Глава 8
…Есть боль, которая страшнее собственной; ваша ошибка в том, что у вас не хватило духа добить меня…
Блейд включил ноутбук и вставил в него флеш-карту с записями психотерапевтических сеансов, подключил наушники и, надев их, включил первый файл, который был записан двадцатого августа 2012 года.
Несколько секунд не было слышно ничего, кроме тишины и редких помех, затем монотонный и чуть хрипловатый мужской голос произнёс:
– Здравствуй, Майкл.
Блейд почувствовал, как у него вздрагивают жилы на шее при упоминании брата, который тогда был ещё жив. Эта и другие записи были последним материальным носителем, хранившими его частицу.
Ответом психотерапевту стала тишина. Мужчина вновь обратился к пациенту:
– Как ты себя чувствуешь, Майкл?
После вопроса доктора последовали несколько секунд тишины, затем негромкий и такой родной голос ответил:
– Я не хочу разговаривать.
– А можно мне узнать причину твоего нежелания? – поинтересовался врач, умело хватаясь за нить разговора и раскручивая пациента на диалог.
– Нет, – совсем тихий ответ, который почти тонет в едва уловимом шипении записи.
Блейд слово наяву увидел, как Майкл съёживается, говоря это, забирается с ногами на кушетку и обнимает себя за плечи, пытаясь спрятаться от этого мира и согреться от его холода. В такие моменты Блейд всегда спасал его, но тогда его не было рядом.
– Ты плохо себя чувствуешь? – лживо участливо поинтересовался доктор.
– Я просто не хочу разговаривать. Я хочу уйти отсюда.
– Ты хочешь уйти от меня? – спросил доктор и, подождав немного для того, чтобы у пациента было время на ответ, добавил: – Я неприятен тебе, Майкл?
– Нет, я просто хочу уйти. Мне не нравится здесь. Мне плохо. Я хочу домой.
– Майкл, для твоего же блага мы не можем пока отпустить тебя домой. Но я и все остальные доктора бьёмся за то, чтобы твоё выздоровление случилось как можно скорее. Но, Майкл, для этого ты должен сотрудничать с нами, ты должен нам помогать в нашей помощи тебе.
– То есть, – после долгой паузы спросил Майкл, – если я буду с вами разговаривать, я смогу вернуться домой?
– Именно. Я сделаю всё, чтобы помочь тебе, – слова сочатся ложью.
Опытный психотерапевт видел на своём веку слишком много больных, чтобы сохранить способность сочувствовать каждому. Для того, кто имеет дело с больными душами, сочувствие – совершенно лишнее качество. В противном случае психотерапевт имеет все шансы в скорейшем времени сам оказаться в мягких стенах психиатрической больницы.
– А что вы хотите, чтобы я рассказал вам? – после, наверное, десяти минут тишины спросил Майкл.
– Всё, что хочешь. О чём ты думаешь? Что чувствуешь?
– Я хочу домой. Хочу к Блейду. Я скучаю по нему…
Блейд ударил по клавише «Стоп» и поставил локти на стол, закрывая лицо ладонями. Майкл ждал его, он скучал по нему, а он не пришёл. Не пришёл до самого конца.
«Наверное, поэтому ты не хотел меня потом видеть и слышать…», – подумал блондин, тяжело вздыхая.
Отняв руки от лица и сунув в рот сигарету, он закурил, после чего нажал на кнопку воспроизведения, но ничего не услышал: сначала в динамиках была лишь тишина, затем прибавились помехи и, в конце концов, шумы стали столь сильными, что начали резать нервы и безумно раздражать.
Блейд несколько раз промотал запись вперёд и назад, пытаясь услышать ещё хоть что-нибудь, но всё было тщетно – запись была испорчена.
Скривившись, парень закрыл эту запись и включил следующую, которая, судя по дате, была сделана спустя две недели.
Несколько секунд тишины, разбавленной помехами. Доктор привычно здоровается:
– Добрый день, Майкл.
Ответом ему стала тишина. Он вновь обратился к своему пациенту:
– Майкл, как ты себя чувствуешь? – дав парню время на ответ, мужчина добавил: – Я знаю о том, что случилось. Ты не хочешь об этом поговорить?
– Что случилось? – вслух спросил Блейд, словно запись могла услышать его и ответить на его нетерпеливый вопрос.
Майкл не отвечал на вопрос психотерапевта, упрямо продолжая молчать, смотря в сторону. Блейд не мог этого видеть, потому что записи представляли собой аудио-файлы, но он слишком хорошо помнил, как вёл себя брат, когда что-то шло не так.
– Майкл, зачем ты пытался себя покалечить? – спросил доктор, у Блейда внутри всё оборвалось, а лицо приобрело невиданное и мученическое выражение.
Брюнет продолжал молчать, смотря в сторону и вниз, обнимая свои колени руками. В глазах его дрожали слёзы, что отразилось на голосе, когда он наконец-то выдавил из себя тихий и шелестящий, пропитанный болью и каким-то невозможно жутким страхом ответ:
– Я хочу домой…
Блейд вновь нажал на паузу и закрыл глаза. Это была всего лишь вторая запись, это было самое начало конца, но у него уже не хватало сил на то, чтобы нормально слушать пропитанный болью и слезами голос брата. Как же ему было плохо, раз он повторял одну и ту же фразу, просясь домой, к нему, а в результате, не вынеся всего, шагнул в окно?
«Суки», – подумал блондин, закрывая ладонями лицо. Глаза защипало от кислотных и солёных слёз.
Сейчас ему больше всего на свете хотелось вернуться в прошлое и сделать всё, чтобы спасти брата. Но у него не было власти над временем. Потому ему оставалось лишь продолжать слушать эти записи, пытаясь понять, что толкнуло Майкла на тот роковой шаг.
– Майкл, мы не можем тебя пока выписать, – став серьёзнее и твёрже ответил психотерапевт на слова парня.
– Почему? – голос жалобный, пропитанный слезами. – Вы думаете, что я сделал что-то плохое?
– Майкл, я не совсем понимаю, что ты имеешь в виду?
– Полиция… – немного сбито ответил Майкл. – Зачем они приходили ко мне? И…
Брюнет не договорил. Подождав и убедившись, что парень не продолжит свою мысль, доктор обратился к нему:
– Майкл, ты можешь мне рассказать про эту встречу?
– Я… не хочу… Мне неприятно об этом говорить… Мне больно…
– Я понимаю тебя, Майкл. Но постарайся сделать это.
– Они говорили… – начал говорить Майкл, но резко перескочил на другую мысль: – Разве они не рассказывали вам о нашем разговоре?
– Нет, Майкл, я ничего об этом не знаю.
На минут пять воцарилась тишина, затем Майкл нашёл в себе силы, чтобы начать говорить:
– Их было двое. Но разговаривал со мной только один.
– Это были мужчины или женщины?
– Мужчины. Второй потом вообще ушёл. А первый говорил… что Блейд… убийца. Что он… – всхлип, – сядет на всю жизнь. И я тоже… потому что я всё время был рядом с ним, а, значит, я такой же, как он…
Речь Майкла становилась всё менее внятной. Верно, ему к горлу подступала истерика, но он держался, продолжая рассказывать о странной встрече, которая укрылась от глаз его психотерапевта, который должен быть в курсе подобных дел.
– Он говорил всякие гадости, – продолжал Майкл, – говорил, что мы нелюди, моральные уроды и так далее. Мне было отвратительно это слушать, я просил его уйти, но он не уходил. Я пытался позвать медсестру или врача, но меня будто никто не слышал! В итоге я просто сорвался, я закричал, чтобы он убирался прочь и не смел так говорить о Блейде, что он в тысячи раз лучше его! Я подошёл к нему и потребовал, чтобы он ушёл, даже толкнул, просто от эмоций… А он очень больно схватил меня за руку, мне казалось, он мне её сломает, а потом… ударил по лицу. Я не устоял на ногах и упал, ударился боком об спинку кровати… до сих пор очень рёбра болят.
Майкл замолчал, затем как-то задушено всхлипнул и истерично затараторил:
– Пожалуйста, верните меня в палату! Я не хочу здесь быть! Мне страшно…
Далее был слышен звук включения селектора и просьба психотерапевта о том, чтобы к нему в кабинет зашли санитары, потому что больному стало плохо.
Семь минут запись отображала лишь смазанную речь санитаров, отдельные фразы и всхлипы Майкла. Доктор отмалчивался и предпочитал оставаться сторонним наблюдателем.
Когда вся какофония звуков стихла и хлопнула дверь, оставляя мужчину в кабинете одного, он произнёс, записывая примечание к встрече:
– Гипотеза, выдвинутая мистером Бонке, требует более глубокой проверки, но на том этапе, на котором мы находимся сейчас, я согласен с ним. Пациент Майкл Билоу демонстрирует бред, основанный на идее наказания и вины, реалистичные галлюцинации, построенные на тех же идеях. На руках и лице заметны следы борьбы, что вызывает определённые опасения по поводу состояния пациента, потому что, порой, во время «борьбы» с галлюцинацией больные могут нанести себе тяжёлые и даже жизненно опасные травмы. Есть подозрения на вялотекущую шизофрению, так как зачастую этот диагноз тяжело дифференцировать с аутизмом, который приписан пациенту.
– Какая к чёрту шизофрения? – прошипел Блейд, когда запись закончилась. – Может быть, Майкл и был странным, но психом он не был никогда. Не знаю, кого они там пытались из него сделать, но это было большой ошибкой…
Включив третью запись, которая датировалась четырнадцатым сентября, Блейд начал слушать.
– Здравствуй, Майкл.
Блейд не мог знать о том, что происходило в кабинете, но по тому, что через несколько секунд сказал психотерапевт, сделал вывод о том, что его брат пытался покинуть помещение.
– Майкл, дверь заперта.
– Зачем вы всё время меня запираете? – голос напряжённый, как звенящая струна.
– Я закрываю дверь для твоего удобства и комфорта, Майкл, чтобы ты мог быть уверен в том, что никто не зайдёт сюда и не услышит твоих слов.
– Я не только об этом, – ответил парень, прижимаясь спиной к двери. – Меня здесь всё время запирают. Почему? Я же нормальный! Я могу идти домой. Зачем вы держите меня здесь?
– Майкл, – мягко и спокойно произнёс доктор, стараясь не поддаваться истерическим ноткам в голосе пациента, – поверь мне, мы выпишем тебя, как только уверимся в том, что ты полностью здоров и твоему состоянию ничего не угрожает.
– Мне ничего не угрожает! – крикнул Майкл. – Я здоров! Я хочу домой! Я хочу увидеть Блейда! Или хотя бы поговорить с ним!
– Отпустить тебя на встречу с братом мы не можем, потому что это может угрожать твоему состоянию. Поговорить с ним ты можешь, если знаешь номер, на который ему нужно звонить.
– Нет, не знаю… – сникшим голосом ответил Майкл.
Блейд в недоумении нахмурился, смотря на дрожащую линию, отображающую скачки звука на записи в звуковом редакторе. Как Майкл мог не знать номера, на который нужно звонить? Неужели, ему не передавали, что Блейд звонил?
«Эта запись была сделана 14 сентября, – думал блондин, пытаясь понять произошедшее, – я сел 13 сентября и в первый же свой вечер в тюрьме позвонил ему, значит, ему должны были передать это. Получается, не передали?».
– Доктор, а Блейд не звонил мне? – с душераздирающей надеждой в голосе спросил Майкл.
– Майкл, я не знаю. Об этом тебе стоит спросить мистера Бонке – своего лечащего врача. Именно он должен быть в курсе звонков, адресованных тебе.
Прошло около минуты. Судя по всему, Майкл не слишком радостно отреагировал на предложение поговорить со своим лечащим врачом, потому что психотерапевт спросил:
– Майкл, что случилось?
В ответ прозвучала лишь тишина.
– Майкл, тебе плохо?
И вновь парень промолчал в ответ на вопрос доктора.
– Майкл, прошу тебя, разговаривай со мной, потому что, если ты будешь молчать, я могу подумать, что тебе стало хуже, что у тебя начался приступ. И тогда я должен буду вызвать санитаров и медсестру, чтобы тебя вернули в палату и дали тебе успокоительное.
– Зачем вы меня связываете? – тонким от разрывающих сердце эмоций спросил Майкл после долгой паузы.
– Сука! – в сердцах выругался Блейд, срывая с головы наушники и вставая, сшибая стул.
Он начал расхаживать по комнате взад-вперёд, держась за голову, сжимая виски с такой силой, что, казалось, черепная коробка вот-вот треснет.
– Суки, какого чёрта вы себе позволяли?! – шипел блондин, не желая даже допускать мысль о том, что Майкл, в самом деле, мог быть опасен для себя или для кого-либо другого.
Немного остыв, Блейд вернулся к столу и, вновь закурив, надел наушники и отмотал запись назад, потому что он забыл поставить её за паузу.
– Зачем вы меня связываете?
– Майкл, ты имеешь право на то, чтобы не соглашаться с лечением и возмущаться, считать нас, врачей, не правыми, но, поверь, никто в стенах больницы не станет делать ничего, что может тебе навредить.
– Но зачем они это делают?
– Кто «они»?
– Санитары. И доктор Бонке, он всегда приходит вместе с ними, отдаёт поручение, а они его слушаются… А меня никто не слушает.
– А что ты хочешь им сказать?
– Чтобы они оставили меня в покое! – на эмоциях выкрикнул Майкл. – Я просто хочу выйти отсюда! А меня никто не слышит! Никто!…
Далее были звуки включения селектора, непонятный шум, грохот и крики Майкла – кажется, он совсем сорвался – голоса санитаров, медсестры и психотерапевта, который пытался максимально чётко и быстро дать указания и объяснить ситуацию коллегам по больнице.
Затем раздался хлопок закрывающейся двери, а через несколько секунд запись закончилась.
– Бонке, – произнёс Блейд имя психиатра, который занимался Майклом. – Кажется, нам придётся поговорить…
Парень включил новую запись, датированную первым октября. К удивлению и радости Блейда этот файл оказался видеозаписью. Впившись взглядом в экран, блондин начал наблюдать за немного дрожащей картинкой – качество съёмки оставляло желать лучшего.
На экране секунд пять не было видно ничего, кроме закрытой двери. Затем она открылась, и в комнату вошёл Майкл, вернее, его ввели, потому что за его спиной мелькнули фигуры двух слишком рослых санитаров, на фоне которых брюнет казался совсем хрупким мальчишкой.
При взгляде на брата, у Блейда сердце сжалось от невозможной помеси из боли, жалости и желания оказаться там, в этом треклятом кабинете. Майкл на видео выглядел сильно похудевшим, каким-то запуганным и совершенно растерянным; он сутулил плечи и обнимал себя руками, не двигаясь с места, стоя около двери, где его оставили санитары.
Только через несколько минут парень, так и не поднимая взгляда от пола, прошёл к кушетке, сел. Причём шёл он странно, боком, словно боялся повернуться к психотерапевту спиной. Когда он сел, оказавшись ближе к камере, Блейд смог нормально разглядеть его, разглядеть во всех деталях.
Майкл от природы был достаточно белокожим, но сейчас он был просто мертвенно-бледным; кожа его имела нездорово землянистый оттенок. На его руках угадывались синяки от капельниц и уколов, а также просто синяки, которые украшали его хрупкие запястья.
– Мекки, – прошептал Блейд, прикасаясь кончиками пальцев к экрану, на котором был изображён его такой разбитый брат, такой слабый…
– Майкл, привет, – поздоровался психотерапевт.
Парень не ответил, продолжая обнимать себя за плечи и смотреть в пол.
– Я вижу, что тебе плохо сейчас, может быть, ты расскажешь мне о том, что тебя гнетёт? – вновь обратился к Майклу доктор.
Брюнет шмыгнул носом и отрицательно покачал головой, даже не взглянув на врача.
– Майкл, если ты будешь говорить со мной, я постараюсь тебе помочь, – не оставлял своих попыток завязать диалог доктор.
Майкл снова отрицательно покачал головой, а затем, практически неслышно произнёс:
– Мне нужно встретиться с Блейдом. Я не верю, что он меня бросил…
– Что?! – выдохнул Блейд с такой силой, что лёгкие не сразу смогли вновь расправиться. – Я бросил его? Кто сказал ему такой бред?!
Словно кто-то мог услышать и ответить…
– Майкл, это невозможно.
– Я не верю в то, что Блейд ни разу не звонил мне…
– Я звонил, – странная, глупая и такая бессмысленная попытка сказать правду тому, кого уже давно нет.
Вся оставшаяся запись состояла из попыток психотерапевта достучаться до Майкла, но парень больше не произнёс ни слова, не взглянул на доктора.
Когда время встречи закончилось, а доктор уже порядочно устал от попытки превратить монолог в диалог и достучаться до того, кто словно находился за звуконепроницаемым стеклом – он всё видел, но ни на что не реагировал – врач вызвал санитаров, чтобы те провели Майкла до палаты.
– До свидания, Майкл, – произнёс доктор.
Майкл обернулся, оборачиваясь через плечо, впервые за время сессии смотря на доктора. В его глазах плескалась какая-то невозможно отчаянная боль, безысходность. Казалось, ещё чуть-чуть и он рассыплется. И ведь это было правдой – меньше, чем через полтора месяца он отчается настолько, что решит покончить с собой.
Несколько минут ничего не происходило. Съёмка продолжала идти – как видно, доктор забыл про включенную камеру. Затем дверь открылась, и в кабинет зашёл мужчина лет сорока на вид. Когда он подошёл к коллеге, оказываясь перед камерой, Блейд смог прочитать имя на бейджике: «Энгель Бонке».
– Здравствуй, Генрих, – произнёс Бонке.
– Здравствуй.
– Как мой пациент?
– Плохо… – вздохнул психотерапевт. – Услышав, что он не может встретиться с братом, Майкл вообще перестал со мной разговаривать. Знаешь, Энгель, мне кажется, что нужно как-то связаться с его братом.
– Он в тюрьме, – отрезал Бонке.
– И что? Энгель, этот парень – аутист, ему нужно хотя бы какое-то привычное окружение, чтобы нормально существовать. Его состояние и так оставляет желать лучшего. У него психика буквально по кирпичикам разваливается…
– Генрих, – раздражённо вздохнул Энгель, – что я могу сделать, если его брат не желает с ним разговаривать? Он сидит. Он убийца и, судя по всему, психопат. Понятное дело, что ему нет дела до брата. А Майкл от этого только выиграет. Потому что он ведь очень ведомый, Блейд легко мог толкнуть его на нечто жуткое и отвратительное. И, кто знает, чего мы не знаем?…
Блейд, аж, открыл рот от такой вопиющей наглости, от такой гнусной лжи. Звуки и слова застряли где-то в горле и с каждым новым вдохом сильнее сдавливали его.
– Тварь, – наконец-то выдавил из себя Блейд, не моргая, смотря на продолжающего лить грязь и ересь психиатра.
– Ты понимаешь, Энгель, что ещё немного, и мы потеряем этого парня? – вновь попытался воззвать к своему коллеге психотерапевт.
– И что ты предлагаешь, Генрих? Ехать в тюрьму и выбивать им встречу? Даже, если бы я подписался на это, чего я делать не стану, мы не сможем доставить туда этого парня, Майкла, он демонстрирует неадекватное поведение. К тому же, если бы его брат хотел с ним поговорить, он бы позвонил. Номер больницы у него есть.
– Ты уверен?
– Почему ты так сочувствуешь этому парню?
– Я ему не сочувствую, я просто хочу ему помочь.
– Мы ему не поможем. Он болен и единственный его родственник – убийца, который вряд ли выйдет из тюрьмы.
– Он осуждён на пожизненный срок?
– Нет. Но ему предстоит сидеть сорок два года. Сомневаюсь, что он протянет столько в тюремных стенах.
– Ты, главное, Майклу об этом не говори.
– Я говорю ему только факты, – прикрыв глаза, ответил доктор Бонке. – Он каждый день по десять раз спрашивает меня: не звонил ли ему Блейд? Я отвечаю правду – нет, не звонил.
– Сука, – прошипел, практически прорычал Блейд. – Я звонил. Я каждый грёбанный день звонил! Так вот, кто стоял между нами с Майклом, кто отдавал приказ не подзывать его к телефону! Конечно, он – заведующий психиатрическим отделением, он имеет на это право. Но… зачем?
– И что мы будем с этим делать? – поинтересовался Генрих.
– Будем продолжать лечение, – спокойно ответил доктор Бонке. – Сейчас ему вколют снотворное. Думаю, он должен проспать до утра. А утром продолжим работу.
– Ты можешь отправить его завтра ко мне не в обычное время, а до обеда?
– Зачем?
– Мне завтра после двух нужно быть дома. Я уже отпросился у главного.
– Как скажешь.
Запись закончилась. Блейд закрыл окно видеопроигрывателя, медля с тем, чтобы включить следующую запись. Он сидел, смотря куда-то перед собой и ничего не видя при этом. В голове было слишком много вопросов, а в крови всё сильнее закипало желание оторвать голову этой твари – психиатру Майкла, который вёл непонятную игру, что в итоге привела к трагедии.
Включив новую запись, датированную тринадцатым октября, Блейд начал слушать. Это был аудио-файл.
– Привет, Майкл.
Тишина в ответ.
– Садись, пожалуйста.
Тишина в ответ
– Пожалуйста, сядь, Майкл. Мне трудно с тобой разговаривать, когда ты стоишь так далеко. И тебе так, наверное, неудобно.
Тишина в ответ.
– Майкл, – вздохнув, произнёс психотерапевт, – ты нехорошо себя чувствуешь?
– Доктор Бонке сказал, что Блейд не придёт, – севшим голосом ответил Майкл. – Никогда.
– Майкл, доктор Бонке не мог такого сказать. Наверное, ты что-то перепутал…
– Вот видите, мне никто не верит, – горько произнёс Майкл. – Никто не верит моим словам.
– Каким словам, Майкл?
Далее шли целых тридцать минут безрезультатных попыток психотерапевта достучаться до парня, после чего прозвучал уже слишком знакомый слуху Блейда звук включения селектора, слова с просьбой к санитарам, чтобы зашли в его кабинет, голоса медицинского персонала и упрямое молчание Майкла. Запись закончилась.
Включив следующий файл, Блейд стал прислушиваться, хмурясь из-за того, что эта запись содержала слишком много помех и шумов, что резали слух и били по нервам. Он толком ничего не сумел расслышать в этой записи, а сама запись закончилась слишком быстро, всего через пятнадцать минут, вместо положенных шестидесяти.
Осталось всего две записи: от двадцатого октября и от двадцать седьмого. Включив запись от двадцатого числа, Блейд обнаружил, что это вновь было видео.
На экране сидел Майкл, привычно обнимая себя за плечи, поглаживая по худым бледным рукам в попытке согреться и успокоиться, в попытке убаюкать себя. Его взгляд бегал, но всякий раз избегал того, чтобы посмотреть на психотерапевта.
– Майкл, ты не хочешь посмотреть на меня? – мягко спросил мужчина в белом халате.
Брюнет отрицательно покачал головой.
– Майкл, мне всё больше кажется, что наше взаимодействие заходит в тупик. Если так пойдёт и дальше, мне придётся передать тебя другому специалисту. Что ты об этом думаешь?
Майкл никак не отреагировал на слова доктора.
– Майкл, я…
– Я боюсь, доктор, – вдруг произнёс Майкл.
Голос его был сухим, безжизненным. Он продолжал смотреть в сторону, обнимая себя за плечи.
– Чего ты боишься, Майкл? Расскажи мне и я помогу тебе справиться со своим страхом.
Брюнет отрицательно покачал головой и сжал зубы, сдерживая слёзы, сдерживая рвущийся наружу и рвущий изнутри на куски крик.
– Майкл, ты слышишь меня? – вновь спросил доктор, стараясь не дать парню вновь уйти глубоко в свой мир. – Прошу тебя, говори со мной. Я помогу тебе.
Больше диалог не завязывался. Майкл продолжал упрямо и исступлённо молчать, смотря в сторону, со временем начиная слегка раскачиваться взад-вперёд. Всё это привело к тому, что доктору вновь пришлось заканчивать сессию раньше и вызывать санитаров, чтобы вернули в палату пациента, который был где-то не здесь.
Майкла уже почти вывели за дверь, когда он вдруг вернулся в реальность, ожил и, обернувшись, обратился к психотерапевту:
– Доктор, мне нужно вам кое-что сказать, пожалуйста.
Мужчина взглянул на санитаров, которые держали под руки пациента, и, подумав две секунды, сказал им:
– Оставьте нас, пожалуйста, наедине.
Санитары кивнули и, отпустив Майкла, удалились. Как только за рослыми мужчинами закрылась дверь, парень бегло и настороженно обернулся на неё, после чего кинулся к столу психотерапевта, заставляя его вздрогнуть, едва не падая перед ним на колени.
– Доктор, – зашептал Майкл, – спасите меня. Прошу вас, помогите мне выйти отсюда. Я нормальный. Но я так больше не могу. Они убивают меня. Доктор, прошу вас!
– Майкл, – максимально мягким и спокойным тоном ответил парню доктор, стараясь держать пациента на расстоянии, – я не могу лично выписать тебя. Но, если ты чувствуешь себя хорошо, я могу поговорить с твоим лечащим врачом о твоей выписке…
– Да, прошу вас! – взмолился Майкл, перебивая мужчину и хватая его за руку.
Доктор нервно сглотнул. По всем признакам у брюнета началось обострение, приступ маниакального состояния. И это пугало мужчину, потому что, пусть этот юноша и не выглядел сильным, но психиатрические больные могут быть очень опасны в своих обостренных состояниях, вне зависимости от своих физических данных.
– Прошу вас, – тише добавил Майкл, опуская голос до шёпота и сверкая лихорадочным взглядом, в котором плескалась последняя надежда. – Если не вы, я пропаду…
– Но, Майкл, ты говорил о том, что ты боишься. Это наталкивает меня на…
– Я боюсь их! – выкрикнул Майкл, резко отпуская руку доктора. – Я боюсь доктора Бонке! Вы не знаете, что он делает!
– Что он делает, Майкл? – серьёзно, но спокойно спросил психотерапевт. – Расскажи мне.
И тут открылась дверь, которую мужчина не запер после прихода санитаров, и в кабинет зашёл тот самый доктор Бонке, про которого так надрывно рассказывал Майкл, прося о помощи.
– Что здесь происходит? – спросил психиатр, серьёзно смотря на коллегу, который был в его подчинении, и на пациента.
Майкл отошёл, упираясь в стол, сжимаясь. Он был похож на щенка, которого постоянно жестоко бил хозяин-изверг и который вновь увидел этого самого хозяина перед собой.
Посмотрев на парня, затем на коллегу, психотерапевт произнёс:
– Доктор Бонке, у нас конфиденциальный разговор. Прошу вас, оставьте нас.
– Доктор Штраус, – тоже официально ответил психотерапевту психиатр, – я являюсь лечащим врачом Майкла, так что, я имею право находиться здесь.
Психотерапевт поджал губы, но возразить ему было нечего. По сути, его коллега был прав. Взглянув на парня, Генрих произнёс:
– Майкл, ты можешь продолжать.
Майкл отрицательно замотал головой и втянул голову в плечи, волчонком смотря на психиатра.
– Тогда, если ты хочешь, мы можем продолжить нашу беседу во время следующей встречи? – предложил альтернативу доктор Штраус.
Майкл подумал немного и неуверенно кивнул, смотря в пол.
– Если ты ничего больше не хочешь сказать, Майкл, то, пошли, я отведу тебя в твою палату, – произнёс доктор Бонке, подходя к парню.
Майкл ещё больше вжался в стол психотерапевта, причиняя себе боль тем, как сильно дерево давило на плоть.
– Пошли, Майкл, – мягко повторил психиатр. – Я думаю, ты можешь дойти до своей палаты и без санитаров. Давай, попробуем?
Майкл отрицательно замотал головой. Вздохнув, психиатр сходил к двери и позвал санитаров, которые ждали своего часа. Отдав в их крепкие руки Майкла, мужчина хотел и сам уйти, но его окликнул Генрих:
– Энгель, можешь задержаться немного?
– В чём дело, Генрих? – поинтересовался доктор Бонке, вновь заходя на территорию кабинета коллеги и закрывая за собой дверь.
– Я хочу поговорить насчёт этого парня, Майкла. Его слова немного озадачили меня…
– Хорошо, конечно, я готов поговорить. Он же мой пациент. Только, выключи камеру. Думаю, наш разговор никак не относится к вашей с ним беседе.
Психотерапевт кивнул и выключил запись. Перед Блейдом загорелся чёрный экран.
Оставалась последняя запись, датированная двадцать седьмым октября 2012 года – тем самым днём, когда Майкла выписали из третьей городской больницы и перевели в Евангелическую больницу королевы Елизаветы Херцберге, где он пробыл всего две недели.
Сунув в рот сигарету, Блейд щёлкнул зажигалкой, слишком глубоко затягиваясь очень крепким дымом. Хотелось как можно скорее узнать правду, услышать или увидеть то, что запечатлено на последней записи, но парень чувствовал, что, если он не даст себе небольшую передышку и не восполнит уровень никотина в крови, то у него случится нервный срыв из-за всех тех эмоций, из-за той информации и правды, что свалились на него. И из-за той боли, которую он видел в глазах брата и слышал в его голосе.
Он мог простить людям свою боль. Но боль Майкла – никогда.
Всё, пришло время узнать правду. Пришло время последней записи. Нажав на кнопку воспроизведения, блондин начал ждать.
– Привет, Майкл, – поздоровался психотерапевт.
– Здравствуйте, – голос не такой, как на всех предыдущих записях, весёлый.
– Я рад, что ты сегодня в хорошем настроении, Майкл.
– Да, доктор Бонке сказал, что меня выписывают. Я смогу вернуться домой и это здорово. Но домой я не поеду. Я поеду к Блейду.
– Лучше немного подождать, Майкл, – мягко возразил мужчина. – На свидание в тюрьму попасть не так просто. Нужно сначала взять разрешение у её администрации.
– Хорошо. Значит, возьму. Сегодня поеду и возьму. А завтра увижусь с ним.
– Мне очень приято видеть тебя в таком боевом расположении духа, – улыбнулся доктор. – Думаю, теперь ты точно готов к выписке.
– Да, – радостно согласился Майкл. – Доктор Бонке сегодня проводил со мной какие-то тесты, задавал очень много вопросов. Он не сказал мне их результатов, но всё должно быть хорошо, потому что он не изменил своего решения.
– Я рад, Майкл.
– Ладно, я пойду?
– Но сеанс только начался?
– Мне вещи нужно собрать. И я хочу позвонить Блейду. Мне мужчина, который лежит через одну палату, дал справочник, там есть номера тюрем.
– Тогда, не буду тебя задерживать, – согласился доктор. – Удачи.
Запись вмещала в себя ещё секунд десять тишины, а затем обрывалась. Записи кончились.
Блейд ещё несколько секунд сидел, смотря на замерший бегунок аудио-проигрывателя, затем встал и захлопнул крышку ноутбука. Его не покидал вопрос о том, как получилось так, что двадцать седьмого октября Майкл был радостен и полон жизни, полон планов на жизнь, а двенадцатого ноября взял и прыгнул из окна? И ещё один вопрос, не менее загадочный, – как получилось, что Майкла выписали из больницы, но свободы он так и не увидел, а увидел лишь стены новой больницы, которая стала для него последним приютом?
«У меня есть только один способ узнать правду, – думал Блейд, переодеваясь и подготавливая все необходимые вещи, – спросить у того, кто играл в этой ситуации главную и ключевую роль. И, пусть доктор Бонке слишком много недоговаривал, отказать в разговоре мне он просто не сможет».