Глава 2
Королевство Саудовская Аравия: умирающий волк
Когда вождь стаи промахивается, его зовут Мертвым Волком, хотя он еще жив, потому что жить ему уже остается недолго. Эта фраза из «Книги Джунглей» четко описывает нынешнее состояние Королевства Саудовская Аравия. По крайней мере, ее внешней политики.
Королевство двух святынь уже давно является одной из наиболее деструктивных сил в регионе. Государство – спонсор терроризма, проводник салафитских идей и религиозной нетерпимости, Саудовская Аравия во многом ответственна за то, что «арабская весна» в итоге переросла в «исламистскую зиму». Однако в последнее время у саудовских планов сбился прицел – Эр-Рияд стал совершать слишком много ошибок, которые наделали ему слишком много врагов.
Во многом эти ошибки связаны с детерминизмом саудовской внешней политики. Вся она сейчас, по сути, построена на противостоянии Ирану и поэтому зачастую лишена гибкости. Так, КСА стимулировало гражданскую войну в Сирии для того, чтобы выбить ее из-под Ирана или как минимум устроить Тегерану войну на периферии. Надежды на блицкриг не оправдались, а включение России в Сирийскую кампанию сделало реализацию начальных саудовских целей вообще невозможной. Однако Эр-Рияд попросту не смог изменить свой подход к сирийскому вопросу и поучаствовать в конструктивных переговорах по будущему в Сирии, тем самым застолбив за собой хотя бы долю влияния на эту страну. «Для Эр-Рияда вопрос Асада обладает изрядной долей символизма. Провал саудовской «дипломатии» в Сирии будет расценен в арабском мире как стратегическое поражение Эр-Рияда и поставит под сомнение способность КСА выступать «гарантом» противодействия иранской экспансии в регионе», – поясняет мотивы КСА арабист, преподаватель ВШЭ Леонид Исаев. В итоге настойчивые действия королевства по дестабилизации Сирии расстроили все высокие договаривающиеся стороны – Иран, США и Россию. Как и ряд других направлений саудовской внешней политики, отличающихся косностью и радикализмом. Америке больше не нужен хаотичный Ближний Восток, на создание которого направлена саудовская политика, а некоторые эксперты говорят и о том, что Вашингтону не нужна такая Саудовская Аравия.
Как бы то ни было, подход к Саудовской Аравии в мире изменился. Причем не только в странах Персидского залива (которые все чаще посматривают в сторону более сильного, стабильного и конструктивного Ирана), но и на Западе. Если раньше желающие получать саудовские деньги государства старались не замечать мракобесного характера ваххабитского саудовского режима, то сейчас КСА начинают откровенно кошмарить в западных СМИ. Причем для этого не нужно ничего выдумывать – достаточно просто писать правду о том, что происходит в королевстве двух святынь, ведь по сравнению с ней асадовская Сирия является образцом демократии. «Ни одна другая страна не захочет отрубить голову молодому человеку, а потом распять его тело вверх ногами лишь за то, что он является племянником шиитского религиозного лидера. Ни одна другая страна не приговорит к тысяче ударов кнутом за пост в блоге на тему существования Бога. Ни одна другая страна не приговорит известного поэта к смертному приговору по обвинению в атеизме, – пишет в редакционной статье британская The Guardian. – Многие из зверств, которые в ИГ совершают ради их эффектности, для Саудовской Аравии являются повседневной рутиной» [55].
Саудовские воспитатели
В начале «Арабской весны» казалось, что Саудовская Аравия наконец-то добилась своей основной цели – стать самым могущественным государством Ближнего Востока. Ей удалось сокрушить или ослабить своих конкурентов, среди которых был прежде всего слишком много возомнивший о себе Катар. На первых порах удалось даже нанести чувствительные удары по традиционному врагу – Ирану.
Сделать это стандартными методами давления было непросто – с традиционной точки зрения стартовые позиции Эр-Рияда в битве за лидерство были не такие уж и сильные. У Саудовской Аравии не было армии уровня турецкой или политического авторитета наподобие египетского. Не было, по сути, даже исторической легитимности – шейхи стран Залива, чьи династии (по их мнению) восходят к династии Омейядов, всегда воспринимали ас-Саудов как выскочек. А кое-кто мог периодически напоминать, что основатель королевства, Абд аль-Азиз ас-Сауд, в свое время выгнал из Мекки и Медины не абы кого, а потомков пророка Мухаммеда – управляющую регионом династию Хашимитов (которая сейчас руководит Иорданией).
По сути, у династии Саудов было лишь два инструмента – огромные сверхдоходы от торговли нефтью и религиозный авторитет за счет контроля двух из трех наиболее важных святынь исламского мира (Мечети аль-Харам в Мекке и Мечети Пророка в Медине – вне контроля королевства двух святынь оставалась лишь Мечеть Аль-Акса в Иерусалиме). И, поддержав деньгами свою идеологию – ваххабизм, Саудовская Аравия начала распространять ее и иные радикальные салафитские версии ислама по региону, прекрасно понимая, что для контроля за другой страной нужно лишь воспитать ее население. В результате, по словам одного из ведущих американских журналистов Томаса Фридмана, Саудовская Аравия с 70-х годов тратила «миллиарды и миллиарды долларов на то, чтобы уничтожить плюрализм в исламе (его суфистские, умеренные суннитские и шиитские вариации) – и насадить везде пуританскую, антизападную, антиженскую, антиплюралистическую… салафитскую версию ислама, которую продвигал саудовский религиозный истеблишмент» [56]. «Саудовцы вложили в пропаганду своего типа салафитского ислама больше, чем мы в советские времена в пропаганду социалистических идей», – говорит президент Института Ближнего Востока Евгений Сатановский [57].
Однако не только в Эр-Рияде стремились к идеологическому господству в регионе. Для достижения лидерства саудовцам нужно было сокрушить как минимум три другие идеологии – либерализм (который насаждал Запад), насеризм (получивший название в честь президента Египта Гамаля Абдель Насера арабский национализм с социалистической спецификой), который был оплотом для светских авторитарных режимов, а также наиболее живучую умеренную форму ислама – ихванизм в лице межарабской группировки «Братья-мусульмане» (от слова «Ихван», которым называют «Братьев» в арабских странах).
С первым врагом даже напрягаться особо не пришлось – арабское общество еще не готово в цивилизационном плане к либерально-демократической модели развития. В нем слишком сильны патерналистские и консервативные традиции и слишком слабо уважение к правам личности (если, конечно, эта личность – не представитель элиты). Со вторым оказалось немного сложнее – долгое время светские режимы Египта, Ливии и Сирии успешно противостояли саудовской идеологической экспансии (в том числе через регулярные отстрелы радикальных проповедников на своих землях). Более того, они пытались привить арабский национализм и в Саудовской Аравии [58]. Однако к началу XXI века эти режимы с идеологической точки зрения резко просели. Светские авторитарные режимы, по сути, уже изжили себя, поскольку не могли предложить населению ни эффективной модели социально-экономического развития, ни какой-нибудь привлекательной цели для сопричастности к государству (лозунг «давайте вместе уничтожим сионистское образование» не был эксклюзивным для светских режимов, поскольку эксплуатировался всеми, кому не лень, на Ближнем Востоке). И ветры «Арабской весны» смели их.
А вот с третьим конкурентом – ихванизмом – пришлось повозиться. Он был не только в разы живучее либерализма и насеризма, но и гораздо опаснее для самой Саудовской Аравии, поскольку конкурировал с ее видением ислама. «Его главная идея – освоение мусульманами достижений современного индустриального общества, не только технологических, но и институциональных, и постановка их на службу своим целям и ценностям. «Исламизация модерна» как альтернатива и одновременно способ модернизации ислама», – разъясняет смысл ихванизма директор исследовательских программ Фонда Марджани Игорь Алексеев [59]. По его словам, ихванизм пропагандирует общеисламское единство, которое «имеет безусловный приоритет перед религиозно-догматическими разногласиями, а его следствием является воздержание от крайних позиций и крайних действий как во внутри-, так и в межконфессиональных отношениях». И эта толерантность вкупе с модернизмом (в том числе и политическим) полностью противоречила как царящему в Саудовской Аравии ваххабизму (пропагандирующему ненависть ко всем инакомыслящим), так и видению королевством двух святынь будущего пространства Ближнего Востока.
Поскольку основным спонсором ихванизма в последние годы стал Катар (что интересно, тоже ваххабитское государство), который использовал его как инструмент для лидерства в исламском мире, весь мир несколько лет наблюдал мощнейший саудовско-катарский конфликт за влияние в третьих странах. И не только арабских. Так, по словам Евгения Сатановского, саудовцы строили в Эфиопии крупные инфраструктурные объекты и параллельно с этим накачивали салафитские группировки в Огадене, недалеко от сомалийской границы (этот регион, в отличие от большей части остальной Эфиопии, населен сомалийскими мусульманами и всегда считался сепаратистским). Узнав об этом, эфиопское правительство запретило саудовцам заниматься там религиозной пропагандой. В знак протеста саудовцы в ответ свернули экономические проекты и ушли из страны – однако на их место тут же пришли катарцы, которым Эфиопия разрешила заниматься пропагандой их мягкого политического ислама.
Черепаха обошла зайца
Однако в конечном итоге Катар был сокрушен – крошечный эмират оказался физически и экономически не готов к затяжному противостоянию с Саудовской Аравией. «В ближневосточной версии притчи о черепахе и зайце саудовцы восстановили региональное влияние, тогда как амбициозные катарцы перенапряглись и выдохлись», – пишет вице-президент американского Фонда защиты демократий Джонатан Шанцер [60]. Символом окончательного поражения Катара стала победа Саудовской Аравии на египетском фронте.
Египет был ценнейшим призом Катара, полученным в ходе «Арабской весны». Взяв ее под контроль через местных «Братьев-мусульман», Катар получил для продвижения своей идеологии ресурсы самой мощной страны арабского мира. Для Эр-Рияда это было абсолютно неприемлемо и даже порождало у саудовской элиты неприятное чувство дежавю. Примерно полвека назад они это уже проходили – придя к власти в Египте со своей инновационной в то время концепцией арабского национализма, Гамаль Абдель Насер мечтал распространить эту идеологию в том числе и в Саудовскую Аравию, и едва не преуспел. Повторять опыт не хотелось, и КСА стало работать на контрреволюцию. Поначалу им ничего не удавалось – подконтрольные Эр-Рияду салафиты с ходу не смогли отнять власть у «Братьев-мусульман». Тогда было решено делать упор не на исламистские, а на светские силы. И когда «Ихван» начал колебаться под тяжестью социально-экономических проблем, КСА заключило альянс с египетскими военными и поддержало их приход к власти (в том числе и финансово – через предоставление миллиардных инвестиций). В итоге сейчас Египет находится в тесной привязке к Саудовской Аравии и как минимум не перечит ей на международной арене.
Египетская катастрофа и публичная капитуляция Катара (выразившаяся в добровольной отставке с поста главы государства эмира Хамада – архитектора катарского плана по достижению регионального лидерства) нанесли сокрушительный удар по «Ихвану». 12 марта 2014 года КСА, ОАЭ, Египет и Бахрейн подписали в Эр-Рияде секретное соглашение о совместной борьбе против «Братьев-мусульман». Эта борьба подразумевает юридическое преследование членов организации на территории подписантов, а также действия по линии спецслужб по всему миру [61]. Участники египетского «Ихвана», скрывающиеся на территории подписантов, должны были быть немедленно депортированы в Египет, где их ждала тюрьма и казнь. Однако, нанеся «Ихвану» серьезный, даже критический удар, саудовцы, как ни странно на первый взгляд это звучит, протянули «Братьям» руку помощи, предложили поддержку в обмен на полную лояльность и активные действия в Сирии против Башара Асада. Однако это логично и полностью вписывается в ближневосточную логику – сдерживание Ирана стало приоритетной задачей королевства, ради которой можно было и войти в альянсы с кобрами, у которых вырваны зубы.
Именно Иран – мощнейшая с экономической и демографической точки зрения страна региона – воспринимался и воспринимается Саудовской Аравией как основная угроза ее лидерству на Ближнем Востоке. Для саудовских ваххабитов иранские шииты – абсолютный, исторический, экзистенциальный враг, взять которого под контроль нельзя. Его можно только уничтожить.
До тех пор, пока этот враг сдерживался Ираком на западе и Афганистаном на востоке, уничтожение можно было и отложить на потом. Однако ликвидация американцами этих двух барьеров в начале нулевых позволила иранскому влиянию резко выплеснуться на Ближний Восток. Тегеран наступал по всем фронтам: взял под контроль значительную часть Ирака, укрепил позиции проиранских элементов в Йемене, через дочернюю иранскую структуру – «Хезболлу» – укрепил влияние в Ливане, а президент Ахмадинежад благодаря антиамериканским лозунгам стал для арабской улицы куда более авторитетным лидером, чем саудовский король Абдалла. Эр-Рияд опасался, что рост могущества Ирана позволит Исламской Республике в дальнейшем более эффективно опираться на шиитское население стран Залива и даже самой Саудовской Аравии для того, чтобы защищать там свои интересы. Более того, опыт того же Ирака показал, что в случае прихода шиитов к власти в стране, где они составляют большинство, Иран может попытаться выбить из их рядов своих противников и через какое-то время взять общину под свой контроль, а через них – и все государство. И первый серьезный опыт сдерживания оказался успешным – Саудовская Аравия смогла подавить революцию в Бахрейне.
Жемчужный успех
Королевство Бахрейн – небольшое государство в Персидском заливе – находилось, по сути, на передовой шиитско-суннитского конфликта. Дело в том, что большая часть населения (до 50 %) являются шиитами, а к суннитам относится лишь 20 % жителей королевства (остальные – христиане, индуисты, буддисты). Однако именно к суннитам относится вся элита королевства, включая правящую династию аль-Халифа. Учитывая «пришлый» характер бахрейнских суннитов (их племена раньше жили в Саудовской Аравии), они всегда опасались за собственную власть, поэтому проводили целенаправленную дискриминацию бахрейнских шиитов. Так, если в 1971 году число высокопоставленных должностных мест было разделено между двумя конфессиями примерно поровну, то к 2001 году шииты занимали примерно 17 % таких мест, а в 2011-м лишь 5 %. В ряде секторов (нацгвардии, разведке) им служить было вообще запрещено – доходило до того, что из-за нехватки кадров местные власти набирали в службы безопасности не собственных шиитских граждан, а бывших солдат из Пакистана. Не пускали шиитов и в парламент через своеобразный вариант «джерримондеринга» – избирательные округа нарезались таким образом, что «шиитские» включали в себя куда больше избирателей, чем суннитские. В итоге от огромного шиитского района выбирался один депутат, а от ряда небольших суннитских – несколько.
Однако помимо внутренних мер защиты нужны были и внешние – власти королевства опасались, что помощь местным шиитам могут оказать их соплеменники из Ирана. И эти страхи имели под собой основания. Да, иранцы оспаривали суверенитет королевства. «Бахрейн – часть иранской территории. Он был оторван от Ирана в результате незаконного урегулирования, осуществленного, с одной стороны, шахом, а с другой – правительствами Соединенных Штатов Америки и Великобритании», – писал в 2007 году Хусейн Шариатмадари, советник аятоллы Али Хаменеи и главный редактор тегеранской газеты «Кейхан» [62]. Да, большая часть религиозных лидеров бахрейнских шиитов получили образование в религиозном центре Ирана – городе Кум. Им просто негде было больше учиться, ведь другой шиитский «Оксфорд» – иракский Наджаф – контролировался антишиитским режимом Саддама Хусейна. Впитав проповеди иранских учителей, теперь они свободно говорят на фарси и считают себя последователями Верховного аятоллы Али Хаменеи. Однако среди шиитов было огромное количество светски настроенных людей, для которых национальность была выше религиозной сопричастности. «Мы хотим, чтобы в нашей стране были терпимость, гражданское общество, космополитизм и свободные СМИ», – говорил один из лидеров крупнейшей шиитской партии «Аль-Вифак» Джасим Хусейн [63]. И когда в феврале 2011 года под влиянием «Арабской весны» бахрейнские шииты вышли на «Жемчужную площадь» в центре столицы страны Манаме, они выступали именно с такими лозунгами, а не с призывами провести референдум по вхождению в Иран и даже (по крайней мере, поначалу) не с требованиями свергнуть просаудовскую суннитскую династию. Ведомые своими политическими лидерами, шииты требовали лишь прекращения дискриминации, а заодно и отставки символа этой дискриминации – премьер-министра страны и дяди действующего короля. Король Хамад дядю не сдал и, когда диалог зашел в тупик, а среди демонстрантов стал распространяться лозунг «Хамад, уходи», обратился за помощью к Саудовской Аравии. И 14 марта 2011 года «для помощи в обеспечении безопасности мирных жителей и инфраструктурных объектов» [64] в страну был введен 1,5-тысячный экспедиционный корпус из Саудовской Аравии и ОАЭ (формально это была, конечно, операция ССАГПЗ). В итоге уже 16 марта революция была разогнана, несколько десятков человек погибло, а до 1,5 тысячи шиитов оказались под следствием. Символ революции – монумент с жемчужиной в центре столицы – был снесен.
За счет подавления восстания в Бахрейне Эр-Рияду удалось не только нанести имиджевый удар по Ирану, продемонстрировать всем окружающим собственную безнаказанность и доказать всем свою готовность силой поддерживать в Заливе антииранский статус-кво. Саудовская Аравия фактически взяла под полный контроль это королевство, отодвинув от власти всех представителей элиты, которые выступали за суверенную экономическую и политическую линию. В их числе оказался и кронпринц Салман, до начала Жемчужной революции пытавшийся добиться экономической независимости Бахрейна от Саудовской Аравии. В результате сейчас под чутким надзором саудовских войск (которые до сих пор присутствуют в Бахрейне) местные официальные лица во всех вопросах учитывают интересы южного соседа – вплоть до того, что слово «Иран» в разговорах с ними является чуть ли не табуированным. Королевство прилежно голосует за все инициативы Саудовской Аравии в ССАГПЗ. И даже (в отличие от всех других стран Залива) позитивно восприняло идею бывшего саудовского короля Абдаллы «перейти от этапа интеграции к полноценному союзу» во главе, естественно, с Эр-Риядом. «Сейчас Бахрейн – зависимая от Саудовской Аравии страна Залива. У местных властей нет даже возможностей для маневра», – говорит Леонид Исаев.
Йеменский контрудар
Помимо сокрушения контрреволюции в Бахрейне Саудовской Аравии удалось нанести Ирану еще несколько менее болезненных, но все-таки эффективных ударов (например, через стимулирование гражданской войны в Сирии или поддержку суннитских боевиков в Ираке, воюющих против проиранских шиитских властей этой страны). Однако иранцы смогли нанести контрудар, который не только обнулил все предыдущие саудовские достижения, но и создал для королевства двух святынь головную боль на годы вперед. Они сделали все возможное для того, чтобы КСА втянулось в йеменский конфликт.
Еще недавно казалось, что Саудовская Аравия контролирует Йемен. После начала в стране местного этапа «Арабской весны» и отставки дружественного Саудовской Аравии президента Али Абдаллы Салеха (правившего Северным Йеменом с 1978-го, а объединенным – с 1994 года) к власти был приведен временный глава государства, полностью подконтрольный Эр-Рияду Абд-Раббо Мансур Хади – абсолютно неконфликтный политик, бывший заместитель Салеха, получивший прозвище «молчаливый вице-президент». Однако власть он удержать не сумел – в отличие от предшественника, президент Хади не мог лавировать между интересами конгломерата йеменских племен. Ему не удалось выполнить ни одну из поставленных перед ним задач – ни завершить национальный диалог (который должен был объединить различные йеменские группировки), ни провести федерализацию страны. К тому же его тесная связь с радикальными исламистами, навязывающими йеменцам саудовский ваххабизм, встречала резкое сопротивление племенных вождей. В итоге президент Хади (который после февраля 2014 года потерял даже формальную легитимность, поскольку срок его временного президентства закончился) настроил против себя огромное число уважаемых людей, в том числе и тех, кто до этого воевал друг с другом. В итоге два влиятельных бывших противника – Всеобщий национальный конгресс во главе с Али Абдаллой Салехом (чей клан новые власти стали слишком сильно притеснять, а самого Салеха хотели посадить) и группировка «Ансар Аллах», состоящая из хуситов (движение шиитов-зейдитов из Северного Йемена), объединили свои усилия. В 2014 году хуситы при поддержке Салеха вошли в столицу страны – Сану. Хади оказался под домашним арестом, однако в феврале смог бежать из президентского дворца на юг и подал в отставку.
Для Саудовской Аравии переход соседнего Йемена под власть хуситов был неприемлем. И не только потому, что они проявили неуважение к Хранителю двух святынь и выбили со спорных между Йеменом и королевством территорий саудовские войска (которые там стояли достаточно долго). В Эр-Рияде хуситов считали иранскими протеже. Эта характеристика была весьма спорной. Да, у хуситов были определенные связи с Тегераном, в том числе и организационные (группировка «Ансар Аллах» создавалась под влиянием» «Хезболлы» и КСИР), но ни о какой зависимости от ИРИ речи не шло. Даже идеологической – йеменские зейдиты являются шиитами лишь формально, и их иранские собратья по вере относились к ним несколько надменно. Однако в любом случае ни у кого не было никаких сомнений, что после победы хуситов иранцы сделают все возможное для того, чтобы превратить близкое им движение в союзников через подкуп и отстрел оппонентов внутри группировки (как это было сделано, например, в Иране). Приз был слишком значителен – все прекрасно осознавали стратегическое положение Йемена, дающее колоссальные возможности тому, кто его контролирует. Эта страна находится в самом сердце Ближнего Востока, недалеко от стратегически важного Персидского залива и возле не менее важного Аденского залива. В пределах шаговой доступности от Йемена располагаются месторождения основных нефтедобывающих стран ССАГПЗ, и прежде всего Саудовской Аравии. Кроме того, тот, кто контролирует Йемен, также получит рычаг влияния на Иран, сомалийских пиратов, а также Китай через контроль за торговыми путями, соединяющими Поднебесную с ее африканской продовольственной и ресурсной кладовой. Именно поэтому Эр-Рияд решил оперативно восстановить свою власть над этой территорией (которую он всегда поддерживал через натравливание одних племен на других).
Для начала саудовские спонсоры объяснили Хади, что он поторопился, заставили отозвать прошение об отставке и стали позиционировать его как главу государства, ставшего жертвой переворота. Пытаясь сколотить вокруг Мансура Хади антихуситский альянс, КСА купило лояльность некоторых племен юга, традиционно недолюбливавших северян, а также попросило помощи у исламистов из «Аль-Каиды» на Аравийском полуострове (принесшей клятву верности ИГ), для которых шииты-зейдиты – экзистенциальные враги. Кроме того, саудовцы сами вступили в войну против хуситов и Салеха, начав бомбардировки их позиций, и подтянули к этой войне своих союзников из арабских стран, в частности Египет. Причем действия союзников не ограничивались лишь конвенциональными боевыми действиями – по некоторым данным, страны Залива не стеснялись прибегать к терактам, уносящим жизни сотен мирных жителей. «Весь мир слышал о подрывах 21 марта 2015 года двух мечетей в Сане, которые прошли как под копирку. Там появлялся человек в гипсе, его из уважения пропускали на первые ряды, где молились высокопоставленные представители «Ансар Аллах», и он взрывал себя. В итоге погибло более сотни хуситов. Однако не всем известно, что такой же взрыв должен был прогреметь и в мечети города Саада (один из хуситских городов Севера. – Г.М.). Предотвратить его удалось лишь потому, что там смертник немного задержался, а телеканал «Аль-Арабия» (принадлежащий ОАЭ) передал в эфир информацию не только о взрывах в Сане, но и якобы произошедшем взрыве в Сааде. В эфире дали даже название мечети, поэтому смертника, готовившегося ее взорвать, буквально в последние минуты удалось обезвредить», – поясняет Леонид Исаев. А в мае 2015 года ограниченный саудовский контингент начал и наземный этап операции – вместе с исламистами и племенными ополчениями он вошел в Аден и через некоторое время боев очистил от хуситов город и ряд южных областей страны. Однако проблем Саудовской Аравии операция не решила – скорее создала новые.
Афганистан под боком
Ряд западных СМИ утверждали, что саудовская операция не нашла поддержку на арабской улице. Как пишет Guardian, «многих арабов тошнит от того, как самая богатая страна арабского мира избивает беднейшую» [65]. Но проблема в том, что она не избивает – парни из гламурных ночных клубов по определению не могут избить дворовых пацанов из условных «Люберец», каковым на Ближнем Востоке и является Йемен. Эта страна – самый неудачный и даже опасный выбор для интервенции. В чем Саудовская Аравия и ее союзники уже убедились, как убеждались раньше турки и египтяне.
Во-первых, сложно воевать против любых йеменских группировок – ведь они представляют народ, который считается самым воинственным среди всех арабов. И дело тут не только в исторической наследственности – сейчас им попросту не за что ценить свою жизнь. Йемен – беднейшая страна арабского мира, население живет в крайне тяжелых социально-экономических условиях. Там нет ни значительных объемов нефти, ни даже достаточного количества воды. Доступные запасы питьевой воды составляют примерно 186 кубометров на человека в год (что значительно меньше установленного ООН порога «водной бедности» в 1000 кубометров) и берутся в основном из подземных источников, запасы которых резко сокращаются. И при этом половина всей сельскохозяйственной воды идет на выращивание ката – наркотика, который жует значительная часть населения страны (и из-за которого еще больше голодает, поскольку суточная порция ката составляет несколько долларов и на его покупку жители городов тратят львиную часть семейного бюджета). Системы образования нет. «Существующие в стране магистратуры можно пересчитать на пальцах двух рук, а кафедры, способной дать ученую степень, вообще ни одной. Те, кто получает образование за границей, в Йемен не возвращаются: племенная структура общества привела к тому, что карьерный рост зависит не от твоих знаний и достижений, а от имени твоих родственников», – говорит Леонид Исаев. Работы тоже нет. Неудивительно, что Йемен, в котором война рассматривается как наиболее эффективный социальный лифт, давно являлся одним из основных поставщиков террористов в «Аль-Каиду» и другие исламистские группировки.
Во-вторых, сложно воевать конкретно против хуситов. Шиитам-зейдитам в суннитском окружении терять нечего, и у них из этого «дома» лишь два выхода: либо они ведут саудовцев за стол переговоров и те как минимум признают власть хуситов над Северным Йеменом, либо саудовцы ведут их под нож исламистов. Поэтому любое международное давление на них бессмысленно. Да, в апреле 2015 года Совет Безопасности ООН 14 голосами «за» (Россия воздержалась) принял антихуситскую резолюцию. Документ предусматривает замораживание активов хуситов, запрет на поставки им оружия (при этом «призывает государства – члены ООН, в частности соседние с Йеменом государства, инспектировать все грузы, направляющиеся в Йемен», если есть разумные основания предполагать, что там находится оружие). Кроме того, были введены персональные санкции против лидеров мятежников, а от самих хуситов потребовали немедленно вывести войска из захваченных йеменских городов [66]. Однако хуситы и их союзники на эти санкции особого внимания не обратили. Лидер движения Абдул-Малик аль-Хуси и без того не собирался покидать страну или держать свои деньги в западных банках, а Али Абдалла Салех заблаговременно вывел все свои средства из банков ОАЭ в Йемен. Что же касается запрета на поставки оружия хуситам, то это все равно что запрещать поставки песка в пустыню Сахара. Йемен – крупнейший черный рынок оружия в регионе, на 25 миллионов населения в стране приходится около 60 миллионов стволов огнестрела. Причем речь не только об автоматах, но и гранатометах, а также других тяжелых видах оружия. По сути, вся страна – это огромное вооруженное ополчение.
Наконец, в-третьих, сложно воевать против практически всего йеменского народа. В ходе операции Саудам не удалось обеспечить лояльность двух основных племенных групп – Бакиль и Хашид. Отчасти потому, что у элит этих племен неплохие личные отношения с Салехом (являющимся, собственно, представителем Хашид), а отчасти потому, что в Йемене любят независимость и не любят Саудовскую Аравию, считая ее оккупантом (КСА, в частности, присоединило к себе территории Северного Йемена, на которых преимущественно жили представители Бакиль). Именно поэтому, когда она вступила в войну на стороне Хади, многие племена поддержали неприятных им, но все же «своих» хуситов. А племена – это и вооруженные силы. Так, еще не успевшие вступить в войну саудиты надеялись на то, что продвижение хуситов на юг остановит военная база «Аль-Анада», прикрывающая подступы к Адену. Однако командующий этой базой генерал Наджи аль-Араши отказался подчиняться приказам подконтрольного Эр-Рияду министра обороны Йемена и пропустил хуситов в тот же день, как Хади попросил о военной помощи у монархий Залива. На протяжении конфликта к хуситам присоединились и другие части йеменской армии. «У нас сейчас ситуация, когда боевики контролируют баллистические ракеты, а теперь еще и ВВС», – признавал тогдашний посол Саудовской Аравии в США Адель аль-Джубейр (ставший затем министром иностранных дел королевства) [67].
Неудивительно, что после почти полугода боевых действий Саудовской Аравии не удалось добиться никаких существенных успехов. Да, ряд южных областей (включая бывшую столицу Южного Йемена город Аден) удалось очистить от хуситов, однако власти у Мансура Хади и даже у Эр-Рияда там нет – территория оказалась под контролем «Аль-Каиды» и местных племен. «Йеменская война ослабляет Саудов в военном, политическом и стратегическом плане», – говорит аналитик Ближневосточного центра Карнеги Фареа аль-Муслими [68]. Более того, хуситы (естественно, при помощи иранских денег и логистической поддержки) в обороне не отсиживаются – они не только удерживают Северный Йемен, но кошмарят регулярными рейдами приграничные саудовские провинции. Информация о йеменских рейдах редко пробивается в международные СМИ, но когда она проходит, то передают о разграбленных военных базах и профессиональных саудовских военных, при виде йеменских ополчений бросающих оружие и бегущих наутек. Ведь им, в отличие от йеменцев, есть что терять.
Союзнички
Помимо втягивания Саудовской Аравии в йеменский конфликт, иранцы нанесли еще один серьезный удар по позициям Эр-Рияда – поставили под вопрос дальнейшее существование «Пакта Куинси». Заключенное в 1945 году соглашение между президентом США Франклином Рузвельтом и разбившим шатер на крейсере «Куинси» основателем КСА Абд аль-Азизом аль Саудом было, по сути, взаимовыгодным союзом. Он предполагал предоставление США прямого доступа к саудовской нефти и проведение Эр-Риядом дружественной Америке нефтяной политики в мире в обмен на гарантию американской защиты от любых врагов. Этот союз был одной из основ ближневосточной системы безопасности почти 70 лет, он выдержал даже события 11 сентября (когда стало известно, что абсолютное большинство террористов были гражданами Саудовской Аравии, американские спецслужбы на всякий случай тайно эвакуировали из США находящихся там членов саудовской королевской фамилии).
Первым серьезным ударом по стабильности «Пакта Куинси» стал итог американского вторжения в Ирак. Не потому, что в Эр-Рияде любили Саддама Хусейна, а потому, что на смену диктатору Соединенные Штаты привели еще менее любимых саудитами иракских шиитов. И тем самым открыли иракскую дверь для топтавшегося за ней уже многие годы Ирана. И в результате произошло страшное – Иран через контроль за Южным Ираком получил доступ к саудовской границе. Однако рушиться пакт стал после начала «Арабской весны», когда выяснилось, что взгляды союзников на Ближний Восток начали кардинально расходиться.
Так, большие вопросы в Эр-Рияде вызвала позиция США в Египте, когда Вашингтон сначала отказал в поддержке своему союзнику Хосни Мубараку, а потом стал сотрудничать с взявшим власть Ихваном и даже позиционировать ихванизм как некий правильный, модернистский вариант ислама, «исламскую демократию». Пошли даже разговоры о том, что именно на основе этой идеологии нужно выстраивать новый Большой Ближний Восток (в котором, понятно, не было места саудовскому ваххабизму). А когда Эр-Рияд своими силами исправил «египетское недоразумение» и к власти там пришли поддерживаемые Саудовской Аравией военные, американцы назвали это переворотом и заняли крайне враждебную позицию. Тогда саудовцы пошли на принцип – публично заявили, что компенсируют египетским генералам любые финансовые потери, которые они понесут от американских шагов.
Еще одной причиной недовольства Эр-Рияда стала позиция США в сирийском вопросе. Саудовская Аравия сделала все возможное для того, чтобы втянуть Вашингтон в сирийский конфликт, даже, по слухам, предлагала профинансировать эту операцию. Однако Обама отказывался устраивать для Штатов Вьетнам ради саудовских интересов – и не только Обама. По данным The Washington Post, львиная часть республиканцев в конгрессе была готова проголосовать против интервенции Соединенных Штатов в Сирию [69]. Аналогичного мнения придерживалось и американское общество. Несмотря на масштабную информационную кампанию по демонизации Башара Асада, лишь 36 % американцев поддерживало вмешательство в сирийский конфликт, тогда как 59 % выступало против [70].
Казалось, Обаму удалось загнать в угол через провокацию с химическим оружием, однако российско-американская сделка по вывозу этого оружия из Сирии позволила президенту из этого угла выскочить. «Позволив правящему режиму в Сирии убивать собственный народ и сжигать его химическим оружием на глазах всего мира, не сдержав и не наказав его, Совет Безопасности ООН полностью продемонстрировал неспособность выполнять свои обязанности и нести за них ответственность», – возмущались в Эр-Рияде [71]. Дальнейшая пассивность США по Сирии постоянно вызывала крайне резкую критику со стороны королевства. Доходило даже до угроз пересмотреть американо-саудовские отношения. «Вашингтон не сумел действовать эффективно ни в сирийском кризисе, ни в конфликте между Израилем и палестинцами, он также сближается с Тегераном и не оказал поддержку Эр-Рияду, когда последний помогал Бахрейну подавить антиправительственные выступления в 2011 году», – утверждал тогдашний глава разведки Саудовской Аравии принц Бандар бин Султан [72] (правда, угрожающее уйти в свободное плавание королевство тут же заказало в Вашингтоне партию крылатых ракет и авиабомб на сумму в 6,8 миллиарда долларов) [73]. Ворчание КСА было настолько надоедливым, что в октябре 2014 года Вашингтон (прекрасно понимавший, кто ему поставил вилку с химическим оружием) даже не выдержал и высказал все, что думает о сирийской политике королевства. «Наши союзники в регионе были нашей самой серьезной проблемой в Сирии, – заявил Байден. – Они настолько стремились свергнуть Асада, что вложили сотни миллионов долларов и десятки тысяч тонн вооружений в «Ан-Нусру», «Аль-Каиду», и другие экстремистские джихадистские организации, которые пришли в Сирию со всех концов света». Потом, конечно, вице-президент США вынужден был извиняться [74], однако все увидели, в каком состоянии находится американо-саудовский альянс.
Не убедили
Наконец, последней каплей для Саудовской Аравии стали американо-иранские переговоры, которые привели к ядерной сделке и началу переформатирования Ближнего Востока. Если взглянуть на процесс трезво, то ничего странного в нем нет. По сути, США делали выбор между двумя моделями дальнейшего развития ближневосточной системы безопасности: саудовского доминирования (включающего насаждение в регионах радикальных исламистских режимов и продолжение ряда конфликтов цивилизационного и межконфессионального характера) и классической системы баланса интересов, для создания которой нужно было легитимировать Иран, снимать с него санкции и вводить саудовско-иранские противоречия в цивилизованное русло. Американцы логично выбрали второй вариант, однако в КСА и других странах Залива, по словам Генри Киссинджера, американо-иранская ядерная сделка стала рассматриваться как некий символ согласия Соединенных Штатов на иранскую гегемонию.
Американцы все это понимали и пытались донести до Эр-Рияда и других региональных союзников тот факт, что американо-иранское сближение не означает развод с ними и ликвидацию американских гарантий безопасности. Причем объясняли это по разным каналам и в разных форматах.
Так, в январе 2015 года Обама лично прибыл в Эр-Рияд на встречу с новым королем Салманом. Он даже заявил, что не будет учить нового саудовского монарха принципам соблюдения прав человека (с которым, как известно, в королевстве большие проблемы). «Иногда нам приходится жертвовать необходимостью говорить с ними о соблюдении прав человека ради насущных проблем – борьбы с терроризмом или же укрепления региональной стабильности», – пояснил он журналистам [75]. Чтобы обеспечить сущностный разговор, а заодно и продемонстрировать королю свое уважение, президент даже взял с собой в Эр-Рияд правильных спутников. По словам заместителя помощника по национальной безопасности Обамы Бена Родса, в делегации были люди, которые «приложили очень много сил для налаживания саудовско-американских отношений», – госсекретари, видные республиканские и демократические политики [76]. Однако это не помогло – визит запомнился не прорывными решениями (которых и не было), а целым рядом нарушений дипломатического протокола с американской стороны. На переговорах президент жевал жвачку и демонстрировал подошву ботинок саудовскому королю (серьезное оскорбление на Ближнем Востоке), а его жена ходила с непокрытой головой и даже протянула руку для рукопожатия арабским политикам (в КСА, как и в ряде других исламских стран, это не принято). Причем некоторые журналисты писали, что Мишель Обама специально нарушила жесткие нормы саудовского этикета – якобы тем самым она поддержала призывы к свободе и уважению прав тамошних женщин [77]. Если это действительно так, то ни женщинам, ни мужу она ничем не помогла. Скорее осложнила жизнь.
Второй подход к снаряду состоялся в мае 2015 года. Отчаявшись убедить саудовского короля тет-а-тет, Обама решил провести разъяснительную работу со всеми союзниками в районе Персидского залива одновременно и созвал руководителей государств ССАГПЗ на саммит в Кэмп-Дэвиде. Однако и тут произошел конфуз, причем еще до переговоров – демонстрируя свое отношение к президенту США, главы государств, за исключением эмиров Катара и Кувейта, на саммит не приехали, прислав своих вторых лиц (причем саудовский король, который должен был и в этом вопросе проявлять лидерство, объявил о своем отказе через сутки после того, как Белый дом заявил о его согласии приехать). Однако выслушать его арабы были готовы. «Они отправились в Кэмп-Дэвид, будучи убежденными в том, что их роль состоит не в том, чтобы изменить мнение Обамы или кричать ему в лицо, а в действиях, исходящих из принципа «возьми сегодня то, что ты можешь взять, не попадая в иранскую западню». …Это был рациональный подход к президенту, по своей природе склонному к колебаниям и находящемуся в начале оставшихся ему двух лет президентства», – писал ведущий обозреватель саудовской газеты «Аш Шарк аль-Аусат» Тарик аль-Хамид [78]. Простое слово Обамы их не устраивало – Хосни Мубараку американские президенты тоже обещали поддержку и не предоставили ее в час нужды. «Мы ждем своего рода гарантий безопасности, учитывая поведение Ирана в регионе и рост угрозы экстремизма. В прошлом нам хватало джентльменского соглашения с США по вопросу безопасности. Думаю, что сегодня нам уже необходимо что-то подписанное, что-то официально оформленное», – говорил посол ОАЭ в США Юсеф аль-Утайба. Однако Обама ответил отказом и подписывать ничего существенного не стал. Президент США не хочет связывать себя обязательствами по возможному вовлечению в шиитско-суннитскую войну в регионе. К тому же это противоречило «доктрине Обамы» – минимизации внешнеполитических обязательств, снижению активности США во второстепенных регионах и концентрации всех ресурсов на политику в АТР. В итоге на саммите решили, что «США и страны ССАГПЗ будут сотрудничать по противодействию дестабилизирующих действий Ирана в регионе и созданию региональной архитектуры безопасности» [79]. Для успокоения местных элит было также решено создавать на Ближнем Востоке региональную систему ПРО (естественно, на деньги монархий Залива). Учитывая, что Иран и не собирается никого бомбить ядерным оружием, безопасность стран монархий это решение не повысило. По важнейшим для саудовских интересов вопросам – в частности, сирийскому – никаких сущностных решений принято не было.
Цена поражения
В результате Саудовская Аравия оказалась в крайне неприятном положении. Ей кровь из носу нужна победа в Сирии, в Йемене и/или срыв американо-иранской сделки. На кону стоит уже даже не вопрос саудовского лидерства в регионе – режим борется за свое выживание. Если Акела промахнется и лишится авторитета, то это поражение может резко обострить внутренние проблемы в Саудовской Аравии. Связанные прежде всего с исламским радикализмом, дискриминируемой шиитской общиной и сложностями в вопросе престолонаследия.
Да, Саудовская Аравия является основным спонсором салафитских террористических организаций, а одна из крупнейших сирийских исламистских группировок – «Джабхат ан-Нусра» – вообще, по слухам, напрямую управляется сотрудниками Управления общей разведки КСА. Более того, после прихода к власти король Салман пересмотрел отношения королевства и суннитских террористических группировок. Если король Абдалла их опасался и как-то сдерживал (в том числе и нетрадиционными способами – он пытался приучить свой аппарат называть жителей королевства не «мусульманами», а «гражданами», тем самым нивелируя наднациональную религиозную сопричастность ради национальной государственной), то Салман решил более активно использовать их потенциал против Ирана и Сирии. Отсюда, в частности, поддержка саудитами катарской карты – ИГ [80]. Однако это не означает, что между Эр-Риядом и исламистами царят любовь и взаимоуважение. Скорее наоборот. ИГ и ему подобные группировки довели салафизм до логического конца – а эти идеологии, взятые в своем чистом виде, отрицают монархический принцип, а значит, и ставят под сомнение легитимность династии Аль-Саудов. Для исламистов династия Саудов – узурпаторы и грешники, а никакие не братья-ваххабиты. «Для современных элит королевства салафизм и ваххабизм стали лишь риторикой – диктатура одной семьи уничтожила всю суть идей ваххабизма, как и существование в саудовских городах свободных от жестких саудовских законов анклавов для западных и восточноазиатских специалистов (где можно найти выпивку и другие запрещенные вещи, где женщины ходят с открытым лицом). Для настоящих ваххабитов режим давно потерял легитимность, еще когда Верховный муфтий Саудовской Аравии в конце 1990 года издал фетву, благословляющую ввод американских войск на территорию королевства. Поэтому ваххабиты оказались под жесточайшим давлением, часть из них была брошена в тюрьмы. И именно этих людей Саудовская Аравия освободила и выслала на помощь исламистам в Леванте. Если сейчас война в Сирии закончится победой Башара Асада, то вся эта многочисленная исламистская группировка вернется в Саудовскую Аравию и оценит этот «ваххабитский» режим по гамбургскому ваххабитскому счету», – говорит Севак Саруханян.
Не исключено, что возвращающиеся ваххабиты получат определенную поддержку со стороны саудовского населения. «Традиционный ислам» с политической точки зрения ассоциируется у него с прикрывающейся исламскими лозунгами диктатурой, несправедливостью, неравенством, развратом. До сих пор королевству удавалось убеждать население прикрывать глаза на греховность элит за счет щедрых финансовых вливаний. Так, после начала «Арабской весны» король Абдалла анонсировал ряд грандиозных социальных программ на сумму примерно 72 миллиарда долларов. Сюда входило инициирование государственной пенсионной системы, строительство дешевого жилья, создание 90000 новых рабочих мест, а также комплексное развитие депрессивных регионов. Однако падение цен на нефть вкупе с крайне затратной внешней политикой может серьезно осложнить эту задачу. Из-за резкого сокращения доходов и роста расходов в 2015 году бюджетный дефицит составил более 100 миллиардов долларов (20 % ВВП). Причем, по данным HSBС, он сохранится не один год [81]. Да, КСА может покрывать дефицит за счет золотовалютных резервов (что оно и делает), однако эти резервы истощаются – так, в феврале и марте 2015 года они сократились на 5 % (36 миллиардов долларов) [82]. Отчасти этому, конечно, поспособствовало желание нового короля Салмана раздать многочисленные подарки в честь своего восшествия на престол, однако отчасти в сокращении золотовалютных запасов виноваты и траты королевства на войну в Йемене (которую оплачивает именно Эр-Рияд).
Образованный король не нужен
К экономическим и религиозным сложностям могут добавиться и династийные. По сути, КСА как было набором племен 100 лет назад, так им и осталось. Линии разлома внутри королевства проходят по племенным границам. По сути, государство держит лишь династия Саудов, которая была создана благодаря крайне мудрой матримониальной политике основателя КСА Абд аль-Азиза ас-Сауда. Завоевывая племена, он не просто брал женщин в свой гарем – ему нужно было, чтобы каждое племя ощутило свою сопричастность к государству. Поэтому король Абд аль-Азиз ввел специфическую систему наследования. После его смерти престол отходил старшему сыну, а после смерти этого сына – не его детям, а следующему брату и так далее. Таким образом, каждое племя, отрядившее в гарем Абд аль-Азиза достойную женщину (то есть способную родить ему здорового и долго живущего наследника), могло быть уверено в том, что их выходец когда-нибудь станет Хранителем двух святынь.
Однако у этой модели были и свои минусы – сыновья умершего в 1953 году правителя сами старели и умирали. Именно поэтому король назначал не только кронпринца, но и вице-кронпринца. Нынешнему королю Салману, например, 79 лет, и в период правления короля Абдаллы он был третьим назначенным кронпринцем. Два предыдущих – Султан и Найеф (вице-кронпринц, ставший наследником после Султана) – не пережили короля Абдаллу, умерев в 2011 и 2012 годах соответственно. Возникал вопрос: кто из тысяч внуков и правнуков короля Абд аль-Азиза должен наследовать престол после ухода из жизни всех его сыновей?
Салман, казалось, решил эту задачу, за что уже прозван современниками «Решительным». Он принадлежит к влиятельнейшему клану Судайри (куда входит потомство Абд аль-Азиза от его жены Хассы бинт Ахмад ас-Судайри) и, используя его мощь и влияние, добился перехода власти к третьему поколению именно этого клана. Салман назначил вице-наследником племянника Мухаммеда бин Найефа – внука Абд аль-Азиза и сына так и не ставшего королем кронпринца Найефа. А в конце апреля, после добровольной отставки наследника – брата короля и представителя второго поколения принца Мукрина, – Мухаммед бен Найеф сам стал кронпринцем. Его место вице-наследника занял сын короля, Мухаммад бин Салман, ставший министром обороны. Он также контролирует доступ к телу короля, нефтяную политику и переговоры с иностранными лидерами (у короля Салмана болезнь Альцгеймера) [83]. Таким образом, и наследник, и вице-наследник представляют третье поколение.
На первый взгляд решение с кандидатурой наследника более чем достойное. Выбор Мухаммеда бин Найефа объясняют рядом факторов, среди которых близость к американской разведке (они долго и успешно сотрудничали). Ну и, кроме того, он слишком много знал (его папа, Найеф бин Абд аль-Азиз, занимал пост министра внутренних дел с 1975 года по октябрь 2011 года, а его сын унаследовал эту должность в ноябре 2012-го). Назначение же лояльного сына короля на пост второго наследника должно было защитить решение отца от действий противников. Ведь теперь они должны будут хорошо подумать, прежде чем высказывать свои возражения – кронпринц Мухаммед бин Найеф и вице-кронпринц Мухаммад бин Салман контролировали силовой аппарат – не только МВД и Минобороны, но и разведку. А это не только солдаты, но и огромные деньги за счет закупок оружия. Военно-техническое сотрудничество считается, после нефтедобычи, чуть ли не второй статьей дохода членов королевской семьи, ведь откаты от западных фирм и корпораций за выгодные контракты в этой области достигают, по данным ряда экспертов, 15 % [84]. Вне контроля наследника и сына короля оставалась только Национальная гвардия, которую контролировал сын покойного короля Абдаллы Мукрин, но ее полномочия стали ограничивать на законодательном уровне.
Однако нет никаких гарантий, что недовольные принцы будут молчать после смерти Салмана. Кронпринц Найеф может стать первым королем КСА с западным образованием – однако с точки зрения элит это скорее минус. За его прозападные взгляды и тесную привязку к американцам Найефа очень сильно не любят как в радикальном саудовском семействе, так и среди духовенства КСА. В западных СМИ уже появляются их письма, говорящие о том, что Дом Саудов недоволен и ждет, пока позиции сына и племянника короля не ослабнут. Процесс уже пошел. Во-первых, кронпринц и вице-кронпринц фактически курируют йеменскую и сирийскую кампании, которые не приносят пока ничего, кроме финансовых и имиджевых убытков. Во-вторых, между ними, по слухам, отношения уже испортились, и Мухаммад бин Салман сам хочет стать королем, в обход двоюродного брата. Наконец, в-третьих, недовольные принцы вполне могут воспользоваться тем же исламистским фактором. Их шансы на переворот возрастут, если за плечами будет стоять огромная террористическая армия.
В свою очередь, междоусобицей внутри саудовской династии вполне могут воспользоваться как исламисты (пожелавшие сыграть партию самостоятельно), так и архивраг королевства – Иран. Например, поддержать местных шиитов. Их в КСА немного (2 миллиона, порядка 8 % от населения страны). Да, они дезорганизованы, однако живут они на основных нефтяных месторождениях королевства. И в лучшем для Саудовской Аравии случае шииты получат гражданские права, а в худшем – добьются сецессии вместе с саудовской нефтью.
Научитесь разговаривать
Пытаясь предотвратить эти сценарии, обеспечить внутреннюю и внешнюю безопасность, Саудовская Аравия пытается нащупать какие-то интересные ходы конем. Некоторые оказались слишком радикальными для того, чтобы их реализовывать. Например, получение Саудовской Аравией ядерного оружия (после чего ее внешняя безопасность была бы обеспечена, а на внутреннюю стабильность молился бы весь регион и внешние акторы). Да, королевство уже давно реализует компоненты ядерной программы и, по мнению некоторых экспертов, тихо-тихо движется в направлении создания ядерного оружия. Так, власти страны сделали упор на развитие физики, а Исследовательский университет имени короля Абдаллы становится одним из крупнейших в мире центров по исследованиям в области естественных наук. Если же время поджимает, всегда можно воспользоваться старыми связями и приобрести одну-другую боеголовку у Пакистана, с которым у Эр-Рияда давние и тесные отношения. В 80-е годы прошлого века президент Пакистана Мохаммед Зия уль-Хак послал сорокатысячный военный контингент для охраны саудовских границ во время ирано-иракской войны, а саудовцы профинансировали создание Исламабадом своего «ядерного меча». По некоторым данным, ядерная тема могла обсуждаться 3 февраля 2015 года в ходе визита в Эр-Рияд группы высокопоставленных пакистанских силовиков во главе с главой межведомственной разведки генералом Ризваном Ахтаром. Однако США жестко против – Вашингтону не нужны ни гонка ядерных вооружений в регионе, ни появление ядерного оружия у «Аль-Каиды» или ИГ. Поэтому, судя по всему, КСА жестко запретили инициировать ядерную программу под угрозой госпереворота. Как и начинать превентивную войну против Ирана в союзе с Турцией или Израилем.
Из легальных ходов многие не получались или не давали особой отдачи. Так, у Эр-Рияда никак не получалось столкнуть лбами Иран и США. Ни в Ираке (не случайно с избранием Хасана Роухани резко возросли террористические акты против иракских шиитов, которые должны были подвигнуть Иран к радикальным шагам), ни в Сирии, куда Тегеран упорно не хочет вводить войска. Ставка на турок оказалась бесперспективной. Да, с Анкарой можно сотрудничать в деле поддержки террористических группировок в Сирии, однако вряд ли Реджеп Эрдоган, даже при всей своей эксцентричности, готов пойти на прямой конфликт с Ираном. Турецкие бизнесмены грезят Ираном, экономику которого планируют оккупировать сразу же после вывода Ирана из-под санкций, и не простят президенту потерю второго (после российского) сверхдоходного рынка. Да и к тому же Турция слишком зависима от США, особенно после разрыва отношений с Москвой.
А вот ход саудовским конем в сторону сближения с Россией был бы потенциально куда интереснее. И в целом саудовские руководители в какой-то момент стали понимать, что им нужны рабочие и конструктивные отношения с Кремлем. И дело даже не в том, что Москва может поставлять оружие (в отличие от США) без привязки к политическим вопросам. КСА нужна политическая поддержка страны, которая зарекомендовала себя как держава, не бросающая союзников даже в самое сложное время. Ну а также от страны, которая является единственной из региональных и внерегиональных великих держав, не запятнавшей себя участием в йеменском конфликте и в исторической шиитско-суннитской войне и имеющей эффективный опыт медиаторской деятельности в арабском мире. А посему обладающей всеми шансами стать эффективным посредником между странами, в том числе между Ираном и КСА.
В свою очередь, Кремль к сближению готов. Нормализация отношений с Эр-Риядом откроет ему доступ к саудовским инвестициям, региональному посредничеству, а также (что немаловажно) позволит уравновесить Иран. Да, сейчас между Москвой и Тегераном теплые и конструктивные отношения, однако чрезмерная привязка своей политики к иранской может привести к тому, что Иран (который, безусловно, после снятия санкций пойдет по пути диверсификации своих связей) не станет учитывать российские интересы. Сохранение же баланса, поддержание хороших отношений и с КСА, и с Исламской Республикой заставит аятолл взвешивать свои шаги (например, на Южном Кавказе, в Средней Азии или же в области газового сотрудничества с ЕС), дабы не толкнуть Москву в сторону Эр-Рияда и не нарушить баланс сил не в свою пользу.
Однако сделать ход конем на российскую клетку Саудовская Аравия не может. Как минимум потому, что для этого сначала нужно сменить тон в отношении Москвы. По сути, Эр-Рияд вел себя в отношении России так, как он ведет себя с западными лидерами, – предлагал Путину отказаться от его национальных интересов и суверенитета в виде сдачи Башара Асада в обмен на большие контракты с КСА (чуть ли не 15 миллиардов долларов) и помощь в поимке оставшихся боевиков на Северном Кавказе (финансируемых в том числе и КСА). Неудивительно, что Кремль не просто ответил отказом, но и слил информацию об этой попытке дать взятку в прессу. Москва готова на компромисс в том случае, если Саудовская Аравия будет уважать ее интересы в Сирии и относиться как к уважаемому партнеру. В ответ Россия готова поддержать лояльный КСА режим в Бахрейне и Египте, а также уравновешивать Иран. Однако на такой компромисс не готов Эр-Рияд. Поэтому на сегодняшний день оба государства продолжают открыто соперничать в регионе. КСА продолжает кошмарить Сирию (поставляя в том числе противотанковые ракеты), а Россия предупреждает, что в случае заплыва саудовской политики за буйки адекватности (например, поставок ПЗРК) Москва пересмотрит позицию в отношении хуситов. Йеменцы с благословения Ирана уже давно стучатся в кремлевские двери, пытаясь добиться от Москвы хотя бы дипломатического признания, а также, возможно, посредничества в деле разрешения йеменского конфликта.
Отцы против детей?
В результате Саудовская Аравия выбрала иной вариант хода конем. Она решила возглавить борьбу с международным терроризмом и в середине декабря 2015 года объявила о создании собственной исламской коалиции. В нее вошли 34 страны и территории, в том числе Иордания, ОАЭ, Пакистан, Бахрейн, Турция, Тунис, Судан, Сомали, Палестина, Катар, Кувейт, Ливан, Ливия, Малайзия, Египет, Нигерия, Йемен. По словам министра обороны Мухаммада бин Салмана, ее целью будет не только «Исламское государство», но и другие террористические группировки. Он дал понять, что коалиция будет действовать не только в Сирии и Ираке, но и в Ливии, Египте и Афганистане.
Создание Саудовской Аравией антитеррористической коалиции под своим началом аналогично тому, как если бы картель Синалоа возглавил войну против наркоторговли. И ладно бы речь шла о борьбе под благовидным предлогом с конкурентами и их клиентами (некоторые картели в США намеренно наводили американские и мексиканские власти на бизнес других картелей), но нет – в коалиции оказались и конкуренты в деле спонсирования терроризма, в частности Турция и Катар. С другой стороны, если саудовский представитель возглавляет консультативную группу в Совете ООН по правам человека, то чему удивляться? Хотя кто-то удивился. Например, лидеры некоторых стран (Пакистана, Малайзии, Ливана) узнали об их вхождении в коалицию только после того, как эта новость попала в СМИ [85].
Если же отбросить организационные неурядицы, то шаг Саудовской Аравии видится вполне логичным. Некоторые эксперты уверяют, что коалиция создана для организации вторжения в Сирию и Ирак. Однако вряд ли Эр-Рияд решится на такой шаг. Да, интервенция коалиции может привести к ответному вторжению в Сирию и Ирак иранских войск и обрушит американо-иранские и американо-российские договоренности, однако одновременно с этим обрушит и американский, российский и иранский гнев на головы саудовских властей.
Вместо этого Эр-Рияд играет куда тоньше. Его действия направлены на максимальное затягивание гражданских конфликтов в Сирии и Ираке. Ведь их окончание высвободит ресурсы Тегерана и Дамаска и позволит им укреплять свое влияние на новых фронтах (в частности, помочь партнерской структуре – «Хезболле» – избавиться от контролируемыми саудовцами и турками североливанских суннитских группировок). Ну и, естественно, встанет щекотливый вопрос о необходимости отстрела выживших на сирийских фронтах саудовских джихадистов, пожелавших вернуться в родные пенаты. И с этой точки зрения коалиция создавалась не для вторжения, а для угрозы вторжения, которая может воодушевить сирийскую оппозицию.
Ни для кого ведь не секрет, что на сегодняшний день сирийская оппозиция в смятении. Российские бомбы оставляют им лишь три варианта действий: умирать, бежать или договариваться с Асадом на условиях Дамаска. Иных опций им не предлагают даже американцы. А саудовцы создание коалиции предложили. Эр-Рияд уже обещал собравшимся в Эр-Рияде оппозиционерам военную поддержку их дальнейшей борьбы с Асадом и дал понять, что им не обязательно договариваться с сирийским президентом на его условиях. «Или в Сирии будет достигнуто политическое урегулирование путем переговоров и Асад покинет свой пост, или конфликт будет продолжаться, и эта цель будет достигнута военным путем», – заявил министр иностранных дел королевства Адель ибн Ахмед аль-Джубейр [86].
Еще одной задачей коалиции может быть коллективное наведение порядка в регионе, в том числе и в странах – участницах этого объединения. Ведь «саудовское понимание этого термина простирается гораздо шире понятия насильственных акций вооруженных групп», – говорит корреспондент BBC Фрэнк Гарднер [87]. Под него будут попадать и шиитские выступления, и просто требования по либерализации режимов, которые партнеры будут подавлять. Ведь в том же Бахрейне Эр-Рияд не любят и не против сбросить саудовскую оккупацию. Те же шиитские протесты никуда не делись, они лишь перешли в пассивную форму (например, в виде игнорирования парламентских выборов), а антисаудовская элита, видя ослабление КСА, вновь подает голос. Так, бахрейнский кронпринц Салман в феврале 2015 года написал статью для одного из британских СМИ, где указал, что мир борется не столько с терроризмом, сколько с теократией. Этот враг «занимается самоизоляцией и не придает никакой ценности общественному договору, заключенному между членами общества. Он угнетает женщин и убивает тех, кто не согласен с его идеологией, не воспринимает ее и не претворяет в жизнь», – пояснял Салман [88]. Явный намек на то же КСА. Поэтому не исключено, что через какое-то время Эр-Рияду придется вновь наводить в Бахрейне порядок. И если эти действия будут проходить в рамках коалиции, то международная критика саудовского режима и его методов будет несколько разбавлена.
Как спровоцировать Иран
Еще одним шагом КСА стала попытка перевести «холодную войну» с Ираном из подковерной в открытую фазу. Для этого в первые дни 2016 года саудиты вместе с несколькими десятками террористов казнили саудовского проповедника Нимра аль-Нимра. Между тем речь шла не о простом проповеднике – The New York Times называет Нимра аль-Нимра «символическим лидером шиитских демонстраций, прокатившихся за время «Арабской весны» по нескольким странам Персидского залива» [89]. «Он был представителем молодого поколения шиитских проповедников в Саудовской Аравии, которое – в отличие от старшего поколения – более свободно и активно говорит о практически бесправном положении шиитской общины в королевстве, – поясняет Севак Саруханян. – При этом Нимр аль-Нимр пользовался авторитетом и среди части суннитского населения, которое было недовольно политикой правящей династии. И достиг Нимр аль-Нимр такой популярности потому, что позицию свою формулировал не только и не столько конфессиональными терминами, а социальными и политическими – говорил о диктатуре, коррупции и социальной несправедливости».
В Эр-Рияде прекрасно понимали, что казнь уважаемого шейха, а тем более в компании с террористами, будет воспринята шиитами как преступление и оскорбление. Так оно и произошло – сотни шиитов вышли на улицы оккупированного КСА Бахрейна и восточных регионов Саудовской Аравии. На их подавление были отправлены саудовские войска, однако КСА нужна была не победа над собственными гражданами – они ждали чрезмерную реакцию Ирана. Такую, которую можно было бы предъявить Западу как доказательство «радикальной сущности» иранского режима, с которым цивилизованные государства не могут иметь дело. И Эр-Рияд своего дождался – возмущенная толпа в Тегеране разгромила саудовское посольство. Затем иранцы, конечно, осознали всю прелесть ловушки, в которую они попали, и попытались провести работу над ошибками (в частности, арестовали шесть десятков человек и уволили заместителя генерал-губернатора Тегерана, который «не выполнил вовремя свои обязанности» [90]). Однако вице-наследник Саудовской Аравии принц Мохаммад бин Салман сделал все возможное для того, чтобы привязать события в саудовском посольстве в Тегеране образца 2016 года к событиям в американском образца 1979 года [91]. Например, он дал понять, что решение КСА отозвать своих дипломатов из Тегерана после разгрома посольства было продиктовано именно желанием их обезопасить. Более того, сам факт иранских возмущений позиционируется принцем как доказательство агрессивных намерений Тегерана. «Какое отношение к Ирану имеет вердикт саудовского суда в отношении саудовского гражданина, совершившего преступление против Саудовской Аравии. Какое Ирану до этого дело? Если, конечно, это не свидетельство того, что Иран пытается распространить свое влияние на все страны региона», – говорит принц Мухаммад бин Салман [92].
Провокация с казнью Нимра аль-Нимра была направлена не только на ухудшение имиджа Тегерана, но и для побуждения его на ответные (а значит, и более активные) действия. Победы ИРИ над КСА во многом обуславливались минимальным вмешательством Тегерана в конфликты на периферии. В Ираке это делалось для того, чтобы не раздражать американцев, в Сирии – чтобы не превращать гражданскую войну в религиозную суннитско-шиитскую, в Йемене – чтобы не быть обвиненными во вторжение на территорию КСА. Соответственно, активизация действий Исламской Республики на одном из этих направлений как ответ на смерть шиитского проповедника серьезно усилит позиции королевства на данном театре военных действий. В самом Иране, конечно, прекрасно читают игру саудитов, однако им придется как-то отвечать, хотя бы для того, чтобы не лишать шиитское население стран Залива веры в иранскую поддержку. Ведь не только Саудовская Аравия должна ежедневно доказывать, что Акела не промахивается. Проблема в том, что если даже Тегеран продемонстрирует сдержанность, то КСА найдет иной способ спровоцировать Исламскую Республику. «Эскалация КСА нужна, и, более того, прямой удар иранцев по Саудовской Аравии исходит из интересов Эр-Рияда. Это станет поводом для сплочения активной коалиции против ИРИ, от участия в которой не сможет увильнуть и Вашингтон (он c 1951 года связан с Эр-Риядом договором о взаимной обороне)», – говорит Севак Саруханян.
Между тем эти интервенции, затягивания сирийского конфликта и антииранские провокации не спасут КСА. Они являются лишь тактическими действиями, оттягивающими неизбежную дезинтеграцию и крах Дома Саудов. Проблема Саудовской Аравии в том, что она со своей радикальной внутренней и внешней политикой, нацеленной на хаос и деградацию арабского мира, стратегически находится не на той стороне истории. По сути, ретроградное королевство продолжает вести ретроградную политику в рамках трендов, которые давно уже идут по нисходящей. Спастись королевство может, лишь встав на правильную сторону истории и способствуя стабилизации региона. Начать, например, можно с серьезных внутренних реформ, включая отказ от радикальной идеологии и либерализацию государства. Возможно, принц Найеф и назначен кронпринцем для того, чтобы их постепенно провести. Но вот сможет ли он, да и захочет ли – большой вопрос.