Вы здесь

Блокада. 04 (Сергей Малицкий, 2010)

04

Откуда только прыть у отшельника взялась – мигом проскочил под воротами. И ящер не заставил себя уговаривать: за ним же последовал. Зато Коркин не подкачал – пыхтел с Филей на равных, опускал сначала внешние ворота, потом внутренние, потом решетку, потом помогал затычку выбить, что перекрывала ларь с песком. Только когда зашуршал песочек, засыпая пространство между воротинами, да легли на место засовы, уперлись в выдолбленные гнезда козелки, понесся Филя наверх, к подъемнику, возле которого Ройнаг потом обливался, поднимал страдальцев – тех, кто добежать успел до мастерской. На смотровом помосте у вышки, по которой не так давно Филя стучал ломом, уже стояли Пустой и двое светлых, а возле Ройнага, накручивая ворот, пыхтел Хантик – как он только всякий раз умудрялся первым добегать до мастерской? Сирена всего-то гудела до того пару раз, для проверки, как говорил Пустой, но пока никто не опередил Хантика, который еще и обижался на механика – скрипел, что проверок и шуток не понимает. Конечно, трактир поближе прочих халуп к воротам торчал, так ведь и на весь Поселок один Хантик отличался не только резвостью, но и хромотой.

Филя подскочил к ограде, нырнул под жестяную крышу, высунулся в бойницу и сразу забыл и об испуганной роже Ройнага, и о напрягшихся скулах Пустого. Поселка, а вместе с ним и прежней жизни белоголового мальчишки больше не было. Висели, вопя от ужаса и торопя Ройнага, на веревке подъемника еще двое сборщиков, но никто, кроме них, не бежал к мастерской от домов, от лавок, от трактира. Орда числом в несколько тысяч конных выкатилась из-за перелеска и не только заполонила улицу, но неслась уже и к мастерской, и к базе светлых, словно собиралась взять ее штурмом. Крайние дома пылали, в трактире рубили двери, растаскивались по бревнышку и остальные постройки. Ордынцы выволакивали на улицу жителей, мужчин убивали тут же, а на женщин наваливались кучами. Окаменев, Филя уставился на кровь, на грабеж, на зверства и, только когда захлебнулась накачанная Ройнагом сирена, понял, что уже несколько минут сам надрывно орет. Осекся мальчишка, захрипел, закашлялся, захлебнулся слезами и ненавистью, скорчился в комок под стеной, и только тогда до мастерской донеслись и истошные крики селян, и вопли ордынцев, и треск разгорающихся пожаров.

– Хвала твоему деревянному богу, Хантик, – застучали зубами взмыленные сборщики – чернявый худышка Файк и лысоватый толстяк Рашпик, – переваливаясь через ограждение. – Успели! А ребятки-то в трактире остались! Рубят ребяток, рубят! По живому рубят! Хантик, кривая кость! Как догадался? За минуту до сирены бросился бежать! Еще и чурбана резного с алтаря прихватить успел!

– Чего гадать-то? – с трудом перестал стучать зубами трактирщик. – Дымом потянуло с юга, плохим дымом. Я со двора вышел, а вы же в зале гудели. И не чурбана я прихватил, а молельного истукана. И бог не деревянный, труха головная. Это ты, Файк, деревянный! А ты, Рашпик, вообще бычий пузырь с требухой!

– Так чего ж ты нам ничего не сказал? – возмутился Файк.

– Посмотреть выбежал, посмотреть, – затряс головой Хантик. – А как увидел первых конников – ноги сами меня понесли. Да опоздай я на пять секунд, вы бы меня затоптали под этой стеной!

– Рашпик, – обессиленно рухнул у ограждения Ройнаг, – благодари бога, что веревка не лопнула! В тебе же, толстяк, веса как в двух лесовиках! Да не худых, а в теле! Если бы не Хантик – бросил бы, клянусь, бросил бы рукоять…

Чувствуя, что спазмы корежат лицо, грудь, руки, Филя размазал слезы по щекам и, продолжая рыдать, поднялся на ноги, посмотрел на Поселок, с мучительным, страшным любопытством пытаясь выхватить из кровавого месива знакомые лица, услышать знакомые голоса. Вот точно, точно завизжала девчонка, с которой он собирался прогуляться вечером до базы и обратно. Захрипел лавочник, которому Филя был должен пять монет. Закашлял кровью из перерезанного горла долговязый охотник, ни с того ни с сего посадивший Филе месяц назад фингал под левым глазом. Из крайнего дома вытащили голую бабу, за ней упирающегося светлого в исподнем, в котором Филя узнал второго техника базы Вери-Ка, взмахнули над ним широким степным клинком, но любитель простолюдинок заверещал и исчез, растворился прямо в руках рассвирепевших ордынцев. Оторопев, Филя выпучил глаза, обернулся к светлым, что стояли возле Пустого, но ни гнева, ни удивления не разглядел на их лицах. Маленькая сухая женщина по имени Яни-Ра щурилась, словно пыталась посчитать ордынцев, а высокий и плечистый, с тугой щеткой рыжих волос инженер Рени-Ка ухмылялся. Светлые не изменили себе даже тогда, когда засверкали искры на ограде базы и орда, верно потеряв десяток-другой разбойников, перехлестнула через проволочный забор и заполнила запретную территорию.

– Филипп! – окликнул мальчишку Пустой.

– Так и должно было случиться, – медленно выговорила Яни-Ра на языке светлых, который Филя уже года три как научился разбирать. Повернулась к Пустому, подняла руки и потрогала волосы, сдвинув к ушам рубиновый ободок, словно поправляла сияние над головой. – Можно отловить десяток, даже сотню крыс и обучить танцевать под музыку, но, если их выпустить на волю, другие крысы неминуемо их сожрут. Но даже если их не выпускать, – Яни-Ра по-прежнему была спокойна, даже величава, – рано или поздно они сами нападут на хозяина. Беспричинно. Просто так.

– Не согласен, – хмуро ответил Пустой и вновь обратился к Филе: – Гранаты и ружья наверх.

– Не стоит, – подняла руку Яни-Ра, и Филя сквозь накативший ужас с удивлением сообразил, что она знает язык прилесья.

Филя перевел вытаращенные глаза на Пустого – тот не шелохнулся.

– Подожди пять минут, механик. – Яни-Ра скривила губы, и Филя понял, что и его знание языка светлых перестало быть тайной. – Ордынцы еще празднуют победу, но уже обречены. Этой мерзости скоро не будет. Ка-Ра уничтожат отбросы.

– И нас? – продолжал хмуриться Пустой. – Или Ка-Ра будут сберегать наши жизни?

– Думай что хочешь, – подал стальной голос Рени-Ка. – Ка-Ра не рвут на себе волосы из-за мелочей. Ка-Ра взвешивают не вещи, а их суть. Ка-Ра смотрят за горизонт. Твоя мастерская не пострадает не благодаря нам. У тебя наш вездеход – он исключит твою мастерскую из зоны удара.

– Время полета? – спросил Пустой.

– Десять минут, – бросила быстрый взгляд на Пустого Яни-Ра, и Филя почему-то подумал, что светлая ненавидит механика. – И они в небе. Были бы уже здесь, но на все требуется время. Главная база – в горах, там, куда не так легко добраться. К тому же истребители не могут лететь над Стылой Моросью: техника над ней отказывает. Но если тебе хочется пострелять, конечно, ты можешь развлечься. У тебя есть немного времени. Но стоит ли марать руки в крови? Хотя твои гости не прочь это сделать.

Филя с трудом шевельнул негнущейся шеей и тут только увидел неуклюжего Коркина, который трясущимися руками натягивал тетиву лука и отправлял через бойницу в закручивающийся вокруг мастерской язык ордынской конницы одну за другой короткие стрелы. Вряд ли скорняк попал хотя бы раз, но он вновь и вновь тянул к щеке тетиву, пока не выпустил все стрелы до одной, после чего схватил кривое копье с ржавым наконечником и тоже бросил его вниз.

– Почему они не стреляют, засоси меня в болото? – принялся тереть мокрые щеки Хантик, приседая под жестяным навесом, идущим вдоль ограждения. – У них луки! Почему они не стреляют?

– Они никуда не торопятся, – отозвался, нервно подергивая скулами, Ройнаг. – Да и куда мы денемся? Я слышал, что ордынцы едят пленников. Файк? Не ты ли мне это рассказывал? Едят только женщин, и только тех, кого успели истерзать. У них вроде бы мясо становится нежнее. Но если в орде голод, они едят и мужчин. Говорят, что обычно они женщин угоняют, чтобы надолго хватило…

– Заткнись, Ройнаг! – крикнул Пустой. – Файк, Рашпик, Хантик! И ты, Ройнаг! Быстро! Встаньте по углам, следите, чтобы ордынцы не полезли на стены! И запомни, Ройнаг, я тобой недоволен!

– Он спал на посту? – четко выговорила на прилесном языке Яни-Ра, презрительно улыбаясь едва держащемуся на ногах Филе. – Механик! Ты – командир, значит, ты и виноват. Он спал каждый день – сколько раз ты наказал его за это? А если бы он не спал? Спас бы десяток селян? Десятком больше, десятком меньше. Зачем? Сотня-другая селян – не слишком большая цена, чтобы уничтожить орду. Или даже ее часть. Имей в виду, механик, это, скорее всего, первый отряд. Здесь десять тысяч клинков. В десять раз больше наши разведчики видели невдалеке. Если они идут следом, то прибудут послезавтра.

– Что им нужно здесь? – сдвинул брови Пустой. – На сотни миль только редкие деревни и села!

– Наверное, слухи о сундуках с монетами удивительного механика разошлись слишком далеко, – с усмешкой вмешался в разговор Рени-Ка. – Так же как и слухи о силе Ка-Ра. Эти два слуха – как две пощечины главарю степняков. Ордынцы идут к тебе, механик, и к нам. И еще ходят слухи, что очередной ордынский вождь провозгласил светлых силами зла. Так что на улицах твоего Поселка властвуют силы добра, механик. Поэтому не закрывай глаза – любуйся их добротой. Осталось дождаться, когда эти силы добра доберутся до Стылой Мороси и нахлебаются настоящего ужаса.

– Если не испугаются, – рассмеялась Яни-Ра. – Это ведь не резню устраивать в убогом поселке. Впрочем, ордынцы верят, что Стылая Морось – место обитания их бога, которого прячут от них светлые. Пусть, пусть посмотрят, что там.

– И что они увидят? – мрачно спросил Пустой. – Дом бога или его отхожее место?

– Прогуляйся сам и узнаешь, – обнажила в улыбке ровные зубы Яни-Ра. – У тебя за спиной единственный удобный путь в Стылую Морось. С других сторон к ней гораздо труднее подобраться. Может быть, это привлекло орду?

– Морось огорожена, – холодно заметил Пустой.

– Это ограда для того, что таится внутри ее пределов, – объяснил Рени-Ка. – Сборщикам она не мешает, кстати. И тем несчастным, что живут в пределах Мороси, тоже. Разве я не говорил тебе, механик, что раньше Стылую Морось приходилось сдерживать? Но и теперь она перемалывает и калечит всякого. Ордынцы хотят владеть всем сосудом, в том числе его дном. Одно им невдомек: кто овладевает сосудом, тот и пьет из него!

Светлый громко рассмеялся, скривила губы и его спутница. От подножия здания донесся громкий вопль. Филя подбежал к стене и опять приник к бойнице, чтобы оледенеть от ужаса окончательно. Поселок догорал, но кровавое непотребство на его улицах продолжалось, хотя крики несчастных захлебнулись, и даже женские тела уже не выделялись наготой среди окровавленных трупов. В отдалении вскидывала к небу столб дыма база. Улицы поселка заполонили спешившиеся степняки. Теперь они деловито и неторопливо занимались грабежом. Вязали узлы, набивали мешки, бросали в огонь трупы мужчин и действительно освежевывали трупы убитых женщин! Ордынцы даже начали коптить их на наскоро разложенных коптильнях! А если они доберутся до тех, кто на крыше?

– Не смотри, парень! – повернул страшное лицо к мальчишке Хантик.

– Пусть смотрит! – крикнул с другой стороны Рашпик, срываясь на сип.

Не меньше тысячи конников выстроилось вокруг мастерской. Нет, их луки и в самом деле оставались на конских крупах. Вперед выехал чернявый воин с насечками на щеках и вновь проорал что-то, потрясая окровавленным топором.

– Пустой, – перевел бледный и трясущийся Файк, – это брат вождя орды. Он обращается к тебе, Пустой. Он хочет, чтобы ты склонил голову перед ордой и служил ей. Он хочет, чтобы ты отдал для пыток светлых и отдал для еды и радости женщин, если они у тебя есть. Мужчин ты можешь убить сам. И тогда ты получишь коня.

– Конь – это хорошее предложение, – насмешливо сдвинула брови Яни-Ра. – Тебя хотят принять в орду, механик. Это честь для безродного и беспамятного.

– Нет, – твердо сказал Пустой.

Файк повернулся к ордынцу, но ответить ему не успел. Коркин, который возился с тяжелым ружьем, наконец нажал на спуск. Выстрел получился таким громким, что у Фили зазвенело в ушах, а у самого Коркина из носа хлынула кровь.

– У скорняка-то не ружье, а ружьище! – удивленно завопил Рашпик.

Выстрелом Коркина не только снесло ордынца вместе с конем, но и ранило пятерых или шестерых всадников, что гарцевали за спиной главаря.

– Берегись, – процедил Пустой и в следующее мгновение потеснил обоих светлых внутрь укрытия. Сотни стрел одновременно просвистели над головами осажденных, застучали о склепанную жесть.

– Механик! – Показалась в люке голова полупьяного Сишека. – Мне поможет кто-нибудь?

Филя, преодолевая оцепенение, бросился к старику, который выставил на ступени корзинку с гранатами и, пыхтя, пытался протиснуться наверх сразу с тремя ружьями. И в это время где-то у горизонта послышался чуть различимый гул.

– Раздай, – процедил Пустой Филе, пригибаясь под шелестящими в воздухе стрелами, и обернулся к светлым. – Вери-Ка с блеском выпутался из переделки. Вы так умеете?

– Ты коснулся меня! – с ненавистью прошипела Яни-Ра. – Не забывай, кто ты!

– Рад бы не забыть, да не помню ничего, – отчеканил Пустой. – А так-то я только механик, который взялся переделать привод на вашей машине. Не за деньги: за электричество с вашего генератора. Машина почти готова, вот только генератора больше нет.

– Успокойся, Яни-Ра, – сказал Рени-Ка. – Он уберег тебя от стрелы!

– Лучше пусть побережет себя! – почти зарычала Яни-Ра и тут же начала растворяться, таять, как дым.

– Да, похоже, денек не задался, – пожал плечами Рени-Ка и, прежде чем последовать примеру Яни-Ра, добавил: – Заканчивай с машиной, механик, и гони ее на главную базу. Это на западе. Думаю, ты слышал о ней. Если сможешь доехать, конечно.

– Пустой! – пролепетал Филя, когда и Рени-Ка растворился в воздухе. – А я уж подумал, что мне показалось насчет Вери-Ка. Пустой, может быть, светлые все-таки боги?

– Если только самого низкого ранга, – медленно проговорил Пустой и тут же закричал скорняку, который только что произвел третий выстрел: – Коркин! Брось мне четвертый патрон. Филипп, запомни: я приказываю – ты выполняешь. Повторять больше не буду. Уволю. Льешь слезы – отвернись, чтобы никто их не видел. Нечем вытереть – глотай. Понял?

– Понял, – скорчился от ужаса Филя.

– Это касается всех! – окинул взглядом крышу Пустой. – И тебя, Коркин, пока ты со мной, тоже. А теперь – всем в укрытие. Быстро! Филипп и Коркин, останьтесь!