Глава 1. Третий штурм становится неизбежным
После разгрома войск Крымского фронта в мае 1942 г. для защитников Севастополя стало очевидно, что они теперь будут следующей целью для немецкой 11-й полевой армии. Военными советами Черноморского флота и Приморской армии, политотделами армии и соединений стали предприниматься меры по разъяснению личному составу сложившейся обстановки, подготовке его к ожидаемому в ближайшем будущем штурму. Еще 30 марта штабом Приморской армии был выпущен приказ, в соответствии с которым главной задачей войск становилась оборона Севастополя как главной базы Черноморского флота. В соответствии с ним была произведена перегруппировка войск СОРа.
В воскресенье 17 мая в Севастополе собрался Военный совет флота, на который пригласили командиров соединений, руководителей севастопольских партийных и советских органов. Командующий Черноморским флотом и Севастопольским оборонительным районом вице-адмирал Ф.С. Октябрьский объявил собравшимся, что советские войска оставили Керченский полуостров, и теперь, несомненно, командующий 11-й немецкой полевой армией генерал Эрих фон Манштейн начнет подготовку к решающему штурму Севастополя. Поддерживать наземные войска с воздуха будет 8-й авиационный корпус генерала Вольфрама фон Рихтгофена. Командирам было дано указание ускорить принятие всех необходимых мер по укреплению и совершенствованию обороны[7]. Во второй половине мая сведения о подготовке немцами штурма в ближайшем будущем стали поступать из самых разных источников – от партизан, от авиационной и наземной разведок. Как вспоминал бывший начальник оперативного отдела Приморской армии А.И. Ковтун, с 15 мая «немцы начали буквально засыпать нас листовками с обозначенной линией фронта под Керчью и с красноречивым призывом – «сдавайтесь!»[8]. С 20 мая небольшие группы бомбардировщиков стали совершать регулярные налеты на город и порт. Только с 23 по 30 мая на город было сброшено 990 бомб и 669 снарядов, при этом разрушено 99 зданий, погибли 55 и ранены 154 человека[9].
А 22 мая командиры дивизий и бригад армии были вызваны на КП командующего Черноморским флотом и СОРом адмирала Ф.С. Октябрьского. Он вновь озвучил известную по выступлениям генерала И.Е. Петрова информацию, добавив от себя существенный момент: то, что подвоз материальных средств, в первую очередь боеприпасов, будет сокращен. Причиной того, по словам адмирала, стали участившиеся налеты немецкой авиации на корабли и суда, следовавшие в Севастополь и из него. Это сообщение оказалось для всех «неприятной новостью»[10], поскольку в преддверии штурма требовалось максимально нарастить темпы поставок. Перед структурами тыла армии была поставлена задача организовать работу служб так, чтобы доставлять все необходимое прямо на позиции. Для этого армейский автомобильный батальон был разбит на колонны, каждая из которых обслуживала свое собственное направление. К каждой дивизии и бригаде был прикреплен командир из службы тыла, который непосредственно на месте руководил погрузкой, доставкой и разгрузкой.
Воздушные атаки на корабли и конвой вызвали важные изменения в организации поставок грузов в Севастополь. С 8 мая для перевозки грузов в осажденный город стали использовать подводные лодки. По расчетам, большие подводные лодки могли перевозить до 95 т груза и до 100 человек сверх штата, средние – до 30 т и 40 человек, малые – до 6 т и до 12 человек[11].
28 мая командование Черноморского флота приняло решение выделять в конвои только тральщики и сторожевые катера. Крейсера и эсминцы предполагалось теперь использовать лишь для конвоирования судов вдоль побережья Кавказа. Так что воздействие немецкой авиации на конвои привело не к усилению их защиты, а, наоборот, к ее ослаблению. Результаты такого решения не замедлили сказаться в самом ближайшем будущем на снабжении города и армии самым необходимым.
Из-за господства немецкой авиации в воздухе все перевозки осуществлялись исключительно в ночное время[12]. Прием и разгрузка прибывавших из Новороссийска и портов Кавказа транспортов и боевых кораблей проходили в темноте. Каждое судно или корабль на причале встречала рабочая рота. Зачастую при разгрузке присутствовал лично начальник отдела тыла Приморской армии интендант 1 ранга А.П. Ермилов. Как правило, обстрел или бомбежка не служили основанием для того, чтобы прерывать работы[13].
Во главе оперативной группы управления тыла находился полковник А.Б. Меграбян. Задачей группы было обеспечение доставки на передний край боеприпасов и продовольствия, а также эвакуация раненых. Поэтому в состав группы вошел начальник медико-санитарного отдела армии военврач 1 ранга Д.Г. Соколовский. Ему удалось к началу третьего штурма довести количество госпитальных коек до 7 тыс.[14]. Под медицинские учреждения были выделены дополнительные штольни в Инкермане, Камышовой бухте и Юхариной балке, винные подвалы и подземелья на северной стороне. В результате передислокации и рассредоточения медицинских учреждений удалось укрыть в подземельях до 50 % от их количества. «На поверхности» оставалось около 4450 коек в медсанбатах и лазаретах[15]. Но даже такие меры считались медиками недостаточными. По опыту второго штурма они знали, насколько быстро может увеличиваться количество раненых, если не будет возможности их своевременно эвакуировать. К концу декабря их в Севастополе насчитывалось до 18 тыс. Во время нового штурма количество раненых грозило стать бо́льшим.
В мае Приморская армия получила пополнение – 9-ю бригаду морской пехоты, которой командовал полковник Н.В. Благовещенский. Она насчитывала 3 тыс. человек, и генерал И.Е. Петров рассчитывал использовать ее для уплотнения боевых порядков в одном из секторов. Однако командующий СОРом адмирал Ф.С. Октябрьский всерьез опасался атак с моря и настоял, чтобы бригаду направили для противодесантной обороны побережья.
При подготовке к отражению третьего штурма командование Черноморского флота, СОРа и Приморской армии повышенное внимание уделяли противодесантной обороне побережья. Отдавая соответствующую директиву 11 мая, Военный совет флота аргументировал свое решение тем, что в ходе наступления на Перекопские и Ак-Монайские позиции противник уже применял высадку небольших морских десантов. Помимо этого, по данным разведки, наблюдалось сосредоточение немцами в районах Симферополя и Бахчисарая большого количества шлюпок, понтонов и иных переправочных средств, которые могли быть использованы для десантирования войск при сражении за Севастополь.
В соответствии с директивой было образовано четыре боевых участка. Отдельные задачи на случай отражения морского десанта были поставлены перед войсками Приморской армии, береговой обороной и охраной водного района главной базы. Необходимые для инженерного оборудования мероприятия выполнялись силами личного состава 9-й бригады морской пехоты, инженерными частями Приморской армии и 178-м инженерным батальоном Береговой базы.
В мае настороженность в штабе армии и в штабе СОРа относительно вероятности высадки противником десанта день ото дня возрастала. В этом месяце из разведывательного отдела армии поступило донесение, что немцы готовят высадку с воздуха в районе Французского кладбища. Данное сообщение, как и все предыдущие, касающиеся вероятных десантов противника, было воспринято со всей серьезностью. Начальник оперативного отдела майор А.И. Ковтун немедленно выехал на рекогносцировку, по итогам которой был сделан доклад командующему. По мнению начальника штаба, вероятным районом были не только Французское кладбище, но также плато Сапун-горы, Федюхины высоты и долина р. Черной[16]. К сожалению, неизвестно, из каких источников начальник разведотдела армии подполковник В.С. Потапов почерпнул свою информацию, ведь немцы воздушный десант не планировали. А вот морской десант с ограниченными целями при благоприятном развитии наступления на сухопутном фронте они рассматривали как вполне возможный.
К началу штурма все основные мероприятия, необходимые для борьбы с десантами противника, были выполнены. Но усилия зачастую были затрачены впустую: как оказалось впоследствии, командование Черноморского флота вновь переоценило степень опасности. У немцев не было мысли о проведении воздушной десантной операции против такого хорошо защищенного оборонительного района, каким являлся Севастополь.
Авиация СОРа базировалась на 3 сухопутных аэродромах, расположенных на м. Херсонес, на Куликовом поле и в Юхариной балке (оборудование последнего закончено к 25 мая). На Херсонесском аэродроме базировались 6-й гвардейский истребительный авиаполк и бомбардировочные группы 40-го и 52-го авиаполков. На Куликовом поле разместился 18-й штурмовой авиаполк, а в Юхариной балке – 23-й ночной бомбардировочный авиаполк. Вся колесная авиация была объединена в составе сформированной в мае 3-й особой авиагруппы под командованием полковника Г.Г. Дзюбы. Кроме нее, в Северной бухте были рассредоточены самолеты-амфибии 116-го морского разведывательного полка и 3-й авиаэскадрильи. По данным П.А. Моргунова, на 20 мая в составе авиации СОРа насчитывалось 98 самолетов различных типов, из них боеготовы были 53[17].
К 24 мая 1942 г. командование Приморской армии издало Директиву на отражение предполагаемого штурма. В первом пункте был дан анализ складывающейся обстановки и сделан вывод, что «противник сосредотачивает войска на севастопольском направлении с целью генерального штурма и захвата Севастополя. Следует прямо предположить попытку противника одновременно с наступлением с суши применить морской и воздушный десант»[18].
Далее была сделана попытка определить направление главного удара. Было очевидно, что разведывательных данных для решения этой важнейшей задачи у командования армии нет. Поэтому вероятность нанесения удара определяли, исходя из состояния местности и собственных предположений. В качестве главной цели наступления соединений и частей 11-й немецкой армии предполагался выход ее войск к верховьям Северной бухты. И только в случае прорыва на южном направлении допускался охват Севастополя и занятие мыса Херсонес. В целом можно заключить, что истинное направление главного удара на момент составления Директивы определить еще не удалось.
Вышеприведенной оценке предполагаемых действий 11-й армии вермахта соответствовало распределение резервов. Большая их часть ориентировалась на отражение противника в южном секторе обороны. Один полк 388-й дивизии во взаимодействии с артиллерийской группой располагался в районе совхоза «Коммуна» с задачей уничтожать воздушные десанты и производить контратаки в направлениях на Карань, высоты Карагач и Семякины высоты. Два батальона 7-й бригады морской пехоты разворачивались для отражения немецких прорывов на высоты Карагач, Сапун-гору и Английское кладбище. Один полк 345-й дивизии находился в районе кордона Мекензи № 1 – ст. Мекензиевы Горы, а сама дивизия – на Сапун-горе. Здесь же, а также на горе Суздальская оборудовались ее основные оборонительные рубежи. Соединение должно было отражать атаки противника на южном направлении и быть готовой к контратакам, если немцы прорвутся с севера[19].
На основании подобного рода рассуждений авторами Директивы был сделан вывод, что «имеется полная возможность не только отразить атаку противника, но и уничтожить его живую силу и технику»[20]. Из приведенной цитаты представляется, что командование Приморской армии рассчитывало не только отбить штурм, но и нанести поражение 11-й немецкой армии.
С сожалением приходится констатировать, что при подготовке к отражению нового штурма были допущены серьезные промахи. Как свидетельствовал на допросе у немцев работник штаба Приморской армии майор Н.И. Садовников, командование армии предполагало, что немцы предпримут наступление с использованием большого количества танков. Поэтому значительная часть предпринятых после 17–18 мая мер была рассчитана на борьбу с бронетехникой противника. В частности, была создана вторая оборонительная линия между выс. Карагач и Сапун-горой, дооборудованы позиции на Федюхиных высотах, перед передним краем установлены противопехотные и противотанковые мины. С 18 мая на всех предприятиях города было организовано круглосуточное изготовление противотанковых ежей, для чего использовали конструкции разбитых цехов Морского завода, рельсы запасных железнодорожных путей и Балаклавской трамвайной линии [21]. Но никто из штабистов не предполагал массированного многодневного применения авиации[22].
К началу третьего штурма войска Севастопольского оборонительного района подразделялись на четыре сектора и занимали 34 км по фронту. Построение боевых порядков, как это изложено в книге П.А. Моргунова «Героический Севастополь» было следующим.
I сектор. Состав войск: 109-я, 388-я стрелковые дивизии. Комендант сектора – командир 109-й дивизии генерал-майор П.Г. Новиков, военком – бригадный комиссар А.Д. Хацкевич. Фронт сектора – 7,5 км.
II сектор. Состав войск: 386-я стрелковая дивизия, 7-я и 8-я бригады морской пехоты, приданный 3-й дивизион 18-го гвардейского артиллерийского полка. Комендант сектора – командир 386-й дивизии полковник Н.Ф. Скутельник, военком – старший батальонный комиссар Р.И. Володченков. Фронт сектора – 12 км.
III сектор. Состав войск: 25-я стрелковая дивизия, 79-я курсантская стрелковая бригада, 3-й полк морской пехоты, 2-й Перекопский полк морской пехоты, приданные 18-й гвардейский артиллерийский полк (без 3-го дивизиона) и по одному дивизиону 905, 52 и 134-го гаубичного артиллерийских полков. Комендант сектора – командир 25-й дивизии генерал-майор Т.К. Коломиец, военком – полковой комиссар Н.И. Расников. Фронт сектора – 8,5 км.
IV сектор. Состав войск: 95-я, 172-я стрелковые дивизии, приданные 1-й дивизион 52-го артиллерийского полка, 2-й и 3-й дивизионы 905-го артиллерийского полка. Комендант сектора – командир 95-й дивизии полковник А.Г. Капитохин, военком – старший батальонный комиссар А.П. Гордеев. Фронт сектора – 6 км.
Резерв Приморской армии составляли: 345-я стрелковая дивизия (командир – полковник Н.О. Гузь, военком – старший батальонный комиссар А.М. Пичугин); местный стрелковый полк береговой обороны; 3-й гвардейский минометный дивизион, 125-й и 81-й танковые батальоны.
Большинство войск, оборонявших Севастополь, были уже обстрелянными и хорошо подготовленными к ведению борьбы в условиях сильно пересеченной местности. Исключение составляла 386-я дивизия, которой доверили прикрытие левого фланга танкоопасного ялтинского направления. Ее личный состав в основной массе не имел боевого опыта, а в апреле вскрылись еще и существенные недостатки в организации командованием соединения обороны. Пришлось менять командование: на должность военкома пришел старший батальонный комиссар Р.И. Володченков, политотдел возглавил батальонный комиссар М.С. Гукасян, переведенный из 95-й дивизии, начальником артиллерии стал подполковник П.И. Поляков, ранее находившийся в должности командира артиллерийского полка[23]. Проведенные кадровые перестановки позволяли надеяться на качественное улучшение командной работы.
Сложности в управлении были и в 388-й дивизии. И в известной степени они были связаны с тем, что с момента своего формирования соединение было многонациональным. Большинство личного состава составляли уроженцы Кавказа, в первую очередь грузины и армяне. Русские были на третьем по численности месте, украинцы и белорусы на пятом и шестом местах[24]. Весной 1942 г. командование столкнулось с фактами дезертирства из 345, 386 и 388-й дивизий. Так, только в феврале – апреле перебежали к противнику 135 азербайджанцев, 111 грузин, 71 лезгин, 75 армян, 55 украинцев и 48 человек других национальностей[25].
Следует отметить, что костяк обороны Севастополя составляла артиллерия. К началу июня 1942 г. армейская артиллерия располагала восемью полками, входившими в состав соответствующих дивизий: 57-м (95-я дивизия), 69-м (25-я дивизия), 99-м (25-я дивизия), 134-м (172-я дивизия), 404-м (109-я дивизия), 905-м (345-я дивизия), 952-м (386-я дивизия) и 953-м (388-я дивизия), 18-м гвардейским корпусным полком, 52-м армейским артполком, 674-м и 700-м противотанковыми полками, тремя отдельными артиллерийскими дивизионами из состава бригад, двумя батареями 2-го и 3-го полков морской пехоты. В них насчитывалось 455 орудий. Кроме того, Приморская армия имела 1770 минометов разных калибров и один, 3-й гвардейский, дивизион «катюш» из двенадцати установок М-8.
Противовоздушная оборона Приморской армии состояла из 880-го отдельного зенитного полка (20 орудий калибра 85 мм), 26-го отдельного зенитного дивизиона (9 орудий калибра 76 мм) и 21-й прожекторной роты.
Более мощной по калибрам была артиллерия береговой обороны главной базы. В ее состав входили 1-й отдельный дивизион (башенные батареи № 30 и № 35), 2-й отдельный артиллерийский дивизион (8, 12, 14, 702, 702-бис, 2 и 2-бис батареи), 3-й отдельный артиллерийский дивизион (18, 19 и 706-я батареи), 177-й отдельный артиллерийский дивизион (701, 703, 704 и 705-я батареи), четыре артиллерийско-пулеметных батальона дотов и дзотов, две отдельные подвижные батареи (724 и 725-я), бронепоезд «Железняков». Всего в составе батарей береговой обороны насчитывалось 151 орудие.
Суммируя приведенные П.А. Моргуновым данные, приходим к заключению, что артиллерия СОРа насчитывала 638 орудий и 1770 минометов. Это позволяло создать плотность 18–19 стволов на 1 км фронта, а с учетом зениток – даже 21–22 ствола. В случае необходимости маневр огнем позволял концентрировать на отдельных направлениях до 80—100 стволов. Плотность минометов составляла около 53 миномета на 1 км[26]. Кроме того, в войсках находилось около 500 противотанковых ружей.
Обеспеченность боеприпасами для артиллерии и минометов к началу июня 1942 г. была следующей. Для орудий калибра 122–152 мм было накоплено 2–2,5 боекомплекта, для орудий калибра 76–85 мм – 2,5–3 боекомплекта, для орудий калибра 37–45 мм – до шести боекомплектов. Минометные части имели по 0,9 боекомплекта для 107—120-мм минометов, чуть более одного боекомплекта для 82-мм минометов и два боекомплекта для 50-мм минометов.
Гораздо лучше была обеспечена боеприпасами артиллерия береговой обороны. Так, для 305-мм орудий имелось по 1,35 боекомплекта, для 152-мм – 1,84 боекомплекта, для 100-мм и 102-мм орудий – 3,6 боекомплекта, для 45-мм орудий – до двух боекомплектов, для 180-мм орудий количество накопленных снарядов позволяло стрелять до полного износа стволов[27].
Еще в начале мая 1942 г. в составе СОРа был сформирован Севастопольский базовый район ПВО (начальник – полковник А.М. Хлебников). В его состав вошли разукрупненный в этом же месяце 61-й зенитный артполк подполковника В.П. Горского (2, 3 и 4-й дивизионы), из части состава которого сформировали 110-й зенитный артполк полковника В.А. Матвеева (1, 55 и 114-й дивизионы), 92-й отдельный зенитный дивизион и приданная батарея № 3[28].
Тем не менее в преддверии новых боев командование СОРа считало необходимым еще более усилить группировку своих войск. И 21 мая оно обратилось к командующему Северо-Кавказским фронтом маршалу С.М. Буденному, начальнику Генерального штаба генералу А.М. Василевскому и народному комиссару Военно-морского флота адмиралу Н.Г. Кузнецову с просьбой усилить гарнизон Севастополя пополнением в количестве 15 тыс. бойцов, прислать 10 тыс. винтовок, 250 станковых и 1500 ручных пулеметов. Требовалось додать снарядов и довести их количество до 6–8 боекомплектов. Также просили об усилении авиацией (50 самолетов Як-1 и 10 Пе-2), танками (25 танков КВ и 25 бронемашин) и еще двумя стрелковыми бригадами[29].
Особый вопрос по прошествии лет составляет определение общего количества войск, входивших в состав СОРа в июне 1942 г. После тяжелых декабрьских боев на протяжении зимних и весенних месяцев 1942 г. Приморская армия получала пополнение с Кавказа. В январе прибыло 15 тыс., в феврале – 6 тыс., в марте – 7 тыс., в апреле – 10 тыс., в мае – 8350 человек. Все они имели подготовку от двух недель до двух месяцев. По словам интенданта 2 ранга А.С. Черкавского, исполнявшего обязанности начальника 2-я отделения отдела укомплектования Приморской армии, такое пополнение по своим боевым качествам было плохим. Поэтому по приказу Л.З. Мехлиса в Приморскую армию стали направлять преимущественно русских, украинцев и белорусов[30].
Кроме этого, в мае из жителей города были сформированы военизированные формирования – рабочие дружины (общей численностью 1500–2000 человек), личный состав которых считался мобилизованным. Согласно постановлению Военного совета флота от 14 мая 1942 г. дружинам передавалось «все, что найдется из оружия, а тем, кому не хватает оружия, выдать по пять гранат, выдать охотничьи ружья и клинки»[31].
К началу штурма, по сведениям начальника штаба армии генерал-майора Н.И. Крылова, в семи дивизиях и 79-й бригаде насчитывалось 51 тыс. человек, в трех бригадах и двух полках морской пехоты – 15 тыс. человек. Всего, таким образом, около 66 тыс. бойцов и командиров. С учетом частей береговой обороны, боевого обеспечения и тыла, орган управления Севастопольским оборонительным районом располагал 106 тыс. человек и 38 танками[32]. Иные и, скорее всего, более точные цифры приводят в своих работах П.А. Моргунов и вслед за ним А.В. Басов. По их данным, составленным на основе архивных документов, Севастопольский оборонительный район насчитывал 106 625 человек, из которых 82 145 человек состояли в боевых частях. Количество боеготовых танков составляло 38 машин и еще 9 находились в ремонте. Авиация имела в строю 115 самолетов различных типов[33]. Именно эти цифры стали «каноническими» и переходят из издания в издание.
В последнее время в связи с введением в оборот новых документов появилась возможность уточнить данные по количественному составу войск СОРа. По сведениям М.Э. Морозова, к началу третьего штурма гарнизон Севастополя насчитывал 118 тыс., еще 9356 человек было доставлено в июне в составе 138-й бригады и маршевого пополнения до 20 июня[34].
По подсчетам авторов книги «Героическая оборона Севастополя», выпущенной в 1969 году, войска СОРа к началу третьего штурма насчитывали 101 238 человек [35]. Сам командующий СОРом в мае 1942 г. оценивал силы вверенных ему войск так: «Активных войск – более 70 тысяч бойцов, а всех с боевым обеспечением – до 90 тысяч. Вообще неплохо»[36].
Отдельной Приморской армии под Севастополем противостояла 11-я полевая армия вермахта. Во главе ее стоял опытный военачальник генерал Эрих фон Манштейн. После окончания сражения на Керченском полуострове и разгрома войск Крымского фронта командование 11-й полевой армии стало готовиться к третьему штурму Севастополя, который получил условное наименование «Лов осетра». Для усиления группировки на юго-восточное направление стали перебрасывать соединения ХХХ корпуса.
Основной удар планировалось нанести с севера соединениями LIV корпуса, в состав которого входили 22, 24, 50 и 132-я пехотные дивизии. Перед ними была поставлена задача ударом от Камышловского оврага в сторону ст. Мекензиевы Горы сломить оборону советских войск и выйти к Северной бухте и Гайтанским высотам. Решение этой задачи позволяло взять под обстрел внутреннюю часть крепости и лишить ее гарнизон подвоза подкреплений и боеприпасов по морю. В завершающей фазе операции контроль над бухтами позволял противнику сорвать или существенно затруднить эвакуацию. Группировка немецкой артиллерии в северном секторе была представлена 49, 60, 138, 173, 207, 781, 787-м артполками, 77, 111, 624, 641, 737, 815, 818, 833, 857-м дивизионами, включавшими в себя орудия, гаубицы и мортиры калибром от 105 до 355 мм. Сюда же входили сверхтяжелые установки «Карл» и «Дора» калибром соответственно 600 и 800 мм. Также наступление поддерживали полк реактивных минометов и 190-й и 197-й дивизионы штурмовых орудий.
Немецкий ХХХ корпус и румынский корпус в первой фазе сражения должны были вести наступление на своих участках с ограниченными целями. В зависимости от достигнутых успехов на второй или третий день они должны были перейти в решительное наступление. XXX корпус состоял из трех пехотных дивизий (28-й, 72-й и 170-й). Ему в качестве усиления были приданы: 7-й румынский артполк, 154-й румынский тяжелый артиллерийский дивизион, 2-й дивизион 2-го артполка. Кроме артиллерии корпусу подчинялись 249-й дивизион штурмовых орудий, 70-й минометный полк, 610-й дивизион зенитных орудий и половина 300-го танкового дивизиона[37]. Главная задача корпуса заключалась в том, чтобы выйти на линию: развилка дорог, находящаяся в 1 км севернее Сапун-горы, – Сапун-гора – перекресток дорог в 3 км севернее д. Карань и местность по обе стороны д. Карань[38].
Наступлению должна была предшествовать основательная авиационная и артиллерийская подготовка. В день X-5 следовало «нанести сокрушительный удар авиацией по разведанным батареям, резервам, опорным пунктам, оборонительным сооружениям, гавани и городу Севастополь, а также от X-5 по X-1 (включительно) наносить систематические уничтожающие удары артиллерией и авиацией с полным расходованием боеприпасов»[39].
Командованием 11-й армии перед авиацией были поставлены следующие задачи. Самолеты должны были обеспечивать прикрытие немецких войск с воздуха и одновременно срывать поддержку обороняющихся со стороны советской авиации. Длительные по времени и интенсивности налеты на город призваны сломить моральный дух защитников. Основные усилия VIII корпуса в первую очередь направлялись на поддержку частей LIV корпуса, которые наносят главный удар, а во вторую – на помощь XXX немецкому и VI румынскому корпусам, действующим на «неосновном» направлении. Помимо этого, самолетам надлежало корректировать огонь немецкой артиллерии и подавлять советские артиллерийские и минометные батареи. Немаловажной задачей стала борьба на морских коммуникациях – с тем чтобы лишить осажденный Севастополь возможности получать подкрепления, боеприпасы и продовольствие с Большой земли. Выполнение последней задачи в основном возлагалось на штаб «Летное командование Юг», во главе которого находился полковник В. фон Вильдт[40]. Всего авиационная группировка насчитывала 528 самолетов[41].
С немецкой и румынской стороны начались непосредственные приготовления к новому штурму Севастополя. С 20 мая начались налеты немецкой авиации на разведанные командные пункты, зенитные батареи, госпитали СОРа. Под артиллерийский налет попал даже командующий СОРом адмирал Ф.С. Октябрьский. С группой своего штаба он осматривал строительство оборонительных позиций на горе Суздальская. Видимо, немецкие наблюдатели заметили группу командиров и дали по ним несколько залпов. Впрочем, никто из высшего флотского и армейского начальства не пострадал[42]. Во второй половине дня немецкая артиллерия нанесла короткий, но достаточно мощный удар по позициям Приморской армии на северном фасе обороны и по Херсонесскому аэродрому.
22 мая командованию СОРа стало известно, что Крымский фронт расформирован и на Крымском полуострове Севастополь остался единственным плацдармом, занимаемым советскими войсками. В создавшейся обстановке у генерала Э. фон Манштейна могло быть два варианта действий. Первый: блокировав Севастополь и пользуясь неразберихой, создавшейся в результате разгрома Крымского фронта, попытаться провести десантную операцию и создать плацдарм на Таманском полуострове. Перспектива захвата Кавказа немецкими войсками неизбежно привела бы к попыткам советского командования эвакуировать Севастополь для усиления своих войск. Второй: бросить все силы на захват Севастополя, после чего перевести войска на иное направление.
В первой половине дня 27 мая состоялся разговор между командиром ХХХ корпуса и командующим 11-й армией генералом Э. фон Манштейном. Командир корпуса генерал М. Фреттер-Пико предложил нанести мощный проникающий удар на всю глубину советской обороны в первый же день наступления. Он высказал опасение, что в случае дробления наступления на этапы после каждого достижения промежуточного рубежа пехоте придется оставаться на нем под огнем противника до получения следующего приказа. Генерал Э. фон Манштейн возразил, что промежуточные этапы необходимы, поскольку советские войска хорошо приготовились к обороне: «В первый день наступления не удастся достичь большего, чем запланированных армией промежуточных целей, и это промежуточное наступление необходимо, чтобы иметь возможность подтянуть артиллерию для главного удара»[43].
Повышенная интенсивность бомбардировок в майские дни заставила оперативный отдел штаба Приморской армии прийти к выводу, что противник начал авиационную подготовку. Наблюдением было установлено, что более всего ударам подверглись участки фронта шириной в 2–3 км в районе Ялтинского шоссе и вдоль долины р. Бельбек. Из города казалось, что вся первая линия обороны уничтожена. Но, как выяснилось, было всего несколько прямых попаданий в траншеи, которые не причинили существенного вреда[44].
После окончания каждого очередного налета и бомбежки командование Приморской армии с нетерпением ожидало перехода противника в наступление, но в течение всего дня немцы не двигались с места. Майор А.И. Ковтун изводил себя вопросами: «Почему же немцы после бомбежки не атаковали, почему молчала их артиллерия? Что покажет утро? Чем начнется оно – артиллерийской подготовкой или атакой?»[45] От былой уверенности в способности предугадывать намерения противника не осталось и следа. Начальник оперативного отдела явно не понимал, в чем заключался замысел генерала Э. фон Манштейна. Не выдержав ожидания, майор выехал на самый опасный, как ему представлялось, участок – в 514-й полк подполковника И.Ф. Устинова, оборонявший рубеж между д. Камары и Итальянским кладбищем[46]. Видимо, здесь, по представлениям командования Приморской армии было направление главного удара. Но перед фронтом 514-го полка было тихо, бойцы спокойно занимались исправлением поврежденных траншей и окопов.
С раннего утра 30 мая в штабе Приморской армии ожидали развития событий. По-прежнему руководящие работники не понимали, почему не трогается с места немецкая пехота, и, следовательно, никто не знал, начнется ли штурм Севастополя, а если начнется, то когда? Потери в войсках по сравнению с предшествующим днем были существенно ниже, всего около восьмидесяти человек[47]. Для более чем стотысячного гарнизона это было очень немного.
Вечером из разведывательного отдела поступила информация о переброске немцами войск из-под Керчи в Бахчисарай и Алушту. Следовательно, передислокация 28-й и 170-й дивизий 11-й армии была замечена. Впрочем, скрыть переброску такого количества войск было практически невозможно. Сравнительно верно был определен и район предполагаемого сосредоточения новых дивизий – на ялтинском направлении. Вторым угрожаемым сектором оставался Бельбекский[48]. Но какой из них будет главным в будущем немецком наступлении или же удар будет нанесен с двух направлений, все еще оставалось неясным. Особо неприятным известием стали сведения, что при налетах противник использует советские авиабомбы из захваченных на Керченском полуострове складов. «Нашими бомбами нас же и бомбят», – сетовал майор А.И. Ковтун[49].
В этот день штабом артиллерии Приморской армии была отмечена активность немецких орудий. Одно за другим, с разных позиций, они совершали одиночные выстрелы по заданным целям. По мнению начальника артиллерии армии генерала Н.К. Рыжи, это вели пристрелку новые батареи, прибывшие с Керченского полуострова. Майору А.И. Ковтуну генерал сказал: «Не сегодня завтра надо ждать наступления… Пристреливаются, значит, последует артподготовка»[50].
И генерал Н.К. Рыжи ошибся в своих выводах. Ни на следущий день, ни через неделю наступление так и не началось.
Командир VIII авиакорпуса генерал В. фон Рихтгофен со своим адъютантом в первой половине дня 1 июня совершил полет на самолете «Физилер-Шторьх» над позициями, занимаемыми советскими войсками в северном секторе обороны. Целью полета являлось «ознакомление с местностью предстоящего наступления вдоль Штефанусвег[51]. Главным намерением было составить впечатление о густоте лесистой местности, чтобы из этого сделать заключение о правильном использовании (213-го. – О.Н.) полка». Самолет дважды пролетел над позициями на высоте около 150 м над землей. Немцам показалось, что в районе высоты ПМ 02 лес более редкий и сквозь кроны деревьев видна земля. Оттуда на восток заросли становятся гуще. Позиции советских войск не просматривались ни наблюдением, ни на аэрофотоснимках. Не разглядев с воздуха оборонительные линии из-за их отличной маскировки, немецкое командование сделало вывод, что бои в лесной полосе не станут чересчур затруднительными для пехоты. Но дальнейшие события показали, как сильно заблуждался противник.
1 июня командующий 11-й армией сообщил командирам подчиненных ему соединений дату дня «А»: 2 июня в 4.00 по берлинскому времени начинается артиллерийское наступление. Оно должно:
– скрыть от противника истинную дату перехода пехоты в наступление;
– подавить боевой дух советских войск и деморализовать их;
– уничтожить артиллерийские, минометные батареи, полевые укрепления;
– в последний день перед атакой пехоты нанести удар по штабам, узлам связи и наблюдательным пунктам, чтобы ослепить и дезорганизовать систему управления[52].
Общая ситуация, район и цели для наступления выглядели аналогичными тем, которые намечались в декабре 1941 г. Но в сравнении со вторым штурмом были и существенные отличия. Так, дивизии получили значительное усиление, полосы для наступления сделаны уже, войска лучше подготовлены к ведению боя на пересеченной местности. Помимо этого, корпусу приданы такие тяжелые артиллерийские системы, как «Карл», «Дора», железнодорожные установки и другие орудия крупных калибров. И пусть возможная степень эффективности названных систем пока еще малоизвестна, но она будет определена в ходе наступления.
Боеприпасов подвезено в достаточном количестве: в частности, имелось до шести боекомплектов для легких и тяжелых полевых гаубиц. Расходовать снаряды предполагается следующим образом: половина боекомплекта во время артиллерийской подготовки, полтора – для боев на северной стороне, полтора – для преодоления Северной бухты и р. Черная, с тем чтобы на борьбу за внутренний обвод крепости и за мыс Херсонес осталось еще два с половиной боекомплекта. Также запланировано применение тяжелых минометов, которые хорошо зарекомендовали себя в сражении на Керченском полуострове[53].
Первого июня в части и соединения секторов поступило обращение Военного совета Черноморского флота к защитникам Севастополя. В нем говорилось, что немецкое командование приготовилось к решающему штурму города. Перебросив сюда войска с керченского направления, оно намеревается взять Севастополь за несколько дней. Поэтому бойцам следует быть стойкими и бесстрашными, уничтожать немцев всеми силами, сорвать замысел противника и отстоять город[54]. Ввиду предстоящего в самом ближайшем будущем немецкого штурма активизировал свою работу Политотдел армии и вслед за ним – политотделы частей и соединений. Проводились партийные собрания, разъяснительные беседы, митинги под общим девизом «Севастополь врагу не отдадим!».
В соответствии с разработанным планом в 6.00 2 июня противник начал артиллерийское наступление. Немецкие и румынские орудия открыли огонь по оборонительным позициям на всем протяжении фронта. Обстрел продолжался до 6.40 и, по мнению немецких наблюдателей, был эффективным.
В ответ в 6.30 открыли огонь советские орудия, но они практически не вели контрбатарейную борьбу, а ограничились обстрелом некоторых участков обороны войск противника, преимущественно в районе Бельбекской долины. Как только прекратился немецкий обстрел, замолчали и они.
В своих донесениях за этот день немцы отмечали, что советская пехота вела себя пассивно, вследствие чего сложилось впечатление, что на некоторых позициях оставлены лишь слабые части прикрытия, а в отдельных траншеях вообще нет никаких войск: «Так как помимо этого наблюдалось оживленное передвижение судов в западном направлении, у некоторых сформировалось мнение, что противник оставляет Севастополь»[55]. Но более внимательное наблюдение это предположение не подтвердило. Немцы сделали в итоге вывод, что в ожидании атак советское командование не желало нести излишние потери и на время артиллерийского обстрела просто отвело свои войска в глубь обороны. Также бросилось в глаза слабое зенитное прикрытие Севастополя: немецкие самолеты практически не встречали с земли противодействия своим налетам, что позволяло им точно выходить на намеченные цели.
В отличие от предшествующих дней практически весь огонь немецкой артиллерии был сконцентрирован на главной полосе обороны. Основной удар ею был нанесен по командным и наблюдательным пунктам и артиллерийским позициям. Но в первый день он оказался малоэффективен, так как все командные и наблюдательные пункты в прифронтовой зоне были сменены в самом конце мая.
Вскоре после начала артиллерийской подготовки в штаб Приморской армии позвонил начальник штаба СОРа капитан 1 ранга А.Г. Васильев. Он еще раз предупредил от имени командующего флотом о вероятности высадки противником воздушного десанта и потребовал неукоснительного выполнения мер, предусмотренных на этот случай. Впрочем, когда через 30 минут артиллерийско-минометный обстрел закончился, оказалось, что никакого десанта высажено не было.
К радости всех бойцов и командиров Приморской армии, потери в личном составе оказались незначительны: возведенные в скальном грунте в течение весны окопы и траншеи оказались спасительными для пехоты. Почти не пострадала и артиллерия.
Вторник 2 июня стало первым днем авиационного наступления противника на Севастополь. Перед рассветом на город совершили налет первые 25 немецких бомбардировщиков. Они сбросили на жилые кварталы 220 бомб разных калибров. После окончания артиллерийской подготовки над городом появилась вторая волна самолетов: 50 из них были брошены на аэродромы Херсонесский и Юхарина балка с незначительным эффектом. Но гораздо более серьезными по последствиям оказались налеты на город и порт. Немецкие самолеты, действуя группами, совершали удар за ударом. Бомбардирование производилось с высот около 5000 м. В городе были произведены масштабные разрушения жилого фонда (особенно в Центральном и Корабельном районах) и водопровода, прекратилось снабжение электроэнергией жилых домов и некоторых предприятий. По некоторым данным, к концу дня было разрушено и подожжено до 100 строений[56].
Всего, по данным ПВО главной базы, в течение дня над Севастополем прошли 168 Ju-88, 60 Ju-87 и 13 He-111[57]. Количество сброшенных ими бомб, по разным оценкам, варьируется от 1500 до 4000 шт. По данным с германской стороны можно установить, что авиацией за день было сброшено на Севастополь 525 т бомб, в их числе семь – в 1400 кг и одна – в 1700 кг.
Под удары авиации противника попали зенитные батареи СОРа. Преимущественно атакам подверглись те из них, которые располагались на северной стороне. Этому были две причины: во-первых, именно в северном секторе предполагалось нанесение основного удара, а во-вторых, размещенные здесь батареи находились на путях подхода и отхода немецкой авиации после атак.
Когда по Севастополю открыла массированный огонь немецкая артиллерия, в штабе Приморской армии решили, что после окончания обстрела непременно начнется штурм. И вновь были крайне озадачены, когда этого не произошло. У командования росло непонимание действий противника, которые противоречили всему, к чему командование СОРа уже привыкло за прошедшие полгода. Чтобы разобраться в ситуации, нужен был пленный, «язык». Но немцы из окопов не показывались и даже разведывательные группы не направляли.
Артиллеристы 30-й батареи доложили, что противник ведет по ним огонь сверхмощными орудиями. От попадания одного из снарядов треснул трехметровый бетон. Когда измерили калибр одного неразорвавшегося боеприпаса, то удивились: его диаметр составлял 615 мм.
Об этом немедленно доложили в штаб армии. Там полученным сведениям не поверили и для проверки направили одного из работников оперативного отдела – майора К.А. Харлашкина. Тот подтвердил слова артиллеристов и для убедительности сфотографировал снаряд и привез снимки в штаб[58]. Были, правда, обнаружены осколки снаряда еще большего калибра, о чем артиллеристы тоже доложили, но настаивать не стали.
Немецкие наблюдатели 3 июня отметили прекращение инженерных работ на всем фронте обороны Приморской армии. Это означало, что войска СОРа закончили оборудование позиций и приготовились к отражению наступления.
Именно в этот день начальник оперативного отдела майор А.И. Ковтун впервые заметил признаки усталости среди командиров на передовой. Все они находились в постоянном, подпитываемом штабом армии напряжении и ожидании неминуемых атак. Острота впечатлений и быстрота реакции притуплялись, появилось чувство равнодушия к происходящему – то, что должно было «стать невыносимым, превращалось в своего рода быт…»[59]. В документах зафиксирован рост антисоветских настроений отдельных военнослужащих и жителей города. Так, слесарь автогаража 25-й дивизии Дежура заявлял: «Еще несколько дней, и немцы от Севастополя ничего не оставят. Я воевать за советскую власть не хочу, т. к. пройдет еще немного времени и ее немцы уничтожат»[60].
Командование СОРа с нетерпением ждало начала наступления. В том, что оно начнется в самом ближайшем будущем, никто не сомневался. Адмирал Ф.С. Октябрьский раз за разом пересчитывал соотношение собственных сил и войск противника, взвешивал шансы. «Вступая в третье, решающее сражение за Севастополь, нам теперь ясно: мы имеем силы, которые в основном готовы к бою. Войск для обороны достаточно, неплохо с артиллерией. Маловато оружия, маловато авиации по сравнению с противником. Если бы получить 50–70 Як-1. Маловато ЗА, особенно автоматики на переднем крае. Моя гвардия и основа – морпехота: 7-я, 79-я, 8-я, 9-я бригады МП, 2-й и 3-й полки МП, части ПВО[61]. Думаю, честь русского оружия не посрамим», – записал он в своем дневнике.
4 июня сильному обстрелу и бомбардировке подверглись позиции 25-й дивизии. «От сотен одновременно раздававшихся взрывов земля дрожала, как в эпицентре девятибалльного землетрясения. Линия обороны обозначилась пеленою черной гари, поднимавшейся высоко над лесом и холмами. Взрывные волны вместе с поднятой пылью упругой обжигающей струей вонзались в смотровые щели, жгли глаза, спирали дыхание» – так описал свои тогдашние впечатления бывший командир 25-й дивизии генерал Т.К. Коломиец[62]. Встревоженный увиденным, он стал обзванивать подчиненные полки и выяснять количество понесенных потерь. В 54-м полку подполковника Н.М. Матусевича было убито трое и ранено два бойца, в 287-м полку майора М.С. Антипина – всего трое раненых. Сильной бомбардировке был подвергнут город. Масштабы разрушений были колоссальны: вся городская инфраструктура оказалась выведена из строя, повсеместно возникли очаги возгорания.
В 17.00 6 июня немецкая тяжелая мортира «Карл» предприняла обстрел 30-й батареи, сделав 16 выстрелов. Отмечено прямое попадание в левую башню, которая была выведена из строя. Еще два снаряда угодили в бетонный массив батареи, повредив правую башню. В ответ по вероятному местоположению «Карла» немедленно открыли огонь орудия средних и крупных калибров СОРа. Был подожжен один из транспортеров с боеприпасами, взорвались два заряда. Немецким артиллеристам, обслуживающим мортиру, пришлось спешно менять позицию[63].
«Дора» также приняла участие в дневных обстрелах. За ее действиями наблюдал специальный самолет, пилот которого отмечал места падения снарядов и результаты попаданий. Семь снарядов было выпущено по форту «Молотов», еще восемь – по Сухарной балке. По меньшей мере 5 снарядов упало в непосредственной близости от штолен с боеприпасами, наблюдалось сильное задымление и всполохи пламени[64].
По некоторым данным, со 2 по 7 июня немецкая авиация совершила на город и боевые порядки до 9 тыс. самолето-вылетов, сбросив 46 тыс. фугасных бомб и 23 800 зажигательных. Артиллерия выпустила по городу от 100 до 126 тыс. снарядов[65]. В итоге в городе было разрушено 4640 зданий, повреждено 3000, вызвано свыше 500 пожаров, погибло не менее 138 и ранен 171 мирный житель[66]. Как отмечает генерал Н.И. Крылов, «единственное, что врагу перед штурмом вполне удалось, это разрушить город»[67].
В результате постоянных обстрелов и бомбежек все чаще стали возникать проблемы со связью. Разрывы бомб и снарядов вызывали постоянные обрывы проводов и кабеля. Начальнику связи Приморской армии майору Л.В. Богомолову и его службе приходилось прилагать гигантские усилия по восстановлению линий и обеспечению бесперебойности передачи информации. Как следствие, возросло количество радиопереговоров. Но все разговоры в эфире было необходимо шифровать, и на плечи немногочисленного шифровального отдела легла огромная работа, однако использование шифров и кодов сильно замедляло отправку и прием сведений, поэтому многие командиры частей вели переговоры открытым текстом – клером. Такая практика стала обычной в 20-х числах, когда напряжение на всех участках фронта достигло предела. К сожалению, такие беседы легко перехватывались противником и облегчали ему ведение боевых действий.
Не оставалось никаких сомнений в том, что в самое ближайшее время противник перейдет в наступление. Об этом свидетельствовала активность немецких рекогносцировочных и разведывательных групп. Но вплоть до самого последнего момента командованию Приморской армии оставались неизвестными ни дата начала штурма, ни направление главного удара. Ответить на эти вопросы мог только пленный, «и лучше всего из числа офицеров»[68]. Попытки проникнуть в расположение противника предпринимались неоднократно, но все они были неудачными, немцы очень бдительно несли службу. Тогда по совету майора В.П. Сахарова за линию фронта были отправлены два так называемых «штрафника», имевших судимость. Действительно, этим отчаянным и способным на риск людям удалось сделать то, чего не смогли совершить другие. Они притащили пленного лейтенанта из 24-й дивизии, который сообщил на допросе, что немецкое наступление якобы начнется 5 июня[69].
В полосе 172-й дивизии захватить немецкого офицера удалось в ночь на 6 июня разведчикам старшего лейтенанта С.А. Хитарова, помощника начальника штаба 514-го полка. На допросе пленный показал, что наступление должно было начаться рано утром 7 июня. Сходные данные были получены и от других захваченных пленных. Но вскрыть направление главного удара разведке соединений и армии так и не удалось.
Командование Приморской армии на основании полученных сведений стало спешно разрабатывать контрмеры. После полудня 6 июня генерал И.Е. Петров вызвал на передовой пункт управления командиров соединений третьего и четвертого секторов. Он ознакомил собравшихся командиров с общей обстановкой и подтвердил, что с утра 7 июня ожидается начало немецкого штурма. Для ослабления его мощи было принято решение о проведении артиллерийской контрподготовки по основным группировкам, сосредоточенным на ялтинском и северном направлениях. Главная задача контрподготовки была сформулирована следующим образом: «Истребить как можно больше живой силы, изготовившейся для перехода в наступление, ослепить пункты наблюдения и нарушить управление войсками»[70]. Начало артиллерийского обстрела 7 июня было назначено на 2.55, в войска об этом сообщили вечером 6 июня.
В 21.00 начштаба Приморской армии генералом Н.И. Крыловым был издан приказ № 175. В нем, в частности, говорилось: «Из захваченных документов стало известно, что сегодня, 6.6.42, заканчивается пятидневная артиллерийская и воздушная подготовка к наступлению на Севастополь. Начало наступления в 3.00 7.6.42. Командующий приказывает: всем людям сейчас отдыхать. К 2.00 7.6.42 привести все части в полную боевую готовность к отражению вражеского наступления. Артиллерии быть в готовности немедленно открыть беспокоящий огонь в направлении вероятных направлений вражеских ударов. Всем зенитным батареям быть в готовности уничтожать вражеские самолеты и танки»[71].
С наступлением сумерек немецкие батальоны и роты стали выдвигаться в исходные районы для атаки. Командиры спешно решали последние вопросы, обсуждали мелкие, но казавшиеся важными детали. Немцы заканчивали последние приготовления к штурму.
На линии фронта вокруг Севастополя сосредоточились перед решающей схваткой две армии, которым предстояло между собой решить судьбу осажденного города. Более трехсот тысяч человек, сотни орудий и самолетов, десятки танков и штурмовых орудий замерли перед боем. Два полководца в последний раз проверяли готовность войск и правильность расчетов, хотя ничего исправить было уже невозможно. Все необходимое для наступления и обороны было сделано, и только от упорства и решимости наземных войск теперь зависело, кто выйдет победителем, а кто – проигравшим.