Вы здесь

БлудниZа. Роман-пазл. Мама, папа, я (Татьяна Сальвони)

Мама, папа, я

Опять слезы… Не пойму, откуда эти слезы? Что-то я расклеилась, сорри. Душа слезами омывается, говоришь? Ну-ну! Фр-рр!

Мама? А при чем здесь моя мама? С какой стати, Юля, тебе знать про мою маму, это же не имеет никакого отношения ко мне!

– Все нездоровые сценарии в жизни любого из нас начинаются с фигуры матери. Мать – первый человек, которого мы видим в жизни и с кем строим свои первые отношения, она закладывает основу… – психолог Юля говорила ровно, как диктор в передаче про животных. Так вот как выглядит прием у психолога – тебе читают лекции. Мы сейчас уснем, а-а-а… Упс, зевнули. Простите великодушно. Так что там на повестке дня? Фигура матери, угу. Ха-ха три раза.

– У меня на этой фигуре, как ты выражаешься, все закончилось. Ну не знаю. А что про нее рассказывать, обычная мама, как у всех. Претензий давно нет. В детстве, может, и были. А сейчас какие могут быть претензии? Детство давно кончилось. Просто ко мне судьба была намного менее справедлива, чем к остальным. Моя правда жизни сурова. Матери на меня всегда было плевать, она – дура сердобольная к кому угодно, кроме собственной дочери. Ей до меня дело было, только когда болела. И то все по знахаркам каким-то таскала. Бабкам и в порчу больше верила, чем во врачей и в медицину. Ну та еще семейка, да.

Отец? А что отец? Вечный мечтатель, бабник и нахлебник. Не повезло мне, как некоторым, родиться в счастливой, спокойной и обеспеченной семье. Что я имею в виду, когда говорю так? Ну, наверное, в семье, где тебя есть кому обнять, где тебя выслушают, ну где просто все нормальные и адекватные.

– А вас не обнимали?

– Почему же не обнимали? Иногда обнимали. Только все детство, что помню, ор стоял. Ни мать, ни отец не могли спокойным голосом разговаривать. Друг на друга – криком, на меня криком. Такая у меня, знаешь, крикливая семья была.

– Люди кричат от глубокой внутренней боли…

– Какие же вы, психологи, добренькие. А мне что ли не больно было? Я, ребенок, должна была думать о том, что им больно? Да ну их нафиг! Вот я же могу сдерживаться, я вообще стараюсь всегда молчать, не то, что кричать. И говорю как можно тише, тогда лишь есть вероятность, что тебя все-таки решат выслушать.

– Поэтому сейчас вы говорите так громко, что вас слышно в другом крыле?

Ой, юмористка что ли.

– Ну подумаешь, ни слова больше тебе не скажу! Стоило лишь открыться…

– Извините, не обижайтесь, можете говорить как угодно громко, в это время здесь никого нет. Расскажите о ваших родителях, как они встретились, поженились?

– Как, как, да ничего особенного. Мать мечтала стать художницей, а дед ей крылья обломал. Сказал, что художествами всегда успеет заняться, а на земле нужно стоять двумя ногами и послал учиться в машиностроительный. Виноват же был почему-то мой отец. Они познакомились, когда ее по распределению послали работать на завод в Москву. При знакомстве он соврал ей, что художник, она и влюбилась. Думала, что он ей поможет выбиться в артистические эти ее элитные круги. Не знаю, что она в них находит, в этих бородатых маргиналах? Только сидят в каких-то подвалах, пьют и разглагольствуют целыми днями! Непризнанные гении, разгильдяи. Все мечтают в историю искусства войти, прославиться и разбогатеть каким-то чудом в одно прекрасное мгновение. Ну вот папаша мой такой. Все что-то выкруживал, какой-то скоростной супербизнес придумывал. То книгу писать хотел, не пошло. То мазню какую-то рисовал, но обмануть никого не удалось. Лишь раз делом занимался – ларек с кассетами открыл. В это время только и зарабатывал, но недолго. А-а, ну еще на Север ездил однажды, тоже хорошо заработал, но ему не понравилось. Он видишь ли, слишком великий для такой тяжелой работы. Нет, он конечно, пахал всю жизнь, но за копейки. Брался за любой труд, кушать-то надо. Хотя вообще все мать на себе тащила, у нее на заводе карьера шла медленно в гору, зарплата стабильная. И квартиру нам ее завод дал. Двухкомнатную в новостройке, но и это было лучше, чем в общаге, в коммуналке с вонючими бабками. Вообще, не знаю, как они друг друга выдержали столько лет. Скандалили все время. Однажды, когда мне было 16, тетя, папина сестра, стала выговаривать мне, что я плохо подметаю пол, ляпнула: «Будешь так подметать, замуж никто не возьмет!» Я резко ей ответила: «Не хочу ни в какой замуж, я семейной жизнью по горло сыта!»

И веник бросила, для пущего эффекта. Тетка остолбенела и пролепетала:

– Ишь, поколение молодое, дерзкое… Все девушки хотят замуж, это нормально…

– Ну тогда я ненормальная!

До сих пор смешно, когда вспоминаю ее лицо. Наверное, я все же хотела замуж, как и все девочки. Точно не помню.

Да, у меня был парень, Лешка. Его я помню, еще бы не помнить. У него-то с родителями хорошо было. Папа – преподаватель, мать – доцент, интеллигенция, хотя тоже получали гроши. Но его вежливые манеры сводили с ума мою маму. Наверное, хороший парень был. Единственное светлое пятно в моей половой биографии, хи-хи. Мы ходили за ручку, за одной партой сидели. Как-то он пришел в гости в строгом сером костюме, натянутый, как струна. Сел на диван и говорит дрогнувшим голосом: «Настя! Я понял, наши отношения должны стать серьезными. Хочу, чтобы ты знала. Ты моя будущая жена!» Достал картонную коробочку с колечком: «Вот, мы должны обручиться, прими это в знак моей любви».

Прелесть! Просто прелесть, согласись?! Мы с ним пришли на кухню, мама стала спрашивать, как у него дела, не боится ли он выпускных экзаменов. А мы, юные заговорщики, переглядывались, держали под столом друг друга за руку. Я крутила на пальце маленькое дешевое колечко из красного турецкого золота и в тот момент это было самое дорогое кольцо на земле. В окне висел желтый зимний фонарь на фоне розового неба и игриво подмигивал нам. Наверное, там контакт отходил, но мне-то казалось, что он подмигивает. Р-романтика!

Знаешь, аспиранточка, я тебе так скажу. Юность – это когда ты чистый белый лист, только начинаешь рисовать свою картину жизни, и тебе кажется, что все можешь. Ведешь уверенной рукой первые тонкие линии и уже воображаешь себя всемогущим. Воображаешь, будто все знаешь, все умеешь, уверена: рисовать жизнь – это просто и легко. Ты уже предвкушаешь, какую восхитительную картину создашь. Пока не окажется, что позади все это время стоял и подхихикивал над тобой сумасшедший мастер. В какой-то момент он возьмет кисти, отредактирует все твои замыслы совсем в другое полотно.