Зима близко
Ранней осенью 2013 года, сидя на полу в гостиной у себя дома в Норфолке, я разговаривал по телефону с мамой, которая звонила из Ноттингемшира. Вся комната была заставлена картонными коробками, на одной из которых развалился мой большой пушистый кот Ральф.
– Думаешь, у тебя получится? – спрашивала мама.
– Конечно, – отвечал я. – Вещей немного, мы сэкономим кучу денег.
– И что, ты все перетащишь один?
– Нет, не один. Пэт Семидесятник поможет. Он крепкий парень, работал когда-то грузчиком.
– Раааауууууааальффф!
– И вы возьмете один фургон? Сколько туда влезет? Двое грузчиков – маловато, даже если твой Пэт сильный парень. Вещей наверняка больше, чем ты представляешь. Ох, намучаетесь вы.
– Раааауууууааальффф!
– Что ты сказал?
– Ничего. Это не я, это Ральф голосит.
– А, понятно.
– Рааааууууууаааальффф! Рааауууууаааааальффф!
– Как он там?
– Нормально. Волнуется что-то. Принес сегодня улитку на спине.
– Опять? Это которая за месяц?
– Двенадцатая, наверное. В смысле, я видел двенадцать. Может, были и другие.
– Раааауууууууааальффффф!
Ральф частенько вмешивался в мои телефонные разговоры, особенно при обсуждении не самых приятных тем, как сейчас. Его вклад в беседу, как правило, ограничивался мяуканьем на все лады собственного имени. Когда кот считал, что обсуждение затянулось, он усаживался прямо на телефонный аппарат. Ральф всегда выражал свое мнение громко и безапелляционно, а в последнее время стал еще беспокойнее, по мере того как коробки все множились, а парочка его любимых столбиков-когтедралок, которые в старые добрые времена у меня хватало дерзости называть «стульями», перекочевала в благотворительный магазин.
Ральф щеголял бакенбардами, придававшими ему вид рок-звезды 1970-х годов, и, несмотря на зрелый возраст и популярность у моллюсков, сохранял озорство характера. В человечьем обличье он, вероятно, носил бы бархатный пиджак и шелковый шейный платок. Ральфа ошибочно принимали за норвежского лесного или кота другой столь же благородной породы длинношерстных из непостижимого и взыскательного мира кошачьей генеалогии. На самом деле он был потомком дворовой полосатой кошки из Ромфорда и хулиганистого черного кота, о котором хозяева говорили: «не пропускает ни одной мурки». С некоторой натяжкой Ральфа можно было назвать Тетфордским лесным котом. Так или иначе, это был самый красивый из моих котов, прекрасно осведомленный о своей привлекательности. Подобно настоящим рок-звездам, он славился вспышками раздражения: бродил по дому, карабкался на столы и шкафы, сбрасывал на пол вазы и цветочные горшки, ни на минуту не прекращая себя громогласно расхваливать.
В последнее время частота и интенсивность приступов дурного расположения духа заметно повысились. Вчера, например, кот завопил свое «Раааууааальфф!», взлетел с разбега на буфет, прокатился, как на скейтборде, по столешнице на конверте от пластинки редкой записи одной фолк-группы 1970-х, сбросил на пол груду дорогих моему сердцу пластинок, рванул через всю комнату к окну и смахнул с подоконника цветочный горшок.
Его тревога была мне вполне понятна. Не пройдет и недели – если, конечно, ничего не изменится, – и Ральфу придется покинуть дом, в котором он прожил почти десять лет. В этом кошачьем раю он правил, как король-хиппи с пушистыми бакенбардами. В некотором смысле Ральфу принадлежал весь дом, дом был его вотчиной, а остальные – я, моя подруга Джемма и еще три кота – Медведь, Роско и брат Ральфа, худощавый любитель посквернословить по кличке Шипли, – просто здесь жили. Ральф с важным видом расхаживал по залитым солнцем просторным комнатам, где ему мешали лишь проволочная сушка для одежды, при виде которой он впадал в панику, и встречи с Шипли – того приходилось время от времени приводить в чувство точным ударом по морде белой пушистой лапой. Зеленый сад с озером за домом тоже принадлежал Ральфу и служил то игровой площадкой, то ночным клубом, то круглосуточным кафе, где подавали диких грызунов.
Были у Ральфа и враги, и соперники, но со временем они все пропали. Пабло, имбирно-рыжий противник в Великой четырехлетней кошачьей войне, давно съехал вместе с моей бывшей женой. Бездомные коты и кошки в нашем доме появляться перестали. И даже Алан, которого я когда-то подобрал на улице и который теперь счастливо жил у наших соседей Деборы и Дэвида, признал превосходство Ральфа. Майка, нашего последнего найденыша, которого мы с Джеммой довольно долго звали просто Зюзя, давно побила сама жизнь, и он больше ни с кем ни за что не воевал. Ральф был истинным хозяином дома, и такая жизнь ему очень нравилась. Кот искренне не понимал, с чего бы хозяин в здравом уме решил покинуть сей райский уголок.
В последнее время я и сам часто задавал себе этот вопрос. Виной всему были деньги. Короче говоря, деньги у меня кончились. Вот уже несколько лет я делал вид, что все не так плохо, но больше не мог себе позволить жить в доме, кредит на который не выплачен, и тратить кучу денег на электричество и ремонт. Джемма родилась в Девоне и очень скучала по родным местам. В Норфолке работы для нее не было, и она временно работала на юго-западе, где и проводила по две недели из четырех.
Прожив на одном месте больше десяти лет, я был совсем не против перемен. Хотелось чего-то нового, где-то далеко, может быть, жилья другого типа и в другом окружении. Но чем больше времени я проводил за мелким ремонтом и подготовкой жилища к продаже, чтобы представить его потенциальным покупателям с самой лучшей стороны, тем больше я влюблялся в мой странный, хаотичный дом, построенный в середине двадцатого столетия.
Конечно, протопить этот дом, который прежние хозяева окрестили Перевернутым, было чертовски сложно, а планировкой комнат он отчетливо напоминал провинциальную больницу 1960-х годов, но жили мы здесь счастливо и часто принимали гостей. В прошлом году мой сосед Дэвид обнаружил за домом палатку, а в палатке мертвецки пьяного незнакомца, который целился из ружья куда-то в озеро. Однако будем реалистами – наш мир полон опасностей. Можно найти другой дом, но не придет ли и там к вам в сад алкоголик, который с утра пораньше решил пострелять из духового ружья? Мне еще повезло, что у меня вообще есть дом – и очень симпатичный к тому же – в прекрасном графстве Норфолк. Поэтому, когда Ральф взобрался на книжный шкаф возле телефона, свесился с верхней полки и завопил свое обычное «Рааауууаальфф!», я ему искренне посочувствовал. Я и сам был бы не прочь сесть рядом с котом и завопить «Рааауууаальфф!», выпустив когти.
Стоило мне упомянуть о возможном переезде, как мама страшно разволновалась. Они с папой много раз меняли дома и квартиры, натыкаясь на всевозможные препятствия, и она была всегда готова поделиться опытом. Например, высказаться по поводу моего решения перевезти мебель и вещи из довольно большого дома с тремя спальнями и чердаком, заваленным всякой всячиной, не нанимая грузчиков, чтобы сэкономить, поскольку платить все равно нечем.
Помня об этой маминой черте характера, я решил сменить тему:
– Где отец? В саду?
– Да здесь я, – громогласно ответил папа, который, как всегда, подслушивал разговор по параллельному аппарату, готовый вставить в разговор свои нелогичные замечания, совсем как Ральф.
– О боже, – испуганно выдохнула мама. – Откуда ты взялся?
– Из утробы моей матушки в Ноттингеме в 1949 году, – ответил папа.
– Как дела? – спросил я.
– Мы с Флойдом охотились в полях. Негодник до сих пор не вернулся, похоже, землероек почуял. Он, когда добычу почует, у него такие глаза делаются…
Годовалый черно-белый кот-непоседа, мордой напоминавший страшилу Роршаха из «Хранителей», недавно вступил в подростковый возраст и перешел от детских игр с клубками ниток к серийным убийствам грызунов. Прожив несколько лет без кошек, отец, никогда не питавший нежных чувств к пушистым мурлыкам, неожиданно обрел во Флойде родственную душу. Они почти не разлучались, иногда принимая в свою компанию белого, словно призрак, кота Каспера из соседнего дома. Если папа взбирался на садовую лестницу, чтобы помыть окна или подстричь живую изгородь, Флойд лез за ним. Если папа ложился подремать в тени, в так называемом «компостном углу» садика, Флойд обязательно устраивался рядом. Если отец обнаруживал Флойда на своем стуле в мастерской, то не тревожил кота, а опускался рядом на колени или шел за неудобным деревянным табуретом в дальний угол комнаты. В мой последний приезд к ним в Ноттингем, увидев, как отец выгружает из машины сумки с продуктами, я даже удивился, что Флойд не тащит в зубах пакет копченых сарделек.
«Охотились в полях», – сказал папа, которому недавно исполнилось шестьдесят четыре года. Это было что-то новенькое. Скорее всего они гуляли по полю за домом; не знаю, что они там делали, но папа уж точно не охотился по-настоящему. Однако эти прогулки с котом, видимо, заполняли какую-то пустоту в папиной жизни, которая образовалась с тех пор, как мы с ним лет тридцать назад в последний раз сыграли в «Следопыта».
– Флойд остался еще поохотиться, а я вернулся нарубить дров, – продолжил отец.
– Так почему же ты здесь, вмешиваешься в наш разговор, вместо того чтобы рубить дрова? – задала очень логичный вопрос мама.
– Том, – сказал отец, будто не слыша маминых слов, – послушай, это очень важно. Я тебе рассказывал о Флойде и соседских овцах? Нет? Так вот, соседи завели овец, чтобы те подгрызали траву. Я вчера пошел за кукурузой, которую вырастил на участке Роджера и Беатрисы, а Флойд с Каспером увязались за мной. По-моему, они раньше овец не видели и здорово удивились. Один баран, огромный парняга, черно-белый, пошел прямо на них, серьезно так пошел. Флойд было полез с ним драться, но я ему сказал: «Не связывайся…» Там еще какие-то чужаки были, я одного застал в теплице, он кабачки компостом обкладывал.
– Слушай, Мик, – вмешалась мама, – мы тут говорили о переезде. Том не хочет нанимать грузчиков, думает все сделать сам. С ума сошел.
– Все адвокаты и нотариусы сволочи. Продавать дом – это кошмар. Хуже развода или даже смерти.
– Ты-то откуда знаешь? – спросил я. – Ты же никогда не разводился и не умирал.
– Знаю. Мне шестьдесят четыре года, и я с пяти утра на ногах.
– Я тоже с пяти утра на ногах, – ответил я, но последние слова до моих собеседников не долетели, так как Ральф уселся на телефон и отключил его.
– Рааааууууаааальффф! – сказал Ральф.
– Может, прекратишь это безобразие? – спросил я Ральфа.
– Рааауулллооо! – ответил мне Ральф.
Папа, конечно, прав. Когда мне было четыре года, я так тяжело заболел, что чуть не умер, а спустя тридцать лет пережил все прелести развода. Уж мне-то не надо было объяснять, что переезд несравнимо сложнее всего прочего. Мне приходилось менять жилье раз десять, не меньше, и я наивно полагал, что с нажитым опытом на этот раз все пройдет гладко. Самое сложное в одновременной продаже старого дома и покупке нового – правильно рассчитать время. Бегаешь, как ошпаренный, в поисках идеального дома, а потом дом твоей мечты покупает кто-то другой, потому что на твой собственный покупателей не нашлось. В данный момент мое финансовое положение не позволяло мне задуматься о покупке нового дома, и я был, к счастью, избавлен от заполнения бесконечных бумаг по оформлению недвижимости в собственность. Но чем дольше тянулось дело с продажей моего дома, тем сильнее я беспокоился. Я без устали просматривал объявления о сдаче в аренду домов в поисках такого же, в каком прожил последние десять лет жизни, однако постепенно убедился, что второго такого просто не существует. Я читал даже самые старые объявления, уверяя себя, что был когда-то в каком-то пригороде дом со встроенными книжными полками, похожий планировкой на провинциальную больницу 1960-х годов, который за разумную плату сдавали семье с кошками.
В поисках нового дома я задавал себе всего два вопроса. Первый: «Понравится ли дом кошкам?» – и второй: «Нравится ли дом мне?» Если ответ на оба вопроса был положительным и дом нравился Джемме, можно было переходить к деталям. С таким подходом количество потенциально подходящих домов в моей ценовой категории резко сократилось. Честно говоря, несмотря на мое нежелание расставаться с Перевернутым домом, в глубине души я понимал, что нам с Джеммой переезд пойдет на пользу. Беспокоился я о кошках. Взять хотя бы Медведя – это наш пожилой поэт, любитель побродить при лунном свете, непонятным образом заключенный в кошачье тело. Медведю целых восемнадцать лет, он больше не втягивает когти, ходит покачиваясь, будто у него артрит, и если не сидит на балконе, то спит в старой картонной коробке, на которой я черным маркером вывел «отель «Котифорния»». Он приходит с балкона или выбирается из коробки («Можешь съехать из номера утром, но уйти – никогда…»), только чтобы побродить за мной по комнатам, так пристально глядя своими огромными зелеными глазами, словно задавая извечный вопрос: «Не могли бы вы объяснить, как это меня угораздило родиться в кошачьем теле?» Будь он человеком, Медведь наверняка слушал бы рок-группу «The Smiths» и песни Леонарда Коэна. Относительно мыслей, бродивших в голове этого мурлыки, мнения разделились. Мы с Джеммой считали Медведя личностью интеллектуальной, склонной к сопереживанию, и полагали, что он целыми днями мучительно размышляет о несовершенстве мира. Мои родители, напротив, считали, что кот выжил из ума.
– Он совсем чокнулся, – объявил отец в свой последний приезд. – Шарики за ролики заехали.
Медведь достался мне от бывшей жены, а ей, в свою очередь, от бывшего приятеля. В молодости это был упрямый и своенравный кот, однако с возрастом характер у него сгладился. Медведь, совсем как известный актер Морган Фримен, нашел свое истинное предназначение только в зрелые годы. Мне сложно даже представить Медведя юным, таким харизматичным он стал в своем более мудром, философском воплощении. К восемнадцати годам Медведь превратился в вежливого, мягкого, слегка чудаковатого собеседника. Его кулинарные пристрастия лишь подкрепляли мою уверенность в том, что в шкуре старого кота заключен благонамеренный философ. Медведь любил брокколи – я никогда не видел котов, которые с удовольствием поглощали бы зеленые капустные соцветия. Охота на грызунов и споры из-за территорий этого кошачьего патриарха не интересовали – он был выше подобных глупостей.
Каждый из моих котов выпрашивал еду по-своему. Ральф вопил коронное «Рааааууаалфф!», Шипли ругался, как сапожник, на своем кошачьем наречии и взбирался на мою ногу, как на деревянный столбик. Роско, единственная кошка в компании котов, танцевала по комнате на задних лапах и размахивала передними, словно приветствуя воображаемых партнеров по игре в воображаемый боулинг. Медведь подходил к вопросу кормежки более тонко. Он пристально смотрел мне в глаза, тихо и только один раз мяукал – «мияу!» – и кивал на кухонный шкафчик, где хранился кошачий корм.
В нашу спальню дорога кошкам закрыта – Джемме с ее астмой такое соседство по ночам противопоказано. Однако Медведя мы иногда пускаем, не в силах устоять против его обаяния. «Вы серьезно? Мне можно? – словно бы говорит старый кот, кружа по одеялу в поисках теплого местечка. – Право же… такая честь. Не нахожу слов». Ходит Медведь не так уверенно, как прежде, хуже слышит, но шерсть у старичка лоснится, да и к ветеринару в этом году его возили гораздо реже, чем остальных питомцев. В последний раз у Медведя проверяли щитовидную железу – он похудел, хоть ел, как всегда, с аппетитом – однако, судя по результатам анализов, кот вполне здоров, снова прибавил в весе и стал еще пушистее. Конечно, Медведь не будет жить вечно, но иногда мне кажется, что дождевая вода, настоянная при лунном свете, которую наш старичок лакает из лейки на балконе, – не иначе как эликсир вечной кошачьей жизни.
Обычно Медведь различает шаги агентов по недвижимости задолго до их появления в доме и растворяется в воздухе, но на этот раз, когда к нам пожаловали агент и фотограф осмотреть мои отремонтированные и избавленные от большей части мебели комнаты, старый кот не двинулся с места.
– Животных на снимках быть не должно, – заметив на кровати Медведя, сказал фотограф.
Интересно… когда я рассматриваю снимки домов, которые продают или сдают в аренду, мне больше нравятся картинки с кошками, свернувшимися на диване или нагло взирающими на гостей с кухонной столешницы.
– Но фотографировать этот дом без Медведя немыслимо! – хотел было запротестовать я. – Медведь – наше главное достояние!
Однако, как вежливый до мозга костей англичанин, я покорно перенес Медведя на балкон, чувствуя себя предателем.
– Прошу прощения, – добавил фотограф, – я не против, если они где-то рядом, только дотрагиваться до них не могу.
Не знаю, кого он имел в виду – всех кошек вообще или исключительно умудренных опытом котов-дипломатов, чьи глаза прожигают вам душу.
Ральф выводил все более замысловатые рулады на мотив собственного имени, Шипли ругался почем зря на своем кошачьем языке (подозреваю, что порой нецензурно), Роско явно тревожилась, но чувствовал я себя преступником под укоризненным вопрошающим взглядом Медведя. «Ты решил переехать? После всего, что мы с тобой пережили?» – говорил его взгляд. Медведь многое повидал и многому научился: он знал, когда вовремя остановиться, пил дождевую воду, ел мясной фарш с брокколи, но у меня были все основания полагать, что именно счастливая жизнь в нашем уютном доме удерживала его на этом свете. Уж если перевозить куда-то моих мурлык, то в удобное для них жилище, без автомагистралей по соседству, зато с садом, с просторными комнатами, где всем хватит места. И еще лестница… Медведю с его больными суставами крутые лестницы были противопоказаны.
Все эти требования значительно сужали круг поиска нового жилья. Кроме того, владельцам кошек дома и квартиры сдавали теперь менее охотно, чем лет десять назад. Каждый раз, когда в разговоре с агентом я произносил «У меня кошки», казалось, я говорил что-то вроде «У меня огнедышащий дракон». У половины населения Великобритании дома по одной или по две кошки, но стоило мне заняться поиском съемного жилья, как наличие кошек низвело меня до уровня прокаженного.
– Один из моих котов не совсем кот, – пытался я умилостивить собеседников. – Он, скорее, уменьшенная копия Дэвида Аттенборо[1], только в шубе.
Зато на мой дом покупатели нашлись на удивление быстро. Муж и жена, оба очень пожилые люди, медленно и серьезно бродили по дому и заднему двору, оглядывая и ощупывая мою собственность – деревянную фигурку лисы и лоскутное одеяло, подарок мамы, – как в театре абсурда, и спрашивали, продается ли вместе с домом обстановка. Спустя несколько дней они передумали и отказались от сделки, что меня ничуть не удивило. Поняли, наверное, что в их возрасте, а им исполнилось никак не меньше ста семидесяти каждому, жить в трехэтажном доме с садом на холме – не самое мудрое решение. Вскоре появились новые покупатели, более подходящие – семья служащих, которым надоела столичная суета. У них была рыжая кошка по имени Дорис, и они обожали интерьеры в стиле середины двадцатого века. Переехать они хотели как можно скорее. Прекрасно, замечательно, я очень рад, если бы только мы с Джеммой знали, в какое графство мы переезжаем, не говоря уж о доме, который будем снимать.
Поиски нового жилища мы начали с родного Джемме Девона – края быстрых прозрачных рек, нетронутых болот, древних лесов и скалистых обрывов на морском побережье. Природа этих мест очаровала меня много лет назад, но искать дом за три с половиной сотни миль от собственного жилья совсем непросто. Машину я продал еще полгода назад, чтобы оплатить кое-какой ремонт, поэтому для поездок в Девон приходилось брать автомобиль напрокат. Аренда машин, поиски подходящих домов, переговоры с агентами – все это отнимало кучу времени, а конца и края моему приключению не было. Хорошие дома в Девоне быстро находили новых жильцов и хозяев, оставшиеся же не подходили по многим причинам: слишком дорого, слишком неудобно для кошек, слишком далеко от остановки автобуса (Джемма не водит машину и пользуется только общественным транспортом). Попадались и неухоженные строения с затхлыми комнатами. Время от времени я еще звонил нашему нотариусу, опасаясь потерять покупателей на свой дом из-за его лени. Чтобы поймать сигнал сотовой связи в холмах Девона, я взбирался на горбатые холмы и отвесные скалы, мой собеседник отвечал на вызов, однако вскоре связь обрывалась. Почему он сидел и смотрел на заявления и формуляры, которые я подписал и передал ему целых две недели назад? Он что, высиживал их, этот толстый петух в дорогущей рубашке?.. В конце концов я взял дело в свои руки и быстро оформил все документы, что оказалось не так уж сложно. Дом я продал, но нового жилья так и не подыскал.
Хотя Девон нам с Джеммой очень нравился, переезд туда приводил нас в ужас. Нет, я неправильно выразился. Мысль о возможном переезде в Девон наполняла Джемму счастьем, а меня – приятным волнением пополам с беспокойством. А вот мысль о переезде туда с кошками приводила нас в ужас. Только представьте: посадить Медведя, Ральфа, Шипли и Роско в кошачьи переноски, запихнуть в машину и ехать куда-то шесть часов кряду, и это если повезет и мы не застрянем в пробке где-нибудь на шоссе!.. Поразмыслив, мы расширили географию поисков нового дома, включив области между Девоном и Норфолком. Мы продолжали искать и в Норфолке, поскольку никаких серьезных оснований для переезда в другие графства у нас не было. Однако ничего хорошего из этого не вышло. Измученный и невыспавшийся, я колесил по округе, осматривая дома, и чувствовал себя пятилетним мальчишкой, у которого кружится голова после ярмарочной карусели. «В Табни-Вуд сдается прекрасный дом, это всего сто семьдесят миль от Норфолка. Позвонить агенту я не могу – сегодня воскресенье, о Табни-Вуд ничего не знаю, никогда там не был, но машина оплачена до вечера, – рассуждал я сам с собой. – Ладно, прокачусь в Табни-Вуд, посмотрю на дом снаружи, проверю, все ли у них, как на картинке в объявлении: есть ли сад и достаточно ли высока ограда, чтобы кошки не выбрались на шоссе».
Я дважды проигрывал битву за прекрасные уютные домики. Мне не достался принадлежавший церкви таунхаус на тихой улочке, где требовалось приложить к заявлению пространное «письмо нового жильца». Парень из агентства заверил нас, что все устроится и так, но дом сдали кому-то еще. Одноэтажный двуспальный домик в стиле модерн, плата за который была странно доступной, принадлежал бородатому архитектору. Хозяин предпочитал сдавать дом художникам и прочим творческим личностям; я опоздал подать заявку на три роковых часа и вновь остался ни с чем. Вернувшись после бесплодной поездки в Норфолк, усталый, с единственной мыслью о том, что освободить наш уже проданный дом нужно через девять дней, я залил в бак взятого напрокат «Фольксвагена» обычный бензин вместо необходимого дизельного топлива. Сидя на обочине в ожидании техпомощи, я отменил по телефону намеченный на следующий день осмотр дома в неизвестной мне части Сомерсета и признал свое полное поражение. Все это время я не только старательно искал подходящий дом для Джеммы, Медведя, Ральфа, Роско и Шипли, но я еще и стремился найти райское местечко для писателя, дом, который полюбил бы всей душой. Не вышло. Что ж, значит, я поищу нам хоть какую-нибудь крышу над головой.
Всего пару месяцев назад, когда мы и не думали искать жилье в Норидже, мне то и дело попадались объявления о сдаче в аренду прекрасных домов и квартир, хозяева которых ничего не имели против кошек. А теперь в списке жилья, которое было нам по карману, осталось лишь невзрачное одноэтажное строение на окраине города с почти полностью забетонированным задним двором. Даже чтобы просто взглянуть на этот дом, потребовалось проявить недюжинную смекалку. Я так устал от постоянных разъездов, бессонных ночей и суеты с бумагами для продажи дома, а тут еще неприятность со взятым напрокат автомобилем, в бак которому я залил вместо дизельного топлива бензин… В общем, в агентство по сдаче жилья я заявился не в лучшем виде. Меня вполне можно было принять за бездомного. Честно говоря, мне тогда и в голову не пришло, что мое серое от недосыпа лицо, нестриженая шевелюра и вышедшая из моды одежда окажут настолько неприятное впечатление на агента недвижимости, что мне не дадут даже взглянуть на домик на окраине городка. Особенно даме в агентстве чем-то не понравилось мое пальто – старомодный дафлькот.
– Ничем не могу вам помочь, – бесцеремонно прервала она мой вопрос о том, не согласится ли владелец бунгало сдать дом жильцам с кошками. – Только без домашних животных.
– Жаль, – ответил я. – А ничего похожего в округе не сдается?
– Нет, ничего не сдается, – отрезала она.
И на этой прискорбной ноте дама решительно дала мне понять, что больше не может уделить мне ни минуты, и устремила взгляд на монитор компьютера, где ее ждали куда более важные дела. Судя по картинкам на экране, которые мне удалось зацепить краем глаза, дама советовалась с турагентом о возможной поездке на Корсику.
Вернувшись домой, я позвонил в то же самое агентство. По телефону я отрекомендовался писателем и респектабельным голосом владельца нового пальто объяснил, что держу кошек и желал бы взглянуть на бунгало, которое сдается в аренду. Не знаю, с кем именно я разговаривал, очень может быть, с той же самой дамой, что и утром. Так или иначе, мне сообщили, что хозяин дома будет очень рад арендаторам с домашними животными, и пригласили осмотреть жилье на следующий же день.
– Все агенты по недвижимости – мерзавцы, – заявил отец, услышав мой рассказ. – Хотя тут я их понимаю. Твое потертое пальтишко никого не впечатляет. Прими совет: пойди в парк и оставь там свою одежу на обочине. Кто-нибудь да подберет.
Конечно, одноэтажный дом на окраине был далек от идеала, но к идеалу я больше не стремился. Садик на задворках напоминал неряшливую стоянку для машин у плохенькой химчистки, пол в туалетах словно перенесся из универмага 1980-х годов, а муниципальный налог был непомерно высоким. Вероятнее всего, местные власти взимали такую мзду за великолепный вид из кухонного окна – за деревьями красовались верхушки крыш роскошных особняков. Однако домик был теплым, чистым, неподалеку от моих любимых пабов и района, где жили друзья и знакомые, располагался в тихом тупичке, а совсем рядом обнаружился небольшой заброшенный парк, где могли бы гулять и охотиться кошки. Бунгало я стал рассматривать как жилье для Медведя на пенсии. Будет нашему патриарху укромный уголок, убежище от суеты, одноэтажная квартирка, где мы с Джеммой станем о нем заботиться.
Следует заметить, что пушистая троица, проживающая бок о бок с Медведем, на пенсию пока не собиралась. Ральф и Шипли обленились, но все же по очереди приносили добычу – полузадушенных или слегка обгрызенных полевых мышей, – не пропуская ни дня. Мне выпадало встречать Медведя на кухне, страдающего над трупом жертвы, словно он оттягивал горестную обязанность сообщить родственникам о безвременной кончине почившего. Сам Медведь, насколько мне известно, за всю свою долгую жизнь никого не убил. За двенадцать лет жизни с Ральфом и Шипли я привык смотреть под ноги, чтобы не поскользнуться на очередном трупе, и относился к уборке растерзанных тел грызунов без предубеждения. Однако, пакуя вещи для переезда, я понимал, что предоставляю котам возможности прятать добычу более изощренно. В коробке от настольной игры я наткнулся на полуразложившееся мышиное тельце, а в чехлах для мебели нашел мумифицированную голову землеройки. Представляю, сколько сюрпризов поджидает меня при распаковке на новом месте!
Роско тоже была занята, впрочем, как всегда. Это была маленькая кошечка с вечно круглыми от удивления глазами, копия мультяшных котят. На кончике ее черного хвоста красовалась белая отметина. Однажды я красил перила лестницы в белый цвет и случайно задел кисточкой хвост Шипли. Так у меня некоторое время бегали по дому кот и кошка с одинаковыми белыми кончиками хвостов.
Роско всегда куда-то торопится, словно опаздывает на важное мероприятие. Она даже к обеду является с таким видом, будто едва выкроила для нас минутку-другую, и ждет от нас благодарности за доброту. О Роско в связи с переездом я волновался меньше всего. Мы с Джеммой нашли эту кошечку чуть больше года назад, когда она была совсем крошкой. С тех пор Роско почти не увеличилась в размерах, этакий вечный котенок, зато обрела на редкость независимый нрав. Она никогда не мяукала собственного имени, никогда не ругалась и не смотрела на хозяев, как на пустое место. Другие коты постоянно требовали внимания, а Роско держалась независимо и отстраненно. До появления черной кошечки Шипли частенько обижал Медведя, прерывая медитации старика воплями и ударами тяжелых лап, но малышка Роско сумела дать Шипли достойный отпор: она так врезала ему по уху, что коту оставалось только пялиться на нее с видом разгулявшегося футбольного фаната, которого вырубила худенькая девочка.
Роско никого не боялась. Ее не тревожили даже поползновения дикого кота Майка. Честно говоря, не понимаю, кого и чем мог испугать Майк. Этот бездомный кот вечно бродил с подавленным видом. У него была жесткая, покрытая коростой шерсть, а морда такая плоская, словно он, по меткому выражению моего друга Уилла, «проглотил тарелку». Иначе говоря, Майк был воплощением бездомного животного в Британии времен Дэвида Кэмерона.
И все же переезд пошел бы Роско на пользу. Наш дом стоял у автомагистрали, отгороженный высоким забором. За много лет и забор, и стена дома с той стороны заросли плющом, по которому не могла взобраться ни одна кошка, даже если бы ей очень захотелось броситься под колеса машин.
Кроме того, Медведь, Шипли и Ральф уже давно выяснили, что все самое интересное находится по другую сторону дома, вдали от машин и дорог. Однако, когда я готовил дом к продаже, плющ пришлось срезать, чтобы покрасить забор и окно ванной комнаты, и в ограде обнаружились дыры, пробраться сквозь которые для малышки Роско не представляло ни малейшего труда. И конечно же, я вскоре обнаружил Роско в компании Майка по ту сторону забора. Они сидели поодаль друг от друга в опасной близости от дороги. Два представителя семейства кошачьих, разные, как небо и земля. Деловая кошка и кот-разгильдяй, уставившиеся друг на друга загадочными кошачьими глазами. Я затянул дыры в заборе металлической сеткой, но Роско новое препятствие не остановило. Если черная кошка с белой каплей на хвосте ставила себе цель, то обязательно ее добивалась. Уж такая она была упорная.
Откуда вообще взялся Майк? Была у меня одна теория, связанная с плющом. Майк был последним из целой цепочки бродячих рыжих котов, посетивших нас в последние годы. Порой эти визиты обходились нам недешево, нанося то финансовый, то эмоциональный ущерб. Никто из соседей не знал, откуда берутся рыжие коты. Они словно бы являлись из густых зарослей плюща, чем-то напоминая охотников из сериала «Баффи – истребительница вампиров». По сюжету, в каждом округе мог действовать только один охотник, но после его гибели тут же появлялся новый. Иногда рыжие коты приходили парами – видимо, система давала сбой.
Первого из рыжих беспризорников мы назвали Грэмом. Кругломордый, со следами жестоких драк на шкуре, Грэм пришел к нам летом 2011 года. С тех пор он время от времени навещал наш дом, воруя печенье и оставляя большие лужи на кухонном столе или на моей коллекции пластинок, в которой ему больше всего нравились названия альбомов на буквы Т и Н. Мы долго старались «подружиться» с Грэмом, то есть как-то задержать его во время очередного визита, закрыв кошачью дверь. Мы собирались оставить его у нас или отправить к моим родителям и даже отвезли к ветеринару, где рыжего бродягу кастрировали, взяли анализы и сделали прививки от кошачьих болезней. А потом Грэм сбежал, оставив нас горевать и утешаться воспоминаниями о благотворительном лечении. По крайней мере, стерилизовав этого кота, мы сделали одолжение миру бездомных кошек. Грэм несколько раз возвращался, но только чтобы мстительно оставить лужи на записях Билла Уизерса, а весной исчез навсегда.
Уход Грэма, без сомнения, подстегнуло появление Алана – нового, более крупного и нахального рыжего кота. Алан был неробкого десятка, не стеснялся заводить новые знакомства, а Грэма частенько поколачивал. В конце концов для Алана все кончилось благополучно: чисто вымытый и всегда накормленный, он жил теперь у Деборы с Дэвидом, наших соседей, составляя компанию их стареющей кошке по кличке Печенька. Эта рыжая негодница последние десять лет холодно отвергала все романтические предложения со стороны Медведя. До меня часто долетали возгласы Деборы: «Алан! Ну как же так!», – словно соседка возмущенно отчитывала нерадивого страхового агента. Как правило, такие восклицания вырывались у Деборы, когда она обнаруживала в своих туфлях лужу.
Некоторое время рыжие коты-бродяги в нашем дворе не появлялись, но потом пришел Бэзил Болотный – так мы с Джеммой окрестили это кисломордое и жесткошерстное создание. Бедолага околачивался у нашего дома недели две, и мы честно пытались завоевать его доверие. Купив в ближайшем продуктовом магазине порцию ветчины из индейки («Мой брат любит точно такую же», – заметила Джемма, удивленная моим экстравагантным выбором), мы бросили рыжему несколько ломтиков. В ответ он зарычал, как разгневанный барсук, и гордо удалился. Бэзила Болотного почти сразу сменил Майк, похожий на уличного забияку, который пристает ко всем прохожим, – но оказавшийся при этом очень и очень милым. Я решил найти Майку хороших хозяев, и нам с Джеммой почти удалось подружиться с этим беспризорником, но примерно месяц назад он бесследно исчез.
Думаю, что в уходе Майка есть и моя вина. В последний раз я видел рыжего бродягу во время прощальной вечеринки, которую мы устроили в нашем Перевернутом доме. Пэт Семидесятник, Дэн, Эми и я по очереди распевали в гостиной рок-хиты, а Майк стоял за окном, устремив на нас отчаянный взгляд, полный надежды. Меня тогда пронзило острое чувство вины. Вот он я, сытый и довольный, в теплой светлой гостиной собственного дома, с друзьями, вокруг разбросаны пустые пивные банки, пластинки и карточки игры «Счастливый случай», а за окном мерзнет одинокий бродяга. Я вышел поздороваться с Майком, но Пэт, Дэн и Эми позвали меня обратно. Пришла моя очередь исполнять «Далекий путь домой» знаменитой в 1970-х годах группы «Foreigner». И мы все вместе спели, точнее, немузыкально проорали этот хит до самого конца. Когда я смог, наконец, выбраться из дома, Майк уже исчез в чернильной тьме ночи. Бездомный кот искал любви, а я был слишком занят, чтобы ответить на его призыв. С тех пор прошло почти два месяца, скорее всего, Майк уже не вернется. Это был первый кот, который решил держаться от меня подальше, прослушав в моем исполнении рок-хиты ушедшего столетия.
Целых два дня я пилил, рубил и выдергивал из земли толстые корни плюща, захватившего забор и стену дома. Чтобы не сойти с ума от борьбы с упорным растением, я слушал подкасты журнала «Нью-Йоркер» и разные песни любимых групп. На второй день айпод выдал мне песню «Плющ, мой плющ» известной в 1960-х американской группы «The Left Banke». Раньше я и не догадывался, откуда взялось название «Плющ, мой плющ», а теперь меня осенило: плющ – это бесконечное гадство. Срежешь верхние гибкие лозы, а под ними еще столько же веток и листьев, и даже больше. «Куда там бомбам и автоматам, – думал я, продираясь сквозь жилистые перекрученные ветви и корни. – Хотите спрятаться от наступающей армии противника, – за стеной плюща вас никогда не найдут». Усталый и исцарапанный, я сдерживался, чтобы не размахивать топором направо и налево, опасаясь попасть по кошачьей лежке, которая непременно должна была прятаться в зарослях. Между прочим, обнаружил старую тележку для гольфа и несколько бутылок из-под пива, которые местные развеселые гуляки перебросили через забор жарким летом 2006 года.
Медведь вышел на балкон понаблюдать за уничтожением зарослей. Он вглядывался в меня пристальнее обычного, словно хотел сказать: «Знаю я, к чему ты ведешь. Все знаю». Ремонт дома и обустройство палисадников несли моим пушистым друзьям сплошные огорчения: я разрушил и сжег старый полусгнивший сарайчик, на крыше которого коты устроили летний туалет (мне очень помог Дэвид, и особенно его тяжеленный деревянный молот). Еще я заделал дыру в котельной, куда так любил заглядывать Ральф, и даже отель «Котифорния» пал жертвой бессердечных упаковщиков, когда пришло время собирать вещи. Уютное убежище Медведя заняли старые ракетки для настольного тенниса, папка с налоговой декларацией 2007 года и цветочные горшки.
Самое неприятное я оставил напоследок – предстояло расчистить чердак и низкий темный подпол, где скопились кучи бесполезного мусора с редкими вкраплениями действительно ценных памятных вещиц. Интересно, зачем я сохранил половину сломанного пылесоса? Думал, что в один прекрасный день проснусь инженером и начну собирать роботов из старых деталей? Не понимаю, как может человек, не особенно склонный к собиранию материальных ценностей, к тому же бездетный, набрать такую кучу бесполезной всячины за каких-то четыре десятка лет? Моя самостоятельная жизнь четко распадалась на два периода: в первом – довольно коротком – я набирал себе разных разностей, чтобы рассказать о себе миру, а во втором – куда более длинном – убедившись в тщетности этих надежд, я изо всех сил избавлялся от лишних вещей. Я так часто посещал ближайший благотворительный магазинчик, что даже стал ездить в другие, более отдаленные, просто для разнообразия. Когда я наконец вытащил все из подпола, стукнувшись напоследок головой о шишковатый низкий потолок, и вздохнул с невыразимым облегчением, Ральф воспользовался моей рассеянностью и исполнил свою давнюю мечту. Он молнией проскользнул в подпол и забрался в самый дальний и темный угол, откуда испустил громогласный вопль: «Рааааууааальфф!», – напомнив мне героев фильма «Планета обезьян». Из подпола неслось проклятие бессердечному человеку, который, приоткрыв новое великолепное укрытие, собирался безжалостно его отобрать.
Через полчаса, выманив Ральфа наружу, я прошелся по саду в сопровождении всех кошек. Шипли, Ральф и Роско всегда возникали рядом, стоило нам с Джеммой выйти из дома. Шипли ощущал мое присутствие в саду даже из самого укромного уголка дома и тут же оказывался у меня за спиной, царапая мне брюки и выкрикивая ругательства. Сегодня нас почтил своим присутствием и Медведь, оставив балкон и привычное место на карнизе, откуда хорошо просматривался коврик кошки Печеньки в соседнем доме. Ральф нежился под теплыми лучами солнца, Шипли унесся к подножию холма и взобрался там по инерции на старую яблоню, а Роско последовала было за ним, но потом заметила кусты черники и с необыкновенно деловым видом убежала их осматривать.
Медведь шел последним, в некотором отдалении от других котов, но с достойной для пенсионера скоростью. На дерево он не полез, лишь оставил лужу у корней старой яблони. Неподалеку я когда-то похоронил Дженета, большого пушистого кота, который умер несколько лет назад от сердечного приступа. Дженет, значительно уступавший Медведю в интеллектуальном развитии, частенько изводил нашего патриарха и к тому же здорово повлиял на характер Шипли. Закончив поливать дерево, Медведь обернулся и пристально взглянул мне в глаза, слегка расширив зрачки. Была ли это последняя месть Медведя заклятому врагу? Мне оставалось только гадать.
Оглядывая сад, я вспоминал, как счастливо здесь жилось моим питомцам. Вот дерево Дженета – они с Шипли так любили на него карабкаться! У пруда сохранились мостки, на которых мы с Медведем когда-то спасли запутавшуюся в сетке черепаху. Из мутных вод нашего пруда Дженет обожал вылавливать обертки от конфет и хрустящие пакетики от чипсов. Чуть выше на холме покачивалась на ветру высокая трава, где Ральф однажды в приливе храбрости охотился на забредшего к нам каким-то чудом небольшого оленя. Чуть поодаль, справа, на участке Деборы и Дэвида стоял загончик для кур, которые страшно боялись Шипли. Пробегая мимо курятника, кот неистово вопил что-то вроде «Черт, черт, черт, черт, черт, черт!» Слева за углом раньше были заросли плюща, откуда к нам приходили рыжие беспризорники. Там до сих пор виднелась подстилка, которую я вынес когда-то для Грэма и Майка и так и не нашел в себе сил убрать. Низкорослый вечнозеленый кустик, под которым Ральф однажды целый день просидел неподвижно рядом с ежом. Прогалина в заборе, куда после дуэлей с Ральфом отступал Алан. Окно, сквозь которое Медведь страстно разглядывал Печеньку. Здесь все напоминало о счастливой жизни с моим пушистым семейством. Наверное, не стоило слишком уж надеяться, что в доме и потом будут жить кошки, пусть другие, не мои. Вот вывезу через пару дней вещи, распрощаюсь со старым домом и вряд ли когда-нибудь снова войду в эту дверь.
И все же, когда первые покупатели упомянули, что не намерены заводить кошек или собак, у меня в груди похолодело. Нам здесь жилось хорошо, хоть и не всегда беззаботно, и я хотел, чтобы в доме по-прежнему царили радость и веселье, которое дарят четвероногие питомцы. Невозможно представить Алана и Печеньку в одиночестве, без кошек или, быть может, других, менее пушистых друзей за забором. А как же Дебора и Дэвид? Им придется нелегко с соседями, которые не любят животных. А вдруг вернется рыжий бродяга Майк? Что будет с ним? Когда нашлись новые покупатели, я был очень рад узнать, что они любят кошек, и сразу рассказал им о Майке. Даже не ради самого Майка, а просто из вежливости. Когда продаешь дом, следует сообщить новым хозяевам о хороших ресторанах по соседству, о тихих парках, где лучше всего гулять по вечерам, о ближайшей больнице и, конечно же, о рыжих бродячих котах.
Я с грустью вспоминал о Майке и даже о Грэме, с которыми мы больше никогда не встретимся. Пришло время распрощаться с моими бродягами. Я и так задержался в этом доме чуть ли не на целый год дольше, чем следовало, и все из-за котов. Закончив пространное послание новым хозяевам и упаковав последние коробки, я отправился спать в предпоследний раз под этой крышей. Медведь шел за мной по пятам. Укрывшись одеялом, я вспомнил, что вставать через пять часов, а будильник я завести забыл. Шевелиться было лень, к тому же в доме столько котов, что кто-нибудь меня обязательно разбудит, проорав собственное имя или выкрикнув очередное непристойное ругательство, когда придет время переезжать в новый дом.
Я так устал за последние недели и даже месяцы, споря с нотариусами, укладывая вещи, распределяя все старое и ненужное между благотворительными магазинами и свалкой, что не смог как следует выспаться. Ничего удивительного, что, выруливая со стоянки на фургоне для перевозки мебели, я врезался в стоявший рядом автомобиль. Все это, конечно, из-за моей усталости, хотя есть тут и вина служащих компании, где я взял напрокат фургон. Говорил же я им, что никогда не водил грузовиков, но они подсунули мне на подпись какие-то бумаги и вложили в руку ключи. Всю дорогу до дома я проклинал свою заторможенность и нерешительность. Надо было настоять, чтобы работники сами вывели фургон со стоянки, а не полагаться на счастливый случай. Фургон отделался едва заметной царапиной, чего не скажешь об «Опеле», которому изрядно досталось. Я не знал, во сколько мне обойдется ремонт помятой машины, но предполагал и, как оказалось впоследствии, не ошибся – эта авария стоила мне каждого пенни, сэкономленного на перевозке мебели. В следующий раз отдам маме собственноручно записанное нравоучение на тему «А я тебе говорила!», чтобы не выслушивать ее возмущенные тирады.
Дважды прокатившись до нового дома (шестьдесят миль туда и обратно), загрузив и разгрузив фургон самостоятельно, я был несказанно рад видеть Пэта Семидесятника.
– Ты как тут, живой? – приветствовал меня Пэт, протягивая через порог упаковку пива.
Присутствие этого великана шести с половиной футов в кожаных ковбойских сапогах внушало уверенность в счастливом исходе переезда. Пэт носил светлые кудри до плеч, шейный платок и вельветовые брюки-клеш, которые трепыхались на осеннем ветру. Некоторые из моих друзей время от времени отдавали дань моде 1970-х, но только Пэт никогда не выходил из этого образа. Полагаю, что и ко сну он отправляется в расклешенных брюках и бархатном пиджаке. О Пэте, поклоннике рок-музыки и одежды 1970-х, ходили легенды. Даже в булочной, укладывая пироги с мясом и яблоками, кассир однажды изучающе оглядел его и уточнил:
– Вы и есть Пэт Семидесятник?
На что Пэт честно ответил:
– Я и есть.
План был такой: Пэт поможет мне перевезти мебель и коробки из старого дома в новый, а потом мы с Джеммой все распакуем. Пэт вызвался поработать грузчиком исключительно по доброте душевной, ожидая в оплату лишь еду (готовые блюда индийской кухни из ближайшего ресторанчика) и несколько пластинок ирландской фолк-группы «Planxty», популярной в 1970-х годах, которые я купил специально для него в Норидже. Хотя был у приятеля еще один тайный мотив прийти мне на помощь. Пэт никогда не держал кошек, но испытывал нежные чувства к Ральфу, в котором признавал родственную душу. Хотя Пэт ни за что не увез бы Ральфа тайком, мы оба знали: случись что со мной и Ральф отправится к Пэту в Дадли. Там они станут жить, как и было предначертано им судьбой: по утрам подбривать бакенбарды под музыку из альбома группы «T. Rex», а по вечерам посещать бильярдные, заказывая все новые рок-мелодии в музыкальных автоматах под восхищенными взглядами затянутых в кожаные костюмы поклонниц.
Котов мы решили перевезти в последнюю очередь, и заранее было понятно, что Ральф поедет в новый дом в машине Пэта, а не со мной.
– Медведя ты сам забирай, – сказал мне Пэт. – Я люблю этого парня, как родного, но он меня бесит – пялится, будто что-то замышляет.
Предчувствие Пэта не обмануло. На следующее утро я обнаружил его у дивана в гостиной над огромным пятном рвоты.
– Ты, это… вот что, слушай, – сказал Пэт. – Это не я тут навалил, понятно?
На подоконнике, повернувшись к нам спиной, сидел Медведь и вылизывал лапку. Как-то ненатурально он сидел, наверное, проверь мы его лапы, оказалось бы, что вылизывать их незачем.
– Ничего, бывает, – ответил я Пэту. – Наверное, еще один последний протест от кошачьих.
– И когда только успел… – не унимался Пэт. – Я всего на минутку зашел в ванную побриться и…
– Да, он еще может двигаться быстро, когда захочет.
В последние дни Медведь вел себя безукоризненно: не исчезал, не мяукал тонким отчаянным голоском, как раньше, когда нам случалось менять жилье. Старый кот пристально следил за происходящим, ничем не выражая своего недовольства. Однажды Медведь даже забрался вслед за мной на чердак, чтобы проверить, как там дела. Оказывается, и по лестницам он еще вполне мог карабкаться собственными силами. Когда пришло время усаживать Медведя в кошачью переноску, мой пушистый друг был мягким и послушным, совсем не таким упрямым и напряженным, как в прошлый раз. Похоже, и впрямь пришло время переезжать.
Конечно, мы не успели закончить все, что хотели. Я так и не построил себе хижину одинокого писателя и не завел козу, чтобы держать ее в садике у пруда. А Медведь, несмотря на все потраченные усилия, так и не растопил ледяное сердце Печеньки. Но мы оба уже не молоды, повидали жизнь и знаем, что идеал недостижим, всегда что-то останется невыполненным.
– Не волнуйся, мы быстро доедем, – сказал я Медведю, устраивая его в фургоне рядом с Роско. Наверное, не стоило тратить слов: и Роско, и Медведь вели себя на удивление спокойно. За нашим фургоном ехали Пэт с Ральфом – Пэт Семидесятник и Кот Семидесятник.
За ними шла машина моих родителей, которые приехали помочь мне с уборкой и загрузили к себе парочку последних коробок, в одной из которых ехал Шипли.
– Твой кот – сквернослов, каких поискать, – заявил мне отец, выбираясь из машины возле нового дома. – Он орал всю дорогу, обозвал меня идиотом… точно тебе говорю. Он всегда такой?
– Да, почти всегда, – ответил я. – Разве ты не замечал? Хотя вы знакомы всего… сколько? Лет двенадцать, наверное.
– Не прикидывайся, чучело остроумное. Ну, бывает, забыл. Посмотрим, что ты скажешь в шестьдесят четыре, если тебя вытащить из постели в пять утра.
Котов я пока устроил в спальне для гостей, принес им еды и воды. Воду налил в тарелку и в любимую лейку Медведя, чтобы создать старику уют. Мурлыки обследовали комнату, проверили все стены в поисках потайных ходов и щелей, но никто из питомцев не доставил мне хлопот, за что я был им неимоверно благодарен. Через несколько дней выпущу четвероногих погулять. Счастье, что обошлось без истерик и панических атак, которые превратили бы и без того сложный переезд в полный кошмар. Решение взять напрокат самый большой фургон, какой мне только дали, себя не оправдало. Несмотря на все усилия сократить количество вещей и талант Пэта к погрузке тяжестей, нам пришлось за три дня съездить туда и обратно семь раз! В итоге я еле успел вернуть фургон в гараж до истечения срока аренды.
Мы трудились дни напролет, но без моих родителей и еще Дрю и Энди, которые внезапно предложили помощь, у нас ничего бы не вышло.
– Твой Пэт отличный парень, – заметила мама. – Но ты вроде говорил, что он настоящий великан. А по-моему, вполне обычного роста.
Мамины слова только подтвердили, что переезд нас измотал: побитые ветром, забрызганные грязью, промокшие под дождем, мы согнулись под тяготами судьбы. Пэт сменил ковбойские сапоги на старые кеды, однако от усталости стал ниже ростом. Выгрузив последнюю коробку, мы стояли, прислонившись к стенке фургона, мерились синяками и царапинами, топча кедами осколки лампочек, и все наши семьдесят девять с половиной лет на двоих здорово давили нам на плечи.
– Я тут подумал, – сказал Пэт, отхлебнув глоток живительного «Перони», – хорошо все-таки, что ты не завел козу…
На другой день, когда помощники разъехались, у меня разболелись все кости. Я слегка прихрамывал – поскользнулся на мокрой от дождя траве, когда тащил тяжеленный горшок с цветком в гостиную. Голову словно набили ватой – верный признак надвигающейся простуды, а время от времени щелкал бедерный сустав, как будто внутри отлетела какая-то заклепка. Человек разумный на моем месте полежал бы денек в постели, набираясь сил. Я, как человек неразумный, оттащил на чердак двадцать пять тяжелых коробок с книгами и старыми журналами, собрал книжные стеллажи, а потом отправился в Норидж и выпил в компании моей хорошей знакомой Луизы и нескольких незнакомцев пять пинт пива натощак. Помню, что поздно ночью меня тащили на руках через весь Норидж двое парней, с которыми я познакомился в баре, а утром в дверь позвонил плотник, вызванный – видимо, когда я еще был в своем уме – установить новую кошачью дверцу с микрочипом. Мастер был очень вежлив и ничего не сказал о моем внешнем виде, хотя, наверное, и удивился, ведь до Хэллоуина оставалось почти две недели.
Распрощавшись с плотником, я вдруг почувствовал себя лучше. Меня охватило чувство невероятного облегчения: старый дом, в котором я провел столько лет, наконец, продан, новый нам более-менее подходит, скоро приедет Джемма, коты отправятся исследовать окрестности, а пока можно отдохнуть. «Почищу кошачий лоток, – решил я, – и полежу, почитаю». Всем известно, что уран и свинец очень тяжелые металлы, но кто хоть раз выносил содержимое кошачьего лотка, отлично знает, что нет ничего тяжелее на свете, чем использованный наполнитель кошачьих туалетов. Если вы полны сил, а в руках у вас пакет с двойным непромокаемым дном, то все в порядке, однако если вас качает от слабости, а пакет остался только самый дешевый, в котором к тому же недавно перевозили диванные подушки, то дела ваши плохи. Следующие тридцать секунд моей жизни вполне можно было снять на видео и показывать как антирекламный ролик на тему «Чего не следует делать после переезда с котами в новый дом». Добавить еще ярко-красные восклицательные знаки и стрелки, указывающие на каждую из моих ошибок, – и готово! Итак, в то утро я вышел из дома босиком, не закрыв дверь, пакет с наполнителем кошачьего туалета разорвался, содержимое рассыпалось по дорожке у гаража, Шипли быстрее молнии выскользнул из дома, я прыгнул за ним и ободрал руку о мокрый бетон, дверь захлопнулась, и я опустил руку в карман пижамных штанов в тщетных поисках ключа.
Я надеялся познакомиться с соседями при более благоприятных обстоятельствах, но судьба распорядилась иначе. К счастью, Вивиан – моя соседка слева – была дома и открыла дверь, когда я постучался к ней босой, в пижамных штанах и старой рваной майке с Томом Петти и группой «The Hearbreakers», и рассказал безумную историю о сбежавшем коте и захлопнувшейся двери. Вивиан поставила чайник, принесла мне полотенце вытереть босые ноги, дала телефон, чтобы позвонить слесарю, который открыл бы мою дверь, и даже одолжила пару туфель. Добрейшей соседке пора было на работу, и она предложила мне дождаться слесаря без нее. Понимая, что и так попрал все мыслимые законы гостеприимства, я вежливо поблагодарил ее и направился к заброшенному парку, куда, как мне показалось, умчался Шипли.
По правде говоря, я не особенно беспокоился о Шипли. Я знаю этого кота давно, уж он-то отыщет дорогу домой даже в незнакомой местности. Шипли занимал в нашем семействе должность специалиста по связям с общественностью, он непременно вернется в новый главный офис, чтобы ознакомиться с корреспонденцией. Как и следовало ожидать, в ответ на первый же призывный свист я услышал негромкое нервное ругательство и вскоре разглядел Шипли за упавшим пролетом забора. Схватив беглеца в охапку, я отправился к парадному входу нового жилища. Хотел было снять взятую у соседки обувь до прихода слесаря, затем, поразмыслив как следует, решил оставить все, как есть. Было пасмурно, собирался дождь, и после треволнений последних дней мысль показаться незнакомому человеку в пижаме и женских туфлях на босу ногу уже не казалась невыносимой.
Я не успел ввести номер микрочипа Шипли в замок кошачьей двери, поэтому мы присели у гаража дожидаться слесаря вдвоем, спрятавшись за углом от ветра. Шипли уютно устроился в любимой позе у меня на коленях и усердно заурчал. Спустя десять минут на подъездную дорожку вышел полосатый кот – худой, короткошерстный, мускулистый – и стал осторожно обнюхивать рассыпавшийся наполнитель кошачьего туалета. Я окликнул гостя, но он весьма грубо, шокировав даже многоопытного Шипли, посоветовал мне убираться ко всем чертям и направился к палисаднику Вивиан. Вскоре полил дождь, и нам с Шипли оставалось только сидеть и ждать.