Первый технологический уклад. Текстиль. 1770-1820
Рождение солнца
Парадоксально, но все, что зарабатывало и накапливало человечество с древних времен до конца 1770-х, никак не улучшало качества жизни среднестатистического человека. Произведенного хватало только на выживание и поддержание существующей системы. А вот то, что произошло в экономике Британии в 1770 году, можно охарактеризовать только как рождение солнца.
Когда во Вселенной рождается новая звезда, процесс занимает долгое время. Силы гравитации сближают молекулы водорода. В какой-то момент количество водорода становится настолько большим, а близость молекул друг к другу настолько крохотной, что трение молекул и все увеличивающееся сжатие образуют огонь. Так рождается новое Солнце.
Как вам уже известно, в 1000 году н. э. Европа была довольно отсталой частью света. Но в 1300-х годах происходит медленный переход от феодализма к меркантилизму, а 1770-й можно смело назвать годом рождения капитализма.
За следующие 50 лет (1770–1820) мир создал столько же богатства, сколько за все предыдущее время.
И хотя производительность труда во всем мире выросла незначительно, общая экономика удвоилась и была способна прокормить на более высоком уровне достатка практически в два раза большее количество ртов.
Этот период мировой истории называется индустриальной революцией, и Британия стала ее эпицентром. Далее я буду называть его первой технологической волной. Как вы увидите, схожие волны идут каждые 50 лет, в среднем удваивая экономическое богатство.
Источником первой технологической волны роста стала текстильная промышленность, энергия оптимизированного водяного колеса и металлургия. За этот период общий размер экономики Британии почти утроился, с 15 до 44 млрд GK$, что составляет 2,2 % ежегодного прироста (CAGR). Для сравнения, вплоть до этого периода в самый пик расцвета меркантилизма самые высокие темпы роста составляли всего 0,2–0,4 % в год.
Историки и экономисты до сих пор спорят, почему первая технологическая волна прошла именно в Британии. Нужно отметить, что в 1775 году ВВП на человека в Британии уже был одним из самых высоких в мире и составлял 1816 GK$. Для сравнения, аналогичные показатели в Османской империи составляли 720 GK$, Японии – 619 GK$, Швеции – 970 GK$, царской России – 750 GK$[28] Даже в США, которые в это время отвоевывали свою независимость от Британии, ВВП на человека составлял 1326 GK$.
Несомненно, политика меркантилизма и колониальная экспансия Британской империи, к этому времени одержавшей победу на Голландией, способствовали аккумулированию крупного британского национального капитала. Этот капитал был получен не путем угнетения собственного населения, а путем угнетения других, удаленных от Британии народов. Финансовые рынки, способствовавшие мобилизации капитала, были широко развиты уже более 100 лет. А гражданская война 1651 года стала основным катализатором создания свободного общества и заложила основы демократии, которым к тому времени было уже 120 лет.
Общий рост благосостояния оказался неравномерным, более половины населения страны не улучшили уровень жизни, а в некоторых случаях даже ухудшили. Тут нужно учитывать очень низкое качество работы на новых фабриках, долгий рабочий день, штрафы и наказания. Большое количество людей, занятых в устаревших отраслях, оказались без работы, так как новые индустрии производили более дешевые или качественные аналогичные товары. Парадокс конца первого технологического уклада в Британии заключался в том, что рост безработицы в самой богатой и продвинутой на тот момент стране мира составил более 20 %.
По оценкам многих историков, в 1830-1840-х годах Великобритания находилась на грани вооруженного конфликта интересов различных социальных и экономических слоев населения.
Текстильная революция
Большинство ключевых изобретений первой технологической волны были сделаны учеными-предпринимателями, выходцами из нижних слоев общества. Их предки сто лет назад были подневольными крестьянами, благодаря революции 1650-х получившими возможность развития, которой и воспользовались.
Общий рост британской экономики с 1770 по 1820 год характеризуется чрезвычайно быстрым ростом трех ключевых секторов: текстильной промышленности, металлургии и строительства. Особенно впечатляет рост хлопковотекстильной промышленности, доля которой в общем объеме произведенных товаров выросла с 2,7 % в 1770 до 17 % в 1801 году[29]
Именно текстильная промышленность стала локомотивом первой технологической волны, такой же, как железные дороги во время второй технологической волны. Быстрый рост текстильной промышленности распространился по всей цепочке добавленной стоимости, начиная от фермеров, выращивавших хлопок, и заканчивая товаропроизводительными организациями и магазинами, торговавшими этим товаром по всему миру, а также на огромное количество поставщиков, обеспечивающих входящие материалы и услуги.
Импорт сырого хлопка в Британию увеличился с 16 млн фунтов в 1783-м до 29 млн фунтов к 1787-му и до 56 млн фунтов в 1800-м,[30] ежегодный прирост импорта сырья составил 7,6 %. Этот рост был самым быстрым за всю историю человечества.
Изобретенное в 1793 году в США хлопкоочистительное устройство «cotton gin» помогало быстро очищать сырой хлопок от семян и способствовало стремительному увеличению объемов производства. Это позволило южным колониям США стать мировым лидером в области производства данного вида сырьевого товара.
Невиданный доселе рост текстильной промышленности был связан с чередой технологических инноваций и их широким распространением в 1770-90-х годах. С 1771-го по 1781 год рост был обусловлен изобретением и распространением «jenny» и технологиями оптимизации водяной мельницы. С 1781-го по 1791-й с изобретением «mule» и окончанием патентов Ричарда Аркрайта рост текстильной промышленности ускорился.
Одновременно происходили изменения в технологиях организации труда. Стали строить текстильные фабрики, а людей загонять в так называемые работные дома, где они находились под присмотром надзирателей и работали по 10–12 часов в сутки. Ничего подобного до этого не существовало – ткачи работали на дому. Новые организационные технологии способствовали значительному повышению производительности труда. Как вы увидите далее, в каждой новой технологической волне технологические и организационные инновации идут в ногу друг с другом.
Череда изобретений и их «диффузия» в реальный сектор экономики, а также кардинальные изменения в формах организации труда позволили кратно повысить производительность и значительно понизить розничные цены. Снижение цен сделало британский текстиль более конкурентоспособным в сравнении с индийским и азиатскими производителями. В 1820 году более 60 % текстильной продукции Британии шло на экспорт, который составлял ⅓ от объема всего экспорта Британии[31]
Себестоимость производства в текстильной промышленности[32]
Падение розничных цен на «хлопковую пряжу» в Британии было колоссальным. По оценкам историка Дэвида Лэндса, цена товара «№ 10 °Cotton Yarn» с 1786-го по 1807 год упала с 38 до 6 фунтов.[33] Цена продажи упала на 84 %, или на 9,2 % ежегодно, а к 1837 году составила всего 1/30 от цены 1786 года. Очевидно, что такое падение могло быть осуществлено только за счет кардинального повышения производительности благодаря внедрению серии революционных технологий.
Таблица ниже показывает влияние технологических изменений, произошедших за 25 лет, на сравнительный рост производительности труда.
Производительность труда в текстильной промышленности[34]
Потрясающая скорость развития четко показывает рост производительности труда в текстильной промышленности, где целая серия кардинальных и инкрементальных инноваций, а также их быстрая диффузия в реальный сектор повысили производительность труда в 370 (!) раз, тогда как тот же показатель производительности за последующие 170 лет (с 1825-го по 1990-й) с учетом всех новых технологий вырос всего в 3,4 раза.
Прядильная машина Ричарда Аркрайта
Ричард Аркрайт – самый, пожалуй, известный предприниматель текстильной эпохи. В 1769 году он изобрел прядильную машину Waterframe и зарегистрировал на нее патент. Два партнера профинансировали затраты, необходимые для подачи заявки на патент, и организовали промышленное применение прядильной машины. Он открыл крупное прядильное предприятие в Кромптоне (центре британской текстильной промышленности), где в качестве двигателя использовалось водяное колесо. С 1790 года Аркрайт перестроил свои прядильные машины под паровые двигатели. Помимо прядильной машины он изобрел еще несколько революционных устройств и станков, повысивших эффективность текстильного производства. Несмотря на патент, прядильная машина Аркрайта была скопирована немцем Иоганном Готфридом Брюгельманном, что положило начало промышленной революции на европейском материке.
Слава Аркрайта была омрачена обвинениями в воровстве чужих изобретений. Целый ряд судебных процессов показал, что все запатентованные им машины не были в действительности изобретены им. Так, оказалось, что прядильную ватермашину изобрел часовщик Джон Кей, кардную машину – Даниэль Борн. В 1785 году все патенты Аркрайта были аннулированы, но к этому времени он уже стал одним из самых богатых английских фабрикантов.
Прокатный стан Генри Корта
Взрывной рост британского производства чугуна в период первой технологической волны обусловлен двумя ключевыми инновациями – использованием кокса вместо угля и изобретением и внедрением нового процесса переработки чугуна в железо (Cort’s process), который являлся упрощенным аналогом прокатного стана. Конечно, было еще большое количество инкрементальных инноваций, таких как blast furnace или адаптация местных типов угля, кокса и железной руды. Но именно внедрение кокса и прокатного стана Генри Корта (Henry Cort) были основополагающими и сделали Британию мировым лидером в производстве чугуна.
Между 1780-м и 1840-м объем производства увеличился в 47 раз и в среднем рос по 6 % в год на протяжении 60 лет. Такой прорыв производительности требовал не только внедрения новых технологий, но и строительства специализированных производственных зданий, и изменений в технологиях организации труда.
(в тыс. тонн)[35]
Еще в 1709 году британский металлург Абрахам Дерби (Abraham Darby) использовал кокс вместо угля, но потребовалось большое количество инкрементальных инновационных улучшений, чтобы довести качество продукции до удобоваримого рынком уровня. Одной из таких инноваций было изобретение Джозефа Смитона (Joseph Smeaton), который в 1762 году предложил использовать водяные сильфоны (water-driven bellows) для увеличения температуры плавления.
Но даже после улучшения технологии выпечки чугун оставался очень грубым, плохо применимым в производстве материалом. А его обработка требовала дополнительного нагревания и молотилен, что было дорогим и ресурсоемким процессом. Поэтому изобретение прокатного стана Генри Кортом было таким важным.
Генри Корт служил в морских силах Британии и по службе занимался поставками чугуна для военно-морского флота в то время, когда низкое качество чугуна делало этот материал малопригодным для нужд армии. В 1775 году Корт получает контроль над небольшой компанией по производству чугуна. Эта компания была залогом по долгу, который Генри выдал ранее, и за отсутствием средств выплаты получил дохлое убыточное предприятие. В течение пяти лет Корт экспериментирует с различными способами производства. Придуманные им улучшения приводят к значительному росту качества чугуна и способствуют получению первого крупного заказа от его предыдущего работодателя. В 1780 году военно-морской флот Британии размещает на его фабрике первый крупный заказ. А в 1783 и 1784 годах Генри Корт получает патенты на свое изобретение и активно занимается внедрением новой технологии на других заводах.
(1790–1823)[36]
За 20 лет объем производства чугуна вырастает на 500 %, что приводит к радикальному снижению цен. В период с 1801 по 1815 год цены на тонну снижаются практически вдвое: с 22 до И фунтов; снижение цен особенно впечатляет, если учесть, что в это время шла война с Наполеоном, и государство значительно увеличило спрос на железо.
Только после войны с Наполеоном технологии Генри Корта получили распространение в континентальной Европе, куда начали переезжать новоиспеченные технологи британских предприятий в поисках свежих источников заработка. Первое такое предприятие открылось во Франции в 1818–1819 годах, а в Германии в 1824-1825-м. И там, и там технологи, основавшие эти заводы, были выходцами с заводов Генри Корта[36] Снижение цен продолжится до начала XIX века, и таким образом железо и сталь станут ключевыми материалами строительства второй, третьей и четвертой технологических волн.
После снижения цен железо начинает замещать лес как основной материал для строительства мостов и кораблей. Металлические элементы и машины стали вытеснять деревянные, а быстро растущая текстильная промышленность начала нуждаться в производстве железа и производителях различных деталей, инструментов и машин.
Хотя железо использовалось много веков, количество новых способов применения росло экспоненциально, они включали такие новые продукты, как рельсы для угольных и золоторудных шахт, вагончики для руды и угля, колеса для водяных мельниц, ружья и пушки, крупногабаритную тару для хранения жидкостей, трубы, молотки, лопаты, железные инструменты для сельского хозяйства, детали для ветряных мельниц, насосы, цилиндры, часы, мосты, печки, машины для текстильной промышленности, сковородки и даже орнаменты и предметы декора. [37]
Долгое время деревянное водяное колесо было главным источником энергии в Европе: оно использовалось на рудниках и в кузнечных мастерских для дробления, штамповки и сверления оружейных стволов.
Железное колесо крутится быстрее
В возрасте 27 лет молодой инженер-консультант Джозеф Смитон (1724–1792) решает заняться исследованием возможности изменения дизайна водяного колеса с целью увеличения его эффективности. Для этого он создает практические модели и тестирует их. Будучи инженерным консультантом компании Carron Ironworks, лидера производства чугуна в Британии того времени, Смитон имеет возможность построить колесо и его детали из железа и применять свои изобретения на практике. Его первое железное колесо было установлено в 1769 году.
Историк Эндрю Тайлкот[38] введший в оборот термин «Smeaton Revolution», подсчитал, что изобретения Джозефа Смитона способствовали кардинальному повышению КПД выработки. По его оценкам, к 1780 году затраты на выработку одной единицы энергии составили 20 % от уровня 1750 года. Рост эффективности складывался из снижения цен на железо, роста размера и эффективности колеса, снижения скорости износа и уменьшения затрат на ремонт. Для сравнения, пятикратный рост производительности солнечных батарей обанкротил бы всю нефтегазовую промышленность. Возобновляемые источники энергии полностью покрывали потребности экономики и населения.
Обычно первую волну индустриальной революции ассоциируют с углем и железными дорогами, но их широкое применение началось только с 1830-х годов. Первая же волна индустриальной революции базировалось на водяных мельницах, водных каналах и улучшенных дорогах (которые называли turnpikes). Именно такие инфрастурктурные проекты были фокусом внимания и поглотителем основных инвестиций в тот период.
Парламент Британии с 1700-го по 1750 год в среднем утверждает финансирование на 8 проектов в год (Turnpike Acts), тогда как с 1760-го по 1770 год таких законов становится 40 в год[39]
Поставки угля из Ньюкасла в Лондон начались гораздо раньше индустриальной революции, но именно появление большого количества новых каналов и дорог начиная с 1750-х годов способствовало снижению цен на транспортировку на 50 %. Всего за 30 лет правительство Британии, аристократия и торговцы финансируют строительство каналов, соединяющих Северное и Ирландское моря со всеми навигационными реками страны. Одним из первых каналов, продемонстрировавших значительное снижение затрат на транспортировку угля, стал канал Duke of Bridgewater, связавший угольный регион Ворлзли с Манчестером.
Улучшение транспортной инфраструктуры принесло огромные преимущества всем секторам британской экономики за счет расширения рынков сбыта, снижения стоимости перевозок, повышения стабильности и скорости поставок.
Финансовый пузырь
История финансового пузыря «Компании Южных морей» (South Sea Company) 1720 года отчетливо показывает, что уже в то время инфраструктура рынков капитала в Британии была хорошо развита, и существовало большое количество брокерских компаний, занимавшихся поисками прибыльных инвестиций-спекуляций.
Банк Англии, созданный в 1694 году как регулятор рынка суверенных британских облигаций, также способствовал развитию финансового рынка.
Историки Хаук и Хиггинс (Hawke и Higgins)[40] так определили источники финансирования инфраструктурных проектов того времени:
Структура инвестиций в строительство каналов (1755–1780 годы)
В то время земельные владения и морская торговля были основными источниками богатства, поэтому их вовлечение в финансирование новой инфраструктуры было критически важным.
Основной причиной, по которой феодальная аристократия стала главным финансовым спонсором активного строительства инфраструктуры, был Закон о недрах. В отличие от континентальной Европы, Британия (так же, как и США) оставляла права на недра собственникам земли. Иными словами, феодальная аристократия, контролировавшая большее количество земли, имела право и на то, что находилось на этой территории под землей. И это значительно стимулировало разработку угольных и иных месторождений. А так как неэффективная транспортная инфраструктура мешала доставке сырьевых товаров на рынки сбыта, именно аристократия стала основным инвестором инфраструктурных проектов.
Новые предприниматели из текстильной промышленности и металлургии не могли собрать достаточно капитала для строительства собственных станков и железных мельниц, притом, что размер необходимых инвестиций для новых индустрий был в десятки раз меньше, чем капитал, необходимый для строительства новой транспортной инфраструктуры.
Торговцы, второй источник британского капитала, хорошо описаны Карлом Марксом[41]: «Люди, получившие баснословные богатства за счет разграбления Нового Света. Это включало в себя монопольные контракты на торговлю с определенными странами, контроль над золотыми и серебряными приисками, отнятыми у аборигенов Центральной и Южной Америки, работорговлю и разграбление Африки».
Многие факты подтверждают, что источниками крупного капитала Британии были коррупция и разграбление аборигенов Нового Света, сопровождавшие колониальную политику Европы с XV века. Олигархов в те времена называли «набобами» (nabob), термин, обозначающий супербогатого человека, сделавшего свое состояние в Новом Свете. Слово «набоб» носило уничижительный характер, оно показывало, что человек накопил богатство сомнительными средствами. Карл Маркс пишет, что огромные состояния новых набобов возникали повсюду. Основной же чертой их способа накопления капитала являлось то, что набобы, не вкладывая ни шиллинга, получали доступ к зарубежным ресурсам и монополию от Британской Ост-Индской компании под патронатом и охраной британского суверенитета.
Штат крупнейших компаний состоял не более чем из ста человек. Ключевые предприниматели этой эпохи одновременно являлись и бизнесменами, и учеными, придумывавшими инновации. Отличительным свойством бизнеса того времени являлось то, что основной капитал был сделан именно за счет внедрения собственных инноваций на собственном производстве, а не путем лицензирования изобретений[42] Такие изобретатели-предприниматели, как Ричард Аркрайт, Джон Уилкинсон, Генри Корт и другие создали огромные богатства своими изобретениями и внедрением их на своих предприятиях. Они были огромными энтузиастами той эпохи, примерами для подражания и гордости.
Текстиль, железообрабатывающая и строительная отрасли были самыми быстрорастущими секторами экономики в эпоху первой технологической волны. К 1831 году три этих сектора составили более 50 % ВВП Британии, а доля сельского хозяйства стала составлять менее 25 % ВВП.
Капитализм обретает идеологию
Книга Адама Смита «Исследование о природе и причинах богатства народов», изданная в 1776 году, стала символом политической идеологии «laissez-faire» и мощным фундаментом политики, проводившейся британским политическим истеблишментом того времени. Считается, что термин «laissez-faire» (невмешательство) впервые возник в ходе встречи могущественного французского министра финансов Жана-Батиста Кольбера с группой французских бизнесменов во главе с неким Ле Гендре, состоявшейся в 1681 году.
Когда министр спросил, как французское государство могло бы помочь торговцам и способствовать их коммерции, Ле Гендре ответил просто: «Laissez-nous faire» («Предоставьте это нам» или «Не мешайте нам это делать»). С тех пор laissez-faire стало символом новой экономической системы, в которой сделки между частными лицами были свободны от государственного вмешательства, такого как регулирование тарифов и субсидий.
Термин был популяризован в 1750-х годах министром торговли Франции Венсаном де Гурнэ, который горячо поддержал дерегулирование промышленности во Франции и отмену ограничений на торговлю. Его девизом стало «Lais-sez faire et laissez passer, le monde va de lui même!» («Пусть делают, и пусть мир идет сам по себе!»).
Laissez-faire – продукт эпохи Просвещения, который был задуман как способ раскрыть человеческий потенциал через восстановление естественной природы человеческих взаимоотношений, системы, где нет государственного регулирования и ограничений.
Аналогичным образом Адам Смит рассматривал экономику как естественную систему природы, а рынок – как органическую часть этой системы. Смит видел в laissez-faire моральный фундамент, а в рынке – инструмент для обеспечения людей естественными биологическими правами. Постепенно свободные рынки становятся отражением естественной системы человеческих свобод.
Адам Смит родился в Шотландии в 1723 году и стал символом экономической политики, проводимой правительством Британии в период первой технологической революции. Как сказал премьер-министр Британии Уильям Пит (William Pit), «Все мы теперь ваши ученики».
Смит изучал философию морали в университете Глазго в Шотландии. Затем стал профессором логики, этики, юриспруденции и политической экономии, а в 1776 году выходит его первая книга «Исследование о природе и причинах богатства народов». Важно отметить, что Смит родился в эпоху торгового капитализма и мог только теоретически обсуждать экономические концепты и их влияние. Например, Карл Маркс через 100 лет уже мог зайти на крупные промышленные объекты и собственными глазами убедиться, в каких нечеловеческих условиях находились трудящиеся.
В книге Смит описывает важность свободной торговли и частной предпринимательской инициативы, основанной на частной собственности. Он утверждает, что связь между спросом и предложением является неотъемлемым механизмом свободного рынка, который обеспечивает естественный поток и эффективность рынка. Рынки, предоставленные самим себе, позволяют оставаться на плаву только наиболее конкурентоспособным потребителям и производителям. Свободный рынок исправляет ошибки самостоятельно. Если есть дефицит или излишки, нерегулируемый рынок способен обеспечить возврат экономики к равновесию самым эффективным способом.
Иным словами, не нужно никакого обременительного централизованного планирования, так как эту функцию выполняет свободный рынок. Смит утверждает, что централизованное планирование является более обременительным и затратным, чем любая естественная проблема на рынке. А работающий свободный рынок – наиболее эффективным и предпочтительным способом распределения ресурсов и решения общественных проблем.
Одним из самых революционных аспектов экономической теории Смита в «Исследовании о природе и причинах богатства народов» был концепт «невидимой руки». Он предположил, что в условиях свободного рынка каждый человек руководствуется в своих решениях собственной жадностью и выгодой и тем самым, не осознавая, создает больше богатства для всех.
Смит утверждал, что капитализм является наиболее логичной, прибыльной и моральной политико-экономической системой. В этой системе люди могут свободно владеть собственностью и делать с ней все, что захотят, а также тратить и зарабатывать, как считают нужным. Частная собственность, объединенная с желанием зарабатывать, тратить и действовать продуктивно, приводит к тому, что свободный рынок решает массу социальных проблем населения наиболее эффективным способом. Свободная рыночная экономика управляется конкуренцией, которая ведет к самым справедливым ценам и создает наиболее эффективных производителей и потребителей.
Капитализм для Смита – это не политическая или экономическая философия, которая приносит пользу только богатым. В его сознании капитализм приносит пользу всем. Благодаря существованию частной собственности любой человек имеет шанс владеть, создавать ее и зарабатывать себе на жизнь.
Нужно отметить, что доктрина laissez-fair по-разному применялась в Европе и США. Первым в Европе попробовал новую систему король Франции Людовик XV. Семнадцатого сентября 1754 года он отменил все пошлины и ограничения на продажу и перевозку зерна, и более десяти лет эксперимент был успешным. Но 1768 год был неурожайным, и стоимость хлеба возросла настолько, что это привело к масштабному голоду, тогда как торговцы экспортировали зерно, чтобы получить максимальную прибыль. В 1770 году указ о свободной торговле был отменен.
Доктрина laissez-faire стала неотъемлемой частью европейского либерализма XIX века. Подобно тому, как либералы поддерживали свободу мысли в интеллектуальной сфере, они также были готовы отстаивать принципы свободной торговли и свободной конкуренции в сфере экономики. Государство должно было быть просто пассивным полицейским, защищать частную собственность и администрировать правосудие, но не вмешиваться в дела своих граждан. Основанный в 1843 году журнал «The Economist» стал главным рупором новой капиталистической доктрины laissez-faire, например призывал к отмене субсидий фермерам и отказу в помощи голодающим (иногда доводя таким образом принципы до абсурда). В 1847 году во время ужасного голода в Ирландии основатель «The Economist» Джеймс Уилсон убеждал всех, что никто не должен никому помогать. Спад популяризации доктрины в Великобритании в начале XX века был инспирирован крупными британскими нефтяными компаниями, которые стремились к государственной поддержке своих позиций за рубежом.
Уже в новейшее время, подводя итоги финансового кризиса 2008 года, президент Франции Николя Саркози скажет: «Идея, что всесильный рынок не должен быть ограничен правилами или государственными интервенциями, – это идея сумасшедших. Идея, что рынок всегда прав, – тоже идея сумасшедших. Нынешний кризис должен вынудить нас пересмотреть капитализм на базе этики и труда, с саморегуляцией как способом решения всех проблем покончено. С laissez-faire – покончено! Со всесильным рынком, который всегда прав, – покончено».
Первый капиталистический кризис
Расширение бизнеса, инвестиции в новые сектора привели к падению норм прибыли и усилению конкуренции. Это стало очевидно сразу после войны с Наполеоном – с 1815 года британское правительство резко сократило спрос на товары и услуги военного характера.
Экономический спад первого мегацикла обнажил конфликты интересов различных групп населения, проживающих в Британии. Конфликты между аристократией и торговцами (и вытесняющими их промышленниками), а также между промышленникам и рабочими стали регулярными.
Строительство фабрик, в некоторых случаях высотой более 5 этажей, было одной из прорывных организационных инноваций первой технологической волны. Специализированные здания для работы были суперпрогрессивной идеей того времени, эффективность работы в них давала огромные преимущества новым промышленникам. Сотни рабочих, трудящихся в одном месте, чью энергию можно было аккумулировать в одном направлении, измерять, оптимизировать и добавлять автоматизацию, – это было сверхрадикально. До этого в основном производство было организовано по методу «cottage industry», когда большую часть работы делают на дому большое количество рабочих.
Понятно, что подобные изменения не всем были по душе, особенно не понравились они новому классу фабричных рабочих, которых стали эксплуатировать гораздо больше, и консервативным торговцам, организовывавшим свое производство устаревшими методами и неспособными конкурировать с новыми формами производства. В то же время рабские условия труда, постоянный надсмотр и проверки, и продление рабочего времени приводили росту недовольства рабочих.
Рост ВВП плохо отражает количество безработных и ужасные условия труда, в которых находились работники в те времена, включая женщин и детей. Хотя и не существует официальной статистики по безработным того времени, некоторые историки утверждают, что уровень безработицы в таких промышленных регионах, как Ланкашир и Йоркшир (центр индустриальной революции), достигал 20–30 %[43] от всего мужского населения.
Парламент Британии принимает Закон о бедных (Poor Law), который разрешает насильственное переселение людей из тех регионов, где оплата труда не позволяет им зарабатывать на минимальный уровень жизненного обеспечения. Безработных загоняют в так называемые государственные работные дома. Чарльз Диккенс хорошо описывает происходящее в романе «Тяжелые времена» («Hard Times»).
Тридцатые и сороковые годы XVIII века – это период, когда Британия подошла к социальной революции наиболее близко. Кровавые восстания вспыхнули в целом ряде городов. Демонстрации рабочих в сотни тысяч человек были беспрецедентным для того времени явлением – никогда раньше на демонстрации не выходило столько народу.
Конфликты между феодальной аристократией и новыми промышленниками стали отчетливо проявляться, особенно с отменой Хлебного закона (Corn Law), который долгое время охранял фермеров от внешней конкуренции, удерживал высокие цены на фермерские продукты и был выгодным для аристократии, тогда как промышленники настаивали на отмене Хлебного закона, чтобы снизить затраты на продовольствие для рабочих и погасить пламя недовольства.
К чему привел первый технологический уклад?
Британия – очевидный лидер времени первого технологического уклада, который начался в 1770-м и закончился в 1820 году. Вступая в период первого технологического уклада, Британия уже была одной из самых богатых стран мира, рост экономики был обусловлен чрезвычайно быстрым ростом трех ключевых секторов, а именно – текстильной промышленности, выплавки чугуна и строительства. Особенно впечатляет рост текстильной промышленности, доля которой в объеме произведенных товаров выросла с 2,7 до 17 % за период с 1770-го по 1801 год.
В 1770 году в Британии доход на одно человека составлял порядка 1816 GK$ в год.[44] А население составляло 8,4 млн.[45] Технологический прорыв первой индустриальной революции позволил Британии значительно увеличить население страны при небольшом увеличении среднего достатка, что позволило разорвать так называемую мальтузианскую ловушку. К 1830 году население страны уже составляло 21 млн[46], а ВВП на человека составил 2227 GK$. За этот период общее благосостояние страны выросло с 15 млрд до 28 млрд GK$, среднегодовой рост составил 1,3 %.
Прирост населения в этот период особенно впечатляет: в то время как население Британии увеличилось в 2,5 раза, население контитентальной Европы за этот же период выросло всего на 40 %.[47]Возможностью расти со скоростью более чем в 4 раза быстрее соседей, при этом не теряя в ВВП на человека, Британия обязана технологическим инновациям, способствовавшим кратному росту производительности в текстильной промышленности, металлургии и строительстве, становлению первого технологического уклада.
А в это время в России
В то время как Британия проходила феноменальный этап текстильной и металлургической модернизации, Российская империя гнила и разлагалась от проводимой Екатериной Второй политики.
Сравнение ВВП и населения по отношению к Голландии (1775 год)
млн человек[48]
Текстиль вытесняет шерсть
Текстильная промышленность в России в это время была завязана на производство льна и шерсти. Но вследствие технологического перевооружения и кратного роста производительности текстильной промышленности в Британии рост российской шерстяной промышленности остановился.
Крепостной труд делал невыгодным внедрение машин. Устанавливая машину, заменявшую несколько рабочих, хозяин не мог их выгнать за ворота предприятия, потому что они были его собственностью. Таким образом, мануфактура еще могла быть крепостной, а крепостная фабрика была уже невозможна. Машины оказались несовместимы с крепостным трудом. А между тем, повышая производительность труда, они снижали стоимость продукции. Ткани машинного производства становились дешевле продукции дешевого крепостного ручного труда. Русские холсты и полотна больше не пользовались спросом за границей. Более того, дешевые английские ткани, минуя таможенные барьеры, стали проникать на русский рынок и успешно вытеснять отечественную продукцию, что неудивительно, ведь технологические инновации способствовали кратному увеличению производительности британской текстильной промышленности.
Россия теряет лидерство в металлургии
Становление металлургической промышленности России произошло во многом благодаря реформаторской деятельности Петра I. Начало Северной войны сделало невозможными дальнейшие поставки чугуна из Швеции, основного экспортера чугуна и меди в Россию. Военным требовались новые пушки и ружья, для чего было нужно большое количество железа и меди. В условиях развязанной войны выживание государственного суверенитета всецело зависело от ускоренной ликвидации экономической отсталости России и ее экономической зависимости в поставках металлов.
С 1698 года металлургическая отрасль стала объектом пристального внимания Петра I, а ее развитие имело для него первостепенное значение. В короткий срок в Уральском регионе создается крупное горнорудное производство – основа российской индустриализации XVIII века. В течение этого столетия русская черная металлургия заняла первое место в мире по объемам выплавки чугуна, опередив сначала Англию, а уже к середине века и Швецию.
Производство чугуна (тысяч тонн)
Благодаря дешевому труду, основанному на крепостном праве,[49] и высококачественной руде русское железо было намного дешевле и качественнее английского и шведского, и его охотно покупали другие страны мира вплоть до конца XVIII века.
Чугун в XVIII веке был одной из заметных статей нашего экспорта за границу. В 1720 году экспорт железа из России в Западную Европу составлял 35 тыс. пудов, в 1736-м – 248 тыс. пудов, в 1749 году – 545 тыс. пудов. К середине века это количество достигло 1 млн пудов, в последней четверти XVIII века вывоз колебался от 2 до 3 млн пудов, достигнув в 1782 году наивысшей величины – в 3840 тыс. пудов. На пике развития главным потребителем нашего железа была Британия, получавшая из России около 2 млн пудов железа ежегодно.[50]
Господствующее положение русского железа на мировом экспортном рынке наша страна сохраняла вплоть до начала XIX века. Но с 1780-х годов, с началом технологического цунами в Британии, экспорт металла из России начал сокращаться и достиг ничтожных размеров уже к середине XIX века, а внутренее потребление в крепостной России росло очень медленными темпами.
Инновации в металлургии и их широкое распространение в Британии привели к потере лидерства и медленному скатыванию российской промышленности в этой области. Такие ключевые нововведения, как внедрение Генри Кортом прокатных станов, использование кокса вместо угля, замена водных колес на мощные паровые машины, способствовали кардинальному росту производительности труда. А строительство водных каналов и дорог способствовало снижению транспортных затрат. В России металл с заводов Урала продолжали перевозить с использованием крепостного труда на санях. Перевозка товара занимала около года, при этом считалось, что дармовой труд не имеет цены. Ценовые искривления затрат, а точнее, их «неучет», не стимулировал инвестиций в инфраструктуру.
Широкое внедрение инноваций в Британии, а затем и в Западной Европе привело к тому, что цена на металл резко упала. В Англии, например, на 60 %. При этом цена русского железа для экспорта в Санкт-Петербурге оставалась неизменной. Таким образом, петровская экономическая модель, закрепившая крепостное право и высокие импортные пошлины в экономике, стала препятствием для инновационно-технологического развития России в XIX веке.
Пришедшая к власти в результате дворцового переворота Екатерина II боялась проводить какие-либо реформы, направленные против дворянства. Более того, она узаконила целый ряд нововведений, которые значительно расширяли права дворянства, в том числе в возможности налогообложения рабского труда крепостных. В отсутствие рынка труда крепостной труд воспринимался как бесплатный. При этом государство активно субсидировало промышленные проекты, предоставляя крепостных как форму субсидирования. Все это приводило к искажению экономической логики и мотивировало феодальных помещиков вкладывать в расширение использования дешевого труда (или вытрясания льгот) вместо вложений в инновационные технологии.
Инфраструктура роскоши
Основой первой технологической волны в Британии были инвестиции в строительство водных каналов и улучшенных гужевых дорог. Показательным будет сравнение с возможностями уральских металлургических заводов. Главными и почти единственными объектами транспортной инфраструктуры уральской металлургии до постройки в 1878 году Уральской горнозаводской железной дороги были водные пути и гужевые дороги.
Все внутризаводские перевозки, такие как подвоз руды, угля и других материалов к заводам, грузов к пристаням – производились гужевым транспортом[51] Доставка металлургической продукции в порт Санкт-Петербург на экспорт или в Москву осуществлялась один раз в год, весной, посредством примитивного сплава караванов барок с железом по рекам Чусовой, Каме, Белой, Уфе и Вятке.
Перевозка железа с Урала в Петербург и Москву по речным путям требовала большой и налаженной инфраструктуры, от судов, складов до организации труда тысяч людей в процессе.
Начальной точкой отправки каравана были пристани рек Чусовой и Курьинской, куда по легкому зимнему пути свозили железо, где происходила погрузка железа на суда. Далее караван спускался по Каме к Волге, при помощи бурлаков его поднимали до Твери и оттуда по реке Тверце и Вышневолоцкому каналу отправляли к Новгороду, а там уже к Петербургу. Весь путь караван судов проходил за полтора года.
Отправляли караван весной, обычно в апреле, когда уровень воды в Чусовой был наиболее высок. Осенью караван достигал Твери, где останавливался на зиму. В Твери во время зимовки происходила подготовка к отправке с Урала нового каравана. Зимовка в Твери длилась в среднем шесть месяцев, с середины октября по апрель. Следующей ключевой точкой был Вышний Волочок, от него путь был еще более трудный. В Вышнем Волочке начинался знаменитый канал, построенный Петром I. Поход по каналу и далее через Боровицкие пороги был очень сложен, за успешный проход лоцманы получали дополнительное вознаграждение. Затем караван достигал Великого Новгорода. Оттуда через ладожские пороги, еще одно опасное место, железо попадало в Санкт-Петербург. А из столицы уральское железо активно продавалось в Англию.
Основными крупными российскими инфраструктурными объектами периода правления Екатерины II стали:
• Сенатский дворец Московского Кремля. Сейчас это рабочая резиденция Президента России;
• Александровский (Царскосельский) дворец. Был сооружен Екатериной II для своего внука, будущего императора России Александра I;
• Большой Каменный театр в Санкт-Петербурге, ставший одним из крупнейших театров того времени;
• Мраморный дворец в Санкт-Петербурге, изначально строившийся как подарок графу Орлову;
• Таврический дворец в Санкт-Петербурге. Дворец был построен за счет казны для наместника Новороссии князя Потемкина-Таврического (изобретателя «потемкинских деревень»);
• Гостиный двор Санкт-Петербурга. Первый каменный оптовый торговый центр;
• Императорская Академия художеств в Санкт-Петербурге;
• Екатерининский канал (сейчас канал Грибоедова), пятикилометровый канал в Санкт-Петербурге;
• Гранитная набережная Невы от Литейного до Галерной гавани.
С приходом Александра I, даже несмотря на войну с Наполеоном, империя приступила к созданию водных транспортных объектов. При нем были построены:
• Канал Императора Александра I, ныне известный как Свирский, длиной 41 км, обошедшийся казне в 2,36 млн рублей в ценах 1810 года;
• Мариинская водная система. Первая система каналов, проходящих по ныне действующей трассе Волго-Балтийского речного пути. Отличалась от действующей Вышневолоцкой системы возможностью пропуска судов в обе стороны и значительно большими удобствами;
• Тихвинская водная система. Была третьей после Вышеволоцкой и Мариинской систем каналов, соединявших бассейны Волги и Невы;
• Бережинский канал, соединяющий Днепр и Двину;
• Огинский канал, соединяющий реки Шару и Яцольду;
• Новгородский канал длиной 10 км, соединивший реки Мету и Волхов;
• Мытищинский водопровод. Самотечный водопровод для снабжения Москвы питьевой водой;
• Ростокинский акведук в Москве. В то время самый длинный (365 м) каменный мост России. Строился для снабжения Москвы питьевой водой;
• Дарьяльская гужевая дорога (аналог будущих автомобильных дорог) для проезда колесного транспорта между Владикавказом и Тбилиси;
• Торговый порт Санкт-Петербурга. Крупнейший проект того времени, включал создание гранитной набережной, отсыпку порядка 100 м берега для создания площадки и строительства монументального здания биржи, складов временного хранения и зданий таможни;
• Торговый порт Одессы (первая очередь). Хотя проект начинали еще при Екатерине II, закончили только при Александре;
• Казанский собор в Санкт-Петербурге;
• Здание Оружейной палаты Московского Кремля;
• Масштабная реконструкция Тульского оружейного завода;
• Первый пусковой комплекс Ижевского оружейного завода;
• Охтинская верфь.
Из фортификационных сооружений были возведены крепости Бобруйск, Динабург, реконструированы крепости Кронштадт и Севастополь.
Российский путь к личному богатству
Другим показательным примером будет анализ жизни и коммерческих успехов наиболее богатых людей этого периода в России и в Британии. Трехкратное увеличение богатства в Британии создало целую плеяду новых «олигархов». Как уже указано выше, отличительной чертой большинства успешных британских предпринимателей того времени было то, что они создали капитал благодаря собственным изобретениям и внедрению этих прорывных инноваций на своих предприятиях. К тому же практически все они были выходцами из семей ремесленников, или йоменов – мелких землевладельцев, которые сами занимались обработкой земли. Из йоменов также произошли Уильям Шекспир и Исаак Ньютон.
В России единственным аналогом карьеры для выходцев из низов в екатерининское время могла быть лишь карьера чиновника: выходцы из крестьян иногда имели возможность устроиться на государственную службу и добиться там высокого положения. Однако чиновникам было запрещено принимать участие в каком-либо бизнесе (купечестве). А уровень коррупции и взяточничества не стимулировал их к инновационной, и уж тем более к рискованной предпринимательской деятельности. Так кем же были самые видные люди екатерининской России этого периода и как они заработали деньги?
Григорий Потемкин лидирует в этом списке с большим отрывом. Один из ярких участников дворцового переворота, в результате которого Екатерина пришла к власти. По некоторым данным, Потемкин был не только фаворитом Екатерины, но и ее тайным мужем. Он успешно командовал российскими войсками во время войны с Турцией в 1787–1791 годах, присоединил Крым, основал судоверфи в Херсоне, Николаеве и Севастополе, что заложило основу создания Черноморского флота. За верную службу Екатерина II подарила Потемкину колоссальные земельные владения в Новороссии, которые сделали его богатейшим человеком России. За два года, когда Потемкин был особо приближенным к императрице, Екатерина II подарила ему 37 тысяч душ крепостных крестьян, 9 миллионов рублей, винные откупы[52] в Ярославской губернии, а также Таврический дворец. Потемкин был крупнейшим военным подрядчиком России того времени, на военные расходы ему выдали более 44 миллионов рублей. За время русско-турецкой военной кампании расходы на содержание музыкантов, покупку галантерейных вещей и платья, взятые из казны «заимообразно», но безвозвратно, составили 3,6 миллиона рублей.
Григорий Орлов. Другой участник свержения Петра III, Григорий Орлов сразу после воцарения Екатерины получил щедрую награду – богатые поместья, деньги и графский титул. Его называли первым из «орлов Екатерины», но к 1771 году он перестал быть таковым.
Савва Яковлев. Был обычным мещанином, начинал с продажи телятины у Летнего сада, где был замечен императрицей Елизаветой Петровной, в итоге стал поставщиком двора, а покровительство императрицы открыло ему дорогу в бизнес. В 1759 году он получает в откуп все питейные сборы Москвы и Санкт-Петербурга, Ингерманландии, Кронштадта и Ладоги.
Винные откупы Санкт-Петербурга и Москвы были настоящими бриллиантами в бизнес-империи Яковлева, поскольку к середине XVIII века откупные контракты заключались на суммы, исчислявшиеся тысячами рублей, а откупные операции приобрели значение одного из важнейших источников накопления капиталов для купечества. Ежегодный средний уровень прибыли от откупных операций, по данным сибирского губернатора Чичерина, в конце 1760-х годов составлял, как правило, не менее 30 % от размера откупной платы. Доход же государства только от винных откупов насчитывал более 40 % суммы всех налогов страны.
В 1762 году Яковлев получает откуп на все таможенные сборы на 10 лет, а с 1769 года начинает активно скупать металлургические предприятия. Расчетливый предприниматель приобретает не просто современные заводы, а лидеров отрасли – колыбель уральской железоделательной промышленности Невьянский завод, одновременно с ним – еще пять заводов у Демидова: Быньговский, Шуралинский, Верхнетагильский, Шайтанский и Верх-Нейвинский. Эти заводы достаются Яковлеву с землей, лесами, природными ресурсами и людьми, а сумма сделки составляет более 800 тыс. рублей – в 4,5 раза дороже стоимости строительства, что, в принципе, неудивительно, если взять в расчет уровень инфляции того времени. По контракту Яковлев выплачивает Демидову 200 тыс. рублей, а остальные 600 тысяч обязуется погасить в течение пяти лет. Вместе с демидовскими заводами в 1769 году Яковлев скупает предприятия графа С. П. Ягужинского, Холуницкие заводы генерал-прокурора А. И. Глебова, а в 1774 году за 200 тыс. рублей – Верх-Исетский завод графа Воронцова.
Инвестиции в моду
Сравнивать рынки капитала 1780-го и 1820 года в Англии и России – это как сравнивать вообще невозможное. Созданный в 1758 году Медный банк выдавал ссуды медной монетой, а возврата требовал в серебре. Дворянский и Купеческий банки, основанные в 1754 году по указу императрицы Елизаветы Петровны, в 1786 году были расформированы, а на их основе создан Государственный заемный банк, который ссужал деньги в основном государству, а дворянство и купечество пользовались кредитами в куда меньшей степени. Говорить о консолидации капитала в целях строительства крупных водных каналов, других инфраструктурных и промышленных объектов просто бессмысленно.
Первый государственный коммерческий банк, специализировавшийся на кредитовании купечества, был создан лишь в 1817 году, в 1893 году по указу С. Ю. Витте он был преобразован в Центральный банк, с функцией осуществления эмиссии и проведения кредитно-денежной политики. Первые сберегательные кассы, от которых ведет свою историю Сбербанк, появились лишь в 1842 году.
Налоговая система
Если в петровские времена основная часть крестьян была на барщине, то к 1780-м годам 62 % крестьян шести губерний находились на оброке. Переход на денежный оброк дал возможность крестьянам заниматься ремеслами, но они по-прежнему оставались в собственности дворян, определявших уровень налогов, а по сути, высасывавших всю создаваемую прибыль.
Посаженная на престол гвардейцами Екатерина «чувствовала себя как на углях». В начале ее правления был момент, когда она была готова согласиться на формальное ограничение самодержавной власти путем создания постоянного Императорского совета. Инициатором этого проекта был граф Н. И. Панин, бывший одно время послом в Стокгольме. И образцом для Императорского совета должен был стать шведский аристократический Государственный совет. Императрица уже подписала соответствующий манифест, но потом одумалась и надорвала свою подпись.[53]
В 1763 году были введены новые административные штаты, предусматривавшие специализацию служащих и резкое увеличение окладов; жалованье стали платить и тем служащим, которые прежде «питались от дел». В итоге расходы на содержание администрации в начале правления Екатерины увеличились до 8 млн руб. (40 % расходов бюджета); они продолжали расти и далее, так что к концу правления содержание чиновничества обходилось дороже содержания армии.[54]
В 1775-м были учреждены губернии с отдельными финансовыми и судебными системами; новые суды были сословными: отныне дворяне имели свой суд с выборными заседателями. Власть на нижнем, уездном, уровне была передана в руки дворян, которые получили право выбирать уездного капитана-исправника. В результате структурной трансформации, свершившейся в 1760-х годах, дворянство в значительной мере подчинило себе государственную власть.
Коррупция
Коррупция стала еще одним способом перераспределения доходов в пользу элит. Екатерина не смела контролировать генералов и полковников, и, пользуясь этим, они присваивали деньги, отпускаемые на содержание полков. Разложение и коррупция также затронули и чиновников: «Судии во всяких делах стали стараться… лихоимственно продавая правосудие, получить себе прибыток», – свидетельствует князь М. М. Щербатов. «В 20 последних лет предыдущего царствования всевозможные части управления пришли в упадок… – докладывал в 1797 году прусский посол генерал Гребен. – Чиновники, без всякого исключения, проводили дни в попойках и игре… Отсюда проистекало взяточничество в обширных размерах… отсюда же проистекали бесчисленные злоупотребления…»[55]
«Внутри страны происходят ужасы, – писал Ф. В. Растопчин. – Никогда еще преступления не были так наглы, как ныне. Безнаказанность и дерзость дошли до крайнего порядка. Один Рибас ворует более 500 тысяч рублей в год».[56] А. С. Пушкин подытожил это разложение одной фразой: «Развратная государыня развратила свое государство».
Импорт роскоши
Разложение страны сочеталось с великолепием придворных балов и обилием драгоценностей у придворных. Расходы на содержание двора достигли 11 % бюджета, тогда как по закону императрица могла расходовать только доходы с дворцовых крестьян, что составляло 3,6 %, но Екатерина II не стеснялась нарушать закон, а дворянство следовало ее примеру.[57] «Дамы стали великолепно одеваться и стыдились неанглийские мебели иметь; повара… стали великие деньги получать… Вины дорогие и до того незнаемые в знатных домах вошли в употребление… Роскошь в одеждах все пределы превзошла… что часто гардероб составлял почти равный капитал с прочим достатком придворного…»[58]
«Русское дворянство отделено от других сословий не только многочисленными привилегиями, – писал Н. И. Тургенев, – но и внешним видом, одеждой, и словно опасаясь, что различие это может показаться недостаточным, дворяне… отказались от родного языка и даже в частной жизни, в кругу семьи, говорят обыкновенно на иностранном языке. Отличаясь от народа привилегиями, образом жизни, костюмом и наречием, русское дворянство уподобилось племени завоевателей, которое силой навязало себя нации, большей части которой чужды их привычки, устремления, интересы. Причина подобного отчуждения вовсе не в русском образе правления; это лишь следствие той поспешности, с коей Россия пустилась догонять цивилизованную Европу».[59]
Международная торговля способствовала развитию потребления предметов роскоши. Крупные торговые страны, Англия и Голландия, преимущество которых базировалось на океанских судах, финансовых рынках, предпринимательстве и парламентаризме, колониях в различных уголках Америки, Африки и Азии, имели доступ к диковинкам со всего света. Как способ вовлечения России в торговлю эти страны предлагали не только предметы роскоши, но и деньги в обмен на сырьевые товары. Например, в обмен на польский хлеб голландские купцы предлагали польским шляхтичам предметы роскоши. Чтобы закупать эти престижные товары, а затем хвастаться ими друг перед другом, польские дворяне создавали «фольварки» и загоняли туда стадо крестьян, чтобы те работали на барщине.
За период правления Екатерины II импорт товаров в Россию вырос в 5 раз, с 9,3 млн руб. в 1763–1765 до 41,9 млн руб. к 1796-му. Первое место среди ввозимых товаров занимал сахар, второе – тонкое сукно и хлопчатобумажные ткани, третье – шелка, вина и фрукты. «Ввоз носил исключительно потребительский характер для удовлетворения потребностей высших классов».[60]
Бесплатный труд крепостных крестьян приводил к тому, что сегодня мы называем «халявой», – потоку богатства, не связанного с производительной деятельностью. Сегодняшними примерами являются дармовая приватизация нефтяных вышек и крупных предприятий. Бесплатный труд давал дворянству большой денежный поток, но не стимулировал непосредственных производителей труда (крестьян) к повышению своей эффективности. Неуважение к деньгам, полученным из воздуха, в том числе способствовало роскоши и чрезмерному потреблению. Аркадиус Кахан (Arcadius Kahan) в книге «Цена российской вестернизации» оценил ежегодные расходы дворянства на импорт роскоши в 35 % всего дохода. Так как это было непосильно для большинства дворян, Кахан делает вывод, что стремление к роскоши заставило помещиков искать пути увеличения своего дохода, основным из которых стал рост налогов для крестьян.[61] Самым дешевым и сподручным средством стало введение барщины, или помещичьего предпринимательства.
Куда вынесла Россию первая технологическая волна?
Первая технологическая волна началась через 45 лет после смерти Петра I. Последующая череда женского правления – Анны Иоанновны, Елизаветы Петровны и Екатерины II – не отличалась строительством какой-либо промышленности. Созданная при Петре I уральская металлургия была основным источником валютных поступлений. Уральская руда славилась своим качеством, а крепостная рабочая сила обеспечивала низкую себестоимость производства. Наличие дешевого крепостного труда создало среду, препятствующую модернизации, легче было взять больше крепостных, чем покупать новые дорогостоящие машины.
К 1770 году за 45 лет население выросло с 15 до 20 млн человек, притом, что средний уровень производительности труда в лучшем случае остался таким же. Наше отставание началось еще до индустриальной революции.
В то время как Англию захлестнула либеральная идеология Адама Смита, ставшая базой для экономического роста, российская элита отслеживала изменения в моде императрицы Екатерины. А во времена правления Александра I экономическая идеология была основана на устаревших к тому времени идеях протекционизма и меркантилизма.
Экономическая политика страны в это время была завязана на большом дефиците бюджета, связанного с необходимостью содержания армии и большими затратами императорского двора. Так как императрица боялась повышать налоги на дворянство, покрытие дефицита обеспечивалось за счет печати денег. Несмотря на то, что Александр I решился на повышение налогов во время войны с Наполеоном, денег все равно не хватало, и их печать продолжалась. Это привело к росту инфляции и необходимости проведения финансовой реформы при Николае I.
Великая французская революция 1789 года привела к освобождению крестьян. В дополнение к военным нововведениям армия Наполеона несла лозунг «Свобода, равенство и братство». Помимо военных технологических инноваций именно эта идеология давала сильнейшее преимущество наступающим. В принципе, завоевывать Россию Наполеону было не нужно: все, что нужно было сделать, – это провозгласить отмену крепостного права, и крестьяне сами бы все сделали. Дворянская элита, для которой крепостные были основным источником денежного потока, была до смерти напугана возможностью вторжения Наполеона именно из-за угрозы отмены крепостного права.
В раннем возрасте Александр I был под большим влиянием французской революции и активно планировал отмену крепостного права в России, когда пришел к власти в 1801-м. Но его планам так и не суждено было осуществиться, а после поражения Наполеона и возникновения угрозы внутренней революции Александр стал противником любых преобразований.
С 1780-го по 1820 год, в то время как британская экономика росла, Российская империя и ее потенциал, заложенный при Петре I, продолжал разлагаться. Привнесенная Елизаветой Петровной и Екатериной II любовь к моде способствовала росту импорта и усилению налогового давления на крепостное крестьянство, а также росту инфляции из-за непомерных темпов печатания денег. Фаворитизм и коррупция были основными источниками богатства, предпринимательство и инновации были невостребованными. Притом, что Екатерина II и Александр I продержались на престоле крайне длинные сроки – Екатерина правила 34 года, а Александр 24, – империя, созданная Петром Великим, медленно прогнила. Наши правители не увидели первой технологической волны и не воспользовались ее дарами, что не только привело к потере ключевой экспортной отрасли, созданной Петром, – уральской металлургии, но и заложило основы технологического отставания России на последующие двести лет.