Когда отправляемся
Когда я очнулась и открыла глаза, кругом было много раненых. Она сидели, стояли, лежали на носилках.
Между ними сновали быстро-быстро сестры милосердия в белых платках и косынках, как у монахинь, и в белых фартуках с красным крестом на груди.
Я никак не могла понять, как я здесь очутилась. Что произошло до этого? Все стерлось из памяти.
Была открытая местность. Видимо, уже осень, или начало зимы. Но совсем не холодно.
Толпы раненых собирались у поезда, тоже с красными крестами на вагонах.
То ли он прибыл, то ли готовился к отправке поезд. А раненых все подвозили, всё подтягивались санитарные повозки (гужевой транспорт). Напротив, как-то вдалеке, виднелось старинное здание станции.
Но одно я поняла, что это было серьезно. Фронт был близко. У всех были спокойные серьезные лица.
Никто не суетился, не толкался. Жизнь текла сама собой. С какой-то покорной обреченностью.
Голова еще гудела, и руку саднило, виднелась запекшаяся кровь на рукаве.
Когда я увидела вдалеке Троумеля все в том же цилиндре, вдруг все встало на свои места. И взрывы, и прогулка по Невскому проспекту, и падение. И все из-за него, я отвернулась, не хотела смотреть в его сторону.
«За что мне все эти испытания»?
Я встала, сразу зашуршали пожухлые, пряные листья под ногами.
– Куда вы? – За спиной послышался предупреждающий голос Троумеля.
– Я просто пройдусь… – сказала я, не оборачиваясь.
– Вы же видите, что здесь происходит?
– Вы, кажется, чересчур усердно опекаете меня? Но это всего лишь игра?
– Вам виднее. Но на мне ответственность… – И он отошел куда-то в сторону.
«Вот и хорошо, – подумала я, – устала уже от его нудных нравоучений».
Пошла вдоль поезда. Рабочие сцепщики в промасленных робах проверяли вагоны, подгоняли буфера. Пахло мазутом, пар плевал в лицо. Меня догнал чей-то голос.
– Вас где-то зацепило. Я вас перевяжу. Простая царапина.
Я обернулась. Увидела очень интересного мужчину. В белом халате с красным крестом на рукаве.
– Как вы попали сюда? – Его узкие губы расплылись в улыбке.
Очень приятное лицо, располагает. Светлая шевелюра спадает на лоб.
– Сама не знаю. – Ответила я, тоже в ответ улыбнувшись. – А вы давно здесь?
– Почти с начала войны. Здесь в Минской губернии меня все зовут Ян.
– А меня Мелания.
– Транспортируем раненых в Москву и обратно.
У него были точно такие же серо-зеленые глаза как у меня. И светлые волосы. Я вскользь рассматривала его, пока он перевязывал мне руку.
– Вы где-то учились здесь?
– Окончил пока только фельдшерские курсы. Но, надеюсь, что все впереди.
У нас не хватает людей. Раненые все прибывают. Особенно химические, после атаки. Может, слышали?
– Слышала. Но я не оканчивала медицинских курсов.
– К нам идут без образования. Вот, певец один и актер есть санитарами.
– Я с радостью.
– Тогда идите к вагону № 5, там вам выдадут все необходимое. Ваша рука скоро заживет.
– Спасибо. Благодарю вас, Ян.
Лишь только Ян отошел, и я хотела идти к пятому вагону, дорогу мне перегородил Троумель.
– Это невозможно.
– Послушайте, Троумель, он просит меня остаться. Просит помочь.
– Я не могу вас отпустить. Я отвечаю за вас. Мы должны вернуться.
– Он сказал: им не хватает людей.
– Не переживайте. Только что, к вагону № 5 прошли две гимназистки или курсистки. Понимаете, это все надолго.
– Пустите меня.
– Это ваш дед.
– Мой дед? – Я посмотрела в ту сторону, куда ушел Ян.
– Сердцеед, любимец женщин, к тому же врач. Видите, он помогает раненым.
– Скажите, они действительно реальны?
– Реальнее некуда. – Троумель отступил и направился куда-то в сторону, поигрывая тросточкой.
Тут на дорогу в клубах пыли выкатил автомобиль. Из него выпорхнула некая дама в длинном атласном платье и огромной шляпе. И направилась в сторону Яна.
– Дзень добры, пан Янек. Я вам привезла двух раненых из госпиталя.
– День добры, пани Милена.
– Позволит ли пан выступить мне перед солдатами? – Она обвела взглядом всю толпу у поезда.
Она была в безумно красивом туалете. Вся в черном, замедленная томная речь делала ее еще прекраснее.
– Вы ошибаетесь, пани Милена, у меня нет таких полномочий. Не у меня надо спрашивать разрешения, а у начальника поезда. Я очень сожалею. Может быть, в другой раз.
– Другого раза, возможно не будет. Не хватит одной жизни.
– Я буду сожалеть.
– Но тогда, чтобы не взять меня хоть санитаркой?
– Надо беречь ваш талант, пани Милена. Ваш неповторимый голос.
– Но-но-но, я понимаю ваши шутки, пан Янек. Ну что ж, до видзенья,
– До видценья.
Он, кажется, поцеловал ее пальцы. Она все смотрела на него смеющимися глазами.
– До зобаченья. – Она сделала небольшой поклон головой, шляпа закрыла ее глаза. Потом медленно пошла обратно.
– Кто это? – спросила я у Троумеля, стоящего рядом, пока она садилась в свой автомобиль.
– Звезда кабаре и кафешантана. Местная знаменитость. Антрепренеры платили за нее бешеные деньги. Из-за нее даже стрелялись.
Она села в свой ретро-автомобиль рядом с шофером и укатила. Как героиня из немого кино. Мечта чьих-то грез.
– Оставайтесь, Маня, оставайтесь, – крикнул мне Ян на бегу.
– Она не останется. – Возразил в ответ сердито Троумель.
– О, какой у вас сердитый папаша, – Ян легко вскочил на подножку, помахал рукой и скрылся в вагоне.
Я побежала к старшей сестре в пятый вагон. Старшая была почтенная мать семейства уже седая.
Она разрешила мне ехать. Выдала сестринскую одежду.
Я даже вскрикнула, когда я переодевалась, на пороге появился Троумель.
– Вам нельзя ехать.
– Что вы такое говорите, Троумель. Отвернитесь. Я еду в Москву.
– Вас там не может быть.
– Почему же?
– Потому что в 1914 году вас там не было.
Конец ознакомительного фрагмента.