнем случае членов семьи Лота, как надеялся Авраам, и Бог по неизреченной Своей милости согласился и на такую, крайнюю просьбу Своего верного раба.

Причина такой дерзости Авраама состоит в том, что Бог, поделившись с ним своими планами, Сам поручил Аврааму испросить у Господа право на посредничество, так же как некогда сделал сотворцом Адама: «И сказал Господь: утаю ли Я от Авраама [раба Моего], что хочу делать!» (Быт 18. 17).

Авраам выполнил эту миссию с величайшим усердием, смирением и присущей ему непоколебимой верой, поскольку ему заранее было известно, что минимальное число праведников, которое он с таким усердием вымаливал у Господа, осталось бы невосполненным.

Жители этого нечестивого города настолько погрязли в бесчестии и разврате, что не сохранилось среди них и десяти праведников: таких, как видно из последующего контекста, нашлось только три человека – Лот и две его дочери, которые и были чудесным образом спасены Богом от всеобщей гибели.

Авраам подает удивительный пример миссионерского служения, того, каким преданным, самоотверженным должен быть посредник, который, даже произнося просьбу, может навлечь на себя гнев Господа.

В Священном Писании есть много случаев, когда проповеди не дают результатов, либо эти результаты гораздо меньше, чем те колоссальные усилия, которые не щадя сил прикладывают избранные Богом величайшие святые, какими были Ной, Авраам и другие. Такие случаи мы встречаем и в Ветхом Завете, есть они и в божественной истории Нового Завета и нередки в современной жизни. Например, святой пророк Иона даже возразил Господу и проявил неповиновение под предлогом, что его проповеди не дадут результатов; проповедь святого апостола Павла, произнесенная им в Ареопаге (Деян 17. 22–31), по форме и содержанию являющая собой подлинный шедевр искусства проповеди, практически не имела последствий.

В практике современных проповедников тоже зачастую бывает так, что большинство слушателей воспринимает изреченное слово Божие, подобное бережно подготовленному и брошенному во вспаханную борозду пшеничному зерну, сердцем, напоминающим утоптанную проезжую дорогу, но сеятель не должен жалеть добрых семян и сеять не взирая на почву. Посредничество, посольство, апостольство, миссионерство подразумевает безусловное служение, когда труд проповедника приносит поздние плоды и соответственно интенсивность и развитие работы определяются не результатом труда, а прочной и незыблемой верой проповедника, осознанием величия этой высшей формы служения Господу и бескорыстной, беззаветной любовью к этому служению, эталон которой воплощает в себе святой апостол Павел:

«Кто пашет, должен пахать с надеждою, и кто молотит, должен молотить с надеждою получить ожидаемое… Но я не пользовался ничем таковым. И написал это не для того, чтобы так было для меня. Ибо для меня лучше умереть, нежели чтобы кто уничтожил похвалу мою. Ибо если я благовествую, то нечем мне хвалиться, потому что это необходимая обязанность моя, и горе мне, если не благовествую! Ибо если делаю это добровольно, то буду иметь награду; а если недобровольно, то исполняю только вверенное мне служение. За что же мне награда? За то, что, проповедуя Евангелие, благовествую о Христе безмездно, не пользуясь моею властью в благовествовании» (1 Кор 9. 10, 15–18).

С Авраамом и Саррой связана также совершенно непостижимая для человеческого разума и чрезвычайно важная для миссионера тема абсолютности веры, которая превратила Авраама из человека наивысшей нравственности в друга Божиего (Ис 41. 8). Это вера, выраженная в делах Авраама, которая вменилась ему в праведность: «Аврам поверил Господу, и Он вменил ему это в праведность» (Быт 15. 6).

Святой апостол Иаков в соборном послании особое внимание заостряет на этом факте, дает ему очень высокую оценку, говорит, что вера лишь в том случае совершенна и животворна, когда выражается в праведных делах (Иак 2. 20–24).

Предпосылкой избранности Авраама была его высочайшая нравственность. Он до конца предан и повинуется установленным Богом законам, но он еще не друг Господа. Так начинается диалог Авраама с Богом. Это был человек, который, в отличие от других людей, изначально точно и без принуждения соблюдал десять заповедей, позже явленных Моисею Господом. Господь выделил, вывел его из общества и поставил родоначальником нового народа, который избрал среди других народов и сделал своим народом.

Условием исполнения завета Господа, данного Аврааму, было полное, непоколебимое, безвозвратное уверование со стороны Авраама. Он должен был заслужить обещанное твердостью и непоколебимостью своей веры. Господь избрал его как особый сосуд, который особо очистил, чтобы позднее наполнить своей благодатью. Подобно Ною, Он готовил его к совершенно исключительной миссии: как Ной стал родоначальником человечества, подобно Адаму, так и Авраам должен был стать родоначальником нового человечества, берущего свое начало в новом Ковчеге – Земле обетованной; Ной сооружал Ковчег сто лет и не усомнился в правильности слов Господа, несмотря на то что будущий корабль находился в сотнях километрах от ближайшего моря, из-за чего Ной в тогдашнем обществе постепенно прослыл юродивым – человеком ненормальным и отверженным, изгоем. Многие десятилетия он провел в уединении – поначалу в полном одиночестве, а затем с женой и малолетними детьми, но тем не менее он всегда без замедления, активно, беспрекословно выполнял все непонятные и странные человеческому уму благословения, данные ему Господом.

Аврааму было 75 лет, когда Господь призвал его оставить родину и переселиться в указанное место – Ханаан. Отсюда начинается долгий и извилистый путь восхождения Авраама от нравственности к собственно религиозности. Это чрезвычайно трудная и полная драматизма история о том, как стал послушный Господу Авраам (Быт 18. 17) другом Бога (2 Пар 20. 7, Не 41. 8) и какие лишения и испытания пришлось ему претерпеть.

Человеческой логике совершенно неподвластно, как убеленный сединами семидесятипятилетний старец с женой и племянником снялся с места, оставил все и переселился в совершенно чуждую страну (Быт 12. 1–8); как под доверием Господу объявил сестрой свою возлюбленную жену и безропотно отпустил к фараону, который, как выяснилось позже, не смог даже пальцем дотронуться до нее (Быт 12. 11–20); как отправился с 318 воинами – своими обычными рабами – на битву с войском четырех царей, чтобы вызволить из плена своего племянника Лота, совершенно убежденный в победе (Быт 14. 14–24); как настолько точно и полностью уверовал в Господа, что у него уже в столь преклонном возрасте будет потомство по числу звезд на небесах, что Господь вменил ему это в праведность (Быт 15. 5, 6); без промедления обрезал крайнюю плоть в тот же день, когда получил благословение от Господа (Быт 17. 23–25); у дубравы Мамре его посетили три путника, и он с самого начала уверовал в то, что это была Пресвятая Троица, явившаяся ему в облике трех ангелов (Быт 18. 1–15); дерзнул вступить с Господом в спор и торговаться с Ним во спасение города Содома (Быт 18. 23–33), хотя ему, как пророку (Быт 20. 7) было известно, что упомянутое число праведников набрать не удастся; и еще раз доверил Господу жену свою, теперь уже беременную, вновь объявив ее своей сестрой, и с упованием отпустил к Герарскому царю Авимелеху в гарем Сарру, которая и в девяностолетием возрасте была прекрасна, как юная (Быт 20); уповая на Господа, безропотно отпустил жить в пустыню свою рабыню Агарь и рожденного ею своего сына Измаила (Быт 21. 9–21) и другое.

Эти и другие испытания продолжались более 60 лет жизни Авраама – в 75 лет он покинул родину, а в 100 лет у него родился Исаак, в 37-летнем возрасте предназначенный в жертву. Так Господь готовил избранного и верного раба своего к совершенно особому испытанию, которое превышает все мыслимые человеческие представления.

Вынести эти 60 с лишним лет с их испытаниями и искушениями было не под силу обычному человеку, а только особому избраннику Божиему. То, что выпало на долю Авраама, сделало его другом Бога.

Сарра

Огромную, почти что решающую роль в жизни и деятельности Авраама сыграла его жена Сарра, которая была сводной сестрой Авраама (Быт 20. 12).

Сарру прежде звали Сарой, что с еврейского переводится как «моя госпожа», «принцесса». Сарра не обращалась к Аврааму по имени, а называла его господином (Быт 18. 12); Авраам тоже называл жену госпожой, поскольку такое обращение как личное имя Сара раньше известно не было.

Девяностодевятилетнему Аврааму Господь предрек отцовство многих народов и вместо Аврама, что по-еврейски означает «высокий, большой отец», нарек его Авраамом (Абрагам) – «родоначальник многих народов». Точно так же Господь изменил имя Сары и нарек ее Сарра, что в переводе с еврейского «княгиня, владычица всех народов», что обозначало особую роль Сарры в Священной истории.

Авраам и Сарра были не просто супружеской парой – они были соратниками. Сарра была не только спутницей мужа, но и самостоятельной, независимой личностью. И она играла важную роль в деле, которому посвятил себя Авраам. Это не только покорная жена, пассивно сопровождающая мужа, но личность с твердой волей и сильным характером, побуждающим ее принимать самостоятельные решения и осуществлять их, когда этого требуют обстоятельства. Более того, во многих случаях Сарра оказывается наставником мужа. Авраам часто испытывал потребность обратиться к ней за советом либо считал себя обязанным получить ее согласие, прежде чем принять важное решение. Иногда он действовал даже прямо по ее указаниям, побуждаемый к этому как своим собственным сознанием, так и подчиняясь воле Всевышнего: «…во всем, что скажет тебе Сарра, слушайся голоса ее» (Быт 21. 12).

Изменение имени намекает на изменение сущности Авраама и Сарры как личностей, на изменение всего образа их жизни. Произошло фундаментальное изменение функции двух личностей, действовавших совместно. Это функциональное единство, как особая сущность отношений, выразительно подчеркивается постоянно повторяющимся объединением их имен – Авраам и Сарра, которое не встречается больше нигде в Ветхом Завете, в том числе и в рассказах о семьях других патриархов. Они исторические, идеологические и духовные прародители народа, также как Адам и Ева, представляющие собой два фундаментальных элемента рода человеческого, – его биологические предки.

Такой характер отношений между мужем и женой, ставший обычным лишь в современную эпоху, был чрезвычайно редким в древности. Идеалистический аспект отношений Авраама и Сарры позволяет понять кажущиеся странными эпизоды их жизни. На первый взгляд, эти эпизоды говорят о том, что Авраам мог не очень быть привязанным к Сарре, что совершенно не соответствует истине. В первый раз ей было 65 лет, когда Авраам уступил ее фараону для гарема (Быт 12. 11–20), в другой раз в свои 90 лет в положении беременности ее забрал в гарем царь Герара Авимелех (Быт 20). Здесь нет никакой гиперболы: Сарра была красивейшая женщина (Быт 12. 14), и выглядеть привлекательно даже в таком преклонном возрасте вполне возможно и по сей день. Тем более, получив сообщение о предстоящем зачатии, Сарра как бы подверглась обновлению, омоложению. Сарра снова вошла в женский цикл. И в тот же год Авраам совершил обряд обрезания, ритуал перехода в новую фазу жизни, совершаемый в большинстве обществ в пору юности человека. Таким образом, и Авраам подвергся процессу обновления. По преданию, с этого времени Авраам и Сарра и выглядеть стали как молодые.

Сарра, очевидно, и сама поддерживала версию Авраама о том, что она только его сестра, а не жена. Удивительно в этих случаях не столько поведение Авраама, сколько молчаливое согласие Сарры. Ведь Сарра не была пассивным и послушным орудием в руках мужа. Эта ее кажущаяся уступчивость была, очевидно, заранее согласована с Авраамом. Сотрудничая на основе принятых совместно решений, супруги в данном случае доверившись Господу, сознательно пошли на стыд и унижение, чтобы сохранить целостность своей общины – носительницы нового идеала. Они чувствовали, что лучше заплатить честью Сарры и принять все последствия этого решения, чем подвергнуть опасности общее благополучие. Договоренность пожертвовать личным ради общего дела подтверждается тем, что Сарра никогда не упрекала Авраама за ущерб, который он нанес ее чести, и никогда даже не упоминала об этом, хотя в других случаях резко и прямо высказывала Аврааму свое недовольство, как, например, в случае с Агарью: «И сказала Сара Авраму: в обиде моей ты виновен… Господь пусть будет судьею между мною и между тобою» (Быт 16. 5).

В Ветхом Завете неоднократно повторяется обещание, что Сара станет праматерью нового народа, родив сына, который реализует союз, заключенный Всевышним с Авраамом: «Я благословлю ее и дам тебе от нее сына; благословлю ее, и произойдут от нее народы, и цари народов произойдут от нее… именно Сарра, жена твоя, родит тебе сына, и ты наречешь ему имя Исаак; и поставлю завет Мой с ним заветом вечным потомству его после него» (Быт 17. 16–19).

Знаменательно и то, что когда Господь явился Аврааму в облике трех гостей, Он обратился непосредственно и к Сарре, которая, подобно Аврааму, стала свидетельницей явления Святой Троицы.

Сарра стойко защищала права Исаака и честь семьи. Когда окончился период вскармливания сына молоком, Сарра, услышав, что сын Агари Египтянки, которого она родила Аврааму, насмехается над ее сыном Исааком, настояла на том, чтобы Авраам выгнал их из дома, что очень обеспокоило и огорчило Авраама (Быт 21. 8–11). Сарра не могла терпеть вольностей Измаила и равнодушно смотреть, как сын рабыни обращался с Исааком. И как прежде, желая смирить высокомерие Агари, в сильном негодовании она заставила ее обратиться в бегство, так и теперь, желая в самом начале обуздать притязания Измаила и не будучи в состоянии равнодушно терпеть, чтобы сын, рожденный по благодати и дарованный самим Богом, общался с сыном рабыни-египтянки. Сарра видела, что и сама она находится в глубокой старости, и праотец уже достиг преклонных лет (так как оба уже прожили много лет), и опасалась, чтобы в случае внезапной их смерти Измаил, по праву рождения от семени праотца, не стал домогаться участия в наследии отца и равнять себя с Исааком.

Сарра поступила в этом случае не несправедливо, а очень справедливо, и Бог одобрил ее слова. А праотец, будучи любвеобилен и привязан к Измаилу, с неудовольствием принял слова Сарры. Господь, со свойственным Ему человеколюбием, желая укрепить союз их единодушия, сказал Аврааму, чтобы он не принимал со скорбью ее слова, но во всем, что ни скажет ему Сарра, слушался ее голоса (Быт 21. 12).

Жертвоприношение

…возьми сына твоего, единственного твоего, которого ты любишь,

…принеси его во всесожжение на одной из гор, о которой Я скажу тебе.

(Быт 22. 2)

Кому и для чего пролита эта излиянная за нас кровь – кровь великая и преславная Бога и Архиерея и Жертвы?.. По какой причине кровь Единородного приятна Отцу, Который не принял и Исаака, приносимого отцом, но заменил жертвоприношение, вместо обещанной жертвы дав овна? Или из этого видно, что приемлет Отец, не потому что требовал или имел нужду, но по домостроительству и потому, что человеку нужно было освятиться человечеством Бога, чтобы Он Сам избавил нас, преодолев мучителя силой, и возвел нас к Себе через Сына, посредствующего и все устрояющего в честь Отца, Которому оказывается Он во всем покорствующим? Таковы дела Христовы, а большее да почтено будет молчанием.

Святитель Григорий Богослов.
Слово 45. На Святую Пасху

Каждый человек на своем жизненном пути для достижения экзистенциального бытия может проделать три стадии, даже не вполне осознавая это. Первая стадия чувственная. На этой стадии находятся люди, которые упиваются чувственными удовольствиями. Смысл жизни для этих людей – в удовлетворении своих чувственных желаний. Такого человека истина уже не интересует – он «познал» ее, и для него остается лишь путь чувственных удовольствий.

Но этот путь неизбежно ведет к страданиям. Человек все время чувствует себя не удовлетворенным настоящим, не удовлетворенным своим чувственным бытием. Поэтому в своем развитии человек начинает переходить на нравственную стадию. Этот переход необходим, потому что человек, ощущая недостаточность существования на чувственном уровне, осознает его как некоторое зло. Поэтому нравственная стадия характеризуется прежде всего противостоянием между добром и злом. Человек, ощущая недостаточность своего чувственного существования, воспринимает его как некоторое зло, противостоящее чему-то более высокому, более доброму. Противоположность между добром и злом возникает в человеке и ставит его перед другими проблемами. Возникает проблема выбора, критерия нравственности, критерия моральных ценностей. Нравственный человек вынужден делать вывод о существовании чего-то общего, поддающегося не только чувственному познанию, но познанию другому. Но это общее существует именно как общее, а человек прежде всего осознает себя как личность. Такой разлад между человеком как личностью и добром и злом как категориями общими также не удовлетворяет человека. И тогда человек переходит на религиозную стадию, когда религиозность устраняет существование объективных критериев нравственности, объективного добра и объективного зла. Человек испытывает разлад между осознанием себя личностью и существованием объективных нравственных ценностей, он не ощущает себя индивидуальностью. Переходя на религиозную стадию, человек прежде всего порывает с общим.

Образ Авраама есть образ, иллюстрирующий состояние религиозного человека. Понять позицию Авраама с точки зрения нравственности совершенно невозможно. Бог дает Аврааму единородного, долгожданного сына, а потом требует, чтобы его принесли Ему в жертву, – ситуация абсурдная. Бог как бы отменяет Свое действие, что, с точки зрения человека, просто неразумно, а кроме того, принуждает Авраама совершить грех – убить человека, совершить то, что запрещено заповедью. И вот перед Авраамом встает проблема, что делать: жить по закону или слушаться Бога, что в том и в другом случае означает слушаться Бога. Возникает трагическая ситуация. Но Авраам поступает правильно, и происходит чудесное превращение: вместо сына он приносит в жертву агнца, и Бог тем самым показывает правильность выбранного Авраамом решения. Правильность выбора Авраама показывает, что к религиозной стадии не подходят никакие этические критерии. Авраам мог бы отказаться, предположив, что это искушение, но в таком случае Авраам поступил бы как всего лишь человек нравственный[1].

О рождении Исаака, которое само было непостижимым для человеческого разума, Господь известил Авраама и Сарру лично, явившись им в образе трех гостей у дуба в Мамре (Быт 18). Это было началом последнего и важнейшего испытания Авраама.

Явление Исаака в этот мир, также как и принесение его в жертву на горе Мория, прообразовало вочеловечение и распятие Господа.

Не могла родить ребенка бесплодная мать; не могла родить непорочная дева; так же как еще раньше не могла прорости сама земля, которая не была возделана и не принимала в себя семян, на которой борозды проведены не были; было произнесено одно слово – и произросли бесчисленные роды растений, и земля получила свое украшение через это слово. Бог сказал: «Да произрастит земля» (Быт 1. 11) – и тотчас это слово проникло в недра земли, возбудило ее к рождению, и девственная земля родила[2].

Мертвая утроба Сарры зачала против естества, и сухие сосцы питали млеком Исаака; против естества было также то, что Дева Мария зачала без мужа и без растления родила Спасителя вселенной. Господь Сарру в старости соделал матерью, а Марию после рождения показал Девой. Ангел говорил Аврааму, когда он сидел при входе в шатер свой: «Будет у Сарры сын» (Быт 18. 14). Ангел в Назарете сказал Марии: «Зачнешь во чреве, и родишь Сына» (Лк 1. 31). Рассмеялась Сарра, зная свое неплодство, смотря на омертвение, не поверив слову: «Мне ли, когда я состарилась, иметь сие утешение? и господин мой стар» (Быт 18. 14). Недоумевала и Мария, видя свое девство и храня его печати нерушимыми: «Как будет это, когда Я мужа не знаю?» (Лк 1. 34). Обрадованы были Сарра и Авраам, когда родился Исаак, как сказал Бог; обрадованы были Мария и Иосиф, когда родился Иисус, как сказал Гавриил; обильно текли в уста Исааку источники млека от заматеревшей летами; обильно сосцы Девы источали млеко Питающему все концы мира. Не ради Исаака смеялась Сарра, но ради Того, Кто родился от Марии. И как Иоанн Предтеча взыгранием, так Сарра смехом выразили радость[3].

Суть прообразования в том, что Бог, намереваясь совершить какое-нибудь необычайное великое дело между людьми, всегда предупреждает и предначертывает его в тени, чтобы, когда явится истина, люди не усомнились в ней, чтобы, имея в виду предшествующий образ, не остались неверующими истине и таким образом прообразованная истина была удобоприемлемой; тень предшествует, а потом приходит истина, скрытая в тени, и являет чистый предмет[4].

Вселенной надлежало освободиться и избавиться от клятвы кровью Христовой. Столь возлюбил Бог созданные им мир и человечество, что во спасение их принес в жертву даже Своего единородного Сына (Ин 3. 16).

По общему мнению святых отцов, принесение Авраамом Исаака в жертву предзнаменовало Распятие Спасителя[5].

Авраам не слышал слов Господа: «Кто любит сына или дочь более, нежели Меня, не достоин Меня» (Мф 10. 37), и между тем подражал Отцу, о Котором сказано: «Который Сына Своего не пощадил, но предал Его за всех нас» (Рим 8. 32).

В лице Авраама человечество сделало достойный шаг к Богу. Он совершил невозможное для погрязшей в грехе человеческой природы деяние, когда ради Бога обрек на смерть своего единородного сына, тем самым уподобившись Богу и став Его другом.

Божественная прообразовательность образов и событий особенно отчетливо прослеживается в акте жертвоприношения Авраамом Исаака на горе Мория. Исаак был единородный, и Бог единородный; Исаак нес на плечах дрова, и Христос нес на плечах крест; этот, не сделав никакого греха, имел быть заклан, и Сын Божий, не сделав никакого греха, был распят; этот был и заклан и не заклан, и единородный Сын Божий был и заклан и не заклан, и умер и не умер; этот по намерению умер, а в окончании события не умер, и Сын Божий по плоти умер, а Божество Его осталось бесстрастным[6].

За Исааком, идущим на заклание, следовали осел и рабы его. И Христос, когда шествовал на страдание, воссел на жребя (Мф 21. 7), прознаменуя тем призвание язычников, и следовали за Ним ученики Его. Нож, поднятый Авраамом на Исаака, предзнаменовал копие, которым прободены Христовы ребра; жертвенник, на котором возлежал Исаак, – лобное место; овен, запутавшийся в чаще рогами своими (Быт 22. 13), – прообраз Христа, Божиего Агнца, двумя руками распятого на Кресте. Исаак разлучен был со своими спутниками; разлучен был и Христос со Своими учениками, когда шел на заклание[7].

Исаия взывал: «Как овца, веден был Он на заклание, и как агнец пред стригущим его безгласен, так Он не отверзал уст Своих» (Ис 53. 7). Господь, видя день страдания в образе Исаака на горе святой, сказал Иудеям: «Авраам, отец ваш, рад был увидеть день Мой; и увидел и возрадовался» (Ин 8. 56).

Бог Аврааму повелел принести в жертву сына, потому что хотел всем живущим в мире показать, как сильно Авраам любил Бога и для Него не пощадил единственного сына Исаака, и этим Бог Аврааму, как другу, показал великую и необычайную тайну. Через жертву Авраам стал иереем, а по прообразованию сделал его Бог пророком. И открыл ему Всевышний Бог, что и Сам Он даст за спасение мира Единородного Сына, чтобы Бог, вочеловечившись, спас род человеческий от заблуждения[8].

Отец касается сына, и природа не противится делу; сын предает себя отцу, пусть делает с ним все, что угодно. Один возвышается над естеством, другой рассуждает, что воспротивиться отцу – хуже смерти. Затем отец связывает сына узами. Исаак лежит перед отцом у самого жертвенника, припав на колено, и с руками, загнутыми назад; отец же, став поодаль отрока на согнутое колено и левой рукой отведя к себе волосы сына, наклоняется к лицу, смотрящему на него жалостно, а правую ножом вооруженную руку направляет, чтобы заклать сына, и острие ножа касается уже тела, – тогда приходит к нему свыше глас, останавливающий дело: «Не поднимай руки твоей на отрока и не делай над ним ничего, ибо теперь Я знаю, что боишься ты Бога и не пожалел сына твоего, единственного твоего, для Меня» (Быт 22. 12).

Бог Отец не может быть ангелом. Следовательно, беседовавший с Авраамом есть Единородный Сын, о Котором говорит пророк: «Нарицается имя Его велика совета Ангел» (Ис 9. 6)[9].

С Авраамом еще раз был случай, когда он лицом к лицу встретился со вторым Лицом Пресвятой Троицы Спасителем нашим Иисусом Христом. Это было после поражения, нанесенного Авраамом эламскому царю и его союзникам, захватившим его племянника Лота. Авраам напал на войско четырех царей с вооруженным отрядом численностью 318, который есть прообраз числа участников I Вселенского собора, и разгромил их (Быт 14. 13–16). По возвращении с войны произошла встреча Авраама и Мелхиседека, царя Салимского, то есть Иерусалимского, священника Бога Всевышнего, который вынес Аврааму хлеб и вино и благословил его, Авраам же, в свою очередь, выделил Мелхиседеку десятину от добычи (Быт 14. 17–24).

Благословение Авраама Мелхиседеком через хлеб и вино есть прообраз евхаристии[10].

Мелхиседек с греческого переводится как «царь правды», салим – «мир» (евр.); Мелхиседек царь Салимский по своему названию и по силе значения этого названия есть царь правды и царь мира (Евр 7. 2), кем может быть только Христос, прообраз Которого Авраам узрел в Мелхиседеке.

Когда царь Салима предложил ему забрать всю добычу себе, Авраам не взял ни нитки, ни ремня от обуви, чтобы никто не мог сказать, что обогатил Авраама (Быт 14. 22–24). Побеждая видимых и невидимых врагов и ничего не принимая от мира, а напротив, чествуя вышнее богатство, Авраам получил благословение Христа, Царя мира, через Мелхиседека, принимая таинственное, как бы дар неба и напутствие жизни[11].

Авраам глубоко верил в то, что если до конца довериться Господу, Тот не пожертвует им и не случится ничего плохого. Взамен этой великой веры он обрел дар пророчества[12]. Он дважды еще до жертвоприношения на горе Мория невольно произнес пророчество, когда велел слугам остаться у подножия горы (Быт 22. 5) и сказал Исааку, что Бог сам выберет «агнца для всесожжения» (Быт 22. 8). Он верил, что сын его тотчас же по заклании воскреснет[13], поскольку Бог сказал ему: «В Исааке наречется тебе семя» (Быт 21. 12). Твердо помня это обетование, которое должно было исполниться через того, кого Бог повелевал убить, благочестивый отец и не усомнился, что ему может быть возвращен закланный, ибо он был и дан нежданном (Евр 11. 17–19). После того как Авраам услышал голос, запрещающий поднимать руку на Исаака, и увидел овна, запутавшегося рогами в кустах, закланием которого закончилось знаменательное кровавое жертвоприношение, он как пророк удостоился узреть Иисуса, увенчанного перед Своим закланием иудейским тернием.

Без такой всепоглощающей веры нормальному человеку было бы совершенно невозможно исполнить то, что совершил Авраам, когда положил дрова на плечи Исааку и, взяв огонь и нож, пошел на гору. Исаак называл его отцом, а он называл того сыном; в это время эти имена были действительными, но потом могли потерять значение. У человека в таком состоянии должны «распадать колена», сокрушиться члены, должен смутиться ум. Однако Авраам поднял и связал Исаака, и взял нож в правую руку, чтобы заклать сына своего. Божие повеление было могущественнее его сердца, и повинующийся повелению Авраам попрал природу. Только по этой причине у него не оцепенела десница, вооруженная против сына, не выпал нож из руки, он не ослабел весь и не изнемог, смог стоять и смотреть на связанного Исаака, ему продолжали служить нервы, оставался в действии ум и он не умер сам. Такой ценой Авраам со ступени полноценного нравственного служения в конечном итоге возвысился до ступени полноценной религиозности и первый из людей удостоился чести величаться другом Бога. Он чувствовал, как человек, но любомудрствовал, как любящий Бога[14].

Когда свыше нисшел голос, исполненный милости и человеколюбия, и удержал Авраама, Господь Исаака назвал отроком, хотя на горе Мория ему было 37 лет. Он его называет так уничижительно потому, что, хотя Исаак и был прообразом Христа, но при этом оставался человеком. Для спасения должен был быть предан закланию Сам Сын, а не прообраз, не ребенок, не раб, а истинный Сын Единородный, посланный к нам не от Авраама-отца, а от Отца Небесного. Преобразование завершилось, и дальше должна была последовать истина[15].

Скрывая свое намерение от рабов, оставленных внизу у горы Мория, Авраам пророчествовал то, что, возвращаясь с Исааком, теперь видел сам. Сказал он им не то, что имел в уме; но случилось так, как сказал, а не так, как он думал. Рабов он оставил для того, чтобы не быть принужденным поступить против воли Божией, чтобы они не помешали ему исполнить Божие повеление.

Еще раньше он скрыл свое намерение от Сарры, опасаясь, что она стала бы удерживать его и не дала бы увести сына своего, которого получила сверх чаяния, которого обрела за страннолюбие, которого Бог даровал ей в глубокой старости. Он опасался, что Сарра, женщина нежная и чувствительная, не смогла бы допустить, что Бог мог явиться Аврааму и потребовать сына, которого Он дал ей сверх чаяния; что Сам даровал и Сам отнимает, поскольку если Он дал его для того, чтобы отнять, то лучше было бы, если бы не давал, потому что не столько тяжело не иметь, сколько получить и потерять. Она стала бы возражать Аврааму и воспрепятствовала бы жертвоприношению, и таинство не совершилось бы. Она не могла бы допустить, чтобы сын, рожденный сверх чаяния, был умерщвлен, чтобы сын, дарованный ей в самой старости, был заклан, чтобы руки отца совершили детоубийство; не перенесла бы этого Сарра, но произвела бы великую ссору с Авраамом, а за ссорой неизбежно последовала бы какая-нибудь хитрость, а хитрость воспрепятствовала бы совершению таинства, после чего он больше не смог бы ее любить. Авраам не сказал жене, чтобы не потерять ее саму[16].

И в этом случае Авраам как пророк оказался прав. Сарра, которая родилась у него на глазах, росла вместе с ним, была его первой и единственной любовью на протяжении долгой жизни, единомышленницей с отроческих лет, сотрудницей и соратницей в миссионерской деятельности еще в Уре Халдейском; безропотной и верной спутницей в преклонном возрасте в чужой стране в диких условиях и вражеском окружении; которая из любви к нему бесстрашно последовала в гарем сначала фараона в 65-летнем возрасте, а затем царя филистимлян Авимелеха в возрасте 90 лет, будучи беременной; которая ради любви к Богу не только смирилась с близостью любимого мужа с чуждой и недостойной рабыней, дочерью фараона Агарью, а наоборот, сама настойчиво убеждала Авраама в том, чтобы он не нарушил завет, данный ему Богом; единственная женщина в истории человечества, которой лично довелось беседовать с Пресвятой Троицей; Сарра, которая благодаря своей твердой и непоколебимой вере до конца защищала достоинство семьи и потомков Авраамовых; которая стойко сносила всю тяжесть нелегких испытаний на протяжении 127 лет совместной жизни с Авраамом, очевидно, не смогла бы выдержать это последнее испытание, которое сделало Авраама другом Бога в его экзистенциальном одиночестве.

Исаак, возвратившись с горы Мория, рассказал матери о случившемся. Сарра не смогла вынести этого известия и умерла. «И пришел Авраам рыдать по Сарре и оплакивать ее» (Быт 23. 2). Как пророк Авраам не мог этого не знать заранее, но такова была цена.

Исаак тоже пострадал. Хотя через три года он женился на Ревекке, внучке своего дяди Нахора, одной из прекраснейших женщин Ветхозаветной истории, и жил с ней счастливо дольше всех патриархов позднего времени до своих 180 лет, на горе Мория у него резко ухудшилось зрение, в результате чего на старости лет он совсем ослеп.

Авраам, который для домостроительства человечества[17] позже родил еще шестерых сыновей от наложницы Хеттуры (Быт 25. 1–6), похоронил Сарру, жену свою, в пещере поля в Махпеле, против Мамре, что ныне Хеврон, в земле Ханаанской, которую купил за четыреста сиклей серебра (Быт 23. 3–20), где после смерти был погребен и сам.

Иосиф Прекрасный как миссионер

Николай (Пачуашвили), митрополит Ахалкалакский и Кумурдойский (Грузия)

Поставил [царь] его [Иосифа] господином над домом своим и правителем над всем владением своим, чтобы он наставлял вельмож его по своей душе и старейшин его учил мудрости.

(Пс 104. 21–22)

Иосиф был великим миссионером. В его жизнеописании (Быт 30–50) не подчеркивается миссионерская мотивация его деятельности, а в качестве его главнейших добродетелей представлены кротость, непорочность, дар предвидения и прощения. Однако участие Иосифа в домостроительстве человечества в первую очередь проявляется в его свидетельствовании и проповедании величия Господа как среди язычников, так и среди своих ближних. Несмотря на выпавшие на его долю многочисленные тяжелейшие испытания, Иосиф как пророк не мог не знать, что Господь поставил его в Египте прежде всего для того, чтобы просветить язычников[18], и что перенесенные испытания были ниспосланы в основном с этой целью[19]. С его именем связано понятие миссионерства внешнего – египтянам как среде инаковерующей, и миссионерства внутреннего – своим братьям как маловерной среде. Своим смирением, терпением, упованием, прощением, трудом, верностью, святостью и непоколебимой верой – вот некоторые необходимые качества миссионера – он не только одолел тьму неверия и инаковерия языческого Египта и маловерие своих братьев, но и воссоединил духовность Израиля с земным благоустройством Египта и тем самым достиг, по-видимому, высшей цели миссионерства – гармоничности своего общества.

Волею или неволею вся жизнь Иосифа представляет собой прообраз жизни Христа. Прослеживается множество совпадений и параллелей между житием Иосифа и Христа, что по содержанию еще больше углубляет и делает значимым миссионерскую деятельность Иосифа по отношению к своим братьям и народу, а также по отношению ко всей вселенной того времени: благодаря своей глубокой вере и человеколюбивому милосердию Иосиф в течение семи голодных лет сохранил жизнь не только семимиллионному населению Египта[20], но и другим народам, проживающим вблизи этой огромной империи.

Первое миссионерское влияние, имевшее существенный результат, Иосиф оказал на семью Потифара, который был царедворцем фараона, начальником его личной охраны. Он с самого начала произвел сильное впечатление на Потифара, который подробно выяснил происхождение и воспитание Иосифа. Наследник Авраама, Исаака и Иакова отличался добродетелью и благонравием, особенно же страхом перед Господом. Единственное, что удручало Иосифа, – горе, вызванное предположительной смертью отца, и тоска по нему.

Потифар, видя благонравие юноши, его обширные познания и честность, все, что ни имел у себя, отдал в руки прекрасному Иосифу, как родному сыну, а сам совершенно не знал, что и как делал Иосиф. Потифар не касался сего даже словом, а только ел хлеб в урочный час, ибо знал, что Иосиф весьма верен, особо изведав на опыте, что все имения его умножились в руках Иосифовых; и великая была радость рабам и рабыням, которые под смотрением Иосифа наслаждались всеми благами[21].

Иосиф был очень хорош собою. В Ветхом Завете описывается красота лишь нескольких мужчин. По мусульманской традиции, он был настолько прекрасен, что знатные дамы, узрев его входящим в зал, потрясенные его красотой, порезали себе руки острыми ножами, которыми чистили лимоны. Жена Потифара, которую по позднейшей еврейской традиции называют Зулейкой (соблазнительницей)[22], воспылала по отношению к Иосифу порочной сатанинской страстью. Внешний облик египетских женщин и их манеры должны были сильно поразить сына патриархального пастуха, получившего строгое религиозное воспитание, но госпожа, по словам святого Ефрема Сирина, «видя Иосифа, украшенного красотою и сведениями, уязвилась к нему любовию и сатанинскою страстию, и сильно желала пребыть с ним, желала этого честного юношу, этот источник целомудрия ввергнуть в пропасть распутства. Расточая тысячи ухищрений и нарядов, думала подействовать на обольщение молодого человека; каждый час переменяя одежды, придавая блеск своему лицу, убираясь в золото, сатанинскими взглядами и мерзкими улыбками приманивала несчастная святые очи праведника; она предполагала, что этими своими приемами легко запутает в сети свои душу святого. Но Иосиф, огражденный страхом Божиим, не обращал на нее даже и взгляда. И она, видя, что многие придуманные ею убранства не действуют на праведника, распалялась еще большим пламенем и сильно задумывалась, не находя, что еще сделать с ним. Наконец, задумала открыто вызвать его на бесчестное дело и, выждав время, когда бы, подобно разъяренному аспиду, излить на него весь яд распутства, с бесстыдным лицом сказала святому: “Лязи со мною” (Быт 39. 12). Но этот, и телом и душою, адамантовый камень не поколебался в душе, особливо среди такой бури, и, отразив все страхом Божиим и приличным прекрасным благонравием, убеждал ее Божиим словом, говоря ей так: “Нехорошо это, жена, сделать мне грех с тобою, госпожою моею. Бога боюсь я; ибо вот господин мой все имение свое и в доме и в полях отдал мне, и ничего уже иного нет, что не было под моими руками, кроме тебя одной, госпожи моей. Потому непристойно мне обратить в ничто такую любовь такого господина, особливо же столько меня полюбившего. Как сотворю такой грех пред Богом, испытующим сердца и утробы?”»[23].

Потифар был язычник. Праведность и глубокая вера Иосифа поразили его с самого начала. Он проникся к нему доверием и, несмотря на то что сам не веровал в истинного Бога, не ограничивал религиозной свободы Иосифа. Потифар осознавал, что достаток и изобилие, наполнявшие его дом, не могли быть следствием только лишь сноровки и пусть даже самоотверженного и квалифицированного труда человека. Сверхъестественные способности Иосифа особенно подчеркиваются в позднейших устных преданиях, в которых описывается, например, как кубок в руке Иосифа сам собой делается горяч, если Потифару хочется горячего вина, и холоден, если ему хочется холодного, и т. п.[24]

Потифар чувствовал мистическую связь личности Иосифа с реально существующей сверхъестественной силой, гарантией чему для него являлось в первую очередь безупречная нравственность Иосифа – по его разумению глубокая вера Иосифа не позволила бы ему совершить какое бы то ни было нравственное преступление, будь то воровство, прелюбодеяние или тому подобное, в отличие от воззрений египтян, для которых эти человеческие слабости были настолько привычными, что даже не считались преступлением. Потому и доверил Потифар Иосифу свою семью и весь дом. И когда госпожа обвинила Иосифа в посягательстве на честь семьи, это, конечно, было оскорбительным для Потифара, но гораздо болезненнее для него было разочароваться в новообретенной вере. Вопреки респектабельной логике он доверился иудею – рабу и проникся верой, благодарностью и уважением к его Богу, и вдруг и раб, и этот неведомый Бог так его подвели и оскорбили! Мир пошатнулся для Потифара, и его едва смягчившееся сердце ожесточилось, и чтобы никогда в жизни не слышать более его имени, он заточил Иосифа в самую глубокую темницу, в самый страшный острог.

Минуло два года. Тяжелая травма еще не была полностью забыта Потифаром, когда фараон с другими визирями призвал его, представил ему Иосифа, восседавшего в его собственной колеснице, и потребовал от всех поклониться ему как наместнику фараона. Это было еще более страшным ударом для Потифара: с одной стороны, ошибся обожаемый им фараон, за которого он не задумываясь отдал бы жизнь; с другой стороны, он должен был поклониться бесчестному человеку и, следовательно, признать его абсолютно неприемлемую и чуждую систему ценностей; и, несмотря на его верность и беспрекословное повиновение фараону, Потифар внял голосу совести и покинул дворец, не поклонившись лжи.

С появлением Иосифа многое изменилось в жизни Потифара. Вначале он по зову сердца совершил непонятный и странный для его социального круга поступок, объявив полное доверие иноплеменному рабу и доверив ему дом и семью, в чем его упрекала даже жена (Быт 39. 17). Затем странно повел он себя и во время заточения – принял решение, толком и не разобравшись в происшедшем: если поверил тому, что слова египтянки правдивы, то Иосиф заслуживал уже не заключения в темницу, а смертной казни – самого высшего наказания, если же он не верил жене, то не следовало заключать его в темницу. Господь являет свой промысл и смягчает его сердце – так этот железный человек стал кротким[25].

Благие порывы были, очевидно, не чужды Потифару и раньше. Он любил своего фараона и служил ему верой и правдой; он был превосходным воином; наделен и другими добродетелями, но был язычником, жил в языческой среде, где повседневность определяется инстинктом самосохранения, основанными на нем общественными правилами, а не голосом совести, который должен привести человека к Богу.

Иосиф же, напротив, жил как глубоко верующий человек, соблюдая традиции предков и прислушиваясь к совести, что особенно отчетливо проявилось в той новой среде, в которой он оказался в доме Потифара.

Для Потифара встреча с Иосифом была примером, свидетельством того, как человек должен осуществить свой жизненный план, исполнить моральные обязательства перед Богом и людьми и в то же время быть успешным в земной жизни. То, что совмещать жизнь согласно совести с мирским величием невозможно, он хорошо знал на своем примере, – не найдя другого выхода, он вынужден был пойти на компромисс с совестью и предпочесть мирские блага, так как тогда не знал истинного Бога. По мере сближения с Иосифом ему постепенно открылось, что есть истинный, живой, сущий Бог, который помогает верующему совершить невозможное. Это было глубоким откровением для Потифара, озарившим его жизнь новым светом, наделившим новым смыслом.

Обращение Потифара и его челяди было бы слишком значимым достижением, которому злой дух воспротивился, использовав своим оружием госпожу, оказавшуюся впоследствии честным, благодарным и верующим человеком, она воспылала греховной страстью к Иосифу. Непоколебимая воля и нечеловеческая стойкость Иосифа, ниспосланные ему Богом, только ожесточили и повергли в отчаяние госпожу, которая до обретения истинной веры полагалась только на собственные силы, прислушивалась к разуму, ведомому злым духом. Она оклеветала Иосифа, и Потифар вынужден был прореагировать соответствующим образом. Как стало ясно впоследствии, Господь допустил это страшное испытание, обрушившееся на их семью, чтобы через сильный эмоциональный стресс и раскаяние наставить на путь служения истинному Богу.

Без разрешения покидая дворец фараона, разбитый и сокрушенный, Потифар сознавал, что тем самым отказывается от своего общественного положения и всех земных благ ради правды и чести. У него не было на свете никого ближе супруги, и он, разумеется, открылся ей. Госпожа и сама сожалела о случившемся. Искушение, по допущению Господа посланное ей, оказалось сильнее ее. Она вела себя неподобающим образом. Иосиф был рабом, к тому же по возрасту годился ей в сыновья, что даже теоретически делало этот мезальянс невозможным, и все же ее безумство дошло до того, что она ежечасно меняла наряды, золотые украшения и макияж, дабы обольстить его. И в случае успеха для сохранения греховной связи она помышляла даже убить ни в чем не повинного, верного ей мужа.

К тому времени, когда Иосиф спасся бегством, обуревавшая госпожу греховная страсть переросла в ярость; она окончательно отчаялась заполучить Иосифа. Умертвить его было единственным способом освободиться от страшного влечения, и она обвинила его в преступлении, караемом смертной казнью.

По милости Божией Иосиф избежал смерти, но попал в острог, откуда не только сам заключенный, но даже весть о нем не могла выйти. Потифар был занят служением фараону и забыл об Иосифе. Госпожа тоже постепенно освободилась от напасти злого духа, и очищенный от скверны разум оценил случившееся должным образом. Она глубоко раскаивалась в своем грехопадении и переживала положение Иосифа. Она хотела искренне признаться во всем Потифару, но, с одной стороны, опасалась разбередить рану, а с другой – боялась, что возможное освобождение Иосифа станет новым искушением для нее.

Внутренняя порядочность, отвага и искренность Потифара вселили в нее силы, подвигли на ответный шаг, и она во всем призналась ему. Она рассказала супругу все, что мучило ее два года, тяжелым бременем лежало на душе, и сказала, что Иосиф совершенно чист, он свято хранил тайну об истинной причине своего заточения, оберегая тем самым честь семьи Потифара. Для доверчивого Потифара неверность жены была, разумеется, страшным ударом; подобно праведному Иову он испытал все: одновременно утратил веру в языческих богов, доверие к фараону, лишился службы, друзей и, наконец, единственного пристанища – семьи. Причиной же этого была его честность, правдивость и бескомпромиссность в вопросах, касающихся совести. Но истинный Бог Авраама, Исаака и Иакова никогда не оставляет человека, борющегося за правду. Господь открыл духовное око Потифару – он узрел истинного Бога. Он посмотрел на все и вся с духовной точки зрения и все обрел вновь: истинного Бога вместо языческих египетских богов, фараона как высочайшего правителя, Иосифа как наставника, друга и сына, супругу как единоверного соратника и, наконец, он обрел радость общения с Богом, к которой приобщился благодаря Иосифу и которой был лишен два года. Первым, кому он сообщил эту благую весть, был, конечно, Иосиф: Потифар встал, пошел и почтительно поклонился Иосифу[26].

Благодаря миссионерскому подвижническому труду Иосифа Потифар, его супруга и домашние обрели истинного Бога.

Иосиф всю жизнь проповедовал истинного Бога, и его рабство, заточение, испытания были допущены для того, чтобы, по словам царя Давида, он в языческом Египте наставлял вельмож по своей душе и старейшин учил мудрости (Пс 104. 17–22).

Но главной миссией Иосифа было то, чтобы как Господь из Отчего недра послан спасти всех нас, так и он с отеческого лона был послан к своим братиям[27], погрязшим в смертных грехах, которым в будущем суждено было стать праотцами 12 колен Израилевых; потому внутреннее миссионерство было высочайшей ступенью его духовного подвига, так как, по словам Господа нашего Иисуса Христа, труднее всего для пророка быть услышанным в своей отчизне и в своем доме (Мф 13. 57).

Проповедовать своим близким и своему народу Иосиф начал еще, когда был дома и пересказывал сновидения (Быт 37. 5–11), чем вместо покаяния вызвал гнев и ненависть очерствевших в греховной жизни братьев[28]. Обрекая Иосифа на погибель, продав его в рабство и обманув отца, они достигли апогея своей греховности.

Последующие два десятилетия[29] до неожиданной встречи с Иосифом для каждого из них были периодом раздумий и возможного раскаяния, что и выразил с самого начала старший брат Рувим, когда вернулся к колодцу, чтобы спасти Иосифа, и не нашел его. После того как они продали брата в рабство и убедили отца в его смерти, их гнев несколько утих, уступив место угрызениям совести, которые, однако, были не настолько сильны, чтобы привести к раскаянию и принятию кары. Для покаяния требовался соответствующий поступок, без которого и Иосифу было бы трудно простить, поскольку это решение далось ему в результате крайнего напряжения душевных сил. Величайшая жертва Иосифа, страдания, пережитые им до встречи с фараоном, обретенный в Египте огромный духовный жизненный опыт, сделавший неискушенного, глубоко верующего юнца подлинным мудрецом, привели к должному результату. Усилием закаленной испытаниями воли, величайшим самообладанием с благословения Божиего он поставил братьев в положение, когда они сами должны были отказаться от чести, неоднократно ими самими же поруганной, или же восстановить себя в праве старших братьев, искупив вину достойной жертвой перед Богом, отцом и братом, обреченным на смерть. И вот Иуда, потомок Иакова и прямой предок Господа нашего Иисуса Христа, выразил общее настроение братьев и совершил исторический шаг. Он вместо Вениамина, младшего брата Иосифа, принял на себя участь вечного пленного и узника, заслужив тем самым прощение и милость Господа для себя и своих братьев. Такова была миссия Иосифа перед братьями, венчавшая его величайший миссионерский подвиг.