© Глеб Кащеев, 2015
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero.ru
Недоуменцы
– Прохоров, с вещами на выход, – крикнул лейтенант, проходя мимо двери.
– Блин, что еще? – выскакиваю следом
– Опять «Недоуменцы». Шесть трупов. Эксперты уже выехали, – кричит он, быстрым шагом идя к выходу.
– Ох, елки палки. И опять у нас.
Это уже третий случай за месяц. Говорят, что раньше тоже были, но куда реже, и трупов было каждый раз меньше. А теперь зачастили. Я уже знал, что увижу на месте преступления. Хоть рвотный пакетик заранее готовь. Растерзанные на куски тела, причем, растерзанные так, что не сразу и поймешь, где, чей кусок лежит. В прошлый раз только по генетическому анализу и опознали.
И опять, наверняка, никаких свидетелей. Хотя в позапрошлый раз двоих выживших даже нашли – отец с сыном так обнявшись, посреди всей этой кровищи и лежали – нетронутые. Только толку с них было – как с козла молока. Помнит, что открылась дверь, потом, говорит, взрыв, и сознание потерял. Только при нас и очнулся. В комнате, говорит, семья целая была – незадолго до этого зашли. То ли врет, то ли совсем контузило. В комнате мы даже останков не нашли – не было там никого.
После этого случая лейтенант у нас в отделении и появился. Фээсбешник. Думал, они себе все дело возьмут, а этот говорит, мол, не фиг. Ты первых свидетелей за сорок лет нашел, тебе и карты в руки. Удачливый ты, говорит, Прохоров. Так что теперь на все связанное с Недоуменцами мы так вдвоем и ездим.
У меня уже и работы иной, кроме этих Недоуменцев не осталось, а значит и приработка. Нет, я взяток не беру, в отличие, скажем, от большинства в нашем отделении. Вор должен сидеть в тюрьме, преступник должен понести наказание. Это железно. И никакими деньгами у меня преступника не отмажешь. Но от вознаграждения за то, что сволочь какую нашел и наказал – никогда не отказываюсь. Вон полгода назад у одного бизнесмена дочь изнасиловать пытались. «Найди», – говорит мне: «но сначала мне скажи кто». Нашел. И, прежде чем за решетку закрыть, позвонил по указанному телефону. Оба сами приползли, избитые в мясо. Один аж без глаза. По собственному признанию написали. А потом бизнесмен конвертик принес. Насильников закрыли, а я заработал. Все довольны. Я считаю – в таком случае я вполне честный мент. И тут вдруг эти Недоуменцы.
Никто собственно и не знает, откуда слово взялось. Говорят, еще с пятидесятых, или с сороковых годов их так кто-то из чекистов назвал. То ли недоумки, то ли недоуменные чем-то. А первый случай-то еще при немцах был. Вот этих сволочей кто-то из чекистов Недоуменцами и обозвал. Так, говорят, и повелось. По слухам, даже они сами себя уже так называть стали. Понравилось, дескать, название это. Психи, одним словом.
Я как про них узнал, так даже спать плохо стал. Не ожидал, что такое в наши дни возможно: секта, на счету которой трупов, поди, уже с полсотни, а о них никто ничего, кроме названия, и не знает. Раньше было просто – ну вор, ну бандит. Фигуры понятные и, главное, при встрече, даже если случиться в темном переулке, обоим ясно: я – власть. За моей спиной не пустое пространство, а сотни других ментов, которые горло за своего перегрызут – только тронь. Моя корочка, даже когда я в штатском – такие чудеса с людьми творит – это что-то. Потому, как встанешь против меня – значит идешь против всей системы, которая перемелет любого как козявку – только под колеса попади.
У Недоуменцев же, никакого понимания нет. Люди не от мира сего. Устраивают человеческие жертвоприношения так, словно специально власти пощечину дают. Первый раз, когда я с ними столкнулся, например – это же надо, в приемной префекта ад устроить. Хорошо, самого его не было на работе. Камеры показали, как двое входят в здание – и все, конец записи. А внутри уже кровавый ад. Причем, всех опознали – этих двоих среди трупов не было. По фото и их опознали – по сути никто и звать никак. Какой-то мэ-нэ-эс с женой. Детей нет. Характеристики из его института ровные, что значит никакие. Не привлекались, ни в чем замечены ранее не были. Даже штрафов нет никаких. Жили, говорят впроголодь – что и понятно, от сытой жизни ни в секту, ни к террористам не пойдешь. И, с тех пор, оба как исчезли – в розыске федеральном уже три месяца, а толку ноль. В квартире не появлялись, у родственников тоже, на вокзалах и аэропортах не светились, мобильники выключены.
А самое главное – совершенно непонятно орудие убийства. Медики говорят, что раны нанесены практически одновременно и сразу, причем, разрезов-то нет – просто кто-то очень быстро разорвал человека на куски. И ладно одного – до десятка трупов за раз доходило. Логично, что это может быть только взрыв. И свидетели подтверждают. Вот только взрывотехники руками разводят. Не было, говорят, тут взрыва. Комната, из которой взрыв типа вырвался – цела-целехонька, следов взрыва снаружи, где кровавое месиво, тоже никаких. Даже обои не повреждены. Летёха фээсбешник мне что-то говорил про берсеркеров – типа у викингов были такие люди, что в транс входили, да в бою людей голыми руками разрывали. Врет, поди, да и откуда викинги в центре Москвы?
Ранее Недуоменцы все больше в деревнях хозяйничали. Там и трупов то почти не было, поэтому нельзя понять реальные масштабы. Местные не всегда и ментов то вызывали, а наши, в свою очередь, при советской то власти, предпочитали замять. Ну нашли мужика, на части разорванного, в доме, а жена пропала, или там сосед. Так, значит, медведь подрал или волк… Я вот в медведя в городе охотнее поверю – он так разорвать может, нежели в берсеркера какого-то.
На этот раз Недоуменцы нагрянули в риэлторскую контору. Я как вошел, так сразу чуть, поскользнувшись, в кровь не бухнулся. А мы же еще до помещения с трупами и не дошли – кровища уже по всему офису растеклась. Я особо старался не глядеть дальше. Да и зачем – там, где фээсбешные эксперты прошли мне делать нечего. Уцелевших нет. Картина опять типичная. Комната с открытой дверью, внутри никого и никаких следов взрыва или насилия, а перед комнатой кровавый ад. На сей раз трое, но метко – директор, главбух и какой-то из главных менеджеров.
Есть и свидетель – заикающийся охранник. Он первый трупы увидел, он же ментов и вызвал. Заикаться он только сегодня стал. Сидит весь бледный, руки трясутся, зуб на зуб не попадает. Я сержанта поймал, послал в ларек ближайший за водочкой. Этого свидетеля трезвым допрашивать нельзя.
Два каких-то эксперта уже видеозапись просматривают у подъезда. Подхожу к ним. Косятся, но на вопросы отвечают. Есть запись – четверо входят в подъезд. Мужчина, женщина и два ребенка, по виду лет десять и семь – два мальчика. Больше, говорят, на видео не появлялись – то есть из здания не выходили до самого убийства. Дальше, как обычно, камеры отключились на фиг. Экспертам я вслух не сказал, но отметил, что мужчина перед тем как зайти, что-то в урну кинул.
С ума сойти – с детьми пришли. Это что же – они детей учат людей кромсать? Совсем психи.
Иду на улицу, надеваю перчатки и лезу в урну. Так и есть – сверху лежит совсем свеженькая скомканная бумажка. Под ней уже слякоть вчерашняя. Оказывается, это распечатка компьютерной карты. С номером дома отмеченным, где, значит, урна и стоит. То есть дали людям адресок, они в компьютере нашли быстро, распечатали и пошли людей на кусочки рвать.
Раз дело компьютерное, придется листочек летёхе показать. Он у нас спец, клавиши топтать.
Лейтенант оживился весь, аж глазки заблестели. Мало что слюну не пустил. Сейчас, говорит, мы их мигом вычислим – на бумажке даже время отпечатано, когда они на принтер листок отправили.
Позвонил куда-то. Через минут десять говорит, что все – есть у него их айпи. Ну и что, говорю, мне с твоего айпи? Оказалось, это адрес такой. Семеновская десять, квартира пятьдесят два. Едем туда, но и так все ясно, сценарий обычный уже. Хозяев нет и можно зуб в залог дать – уже и не будет никогда.
Навел справки, выяснилось, что семья в нищете прозябала. Хату за долги описали, детей органы опеки начали оформлять в детский дом, так как условий для их содержания у родителей типа нет. Хотя странно – еды в доме нет, из одежды только тряпье, а комп стоит. Старенький. Словно из прошлой жизни остался. С детьми органы опеки, наверное, перебрали. И вот результат – три трупа и вся семья в бегах. Подали их, конечно, всех в федеральный розыск. Я уж думал, толку опять не будет, однако ж, ошибся.
Домой прихожу, по привычке ящик почтовый проверяю, а там глядь – неожиданно письмо. На конверте красный штемпель стоит и полоска красная какая-то мерзкая. Приношу домой, распечатываю – жена то через плечо подглядывает. А там бред какой-то написан. Квартира то у меня ипотечная – на двадцать пять лет оформили. Вся моя зарплата на нее, считай и уходит – жили на подарки мои, про которые я уже говорил, да жене изредка денежка какая-то перепадала за переводы. А тут в письме как гром среди ясного неба – в связи, дескать, с изменением цены вашей квартиры, ее стоимость не перекрывает величины кредита, и предлагаем вам заплатить разницу в течение пяти дней. И сумма с шестью нулями. Это, значит, за мою двушку. Мы, когда из Одоева переезжали в Москву, старую квартиру продали, ипотеку взяли и двушку купили. Детей-то уже двое было.
Жена, как бумажку прочла, запричитала вся. Я ей сказал, чтобы успокоилась. Позвоним в банк, все решим. Не звери же они, в конце концов. К начальству схожу – может, пособит чем. МВД контора сильная, своих не бросает в беде.
Ошибся я, значит, по всем пунктам. В банке мне какой-то офисный прыщ вежливо, но твердо объяснил, что, либо я за 5 дней вношу необходимые деньги, либо приставы описывают квартиру за долги, и все те же деньги я, все равно, остаюсь банку должен. Времени там мало дают, потому, что, дескать, письмо уже повторное. В первом, значит, срок больше был.
К начальству пошел, так мне подпол наш жестко поставил. Ты, значит, буржуй. Некоторые тут в общаге прозябают, а у него жемчуг мелкий и двушка слишком много денег требует. Вот откололся от коллектива, на неизвестно откуда взявшиеся нетрудовые, вот сам, теперь, и вертись. Я от него вернулся как пыльным мешком стукнутый. Вот тебе и сила, вот тебе и власть. Оказалось, на поверку то я для какого-то плешивого банка все равно, что вошь подзаборная. Раздавит играючи и не заметит. И корочка моя не спасет.
Начал друзьям звонить. Всех – вплоть до однокашников вспомнил. Все как о деньгах услышат, сразу твердить начинают «кризис, кризис, старина» и в кусты. Только один, Витька рыжий – он в газете какой-то работает, договорился встретиться, поговорить.
А тут вдруг мне еще звоночек. Связался со мной хозяин кафе неподалеку. Увидел, говорит, бумажку новую, про тех, кто в розыске. Знаю, там одного, вчера у меня был, сидел весь вечер, ждал кого-то. Я сразу смекнул, что он про одного из недоуменцев вчерашних говорит. Сорвался, поехал. Не зря съездил. Официант на фото отца семейства пальцем тыкнул и сказал, что вчера вот он конкретно сидел часа два, кофе глушил. Мелочью еще расплачивался, как будто с паперти. И выглядел как бомж. Потом к нему на встречу тип пришел, элегантный такой, весь в черном, но не скинхед какой, нет. Пальто дорогое, шапочка такая необычная, с узором серебром. Вроде как тюбетейка, но не совсем. Высокий, тощий. Поговорили они, потом высокий встал и ушел, а этот бомж чего-то на бумажке нашкрябал и тоже свалил.
Вот, значит, как ему адрес передали. Это уже зацепка. Ибо тип в тюбетейке явно из руководства. И нерусский, к тому же. Эдак я на какую-нибудь алькаиду еще выйду… Напарника своего, фээсбешника, я, пока в детали посвящать не стал. Вот доведу дело до конца, сдам главаря своим, глядишь, и премию подкинут. Может, за его голову награда объявлена. У меня теперь внезапно вопрос денег на первое место вышел.
На следующее утро я пошел с Витьком встречаться. Сели в кафе, сначала то, да сё, как жизнь, сколько лет и так далее. А потом я с плеча рубанул – говорю, ты прямо скажи – сможешь помочь? Он и отвечает, что, дескать, деньгами не поможет, но на банк воздействовать и по-иному можно. Ему как раз статью про зверства банков заказали, и он пишет про обиженных учителей и других госслужащих. А у меня случай, по его словам, яркий. Обычный милиционер, семья, дети еще в школу ходят. И государство не защитило, и банк обидел по самое не балуй. Это, говорит, ударная статья будет. Во все информеры пойдет. Банку на тебя насрать, но ему такой антипиар на фиг не нужен, так что ему уже дешевле выйдет тебе отсрочку дать, нежели в лобовую идти и выселять из квартиры. Поверил я ему, рассказал все как есть. Другой помощи-то неоткуда взять.
Выхожу из кафе и тут как громом ударило – вижу на другой стороне улицы хлыща в темном пальто и в тюбетейке, серебром шитой. Так точно его тот бармен описал, что я сразу понял – он. Пристроился вслед, иду, не отсвечиваю. Благо не в форме – на встречу с Витьком в штатском пришел. Дошли мы до стройки какой-то заброшенной. Тип в пальто в дырку в заборе то и нырнул. Мне, с одной стороны, стремно туда одному ломиться – а с другой, взялся за гуж…
Протиснулся вслед. Прислушался – слышу, гулкие шаги по лестнице вверху. Пистолет достал, на всякий, и вверх тихо пошел. Так до самой крыши добрался. Вышел – никого. Уже уходить собирался, тут окликнул кто-то. Смотрю, на соседней крыше стоит тот тощий в пальто. Между нами пропасть, метров десять шириной. Мне что б до него добраться, надо вниз до первого этажа переть, а потом наверх столько же. А у него только с крыши три пожарных лестницы, да еще само здание не маленькое – по нему полдня бегать в прятки можно. Обыграл он меня, короче. Я на него пистолет наставил, говорю, чтобы стоял, не двигался. А он ржет. Фиг, говорит, ты в меня попадешь из макарыча, да с такого расстояния. И то верно – он почти весь за трубой стоит, одна голова высовывается.
«Ты зачем меня искал», – спрашивает. Ладно, допрос и так вести можно. Ты, говорю, про недоуменцев слыхал? Тот кивает и лыбится. Ты же вчера адресок этим убийцам дал? Тот сначала непонимающую рожу состроил, а потом говорит, дескать, вся я шиворот навыворот понял. Адресок он дал нуждающимся людям, которые на краю. Им только шаг осталось сделать, чтобы за край перейти, да в Лете оказаться. Он и помог. А что при этом кто-то умер, так те, дескать, заслужили и сами того хотели. Ну, ей богу псих. Ты, говорю, про рай для террористов своих говоришь? Нет, отвечает, рай после смерти бывает. А Лето – при жизни. Оттуда даже весточку прислать можно. Видит, что я молчу и слушаю, и давай рассказывать. Дескать, в первый раз, два друга от фашистов так спаслись. Один нашел комнату, и дверь в лето открыл. А второй испугался с ним идти. А как дверь закрылась, так все фашисты в фарш порублены оказались. Этот друг первым про комнату и рассказал. Комната эта, говорит, каждый раз в новом месте появляется. Кто-то ее чувствует, а кому-то подсказать надо. Как в комнате оказался, так рецепт простой, наклеить на дверь закрытую бумажные ленты, или скотч белый крест-накрест, и выбить дверь что есть силы. Тогда дверь откроется сразу в две стороны. Изнутри комнаты – в лето. И каждый, кто, как искренне в душе своей считает, лета достоин, туда уйдет. А другая сторона двери откроется на темную сторону. И с другой стороны, у кого совесть нечиста, тот, кто заслуживает ада, туда и отправится, пошинкованным в фарш. А невинные души живы останутся в живых. Это все, говорит, тот второй друг рассказал, после того как дверь в лето еще раз открыл. И инструкцию оставил.
Нет, говорит, дескать, он и его друзья людям про комнату рассказывают, тем, кто на краю или близко. Также он комнату чувствует и может подсказать, где для кого откроется. Вот и ты, говорит, если к краю подойдешь, приходи сюда же на крышу. Я тебе, говорит, тут адресочек напишу. Я аж плюнул с досады. Тут он повернулся и с крыши исчез. Я, конечно, попытался, его внизу перехватить, да лишь зря бегал.
А на следующий день грянуло. Подпол меня к себе вызвал, и статьей Витька в морду тыкал. Однокашник мой там расстарался. МВД с грязью смешал еще круче, чем банк. Тут командир мне и заявляет, что, оказывается, я, недоумок, уже неделю как в органах не работаю, и что сейчас я сижу и пишу задним числом заявление, иначе же хуже будет.
Нечего делать, написал. Вернулся домой, и чудом не запил. Дети и жена удержали. Фээсбешник мой, когда я заступиться его просил, брякнул, что, мол, хорошо, что я журналисту про Недоуменцев не слил, иначе бы он сам меня в бетон закатал. Ну, я ему в ответ ничего про типа в тюбетейке говорить не стал.
А дальше с каждым днем только хуже было. Пришли приставы, описали квартиру. Сказали, что выставят на торги, как новый покупатель найдется, так он нас выселит. Настала зима, денег не стало совсем. Горячую воду отключили. В декабре позвонил мне сержант один, из нашего отделения – я его прикрыл когда-то здорово – сказал, что у них там какая-то проверка растраты выявила, и что подпол все на меня списал, так, что со дня на день меня закрыть могут вообще.
Тут я понял, что совсем труба. Даже голову в петлю думал сунуть, да как про детей подумал – каково им без отца еще будет в такой жизни то, так остановился. Жена начала уговаривать в деревню уехать. Найдем, говорит, дом, заброшенный какой, чай хозяева не появятся вообще. Я дуру – бабу не переубеждаю, не знает она каково в деревне зимой без дров и денег-то. А у самого мысль в голове бьется про деревню и лето.
Вот тут и прозрел я. Понял, о чем тот хлыщ в черном говорил. Вот он край. Дальше некуда. Дальше только петлю. И все Недоуменцы, которых я помнил, уходили в такой же ситуации, как и я сейчас. Кончилась моя жизнь здесь. Дальше либо лето, либо уж пускай в фарш, лишь бы детей отправить туда, где им хорошо будет.
Как подумал я это, так и словно почувствовал, что тянет меня в родное отделение. Сначала не понял к чему это, а потом осознал. Не надо мне на крышу лезть за адресочком. Сам почувствовал. Взял жену и детей и пошел к отделению. Дежурный офигел, конечно, но я ему наврал с три короба, дескать, сдаваться начальству иду, с повинной, а жена свидетель. Только пошел я не вверх, а вниз, к обезьянникам. По пути сержанта встретил знакомого. Жаль его стало, поэтому говорю, ему, что жену его только сейчас видел, с хахалем каким-то шла. Помчался он домой как миленький. И то хорошо.
Зашел я в обезьянник, семью внутрь завел, стал бумажные ленты на решетку клеить. Тут подпол сверху сбежал, кричит что-то, а я клеить закончил, отошел от двери и как-то тут так спокойно стало. А сынок младший, что всю дорогу хныкал, вдруг замолчал и говорит: «Папа, а тут у вас летом пахнет».
– Да, – говорю, – сынок, летом пахнет. Теперь все будет хорошо.
Чувствую – и действительно, свежескошенной травой пахнет. Посмотрел я в глаза подполковника через решетку. И ударил ногой по двери со всего маха…