Вы здесь

Блюз перерождений. Глава 10. Люди зазеркалья (Майкл Пур, 2017)

Глава 10. Люди зазеркалья

Штат Айова, 2025 г.

Разгар лета. Синева неба над головой и зелень кукурузных полей. Посреди зелени, на траве, с носами, приподнятыми навстречу ласковому ветру, застыли в ожидании четыре серебристых спасательных корабля, каждый размером с океанский танкер. В зависимости от местоположения наблюдателя, корпус кораблей отражал либо солнце, либо кукурузу с зеленой травой. Похоже, размышлял Майло, находившийся в нескольких милях около защитного периметра, будто каждый корабль заключает отраженный в зеркале мир. Он обернулся к изгороди за спиной, собранной из секций высотой в десять футов с пущенной по верху колючей проволокой. Проследил взглядом уходящую в холмы серую ленту, окружностью примерно в пятьдесят миль. Будет от нее прок, если они придут? Тысячи разъяренных людей? Да и как им вести себя, зная о неминуемой смерти?

Началось все пять лет назад с исчезновений. Ученых и инженеров.

Поначалу всего несколько неприметных людей, чьи Исчезновения редко попадали в заголовки новостей. Новостей в третьем десятилетии двадцать первого века и без того хватало. Все, о чем предупреждали ученые, сбылось в одночасье. Моря заливали сушу. Жизнь в океанах исчезла, от планктона до вершины пищевой цепи. Грунтовые воды были заражены. Компьютерные вирусы собирались в сети, блокируя интернет минимум раз в неделю. И несколько пропавших яйцеголовых шли, разумеется, не в счет. Майло заинтересовался исчезновениями, когда те начались в Стэнфорде, где он работал. Компьютерный гуру Мелинда Варнштейн-Кеплер исчезла прямо из своей квартиры, оставив обед в микроволновке. Следующим стал создатель орбитального коллектора нейтрино Жу Чен-Барнхарт, за ним Клодин Фраас, нобелевский лауреат за исследование «Проблемы голографического релятивизма».

О себе Майло не беспокоился. Он был всего лишь ассистентом, мелкой рыбешкой в море научной информации, которому не суждено стать китом. И гордился привилегией работать на китов. Все они, по-своему, старались спасти мир, пока еще полагали, что тот может быть спасен.

Приобщение Майло к науке вышло заурядным и вместе с тем необычным. Как и многие исследователи, он был любопытен. Он интересовался всем, поглощая книги и заучивая сайты на тот манер, как подростки слушают громкую музыку. Это была заурядная сторона. Необычным было то, зачем он так стремился понять устройство мира (равно как устройство времени, космоса, жизни и смерти).

Он слышал в своей голове голоса. Не те, что порождает шизофрения, а будто бы из прошлого. Из прожитых ранее жизней. Уходящие на тысячи лет воспоминания. Знания из непонятных источников, которым он обязан прежней жизнью в Японии или бытностью математиком в Египте. Черт, возможно, он и был шизофреником. Или больным раком мозга. (Нет у тебя рака мозга, успокоил голос бывшего доктора.)

В итоге он работал на Уэйна Алдрина, звезду науки Системной Интеграции. В двадцать пять Алдрин опубликовал трактат под названием «Если Смотреть с Воды, это Всего Лишь Остров», в корне изменивший подход к решению проблем. В тридцать создал растение для зараженной местности, снижающее концентрацию ядов, очищающее почву и плодоносящее большим желтым мультивитамином. Как говорили, растение смогло бы накормить полмира, если бы это не обернулось громадными убытками для некоторых плохих парней. Как нередко жаловался Алдрин: «Беда с решением проблем в том, что слишком много людей извлекают из проблем выгоду».

Теперь Алдрину было сорок. Грива седых волос ниспадала ему на шею океанской волной. Руки, больше подходящие для хирурга, напоминали механизмы, в той мере, как можно назвать механизмом флейту. В общем, идеальный человек, достойный воображения Да Винчи. Майло считал Алдрина величайшим из живущих людей.

Тогда они работали с Мнимым Компьютером. Он существовал только в киберпространстве и работал по принципу пылесоса, собирая «удаленные» данные и программы. По мнению Алдрина, он был неизмеримо мощным для устройства, фактически несуществующего. Когда начались Исчезновения, его еще не запустили.

Майло был не слишком погружен в работу. Если начистоту, голова его была занята другим. Не голосами, а своей коллегой Ким. Факел, который он нес перед ней, в лаборатории стал притчей во языцех. И в один прекрасный день он собирался поговорить с ней без обиняков. Когда будет не слишком занят.

В некую мирную пятницу Ким облокотилась на его стол и спросила:

– Мог бы ты оказать мне услугу?

– Естественно, – ответил он.

– У меня свидание, – продолжала она, – а с ребенком посидеть некому. Да и сиделок больше, наверное, не осталось. В общем, можешь за меня побыть с Либби?

Лучше бы она его пристрелила. Офисные соглядатаи скорчили рожи. Ой, ой, ой…

(Ни за что! – вякнул внутренний голос.)

Черт. Да ладно. Блин!

– Да, – ответил он, – конечно.

Проклятье.

– В семь? – предложила она.

– Идет.

* * *

На звонок в ее квартиру Ким открыла в длинном прозрачном платье с открытым плечом. Смуглым, гладким плечом.

– Ого, – заметил он, войдя внутрь. – Выглядишь шикарно.

– Спасибо.

– Эй, – обратился он к Либби (шестилетней дочери Ким), устроившейся перед телевизором. Выдался хороший телевизионный вечер, в том смысле, что велось вещание.

Либби не ответила.

– И в каком часу заявится счастливчик? – спросил Майло. Возможно, получится укрыться в туалете, когда в дверь позвонят.

– Он уже здесь, – ответила Ким, открывая бутылку белого вина.

Здесь? Уже? Проклятье. Где?

– Майло, это ты. Разве я не сказала? У меня свидание с тобой. Если ты не против. Просто из-за проблемы с сиделкой пришлось остаться дома.

Ее большие ясные глаза моргнули.

Вот это да!

– Я… ну, разумеется, – сказал он.

– Боялась состариться, пока ты сам отважишься, – сказала Ким.

Он чувствовал себя круглым идиотом, так что решил восполнить пробел решительным приступом. Обхватив за талию, он притянул ее к себе и поцеловал в губы. Ким ответила на поцелуй, и они отпустили друг друга.

Либби следила за ними из-за диванной спинки.

– Вы, что ли, поженитесь? – спросила она.

(«Вы, что ли, поженитесь?» – спросил голос в голове.)

Они ужинали втроем при свечах. У Майло было ощущение, что он сразу на двух свиданиях.

– Один лабораторный компьютер у меня дома, – сообщила Ким за ростбифом. – Работаю над проблемой со спутником.

– Ненавижу пауков, – сообщила Либби.

Вот так. Две беседы, два свидания разом.

– Прошло три года, – ответил Майло, – с тех пор, как кто-либо запускал новый спутник. Мы вернемся в Средневековье, если не откроют новый способ передачи. Пауков я тоже не люблю. Хорошо, они хотя бы не летают, верно?

– А если мы обучим хранилища данных игнорировать существующие программы? Попробуем получать информацию, не знаю, отражением от магнитосферы?

– А тараканы летать умеют?

Майло был сражен. Это просто бесподобно. Сам Алдрин был бы в восторге от происходящего.

– Нужно позвонить Доку, – сказал он. И добавил:

– Я слыхал о летающих тараканах! Страшных! Их еще зовут пальмовыми жучками. А мне пора отлить.

На десерт было лимонное безе, они уселись перед телевизором смотреть старый фильм о Бэтмене и заснули втроем на диване.

Наутро, за час до открытия детского сада, они прихватили Либби и помчались в университет, в надежде застать Алдрина за привычным столиком в кафе, с неизменным планшетом, апельсином и стаканом апельсинового сока. Там его не оказалось. Его не оказалось и в офисе, хотя дверь была открыта. И в лаборатории – ни его самого, ни сотрудников.

Майло и Ким обменялись недоумевающими взглядами.

– Исчез, – прошептали они одновременно.

– Это как? – спросила Либби.

Прежде чем кто-то успел ответить, в лабораторию вошли двое одетых в черное мужчин.

– Майло Осгуд? – поинтересовались они. – Кимберли Додд и… – один сверился с карманным планшетом, – Либби?

Попали, подумал Майло.

– Да, – ответили все трое и, как стоило ожидать, присоединились к исчезнувшим.

Сначала их отвезли в аэропорт и в спешке усадили в маленький джет, который вылетел на запад. После посадки, через клубок проселочных дорог, золотистый расцвет и кукурузу привезли к белому зданию без окон, окруженному военными палатками и вооруженной охраной. Провели внутрь и, миновав длинный безукоризненно белый холл, оставили перед такой же белой безликой дверью.

Дверь распахнулась, прежде чем Майло постучал, и за ней стоял Уэйн Алдрин. Взлохмаченный, но невредимый, только во взгляде было что-то непривычное.

– Во-первых, прошу прощения, – сказал он. – А теперь заходите и располагайтесь.

Либби открыла рот, но в это мгновение влетела лучащаяся девушка в комбинезоне и с хвостиком на голове, со словами:

– Ты Либби?

И через пятнадцать секунд обе, взявшись за руки, убежали.

– Я накормлю ее завтраком, – пообещала девушка на прощание, – и верну вам через час!

Майло ободряюще обнял Ким, пока Алдрин провожал их в свой новый офис. Дешевый письменный стол, стол с кофемашиной, канцелярские шкафы, компьютеры, несколько раскладных стульев. Алдрин, бесспорно, не исчез, просто был перемещен в новую обстановку.

– Лучше всего дайте объяснить, не прерывая, – начал Алдрин. – А там задавайте вопросы или орите, если хотите.

Год назад астрономы любители заметили в небе нечто необычное. Для специалистов новости оказались плохими. В октябре 2025-го комета размером с Ирландию врежется в Землю, как огромная пуля и, очевидно, уничтожит все живое. Тогда они, – Майло, позволь закончить, – собрали конференцию, чтобы разработать план действий, и решили следующее: собрать нужных ученых и механиков и построить космические корабли, чтобы вывезти человечество с Земли. Один полетит на Венеру, другой – на орбиту Земли, третий на Марс и четвертый к лунам Юпитера. Корабли будут служить жилищем и нести материалы для строительства нового жилья.

Майло крепко сцепил пальцы, чтобы унять дрожь в руках. За его спиной Ким судорожно вздохнула.

– Чтобы все получилось, – продолжал Алдрин, – нужно уложиться с научной и конструкторской работой целого столетия всего в пять лет. И, пока вы не обрушили на меня миллиард вопросов, попробую их предвосхитить. Первый: сколько людей удастся забрать? Ответ: немного. Каждый ковчег возьмет около шести тысяч. Второй: что скажут остальным жителям планеты? Ответ: ничего, пока это возможно – иначе нас просто разорвут. Третий: почему вы здесь? Потому что я здесь, и мне полагается несколько сотрудников. Почему я здесь? Для того чтобы все прошло без сбоев, необходимо действовать максимально просто. Я здесь, чтобы устроить все…

– Элегантно, – предложил Майло. И его вырвало на пол.

– Именно, – сказал Алдрин. – О, черт. Я вызову уборщика. Не переживай. Меня тоже вырвало.

Они переместились в холл, где в ожидании уборщика продолжили разговор. Держась за руки, Ким и Майло задавали вопросы, которые Алдрин предвидел, но еще не озвучил.

Он терпеливо выслушивал.

– Нет, – отвечал он. – Вам не гарантировано место на борту кораблей. В первую очередь позаботятся о руководстве. Да, я в их числе. Нет, Ким, как ни жаль, для детей не делают исключений. Ближе к дате запуска будут отобраны квалифицированные работники, когда мы определимся со всеми потребностями. Оставшиеся места разыграют в лотерее.

Ким сверлила взглядом пол.

– Если для Либби не будет места, – медленно проговорила она, – я ни черта не сделаю, чтобы тебе помочь.

– Как и я, – неожиданно для себя подхватил Майло.

Алдрин покачал головой.

– Ребята, не я здесь решаю. Вам придется это усвоить. То, что я главный разработчик, не дает мне право вмешиваться в установленный порядок.

– Кто решает? – спросил Майло.

– Деньги, – выплюнула Ким. – Кто же еще? В подобных вопросах все решают пять-шесть мировых банков.

– Это миф, – сказал Майло.

– Нет, она права, – возразил Алдрин. – Деньги ведут себя сообразно всему остальному. Формируют системы по пути наименьшего сопротивления и собираются вместе. Подобные места скопления, банки, единственные способны провернуть то, что мы задумали.

– В таком случае, – сказал Майло, – если мы откажемся работать, нас пристрелят?

Глаза Алдрина потемнели.

– Не знаю. Просто не создавайте проблем. Пусть все идет, а вы присматривайтесь. И станем надеяться на лучшее.

Появился уборщик с тележкой и, кивнув, скрылся в офисе.

– Мы в совершенно новой реальности, – сказал Алдрин, положив руку каждому на плечо. – Пусть ваш мозг пообвыкнет. Я устроил вам общие апартаменты. Отдохните. Поешьте. Одежду вам принесут.

– Общие? – спросила Ким. – Как ты узнал? Мы же только…

– Боже, ребята, – рассмеялся Алдрин. – Знали все, кроме вас. Теперь катитесь.

Дверь в офис захлопнулась. С противоположного конца холла вприпрыжку бежали Либби и ее сиделка.

Я знала, – сказала Ким, уткнувшись в плечо Майло.

* * *

За пределами центральной Айовы мир рассыпался на части.

Грязная бомба превратила Сиэтл в город-призрак. Фармакологическая индустрия вышла на предел возможностей и обрушилась. Повсюду нуждающиеся в лекарствах люди болели и умирали.

Майло стало негде получать препараты от астмы. Теперь он старался сам подавлять приступы. Лагерь подготовки космических ковчегов разросся в небольшой город. Город, о котором никто не знал, с закрытым для полетов небом.

В громадных корпусах конструировали сами корабли, и там были владения Алдрина. Был предпринят недельный мозговой штурм, где прототипами служили живые организмы. Системы кораблей должны были дышать подобно легким, циркулировать наподобие крови, слышать, видеть и думать, точно мозг.

В других зданиях обучали людей – целыми общинами! – жить и работать в космосе. Прежде всего, было решено, что чем меньше социальных условностей, тем счастливее люди. Задача воспроизводства новой человеческой расы делает традиционные браки непрактичными. Так что на борту кораблей социальный уклад предполагался весьма «свободным».

Эксперименты и их последствия существенно влияли на жизнь в самом лагере, который сделался подобием самой что ни на есть элитарной партийной школы.

В отведенных им апартаментах Майло и Ким жили, как и большинство других семей. Заводили друзей. Отмечали праздники. А днем Либби отправлялась в сад, пока Майло и Ким работали в конструкторском корпусе.

Получая приглашения на вечеринки, они, как правило, ходили. Предложение присоединиться к когортам Свободной Любви они вежливо отклонили. Майло и Ким решили оставаться моногамными. Жизнь была не такой плохой, если не думать о том, что мир снаружи обречен, а ты, вероятно, обречен вместе с ним.

Майло приходилось бороться с депрессией. Не такой сокрушительной, когда становишься практически парализованным, но с ощущением постоянной тоски, будто поднявшейся из глубин веков.

Он стал снова слышать голоса. Собранные, наверное, из всех прожитых на Земле эпох. И вот истории наступал конец. Плохой и жестокий.

Там был художник фовист, боявшийся смерти Земли больше, чем собственной смерти от пневмонии. И богобоязненная девочка-крестьянка, что жила тысячу лет назад и не тревожилась о собственной кончине, лишь бы мир, как творение Божье, сохранился. Но теперь сам мир готов был рухнуть. Голоса, как правило, молчали. Это и добивало Майло – тишина. Восемь тысячелетий безмолвных голосов в голове, проглядывающих сквозь его глаза.

– Что с тобой? – спросила его Ким однажды ночью, застав за мечтаниями возле единственного окна их жилища.

– Слышу голоса, – признался он напрямик. – То и дело.

– Еще бы, – сказала она, взяв его за руку. – Ты говоришь о них во сне.

* * *

Прошел год. Внутри периметра понемногу стали обретать форму космические корабли. Поначалу они походили на утыканные кранами клетки размерами с городской квартал, где, как муравьи, кишели рабочие. Клеток было четыре. Экспериментальный корабль, названный «Зазеркалье», первым должен был отправиться в невиданное плавание по солнечной системе, тогда как остальные – «Авалон», «Атлантис» и «Саммерлэнд» – должны были стартовать прямо перед падением кометы.

Во внешнем мире экономика испарилась.

– Дело там стремительно идет к концу, – отметил Алдрин. – Удивительно, ведь все это можно было предвидеть. Последние шестьдесят лет мы только и наблюдали, как наши лидеры мчат нас напрямик к кирпичной стене, даже не пытаясь свернуть.

Они сидели в компьютерной лаборатории, откуда уже практически не отлучались. Гигантские химические легкие корабля пока что сбоили, и все свое время Майло и Ким тратили на создание компьютерной модели, которая, как божился Алдрин, искоренит проблему. Удачу полагалось отметить.

Теперь в конструкторских корпусах то и дело праздновали, ведь прорывы случались едва ли не каждый день. Практически шел дождь из Нобелевских премий, но об этом никто не задумывался. Просто не было времени.

Компьютерная модель заработала идеально. Овощи, растущие в вентиляционных тоннелях, воспроизводились даже слишком быстро. Им уже не хватало места. Вероятно, часть их можно было бы перенести в охладительные камеры, где образуется конденсат.

Они праздновали. Новость об их достижении совпала с успехом команды, открывшей способ защиты от радиации при помощи картона и орехового масла. Через какое-то время, устав от переполненных баров, Майло, Ким и Алдрин перебрались на открытое место вдали от корпусов, на траву под океаном огненно-ледяных звезд.

Развели переносной костерок, разложили зефир, открыли вино и устроились посреди айовской ночи.

Потом Алдрин сказал:

– Скучаю по жене.

Что?

– Не знали, что я был женат? – переспросил он. – Давно это было. Она внезапно умерла.

– Я знала, – сказала Ким, пожав ему предплечье.

– Я не о том, что хотел бы теперь ее вернуть, учитывая, как обстоят дела. Всего лишь хотел заметить, как нелегко подчас тянуть такой проект в одиночестве. Мы ведь социальный вид, верно? Цепочка не должна прерываться. Мы ведь не хомячки. Те живут обособленно. Знаете, они даже не любят других хомячков. А мы скорее волки. Когда волки после долгой разлуки собираются вместе, они скачут, лижут друг друга и беснуются. Это называют «Ликованием Волков».

В огне что-то треснуло, рассыпав искры.

– Трудное время для одинокого волка, – заключил Алдрин.

Он положил руку Ким на колено.

Ого, подумал Майло. Это что за дела?

Ким обомлела.

– Похоже, мне вина достаточно, – сказала она, поднимаясь.

Рука соскользнула с колена, и Алдрин уставился в огонь.

– Нам всем, похоже, достаточно, – сказал Майло. Он взял свою куртку и накинул платок на плечи Ким.

– Я еще посижу, – сказал Алдрин, и они распрощались.

Пройдя ярдов триста, они услышали долгий хриплый вой.

– Пьяный ублюдок, – проворчал Майло.

Ким взяла его за руку.

– Будь с ним любезнее.

«Любезнее?» Майло обдумал значение слова.

Его депрессия уже обратилась в неприкрытую досаду. Совместная работа над созданием корабля, подобного живому организму, казалась такой увлекательной. И тут величайший человек оказался чересчур человечным. Настолько, что практически потерял рассудок. Проклятье. Можно было догадаться, что все окажется сложно, подумал Майло.

Разрешать проблемы всегда сложно, шепнул в его голове египетский математик. Оттого они и проблемы.

На вечер первого розыгрыша был приготовлен любимый ужин Либби – макбургер с дополнительной порцией сыра и с ломтиками жареных сосисок, а потом был семейный просмотр ее любимого фильма – «Чихуахуа из Беверли-Хиллз 47». Когда малышка заснула, они едва не растерзали друг друга на узенькой кушетке.

Взаимное послание было очевидным: мы семья, и мы любим друг друга. Они не попали в число выигравших.

– Либби, Либби, Либби, – услышал он за полночь шепот Ким от компьютера, где на экране мигали последние счастливые номера. – Хотя бы Либби, Либби, Либби, Либби – как заклинание, растерявшее магическую силу.

Очертания «Зазеркалья» полностью оформились, и со стороны можно было подумать, что на равнине возвели собор. Корабль застыл среди холмов как сверкающий чешуей мираж.

Смотреть за стартом было все равно что наблюдать огненного кита.

Воздух и земля задрожали, и, поначалу медленно, кит стал подниматься, все еще в волнах зелени от холмов и кукурузы, и теперь казалось, будто сама Земля возносится над своим отражением. Полыхнули громадные купола двигателей, и корабль пересек небосвод подобно второму солнцу.

Ветер пронесся над холмами, разметывая обрезки свежескошенной травы, волосы, лабораторные халаты, и все оставшиеся триста тысяч девяносто два человека прищурились, наблюдая, как корабль превращается в сверкающую точку и исчезает. Потом все вернулись к работе, но отсчет возобновился немного быстрее.

В конце концов какие-то астрономы-любители в Мехико обнаружили комету. Ей дали название Комета Мария. И люди за периметром в разных частях света начали складывать два и два.

– Может, потому-то исчезли все те ученые, – сказали они.

Часть сотрудников комплекса отрядили для дезинформации в интернете. Разнеслись слухи, что где-то в Андах, на территории Перу, есть место, куда закрыт доступ и с земли, и с воздуха. На нечетких снимках со спутника можно было различить палаточный город для десятков тысяч людей и несколько гигантских космических кораблей.

Люди хлынули в Южную Америку, штурмуя Анды в надежде на спасение. Но возникли серьезные препятствия. Роскошь пассажирских перелетов канула вместе с рухнувшей экономикой. Отправляться в дорогостоящее плавание было рискованно – морские пути держали под контролем пираты. Мировой порядок потерпел крах.

Но в Айове им пока ничто не угрожало. Прошло несколько месяцев. Сооружение кораблей почти завершилось. Все системы прошли испытания, корабли дышали, их сердца бились, мозги похрустывали, двигатели гудели.

Работа в комплексе кипела. Люди вкалывали с неистовой самоотдачей, надирались в барах и столь же неистово занимались любовью. Считали часы и не сводили глаз с небес, ожидая повторного появления «Зазеркалья» и последующего за ним исхода.

Впервые многие сотрудники начали осознавать, что их жизни, вероятно, скоро оборвутся. Некоторые по ночам перебирались через изгородь. Кто-то хотел повидать семью или друзей, прежде чем мир погибнет. Другие рассчитывали выжить, и, чтобы подготовиться, им требовалось время.

Майло и Ким это не обсуждали. Ким отказалась. Внешне она свято верила в силу провидения, которое позволит уцелеть хотя бы ее ребенку. Внутри же, как видел Майло, она разрывалась на части. Они не зависали в барах, а просто пили. На какое-то время разговоры подменили занятия любовью. Но и занятия любовью постепенно чахли и прекратились едва не с показным сожалением. А там Либби стала ночевать в их постели, посередке.

Конец мира уже наступил, думал Майло. Об этом можно было судить по лицам людей, тревожным и растерянным, будто силившимся понять, кто же их укусил. Сворачивая за угол, можно было наткнуться на плачущих, которые закрывались и спешили прочь.

Майло не плакал. Только приступы астмы усилились настолько, что буквально валили с ног. Но он не подавал виду.

Внутри, в голове ли, в душе ли, звенели участливые голоса, стараясь помочь. Рыбак с Кракатау, узревший конец мира от взрыва вулкана, что был слышен повсюду. Восьмилетняя девочка, глядевшая, как мор подступает к деревне, забирает всю ее семью и колючими лапками заползает ей в горло. Банкир, который поставил на карту слишком много и сиганул с крыши Хлебной Биржи.

Конец мира уже случался, говорили они. Отчего же полагать, что это не может случиться снова? И, как ни странно, Майло это приободряло. Большинство народов погрузились в хаос и бесчинства. Интернет мигнул, захлебнулся и умер. Войдя однажды утром в лабораторию, Майло застал Ким и Алдрина в разгар ссоры. Лица их были пунцовыми, и, едва заметив его, они отвернулись друг от друга.

– Что я пропустил? – спросил Майло.

– Ничего особен… – начал Алдрин.

Что я пропустил? – рявкнул Майло, пинком отшвыривая ближайший стул. – Кто-то из вас, просто из учтивости, может не обращаться со мной, как с идиотом?

– Он, – дрожащим голосом сказала Ким, указывая на Алдрина, – говорит, что найдет нам место на «Саммерлэнде», если мы…

Она не смогла закончить.

– Мы что? – спросил Майло.

– Примите меня в семью, – сказал Алдрин. Сложив руки за спиной, он пытался сохранять достоинство.

– Примем в семью? – переспросил Майло, подступая ближе. – Иными словами: позволь трахнуть твою жену?

(Вот, прорезался египетский математик, очередной вариант конца мира.)

– Ну, не так примитивно и вульгарно, – сказал Алдрин.

Они стояли нос к носу. Ким попыталась втиснуться между ними. Ей не случалось прежде видеть, чтобы Майло кого-то ударил, но сейчас, без сомнения, собирался. И в последствиях можно было не сомневаться. Буйных в комплексе не терпели.

В мятежном рассудке Майло творилась дикая сумятица. Неведомый внутренний голос вопил, как если бы тысячи предшествующих жизней хотели предостеречь его. Под натиском гнева душа стремилась сохранить мудрость.

Тысячи голосов убеждали Майло не спешить с выражением эмоций.

В итоге Майло заговорил:

– Мы любим тебя, Уэйн. И с близящейся катастрофой в твоем предложении есть определенный смысл. Но вот в чем проблема. Отчего бы тогда не высказать это… предложение нам обоим? И как быть с фактом, что ты, как видно, надеешься использовать Либби и свое влияние, чтобы затащить Ким в постель? Это непохоже на тебя. На Уэйна Алдрина, которого я знал. Так что ответь на мои вопросы, чтобы мне решить, дать ли тебе в зубы.

Алдрин кивнул.

– Спасибо, что спросил. На свой лад, ты был терпелив. И ответ на этот важнейший вопрос такой: я остался прежним. И не пытаюсь принудить вас совершить низость или взять Либби в заложники.

– Тогда что все это значит? – спросила Ким.

– Объявлено изменение, – сказал Алдрин. – Только для отобранных заранее руководителей групп. По какой-то причине решено расширить привилегии для членов их семей. Полагаю, ситуация в последнее время осложнилась, и для уверенности в сплоченной работе руководителям бросили кость.

Майло почувствовал приступ удушья.

– Дальше, – просипел он.

– Собственно, все. Я не пытаюсь затащить твою жену в постель. Лишь забрать твою семью на корабль.

Майло мог поклясться, что читает в голове Ким. Всего одна мысль: Либби, Либби, Либби, Либби, Либби…

Боже, он не готов на это пойти.

Но, черт возьми, это его семья.

Он взглянул на Ким.

– Мы согласны?

Из глаз Ким ручьем текли слезы.

– Да, – сказала она.

И все попятились, очень-очень неуверенно, к своим столам и до обеда даже не взглянули друг на друга, а там все втроем отправились в здание администрации к нотариусу и зарегистрировали брак в регистрационном автомате.

Комета появилась на ночном небосводе.

– Какая красивая, – говорили люди. По ночам они усеивали холмы вокруг кораблей. Каждую ночь, на расстеленных одеялах, словно дожидаясь фейерверка. По двое или группами, иногда целыми командами.

Майло, Ким и Либби перебрались в апартаменты Алдрина. Более просторные, лучше обставленные.

– У него посудомойка! – прокричала Либби, которая явно чувствовала, что назревают серьезные перемены в семье.

Ночи Майло и Ким проводили в спальне Алдрина, который великодушно перебрался на диван в гостиной. Им пришлось преодолевать странную эволюцию: поначалу желание заниматься любовью в постели Алдрина возникало не чаще, чем последнее время в их собственной спальне. Потом на них что-то нашло, и они занимались любовью три ночи подряд. А дальше как обрубило. Ким даже вздрагивала, когда Майло к ней прикасался.

– В чем дело? – шептал Майло. – Боишься, услышит твой муж?

– В чем дело? – спросила Ким, когда Майло впервые не притронулся к ней. – Боишься, твой муж услышит?

Либби проводила время за игрой с посудомойкой, катая туда-обратно маленькую тележку. Алдрина она воспринимала как большую дружелюбную собаку, у которой они поселились.

Никто не объяснял ей положение вещей, просто из малодушия. Вторая лотерея состоялась в девять утра, в день, когда администрация сообщила об установлении контакта с возвращающимся «Зазеркальем».

Все было в норме. Корабль летел серебряной ласточкой. Специальный розыгрыш для членов семей сулил восьмидесятипроцентный шанс. К вечеру Либби получила свое место. Ким рыдала в ванной – не всхлипывая, а ослиным ревом.

– Для чего понадобилось прятаться в ванной? – спросил Алдрин, и оба мужа впервые рассмеялись вместе.

К девяти вечера подтвердили место для Ким. Все выпили по бокалу вина. Даже Либби. К полуночи списки были составлены. Майло там не оказалось. Никто не знал, что сказать, и они промолчали.

Глубокой ночью Майло ушел. Он решил поступить так еще несколько недель назад, если результат лотереи будет не в его пользу.

Купив спальный мешок, палатку и набор средств первой необходимости в кооперативном автомате, он покинул общежитие и разбил маленький лагерь на холмах. Он не был одинок. На склонах холмов виднелись пятна спальников среди темной травы. Там и тут костры, точно красные звезды. Те, кто остался за чертой. И хочет удалиться от серебряных кораблей будущего.

Влиться в ряды обреченных оказалось для Майло непросто. Ощущение пустоты и ужаса было таким, точно ему разрезали живот. Приступы астмы были настолько сильными, что он отключился, но и во сне Майло казалось, что его душат.

* * *

Себя они называли Люди Земли. Утром некоторые вставали и отправлялись на работу. Остальные исчезали среди кукурузных полей. Майло не стал возвращаться в лабораторию. Там все было кончено. Ушедшие Люди Земли покинули тысячи рабочих мест, где по-прежнему нуждались в исполнителях.

Места заняли оставшиеся. Это было немногое, что сохранилось от некогда наполненной обеспеченной жизни. Все, чему до сих пор отводили годы, было отброшено в сторону. Мечты и планы. Боязнь старости. Желания. Теперь лишь механический труд и, быть может, воспоминания вперемешку с беспорядочным сексом. Голоса внутри Майло стихли, почти умолкли.

Он пошел в заправщики, следить за температурой чудесных химических соединений. Работать приходилось в скафандре, среди клубов криогенного пара.

И старался ни о чем не думать.

Когда Ким нашла его, он был занят на заправке «Авалона». Крошечный технический лифт привез ее в обеденный перерыв. Со старомодным контейнером для еды и чепуховым сэндвичем.

Он сидел на заправочной колонне, свесив ноги в пустоту. И краем глаза заметил знакомые лабораторные туфли. Почувствовал, как она смотрит на него.

– Что ты делаешь? – спросила она. – Зачем так уходить?

Он встал.

– Ты знаешь, зачем.

– У нас еще три дня! – с криком она ударила его в грудь. – Хоть что-то!

Майло качнул головой.

– Постарайтесь стать семьей, вы трое, настоящей, пока вас навсегда не унесло в неизвестность. Тебе нужно время, и я даю тебе его.

Она стиснула себя обеими руками. Крепко зажмурилась, но без слез. Он притянул и крепко прижал ее. Рука ее попыталась пролезть под скафандр.

– Нет, – шепнул Майло. – Ступай к нему. И станьте одним целым.

Новый удар в грудь, куда слабее. Они раскачивались, уткнувшись лбами.

– Либби? – спросил он.

– Думали ей сказать. Нужно было рассказать ей все, как есть, но остается всего два дня. А пришлось бы объяснять про тебя и… ну, чего же ты хочешь? Старались ее успокоить. О чем говорить. Она любит тебя. Я тебя люблю.

Майло кивнул. Поцеловал ее в лоб.

Минутой позже случилось неизбежное. Она села в лифт и уехала.

Закончив работу, Майло задержался у подножия холмов и взглянул на комплекс.

На траве, с носами, приподнятыми навстречу ласковому ветру, застыли в ожидании корабли, отражая зелень и голубое небо. Он обернулся к изгороди за спиной, проследил взглядом уходящую в холмы серую ленту. Будет от нее прок, если они придут? Ведь они придут, увидев улетающие корабли. Прятаться уже не нужно. Они увидят и рано или поздно придут.

Труд Людей Земли был завершен. На третье утро они помогли с погрузкой. Герметизировали громадные люки, подготовили двигатели первой ступени. Отбежали подальше на холмы. И это случилось.

Корабли загрохотали, содрогнулась земля, и затрепетал воздух, докатились ударные волны. В ослепительной вспышке «Авалон» поднялся, превращаясь в раскаленную до зеркального блеска звезду. Следом «Атлантис».

Наконец, как последний луч солнца, «Саммерлэнд». Он стал для них приговором, потому что, когда он исчез, слишком быстро, все было кончено. Великая миссия была исполнена, и все они, толпа мертвых людей, смотрели друг на друга, больше не зная, чем заняться.

Они разводили костры, как на Хэллоуин. Целые пляжи и арены костров. Кто-то принялся возводить пирамиды и башни, задействовав уцелевшие корабельные краны. У них осталось довольно инженеров и архитекторов, чтобы к концу недели чудесные конструкции, забрызганные ракетным топливом, протянулись на мили вокруг.

Ночью, измотанные, они спали.

И кто знает, что делалось теперь в других уголках Земли?

Майло был занят сооружением гигантского деревянного человека. С огромным деревянным ртом, причиндалами и всем прочим.

Утром последнего дня люди пришли к изгороди.

Сначала стояли по ту сторону, вцепившись в сетку, напоминая окруживших тюрьму заключенных. Потом стали перелезать или пробираться сквозь проделанные в изгороди бреши. Часть из них были в ярости, но, увидев костры, пирамиды, башни и огромного деревянного человека, поостыли. Что бы ни случилось здесь, уже не имело значения. Осталось лишь скопище обреченных людей, таких же, как они.

Ночью они развели костры. Весь ландшафт преобразился в ревущее огненное подобие дня, глумление над запуском кораблей. Где-то они сейчас? Висят на орбите? Смотрят ли?

Ночь огласили языческие крики. Повсюду мелькали тени, скакали, сбивались в группы. Кто-то пел. Другие молчали. Голоса внутри Майло тоже смолкли, насовсем. Любой из них пережил собственную смерть. К чему переживать чужую?

Незадолго до полной темноты на небе появилась комета. Отличная от прежней. Ужасная. Какая-то женщина пробежала мимо с криками:

– Терри? Терри!

Вот как настает конец света? – подумал Майло. Вокруг носятся люди, вопя «Терри!»

Комета сделалась нестерпимо яркой и стала быстро приближаться. Неимоверный скрежет разорвал небосвод. Кучка голых мужчин и женщин, пьяных, с безумными глазами, обступили его.

– Пляши с нами! – верещали они, хватая. Майло вырвался, оскалившись, точно пес.

Грохот миллионов ракет. Земля разверзлась, и воздух воспламенился.

– Терри!!! – выкрикнул кто-то.

Обрушилась тьма. И все исчезло.