Глава 11
Тёмно-серые или же тёмно-синие стены, их точный цвет не отпечатался в памяти. Жёсткая кушетка с якобы мягким матрасом под попой, которая неприятно скрипит при каждом движении и на которой совершенно неудобно сидеть – она слишком высока для ребёнка, но – кому есть до этого дело?
Яркий искусственный свет, которого всё равно оказывается так мало, что углы просторного помещения остаются тёмными и потому кажется, будто из них вот-вот полезут длиннорукие тени и черти. Низкий баритон мужчины, которого не видно, потому что он стоит сбоку и чуть позади, он не остался в памяти. И другой голос – хриплый голос курильщика со стажем, принадлежащий высокому широкоплечему мужчине в белом халате и тёмно-синей рубашке, выглядывающей из-под белёсого одеяния. Негромкое, но такое раздражающее гудение, которое издавал не то некий аппарат, не то многочисленные мощные лампы, не то ещё бог знает что – понять его природу было просто невозможно. Да и неважно это было, а важно лишь то, что в этой комнате этот низкий гул присутствовал всегда. И не только в ней…
– Посмотри на меня, – просит мужчина-курильщик.
Шестилетний Микки поднимает взгляд, но проводит им мимо доктора, отворачивает голову. Руки и плечи мальчика напряжены, пальцы сжимают край жёсткой кушетки. Он прекрасно помнит, что с неё так легко можно упасть и причинить себе боль, которой и без того хватало в этих унылых давящих стенах. А ещё он не знает, что говорить рослому мужчине в белом халате, потому что он помнит, что бывает, когда он говорит ему правду.
– Микки? – обратился к мальчику доктор и слегка тронул за плечо, прося этим движением обратить на него внимание.
Микки поморщился в ответ, продолжая сидеть, отвернув голову. К своим юным шести годам он успел возненавидеть подобные беседы и начать страшиться их. Это так ужасно, когда столь юное создание умеет ненавидеть…
– Микки, ты меня слышишь? – не оставлял своих попыток доктор.
– Слышу, – негромко ответил мальчик, сжимая край кушетки, бесшумно перебирая по нему ледяными пальцами. – Слышу, – громче повторил он.
– Тогда, почему ты не смотришь на меня?
– Соври! – потребовал «Искуситель», звеня своим голосом внутри головы Микки. – Он не должен знать! Соври или…
Мальчик едва заметно вздрогнул и скользнул взглядом по столику, что располагался на расстоянии шага или полутора от кушетки. На нём лежали длинные хирургические ножницы, зажим, совсем худенький моток бинта и шприц. Зачем эти вещи были здесь, в психиатрической больнице, где пациенты могут быть опасны сами себе и работникам клиники? Микки не знал ответа…
Отведя взгляд от столика с острыми предметами, которые легко могли стать оружием в умелых, пусть даже совсем маленьких ручках, мальчик неимоверным усилием воли заставил себя повернуть голову и посмотреть на доктора-курильщика. Он поморщился.
– Свет, – негромко произнёс Микки и прикрыл рукой глаза. – Свет очень яркий, он глаза режет.
– Ты поэтому отворачивался?
– Да, поэтому, – кивнул мальчик после нескольких мгновений раздумий.
Он соврал. Ему было просто неприятно смотреть на эти лица, которые все, как одно, были украшены либо выражением слащавого сочувствия, либо презрением, и на фигуры в белых халатах, которые будто кричали ему: «Мы специалисты, ты – никто! Мы нормальные, ты – больной! Больной! Ха-ха-ха!…». Они так опостылели Микки, что ему пришлось научиться в свои юные шесть лет думать о том, что он говорил и кому он это говорил, чтобы не остаться в этих стенах навечно. Это было намного хуже смерти, о которой маленький Микки знал не понаслышке…
– Извини, но выключить его я не могу, – проговорил доктор и поправил повязку-лампу на своём лбу. – И сейчас мне придётся добавить ещё света. Смотри на меня Микки, – достаточно холодно попросил он и взял мальчика за плечи, чтобы не сбежал. – Смотри на меня и постарайся не отворачиваться.
Микки заставил себя послушно кивнуть и поднял голову. Прошло всего несколько мгновений и в глаза ударил яркий луч белого света, который ослеплял, сужал зрачки до незаметных щёлочек и раздражал и без того оголенные и изорванные провода нервов. Ещё немного, ещё всего одно неправильное действие со стороны эскулапа и Микки замкнёт.
Сглотнув, сжав кулачки, подкрепляя этим действием своё немое обещание: «Держаться», мальчик смотрел на фонарь на голове доктора, терпя его манипуляции с его телом: он проверяет нервы, рефлексы, пристально смотрит в глаза, будто пытается разглядеть там, на дне, душу и понять, наконец, почему же она заболела – но доктора не верят в дух и бога, а психиатры не верят вообще ни во что, кроме того, что у человеческого помешательства нет пределов. Но и они нередко ошибаются, думая, что видели уже всё, что, вот он – предел, а после сталкиваясь с таким проявлением болезни души, которого они ранее не видели и не могли себе вообразить.
Но это было ещё полбеды, это было терпимо. Намного хуже бывали манипуляции с мозгом, бесконечные диагностики, которые, верно, могли и полностью здорового человека довести до безумия и бросить в объятия смирительной рубашки. Дети не славятся хорошей памятью и внимательностью, но за свои недолгие шесть лет Микки успел выучить тексты методик практически наизусть. Плохо было лишь тогда, когда особенно продвинутый эскулап доставал где-то методику новую, передовую или же, наоборот, старую и давно забытую.
– Микки, ты меня слышишь? – в который раз спросил доктор-курильщик, его голос доносится будто издалека.
Мальчик едва заметно поморщился и попытался сфокусировать взгляд на лице мужчины, которого практически не было видно из-за яркого света, который бил в глаза Микки. Он слишком задумался, чего также нельзя делать в этих стенах – доктора могут подумать, что у тебя начался кататонический приступ.
– Да, слышу, – отозвался мальчик и опустил взгляд, смотреть на яркий свет более было просто невыносимо, казалось, будто он уже и так изорвал сетчатку в клочья.
– Тогда, ляг на кушетку, и я тебя опрошу, – произнёс доктор и, не дождавшись, пока Микки исполнит просьбу, взял его за плечи, помогая лечь.
На несколько секунд мужчина оказался очень близко. Микки привычно принюхался, готовясь почувствовать знакомые табачные нотки, которыми извечно пахло от эскулапа. Но этого запаха не было сейчас.
«Не успел покурить? – подумал мальчик, ложась и устраиваясь удобнее, насколько это было возможно. – Тогда, он, должно быть, нервный…».
– Ты готов, Микки? – спросил доктор, вырывая мальчика из размышлений.
Микки слегка кивнул.
– Да, – ответил он.
– Тогда, – вновь заговорил доктор, щёлкнув ручкой и готовясь записывать ответы юного пациента, – я задам тебе первый вопрос. Как тебе спалось сегодня?
– Хорошо, – отозвался Микки, слегка перебирая ногами, которые так же, как и руки, зябли.
– «Хорошо» – это растяжимое понятие. Можно подробнее? Ты просыпался ночью или нет?
– Нет, не просыпался. Только утром один раз, но потом очень быстро уснул снова.
– Тебя что-то разбудило?
– Нет, я просто хотел в туалет, но потом не захотел вставать и идти в него.
– Ты описался?
– Нет, – спокойно и без смеха, который был ожидаем после такого вопроса от ребёнка, ответил Микки. – Я снова заснул, а вскоре нас разбудили, и я сходил в туалет.
Мужчина негромко хмыкнул, оставшись довольным ответом, и что-то быстро написал в блокноте мелким и совершенно неразборчивым почерком.
– Тебе снилось сегодня что-нибудь? – спросил доктор, быстро записав всё при помощи сокращений-кодов.
Микки задумался, решая, что ему ответить, что соврать. Сегодняшний сон он запомнил, но рассказывать его было нельзя, такие сны доктора не любят, это он успел понять. Вот только правдоподобное враньё он придумать забыл…
– Микки, ты меня слышишь? Микки? – голос доктора вновь доносился, будто через слой воды. Микки опять задумался…
– Да, – напряжённо ответил мальчик.
Гудение, заполняющее комнату, уже проникло в его сознание и поселилось там. Уже было непонятно, где этот звук рождается, а где он является лишь гостем. Он был повсюду.
– Микки, ты меня слышишь?
Нет, неужели, он вновь задумался и пропустил обращение доктора? Нет, только не это! Это наказуемо!
– Микки? Микки?
– Мне сегодня снился зоопарк, – ответил Микки на первоначальный вопрос эскулапа. – Мы ходили туда с моими вторыми родителями. Мне очень понравилось там. Там было столько интересных животных… Но больше всего мне понравились слоны и жирафы, они такие большие, словно не с нашей планеты…
Он вновь соврал. Доктор вновь хмыкнул и что-то записал в своём блокноте…
Микки моргнул, размазывая картины воспоминаний по поверхности глаз, выныривая из омута памяти и возвращаясь в реальность, на кухню в своей квартире. Он сидел за столом, забравшись на стул с ногами. Слева от него стояла пепельница с пятью окурками, а справа чашка с едва тёплым красным чаем, который брюнет сделал более часа тому назад, но не выпил ещё и половины.
«Бессмысленная память, – равнодушно подумал Микки. – Ни вспомнить, ни забыть – ничего от неё не взять».
Поджав губы, парень выудил из упаковки сигарету, зажимая её в пальцах, но не подкуривая – он делал так очень часто, и взял чашку с чаем, делая размеренный глоток и холодно смотря в чёрно-матовый прямоугольник экрана выключенного телевизора.