Глава 3
– С чего это тебя потянуло на благотворительность? – спросила секретарша Маринка, с которой мы помимо служебных отношений поддерживаем еще и дружеские.
Вопрос был задан снисходительным тоном, и это мне не понравилось.
– Вот ты филолог по образованию, – заметила я, – а слова употребляешь весьма приблизительно. О какой благотворительности может идти речь, когда я даже не дала бедной девочке денег? Здесь можно говорить, скорее, о милосердии, и то с большой натяжкой.
– Ну, хорошо, – не смутившись, продолжила Маринка. – С чего тогда тебя потянуло на милосердие, если тебе так больше нравится? Хотя как филолог я настаиваю именно на своем варианте. Что из того, что ты не дала денег? Кстати, только этого не хватало! Зато ты тратила на эту прохиндейку бензин, время…
– Она не показалась мне прохиндейкой, – возразила я. – Несчастная девчонка, оставшаяся без ориентиров и поддержки…
– Наркоманка какая-нибудь! – убежденно заявила Маринка. – Сама же говоришь, что она несла всякую несуразицу.
– Ты хочешь сказать, что наркоманы не заслуживают милосердия? – сердитым голосом поинтересовалась я.
– Вот я и говорю, с каких пор тебя потянуло на милосердие? – упрямо повторила Маринка. – По-моему, это все-таки не твой профиль. Или ты надеялась почерпнуть от этой курицы какой-нибудь сенсационный материал?
– Твой цинизм отвратителен, – заявила я. – Завтра любой из нас может оказаться в положении еще более худшем…
– Ну и будь уверена, что к нам-то никто не разбежится со своим милосердием! – убежденно сказала Маринка. – Я знаю, что говорю. Между прочим, эта подруга, наверное, только и мечтала, как бы от тебя побыстрее отделаться. А ты вбила себе в голову, что без тебя она непременно погибнет. Это вечная ошибка благодетелей. Люди самостоятельные вовсе не нуждаются в нашей заботе!
– Может быть, мы просто разучились ее проявлять? – возразила я. – А кто-то этим пользуется и продает людям воздушные замки. Кстати, что тебе известно о неведомой стране Шангри-Ла?
Маринка посмотрела на меня туманными глазами – не хуже, чем Аглая накануне, – и сказала:
– Шангри-Ла, Ксанаду, Мандала, Эльдорадо, град Китеж… Сказочные легендарные земли, которых никогда не было на карте, но куда всем так хотелось попасть! Могу приплюсовать сюда Атлантиду, если хочешь. Все равно я знаю о них обо всех примерно одинаково – то есть ничего.
– Спасибо за информацию, – иронически сказала я. – Моя знакомая Аглая знает про Шангри-Ла гораздо больше. Более того, она надеется в скором времени туда попасть и встретиться там с погибшими родителями. Любопытная интерпретация земли обетованной, тебе не кажется?
– Мне кажется, тебе нужно побыстрее выбросить из головы эти бредни, – безапелляционно заявила Маринка. – Есть вещи поважнее. Между прочим, тебе звонил тип, которого ты вчера искала – Галабуцкий, что ли, – и опять предлагал бумагу. Он очень извинялся за то, что его не было на месте, и предлагал бешеные скидки. Он просит дешевле, чем за туалетную бумагу, представляешь?
– Мне это совсем не нравится, – сердито ответила я. – И сам этот Галабуцкий вызывает у меня теперь большие сомнения. Не люблю необязательных людей. И мне не нужна туалетная бумага. Здесь что-то нечисто. Пусть ищет дураков в другом месте.
– А может, у человека проснулась совесть? – предположила Маринка. – У тебя – милосердие, а у Галабуцкого – совесть. Может быть, сегодня магнитная буря – ты ничего такого не слышала?
– Все равно, не желаю иметь дело с человеком, у которого совесть просыпается только во время магнитной бури, – решительно заявила я. – Если он будет опять звонить, так ему и скажи.
– Он не будет звонить, – возразила Маринка. – Он уже везет бумагу.
Я вытаращила глаза.
– Что значит – везет бумагу? Куда он ее везет?
Маринка пожала плечами.
– Сюда, наверное, – невозмутимо ответила она. – Разговор-то шел о нас…
– Сумасшедший дом! – в сердцах выпалила я. – У нас здесь что – склад? Мы еще ни копейки не заплатили, а он уже везет бумагу! Может, ты что-то не так поняла, дорогая?
– Я все поняла так! – парировала Маринка. – Кстати, Сергей Иванович присутствовал при разговоре. Если мне не веришь, можешь спросить у него.
– Вот уж где благотворительность в чистом виде! – пробормотала я, поднимаясь из-за стола. – И спрошу! Спрошу у Сергея Ивановича.
Сергей Иванович Кряжимский, мой заместитель, был у нас старейшим и самым авторитетным сотрудником. Его жизненный опыт, обширные связи и трезвый рассудительный ум очень часто нас выручали. По всем спорным вопросам мы рано или поздно обращались именно к Кряжимскому. Он действительно присутствовал в приемной, когда Маринка разговаривала по телефону с Галабуцким, но сразу же предупредил, что помочь мне ничем не может.
– Ольга Юрьевна! – заявил он. – Боюсь, я знаю не больше, чем вы. Да, разговор шел при мне, но я слышал только то, что сказала Мариночка, а она была в этот раз немногословна, поверьте. То, что Галабуцкий везет сюда какую-то бумагу, меня, по правде сказать, настораживает. Эта фигура вообще не вызывает у меня положительных эмоций. Выскочила она, извините, как черт из табакерки, никому неизвестна, ведет себя подозрительно… На вашем месте я был бы с этим товарищем крайне осторожным!
– Именно этой линии поведения я и собираюсь придерживаться, – пообещала я. – Жаль, что эта мысль не пришла мне в голову сразу.
Честно говоря, лично господина Галабуцкого мне не доводилось видеть ни разу в жизни. О его существовании я узнала только накануне от некоего Кособрюхова, с которым меня тоже связывало шапочное знакомство. Он занимал небольшую должность в комитете печати, но до сих пор не был замечен в какой-либо активности. Его неожиданный звонок с предложением помочь немало меня удивил. Но координаты Галабуцкого, располагающего запасами столь необходимой нам бумаги, я приняла с благодарностью. Что из всего этого вышло, вы уже знаете.
Одним словом, все мы находились в состоянии напряженного ожидания, когда в приемную редакции без стука ввалился мужчина лет пятидесяти, стриженный под машинку, с багровой морщинистой шеей и рыжей щеточкой усов под носом. Мужчина был одет в какую-то умопомрачительную косоворотку и полотняные белые брюки, а на голове у него красовалась старомодная шляпа из тонкой соломки. Он будто сошел с экрана – таких героев часто можно было видеть в фильмах пятидесятых годов о колхозной жизни: они там играют себе на уме завхозов и бухгалтеров-бюрократов, попадающих в разные комические ситуации. Вломившись в редакцию, этот человек окинул нас всех исподлобья цепким сердитым взглядом и недовольно рыкнул:
– Главный редактор есть тут?
Мы переглянулись, и я с некоторым сомнением произнесла:
– Допустим, я – редактор. А вы – Галабуцкий, насколько я понимаю?
Комический завхоз, наклонив голову, быстро подошел к столу и с размаху шлепнул по нему сложенной газетой. Совершив такой эффектный жест, он победоносно огляделся и веско сказал:
– Я – Пименов! И намерен требовать у вас сатисфакции по полной программе. Вот так вот!
Весь состав нашей редакции смотрел на этого непонятного человека, раскрыв рты. Во-первых, мы ждали Галабуцкого, а во-вторых, никто из нас и слыхом не слыхивал ни о каком Пименове. Между тем посетитель, не обращая ни на кого внимания, по-хозяйски рухнул в кресло, снял шляпу и принялся вытирать вспотевшую лысину клетчатым носовым платком. Его рыжие маленькие глазки сердито сверкали из-под кустистых бровей.
– А позвольте узнать, любезнейший, – деликатно произнес Сергей Иванович Кряжимский, – по какому поводу вы изволите требовать сатисфакцию?
Пименов зыркнул в его сторону быстрым взглядом и в величайшем волнении воскликнул:
– Ничего себе – по какому поводу! Да вы меня в своей газетенке оболгали! Выставили, можно сказать, на посмешище перед всей страной! А теперь притворяетесь невинными овечками? Не выйдет! Я вас всех выведу на чистую воду!
– Чего это мы вас оболгали? – враждебно спросила Маринка, которая чувствовала профессиональную антипатию к прорвавшемуся в редакцию скандалисту. – Выражения-то выбирайте! Здесь вам не полевой стан! – наверное, ей тоже пришли на память старые фильмы.
Гражданин Пименов обмахнулся старомодной шляпой и, грозно глядя на меня, ответил:
– Как же не оболгали? Просто-таки оклеветали, а не оболгали! Вон, полюбуйтесь! Что у вас в газетке написано? – он кивнул в сторону стола, где лежала брошенная им газета. – За это морду надо бить, уважаемые!
При этих его словах встрепенулся и придвинулся поближе наш редакционный фотограф Виктор, человек немногословный, но, как сейчас любят говорить, крутой, прошедший огонь и воду – в прошлом войсковой разведчик и участник в афганской войне. Кроме своей основной профессии, в которой Виктор, кстати, тоже был асом, он еще и осуществлял в редакции функции службы безопасности. Желающих бить нам морду он обычно брал на себя.
Его долговязая мрачная фигура произвела на разгневанного посетителя должное впечатление, и он, опасливо покосившись в сторону Виктора, чуточку сбавил тон.
– Пчеловод Пименов держит шесть ульев! – обиженно сказал он. – Это курам на смех! Но я не позволю над собой издеваться! Требую опровержения – не шесть, а шестьдесят шесть – так-то вот!
Даже у выдержанного Сергея Ивановича при таком заявлении беспомощно вытянулось лицо, а Маринка просто покраснела от злости и выпалила:
– Вам случайно не голову напекло? Что вы здесь плетете? Какие ульи? С какой стати мы будем писать про какие-то дурацкие ульи?
Пчеловод Пименов улыбнулся хитрющей улыбкой и погрозил Маринке толстым пальцем.
– Ульи дурацкие? – спросил он с сарказмом. – А медок-то любим трескать! А как он достается, медок, знаете?
– Послушайте! – вмешалась я наконец. – Насчет меда мы кое-что знаем, конечно. Но в своей газете этих вопросов мы практически не касаемся. У нас криминальное издание, понимаете? Нас интересуют убийства, ограбления, аферы… Так что, если вы до сих пор никого не прикончили, вряд ли мы станем о вас писать. Вы что-то перепутали, уважаемый!
Пименов вытаращился на меня с таким недоверием, словно я действительно предложила ему отправить кого-нибудь на тот свет. Он явно ничего не мог понять. Возникла неловкая пауза.
Но тут всех выручил курьер Ромка, наш семнадцатилетний стажер, который в глубине души считает себя великим сыщиком и будущей звездой криминалистики и журналистики вместе взятых. Ему одному пришло в голову заглянуть в скомканную газету, валяющуюся на столе.
– Позвольте! – воскликнул он удивленно. – По-моему, мы зря толчем воду в ступе. Вы ссылаетесь на эту газету? Но ведь это «Огни Тарасова», а вы сейчас находитесь в редакции газеты «Свидетель»! Вот и все недоразумение…
Гражданин Пименов недовольно покосился на нашего Шерлока Холмса и, не желая сдаваться, буркнул:
– Ну и что?
– Ничего себе – ну и что! – разгневанно фыркнула Маринка. – Редакция «Огни Тарасова» этажом выше. Вот туда и отправляйтесь и не морочьте нам голову!
Пчеловод Пименов долго размышлял, поочередно разглядывая всех нас тяжелым недоверчивым взглядом, а потом сказал с угрозой:
– Я сам знаю, куда мне отправляться! Я правды все равно добьюсь, не беспокойтесь! Вы еще Пименова не знаете! – Он натянул на уши свою несуразную шляпу, вороватым движением схватил со стола газету и, прибавив на прощание: – Так что бывайте! – выкатился из приемной в коридор.
Едва за ним захлопнулась дверь, Маринка, сдерживавшая себя из последних сил, произнесла громко и с выражением:
– Вот это идиот! Просто какой-то чемпион среди идиотов!
– В тяжелом весе! – подхихикнул ей Ромка.
– Молодые люди! – строго провозгласил Кряжимский, обводя обоих ледяным взглядом. – Вы глубоко заблуждаетесь, если думаете, что подобные заявления характеризуют вас как блестящих интеллектуалов. К сожалению, впечатление создается совершенно обратное. А мне, признаться, не хотелось бы, чтобы мои коллеги роняли себя даже в узком кругу. Давайте не забывать, где мы работаем. Ведь нам, как и врачам, доверены людские судьбы…
– Ой, да, Сергей Иванович! – тут же заныла Маринка. – Ну чего тут особенного? Как же прикажете называть дурака – умным, что ли?
– А никак не называть, – твердо сказал Кряжимский. – Просто ни к чему. Знаете это выражение «дурак – это другой»? Ну, вот тот-то и оно. И потом, первое впечатление может быть очень обманчивым…
– Первое впечатление-то как раз еще было ничего, – пробормотала Маринка, подмигивая мне. Сергей Иванович сел на своего любимого конька, и теперь его было невозможно переспорить.
Но на этот раз спор прервался сам собой, потому что в приемную влетел следующий посетитель – молодой расхристанный парень в кожаной тужурке и мятых брюках, испачканных солидолом и машинным маслом.
– Это «Свидетель»? – гаркнул он с порога. – Ну, все путем – принимайте!
– Ульи привез, что ли? – прыснула Маринка, которая никак не могла отойти от встречи с пчеловодом.
Парень задумчиво посмотрел на ее ноги, вытер нос грязным кулаком, ухмыльнулся и сказал:
– Пчелами интересуешься, симпатуля? Можно договориться! Подожди пока. Я сейчас с делами разделаюсь, и, считай, весь твой!
– Да нужен ты мне! – обиженно проговорила Маринка, отодвигаясь подальше от весельчака. – Штаны сначала постирай! А то к тебе подходить опасно.
– А без штанов я еще опаснее! – серьезно заявил парень, пожирая Маринку бессовестными черными глазами.
– Господи, что это за полоса такая! – простонала я, опускаясь в кресло. – Все сговорились, что ли? Вы-то кто такой, молодой человек?
Парень обернулся ко мне, что-то прикинул в уме и сообщил деловито:
– Ага, значит, ты хозяйка! Значит, короче – куда сгружать бумагу?
Я чуть не подпрыгнула.
– Что значит сгружать? – завопила я. – Ничего не надо сгружать. Где этот ваш Галабуцкий? Я должна с ним срочно поговорить.
– Не знаю никакого Галабуцкого-Малабуцкого, – весело сказал парень. – Я – водила. У меня задание – отвезти тонну бумаги «Свидетелю». Все разговоры побоку. Вот накладная – получи и распишись! – широкой темной ладонью он припечатал к столу какую-то бумажку.
– Не стану я нигде расписываться! – заявила я категорически. – Пока не поговорю с Галабуцким, никаких накладных!
– А хоть с Кремлем говори! – легкомысленно отозвался водила. – Мое дело маленькое. Принял – сдал. А там уж как хотите разбирайтесь. В общем, я поехал. Бумага во дворе. Мы ее с ребятами уже сбросили – можете не благодарить. Пока, симпатуля, передавай привет пчелкам! – кивнул он Маринке и, прежде чем мы успели что-то возразить, выскочил из комнаты.
Мы ошарашенно переглянулись, а сообразительный Ромка тут же помчался вниз, во двор – проверять наличие бумаги. Сергей Иванович развел руками.
– Сколько лет живу, а такого не видел! – признался он. – То есть это все настолько кажется мне подозрительным, Ольга Юрьевна, что и передать не могу.
– Я же говорю, магнитная буря! – веско заключила Маринка.
Мы с Виктором ничего не сказали. У меня просто не было сил. Я еще надеялась, что все это шутка, и Ромка, вернувшись, сообщит, что никакой бумаги во дворе нет. Но он появился возбужденный, даже слегка напуганный, и, разведя руками на манер записного рыболова, сказал с восхищением:
– Есть! Вот такой рулонище! Как они его сгружали, не представляю!
– А машина? – мрачно поинтересовался Виктор.
Раз Виктор решился открыть рот, значит, он был по-настоящему обеспокоен. А ответ Ромки ему совсем не понравился – это было видно по его лицу.
– Машина уже уехала, – сказал Ромка. «Зилок» какой-то…
– Номер? – спросил Виктор.
– Не заметил, – виновато ответил Ромка.
– Да черт с ним, с номером! – раздраженно сказала я. – Все равно мы к этой бумаге не имеем никакого отношения. Глупость какая-то!
– Троянского коня напоминает, – блеснула знаниями Маринка. – Может, с этой бумагой нам что-нибудь подсунули? Бомбу, например, или споры сибирской язвы… Как вы насчет такой версии – биологической?
– Это не смешно, – сказала я.
– А я и не смеюсь, – возразила Маринка. – В городе полно людей, имеющих на нас зуб. Некоторые из них и рулона бумаги не пожалеют. Даже рулонища…
– Ладно, не каркай! – сказала я. – Лучше передай-ка мне эту накладную – у меня сил нет подняться.
Маринка шагнула к столу, протянула руку… Но в этот момент опять распахнулась дверь, и вошли трое. Особенно не понравился мне первый из них – лощеный молодой человек с большими залысинами на висках и ядовитой улыбкой.
– Всем оставаться на своих местах! – тихо, но внушительно произнес он, запуская руку во внутренний карман пиджака. – Мы из отдела по борьбе с экономическими преступлениями. Моя фамилия Ерохин. Поступил сигнал, что в распоряжение вашей редакции поступила партия бумаги, похищенной с пензенского комбината. У нас есть постановление прокуратуры на проведение здесь обыска. Надеюсь, ни у кого нет возражений? – он улыбнулся так противно, что у меня заныли зубы.
Какие тут возражения?! У меня вообще не было слов.