Глава 6. Морская Элеонора Рузвельт
Смерть не дуется.
Не грызет ногти, не бесится и не швыряется камнями.
Сорвавшись с тропинки, сверкая глазами и скрежеща зубами, швыряя свою космическую сущность сквозь время и пространство, Сюзи повторяла это снова и снова.
– Сволочи, – бормотала она.
Не впервые ей пришлось спорить относительно Существующего Порядка Вещей. Первая размолвка случилась вскоре за тем, как она стала Смертью. Возможно, это случилось вчера или тысячу лет назад. Время не имело значения, оно было грязью внутри гигантской стиральной машины. На пляже ей встретилась выброшенная морем самка голубого кита, беззвучно оплакивающая свою участь.
Китиха была ей сестрой, матерью и бабушкой. Даже прапрабабкой. Все живые миры прошли сквозь нее, а теперь она стала жертвой коварных волн, раздавленная на берегу собственной тяжестью.
Сюзи показалась китихе, стараясь выглядеть дружелюбно (как она уже выяснила, «дружелюбность» была в цене у людей и других млекопитающих). Придав себе, по мере сил, облик кита, она заглянула в большой угасающий глаз.
Привет, промолвила китиха (они, как известно, телепаты). Привет, ответила Сюзи, решив этим и ограничиться. Смерть была в чем-то сродни врачу и старалась дать выговориться собеседнику, если доходило до разговора.
Она сообщила имя, звучащее как АииОООООнууУУ. Душа у старой прабабушки была под стать ее облику: огромная и дремотная, в трещинах от замыслов и воспоминаний. Она еще не готова была умереть, тем более вот так.
Для кита быть застигнутым на суше все равно что случайно оказаться снаружи перед запертой дверью, когда ты совершенно голый. АииОООООнууУУ горевала по морю. Образ в ее голове (сейчас и в голове Сюзи) был как бескрайнее голубое сердце. Жизнь в океане была полусном, поклонением без обременения богами. Сюзи открыла свои чувства разуму АииОООООнууУУ. Наклонилась и прилегла на китиху, опираясь на сотни минувших лет, воспоминаний, странствий и имен. Она дала китихе пережить свои воспоминания. Почувствовать, что такое полет и каково быть вне времени. У Смерти миллион обличий. Сюзи поделилась излюбленными. Огонь. Шоколад. Тишина. Сон. Велосипеды. Меланхолия.
Однажды она сделала подарок умирающей девочке – маленькую снежную скульптуру Эйфелевой башни. Девочке хотелось увидеть Париж, но шанса не представилось. Она была счастлива, взяв в руки снежную скульптуру, и в этот момент Сюзи прикоснулась к ее лбу и позволила себе разрыдаться, что было крайне редким проявлением слабости на работе, обычно свойственной только смертным. Это воспоминание она передала китихе, озадаченной, но благодарной.
Смысл всей затеи состоял в том, чтобы АииОООООнууУУ расслабилась и успокоилась к тому моменту, когда Сюзи предстояло с ней покончить. Но вышло иначе.
Китиха издала скорбный дребезжащий звук и забилась, пытаясь вернуться назад в воду. Только китовые руки Сюзи уже прикоснулись к голове АииОООООнууУУ. Громадный глаз затуманился, померк и угас, и в тот же миг Сюзи передумала.
– Нет! – завопила она по-китовьи. Вырвавшийся из глубины голос был яростным и влажным.
Не успев осознать, что делает, она выдернула АииОООООнууУУ обратно из небытия и вдохнула жизнь в мертвое, вздымающееся горой тело. Огромные легкие наполнились! Громадный глаз дернулся. Сюзи судорожно оглянулась в поисках шанса вернуть АииОООООнууУУ в родную стихию. Никак! Чертов отлив оставил на сотни ярдов вокруг только песок, скалы и моллюсков.
Я попрошу океан, подумала она (тот был ей знаком – глубокомысленного вида дылда с жемчужинами вместо глаз и слабостью к греческой свадебной музыке). Десять минут выкрикивала она его имя, вызвав дождь и не удостоившись ответа. Тем временем ветер принес голоса, зовущие ее сквозь шелест дождя. Обернувшись, она увидела в зарослях меч-травы на пригорке несколько темных фигур.
Ведь у Смерти много имен и обличий.
– Этому не бывать, – сказали они (Смерть тоже телепат, но любит звук своего голоса).
– Неужели? – дерзко возразила Сюзи. – Я пока не забираю ее.
Китиха обладала великой душой. Как же те не видят?
– Она как морская Элеонора Рузвельт, – добавила она.
– Уже нет, – ответили они хором. – Взгляни.
Сюзи взглянула, и это было ужасно. Агония сотрясала тело полумертвой задыхающейся китихи. Глаз тускло отсвечивал нехорошим мертвенным сиянием. Проклятие, подумала Сюзи. Они, разумеется, правы, и это невыносимо. Но еще хуже то, что она сделала с китихой.
– Даже из самых лучших побуждений, – пробормотала она, – молнию не загнать назад в бутылку.
– Как? – удивились остальные.
– Неважно, – сказала Сюзи и взмахом руки избавила китиху от мучений.
И обернулась, готовая прочесть краткое наставление о том, как смерть могла бы стать не столь ужасной, попробуй они хоть чуточку узнать о том, каково быть живым, и пусть сколько угодно пучат глаза и…
С ней уже никого не было. Она взобралась на китовую тушу и просидела там под дождем и ветром в приступе желанной меланхолии, мечтая о кусочке шоколада. Давно это было. Так, по крайней мере, кажется.
Сюзи оборвала свой полет в новом жилище Майло. Вихрь листьев и теней замедлился и растворился, оставив усталость и догадки о том, насколько взвинченным вернется Майло, брошенный ею на этой бесполезной, проклятой тропинке.
Она решила покрасить волосы. Дурацкое занятие, если ты вселенская сущность, вроде Смерти, Весны, Музыки или Гармонии, но за время знакомства с людьми Сюзи удалось кое-что узнать – например, иногда мудрость состоит в простой работе. Рубить хворост, носить воду. Мыть посуду. Подметать. Доить коров. Красить волосы.
Она почти закончила, когда заявился Майло. Насупленный, с руками в карманах.
– Славная прогулка, – бросил он.
– Прости, – пробормотала Сюзи, массируя голову над раковиной руками в резиновых перчатках. – На сей раз из меня вышла не лучшая компания.
Майло продолжал дуться, но стоит принять душ и открыть банку пива, как он придет в себя (она знала Майло лучше, чем тот мог надеяться).
– Что-то неясно?
– Нет, – произнес он. – Все ясно.
– Ладно, а то, когда говорю, во рту такой химический привкус.
Они молча пялились в телевизор. Вымотанный Майло отъехал на рекламе кошачьего корма.
– Любимый, ты не дашь этому случиться, – Сюзи вернула его к бодрствованию.
Попытка отвернуться к стене не сработала, она схватила его за подбородок и развернула лицом к себе.
– Если я выполню, что должен, и покину цикл, то покину тебя. Если нет, меня сотрут.
Он сел.
– Кто придумал это стремление к совершенству? – спросил он.
– Ты о чем?
– Может, мне нравится несовершенство? – продолжал Майло. – Говоря «несовершенный», подразумевают человеческие устремления, ведь так? Ты стремишься, чтобы тебя любили, к хорошей работе, купить машину, пристроить детей и получить всеобщее восхищение? А если твоя мать умирает, и ты живешь в нищете и страхе, или с диабетом, или еноты разрывают твой мусор – тогда это называется «существование»?
– Страдания, – ответила Сюзи. – Их я вижу, когда забираю чью-то душу. Как много тех, кто рад избавиться от боли.
– Да? Разве не вы учили меня, что боль – иллюзия?
– А Совершенство освобождает от…
– Иллюзий. Я знаю. Ты заводишь в тупик.
– Ты рассуждаешь без знания о совершенстве. Когда ты совершенен, становишься частью Единого, как сахар, когда его добавляют в Kool-Aid.
Руки Майло не находили себе места. Он сложил кусок простыни в силуэт кролика.
– Не хочу я соединяться с Единым. Или растворяться. Мне достаточно быть собой.
Сюзи обхватила свои колени:
– Кто теперь заводит в тупик?
Недовольно сопя, Майло безуспешно пытался оторвать кролику уши.
– Мир, – сказала Сюзи, взяв его за руку. И мир распространился по руке и помог успокоиться.
– Возможно, остается выход, – сказала она.
– Например?
– Например, если ты постараешься и сумеешь достичь совершенства. Дослушай! Сделай это, а потом скажи им, что не хочешь уходить.
– Куда?
– В космические дали.
– Мне ответят математическим примером и объяснят, что мои желания не в счет.
– Да, но позиция твоя усилится. Достигнув совершенства, ты, возможно, будешь сам решать математические примеры.
– Два плюс два все равно четыре.
– Как и три плюс один.
Майло насупился.
– Что означает «возможно»?
– Возможность. Это просто догадка.
Майло сграбастал ее и поцеловал взасос.
Но она отстранилась.
– Ты не веришь, что я смогу, – сказал он.
– Верю! – выкрикнула она. – Только этим ты и был занят все время. Прямо из кожи вон лез. Иногда доходило до крайности.
– Знаю. Теперь я должен быть очень внимателен.
– Помнишь, раз ты налажал так, что пришлось возродиться насекомым?
– Я же сказал, знаю!
Его прошлая жизнь отразилась в ее глазах, прокручиваясь, как фильм.
– Ненавижу, когда ты так делаешь, – пожаловался он.
– Тихо, – сказала она, по-особому оскалив зубы. Он притих, вспоминая.