Блокпост-47Д. Часть первая. Служба нарядов (А. Н. Ефремов (Брэм))

Пролог

Летное поле якутского аэродрома празднично украшали живописно раскиданные пустые бутылки из-под пива и водки. Щедрое весеннее солнышко, отражаясь в них, как-то по-особенному поднимало настроение бойцов-милиционеров, выезжающих в очередную командировку в Северо-Кавказский регион.

Провожающие бойцов жены радовались, любовницы плакали; командиры сводных отрядов деловито и значительно вели умные беседы с высоким начальством.

Под рев разогревающихся двигателей ВТC1 ведомственный духовой оркестр неслышно играл какой-то, судя по энергичным взмахам дирижерской палочки, бравурный марш. Чей-то хмельной дедушка – ветеран Великой Отечественной войны, вдохновенно жестикулируя, также неслышно наставлял перед отправкой в горячую точку группу коллег из МВД. По его мнению, они тоже вылетали, но на это никто из провожающих не обращал внимания. По мере освобождения пластикового стаканчика, ходящего по кругу, деду уважительно подносили сто грамм с бутербродиком и бутылкой газировки, которые он с достоинством принимал.

Бойцы, шустро взбираясь по рампе2, привычно загружали на борт боеприпасы, продукты, вооружение и прочие коробки и коробочки, ящики и ящички с бытовыми и канцелярскими надобностями. Изредка подымали на борт самолета и тела «уставших» от проводов молодых ветеранов, за натруженными плечами которых, как пишут в прессе – «уже не первая командировка в Чечню».

Вовсю работает упомянутая пресса: интервью-газета, фото, видео, радио-ТВ. За многие годы у пронырливых журналистов с вечным дефицитом времени возник творческий шаблон – из толпы выхватывается парочка радостных милиционеров и парочка таких же веселых провожающих: «У меня это первая (вторая-пятая) командировка… Еду добровольцем (за деньгами, за запахом военной романтики, начальство послало куда подальше)…» и т. д. «Вот, провожаем своего мужа (брата, свата) … Надеемся… Будем ждать…» и т. п. И кто-нибудь из серьезных шефов без бумажки, по-деловому и солидно: «Это уже… командировка наших отрядов в Северо-Кавказский регион… Полностью укомплектованы… Централизованные поставки… Лучшие из лучших… Достойно, как всегда… С честью выполняли поставленные задачи… Мы уверены… Руководство надеется… И мы думаем, что и на этот раз не подведут».

Вот погрузка закончилась, и серо-зеленая камуфляжная масса, готовая к выполнению ответственной миссии, трансформировалась в две идеально ровные шеренги. На традиционное приветствие министра: «Здравствуйте, товарищи!» – масса слаженно рявкнула: «Здра-а-жла-тыварщгынрал!» После торжественной напутственной, проникновенной речи главы ведомства дирижер сводного духового оркестра взмахнул руками, и под звуки марша некоторые из особо растроганных больших начальников прошлись вдоль строя, крепко пожимая всем выезжающим руки.

Особую растроганность боссов понять можно: закончилась двухнедельная подготовка отрядов, которая бывает раз в полгода, пришел конец череде выговоров и нагоняев за неудовлетворительную и несвоевременную комплектацию отрядов вооружением, средствами связи, обмундированием, хозяйственно-бытовыми принадлежностями, мисками-ложками, топорами-граблями и прочее и прочее. Начальники и замы облегченно вздохнули от той суеты, которая называется «быстро достать-пробить-выцыганить-найти спонсоров-перевести стрелки на ближнего-отвести стрелки от себя-примазаться-отмазаться».

Итак, погрузка завершена, самолет, взревев двигателями, тяжело поднялся в воздух, развернулся по широкой дуге и взял курс на запад, неся в своем огромном брюхе тесно сидящих псов войны и опасный груз.

Из динамиков прозвучала команда капитана воздушного судна:

– Внимание! На время полета разрядить оружие! Пить, курить и выражаться категорически запрещено… без экипажа!

Благодарные потомки через некоторое время будут слагать об этих мужиках нетленные творения в виде стихов, песен и эпосов.

Через два-три дня тот же самый борт совершит мягкую посадку на бетонку якутского аэродрома. Как только задымится резина шасси от соприкосновения со взлетно-посадочной полосой, радостный рев нескольких десятков глоток сменившихся милиционеров, загоревших лицом на южном солнышке, перекроет шум двигателей. К описанной картинке после разгрузки самолета добавится натюрморт, изображающий столик с ведром водки и бутербродами.

Мелкая суета

Дагестан. Хасавюрт

Свет – источник жизни…

Из учебника ботаники

за пятый класс

Аллах акбар! – Воистину акбар!

Войсковой прикол

Блокпост находился на южной окраине Хасавюрта. Укреплен пост был чрезвычайно внушительно. По периметру – колючка, окопы и ходы сообщений. Железобетонные плиты с многочисленными следами от пуль и окрашенные под камуфляж обложены снаружи старыми автомобильными покрышками.

Поверху, для защиты от гранат, натянуты сетки – рабица и маскировочная. На сетках местами лежали пустые разнокалиберные бутылки и нанесенный ветрами разнообразный сор. При порывах зефира бутылки погуживали, а мусор успокаивающе шелестел.

И в самом центре композиции высился израненный шрапнелью бетонный фонарный столб с изрядно потрепанным, но гордо реющим флагом Якутии.

Вечер выдался теплый и тихий. Из ближней рощи лениво пару раз выстрелил снайпер, как выяснилось, по лампе на этом самом электрическом столбе. Вероятно, для тренировки. А может, просто прикалывался для разнообразия, скрашивая свой досуг.

Мирнинскому милиционеру сводного отряда Фролову, которого из-за больших габаритов и крайне добродушного нрава все в отряде называли Лелик, досталась незавидная участь каждый вечер менять на этом самом столбе расстрелянную, огромного размера киловаттную лампу, обычно используемую в прожекторах.

Вот и этим поздним вечером он, пригнувшись и укрываясь за мешками с песком, снял с плеча автомат, приставил к столбу, обвязавшись широким страховочным поясом, взял, по его же собственному выражению, «электровакуумный прибор» за огромный цоколь зубами и с помощью монтерских когтей легко вскарабкался на столб.

Пассатижами выковырял из патрона холостой цоколь, вкрутил лампу и стал профессионально спускаться. Лелик уже почти спустился до середины столба, как вдруг из рощи раздался звук выстрела, и еще не включенная лампа лопнула.

Махая когтями и матерясь, Лелик, обдирая себе живот о столб, скользнул на поясе вниз:

– Командир! Видать твою маму! Какого х… лампа здесь нужна? С… Б… П… Зараза!

Все, кто был рядом, обмерли от такой наглости по отношению к строгому командиру. Хорошо, что шефа в расположении не было, он с утра находился в штабе «Мобильного отряда»3, в городе. А может, Лелик перед смертью так?

Из рощицы раздалось ржание. Ржал явно обнаглевший снайпер. Лелик, ерзая на спине, с видимым трудом освободился от столба и когтей и, высунув на мгновение голову из-за мешков, крикнул:

– И твою маму тоже!

В ответ раздались пять беспорядочных выстрелов и совершенно неприличные, непристойные и непечатные, с каким-то восточно-затейливым орнаментом, ругательства бандита. Ему было, очевидно, «совершенно побоку», что своей площадной бранью он травмирует целомудренные души российских милиционеров.

Кто-то поднял отдыхавшего после наряда Лешу Алексеева, лучшего и верного друга Лелика, а потому называемого в отряде Болеком. Его перед отправкой на войну целых три дня инструктировали в санчасти Якутска. У него даже имелся умный конспект и, пользуясь им, он старательно исполнял обязанности отрядного доктора.

Волоча большую санитарную сумку, маленький ростком Леша, которому за укрытием и нагибаться не нужно было, на полусогнутых подбежал к Лелику с намерением оказать любую посильную медицинскую помощь. И напрасно: Лелик и его послал.

– Лампе помощь оказывай, Болек, е… твою мать!

Болек, с целью затереть неловкость, не к месту предложил:

– А может, закурим?

– А может, потерпим? Все, кончилось раздавать! Спирт давай!

Прекратив поглаживать пострадавшую пятую точку, хлебнул прямо из горлышка поданной фляги, скривился-выдохнул, передернул затвор своего черного автомата, выставил прокопченный ствол из-за укрытия и отправил длинную очередь в сторону рощи, усугубив гранатой из подствольника. Только после этого, убедившись что с Леликом все в порядке, бойцы стали воевать с неизвестностью, стараясь при этом сильно не высовываться.

Снайпер-невидимка не огрызался, видать, проклинал свою «щютку» и думал о том, что надо было просто молча валить этого электрика.

Поздно вечером, уже после ужина, вернулся командир на отрядном «уазике» с водителем-дагестанцем по имени Исмаил. Шефу еще в дороге по рации доложили, что блокпост подвергся обстрелу, но потерь нет.

Судя по всему, командир вышел из машины весьма довольный жизнью. Скользнул по рассыпанным гильзам и, стараясь удержать ровную походку, для порядка все-таки спросил у дежурного:

– Ну что за бардак! Прибрать за собой! – В сердцах пнул цветной металл. – Почему темно? Ну козе ж понятно, свет – источник жизни!

На это какой-то умник из толпы брякнул:

– Солнышко зашло!

– Что, за весь день трудно было лампу заменить? – И уж совсем для порядку: – Строиться!..

Сидит Гаврил Герасимович на ответственном боевом посту, службу бдит и что-то наскребывает себе в малюсенький блокнотик. Мимо проходит водитель Исмаил, парень, родившийся в этих местах, но уже пять лет живущий и работающий в Якутии. Несет ведро с тряпкой, видимо, машину мыть собрался.

– Салям, Исмаил! Как правильно писать – «мащина» или «мощина»?

– Афтамабиль! Слышь, Герасимыч, пермский СОМ4 и читинский ОМОН утром в засаду попали на сэвэрной стороне. Патэри есть. А блокпост чуваков «КамАЗ» с тротилом хатэл протаранить, в окопе застрял. Водилу успели грохнуть, представляещь, баба оказалась.

– Наконец-то что-то доброе в клювике принес.

– Да пшел ты!

– Спасибо, мне еще час тут торчать. Ты мое письмо отправил?

– Абижяещь!

– Спасибо, Исмаильчик! Ты настоящий амиго… Э-э… Кунак!

Довольный собой Исмаил – как-никак, а носитель ценной информации, спрашивает:

– Слышь, Гаврила, а че это ты все описиваещь?

– Ну-у, Исмаильчик, не ожида-ал. С какой целью интересуешься?

На следующий день внезапно нарисовалась высокая комиссия из штаба мобильного отряда в составе серьезного полковника и суетливого майора, в сопровождении бронемашин и готовых к любой неожиданности высокомерных и упитанных хабаровских омоновцев: «Здоров, сомы!»5

Четверо из них бронированными грудями стали бдительно прикрывать внутри блока своих любимых начальников, не давая им возможности спокойно повозиться со своими папочками. Еще двое отодвинули Гаврилу и стали настороженно рассматривать сквозь прицелы навалы мусора между ними и машинами. Видно, что из одной машины хлам подвергал анализу еще и автоматический гранатомет.

Строгие и важные представители документально зафиксировали вопиющий факт обстрела. Заставили содрать со всех стен цветные вырезки из журналов с красивыми девушками:

– Чтобы бес в ребрах не заводился, понимаешь…

Настоятельно порекомендовали:

– Всем сбрить бороды!

Сделали дельное замечание по поводу разбитой лампы на столбе:

– Безобразие! – о чем не преминули сделать запись в какой-то бумажке.

По окончании осмотра быстро тяпнули с командиром по «норме положенности». Пообнимались. Понюхались. Распрощались.

И моментально, низко пригибаясь, канули в Лету. Исмаил с мокрой тряпкой в руках, глядя в спину растворяющимся в Истории хабаровским, изрёк:

– Вооще-то мы не «сомы», а «якудза»!

– Эт-точно! – поддержал Гаврила.

Через пару лет Лелик как-то признался, что у него было чувство, будто снайпер просто не хотел никого убивать. С чем это связано, он объяснить не смог.

Якудза

Чечня. Шелковской район

Вот комарик прилетел.

Взмах руки невидим.

Как кратко мгновенье бытия.

Из стихотворения
японского поэта-неудачника

В первые дни прибытия СОМа Якутии на степной блокпост, в то время по-научному называемого «КМП» – контрольный милицейский пункт, работы было – непочатый край. С месяц назад артиллерия федеральных войск раздолбала стоявший здесь бандитский блокпост.

Боевики контролировали всю территорию между тремя поселками и грабили проезжавший автотранспорт. Частенько брали и заложников.

Местное население назвало эту зону «Бермудский треугольник». Так что некоторое время транспорт мирного населения здесь вообще не проезжал. А если и находились незнающие про этот участок люди, то обычно знания приходили внезапно и уж что говорить – поздновато.

Бойцам пришлось немало потрудиться, чтобы расчистить участок от остатков стоявшего здесь бандитского поста и мусора. Глава администрации района выделил отряду одного барашка, несколько новеньких вагончиков и стройматериалы. Укреплялись добротно и долго.

Сами собой окопы не роются, и мешки камнями с землей не набиваются. Каждодневной работы хватило на несколько смен отрядов. Даже по окончании строительства работы по укреплению не заканчивались, появлялись, согласно складывающейся обстановке, все новые ходы сообщений, секреты, ограждения и подвалы. Поперек дороги уложен «лабиринт» из железобетонных свай, по периметру возникли столбы с прожекторами.

В итоге невзрачный поначалу блок превратился в чрезвычайно солидную крепость с двумя – двухэтажной и трехэтажной – башнями. У шлагбаума – отдельный блочок с надписью поверху: «САХАЮРТ». Если смотреть со стороны, вывод напрашивался сам собой: «Не влезай – убьет!»

Мирная жизнь в поселках стала налаживаться. В степи белыми облачками появились отары кудрявых барашков и строгие пчелиные пасеки. Баранов, впрочем, банды втихую воровать не прекращали.

Стали возделываться рисовые чеки и арбузные бахчи. Заработали оросительные каналы-арыки. У дороги возле одного ногайского поселка явился взору торговый киоск. И даже очумевшие от чувства свободы водители автоцистерн с левой соляркой пытались, иной раз внаглую, проехать через КМП.

Осмелевшее население и проезжие водители никак не могли взять в толк, к какой национальности принадлежат эти приехавшие неизвестно откуда работящие люди, которых считали своими освободителями. Физиономии явно азиатские, глаза раскосые, между собой говорят на непонятном языке. Хотя есть среди них и европейские лица.

Завесу тайны приподнял один храбрый и общительный водитель битком набитого людьми запыленного автобуса. Вот как это происходило.

У шлагбаума с незнакомым флагом небесного цвета с белым солнцем по центру и цветными полосами понизу стоят четверо узкоглазых парней в натовском камуфляже, без знаков различия и опознавательных шевронов. Щебечут между собой о чем-то на никому не понятном языке. Изредка отшлепывают на себе злых чеченских комаров: «Бу биляттарын»!

На штабеле, сложенном из мешков с песком, стоит мощная магнитола SONY, из динамиков которой на всю степь звучат мелодичные песни, опять же на незнакомом слоге.

Приближается шумный автобус «КАВЗ», из всех открытых окон которого льется в бешеном ритме кавказская мелодия. Снаружи, на зеркале обзора, трепещется большой цветастый женский платок. Общительный щетинистый водитель, приветливо улыбаясь, протягивает бойцу бутылку водки и документы с вложенными заранее по строго существующим расценкам деньгами:

– Ассалям алейкум!

– Алейкум ассалям! Баркалла6.

– Че за праздник?

– Как что, не видишь? – Показывает на платок: – Свадьба!

И пока его данные записывают в журнал и перетряхивают безропотных пассажиров с вещами, с немыслимым кавказским акцентом спрашивает:

– А ви сами-то откуда будете, увижяемые?

Ему объясняют на чистом русском языке что, мол, так и так, достали вы все мировое сообщество, Российская армия уже не справляется, выдохлась. И вот по этой причине нас, китайских спецназовцев, отправили в эту дыру. И сокрушенно, с некоторой долей непритворной ностальгии, с умилением глядя на знамя своей Родины, добавляют:

– Будто у нас, в Поднебесной, делать больше нечего.

В это время развязной натовской походочкой, в таком же камуфляже, подплывают три долговязых и светловолосых человека. Все три лица европейской наружности жуют жвачку. Один из них обращается к щуплым «китайцам»:

– Хеллоу еврибоди! Уйбаан7, все хоккей? – Чавк-чавк.

Один из «китайцев» по имени Уй Бан возвращает документы с деньгами выпавшему в осадок водителю, машет ему рукой, езжай, мол, быстрее, не мешай работать:

– Йес, йес! Все хоккей! – Ладонью шлепает себя по лбу: – Бу биляттарын!

Больше всего, вероятно, сидящих в автобусе людей поразил именно факт возврата нетронутых денег. Если уж всякие ООН и ОБСЕ здесь бывают, так почему бы и не появиться войскам той же ООН.

«Европейцы», чувствуя, что земляки прикалываются, только непонятно над кем, наметанным глазом отмечают крайнюю заинтригованность пассажиров, на физиономиях которых написано: «Так вот он какой, северный олень», и необычную серьезность друзей. Внимательно, умными глазами, рассматривают отвисшую, небритую челюсть водителя автобуса:

– А че это с ним? – Чавк-чавк. – В натуре?

– Ну ты, Макс, и каба-ан, итить твою ити!.. – Шлеп! – Япона мать!.. Все хок-кей, те-бье го-во-рьят!

Водитель увеличил громкость музыки, десятилетний мальчик под ритмичное хлопанье ладоней взрослых стал плясать в проходе салона лезгинку: «Асса!» Автобус, окутав бойцов серой знойной пылью, укатил дальше раздавать по свадебной традиции водку на других блоках.

Некоторый период по окрестностям, на полном серьезе, простое и наивное деревенское население смаковало на все лады необычную, рассекреченную новость о прибытии смешанного иностранного спецконтингента: «Люди, сразу видно, культурные, образованные, а по-русски шпрехают – почище нас! Во там у них готовят-то! А наши деньги ва-аще не признают!»

Но все проходит. Люди быстро привыкли к неподкупным якутянам, бойцы уже по памяти записывали знакомых на лицо водителей в журнал учета, даже не заглядывая в водительские документы.

Со временем неподалеку от дорожного шлагбаума стали появляться огороженные крашеной металлической изгородью памятники погибшим якутским милиционерам. Война не прекращалась, но жизнь шла своим чередом…

Хотаб

С наступлением темного времени суток гражданский автотранспорт по дорогам не ездил. В округе регулярно постреливали и повоевывали. Юркали только войсковые, милицейские и прочие спецы. Да и то, если знали пароль или кодовые световые сигналы. Пешком, ночью, по степной дороге вообще никто не ходил. Жить-то, как говорится, хотца! Ходили только две группы отрядной разведки, да «уазик», шлепая по бортам накинутыми в оконные проемы бронежилетами и, постреливая, гонялся за левыми машинами. Либо шустро улепетывал.

За все время произошел единственный случай, когда один местный житель задержался дотемна на близлежащей бахче и попросил бойцов подкинуть его на отрядной машине в поселок, до дома.

– А я вам за это фунтика дам!

– Какого такого фунтика?

– Ну, поросенка!

Здесь вполне уместно будет вставить маленький штришок. Как только темнело, и если не было стрельбы, по окрестностям раздавались вопли и вой шакалов. Так этот припозднившийся владелец бахчи и спрашивает:

– А кто это тут плачет все время?

– Да это шакалы воют.

– Ну надо же, сколько здесь живу, не слышал такого. Думал, дети плачут.

За время многолетнего бардака человек забыл звуки родной ночи. Или сытые шакалы просто обнаглели за период войны.

Замкомандира по тылу, потомственный армеец майор Вихрь, где-то в Таджикистане подраненный в ногу, стремительно вникнув в дело, в доли секунды подсчитав затраты на бензин и нулевые расходы на содержание живности, дал «добро»:

– Давайте, братцы, мигом…

Туда-обратно – шестнадцать километров.

Действительно, не проходит и двадцати минут, как бойцы привозят шустрого и веселого, крохотного розовенького поросеночка. Которого сразу же обозвали Хотабом.

На следующее утро отдыхающая после наряда смена начала трудиться. Недалеко от бани расчистили участок. Аккуратно, по-военному, параллельно и перпендикулярно огородили свинскую местность дощатой изгородью. Понаставили необходимой посуды и заселили туда визгливого Хотаба.

Поросенок, целенаправленно выращиваемый на убой, на казенных харчах рос не по дням, а по часам. В основном ежедневную заботу о «живой консэрве» проявлял старшина отряда старый Сергеич, под личным и неусыпным контролем майора Вихря. Некоторое время им активно помогал «Шпиён Вася», о котором речь пойдет несколько ниже.

И добродушный старший прапорщик Сергеич довольно часто будет мелькать в повествовании. Считаю нужным и его обрисовать одной красной строкой. В свое время он получил на службе травму головы и в свои сорок лет выглядел довольно старым, так его и называли иногда уважительно – Старый. С юмором у него обстояло неважно, и поэтому шутки в свой адрес он просто не замечал и не понимал. Говор был какой-то мягкий, белорусский: «Надо бы светши зажетшь, а то не видно ни зги». Когда в его фразах много «ч», так его и не сразу поймешь.

Довольно часто можно было наблюдать, как какой-нибудь свободный от службы милиционэр, с умилением похрюкивая и почесывая порося за ушами, скармливает скотине яблоки и арбузные корки. Хотаб, в ответном хрюканье которого явственно обозначались слова благодарности и радости от такой жизни, оптимистически, как пропеллером, крутил хвостиком и энергично чавкал.

Теперь можно посвятить несколько абзацев яркому образу – «Шпиёну Васе». Хотя он, несомненно, заслуживает и отдельной новеллы в этом повествовании.

В то время милиционерам при проверках не попадалось ни одного гражданского лица русской национальности. В основном все русское население давно уже покинуло Чеченскую Республику и, приобретя статус беженцев, проживало в других регионах России.

Каково же было удивление бойцов, когда в одном из междугородных автобусов они обнаружили настоящего сорокалетнего, бледного лицом и худого телом русского мужичка. Да и тот оказался бомжем. Без денег и документов он ехал неведомо откуда и неизвестно куда. Естественно, сработал милицейский рефлекс, и этого невзрачного дядю по имени Вася на машине отправили в ближайший ПОМ. В маленьком здании ПОМа, обложенном мешками с песком, все единодушно от этого Васи всяко-разно открестились. Колоритный старшина, дежурный по отделу, сидел в широком кресле за стареньким письменным столом. К столу был прислонен автомат с отвинченным прикладом, и не с двумя, а сразу с четырьмя связанными синей изолентой магазинами. Он, эмоционально жестикулируя, произнес целую речь:

– Слюшяйте, господа, куда ж мы его денем? У нас и без него дел хватает. Не видите, что ли? И так делать нечего! А тут вы еще со своими проблемами снуетеся! – И, нахмурив по-государственному свой лоб, отчего соединенные на переносице брови несколько взлохматились, безапелляционно добавил, рубя воздух ладонью: – Так что забирайте своего шпиёна. Рапорта вы уже написали, так что почитаете – сами разберетесь! – Энергично колыхнул головным убором, этим поставил в разговоре точку и начал нервно теребить на столе пепельницу.

Якудза8 неуверенно переминаются с ноги на ногу: все-таки отвлекают от дел занятых людей, неудобно как-то.

– Дык ить…

– Вы еще здесь? – С левого края стола на правый переместился одинокий листочек со сводкой за сутки. – Ваша машина уже подана, гаспада!

Примерно с месяц «Шпиёну Васе» пришлось жить и откармливаться в отрядной бане. Заодно он весьма активно принимал участие в хозяйственной работе, помогая старшине и дневальным. Видно, что молчаливый мужик истосковался по труду и всем своим видом показывал, что зазря есть свой хлеб не собирается.

После того как Вася несколько порозовел и увеличился в диаметре, он изъявил желание ехать не то во Владикавказ, не то в Кизляр, где непременно обещал добровольно сдаться в плен в первый же попавшийся на его большом жизненном пути отдел милиции.

Ему наскребли денег, замкомандира Вихрь распорядился выдать сухпай на три дня и, лично посадив в маршрутный автобус, наказал водителю доставить Васю в пункт назначения.

Затем, незаметно смахивая скупую мужскую слезу, накатившую от умиления собственным милосердием, помахал вслед ручкой.

Хороший мужик майор Вихрь. Во всех отношениях. Но не везет в жизни. Впрочем, не унывает и песни поет под гитару.

Жены приходят и уходят, а он мотается по России и пули собирает. Был старлеем на границе – первую схлопотал, вторую в Якутии, будучи подполковником, от браконьера.

Можно сказать – человек с железным сердцем. Это не красивое словцо, это – железный факт. Рассказать? Пожалуйста.

Приехал из Москвы в Якутск профессор – светило медицинское. Отобрал из среды желающих поправить свое здоровье девять «тяжелых» сердечников для проведения уникальной операции по вживлению в сердце металлического клапана. Среди подопытных оказался и сердечный майор Вихрь.

Восемь человек профессор вживую зарезал непосредственно на операционном столе. Только благодаря недюжинной жизненной закалке выжил только один.

Как кто? Майор Вихрь!

Наконец можно вернуться к Хотабу, который оптимистически крутил хвостиком и поедал казенные объедки примерно два с половиной месяца. Порось превратился в огромного и ласкового зверя.

Майор Вихрь, вогнав внутренние колебания в самые дальние подвалы своей души и исполнившись мужества, решает, что настала пора пускать его на мясо и сало.

Два воина, вытирая слезы и хлюпая носами, претворяют это решение в жизнь. Мимо них, уже к концу разделки туши, проходят Болек и Владик Богомольцев. От нечего делать останавливаются и суют руки в карманы.

В этом месте опять следует сделать маленькое отступление, чтобы охарактеризовать старшего лейтенанта Богомольцева, добрейшей души человека, перенявшего фамилию и, соответственно, характер еще от богомольных предков.

Однажды, увидев тяжелейшую сцену, где две аварские женщины чуть не бьются о стену, оплакивая молодого парня с простреленной головой, отошел подальше, чтоб никто не слышал и, закуривая сигареточку, как бы невзначай произнес: «Да… Парень явно пораскинул мозгами».

У всех бойцов, которые это услыхали, кошки на душе стали как-то меньше скрести. Внешне всегда очень спокойный, свое обычное внутреннее состояние как-то показал раздирающими жестами.

Когда всю ночь на блоке слышно бесконечное: «Вжик-вжик, тьфу-тьфу, вжик-вжик!», то это значит – на посту находится Влад, который правит свой нож.

Итак, засунули они руки в карманы, и Болек, посмотрев на результат кровавой резни, изрекает:

– И не жалко вам Хотабчика?

– Не-а…

– Господа, а вы знаете, согласно науке об анатомии, организм свиньи очень даже напоминает человеческий. Ну прямо один к одному.

Живодеры, от крайней степени заинтересованности, аж прекращают разделку, приподымаются с корточек и в тон Болеку:

– А вы, Болек, знаете, сколько умников это уже сегодня сказало?

Болек, чтобы не терять лица образованного доктора, затирая свое смущение, но все-таки в тему сообщает:

– И вообще человеческий организм на девяносто процентов состоит из воды!

Пока садисты размышляли, что бы такое-эдакое ответить, Владик, не раздумывая, делает резюме:

– А остальные десять процентов можно спустить в очко!

Йо-о-жи-ик!

«47-Д» – это кодированное обозначение блокпоста, по периметру изрытого окопами и ходами сообщений, стоящего в голой степи у дороги, на административной границе Дагестана и Шелковского района Чечни, между аварско-чеченской станицей им. А. Невского и ногайским поселком Иммунный. Буквально в часе езды от Кизляра. Этот пост уже в течение почти двух лет считается чисто якутским. Как сами построили, так сами и обслуживают. Отряды в срок меняют друг друга, постоянно остаются только прикомандированные к посту в количестве одного-двух местные милиционеры-водители.

На утреннем разводе в воскресный выходной день командир отряда майор Птицевский подает горячую информацию «на злобу дня»:

– Так, господа милиционеры! В Кизляре на рынке избили двух федералов, отобрали оружие, снаряжение. Так что увольнения в город всем запрещены. Кроме того, вчера в Ханкале чеченцы пригласили на свадьбу двух русских подполковников из РОВД. Сами знаете, у них гость – святой человек. Утром их тела нашли без голов. Сейчас там опергруппа разбирается… Да, на зама главы нашего района было покушение, бросали гранату, жертв нет. – Немного подумав об устройстве досуга отдыхающей смены, добавляет с подобревшими глазами на суровом лице: – А не устроить ли нам соревнования по физкультуре? Например, по шахматам?

Все бодро и с энтузиазмом соглашаются – физкультура так физкультура, и начинают разбредаться кто куда по прилегающей территории.

Некоторые идут затапливать баню и париться, другие отсыпаться после суточного наряда. Кто-то смотрит телик и видео. Часть бойцов с пошарпанной гитарой идут в штабной вагончик культурно отдохнуть, пообщаться, послушать новости по рации.

В штабе можно покормить выловленных в Бандитском озере черепах и устроить соревнование между двумя пойманными в степи ежиками.

Ежики проживают в большой картонной коробке, по дну устеленной свежей травой. Один ежик ушастый, у другого почему-то ушей не видно. Вероятно, породы разные. Оба мальчики и поэтому весьма агрессивно настроены друг против друга. Отношения, впрочем, как и у всего многонационального кавказского народа.

Болельщики радостно комментируют забавную драчку ежиков, в которой победитель, громко шипя, пытается прилюдно изнасиловать побежденного.

Между делом все краем уха слушают радиостанцию. Связист принимает и записывает информацию и ориентировки. Слушаются сводки федералов о потерях в личном составе и перехваты переговоров бандформирований: «Замочили трех ментов, возвращаемся на базу, доложи!»

Частенько на связь выходят бандиты, которые пересыпая свою речь грубой нецензурной бранью (ну, дикий, некультурный народ!), обрушивают на головы якутян проклятия и угрозы. Образованные якуты на великом и могучем им отвечают, что, мол, так и так, нехорошие вы люди, как вам не совестно, приезжайте, мол, сюда, поговорим, перетрем и т. д.

Экстремисты с радостью приглашение принимают: «Щас, приедем, твою маму то-то и то-то, ждите! Сукины вы дети!» В динамике слышен скрип зубов. И мало того, обещают над всеми якудза надругаться. Дальше – больше. Идет перечисление по всей родне, начиная от бабушек и заканчивая якутскими барашками.

На всех каналах, с интервалом в час или два, кто-то не то радостно, не то тоскливо, то ли вызывает, то ли просто так кричит на весь Северный Кавказ: «Й-о-о-жи-и-ик!» И создается такое впечатление, будто этот самый Ежик не то в тумане, не то в дурмане. На попытку узнать у неизвестного, что за ежика он вызывает, он строго и упорно молчит, соблюдая секретность радиопереговоров.

Этого «Ежика» многие ветераны по всей России вспоминают до сих пор. В последние годы Ежик куда-то запропастился. По старой памяти юмористы-неудачники пытаются имитировать по радио этот сверхсекретный позывной, но получаются жалкое подражание и пародия. Абсолютно не тот колор.

Из Кизляра дежурный по штабу «мобилы» посылает сигнал: «Ураган-111». Что в переводе означает: «Внимание, боеготовность номер один». Ему там гораздо виднее, чем постовым на вышках блока, что происходит в степи. Но, возможно, и войсковая разведка разнюхала, что где-то рядом продвигается отряд боевиков: всё-таки они решились надругаться над якутскими барашками. И такое бывает.

Пост начинает лихорадить. Старики через пару минут уже на своих закрепленных местах во всеоружии и, покуривая, наблюдают, как молодняк бегает, суетится, толкая друг друга, разбирает со стола в штабе стоящие на зарядке радиостанции, затем одновременно не может выскочить из дверей штаба.

Узкие двери вагончиков не дают возможности толпе протиснуться к своим кроватям, на спинках которых висят автоматы с пулеметами и разгрузки9.

Взволнованные, жаждущие горячего боя молодые организмы какое-то время пытаются попасть ногами в рукава и руками в штанины камуфляжной одежды.

Конечно, если бы начался внезапный обстрел, никто про наведение порядка в своем гардеробе и не подумал бы. А тем более не задавался бы вопросом: «А во что бы сегодня одеться?»

Наконец все на позициях – у бойниц на вышках и в окопах. Старшина отряда Сергеич с доктором Болеком деловито снуют по ходам сообщений и разносят цинки с патронами и ящики с гранатами:

– А кому гранаты?

– Патронтшыки имеются!

– Бери, бери!

– Не увиливай!

Владик Богомольцев, когда не спит, все продолжает точить на кого-то свой большой железный нож. Особые чистюли начищают обувным кремом высокие шнурованные черные ботинки. Через час-полтора изучения в бинокли и оптические прицелы голой степи все расходятся.

Жизнь на блоке продолжается.

Вечером, когда стемнело, возле поселка Сары-Су (это в десяти-пятнадцати километрах от блока) происходит бой. Слышна канонада, видны висящие осветительные мины. Судя по радиосообщениям, там хулиганят боевики в количестве ста штук. Обычно в такие моменты посторонние переговоры не ведутся, наступает режим радиотишины: болельщикам противоборствущих сторон интересно, чем же все это закончится. В отряде объявлена боеготовность за номером два, что означает: «Расслабьтесь, но не спите!»

Снайпер Сережа Васюков, подавая весьма положительный пример другим, и с полного, молчаливого одобрения командира, решает почистить свою винтовку. Устроившись удобно и со вкусом в своем кубрике на кровати, ставит напротив себя стульчик, разбирает любимое оружие, снимает и протирает оптику.

С помощью тряпицы и оружейного масла долго и тщательно чистит всю материальную часть. Иной раз прищурившись, даже спичечкой где ковырнет. И так это он все смачно делает, что просто хочется тоже взять свое оружие и так же, со смаком, почистить.

Доведенными до полного автоматизма движениями собирает все части в единое целое. Элегантным щелчком профессионально присоединяет прицел. Кладет винтовку на колени. Нежно, как талию любимой девушки, разок гладит деревянный приклад ладонью. Последним, заключительным штрихом Сережа загоняет магазин, передергивает затвор и нажимает на спусковой крючок.

Раздается выстрел.

У всех, находящихся в помещении, легкие наполняются пороховыми газами и одновременно выдыхается: «Во-бля-нах!!!»

Пуля калибра 7,62 пробивает две железные стены вагончиков, разрезает ровненько, как ножницами, простыню на пустой кровати местного прикомандированного милиционера-водителя Рапи в соседнем кубрике и со злости, оттого, что мало пролетела, расплющиваясь, застревает в стенке. У обалдевшего, оглушенного Сережи отвисает челюсть, и по настоянию командира он со своей любимой винтовкой моментательно отправляется жить на двое суток в окоп. Персонально по боеготовности номер два.

При этом Птицевский добавляет:

– А если у кого увижу гранату без чеки – отберу! И до конца командировки не отдам!

Из туалета возвращается дагестанец Рапи. Все на него смотрят, как на воскресшего из мертвых. Гордый аварец, польщенный общим вниманием, спрашивает у окружающей обстановки:

– Что за шумоток?

Окружающая обстановка разъясняет ситуацию.

Хоть у дагестанцев и не принято пользоваться нюансами «великого и могучего», Рапи, которому всегда не нравилось упоминание о «маме», все же выражается:

– Бляхмух! Второй раз от смерти ухожу!

Дело в том, что буквально два месяца назад семеро якутских милиционеров с местным водителем Костей Суворцевым всего в восьмистах метрах от поста попали в бандитскую засаду; в живых остался только один из якутян. В тот день, один из погибших, Костя, добровольно вызвался ехать вместо Рапи.

Светало.

Из динамика рации кто-то тоскливо выл:

– Йо-о-жи-ик!

Здесь хулиганов нету!

Чечня. Веденский район, поселок Дарго

Ну, шта блинн’на?!

Тут надыть мозгами пораскинуть.

Из разговора двух саперов
у незнакомой мины.

Воскресное утро. Выходной. С утра можно сходить на рынок в Дарго. В поселке тоже выходной, и население собирается на рынке, на центральной площади, с целью купить-продать что-нибудь друг другу. Да и Доктору нужно в село, местные звали лечить ребенка. Доктор – человек всегда востребованный. В любой передряге поможет не только своим, но и другим отрядам. Поселковые всегда безбоязненно обращались к нему за помощью и советом.

Желающих сходить сопровождающими уважаемого всеми Доктора, а затем на рынок, собралось десять человек.

Спустившись вниз по всем правилам, по одному, перешли железный мостик протянутый через речку. Прошли мимо остова подбитого и уже разобранного танка. Когда проходили двор местного школьного учителя по фамилии Фирдоус, тот, после приветствия, говорит:

Да вы не бойтесь, у меня вас никто не тронет.

Фирдоус с супругой аккуратно поливали водой из кувшина воткнутую в землю палочку, размером примерно с полметра. Никто из ребят на это не обратил внимания, но не такой человек Гаврил Герасимович, чтобы не выказать живой интерес. Женщина с улыбкой прояснила ситуацию:

Грецкий орех это, саженец.

Кто-то из омоновцев попросил у учителя попить водички. Тот взял в левую руку кружку, наполнил ее из родничка бьющего здесь же, прямо во дворе, студеной водой, переложил в правую и протянул кружку, ручкой в сторону просившего. Движения были, как в японском чаепитии, выверенными, быстрыми и отточенными. Гаврила, который с интересом наблюдал все эти непонятные действия, спросил Фирдоуса:

– А что означают эти операции? – И жестами повторил действия хозяина.

– Ну, как же, из уважения, – просто ответил тот.

После посещения Доктором больного ребенка быстро оцепили маленький пятачок рынка и, меняясь, по двое, стали ходить среди изобилия разложенного на земле товара. Деревенское население привычно и довольно тактично стало делать вид, что не видит явного оцепления и продолжает заниматься своими коммерческими делами.

Рынок расположен недалеко от красивой поселковой мечети, возле которой с полгода назад отрезали головы девяти пленным пермским омоновцам. Молодой парень торгует аудиокассетами, из его магнитолы какой-то чеченец хриплым голосом в взбесившемся ритме исполняет песню на мотив «миллион алых роз» на чеченском языке, но определенно не про розы.

Рядом тоже молодой парень в идеально чистой белой рубашке очень быстро и профессионально отрезает голову безропотной овечке с чистыми невинными глазами.

На цветастых коврах и покрывалах, расстеленных прямо на земле, красивые чеченки, с пяток до головы, несмотря на неимоверную жару, укутанные одеждами и платками, торгуют всем. В буквальном смысле – всем. Все, что есть в любом супермаркете больших городов, есть и здесь.

Зрелые мужчины степенно разговаривают-беседуют. Старики в изгрызенных молью папахах, опираясь на посохи, гордо стоят обособленно, отдельной кучкой. У многих молодых, бородатых парней штанины, откровенно по-ваххабитски, заправлены в носки.

А вот пива нет. И водки нет. Кто-то вспоминает по прошлым командировкам некоего Ису, живущего на краю поселка. Вот у него пиво есть, приторговывает.

Бойцы снялись с площади, прикрывая друг друга, прошли через поселок. Через лесок. Опять же, оцепив красивый дом Исы, купили парочку батарей двухлитрового «Очаковского». Отошли метров пятьдесят, навстречу попалась женщина в годах, по одежде и по виду ни дать ни взять классическая, добрая учительница из далекого советского прошлого:

– Здравствуйте, ребята!

– Здравствуйте!

– А что вы здесь делаете-то? Здесь хулиганов не-ет.

Вернувшись «домой», узнали новость: к командиру приходили самарцы, сообщили, что за лысой горой на юге, примерно в километре от группировки, они обнаружили свежий, обезображенный труп с раскинутыми в диаметре пяти метров фрагментами черепа и конечностей.

Док, не спеша и с достоинством отобедав, под прикрытием выезжает на БМД10. Выяснил, что это местный парень семнадцати лет от роду нашел заложенную у дороги мину. Стал ее ковырять, да и подорвался. Получается, своей гибелью чеченский подросток спас от смерти нескольких самарских милиционеров.

Кунак – это такой человек…

«Кунак» – это друг, но можно сказать и побратим. И понятие это чисто кавказское, многогранное. Хотя в современном мире слово означает всего лишь упрощенное определение – друг.

С древних времен установился мудрый обычай, если один кунак гостит у другого, его угощают самыми лучшими яствами или, по крайней мере, тем, что имеется в доме. В его распоряжение предоставляется все, что есть лучшего у хозяина. В старину гостя снабжали всем, что ему необходимо, а в случае если хозяин был не в состоянии удовлетворить нужду кунака, хозяин приглашал его на грабеж и отдавал то, что только мог украсть. Это обыкновение оказывать помощь своему кунаку за счет третьего лица существует с самых древних времен и лежит в основе горских взаимоотношений.

Каждый старается иметь кунака где-нибудь подальше от родных мест, к помощи которого он может прибегнуть в случае необходимости. Следовательно, посредством таких персональных связей самые отдаленные народы сближены или имеют потенциал для этого. «Тот кунак» благодаря подобным связям тоже уверен в «этом кунаке».

Конечно же, все делается с перспективой на будущее. Мало ли что в жизни может случиться. Когда много кунаков – это своего рода гарантия продления своей жизни. Лучший способ для горца пересечь внутренние районы Кавказа и не быть при этом ограбленным – выбрать себе доброго кунака, которого всегда можно найти за некую оплату и который проведет его повсюду, отвечая за его жизнь и скарб.

Несмотря на то что существует большая разница между кунаком верным за деньги, и прочные дружественные связи, традиция требует, чтобы кунак, приобретенный ценой денег, защищал того, кто ему доверился, ценой собственной жизни, если он, конечно, не хочет потерять свое реноме, что являлось бы страшным позором.

Также и гостеприимство является одной из широко известных достоинств кавказских народностей. Они добросердечно принимают не только своих друзей, но и любого другого, даже совершенно незнакомого человека. Приход гостя – это очень приятное, радостное событие для всех в доме. Согласно Корану, гость – святой человек. Все стараются быть ему полезным. С того момента, как гость входит в дом, он пользуется там всеми правами самой уважаемой персоны. То есть находится под особым покровительством хозяина дома, который должен накормить гостя, положить его спать, позаботиться о его лошади, проводить его по надежной дороге или, в случае опасности, укрыть у своих кунаков. Нередко бывает, что гость после этого превращается в друга. И они становятся кунаками. К примеру, чеченский джигит должен провести своего гостя или, опять же, кунака в Грузию. Он вспоминает о своем ингушском кунаке и с его помощью беспрепятственно добирается по Ингушетии до самой границы. Ингушский кунак, при отсутствии у чеченского кунака друга в Грузии, припоминает грузинского кунака. Передает тому и т. д.

Но такая «идиллия» была в старину. В наше время неправильный джигит нередко в поисках новых кунаков найдет самые изощренные способы, чтобы влезть во все мыслимые щели простой души случайного гостя или нового знакомого. При этом постарается все сделать так, чтобы угощал именно наивный гость. Гость при этом остается совершенно уверенным в том, что угощает хозяин дома. А если и угостит хозяин его, то чаем без заварки и сахаром вприглядку. Даже может на совершенно безвозмездной основе научить танцевать лезгинку. И до такой степени заплетет все извилины мозга свежеприобретенному кунаку, что тот еще и по гроб жизни будет считать себя должником. И при первой же возможности приложит все силы и средства для того, к примеру, чтобы сын кунака поступил в Йельский университет. Или бандит, скрываясь от правосудия, не то что без паспорта, а вообще без каких-либо документов с помощью кунаков на перекладных самолетах (!) покидает родную Чечню и благополучно оседает «на северах». Таким образом древний горский закон куначества срабатывает на все сто процентов.

Часто бывало так, что, для того чтобы проехать по территории нелояльного к официальным властям населения, в машину российских милиционеров сажали либо знакомых чеченцев, либо просто попутчиков. Никто не осмеливался напасть на такую машину, чтобы не заиметь кровников.

Но с другой стороны, если этот же гость в дальнейшем встретится ненароком с тем, кто совсем недавно был так любезен, он может стать его пленником или быть ограбленным. И происходит все это без излишней щепетильности.

Обычно в своих разговорах они очень учтивы, корректны и уравновешенны. Сохраняют благопристойность до тех пор, пока не начинаются оскорбления, а тем более угрозы. Затевается поединок, который после убийства оппонента превращается в затяжную кровную месть на долгие годы и даже десятилетия.

В горах Джейраха до сих пор ходит легенда о том, как в пятнадцатом веке один джигит за короткий промежуток времени отправил на тот свет аж более десятка своих кровных обидчиков. Так как жаждущих отведать ответной кровушки набралось неимоверно большое количество, невзирая на то, что каждому досталось бы в случае удачи всего лишь граммов по двести, этому человеку пришлось скрываться высоко в горах, в совершенно неприступных местах в окрестностях древнего шелкового пути. Так он и дожил благополучно в полном одиночестве до самого момента своей естественной смерти.

Но в то же время его достойный подражания образ в памяти потомков жив, как видно, и по сей день.

Быль нового времени, давшая обильную почву для «перезвона» по всем газетам и эфирам: на ингушском блокпосту произошла кровопролитная стычка чеченских милиционеров из-за взаимных упреков и оскорблений. А вот что скрыто за кадром: сразу же появились как жаждущие крови, так и желающие укрыться от фамильных мстителей.

* * *

Получилось так, что проживающий в Дарго один работяга-водитель по имени Джамал постоянно оказывал дружеские знаки внимания именно якутскому отряду. Возможно, в его уме, как и у всякого южанина, сработала некая ассоциация и выстроилась стройная цепочка логических связей: «Якутия-Север-золото-бриллианты». На своем грузовике «ГАЗ-66» он довольно часто возил и самих бойцов и, по необходимости, различные грузы, даже иногда в составе войсковой колонны, что только повышало безопасность при передвижениях. Эти знаки внимания, конечно, не были совершенно бескорыстными. По обоюдному согласию, ему давали деньги, бензин и изредка какую-то долю продуктовых излишков. В нищем и полностью безработном поселке такое вознаграждение было очень даже недурственным подспорьем для его большой семьи, а для отряда оказывалось делом необременительным и дешевым. В некотором роде он был своеобразным кунаком якутского спецподразделения.

Джамалу крайне подфартило, что со времен далекого стабильного прошлого у него сохранилась машина, на которой он худо-бедно и занимался перевозками. На фоне полного безденежья населения федеральные войска свалились на него как манна небесная. В буквальном смысле – небесная. Даже однажды подбитый в горах военный самолет принес ему барыш. Опередив безлошадных и лошадных конкурентов, он собрал весь уцелевший цветной металл и выручил, вероятно, с этой операции какую-то определенную сумму.

Мужик он был средних лет, высокий, умный, рассудительный и очень веселый. Умел быстро налаживать нужные связи и полезные для своего бизнеса контакты. Имел простые грустные глаза и большой красивый дом с крепким хозяйством.

Бойцы часто к нему захаживали в гости, предварительно оцепив по наружному периметру весь его двор. Как истинный горец, Джамал тактично делал вид, что ничего особенного не происходит. Да, собственно, эти меры предосторожности были направлены не против хозяина дома, а против нежелательных «гостей». Усадив за стол, обязательно чем-нибудь угощал, внимательно следя за тем, чтобы гости были всем довольны. Невидимой тенью по своим кухонным делам суетилась красивая жена, на которую бойцы, чтобы не обидеть хозяина, старались совершенно не обращать внимания. Во время разговоров с гостями Джамал изредка давал какие-то короткие указания супруге на своем языке, которые она молча и безропотно исполняла. И любопытные детишки сновали где-то рядом, как будущие воины, норовя потрогать у интересных якутских омоновцев разное оружие.

Водил свою машину он мастерски. И по горам, и по размокшей после долгих ливней слякоти, где чуть ли не по самые борта застревали такие же машины, водимые солдатами. Но никто и никогда его не видел абсолютно трезвым. Но и совершенно пьяным он тоже не бывал. Какая-то правильная серединка. В поселке он пользовался уважением, к его мнению прислушивались, советовались.

Судя по всему, бандитов он совершенно не боялся. В то время как в Ведено или в Центорое сутками находились отряды боевиков в количестве по сто-двести голов, которые за ночь полностью вырезали семьи лояльных к федералам администраций и простых людей, он совершенно спокойно ездил там по своим мелкокоммерческим делам. Когда похищали людей, его не трогали. Вполне может статься, что в этом сыграло свою роль именно куначество.

Были моменты любопытных расспросов на такую тему, но Джамал все сводил к тому (совершенно без стыдобы), что ему это до… лампочки и никаких лютых бандитов для него просто не существует. Но вполне может быть иначе: человек либо устал от войны, либо привык ко всему этому бардаку, или просто попивает, чтобы быть похрабрее. Кто его знает? Чужая душа – потемки. Кромешная тьма.

Воспринимался он всеми бойцами уже как неотъемлемая часть пейзажа – Джамал ну и Джамал. Но относились все-таки к нему в неких пределах не бросающейся в глаза осторожности и здравого недоверия.

Очень интересный человек был этот Джамал. Ну вот, к примеру, какому мужику придут в голову следующие рассуждения?

На речке, возле разрушенного моста на краю селения, отряд набирает воду. Двое бойцов суетятся в кузове с водяным насосом. Человек десять рассредоточились для прикрытия трудового процесса в прилегающей рощице, и их не видно.

Герасимыч сидит на большом камне неподалеку от машины и бдительно любуется пейзажем с помощью автомата. Пока вода засасывается в цистерну, двое валяются на боковых скамейках вдоль завешанных бронежилетами бортов и вспоминают древние анекдоты. В поселок на огромной скорости вонзается Джамал на своем обляпанном грязью авто. Увидел знакомый «Урал» – не поленился, разбрызгивая колесами мелкие камни, резво, чуть ли не боком, игнорируя пологую объездную дорогу, съехал вниз по крутому склону:

– Здоров, якуты!

Над бортами возникли любопытные пошарпанные каски:

– Салям, дорогой!

– Здорово, братан!

Видя, что ничего интересного не происходит, каски исчезли.

Джамал встал рядом с Герасимычем, закурил. Посмотрел на бурлящий поток, полюбовался высокими скалами в ореоле белых облачков на фоне голубого неба, прислушался к упоительно сладкому пению птиц и спрашивает:

– Гаврила, а ты что, свою жену совсем не любишь, что ли?

Гавриле совершенно не до лирики – башка раскалывается «после вчерашнего». Да к тому же привыкший к бесконечным взаимным приколам своих соратников, ожидая розыгрыша, аккуратно прощупывает цели и поставленные вопросом задачи:

– Че к чему? Ну ваще-то, если бы голову погладила бы – вот это в самый раз… А что?

Выдувая тонюсенькую струйку дыма и внимательно ее изучая, горец серьезно отвечает:

– Да у нас говорят: «Кто сидит на холодном камне – жену не любит».

Через некоторое время смысл сказанного все-таки допер. Герасимыч, у которого еще не все потеряно, делая вид, что уже вполне отдохнул после тяжелого физического труда, встает, театрально потягивается, аж на носочки привстает:

– Да-а… Вот если бы моя сейчас еще и спинку почесала бы… – Кивает в сторону товарищей. – А то от энтих дождешьси.

Джамал, заразившись «спиновытягиванием», тоже изгибается. Даже в позвоночнике смачно хрустит:

– Вот это точно!

Постояли, доверительно по-мужицки помолчали. В голову Герасимыча, вконец измотанному без бабьих ласк, сентиментальным ужом вползает незабвенный образ дражайшей благоверной супруги, которая нежно массирует ему больную голову.

– А вот, Джамал, почему мужику всегда хочется, чтоб жена спинку чесала? – И с грохотом зашвыривает в кузов валявшееся рядом с ним ведро. Карканье птиц усиливается, слышатся неразборчивые упоминания какой-то матери.

– Ну-у… Вот, Гаврила… – Джамал на секунду задумывается. – Когда собаку за ухом там или морду чешешь, она же балдеет?

Герасимыч, чесанув свой затылок, представляет картинку, как он скребет какого-то шелудивого пса и тот от удовольствия, пуская обильную слюну, аж жмурится. И полностью соглашается:

– Это точно.

– Ну так же и мужик, – снова пускает серьезную табачную струйку.

Гаврила, сдерживая смех и проклиная себя за то, что опять попался на прикол тем, что почесал-таки свою пустую башку, усугубляет свое положение:

– У вас же собака – грязное животное.

Извиняющимся тоном:

– Ну я же – образно… – И, добивая оппонента неуклюжей простотой: – К тому же у вас она – друг человека.

Вот тут-то Гаврила безжалостно и вывернулся:

– Ну-у брата-ан! Везунчик! Тебе-то хорошо!

– Это точно! – Джамал тоже не выдержал, засмеялся. Отводит в сторону деликатную тему супружеских взаимоотношений. – Вот только мост задолбал, стучит, понимаешь… – Припомнив бытующие в отряде выражения, добавляет: – Заметьте. Опять неделю торчать, однако!

И действительно, недели полторы он денно и нощно с упорством автоманьяка ремонтировался. Как и любой счастливый обладатель российской развалюхи, пытаясь за этот срок сделать конфетку из металлолома.

* * *

– Хочу поведать вам, братья, о том, как мы отдаем свои жизни во имя Аллаха и родной отчизны. Нам на свою жизнь, братья, абсолютно наплевать! – так начал свою речь лидер «движения сопротивления» араб Хошмутдин, приглашенный Басаевым и К^о на бандитскую сходку в Дарго.

– Мы знаем, что жизнь здесь имеет свой конец. Так знайте, дорогие мои братья: лучше нашим душам быть в раю, чем здесь, на родной земле под игом ненавистного врага. Пророк, да будет благословенно его имя, учит нас принимать смерть без страха. В наших сердцах всегда должен пылать праведный огонь гнева против завоевателей.

Совещание командиров проходило прямо в поселковой мечети, с плотно зашторенными, в целях светомаскировки, окнами. В чеченских и ингушских селениях культовые центры религиозных отправлений никогда не закрываются. В отсутствие штатного муллы любой желающий правоверный мусульманин в строго определенное время может туда войти и громогласно сотворить молитву и хвалу Аллаху на весь мир. Зачем же засвечивать жилище нужных людей, если всевышний сам предоставляет нейтральное место для сборища ваххабитов? Увидев выставленную вооруженную охрану, желание молиться в мечети у мирных жителей пропадает полностью.

– Посмотрите, братья! Неверные находятся в неполном километре от нас! Но они нас боятся! Аллах акбар!

Командиры, сидящие за большим столом, дружно подтвердили.

– Уаллах уаккибар!

Головные зеленые повязки с арабской вязью на шевелюрах бандитов колыхнулись и красиво блеснули атласом.

Хошмутдин одобрительно крякнул, подошел к большой карте, висящей на стене в обрамлении венков из свежих цветов, и продолжил проповедь (речь-инструктаж):

– Посмотрите, братья! Внимательно посмотрите! – Он ткнул пальцем в точку на карте: – Вот благословенный Дарго! А вот собаки! – Он опять, уже сильнее и со стуком, ткнул пальцем в ту же самую точку; при этом его густая борода гневно шевельнулась. – Воспользуемся, братья, внезапностью и близостью к противнику! Шакалы не ожидают от нас решительных действий! Уаллах уаккибар!

– Уаллах уаккибар! – крикнули хором полководцы.

– Мы дорого отдадим свои жизни во имя Аллаха, – воскликнул Басаев, – Вырежем всех неверных! У нас есть списки, но можно их и дополнить. Братья, неверные нам являются кунаками?

Среди военачальников прозвучало пламенное и единодушное:

– Нет у нас кунаков среди предателей!

– Наши люди говорят про Джамала и Фирдоуса очень интересные вещи, – продолжил Басаев. – Я уже советовался с нашим дорогим гостем Хошмутдином, он наш план полностью одобряет! Их мы прямо сейчас и включим в наши списки душ уходящих в преисподнюю. Нас нельзя победить! Уаллах уаккибар!

Полевые командиры, чувствуя что кульминационный момент вступления уже вполне исчерпан, решили спуститься на грешную землю:

– Уважаемый и достопочтенный Хошмутдин, нас волнуют некоторые вопросы, затрагивающие…

Басаев, прекрасно зная, о чем пойдет речь, приблизился вплотную к карте и стал внимательно изучать линейку масштаба.

– …Затрагивающие финансовые стороны нашего мероприятия. Несмотря на наши обоюдные соглашения, вашей стороной обязательства в полной мере не выполняются. Наши люди уже три месяца не получают денежного довольствия. Семьи, знаете ли, нечем кормить.

– Этот вопрос я в полной мере освещал в центре, дорогие братья. – Хошмутдин был готов к этому вопросу. – И там изъявили некоторое беспокойство относительно ваших последних действий. Несмотря на то что я целиком и полностью на вашей стороне, но все-таки хотел бы прояснить некоторые моменты… этого щекотливого дела.

У командиров сверкнули глаза, кто-то озвучил общее недовольство:

– Это дело, уважаемый, совсем даже не щекотливое!

– Да! Да! И еще раз – да! Но давайте вспомним годовщину, которую мы решили отметить на двадцать второе июня11. Вам выдали два тяжелых миномета, а вы вместо федералов бомбили благословенный Дарго.

– У нас нет такой практики работы с этим оружием. К тому же мы действовали из Беноя, вне поля зрения…

– Знаю, дорогие мои братья-кунаки, и никто вас за это не осуждает. Следующий момент… При операции в августе вы спровоцировали федералов на обстрел Центороя и опять же благословенного Дарго. А потерь федералы12 при этом не понесли.

Глаза у командующих блестеть перестали:

– Дело случая, достопочтенный… А в мае месяце мы самолет сбили…

– Это, как вы правильно заметили, было в мае. За тот период центр с вами полностью расплатился. А сейчас, ну сами посудите, что бы сказал достопочтенный имам Шамиль? Да будет благословенно его имя в веках. – Гость, изобразив на своем лице крайнюю степень упрека давно почившего легендарного имама Шамиля, задумался, даже укоризненно покачал головой, выдержал подобающую моменту паузу и продолжил: – Аллах велит нам не думать о земном, но центр делает исключения. И идет вам навстречу. Давайте будем с оптимизмом смотреть в будущее. Не деньги главное, главное – победа! Полноте мелочиться, давайте смотреть шире! И в этом нам поможет наша братская любовь, наше исконное куначество! Никто из нас не хочет позора! Ведь так?

Присутствующие непроизвольно согласно кивнули.

– Но деньги вам будут. Будут обязательно! Мы с вами – воины Аллаха, мы не должны останавливаться на достигнутом в нашей святой борьбе. Пусть мы слабы количественно, но мы сильны качественно! Аллах акбар!

«Полководцы», чувствуя что проигрывают финансовую битву, уже без особого задора ответили:

– Аллах акбар!

Хошмутдин, посчитав, что вопрос исчерпан и все наличествующие воины Аллаха уже в полной мере считают себя должниками, приступил к основному:

– Шамиль, так что там у нас с этим учителем и этим, как его, водителем?

– Фирдоус и Джамал. – Обведя взглядом ваххабитский приход, Басаев для формальности спросил: – Есть среди вас их кунаки?!

– Нет, нету… – И все-таки некоторые из командиров с малозаметным замешательством, как наркобароны, уличенные во лжи, уткнулись глазами в свои бумаги, лежащие на столе.

Басаев спокойно закончил сходку:

– Не пощадим своих жизней за правое дело! Смерть шакалам!

Над Дарго взвилась красная сигнальная ракета, отразившись в низких тучах бледной шевелящейся медузой. Банда, разбившись на мелкие группы, в полной тишине пошла по поселку наводить страх, ужас и сеять смерть. Не жалея своих жизней во имя Аллаха.

* * *

Учителя Фирдоуса с супругой убили легко, они не оказали никакого сопротивления. Фирдоус, казалось, совершенно не был напуган и только спросил:

– За что?

Весомый аргумент в таких случаях, когда дело касается своих земляков, был всегда наготове:

– Так нужно Аллаху!

Все бандиты явились в дом учителя либо в масках, либо в головных покрывалах, плотно закрывавших лица на арабский манер. Дети в доме отсутствовали, так что риск быть через годы узнанными и отомщенными полностью отпадал.

Первым делом зарезали супругу. Когда резали учителя, он молился, осыпая головы бандитов проклятиями и небесной карой:

– Мои дети убьют собаку на могиле ваших предков! (Одно из ужасных проклятий.)

Когда дело было закончено и все ценное в доме собрано, на северной стороне поселка прозвучали длинная автоматная очередь и разрыв гранаты. Бандиты в суеверном страхе переглянулись.

Как выяснилось позже, Джамал уже ждал бандитов. Возможно, в самый последний момент его все-таки кто-то предупредил. Увидев в свете слабой зарождающейся луны силуэты вооруженных людей, по-хозяйски идущих по дороге, выдал из окна своего дома длинную очередь из автомата. Группа, под штрихом трассера, упала на землю, в окно влетела шипящая граната. Джамала ударной волной отшвырнуло к стене, он потерял сознание. В тот же момент бандиты ворвались в дом.

Пока двое отрезали голову хозяина дома, остальные нашли троих оглушенных и напуганных детей, которых тут же умертвили, чтобы не оставлять себе на будущее кровников. Супругу не нашли, но, когда стали выходить со двора, кто-то услышал будто щенок рядом поскуливает. И этот кто-то (взбрело же ему в голову!) пошел искать этого щенка.

Оказалось: в маленьком дворовом домике забилась в угол супруга Джамала и там от ужаса подвывала, как в кошмарном сне, не имея сил закрыть рот. Бандит молча схватил ее за волосы, выволок на улицу и прикладом автомата рубанул по голове. Тело безвольно свалилось на землю. Ее изнасиловали. После чего, еще не пришедшую в сознание, полоснули по горлу ножом.

* * *

Утром, где-то часов в десять, когда плотный утренний туман уже начал рассеиваться, отрядный «Урал», в сопровождении десятка бойцов медленно проезжал по тихому поселку. Невдалеке от изгороди поселкового кладбища, на шестах, воткнутых в землю, висели окровавленные головы учителя и Джамала.

Есть такая избитая, банальная, но до ужаса точная фраза. Братоубийственная война не имеет никаких законов и не выясняет, кто прав, а кто виноват. Зато она безошибочно показывает, кто есть зверь, а кто человек.

Сухари

Самый простенький войсковой сухпай представляет собой небольшую картонную коробку, в которой находятся: чай в пакетиках, сахар в пакетиках, банка красной рыбы (килька в томатном соусе), иногда шпроты в масле, а также – пакетик лимонной кислоты, банка тушенки и банка перловки с тушенкой. Завершает скромный кулинарный ансамбль несколько прожаренных сухарей в бумажном клееном пакете и упаковка салфеток. Из этого набора пользовалась спросом в основном только тушенка.

Есть и так называемая «лягушка» – пластмассовый контейнер зеленого цвета – верх гастрономического изыска кухни Министерства обороны, в котором есть все, что необходимо на суточный прожиток. Даже таблетки сухого спирта с металлической подставочкой для разогрева консервов и различные крутые сладкие вещи и витамины. Но и там сухари замаскированы под названием «сухарики армейские» и представляют собой обыкновенные галеты.

Раз в месяц из Ханкалы подвозят на машинах или вертолетах продукты: мука и сахар мешками, консервы коробками, колбаса и мясо килограммами, масло сливочное и растительное, бочонки с животным жиром, которым мазали верх палатки, чтобы не гнила от дождей, соль, спички и, как писали при Петре I, «протчая и протчая».

Центроподвоз – так называется процесс подвоза продуктов и прочего бутора на машинах. Колонны сопровождают БТР-ы, бывает и вертолёты. Мелкие партии продуктов, как правило, присылают вертолётами. Автомобильные колонны встречают все отряды войсковой группировки: встречают в горах, рассредоточиваются цепью, и под присмотром, зачищая и занимая буквально все соседствующие с дорогой высоты и леса, сопровождают до места дислокации. Это очень трудная и опасная работа – как для встречающих, так и для сопровождения.

Хлеб договорились выпекать в хлебопекарне батальона ВВ13. Половина на половину: то есть из всей муки половина хлеба – отряду (да еще и растительное масло в придачу). Вполне хватает, да еще и с избытком. И при этом все довольны. Не сухари же грызть…

По утрам, обычно часам к восьми, к первому посту отряда подходят маленькие, неразговорчивые и сопливые детишки с трехлитровыми банками парного молока. Человек с ружьем спрашивает:

– Скока стоит?

Мальчик:

– Пятнадцать рубля.

– Как зовут?

– Ахмед.

– А тебя, девочка?

Девочка стоит, будто не слышит. Серьезный Ахмед ей переводит, она отвечает:

– Фатьма.

Затем, забрав все пустые стеклянные банки и конфеты, которые нашли наряды, уходят.

С мясом и колбасой посложнее. Сразу все не съесть. Хранить долго нельзя – на жаре испортится. Через день-полтора мясцо начинает вонять и шевелиться. Выход только в копчении. Да и вкуснее.

Прострелили поверху двухсотлитровую бочку, дабы вдеть туда железные прутья, чтобы было на чем держать куски мяса и колбасы. По низу бочки – отверстие для трубы. Металлическая буржуйка с вкопанной в землю трубой – вот и вся коптильня. Манящий, очень мирный и неимоверно будоражащий аппетит, аромат при этом распространяется на весь плацдарм.

Весь день частят гости с жидким спиртом – как бы ненароком или «вот, совершенно случайно» по дороге на огонек зашли. Делают удивленные лица: «О, господа, да у вас тут ниче-о!» То же самое происходит и в соседних расположениях в подобные интересные дни: «Однако шибко вкусно пахнет! Заметьте!»

Днем следит за коптильней и за приемом гостей наряд по кухне и все желающие культурно и с пользой провести время, ночью – дежурный взвод.

Вода носится бойцами в двадцатилитровых флягах снизу из родника, либо в цистерне на «Урале» с горной реки. Эта процедура весьма укрепляет мышцы ног и грудную клетку. В первые недели таскать воду – тяжело, особенно – вверх, в гору. Приходится через каждые двадцать-тридцать метров останавливаться, снимать с себя флягу, оружие, восстанавливать дыхание. С каждым днём подобных «тренировок» таскать груз становится проще – не от того что человек сильней становится, просто привыкает. В итоге доходит до одной стоянки, и даже без отдыха.

Для печек в палатках и в бане необходимы дрова. Дрова тоже доставляют центроподвозом в виде корявых тяжеленных бревен. Но они идут на строительство укреплений и на прочие хозяйственные нужды. Дровишки заготавливают на месте. Разбираются заброшенные войсковые укрепления недалеко от расположения, рубятся деревья вдоль оврагов.

И вот собрался отряд за дровами. Выставлена охрана по оврагу – стволами и корягами заполнена уже половина кузова «Урала».

Далеко, над восточной высокой скалой, кружат беззвучно два «сухаря» – штурмовые самолеты «Су-25». Этой ночью там был обстрелян вертолет. Вот и послали самолеты. Один низко-низко летает, над самым склоном, другой на огромной высоте его прикрывает. Время от времени оба отстреливают тепловые ракеты, которые применяются для отвода от себя «умных снарядов», самонаводящихся на тепловое излучение.

Отряд обнаружил огромное, чуть ли не в обхват дерево неизвестной породы. Долго пилили «Дружбой». Все-таки повалили. Из густой листвы повалили-посыпались сочные большие яблоки: яблоня оказалась. Нет предела радости бойцов.

А «сухари» все кружат.

Дрова погружены в машину.

Внезапно нижний самолет врезается в склон горы. Видны пламя и смолистый черный дым. Все замерли. Подбит штурмовик! Очень далеко – звука взрыва не слышно. Верхний «сухарь» так и летает над местом гибели друга. Густое уродливое облако, перемешанное с огнем, стелется по склону. Отряд с дровами уже подходит к группировке. Солдаты, омоновцы, собровцы молча смотрят в сторону гибели «сухаря».

Ну не может самолет летать вечно – возвращается на базу. А черный дым еще клубится, догорают обломки. Проходит сорок минут. Подлетает «вертушка». В бинокли видно, как оттуда быстро выходят люди, что-то собирают на месте, грузятся и улетают. А обломки самолета все горят.

«Вертушка» уже прибудет в Моздок, но часа два еще будут гореть останки «сухаря» на огромной шахматной доске Чечни, где чаще всего врага не видно в лицо. И где-то в мирной России мать молодого парня забьется в рыданиях от страшной потери…

Шах и мат

Первый ПТУРС14 красиво разорвался в чистом поле между расположением якутского ОМОНа и взводом десантников. Снаряд по касательной чиркнул поверхность земли и, разбрызгав множество блестящих перьев осколков, лопнул на высоте примерно трех метров. Бойцы, лениво оглянувшись на красивый разрыв, как ни в чем не бывало продолжали играть под навесом возле столовой в шахматы и интеллигентный покер. Кто-то из наряда по кухне выдвинул предположение:

– А, опять СОБРы напились, балуются.

Еще не развеялся дымный шлейф от первого, как второй снаряд разорвал палатку десантуры в клочья, и только тогда прозвучала четкая команда:

– В ружье! Бл…

Со стороны поселка Центорой, что на склоне соседней горы, раздались пулеметные очереди, и с гадким шипением вылетел третий снаряд. Разорвался он метрах в пятидесяти от ограждения склада взрывчатых веществ батальона ВВ. Склад – это большая, уже местами прогнившая и полинявшая ротная палатка, битком забитая боеприпасами и огороженная колючей проволокой. По самым скромным подсчетам, там находилось тонн пятьдесят взрывчатки. Чудом не сдетонировало. Иначе окружающий дикий ландшафт утратил бы главное украшение – войсковую группировку. И половину поселка завалило бы.

Отдыхавшие в палатке бойцы, в трусах, но с разгрузками и автоматами в руках, дублируя друг другу слова команды: «С*ка, зае**али», присовокупляя чью-то маму и сталкиваясь на выходе лбами с теми, кто забегал в палатку за оружием, бежали и прыгали в наполовину заполненные после дождей холодной водой окопы.

По периметру группировки шла густая беспорядочная стрельба. «Вованы», судя по звуку, долбили из зенитных установок и тяжелых минометов. Взвод десантников, за двадцать секунд до подрыва по команде своего опытного командира выскочивший из еще целой палатки в окопы, держал без единого выстрела круговую оборону. Самарский ОМОН стрелял со всех стволов по поселку Белготой. Очевидно, не видел, откуда начался обстрел.

Если смотреть со стороны Центороя, профиль местности выглядит так: слева – лысая гора, контролируемая «вованами», ниже – разодранное глубокими оврагами плоскогорье, на котором находится основная группировка, а еще ниже, в ущелье, – сам поселок Дарго, контролируемый бандформированиями. И известно, что, как ни странно, официальный глава администрации сам является полевым командиром.

Тактика бандитов во время подобных обстрелов редко менялась. За несколько километров до объекта не спеша подъезжает «уазик» с тремя-четырьмя боевиками. Кушают-пьют-колятся-курят, после чего применяют легкую артиллерию, пулеметы и снайперские винтовки. Все это кто-то из них снимает на видео для протокольного отчета.

После чего, довольные выполненной работой, так же не спеша, деловито и без суеты, удаляются, чтобы отчитаться о геройски выполненном задании перед своим начальством и совместно поржать во время просмотра пленки. Очень забавно смотреть, как на экране хаотично бегают и воюют неизвестно с кем маленькие жалкие людишки – «русские свиньи».

И что же получается в данном конкретном случае?

Удача! Хоть один снаряд попал в палатку десантуры! Два солдата в батальоне явно ранены снайпером. Еще один снаряд попал в колесо «зушки»15, стоящей на лысой горе. Колесо отлетает далеко в сторону, скатывается вниз и утыкается в раздолбанный до того БМП.

Но тело контуженного солдата, сидящего за установкой, наваливается грудью на механизмы, нажимается гашетка, орудие самостоятельно разворачивается и широким веером начинает долбить поверх войсковой группировки прямо по несчастному историческому поселку Дарго, в котором еще в царские времена жил, трудился и работал достопочтенный, легендарный имам Шамиль.

Нетрудно представить лица бандитской братвы – немая сцена, открытые от изумления рты и, по крайней мере, не менее парочки возгласов: «Вай!» Тем более что кроме «зушки», по Дарго лупят и «вованы» с омоновцами.

Сидящие в укрытиях и окопах бойцы якутского ОМОНА, впрочем, как и все в группировке, строят разные предположения. В том числе и такое, что лысая гора захвачена и по ним долбят из зенитки бандиты. Вот только берут чуть выше. А основной обстрел идет со стороны Дарго и Белготоя. Значит, судя по всему, Самарский ОМОН численностью в семьдесят пять горячих голов героически с кем-то сражается в той стороне. И у «вованов» вовсю слышна война.

Как-то незаметно битва закончилась. Все начали выходить из укрытий. Стала собираться по кусочкам информация из подразделений: в батальоне два солдата легко ранены, и контужен тот самый зенитчик. Больше потерь нет. А шума-то…

Зеркало

Смеркалось. Заквакали еще недострелянные из омоновских рогаток лягушки на своем чеченском языке. Не русское, родное, ласкающее слух «ква-ква», а будто непонятные птичьи трели выводятся хором. А еще это напоминает роту милиционеров, которые пытаются вразнобой вывести на своих выданных для постоянного ношения свистках некую мелодию.

Пришли в гости псковские офицеры – десантники, со дня прибытия дружащие с простыми и незатейливыми якутами.

По законам гостеприимства и боевого содружества быстро накрыли стол в столовой. Что такое столовая в полевых условиях? Сооружение, сколоченное из досок, без двери, накрытое тепличной пленкой и рубероидом. Размером примерно четыре на пять метров. И сколоченный из досок же огромный стол. На стенах – вырезки из журналов с блондинками-брюнетками в разных ситуациях и прибитая к столбу-опоре двумя гвоздями толстая пачка листов бумаги – «книга отзывов и предложений». Основные записи от благодарных едоков в основном составляют: «Хочу мяса!» и «Бабу хочу!» На полках – посуда, телевизор с магнитолой и видеомагнитофон.

На внешней стороне столовой на всю длину прибита пулеметная лента, рассчитанная на сто восемьдесят патронов, в которую каждый день вставляется по одному патрону. В последний день командировки эта лента будет выстрелена по очереди всеми бойцами.

Вставка патрона в ленту – это особый ритуал, соблюдаемый очень строго. Каждое утро один из милиционеров заходит в оружейный погреб, выносит и торжественно вкладывает патрон в металлическую ленту. Так что столовая – это не просто так называемая «столовая». Это, можно сказать, очаг культурной жизни отряда и его лицо. Причем каждый отряд по-своему гордится своей столовой.

Если у бойца есть привычка заглядывать в зеркало, то, увидев какие-то изъяны в усах там или бороде, прическе или, наоборот, в бритой башке, он обязательно этот видимый недостаток устранит. Так и столовая – зеркало отряда.

После принятия пищи каждый самостоятельно за собой приберет, помоет свою посуду, аккуратненько поставит на полку, отойдет на метр-полтора. Склонив голову набок и скрестив руки на груди, полюбуется сквозь прищур натюрмортом, потрет задумчиво оттопыренную челюсть мозолистой дланью, вернется, поправит кончиками пальцев вилку там или ложку и только после этого угомонится.

Итак, пришли дорогие гости – псковские десантники. Выпита первая – «за нас, за вас и за спецназ!», вторая – «за содружество родов войск». Третья, не чокаясь, за погибших товарищей. За анекдот, за просто так, за разбор сегодняшних событий и т. д. и т. п. И потекли разговоры.

И вот рассказывает взводный командир десантников Вася, гвардии старший лейтенант, плотненький такой мужичок лет за тридцать, о том, что было у них сегодня:

– Вот встаю я сегодня утром, бреюсь так не спеша, все равно еще три месяца впереди, куда спешить-то? Культурно так бреюсь. Зерцало у меня в руках. Морда, значится, в мыле, и я бреюсь. Зеркальце нежненько так держу. Постоянно со мной ездит. Привык уже к нему. Вот уже почти до половины побрился, а зеркало у меня в руке возьми и тресни, тоже наполовину. Рассыпалось. Ну и сразу нехорошо так стало. Сами знаете, что про зеркала рассказывают – всяка-разна. А до этого сон плохой снился. Ну, весь день сам не свой хожу. Плохой знак, думаю. Своих сегодня на операцию не повел. Что-то, думаю, должно быть-случиться. Даже устал от напряжения. И тут к вечеру между нами ПТУРС долбанул, я и кричу: «По окопам!» Сам в окоп е… ся. Секунд через двадцать палатку нашу ка-ак п…т. Аж железные кровати в стороны поразлетались. Ну, думаю – нет моих солдатиков. И так х… во было, так еще больше пох… ло. Вроде бы жарко, а в животе холодно стало. Как говорится – желудок в ж…у упал. Выглядываю аккуратненько – кругом кто-то с кем-то воюет. Тут мой контрабас16 Федотов нарисовался. В трусах и майке. В руке подствольник17 без автомата. Ну, говорю, Федотов, п…ц нам, не отпишемся мамам. Да нет, говорит, все на месте, я, говорит, проверил уже, все двадцать. А каким мамам-то? Твоим, говорю, е… твою, мамам-то. Почему не по форме? За тебя что, Пушкин должен автомат таскать? Ну, построил я его по полной программе, да как-то легче стало. И впрямь, все двадцать успели в окопы сигануть. Ну, а дальше, братцы, сами знаете – война кончилась…

Война кончилась!

В двадцатипятиместной палатке отряда каждый омоновец создавал уют на своем месте по-своему, на свой вкус. Если у кого железная кровать находилась у стены, то навешивали какие-нибудь линялые цветастые коврики или покрывала, раздобытые на месте или оставленные от прошлых смен. Возле кроватей старались тоже что-нибудь постелить под ноги. Сколачивали полки, вместо тумбочек употреблялись фанерные или деревянные ящики, накрытые какой-нибудь тряпочкой, бывали и просто тяжелые широкие чурки. Когда к кому-нибудь приходили гости из соседних подразделений, на тумбочках-столиках возникали обрезанные по горлышко пластмассовые баночки от витаминов, заменявшие рюмочки и букетик полевых цветов в обрезанной по краю пивной банке. Ну и, соответственно, различные закуси с добровольными помощниками: «А не угодно ли салфэтку?»

У противоположной от входа стены – сколоченный из досок стол и полки с видеомагнитофоном, телевизором. Грубые доски маскировались различными салфеточками и опять же цветастыми чистенькими тряпицами.

За отдельную полутора-, двухлитровую бадью пива можно заказать Геркону, он же Гаврила, и он же Герасимыч, провести к своему месту электрическую розетку для подключения отдельного радиоприемника или магнитофона. И ему же, согласно бытовому сервису и этому же тарифу, отдать на ремонт нещадно эксплуатируемую технику. На вопрос: «А че это там сломалось-то?» Геркон отвечал шаблонно: «А, синхрофазотрон18 поменял». Не было случая, чтобы этот ответ кого-нибудь не удовлетворил.

Оружие и разгрузочные жилеты висят на спинках или над изголовьем кроватей. Под кроватью – личные вещи и гранатометы «Муха».

У Геркона на тумбочке индивидуальный маленький вентилятор, который обдувал его, придавая дополнительный бытовой комфорт, еще будучи с ним в Дагестане, Ингушетии и Осетии.

По центральному проходу стоят две печки-буржуйки. Дрова для них ежедневно и совершенно добровольно рубил железным топором Леша Коптев, он же Макс – солидный, серьезный и всегда спокойный невозмутимый парень, водитель, лет за тридцать пять. Для него это было, наверное, как бы хобби. Но комментариев по этому поводу, несмотря на многочисленные вопросы, от него никто и никогда не слышал. Известно только, что когда он прибыл в Якутск из Грозного после очередной командировки, то долгое время не мог понять, почему во всех окнах зданий целые стекла.

Индивидуальные заморочки бывают у всех. Автору, например, после одной из командировок пару лет часто снился исключительно противный сон, где в главной роли выступал полевой туалет со всем его содержимым. Хотя в реальности никаких отрицательных предпосылок сей клозет не давал.

Снарядные ящики служили вместилищем богатой коллекции книг и видеокассет. Эти ценности не только просматривались и прочитывались самими якутами, но и под скрупулезную запись в специальную тетрадочку выдавались разным соседям.

Огромной популярностью пользовалась уже довольно потрепанная книжонка «Служба нарядов – II» (первая часть, к сожалению, канула в Лету с каким-то выбывшим из группировки подразделением). Ходили слухи, что книгу «забыли» вернуть фэйсы19.

Представители всей войсковой группировки из-за этой коллекции частенько захаживали в гости.

Вообще ходить в гости – это один из многочисленных методов убить время. Сходил к фэйсам, СОБРам, войсковикам – возвратился довольным жизнью, и вроде бы время незаметно прошло.

А вот таскаться по горам на зачистки поселков – это полное «убийство» организма.

На утро планируется зачистка поселка Курчили. Накануне вечером командир Котовский собирает офицеров на фундаментальное совещание в свою тесноватую палатку. Происходит конструктивный и продуктивный разговор:

– Так, господа, выезжаем в пять ноль-четыре. Значит, подъем, соответственно, в четыре сорок три. Едут фэйсы, СОБРы омские, десантники и «вованы». Группа захвата – я и мой зам Мигунов, группа прикрытия тот-то и тот-то. Группа такая-то, те-то и те-то.

Слава Мигунов:

– Так, джентльмены, десантники нам дали гранатометы такие-то и такие-то, пользоваться так-то и так-то. – Показывает практически, как надо правильно пользоваться новейшей милитаристской разработкой.

Вытаскивает предохранительную чеку и, поднимая прицел, говорит:

– Вот, в этот момент и происходит боевой взвод. – Уложив орудие на плечо и наставив раструб на лоб Геркону, – нажимать вот сюда. – Складывает прицел, вставляет чеку обратно. Кладет гранатомет на стол рядом с компьютером. Смотрит выразительно на Геркона: – Всем понятно?

Ошарашенный Геркон:

– Елементарно, Слава… – И на всякий случай: – Слава десантуре!

– Рома, – спрашивает комвзвода Леша Выключатель, – а здесь-то кто остается?..

Котовский:

– Вот ты и остаешься с нарядом.

Парень ростом два двадцать, Ваня Нечисть, тоже командир взвода, вставляет:

– Начальник назначил Леху любимой женой!

– Вопросы есть? – спрашивает Котовский и тут же сам и отвечает: – Вопросов нет. Все, наливай.

Наливать, то есть надевать или не надевать бронежилеты, – это личное, можно сказать, даже интимное дело каждого бойца.

Практика показала, что броню надевают более худощавые бойцы. Большим, широкоформатным людям броня мешает двигаться. Кроме своего веса, приходится нести на себе много оружия и боеприпасов.

У снайперов обычно по две винтовки – СВД и бесшумный «Вал», у всех по нескольку ручных гранат и гранат для подствольника, в количестве кто сколько унесет, автоматы Калашникова, гранатомет «Муха», тяжелый пулемет, легкие пистолет-пулеметы, пистолеты и револьверы разных мастей, магазины, пулеметные ленты, фонарик и сухпаи.

Как последний аргумент, в обязательном порядке должен быть и нож. Если в разгрузке и на поясе свободного места уже нет, прибамбасы пристегиваются к бедрам. На приклад оружия медицинским жгутом приматывается индивидуальный перевязочный пакет. Особо предусмотрительные под жгут вкладывают еще и «последний патрон».

Чтобы все это можно было легче и удобнее нести, где-нибудь прицепляется фляжка с водой и котелок.

Двигаясь в далеко растянувшейся колонне в сторону Курчили, уставшие бойцы на ходу забираются в кузов «Урала» и некоторое время там отдыхают. Постоянно находиться в машине нельзя. Несмотря на то что впереди идут «вовановские» саперы с миноискателями и снайперы, расстреливающие все подозрительные предметы, не исключено, что и они могут прозевать заложенный заряд фугаса. Или откуда-нибудь с гор прилетит ПТУРС, потому что машина – это хорошо видимая цель и гарантированные жертвы.

К тому же, если кто хоть раз подрывался на транспорте и выживал, желание ездить на колесах пропадает надолго. Идут до конца на своих двоих, ни разу не отдыхая в машине, только Антоша Слепков, Охотник и Снайпер. Иногда даже вприпрыжку догоняют «Урал», чтобы сообщить очередную хохму сидящим в кузове. Все трое в броне20.

По дороге встречаются чеченские мальчики-подростки, жестами подающие какие-то знаки в разные стороны, молодые бородатые парни-чабаны почему-то в спортивных чистеньких костюмах, с чистыми же правильными паспортами.

Обочины всех дорог усеяны гильзами разных калибров, пластиковыми упаковками от войсковых сухпаев, ржавыми консервными банками и прочими отходами войны. Если для интереса попинать мусор, нередко можно обнаружить и неразорвавшиеся снаряды. Окопы, заполненные дождевой водой. Иногда – подбитые танки, пушки, бэтры21.

С левой стороны виден уже знакомый поселок Тазен-Кала. С тюркского название переводится примерно как «Озеро за речкой под скалой». Так оно и есть – под скалой. На берегу этого живописного водоема виден нетронутый мародерами новенький водяной насос. Как они его не заметили, непонятно.

С утра преодолев двадцать километров, к обеду колонна прибывает в поселок. Он кажется вымершим. Во всех пустующих домах явно побывали мародеры. Население – несколько женщин с детьми и один старик, подметающий метлой свой двор.

Сама операция занимает сорок минут. Единственный выстрел – по собаке в каком-то дворе. В итоге задержаны два чеченца-активиста еще с первой кампании; фэйсы их спрятали в бэтр. Такая операция именуется «Загон». Пока с одного края поселка шумят с проверками омоновцы с войсками, на другом фэйсы берут тепленькими и без шума убегающих бандюков. Подробности подобных операций обычно перед мероприятиями не разглашаются. Так что омоновские «такие-то и такие-то» группы на этот раз во всем блеске себя не проявили.

Обнаружен схрон с оружием недалеко от поселка в горах. В двух больших молочных бидонах находятся: пистолет с глушителем, много взрывчатки, боеприпасы, нарезанный кусками свинец, религиозная исламско-сектантская литература, аудиокассеты с проповедями какого-то ваххабита, охотничье ружье с металлическими патронами и пневматическая винтовка. Да еще Денис Мастер на чердаке полуразрушенной школы обнаружил полуистлевший красный пионерский флаг с надписью: «Будь готов!»

Впоследствии этот флаг вывесили в располаге рядом с якутским. Кстати, именно благодаря якутскому флагу все якутские отряды на Северном Кавказе называют «Якудза». А приклад от пневматической винтовки заменили на отрядный, сломанный.

Чтобы не возвращаться к теме о флагах, нужно добавить, что в расположении у самарского ОМОНа висел огромный черный флаг с черепом и скрещенными костями – «Веселый Роджер». Когда у них кто-нибудь из бойцов погибал, флаг снимали. Но через положенных три дня он опять развевался над их располагой. До следующей потери.

Между делом Геркон выясняет во дворе у местной безработной учительницы, которая его угостила огромной, еще горячей свежей лепешкой и бутылкой парного молока, откуда пошло название поселка Курчили. Чили, согласно легенде, овеянной дыханием веков, – красивая чеченская девушка, Кур – значит, гордая. Все замуж не выходила. И вот джигит с соседней горы взял все-таки ее в жены. Каким образом он ее «взял», не уточняется. Вот поселок и называется – Курчили.

Лепешкой с молоком отобедали во дворе пожилого чеченца, больше похожего на грузина – папу солдата из фильма «Отец солдата». Бедолага жаловался на российские самолеты, которые бомбами, надо – не надо, постоянно вспахивают его огород.

Когда колонна двигается обратно, буквально на каждом километре стоит небольшая толпа женщин, высматривавших в машинах своих задержанных соплеменников. Вот почему фэйсы их и спрятали в бэтр – меньше шума. Когда БТР проезжает мимо «Озера за речкой под скалой», экипаж замечает и деловито грузит водяной насос на борт, резонно решив – не пропадать же добру. Но местные тетки поднимают шум, не дают совершиться преступлению со стороны госорганов. Откуда они появились, так и осталось тайной.

В располаге, куда прибыли к семи часам вечера, измученные жарой и пешей ходьбой бойцы, не раздеваясь, плюхаются на кровати. Нет сил поднять конечности. Это выглядит довольно забавно.

Минут через десять стонов, охов и матов, вспоминая традиционную маму, будто она ему поможет, кто-то первым начинает принимать сидячее положение. С помощью обеих рук одна нога закидывается на другую, развязываются шнурки на ботинках, остальные в это время наблюдают за ним и ржут. Высокие грязные ботинки с великим трудом снимаются. С опорой, опять же двумя руками, на спинку кровати, принимается вертикальное положение. Смех усиливается. Тряхнул плечами – на пол падает разгрузка. Как в замедленной съемке снимается одежда, и утомленное тело опять плюхается на кровать. Только после этого бесплатного представления начинается шевеление остальных.

Вечер прошел как обычно. На севере от Дарго слышны звуки боя. Но на это никто не обращает внимания. Сказывается привычка засыпать под звуки канонады. Позже стало известно – наши военнослужащие подверглись обстрелу. Двое ранены, трое погибли.

Пять часов утра. Где-то рядом прогремел взрыв, и тут же началась пальба. В палатке без команды все вскакивают на ноги. Во время обстрелов необходимо как можно дальше уйти от видимых больших целей и укрыться. Геркон в тапочках, трусах и с автоматом в руке уже в окопе, будто там и ночевал. Рядом быстро возникает еще несколько человек, тоже в трусах, но кроме автоматов в руках еще и разгрузки. Близорукий Саша Опер, надевая свои очки:

– Сон алкоголика краток, но крепок! – Пытается попасть ногой в ботинок. Все-таки попал, цепляет разгрузку, бежит в окоп.

Охотник не спеша и со вкусом одевается, вооружается и, бросив в пустоту палатки: – Без паники! – В полный рост, так же не торопясь, направляется в укрытие.

По периметру группировки явно происходит сражение. Опять непонятно, кто с кем воюет. Видно только, что у самарцев – вновь большая суета. Позевывая, из своей палатки выходит Котовский, одетый, но без оружия. Глядит по сторонам:

– Откуда стреляют? Пойду к самарским – они знают. – И ведь идёт! Не спеша и в полный рост!

Минут через десять все затихает. Командир возвращается как после чаепития:

– С Белготоя обстрел. Два вэвэшника ранены, один в ногу, другой в плечо.

Белготой – это поселок, как раз на противоположном от самарцев склоне.

Ну, раз такое дело, можно идти досыпать. Все двигаются в сторону палатки. Антоша Слепков, радостный и весь, как обычно, упакованный в броню, проходя мимо ограждения из мешков с песком, легко подпрыгнув, ударяет двумя ногами по огромной чурке, лежащей на мешках:

– Война кончилась!

Некоторые, у которых сон отшибло, идут помогать тем, кому делать нечего. Геркон обращает внимание на отсутствие своего любимого вентилятора. Саша Опер признается:

– Да я уже в окопе его заметил, прицепился к разгрузке. Потом принесу, не переживай!

Шесть часов утра. Где-то рядом опять прогремел взрыв и раздалась стрельба. Разница от предыдущей суеты только в том, что выбегающие бойцы сталкиваются лбами с забегающими за оружием. Рост у всех разный, но высота входного проема всегда стабильная. Тут хоть пригибайся, если высокий, хоть иди в полный рост, если мал, – лбы обязательно встретятся. При этом встретившиеся бритые головы машинально взаимно охаивают родивших их матерей и заодно какую-то «ту Люсю».

На больших скоростях при столкновениях бывает довольно больно. Представить страшно, что было бы, если бы кто-нибудь надел каску. Но, к счастью, про каски в такие моменты начисто забывается. К слову, если уж надел каску, то застегивать ремешок под челюстью нежелательно. Бывали случаи, когда осколок от снаряда или выстрел из подствольника сносили при попадании в застегнутый шлем по касательной башку.

Минут через десять все затихает, кто-то кричит:

– Война кончилась?

– Кончилась! Потерь нет!

Ну, раз такое дело, можно опять идти досыпать. Все двигаются в сторону палатки. Довольный Опер, куражась, услужливо протягивает Геркону вентилятор:

– Вот, Гаврила, сходил, принес! Гы-гы-гы!

– Спасибо, Сашенька, – отвечает Геркон, беря в руки простреленный вентилятор, – огромное тебе человеческое спасибо! – И, состроив недовольную физиономию, передразнивает: – И-го-го!

Ближе к обеду прибыли два вертолета. Пока «Ми-8» принимал раненых под шумок деловых спецов, решивших с оказией слетать в Грозный, второй, «крокодил»22, летал над группировкой и поселком, прикрывая первого и отстреливая тепловые ракеты.

Через несколько лет подполковник милиции Саша Опер закончил высшую академию МВД. Антон Слепков по настоянию супруги перевелся в другое, более мирное подразделение. И осенью 2008 года трагически погиб в автокатастрофе. Остался годовалый ребенок. Через пару лет в расцвете сил умер Котовский – за время частых командировок одолели внутренние болезни.

Достали!

Глубокий вечер. На улице, если это можно назвать улицей, густая непроглядная темень. В палатке светло, тепло и уютно. Все смотрят видео «Иван Васильевич меняет профессию». Кто-то сидит на скамейках перед телевизором, кто-то смотрит, лежа на кровати. Фразы из фильма все знают наизусть, и в этом весь смак. Например, кто-нибудь, опережая артиста, говорит: «Ключница водку делала», артист, смачно закусывая, повторяет: «Ключница водку делала». Всем, как малым детям в детском садике, становится радостно и весело, хочется похлопать в ладошки.

Вот произносится крылатая фраза: «А, посадил его на бочку с порохом – пущай полетает!» Как вдруг… Где-то совсем рядом гремит взрыв, и тут же начинается густая пальба.

Все, как обычно, вскакивают на ноги. Проснувшийся близорукий Саша Опер пытается обнаружить на тумбочке свои очки, которые Геркон заблаговременно прикладом своего автомата смахнул под его кровать. Нацепляет очки дальнозоркого Геркона, хватает ботинок. Внезапно, вспомнив матушку Гаврилы, швыряет его очки вместе со своим грязным ботинком на постель своего боевого товарища (друг, называется), хватает автомат с разгрузкой и бежит босиком.

Самые раздетые уже сидят в окопах и, потирая свои лбы, с видимым трудом, как сговорившись, опять начинают вспоминать, что же на самом деле произошло с той мамой и Люсей.

Охотник, по обыкновению, не спеша и со вкусом одевается, вооружается и, бросив: – «Без паники!» – В полный рост направляется на выход. На «улице» он с удивлением смотрит на группу не укрывшихся товарищей, стоящих совершенно спокойно, и на вооруженных братцев в семейных трусах под звуки баталии в полный рост выходящих из укрытий. – Не понял…

Выясняется, что войну устроили «вованы». Почти каждый вечер или через день они долбят по поселкам «для профилактики» из зениток и тяжелых стодвадцатидвухмиллиметровых минометов, батарея которых стоит примерно в ста метрах от отрядной палатки. От выстрела такого миномета палатка ощутимо содрогается, как будто рядом произошел взрыв. И когда это бывает без предупреждения, у бедного Геркона, человека немолодого, от неожиданности сердце на мгновение останавливается, затем начинает мелко вибрировать – хочется превратиться в нечто маленькое и забиться в неприметную щелочку.

У всех бойцов по возвращении из командировки домой еще несколько месяцев при резком, громком звуке срабатывал рефлекс самосохранения. Например, от звука лопнувшего воздушного шарика или хлопка из трубы глушителя проезжающей автомашины машинально пригибались, смеша родственников и удивляя прохожих.

На этот раз вэвэшники долбили поселок Центорой. Минут пять штрихи трассеров упирались в противоположный склон. С той стороны никто не огрызался. Только было видно, как в окнах редких домиков гасится свет.

Омоновцы, налюбовавшись представлением, возвращаются в палатку. Комментарии сводятся только к одному единодушному слову:

– ДОСТАЛИ!!!

К кому это самое «достали» имеет отношение, никто не уточняет. «Достали» редко предупреждающие вэвэшники или часто достающие «чехи»23, все одно – «достали»! Все и вся ДОСТАЛО!

Через две недели доблестные омские СОБРы с фэйсами все-таки вычислили место, откуда назойливо «доставали» «чехи». Во время «вычисления» их чуть было не посекли из пулемета, но все обошлось.

В свою очередь, якудза совместно с десантниками, потратив день и оставив частичку своего здоровья на горных дорогах и тропах, заложили в этом месте пяток фугасов с секретом. А еще спустя несколько дней, после того как парочка бандитов подорвалась, обстрелы надолго прекратились. Через неделю взяли в плен четырех членов этой банды.

Сон в руку

Ножай-Юртовский район

«Вызываю огонь на себя».

Афиша х/ф из цикла —
кино и немцы

Надо сказать, в ОМОНе у всех бойцов, а не только у командиров, есть свой позывной. И настолько этот самый позывной притирается к человеку, что становится неотъемлемой его частью. И обращаются все друг к другу чаще всего не по имени-отчеству, так как это занимает слишком много времени, а по позывному. Когда приходится иметь дело с людьми из других подразделений, то при знакомстве вместо имени нередко можно услышать именно позывной. И это совершенно даже не фамильярность, а просто жизненная необходимость. Надо признать – очень удобно в боевой обстановке, когда дорога каждая секунда.

Подходит молодой, но опытный боец Охотник, потому как действительно хороший охотник, рано утром к Геркону, мужику лет за сорок, который связист и ремонтник. Оба люди уважаемые. Потому что уважают друг друга. А у Охотника еще и орден Мужества. Геркон, брея сам себе голову в палатке, изображавшую мастерскую связи, говорит:

– Здравствуйте, Сережа!

Охотник:

– Здравствуйте! Как дела?

– Прекрасно!

– Слышь, Геркон, сон приснился мне. Сердце что-то недоброе вещует.

– Выражайся яснее, – скрючившись у зеркала, мылит голову Гаврила.

И вот пока Геркон бреется и полощется, Охотник кратко рассказывает:

– Ну вот, Гаврила, снится, будто бой идет, ну, жопа полная, меня в левую сторону груди ранило. И братва меня с поля под огнем пытается вытащить.

«Господи, прости!» – про себя творит молитву Геркон, припоминая, что «жопа полная» у Охотника бывала частенько, затем говорит с деланым безразличием:

– И что?

– Вот и томление в грудях. И все.

– Не бери в голову, Серега, все будет чпок!

Явно облегчивший душу Охотник степенно удалился в так называемый спортзал колотить груши и макивары. Геркон же ушел в молитву.

День прошел в хозяйственно-бытовой суете, вечер – в возбужденно пивном аромате, половина ночи – в сопровождении ахов, охов и фраз: «Дас ист фантастиш!» – от видеомагнитофона и звуков ленивого боя где-то в горах. Это обычно продолжается до трех-четырех часов. Для того чтобы уснуть в относительной тишине, Геркон завязывает глаза банданой, запихивает глубоко в уши наушники плеера и включает успокаивающую музыку Моцарта.

И вот, как только все вроде бы угомонилось, ровно в пять часов утра звучит команда: «Па-адъем!» Отряд в количестве двадцати человек с тремя фэйсами, взводом десантников и взводом добрых самаритян24 отправляется в Ножай-Юртовский район на зачистку. В располаге остаются Доктор, подполковник пятидесяти шести лет, Геркон, Гриша Белко, Антоха Слепков и маленький ростом, но довольно шустрый боец Петя Кизилов. Вернуться с зачистки должны вечером. И к вечеру же должна быть готова баня.

После того как все убыли, а небольшая команда позавтракала, Петя, как особый ценитель и любитель бани, стал ее готовить, затапливать.

Часам к десяти началась какая-то нездоровая суета на «малом рынке» – это место метрах в ста пятидесяти от группировки, и там располагаются три дощатых прилавка. Обычно там идет торговля специально для войсковых мелкими предметами обихода и пивом. Заправлял торгом и командовал своим торговым кланом якобы официально отошедший от своих бандитских дел всегда улыбчивый бывший полевой командир по имени Мустафа. Из поселка стали подходить люди: женщины, старики, дети, но были и молодые парни. Никто не митингует, не буйствует. Просто тихо стоят и разговаривают.

Конец ознакомительного фрагмента.