Вы здесь

Богини славянского мира. Глава 4. Супруги Великой богини: змей (М. Л. Серяков, 2014)

Глава 4

Супруги Великой богини: змей

Вторым супругом Великой богини в неолитическую эпоху был змей. Как показывает не только индоевропейская, но и мировая традиция, женские божества были очень тесно связаны со змеями. В греческой мифологии самая первая богиня, Земля-Гея рождает «ужасного змея-дракона» Тифона, чуть было не победившего Зевса, а впоследствии родила дракона Ладона, деву-змею Эхидну и дракона Пифона. Внучкой Геи была знаменитая Медуза Горгона, покрытая чешуей и со змеями вместо волос. Как показал А. Фротингем, Медуза Горгона представляла собой гротескный образ почитавшейся богини более ранней эпохи, чем знакомая нам древнегреческая мифология. Со змеями в волосах или в руке изображалась и ночная богиня Геката. Связь богинь с этим пресмыкающимся была настолько прочна, что присутствует даже у богинь олимпийского пантеона. В орфическом гимне (ХХХII, 11) Афина Паллада просто называется змеей, в ее храме на афинском акрополе содержалась священная змея, а Софокл характеризовал эту богиню как «живущей со змеей». Змей как оружие использует супруга самого Зевса Гера, посылая их задушить новорожденного Геракла в колыбели. Использует их как средство наказания и Артемида: «Во время свадьбы Адмет принес жертвы всем богам, но забыл об Артемиде. Это и было причиной того, что, когда Адмет открыл двери свадебного покоя, он нашел его наполненным клубками свернувшихся змей»132. Подобная связь богинь со змеями не было одной лишь греческой спецификой, а фиксируется у очень многих народов. «Так, в Подури (Северо-Восточная Румыния) в сосуде приблизительно 4800–4600 гг. до н. э. была найдена 21 статуэтка, – по всей вероятности, приготовленные для того, чтобы быть поставленными на алтарь. У них нет рук, змеевидные головы, а бедра опоясаны змеями: по всей видимости, это – Богиня-змея и ее служительницы. Лишь у одной из статуэток рука поднята к лицу, что может означать обладание властью. Остальные 20 статуэток отличаются друг от друга размерами – среди них есть крупные, средние и мелкие, что, вероятно, отражает возраст женщин или их положение внутри совета. Эта закономерность характерна для всего неолита медного века и минойского бронзового века: не исключено, что в землях, подчиненных той или иной богине, действительно существовали постоянные советы или конклавы жриц»133. Критские статуэтки традиционно изображают богинь или жриц со змеями, а в более позднюю эпоху в Греции тесно были связаны со змеями и вакханки, служительницы бога Диониса. Еврипид так описывает охваченных «священным безумием» женщин:

И, легкий сон сгоняя с вежд, вскочили

Вакханки на ноги – все чудо как скромны.

Старухи, жены молодые и девицы…

Сначала кудри распускают по плечам,

А у кого небрида распустилась,

Те подвязать спешат и пестрой лани

Опять покров змеею подпоясать.

И змеи им при этом лижут щеки134.

Обратившись к другим народам, мы увидим, что змееногой была и верховная богиня скифского пантеона, почитавшаяся как прародительница этого народа. Со змеями изображается и индийская тантрическая богиня.

О том, что подобные представления существовали и в славянском язычестве, говорит уже этимологическое родство слов змея и земля, показывающее, что это пресмыкающееся было связано с Матерью Сырой Землей. Слово зме́я является общеславянским: укр. змiя́, змiй, др. – русск. змии, род. п. змия, болг. змия́, змей, сербохорв. змѝjа, зма̑j, род. зма̏jа, словен. zmíja, zmȃj, род. п. zmaja, чеш. zmijе «гадюка; змея, ехидна», слвц. zmijа наряду с чеш. zmek «дракон», польск. żmija, żmij «змей, змея», в. – луж., н. – луж. zmijа). Лингвисты считают, что оно образовано от слова земля́ и табуистически обозначало «земной, ползающий по земле», сопоставляя его по принципу образования с алб. dhemjë, dhemizë «гусеница» при dheh «земля»135. Отразились эти представления и в вышивке: «Змеевидный орнамент… – змеиный узор встречается в сольвычегодской вышивке головных уборов. Иногда антропоморфная фигура – элемент композиции с лебедями или без них – сливалась со змеевидным орнаментом. В олонецкой вышивке ноги женской фигуры как бы переходят в змеевидные отростки. Известные параллели мотиву змеи имеются и в других видах творчества. Полосатые куршинские поневы (Рязанская губ.) назывались поньками шо жмеями. Мотив змеи хорошо выражен на одной из грязовецких прялок»136. С этим следует сопоставить и русское народное поверье о том, что тому, кто во время Рождества увидит веретена, тому летом грозит частая встреча со змеями137.

В русской сказке «Орон-верный», разыскивая своих плененных братьев, Иван-царевич вступает в схватку с Бабой-ягой: «Яга-баба видит, что его хитростью не взять, схватила из кошеля две змеи; побежала на Ивана-царевича. Змеи шипят, огнем палят. Иван-царевич взял меч-кладенец, один раз махнул – змеям головы снял. Схватил бабу-ягу, давай правду пытать. Тут она и покаялась. Он ей голову снес»138. Эта сказка возвращает нас к эпохе ожесточенных схваток, приведших к свержению матриархата, и, помимо прочего, свидетельствует о том, что и славянские жрицы обладали ручными змеями наподобие древнегреческих вакханок. Само слово яга А.Н. Афанасьев сближал с санскр. aha – «змей». Кроме того, словацкая сказка прямо говорит, что сыновья ежи-бабы были лютыми змеями139. К эпохе свержения матриархата относится и болгарская легенда, согласно которой в старое время одна злая баба взяла старую пелену и накрыла месяц, который тогда ходил совсем низко над землей. Месяц поднялся высоко в небо и проклял старуху, которая превратилась в змею, от которой произошли все теперь существующие земные змеи. Много людей она пожрала и истребила бы весь свет, если бы ее не убил св. Георгий140. В русских поговорках змея неоднократно ассоциируется с женским началом, особенно когда требуется подчеркнуть его отрицательные качества: «Сваха лукавая, змея семиглавая!»; «Лучше жить со змеею, чем со злою женою»; «Злая жена та же змея»; «Из дому жена, из лесу змея выживают».

Теснейшая связь этого пресмыкающегося как с Великой богиней, так и со служительницами ее культа привела к тому, что змеей в славянском фольклоре оборачиваются и наделенные сверхъестественной силой женщины. В русской сказке «О лягушке и богатыре» Василиса Премудрая оборачивается не только лягушкой, но и змеей: «Иван-богатырь вышел из того места и подошел тихонько к Василисе Премудрой и ухватил ее за голову, что видя, она начала оборачиваться лягушкою, жабою, а потом и змеею»141. На югославском побережье считали, что ведьмы «летают по небу, чтобы нагнать вредоносные градовые тучи на виноградники тех, кому они хотят отомстить», в Далмации верили, что ведьма может превратиться в орла и предводительствовать градоносными облаками, а в Восточной Сербии было записано следующее представление: «Когда идет град, народ верит, что змеи в облике орлов ведут тучи»142. Поскольку в различных местах бывшей Югославии считалось, что в орлов могут превращаться как ведьмы, так и змеи, это указывает и на тесную связь между собой колдуний и пресмыкающихся.

В германской саге о Тидреке Бернском, сохранившей отзвуки фольклора балтийских славян, рассказывается, что после смерти правителя волотов-велетов Вильтина его земли подчинил себе Гертнит, властитель Руси. «Его жена была Остация, дочь Руны, конунга восточного царства. Ее мачеха была так искусна в чарах, что заколдовала ее в детстве и передала ей свое колдовство, так что она стала столь же вещей, как была прежде нее ее мачеха». И это умение жены колдовать пригодилось правителю Руси тогда, когда на подвластные ему западнославянские земли нападает коалиция из трех германских конунгов. Для отражения смертельной угрозы правитель волотов и русов мобилизует все свои силы: «Затем собралось к конунгу Гертниду большое войско. А его супруга Остация вышла и возбудила своих духов, так мы называем то, что она пошла колдовать… Так много совершила она своим чарами и колдовством, что наворожила к себе разных зверей, львов и медведей, и больших летучих драконов. Она укротила их всех до того, что они ее слушались, и она могла направить их против своих врагов. Так говорится в немецких песнях, что ее войско походило на самого дьявола, а сама она стала на подобие летучего дракона»143. Превращение жены правителя в дракона вновь показывает нам теснейшую связь колдуний и жриц с этим постоянным спутником Великой богини-Матери.

Однако подобные представления, зафиксированные не только у индоевропейцев, но и у многих других народов земного шара, свидетельствуют о том, что змея в эпоху матриархата воспринималась не как враждебное, а как благодетельное человеку начало, чем и была обусловлена ее связь с верховной богиней. Анализируя изображения женщин в трипольской раннеземледельческой культуре, для которой убедительно констатируется господство матриархальных представлений, Б.А. Рыбаков отмечает: «На раннетрипольских статуэтках такая же пара змей изображалась в области живота, где змеи выступали охранительницами чрева, вынашивающего плод.

Ответ получен: трипольские змеи – носительницы добра, хранители всего самого ценного»144. Однако от этого представления оставался всего лишь один шаг до возникновения мифа о браке женщины, первоначально Великой богини, со змеей. И этот шаг был сделан. В греческой мифологии существовал миф о том, что Зевс, приняв вид змея, вступил в брак с Герой. Весьма показательно, что вместе с тем Зевс в облике быка похищает Европу, что показывает переход на громовержца архаических представлений о прежних супругах Великой богини. В другом мифе глава богов, обернувшись драконом, овладевает своей дочерью Персефоной. Исследователи обоснованно считают, что глава патриархального пантеона Зевс лишь узурпировал место старого мужа Матери-Земли, для чего и понадобилось вводить мотив его оборачивания драконом. У славян отголоском этих представлений можно считать сказку «Муж-уж», неоднократно записанную этнографами в Полесье. В ней рассказывается, что девушка пошла купаться, а когда вернулась, то увидела, что на ее одежде сидит уж. Змей соглашается отдать ей одежду только при условии, что она станет его женой. Она соглашается и выходит замуж за ужа, у них рождаются дети, но в конце концов братья девушки убивают ужа, после чего она с горя превращается в кукушку и криком «Ку-пин!» зовет своего умершего мужа. В этом контексте стоит вспомнить утверждение русской поговорки «Жена да муж – змея да уж», подчеркивающее единство супругов, то, что они одной породы. В явном виде сюжет брака со змеем выступает и в былине о Волхе Всеславьевиче, в результате которого на свет появляется могущественный князь-оборотень:

По саду, саду по зеленому,

Ходила-гуляла молода княжна

Марфа Всеславьевна,

Она с камени скочила на лютого на змея —

Обвивается лютый змей

Около чебота зелен сафьян,

Около чулочика шелкова,

Хоботом бьет по белу стегну.

А в та поры княгиня понос понесла,

А понос понесла и дитя родила.

А и на небе просветя светел месяц,

А и в Киеве родился могуч богатырь,

Как бы молоды Волх Всеславьевич…145

Более чем показательно, что в данном сюжете инициатива союза исходит от самой княжны. Следующим этапом развития этих представлений являются многочисленные мифы о похищении женщин змеем или драконом, от которого их, в конечном итоге, спасает герой-змееборец. Все эти мифы сложились уже в эпоху патриархата, а в более раннее время господство матриархальной идеологии змей являлся законным мужем девушки. При кардинальной смене духовных приоритетов прежний муж оказывается злодеем-похитителем, которого побеждает новый герой, отнимающий у него жену.

Змеи обитали у воды, а эта стихия традиционно ассоциировалась с миром мертвых. Этих пресмыкающихся человек традиционно изображал волнистой линией, точно так же, как он изображал воду. В результате этого у целого ряда народов возникло представление, что умершие предки принимают форму змей. Это поверье было широко распространено на Африканском континенте, а у индоевропейских народов зафиксировано у литовцев, греков и римлян, которые изображали своих ларов одновременно и в человеческом, и в змеином облике. К ним примыкает и осетинское поверье, согласно которому мясо змеи обновляет стареющие души умерших. Аналогичные верования встречаются и у части восточных славян: «Белорус не только представляет себе домового в образе змеи, но даже и по происхождению считает его едва ли не змеей»146. В пограничной с Белоруссией Смоленской губернии считалось, что в каждом доме есть домовая змея и без такой змеи дом существовать не может. В белорусских поверьях ХIХ в. домовой в облике змея-цмока носит своему хозяину деньги, делает его нивы плодородными, коров дойными и наблюдает за порядком в доме. С другой стороны, археологические раскопки в Новгороде показывают, что головы драконов в этом городе достаточно часто украшают собой ручки ковшей, кровли домов и ритуальные жезлы. Касаясь причин помещения этого символа на сосуды для воды, В.М. Василенко отмечает: «Мы не знаем точно значения змия-дракона, но можем догадываться о том, что оно было положительным, иначе не стали бы держать его в своем доме новгородцы, не стали бы украшать его изображениями предметы своего быта – ковши, сосуды для воды, браги и меда. <…> Изображение змиев-драконов не сразу ушло из быта новгородцев, где они, конечно, были не только украшением, но и своеобразным оберегом: охраняли от зла, способствовали благополучию»147. Гораздо позднее в Поморье считалось, что если змея «со двора – быть беде, а во двор – к радости»148. Все это указывает на то, что в эпоху матриархата змей являлся подателем благосостояния земледельцам и скотоводам. Анализируя мифологические представления о змее балканских славян, Н.Н. Велецкая отмечает: «Из сложных представлений о нем для нас важно выделить такие качества: связь с миром предков, с космическим «тем светом»; сверхъестественные способности, особенно такие, как становиться и человеком, и змеем, внешние атрибуты того и другого… Основная функция змея – мифического предка, согласно славяно-балканской фольклорной традиции, состоит в защите покровительствуемой им общины от стихийных бедствий, охране посевов и ниспослании на них благодетельной влаги, а также в поддержании здорового, крепкого, чистого духом потомства. Распространенный у разных славянских народов мотив особой благосклонности змея к красивым женщинам, явление им в образе красавца, возникающего из пламени в очаге, у южных славян приобрел наиболее яркое проявление в эпическом мотиве происхождении самых могущественных юнаков от змея – любовника земной женщины»149. Уже с моральной оценкой данные представления встречаются в верованиях русских старообрядцев, согласно которым после смерти нечестивых людей их души переселяются в «скотов, гадов и прочее», а из них переходят вновь в души новорожденных младенцев. В совокупности все эти данные позволяют говорить, что и у славян некогда были представления о змеях, как воплощении душ умерших предков.

Однако змеи обладали гораздо большим сокровищем, чем просто материальное благосостояние. Помимо функций супруга Матери-Земли и хранителя ее чрева змей в мифологии многих народов обладал целым рядом других черт, в первую очередь мудростью и бессмертием. О связи змеи с бессмертием в отечественной традиции наглядно свидетельствует былина о Михайло Потыке, где именно «змея подземельная» приносит герою живую воду. Когда же в подземелье, где была похоронена жена богатыря, появляется пожирающая трупы умерших змея, Михайло Потык побеждает ее с помощью кузнечных клещей – атрибута бога-кузнеца Сварога:

Как скоро тут Михайло сын Иванович

Захватил змею ю во клещи-то,

Хватил он тут-то прутья железные,

А почал бить поганую ю в одноконечную.

Как молится змея тут, поклоняется:

«Молодой Михайло Потык сын Иванович!

Не бей-ко ты змеи, не кровавь меня,

А принесу я ти живу воду да в три году»150.

В конце концов богатырь заставляет змею принести живую воду за три часа и оживляет умершую супругу. Этот эпизод объясняет, почему в одном из вариантов сказки о Василисе-золотой косе живая вода называется змеиной151. В Полесье был записан рассказ о змеях, обладателях секрета бессмертия людей и животных, прилетавших в ту местность на Ивана Купалу: «Була во тут яворыня и туды злеталися змеи на етого самого на купалного Ивана и говорили етыи змеи што каже у Корме (название села) есть такэ зилле што коб его хто знав, тоб николи худоба б не дохла, жыла б усю жизнь, не дохла. И у Стодоличах була така криница и був таки поплау, его нихто не орау, сичас уже его нема, зорали, то понад стодолицкой криницы такэе зелле, штоб николи люди не умирали. Коб его хто знау да урвау»152. Подобные представления о змеях как хранителях бессмертия чрезвычайно архаичны и восходят к эпохе матриархата, когда эти пресмыкающиеся считались не противниками людей, а их покровителями. Осознающий смертность своего физического тела человек не мог не отметить превосходство змей над собой в этом отношении. В совокупности все это привело к тому, что змеи стали восприниматься как владеющие тайнами жизни и смерти могущественные существа, заручиться благосклонностью которых было весьма полезно как в этом, так особенно в загробном мире.

Логическим развитием этих представлений стало отдание умершего под покровительство змея как обладателя бессмертия и обожествленного предка в загробном мире. В этом отношении явный интерес представляют захоронения уже срубной культуры, носители которой погребали своих соплеменников в эмбриональном положении в чреве Матери-Земли. Так, в кургане близ хут. Дурновского в бассейне р. Хопра найдено погребение этой культуры со скорченном костяком и и сопровождавшими его тремя костяками змей: «Позвонки одной змеи были расположены легким зигзагом в ногах погребенного, за плиткой краски, позвонки другой лежали клубком на уровне груди и третьей – резкими зигзагами у спины, головой к куску краски». При раскопке кургов «Три брата» у Элисты в кургане № 9 найдены «скелеты двух больших змей», в другом кургане той же группы бронзовая булавка с изображением змей153. Эти данные о несомненно охранительной роли змей в погребальном ритуале срубной культуры представляют несомненный интерес для нашего исследования не только потому, что эта археологическая культура располагалась на юге нашей страны, но еще и потому, что она принадлежала родственным славянам ираноязычным скифам154. О том, что подобные представления о змее-защитнике умерших некогда существовали и у восточных славян, свидетельствует записанная в ХIХ в. быличка «Деньги в гробу», дополненная уже новыми религиозными напластованиями: «Сибирский богач Твердышов, говорят старожилы, зашил собственноручно в подушку все свои бумажки и просил своего приказчика положить эту подушку в гроб ему, под голову, После смерти Твердышова родственники умершего засадили приказчика в острог, за скрытие денег. К приказчику во сне явился Святитель Николай Чудотворец и посоветовал ему объявить родственникам Твердышова, что деньги покойным зашиты в мертвую подушку и лежат с ним в гробу. С разрешения губернатора, в присутствии начальства и кладбищенского священника, могила Твердышова была разрыта, открыта гробовая доска, но деньги взять было нельзя, потому что вокруг головы мертвеца обвилась страшная змея и бросалась на всех, кто только близко подходил. Говорят, что священник будто бы проклял Твердышова, и он провалился в бездонную пропасть»155. В силу этого внезапное появление подземной земли в былине о Михайле Потыке получает не только мифологическое, но даже археологическое объяснение.

Впоследствии, после победы патриархата, прежний защитник и покровитель в загробном мире стал восприниматься как ужасная угроза. Именно для того, чтобы ее избегнуть и был введен ритуал трупосожжения, как это следует из описания ибн-Фадланом древнерусского похоронного ритуала в начале Х в. и его объяснение самим русом: «Подле меня стоял человек из Русов, и я слышал, как он разговаривал с толмачом, бывшим при нем. Я его спросил, о чем он вел с ним речь, и он ответил, что Рус сказал ему: «Вы Арабы глупый народ, ибо вы берете милейшего и почтеннейшего для вас из людей и бросаете его в землю, где его съедают пресмыкающиеся и черви; мы же сжигаем его в огне, в одно мгновение, и он в тот же час входит в рай»156. В этом бесценном для нас отрывке иноземным наблюдателем была зафиксирована главная цель обряда трупосожжения – с помощью огня как можно быстрее и надежней отправить душу умершего в рай Сварога. Огонь, по всей видимости, охранял душу покойного от злых сил, способных навредить ей по пути в небесный сад. О том, что, представляли из себя эти злые силы, нам показывает уже упоминавшаяся былина о Михайло Потыке. Как показал академик Б.А. Рыбаков, эта былина была составлена в период борьбы между язычеством и христианством, выражая точку зрения последнего. Главный герой ее женится на Марье Лебедь Белой, которая главным условием своего замужества ставит захоронение безо всякого трупосожжения живого супруга рядом с мертвым. Богатырь согласился на такое изменение языческого обряда. Первой умерла Марья, и верный своему слову Михайло Потык велит своим товарищам-богатырям закопать его в землю вместе с мертвой женой. Оставшись без традиционного трупосожжения, мертвое тело (а возможно и душа) в земле подвергается серьезной опасности:

Как там была земля подземельная,

Ходила там змея по подземелью.

Приходит ко той колоде белодубовой;

Как раз она, змея, тут да дернула,

А обручи на колоде тут лопнули;

Другой-то раз еще она и дернула,

А ряд-то она тесу тут сдернула

А со тыи колоды белодубовой157.

И это не единственное свидетельство подобного рода. Автор «Чешской хроники» так описывает действия трех дочерей Крока после смерти отца: «Они то молили милостивого Мерота, чтобы тот осветил ему путь в загробный мир, то призывали Радамоша, чтобы тот рассудил его по делам жизни, справедливость его и скромность и избавил от предания тассану (дракону. – М.С.) на пожирание»158.

В одном из сербских похоронных причитаний о покойнике говорится, «что он уходит туда, где померкло солнце и царствует черная зима; там будет он вечно зимовать и лютая змея выпьет его очи»159. Таким образом, мы видим, что представления о змее подземного царства носили общеславянский характер и явно сложились в глубокой древности.

Однако до того, как змей стал считаться отрицательным персонажом, он воспринимался как бог. Данные индоевропейского языкознания свидетельствуют о почитании этого пресмыкающегося в эпоху единства этих народов: др. – инд. ahi «змея», но гот. weihs «святой», греч. αγιοζ «святой»; греч. ιεροζ «святой», но др. – инд. hira «змея»; лат. colubra «змея», но лат. colere «почитать, поклоняться», др.-в. – нем. uoba «сакральное действие»; чеш. had «змея», русск. гад «змея», но хет. handas «святой»; ирл. aer «змея», но нем. ver-ahren «почитать»; др.-в. – нем. slango «змея», но латыш. lugt «молить(ся)». Лингвистика указывает даже на обожествление змеи: англ. snake «змея», но тох. Б nakte «бог»; русск. гад «змея», чеш. had «змея», но англ. god «бог»; греч. σαυροζ «ящерица, змея», но др. – инд. sura- «бог»160. Как показывает лингвистика, название змеи относится уже к ностратическому праязыку, хоть эта исходная праформа и не сохранилась в индоевропейских языках161.

Однако археологические данные указывают на гораздо более раннюю эпоху возникновения поклонения змею, по сравнению с данными сравнительного языкознания. Так, в соседней с Белоруссией Литве культ змей, как отмечают археологи, имеет весьма глубокие корни: «В Литве найден камень с изображением змей. Несомненно, он отражает характерный для Прибалтики культ змеи. Известны очень ранние свидетельства этого культа вроде мезолитической костяной фигуры змеи из Тырвалы…»162 Весьма показательно имя литовской богини смерти – Гильтине, образованное от глагола gilti – «жалить». При этом она является сестрой богини Лаймы, определяющей судьбу человека. Тем не менее мезолитическая фигурка – это далеко не самый ранний пример поклонения змею. Так, профессор Шейла Коулсон из Университета Осло установила, что первые религиозные ритуалы возникли около 70 тысяч лет назад в Африке. При изучении священного места африканского племени сан, живущего в Ботсване, а именно холмов Тсодило, называемого ими «Горами Богов» и «Скалой, Которая Шепчет», была открыта пещера с вырезанным прямо в скале гигантским питоном. Скульптура имеет 6 метров в длину и 2 метра в высоту. При раскопках под каменным питоном исследовательница обнаружила более 13 тысяч находок, в том числе инструментов для резьбы по камню, наконечников копий и предметов ритуального назначения. Части артефактов было свыше 70 тысяч лет, что указывает на время возникновения культа змеи у древних людей. Следует отметить, что для племени сан питон до сих пор один из наиболее значимых животных в их мифологии и, что особенно важно в свете нашего исследования, сами они верят, что все люди произошли от питонов163. Если предложенная Шейлой Коулсон датировка находок подтвердится, то это будет означать, что уже 70 тысяч лет назад у далеких предков племени сан существовали религиозные представления, заключавшиеся в поклонении питону, в котором это древнее племя видело своего перовопредка. Соответственно, подтверждение этой датировки удревнит и время матриархальной революции.

Как показывают на этот раз точно датированные археологические находки, истоки представлений о связи змеи с властью также достаточно древны: «Доисторические скульптурные изображения увенчанной короной Богини-змеи встречаются на Крите, в Эгейском регионе и на Балканах начиная с VII или с VI тыс. до н. э. Ее корона иногда выглядит настоящим змеиным гнездом»164.

Следы религиозного поклонения змею, этой важной черты матриархальной религии, присутствуют и в славянской традиции. Память о той далекой эпохе сохранилась в белорусском фольклоре, где прямо говорится о религиозном поклонении цмоку-змею, связанному с человеческими жертвоприношениями:

Як издавна то да такiе люди были, што не веровали.

Да поверовали проклятому цмоку,

давали й оброку у день по человеку.

Як отьев жа цмок да три городы, да три царствы…165

Это описание оказывается достаточно стабильным и повторяется из одного духовного стиха в другой:

Колись люди няверны были, няверны были, ня верували Господу Богу, да поверували проклятому цмоку,

И давали што день оброку по чаловеку166.

Весьма показательно, что это свидетельство о поклонении змею сохранилось в той же самой традиции, которая сохранила до нашего времени память об охотнике-прародителе Бое. Сохранение обоих этих фактов в памяти белорусского народа красноречиво показывает, что здесь мы имеем дело с двумя различными периодами развития религиозно-мифологических представлений наших далеких предков.

О поклонении царю змей как самому Господу богу говорится в записанном в Полесье уже в 80-х гг. прошлого века заговоре от укуса змеи: «На Сиянской горе, на Хрэсциянская зямле стаяла яблынька. На той ябланьце зазюлино гняздо. У том гнезде сам цар Саматуз. Прашу я цябе як самаго Господа бога. Смуги свайи сунимай, опухи апускай, рабе божеей (имя рек) маей худобинце (имя рек) цела (-тело) ачышчай, кроу и палехку (-облегчение) давай. Як неа будзеш сваи смуги сунимаць, опух апускаць, цела ачышчаць, будзем твае жалы залатыми клешчами вырываць, малатами разбиваць, по коллю растыкаць и па ростанех раскидаць. Пакы сонце зайдзе, ис табе дух выйдзе»167. Как отмечал Л.А. Зарубин, у словаков на Коляду дети ходили со сделанной из деревянных дощечек змеею, на голове которой была позолоченная корона, что также является пережитком культа этого животного.

Отголоски поклонения змею встречаются и в некоторых русских заговорах, причем оно происходит в момент их произнесения, т. е. почти в наше время: «В том поле есть окиан-море, в том море есть латырь камень, на том камне стоит столб, от земли до неба огненный, под тем столбом лежит змея жгучая, опалюча. Я той змее поклонюсь и покорюсь: «Ой, еси ты, змея! Не жги. Не пали меня, полетай под восточную сторону, в высок терем, в новы п(о) кой, пухову перину, шелкову подушку к девице N, разожги и распали у той девицы белое тело, ретивое сердце…»168 В другом заговоре мужчина так обращается к огненному змею: «И послужи ты мне, нехристиянину, от мира отреченнику, и к себе возьми в приреченники, и твою волю буду творить, по средам и пятницам поганым ходить, а в родительские дни блуд творити»169. Показательно, что оба приведенных здесь заговора относятся к категории любовных, т. е. сферы, изначально находившейся в ведении женских божеств.

Естественно возникает вопрос: как соотносились между собой оба супруга Великой богини? В предыдущей главе мы видели примеры их антагонизма между собой: в иранской традиции змей убивает быка и корову, а потом происходящий от них герой убивает змея. Последний мотив присутствует и в русских сказках. Однако в славянской традиции есть примеры, когда взаимоотношения обоих супругов носят неантагонистический характер. Согласно славянским поверьям, «Землю держит на своих рогах буйвол или бык; она покоится на змее, лежащей на спине вола, который стоит на гигантской рыбе, и вся эта пирамида держится на огромной черепахе…»170 Последнее представление хоть и осложнено заимствованными представлениями о держащей Землю черепахе, однако в своей основе включает одновременно образы обоих животных – древних супругов Великой богини-Матери, объединенные усилия которых направлены на поддержание Земли, которая, как будет показано ниже, также мыслилась женским божеством.

Подобный вариант развития представлений о взаимоотношениях обоих супругов Великой богини логически вел к их объединению. Результатом совмещения образов этих животных стало новое фантастическое существо – рогатая змея. Данный образ также уходит своими корнями в весьма отдаленное прошлое: «Рогатая или увенчанная полумесяцем змея появляется на пещерных рисунках эпохи палеолита; начиная со времени неолита, ее рельефные изображения можно видеть на сосудах»171. Так, например, рогатая змея была изображена на сосуде начале V тыс. до н. э., найденном около г. Битола в Южной Югославии. Об исключительной древности происхождения этого образа говорит и тот факт, что он присутствует у разнообразных народов на всех обитаемых континентах, включая Америку и Австралию172. Интересно отметить, что на примере рогатой змеи отечественная традиция показывает осознавания нашими далекими предками двойственности змеиной природы, ее способности быть одновременно носителем добра и зла, жизни и смерти. Все эти взгляды великолепно отразилось в следующем поверье: «На Украине думают, что царь-уж или царь-змей отличается от простых гадюк своею громадностью и сверх того имеет на голове золотые, светящиеся рожки. При встрече с ним в лесу должно положить на дороге красный пояс или платок; увидя красный цвет, он сбрасывает свои золотые рожки, и кто сумеет захватить их – тот будет и здоров, и счастлив, и богат… Рассказывают еще, что у царя-змея два золотых рога, овладевши которыми должно закопать их под двумя еще нераспустившимися дубами; один дуб засохнет, а другой покроется зеленью; рог, зарытый под первым деревом, – несчастливый, мертвящий, а зарытый под другим – счастливый, оживляющий»173. Следы совмещения черт быка и змеи мы видим и в некоторых вариантах русской былины о Соловье Разбойнике:

Засвистал Соловей по-соловьиному,

А в другой раз зашипел разбойник по-змеиному,

А в третьи зрявкает он по-звериному (вар. по-туриному)174.

Сочетание в этом свисте звуков двух прежних супругов Великой богини можно было бы считать случайным, тем более что встречается оно только в некоторых вариантах данного текста. Однако исследователи говорят о родстве этого былинного персонажа со змеем-рогатым Соколом белорусского эпоса, у которого эти черты присутствуют уже однозначно. Если в данном образе действительно совмещаются змеиные и туриные черты, то бой с ним Ильи Муромца, на которого перешел ряд черт Перуна, может являться «сниженным» вариантом схватки нового верховного бога-громовержца с бывшим супругом Великой богини. Понятно, что фигуры Соловья Разбойника и змея-рогатого Сокола постепенно складывались в эпосе путем совмещения разнородных мифологических и исторических черт, и на основании одной лишь характерной внешней черты их нельзя прямолинейно считать первоначальным супругом Великой богини, однако ниже мы увидим еще одну черту, связывающую этого былинного персонажа с эпохой матриархата.


Рис. 4. Костяное писало Х в. из Преслава, Болгария


Итак, мы видим, что поклонение змею, являющееся одной из составных черт матриархальной религии, имеет исключительно глубокие корни. Сам образ змея имел более чем многоплановый характер: это мог быть и супруг Великой богини или служащих ей жриц, и обожествленный предок, и хранитель секрета бессмертия, и покровитель умерших в загробном мире, облик змеи могла принимать и сама богиня либо ее жрица.