Глава 3,
в которой историк пребывает на званом ужине
На званом ужине и впрямь собрался весь цвет местного дворянства. По правде говоря, гостей было не так уж и много, но все как один выделялись гордой статью, отличающей породистого человека от «уличной дворняжки». Как оказалось, рыцарский гарнизон замка составлял всего шесть человек, однако некоторые были с супругами, а кто-то – с сёстрами и дочерьми. Кроме того, помимо гостей, присутствовали главный мажордом, дворецкий и виночерпий, отчего создавалось впечатление, что главный зал шато переполнен людьми.
Согласно этикету, Дариор должен был появиться спустя пять минут после прибытия гостей, чтобы те не успели заскучать, но смогли освоиться. К сожалению, оруженосцам не полагалось присутствовать на званом ужине и Лафоса рядом не было. Это немного печалило наместника – ведь теперь он мог положиться лишь на главу гарнизона. Мишель уже прибыл в главный зал и непринуждённо беседовал с гостями – Дариор хорошо видел это через потайное окошко в соседнем помещении.
Но вот пришло время – Дариор распахнул тяжёлую дверь и вошёл в ярко освещённый зал. Гости сразу же умолкли и с любопытством воззрились на своего нового командира. Дариор, в свою очередь, разглядывал их.
Рядом с Мишелем стояли Озанн де ла Терра и Жан де Борн. Если француз был один, то испанец привёл с собой двух смуглых мавританок, облачённых в пышные восточные одеяния. Видимые различия имелись и в облике двух рыцарей. Испанец укутался в богатую тунику цвета восходящего солнца и, судя по всему, чертовски модные шаровары. Руки его покрывали золотые браслеты, а на шее красовался внушительных размеров крест на броской цепочке. Жан де Борн, напротив, отличался подчёркнуто благородной бедностью. Кольчугу он так и не снял, лишь сменил охотничье сюрко на тунику свободного кроя.
Мишель тоже принарядился: гарнизонные латы сменились узкой котарди. Лохматая грива рыжих волос была тщательно и аккуратно расчёсана. Однако оба француза напоминали лишь два маленьких метеора рядом с величественной кометой – до богатства и шика Озанна им было далеко.
Два других рыцаря оказались статными гордыми господами, коих в современном мире приняли бы за предпринимателей или деятелей, занимающих высокие должности в политической сфере. Первый представился как Винсент де Бурж. На вид лет тридцати, темноволос, пришёл без жены (видимо, холост), однако привёл двух сестёр – Эстель и Виолет. Девушки вели себя скромно, в разговор не встревали.
Сначала Дариор немного замешкался, не зная, как вести себя с дамами, умершими за несколько веков до его рождения. К счастью, вовремя подоспел внимательный Мишель и поклонился первым, тем самым продемонстрировав наместнику, как это делается. В дальнейшем Дариор монотонно повторял все движения за своим поводырём и, судя по всему, не ударил в грязь лицом. По крайней мере, гости смотрели на него доброжелательно.
Второй шевалье казался на вид старше первого, имел прекрасную осанку, был плотно сбит и широкоплеч. Его лицо отливало смугловатым оттенком, а нос напоминал погнутый в трёх местах гвоздь. Похоже, что рыцарь является выходцем с просторов Южной Европы или Малой Азии. Предположение подтвердилось, как только шевалье назвал своё имя:
– Деметрий из Каллифеи. А это моя жена Персефона, – он указал на статную серьёзную женщину, заполнившую собой, казалось, всё пространство вокруг, и внезапно улыбнулся со всем радушием. – Да мы с вами виделись, Дариор! Помните – на Родосе, в порту? Отец показывал вам двупалубные галеры.
«Вот тебе раз!» – подумал Дариор, вежливо улыбаясь. Выходит, кое-кто из обитателей замка всё же знает наместника. А вот сам наместник их даже мельком не видел.
Видимо, по лицу Дариора разлилась слишком уж доброжелательная мина, поскольку Мишель тут же поспешил вмешаться в разговор.
– Вы жили на Родосе, Деметрий? – спросил он, искусно изображая любопытство. – Вы никогда не рассказывали!
– Нет-нет, увы, башни великой Родосской крепости я видел лишь дважды, – посетовал Деметрий. – Я ведь врач, и дом мой находится около Линдоса. Тоже славное местечко, скажу я вам! И работать там удобнее, чем на Родосе.
Деметрий оказался чрезвычайно разговорчивым господином и о встрече с Дариором вскоре забыл, тем самым избавив того от лишних неудобств.
Когда, наконец, гости расселись за длинным обеденным столом, а виночерпий принялся чинно разливать вино, Мишель обеспокоенно тронул Дариора за плечо. Наместнику полагалось место в центре, перед гербовым гобеленом. А начальник гарнизона расположился по правую руку от него, в непосредственной близости.
– Как вы себя чувствуете? – проникновенно спросил Мишель.
– Лучше, – соврал Дариор, – однако моё положение затруднительно. Если честно, я так и не вспомнил этого Деметрия из Каллифеи.
– Я заметил. Однако не беспокойтесь раньше времени. Повезло, что вы бывали на Родосе всего раз и рыцарский гарнизон замка, состоящий в основном из выходцев с Родоса, вас не знает.
Дариор удивился.
– Я думал, здесь проживают в основном французские дворяне.
– Так-то оно так. Однако многие до отправки сюда жили именно на Родосе. Ну, вот хотя бы взгляните на Винсента, – он указал на рыцаря, сидевшего за дальним концом стола. – Родился в Бурже и рос тоже во Франции. Воевал с англичанами, перешагнул через позор Пуатье, одно время даже служил в карательном отряде. Потом перебрался на Родос и прожил там под стенами Великой цитадели три года, пока его не отправили сюда.
Мишель отпил вина и придвинул к себе окорок. Признаться, яства здесь были отменные. Шеф-повар «Ледуайена» наверняка изрядно понервничал бы, окажись он тут и узрев роскошь сих кушаний.
За столом говорили увлечённо, но всё больше на житейские темы, и к наместнику, слава богу, пока никто не лез. Так что он мог спокойно насладиться ужином и рассказом Бламбергье.
– Или вот Жан де Борн. Истинный воин во всём понимании этого слова. Сильный, храбрый, прямолинейный. Бургундцы прозвали его овернским медведем. Жан, как и многие, родился в семье обедневшего дворянина. Отец его внезапно умер, и мальчик с малолетства зарабатывал на хлеб насущный охотой и ковкой оружия. Из него вышел искусный кузнец и превосходный траппер8. Вероятно, какой-нибудь простолюдин из Лотарингии ограничил бы свою деятельность этими ремёслами, однако Жан де Борн не таков. Конура кузнеца и бойня мясника не для рыцаря из славного рода. Жана влекли лязг мечей, шелест стрел и боевой храп коней на полях сражений. Поэтому, как только умерла от чахотки его мать, юноша продал поместье и скот и ушёл в странствия. На самом деле от его родового шато осталась только ветхая лачуга, в стойле мычали всего две тощие коровы, а в погребах хранилась лишь пара бочек солонины. Но даже за это можно было выручить неплохие деньги. Однако купцы обманули прекраснодушного мальчика и заплатили за всё добро вдвое меньше. Тогда Жан купил на вырученные деньги выносливого гунтера, надел отцовскую кольчугу, а на спину повесил дровосечный топор, ибо мечей в его доме не осталось. Два года де Борн скитался по Франции, выполняя малые поручения вельмож и монахов и постепенно превращаясь из юноши в закалённого мужчину. Вскоре он возглавил небольшой отряд рутьеров9 и начал совершать дерзкие набеги на пограничные замки англичан. Это заметил сам Бертран Дюгесклен и взял Жана с его людьми в свою армию. Несколько лет они успешно воевали против неприятеля, однако вскоре произошло то, отчего Жан ушёл из армии. К тому времени принцу Уэльскому попал в плен доблестный нормандский рыцарь Гийом де Шербур. И тогда французское командование договорилось с Чёрным Принцем об обмене. Жана схватили собственные же соратники, связали и отправили англичанам. Те же, в свою очередь, освободили Гийома.
– Как подло! – не выдержал Дариор.
– О да, – кивнул Мишель, – повороты судьбы неисповедимы. И Жан де Борн испытал это на собственной шкуре. Полгода он трудился на заготовке леса в Аквитании, в качестве не военнопленного, а раба. Он и раньше обладал недюжинной силой, но благодаря опыту лесоруба развил свою мощь до небывалого уровня. В один прекрасный день он просто порвал цепи, свернул шеи стражникам, конвоировавшим его в Бордо, и убежал. Его не преследовали. Бесполезно – ищи ветра в поле!
Дариор с уважением взглянул на громадного воина. Ничего определённо жуткого в нём не было. Да, он обладал непомерным ростом, звериной бородой и гигантскими руками, однако эти черты не превращали его в монстра. Должно быть, животную мощь оттенял добродушный взгляд тёплых глаз.
– И куда же он направился после побега?
– Жана настолько огорчило предательство соратников, что он решил бросить всё и уехать в Рим, дабы уйти в веру и отречься от всего мирского. Однако богоугодным планам не суждено было осуществиться: по пути через Средиземноморье корабль, на котором плыл Жан, захватили берберские пираты. Рыцаря пленили и продали в рабство одному из алжирских вельмож. Тот, верно, польстился на силу француза и устроил его на свою галеру гребцом. Целых два месяца Жан рвал спину на пиратском судне, получая в день ломоть хлеба да кружку пресной воды. Многие не проживали на галере и недели, однако Жан оказался чрезвычайно выносливым и непокорным человеком. И Господь возблагодарил его за это. У берегов Карпатоса на берберскую галеру напал наш патрульный галиот. Жан вместе с другими пленниками поднял бунт на корабле, и это помогло иоаннитам с лёгкостью перебить пиратскую команду. После этого чудесного освобождения Жана доставили на Родос, где он пополнил ряды рыцарей Святого Иоанна. Некоторое время Жан прожил на Родосе, а потом, вслед за Великим Симоном, отправился сюда, на строительство замка вместе со своим оруженосцем, валахом Петру. Они живут здесь уже восемнадцать лет и ни о чём не жалеют.
Колоритно, ничего не скажешь! Дариор с особым вниманием взглянул на героического человека, а Мишель уже смотрел в другую сторону:
– Великий Озанн де ла Терра, – сказал он с едва заметной тенью пренебрежения, – принадлежит к славному кастильскому роду. Прославился на войне с маврами в южных частях Испании. О его лихости и распутстве ходит немало слухов. Некоторые правдивы, остальные – нет. Могу поведать вам занимательную историйку, которая действительно имела место. В то время Озанн служил в армии короля Альфонсо. Ему было поручено захватить укреплённую позицию на холмах. Её занимал отряд мавров в пятьсот человек под предводительством знатного эмира. У Озанна же было всего лишь двадцать пять рыцарей и сорок солдат лёгкой конницы. С такими скудными силами взять укреплённый лагерь не представлялось возможным. Товарищи убеждали Озанна отступить и запросить подкрепления, но де ла Терра решился на штурм. Дождавшись ночи, он собрал с окрестных деревень скот в двести голов и их разместили полукругом перед вражеским острогом. Затем прикрепил на спину к каждому животному горящий факел. С факелов на спины коровам капала горящая смола, и животные понеслись вперёд, едва их отпустили. В ту ночь гулял сильный ветер, так что дикого мычания не было слышно. Поэтому маврам со своих укреплений показалось, что на них несётся огромное конное войско неприятелей. Не выдержав такого зрелища, глупые арабы побросали оружие и кинулись прочь. Тогда солдаты Озанна выбрались из укрытия и атаковали превосходящее число деморализованных врагов в спину. К утру холмы полностью закрепились в руках испанцев.
– Умно, – не мог не признать Дариор, – должно быть, король щедро отблагодарил славного рыцаря?
Мишель рассмеялся:
– Конечно. Озанну пожаловали прекрасный надел – замок Святой Евлании. Но, собственно, наш испанец и без указов короля взял всё полагающееся. Что скажете об этих двух мулатках, что скромно сидят подле Озанна? Это наложницы из гарема того самого эмира. Де ла Терра не только не освободил их, но и забрал себе. Как был гарем, так и остался, только хозяин сменился. Надо сказать, ревностный христианин из Озанна не получился. Зато золота у него хоть отбавляй! Пока добирались сюда, случаем не видели богатый дом с колоннадой по правую руку от площади? Это дом Озанна. Может быть, снаружи он выглядит меньше, чем ваше шато, зато внутри там целый дворец! Этакий рай земных наслаждений.
– И никто не покусился на сие богатство?
– Ну что вы, кто ж осмелится? Озанн привёз с юга целый штат слуг-сарацинов. Выдаёт их за конюхов, поваров и виночерпиев, но все знают, что это охрана, причём весьма солидная. У дверей его дома всегда дежурят два холёных мавра.
«Тоже мне Мещанов нашёлся!» – думал Дариор, разглядывая «лихого распутного» испанца. Нет, на Михаила Ивановича он совсем не походил. Слишком уж суровое, прожжённое боями лицо. Физиономия Михаила Ивановича выглядела несколько доброжелательнее.
Ещё днём Бламбергье сообщил Дариору о самой тяжкой участи наместника. «В конце трапезы, – сказал рыцарь, – вы должны произнести речь. После этого можете молчать, ибо гости сами начнут говорить».
После Мишель вкратце изложил суть этой «речи». Разумеется, Дариор не запомнил её дословно, а потому было решено, что в случае если историк начнёт молоть околесицу, Мишель легонько постучит по краю стола. Гости не заметят этого, а Дариор, наоборот, различит сей жест среди тысяч других.
И вот момент настал.
Наместник робко поднялся и смущённо кашлянул. За столом мгновенно воцарилась тишина, что смутило Дариора ещё больше. Что ж, пора привыкать к публичным выступлениям.
– Мадам и мсье, – заговорил Дариор неровным голосом, – все вы знаете, в каком бедственном положении оказался наш орден. Неуёмные амбиции фанатиков из Ватикана скоро подвергнут замок Вильфранш тяжким испытаниям. Сюда движется многочисленное, закалённое в боях войско крестоносцев. Помощи нам ждать неоткуда. Родос исчерпал силы в борьбе с берберскими налётчиками, а Франция и Испания скорее примкнут к Риму, нежели окажут поддержку нам. Мы одни. Бежать мы не можем, ибо, как вы знаете, наш священный долг – охранять древние реликвии, захороненные Симоном из Метца в недрах этого замка. Поэтому остаётся лишь одно: готовиться к обороне и не отдавать задаром свои жизни. Скажите, Озанн: каковы наши шансы одержать верх?
С этого момента разговор окончательно повернул в деловое русло, и на мелочи уже не отвлекались. Теперь Дариор мог не раскрывать рта. Он знал, что каждый из рыцарей подготовил отчёт, а посему теперь можно было спокойно слушать, а не говорить.
– Шансы невелики, сеньор, – хмуро, но спокойно объявил Озанн де ла Терра, – соглядатаи докладывают, что белые знамёна скопились на западном побережье Италии в устье реки По. Предположительно численность войска составляет пять тысяч воинов, не считая прислуги и маркитантов. Для отправки морем строится флот. Он будет готов примерно через неделю. Когда последнее судно спустится на воду, завоеватели начнут свой поход.
– Значит, мы имеем дело с пятитысячной армией? – уточнил Мишель.
Озанн недовольно поморщился.
– Я этого не говорил. С севера к врагам должно подойти подкрепление. Это, по меньшей мере, ещё три-пять тысяч человек. Кроме того, уже в море, у Балеарских островов крестоносцы должны соединиться с османской флотилией. А это никак не меньше десяти тысяч.
По залу прокатился изумлённо-недоверчивый ропот. Все принялись возбуждённо перешёптываться, некоторые даже вскочили со своих мест. Слова испанца явно фраппировали бóльшую часть публики.
Наиболее уравновешенным оказался врач Деметрий. Вместо того чтобы охать и сжимать кулаки, как другие, он задал вопрос:
– Скажите, Озанн: вы уверены, что ваши данные верны? Трудно представить, чтобы папские воины шли на бой плечом к плечу с их извечными врагами – мусульманами. Это уже не крестовый поход, а священный джихад.
На это резонное замечание испанец пренебрежительно осклабился и, явно бравируя цинизмом, заявил:
– Мои данные всегда верны, достопочтенный Деметрий! Кто вам сказал, что этот поход «крестовый?» Для святош это всего лишь варварский набег с целью набить карманы нашим золотом и украсить шесты нашими головами. А для османов это прекрасный повод увести в гарем пару сотен наших хорошеньких женщин.
– Прекратите, Озанн! – одёрнул испанца молодой рыцарь, облачённый в сюрко цвета сентябрьской травы. – Вы оскверняете наш слух этими ужасными речами! Мы не дадим в обиду наших матерей и сестёр!
– И дочерей тоже, – гораздо спокойнее добавил Деметрий.
Публика за столом вновь укуталась шалью перешёптываний. Дариор искоса взглянул на Мишеля. Тот явно был озадачен и даже несколько напуган, но наместнику кивнул успокаивающе.
Бесшумно подошёл виночерпий и принялся торопливо добавлять в чаши терпкой жидкости, ибо у многих благодаря важности беседы она уже подошла к концу.
Тут из-за стола поднялся Жан де Борн, да так порывисто, что опрокинулся стул. Ничуть не смутившись, француз загромыхал на весь зал:
– Эти сукины дети, чёрт бы их…
Дамы целомудренно потупили глаза и отвернулись от необузданного нахала, а несколько ближайших шевалье возмущённо замахали на него руками.
Жан вовремя опомнился, однако пылу не убавил.
– Прошу простить, мадам, – до неприличия торопливо извинился он и продолжил: – Что нужно османам – понятно! Золото, наши головы и женщины. Мой друг хорошо это описал. Но каковы крестоносцы! Неужто честь и доблесть для них – пустой звук? Как могут они идти на бой вместе с теми, кого десятилетиями покоряли их отцы и деды?
– Им нужна дешёвая боевая сила, которую не жалко потерять, – пояснил Мишель, беспокойно покачивая коленом. – Но мне непонятно: как этот разбойничий набег Папа собирается преподнести всему католическому миру? Люди не простят такого коварства и алчности со стороны праведной церкви – и вера пойдёт на спад!
Деметрий скорбно усмехнулся:
– Никто ничего не узнает. Этот крестовый поход бесследно затеряется на страницах истории, и лет через сто никто не будет знать, что таковой состоялся. Уж в Риме об этом позаботятся.
При всём незнании вопроса Дариор был вынужден согласиться с умным врачом. В просвещённом XX веке ни одному историку мира не было известно об этом неведомом крестовом походе. Да, Рим совершал немало нападений на европейские земли еретиков, а позже – гуситов. Но про штурм замка Вильфранш нет никаких сведений, как, собственно, нет информации и о самом этом замке, и о крепости «Aurea aquila». Быть может, современные историки плохо искали, но вероятнее, кто-то умело скрыл факты, касающиеся сих событий. Впрочем, если замок действительно построен на месте древнеримской твердыни, то нынешний Рим, пожалуй, и вправду может иметь на неё притязания.
У Дариора было мимолётное лукавое желание подняться и заявить дискутирующим рыцарям, что через несколько веков от их замка не останется и следа, а их имён не будет ни в одном манускрипте. Вероятно, наместника сочли бы полным идиотом, а потому он промолчал, дабы не портить репутацию человека весьма острого ума.
В этот момент в качестве докладчика выступил Мишель Бламбергье.
– Хочу вас обрадовать, мадам и мсье, – сразу же объявил он. – Родос не бросил нас. Буквально час назад я получил донесение, что к нам отплыл во главе воинского отряда Ален Трой. Это значит, что Орден не сдался – он принимает бой и верит в победу!
Ален Трой? Так, так… Уж не тот ли это Ален Трой из средневековой летописи, которую Дариор читал в поезде? Герой, сошедший со страниц книги? Историк начал лихорадочно вспоминать все данные касательно нового персонажа. Кажется, Ален Трой был каким-то матёрым следопытом, сыном леса – этаким средневековым Чингачгуком. Но главное не это. Важно то, что, если верить летописи, он хорошо знает Дариора, а значит, при встрече сразу поймёт произошедшую в нём перемену. Конечно, можно снова прикинуться стукнутым, однако далеко не факт, что этот фокус пройдёт с Аленом. Скверно, очень скверно! Но паниковать рано. Трой только выплыл, а море большое, плюс шторма, а корабль у него точно не крейсер. Да от побережья ещё путь неблизкий. Когда он ещё прибудет!
Шевалье восприняли эту весть по-разному. Некоторые буквально воспрянули духом, другие же, наоборот, помрачнели. А Озанн де ла Терра даже уронил кубок с вином.
– Что-то я не разделяю вашей бурной радости, Винсент, – прогремел он, чеканя каждое слово. – Мы нуждаемся в армии, а нам присылают какого-то изувера с горсткой воинов!
– Ален Трой не изувер! – бросился на защиту следопыта Винсент. – Это прославленный рыцарь! Один из достойнейших иоаннитов! Его манёвры под Каном и Лиможем великолепны! А вспомните Пуатье! Английские стрелы нещадно дробили доспехи славнейших из французских рыцарей! Лучники загнали кавалерию в мешок. Лошади падали, люди обливались кровью! Исход битвы был предрешён. И тогда Ален Трой повёл своего коня прямо на шеренгу английских лучников. Они прятались за цепью острых кольев. И конь рыцаря напоролся грудью на один из них, но сам Ален встал в седле и перепрыгнул через преграду прямо на головы врагов. В считанные секунды он переколол более двух десятков англичан. Те замешкались, и многим доблестным рыцарям удалось спастись из этого ада. Вот какая славная история, пропитанная героизмом Алена Троя! А что до армии, то я предпочёл бы горстку воинов Алена любому войску!
Порывистые слова молодого рыцаря растрогали Дариора. Другие шевалье ничего не сказали, лишь уважительно кивали.
Озанн лишь презрительно хмыкнул:
– Очень поэтично, Винсент, очень! Все мы знаем, что вы преклоняетесь перед этим рыцарем, хотите быть во всём на него похожим. Но, боже праведный, он не рыцарь! Он садист и палач! В нём нет и не было ни чести, ни доблести. Вы все считаете меня живодёром, но я ничто по сравнению с ним! Да сядьте вы уже, Винсент! Я говорю правду. Не верите мне? Тогда спросите у достопочтенного Дариора. Он хорошо знает как самого Троя, так и его чудовищные выходки.
Дариор замешкался с ответом, не зная, что сказать, но его выручил Мишель, поведя разговор в другом направлении. Мнение о неведомом Алене было явно неоднозначным. И всё же, кто прибудет в замок: спаситель и герой или психопат с маниакальными замашками?
Далее много говорилось об обороноспособности замка и о том, как долго он сможет держать осаду. Рыцари по очереди выступали с докладами, а после энергично спорили. Дариор внимательно слушал и узнал много нового об особенностях города и этнической составляющей его населения. Кстати, это был именно город – замком его по привычке называли со времён Симона, когда он представлял собой небольшое селение, огороженное стеной. Потом селение разрослось – и вот теперь язык с трудом поворачивается называть его замком.
Теперь о населении. Слушая своих новых знакомцев, Дариор мысленно составил таблицу.
Получалось так:
В городе, согласно переписи (учёт горожан вёлся с подчёркнутой тщательностью), проживало тысяча сто двадцать два человека. Причём женщин всего двести девятнадцать – сказывались неблагоприятное расположение замка, его общественная непривлекательность, а также нежелание солдат и рабочих везти в такую дыру свои семьи. Оказалось, сюда приезжали в основном холостые люди, а если и семьи, то, как правило, бездетные.
Этнический состав вырисовывался приблизительно (с некими погрешностями):
40% – французы;
20% – испанцы;
10% – потомственные жители Родоса и Греции;
10% – люди германского происхождения;
5% – англичане;
15% – граждане «непонятно кто и неясно откуда».
То, что много французов и испанцев, – это понятно: город как-никак находится на границе между этими странами. Выходцы с Родоса и из Греции, хоть и были в явном меньшинстве, составляли элиту – сливки местного общества. Основная часть рыцарского штата как раз происходила отсюда. Это тоже понятно. Но откуда набежало целых 10% немцев и 5% англичан, Дариор так и не понял. Первые ещё ладно – среди госпитальеров они встречались нередко. Но вот альбионцы, благодаря Столетней войне находившиеся в прямой конфронтации с французами, никак не могли проживать в городе, где их потенциальными врагами была почти половина населения. Вероятно, это объяснялось тем, что орден Святого Иоанна представлял государство в государствах и его члены лояльно относились друг к другу, невзирая на внешнеполитические дрязги мировых наций.
Как оказалось, жители временами бастуют. Скрыть весть о крестовом походе, разумеется, не удалось. Жители боятся, а потому разжигают беспорядки. Однако Винсент де Бурж уверил, что до открытого бунта не дойдёт. У протестующих не хватит духу, а подтолкнуть их некому – нет организационного центра. Про результаты облав и показательных пóрок Дариор слушал без интереса. Революций на его веку и так хватало. Ничего нового.
Что ещё узнал или заметил Дариор? Например, то, что многие культовые писатели, в том числе и сэр Артур Конан Дойл, сильно преувеличивали в своих произведениях, порой доводя их до бравурного гротеска. Если верить «Белому отряду», современному человеку было бы весьма непросто приспособиться к средневековой жизни. Хотя бы потому, что он не смог бы поддержать нормальной беседы. Однако это было не так.
Речи местных шевалье не изобиловали клятвами, вернее сказать, последние вообще не произносились, что является полным несоответствием канонам того же достопочтенного сэра Артура. Дариор как-то раз в ходе разговора о стенобитных орудиях решил оседлать знакомого конька и блеснуть знаниями перед средневековыми невеждами, рассказав о великолепной 305-мм гаубице Виккерса. Однако, начав вещание с фразы «клянусь апостолом!», наместник быстро умолк, ибо на него посмотрели так, будто он сморозил какую-то наиглупейшую глупость. Так что в постоянных рыцарских клятвах не было никакой нужды. Да и вообще, особенных заковыристых трудностей в языке XIV века не наблюдалось. Собственно, он ничем не отличался от современного, разве что отсутствовали многие термины и неологизмы. Дариор всё больше приходил к заключению, что здесь можно совершенно спокойно жить, а не выживать.
«Званый ужин» завершился поздно вечером, когда на небе распахнулась звёздная книга.
Было решено готовиться к обороне, постоянно патрулировать окрестные территории и ждать подкреплений с Родоса. Короче говоря, пассивное бездействие. Целеустремлённому Дариору, который, бесспорно, являлся человеком действия, это не нравилось. А посему он решил со своей стороны также разработать план по укреплению обороноспособности замка.
Казалось бы: что ему за дело? Пусть крестоносцы захватят замок и поработят его жителей. На здоровье, не жалко! Однако было ясно, что в ближайшее время Дариор вряд ли выберется из этой аномалии, а потому придётся повоевать всерьёз. Да и не был Дариор таким человеком, который станет отсиживаться. Надо работать. Много работать и много думать, а там, глядишь, и найдётся лазейка обратно домой.
А может быть, это просто сон? Надо заснуть и поскорее проснуться. Осенённый этой жалкой мыслью, Дариор еле дождался, пока гости покинут шато, и поскорее ринулся в спальню.