Вы здесь

Битва за Рим. VIII (Феликс Дан, 1876)

VIII

Смерть Теодорика Великого была событием безмерной важности для всего Древнего мира.

Прошло едва полстолетия с тех пор, как сказочный герой «Дитрих Бернский» спустился со швейцарских гор, вместе с целым племенем готов, по пути, уже не раз служившим то славянским, то германским, то гуннским племенам, и ринулся в Италию, в середине которой горел угасающий, но все же ярким блеском светившийся великий Рим, развенчанная Константином Великим столица Древнего мира.

Со времени перенесения столицы Римской, или «латинской» империи на Босфор, в новооснованную Византию, Вечный город Рим утратил свое первенствующее значение, но все же он оставался величайшим и богатейшим центром цивилизации, промышленности и торговли. Затем, когда наследники Константина Великого поделили между собой громадное государство, то Рим снова стал столицей Западно-Римской империи, пока юная Византия росла и крепла, постепенно превращаясь в Константинополь, ставший столицей Восточно-Римской империи, получившей название Византийской.

Мирное существование двух империй, двух императоров и двух столиц продолжалось недолго. В раздираемом интригами аристократов, восстаниями плебеев и набегами варваров Риме скоро не осталось потомков императора Константина. И вслед за тем возмущение легионов, давно уже набиравшихся из тех же племен, которых великое переселение народов толкало в Италию с целью грабежа римских провинций, вознесло на трон Августа и Константина гениального искателя славы и приключений – Одоакра Великого.

Смелый и талантливый вождь славянских племен, заброшенных великим переселением народов в плодородные долины Италии, Одоакр успел было укрепиться на троне Цезарей, но византийская хитрость погубила его.

Сознавая невозможность собственными силами бороться с мужественными выходцами из славянских земель, византийские императоры с калейдоскопической быстротой то свергаемые, то вновь утверждаемые постоянными дворцовыми интригами, призвали на помощь против молодого и крепкого славянского племени другое такое же племя – германское, вождем которого был Дитрих, или Теодорик… Началась борьба двух народов, двух религий, двух принципов: славянского и германского. Борьба длилась долго и окончилась убийством великого славянина, замаравшего руки великого германца…

А хитрые византийцы ликовали, видя, как их враги взаимно обессиливали друг друга. Расчет императора Зенона, одного из тончайших политиков древности, оказался правильным. Одного лишь не учел хитрый греческий интриган, овладевший престолом Константина Великого, а именно, честолюбия победителя, вождя готов. Победив Одоакра в качестве военачальника Византии, Теодорик не хотел отказаться от плодов своей победы и преспокойно остался в Италии, считая ее законной добычей своего меча. Противиться этому было некому… Ни у византийцев, ни у римлян не хватило для этого ни войска, ни смелости, ни энергии. Пришлось византийскому императору покориться неизбежному и признать совершившийся факт: воцарение германского короля готов на престоле Западно-Римской империи.

С тех пор прошел не один десяток лет. Великий Теодорик правил Италией как мудрый и справедливый монарх, стараясь примирить италийцев с готами и заставить побежденных забыть ужасы завоевания мягкостью, вдвойне удивительной в те суровые времена, когда народами и монархами признавалось только одно право – сила.

Теодорик сделал все, что было во власти человеческой, чтобы примирить непримиримое и слить воедино победителей и побежденных, готов и италийцев. И его могучей личности удалось сдержать враждующие стороны и придать вид солидной и крепко сплоченной державы противоестественному и насильственному союзу двух племен, двух религий, двух цивилизаций, двух принципов: германского – со стороны готов, латинского – со стороны римлян.

На взгляд поверхностного наблюдателя, империя Теодорика Великого была крепка и сильна не только храбростью народа-завоевателя, но и уважением окружающих племен и народов к вождю готов. Короли Франции, Бургундии и прочих земель гордились родством с Великим Теодориком и признавали его как верховного вождя всех германских государств. Но все это только казалось… Сам Теодорик лучше всех понимал опасность положения своего наследника.

Он знал, что римляне в душе своей продолжают считать его варваром и еретиком, а народ его врагом и притеснителем. Для гордых потомков древних римлян единственным законным монархом оставался император Восточно-Римской империи, и к Византии устремились все симпатии и помыслы латинян.

Со своей стороны, в Константинополе с нетерпением ждали смерти старого героя, которому никто не смел противостоять. Появлялся шанс свергнуть «постыдное иго» варваров и отбросить готов назад, туда, откуда они пришли, – в дикое отечество германских племен. Справиться с наследником Теодорика, казалось, нетрудно. Больной юноша и гордая слабая женщина, воспитанная полугречанкой, представлялись не опасными римским патриотам, заключившим тайный союз с византийским императором.

По всей вероятности, смуты и волнения начались бы немедленно после смерти Теодорика Великого, если бы его старый друг и верный слуга, ученый-историк Кассиодор, много лет бывший доверенным советником Теодорика, не принял заблаговременно нужных мер для того, чтобы сохранить спокойствие в стране.

Зная характер своих соотечественников, Кассиодор прежде всего позаботился объявить перемену правления как уже свершившийся и не встретивший нигде сопротивления факт. В то же время разосланы были уполномоченные по важнейшим городам и отдаленным провинциям, чтобы принять от населения клятву в верности новому королю Аталариху и Амаласунте, как правительнице, впредь до совершеннолетия ее сына. Эти же уполномоченные должны были объяснить италийцам, что новые правители будут так же милостивы к своим италийским подданным, как и покойный государь. Этого обещания оказалось достаточно для того, чтобы все благоразумные и мирные граждане предпочли спокойствие и порядок, позволяющие каждому жить и молиться, работать и богатеть как ему угодно, – несомненной и неизбежной смуте и треволнениям, разорительным для торговли, промышленности и земледелия. Для устрашения неспокойных элементов собраны были сильные отряды вооруженных готов, численность и воинственный вид которых могли и должны были заставить задуматься каждого, мечтающего перейти на сторону Византии.

В это же самое время в Византию отправлено было от имени молодого короля и правительницы чрезвычайное посольство с дружескими письмами, делавшее затруднительным и неловким для императора Юстина открытое нарушение договоров… по крайней мере на первое время.

После Кассиодора наибольшую услугу новому правительству готов оказал римлянин Цетегус, так неожиданно назначенный префектом Вечного города у постели умиравшего Теодорика.

Тело героя, создателя империи готов, еще не успело остыть, а Цетегус уже мчался обратно в Рим, обгоняя курьеров, развозящих манифесты правительницы.

Прежде чем кто-либо из римских граждан мог узнать о событиях в Равенне, вновь назначенный префект Рима успел сговориться с командующим дружинами готов, расквартированных в Риме и его окрестностях. На рассвете дружины эти уже были стянуты к Риму. В самом городе все исторические здания, как, например, сенат или громадный амфитеатр, в котором устраивались собрания римских граждан, были окружены сильными отрядами готской пехоты. Конница заняла главные площади и перекрестки, а многочисленные патрули не допускали формирования всегда опасных уличных скопищ.

Солнце еще не успело побороть утренний туман, ежедневно, в это время года, поднимающийся от волн Тибра, когда «отцы-сенаторы», приглашенные для чрезвычайного заседания, были уже в полном сборе. С удивлением узнали они две новости сразу: назначение Цетегуса Сезариуса на пост префекта, то есть генерал-губернатора Рима, и о вступлении Аталариха на престол своего великого деда. В искусной речи, полной недомолвок и многозначительных намеков, Цетегус сообщил о смерти Теодорика и о необходимости немедленно принести клятву его преемнику и правительнице-матери, «во избежание печальных недоразумений», могущих окончиться полной гибелью Вечного города. При этих словах взгляд Цетегуса скользнул в сторону, где между мраморных колонн роскошного портика синели плащи готских всадников и сверкали в лучах солнца копья пехотного отряда, занявшего все входы и выходы. Понять значение этого взгляда было нетрудно, и «отцы-сенаторы» его поняли.

Без малейшего колебания была произнесена клятва верности всеми присутствующими, среди которых находилось немало участников заговора, видевших Цетегуса в катакомбах и слышавших его пламенный призыв к борьбе с готами. Однако ни один из заговорщиков не протестовал против единогласного решения послать молодому королю и правительнице поздравления и подтверждение в верности им сената и города.

Презрительная усмешка скользнула по тонким губам нового префекта, когда он благодарил в немногих красивых фразах, от имени короля и готов, «верных и благородных» отцов Вечного города. После этого, прежде чем присутствующие успели опомниться от удивления, Цетегус быстро скрылся из сената.

Оставив почтенных сенаторов обдумывать все случившееся в здании, окруженном готскими войсками, получившими приказ всех впускать, но никого не выпускать, впредь до нового распоряжения Цетегуса, он сам направился к большому амфитеатру, выстроенному Флавиями, где уже волновалась громадная толпа легкомысленных и страстных «квиритов» – полноправных римских граждан, голоса которых попеременно превозносили консулов, диктаторов, императоров, республику, не исключая двух последних чужеземных завоевателей, Одоакра и Теодорика, взявших с боем корону Западно-Римской империи.

В длинной пламенной речи, мастерском образчике ораторского искусства, префект Рима объяснил важность нового политического положения, ярко освещая выгоды спокойствия и законности, водворенных Теодориком Великим, и красноречиво предупреждая об опасности и невыгоде волнений, разоряющих город и горожан. Перечисляя великие качества Теодорика и его геройские подвиги, Цетегус сумел растрогать легковозбудимую толпу южан. Доброта и справедливость покойного императора были всем известны, так же как и его привязанность к римлянам, его уважение к нравам, обычаям и верованиям латинян… Перечислив все эти общеизвестные качества Теодорика Великого, Цетегус искусно перевел речь на его преемников. По его словам, Аталарих и правительница, внук и дочь монарха, по своему воспитанию, по вкусам и убеждениям больше чем наполовину латиняне. Что Рим для них вторая родина, а звание римских граждан – высшая честь.

Это выражение он, Цетегус, не раз сам слышал из уст правительницы.

Хитрый политик, знающий безграничное тщеславие римлян и умело использующий слабости человеческие для достижения своих целей, добился своего – народ ответил на его сообщение шепотом одобрения.

В заключение своей двухчасовой речи префект пообещал гражданам щедрую раздачу денег и продовольствия, а также семидневные представления во всех цирках. Тем самым он решил отпраздновать не только свое назначение, но и воцарение нового правительства, глава которого, Амаласунта, гениальная дочь великого Теодорика, дорожит славой латинского поэта более, чем золотой короной германской принцессы. Громовое «ура!» перекрыло голос искусного оратора. Пылкие и увлекающиеся южане совершенно искренне клялись в верности Аталариху и его матери и благословляли память великого Теодорика.

Но громче и чаще всего слышались крики восторга по адресу префекта Рима, внезапно ставшего любимцем праздной и жадной черни, требующей только двух вещей: хлеба и зрелищ…

И лишь теперь, упрочив признание Аталариха народным согласием, дозволил Цетегус выпустить «отцов-сенаторов» из временного их заключения.

Пока удивленные, негодующие, безразличные или учитывающие возможные выгоды случившегося сановники, волнуясь и спеша, покидали здание сената, человек, вызвавший это волнение, заперся у себя в кабинете и начал писать правительнице и Кассиодору о том, что было им сделано в Риме.