– ТЕПЕРЬ ТЫ В АРМИИ!
1
Попался я очень глупо: воспользовался самолетом, вместо испытанного способа путешествия автостопом или автобусом. Проходя таможенный контроль, по прилету на родину, мой паспорт понесли куда-то, сказав: «на проверку подлинности». А вернувшись, попросили пройти дополнительный таможенный контроль.
Внутри комнаты для досмотра меня ждали представители Минобороны и еще двое таких же, как я, уклонистов. Я, конечно, пытался сказать, что не годен, и еду после каникул восстанавливаться в институт, но товарищи в погонах уже открыли базу данных уклонистов, где я значился дважды не явившимся по повестке. Мне просто не повезло. Нарвался на «месячник отлова». Если бы я прилетел на два дня позже, то все было бы хорошо. Но я не мог ждать два дня.
Надели на меня наручники и отвезли в военную прокуратуру, так как в моем местном военкомате уже завели уголовное дело за уклонение. Добавили также масла в огонь мои прежние задержания за мелкие хулиганства, и выезд за границу через сопредельное государство на автобусе, рассмотренную, как попытку к бегству.
В принципе, это и была попытка к бегству, но похождения по чужбине навеяли-таки на меня тоску по родине. Тут, конечно, своих проблем много, но я хотя бы понимаю, о чем говорят вокруг меня окружающие. И можно предугадать развитие событий, исходя из житейского опыта. Находясь вне своей страны, в чуждой социально-культурной среде, способно спасти лишь звериное чутье или очень хорошее знание всех перипетий языка, чем я не обладал.
Итак, военный суд. Судья поверил моим синим глазам, и отказал в возбуждении уголовного дела, но вот прям с этого места, меня отправляют на распределительный пункт. И я отправляюсь служить, долг государству выплачивать. Радовало, что отбеганные мною два призыва, во время реформы вооруженных сил, сократили пребывание на боевом посту с двух лет до одного года.
С меня сняли наручники, отвезли на пункт приема призывников, где я сразу же несколько раз получил в дыхло, и остался без каких-либо ценных вещей. Особо пожалел я об утраченном загранпаспорте, который почему-то не изъяли в прокуратуре, вернув обратно мне вместе с личными вещами. Честно, я даже надеялся попытаться сбежать с распредпункта и пользуясь загранником передвигаться хотя бы внутри России.
Загранпаспорт веселые вояки листали минут тридцать, по слогам читая названия географических местностей на штемпелях. Чудные места удалось мне посетить! И видя, как загранник смывается в унитазе, я надеялся, что хотя бы голову мне не вскроют, и память сохранит в себе мои похождения.
От скорости дальнейших передвижений по России у меня закружилась голова. Уже через два дня меня перебросили в место несения службы. И я, голодный, в осенней курточке, стоял под густыми хлопьями явно нордического снегопада. А фонарь, освещающий плац, скрипел столь пронзительно на ветру, что я почувствовал себя не иначе, чем узником архипелага ГУЛАГа. Голоса доносились до меня через пелену плотного, предобморочного состояния, но тут как глас божий, я услышал рев какого-то служивого:
– Кто из вас в компьютерах умеет?
Я сразу понял, это мой шанс спасти свою шкуру от хлесткого арктического ветра.
– Умею с компьютерами, – гордо вскричал я.
– Шаг вперед! – скомандовал служивый. – Что, понимаешь, да?
И с такой надеждой посмотрел в глазах подбежавший ко мне усатый солдафон, что я еле удержался, чтобы не обнять несчастного, неуверенного юзера, и не сказать ему «не бойся, виндовс не кусается, сейчас мы его переустановим, не плачь, сейчас „косынка“ заработает».
– Могу, товарищ генерал! – вскричал я, напрочь от голода позабыв об осторожности, и не к месту пошутив. Но служивый и не заметил сарказма в моей реплике. Он уже тянул меня за руку в сторону строений, прочь от толпы собратьев по несчастью.
– Пойдем быстрее, пойдем, у нас беда с компьютером, второй день починить не можем!
Зайдя в кабинет, по которому сразу было видно, что его хозяин тут главный, уж очень чисто было, и прямо аура строгости веяла – служивый указал на компьютер настолько старый, что я бы не удивился, если бы на нем печатал расстрельные списки сам Берия.
– Командир завтра приезжает, а компьютер сломался, – все причитал служивый.
Я, дуя на окоченевшие пальцы, ткнул в кнопку пуска. Экран замигал, кулер заскрипел. И загоревшийся в полной мере экран, показал во всю мощь своих битых пикселей, женские гениталии с требованием отправить сто рублей на номер сотового телефона и обещание сразу разблокировать комп.
– Ого! – я скорчил самую суровую гримасу из всех, что умел. – Это очень серьезно!
Служивый, как есть, подпрыгнул:
– Что? Что с ним?
– Это мощная атака хакеров. Враг империалистический не дремал и полностью подчинил себе всю систему вашей части. Нужно срочно принимать меры, иначе пиздец компьютеру, и части, и ваш командир под трибунал попадет!
Служивый скинул бушлат на пол:
– Что теперь делать-то? Что делать-то?
– Когда командир приезжает?
– Завтра в двенадцать дня.
– А не раньше? – строго спросил я.
– Нет-нет. По нему часы сверять можно. Ровно в двенадцать ему ворота части откроют.
Я насупился, взял правой рукой подбородок, а левой принялся вырисовывать в воздухе явно магические узоры, делая видимость напряженной работы мозга.
– Ну что? Что? – не вытерпел служака.
– Та-ак, – посмотрел я на него. – Как вас звать, товарищ?
– Иван, – совершенно наивными глазами посмотрел на меня Иван, лет сорока.
– Вот что, Иван. Я могу успеть до приезда командира. Это сложно, но можно.
– Так делай, брат, выручай! – вскричал просиявший Иван.
– Погоди, – осадил я его пыл. – Ты вот что мне скажи: у вас что, во всей части, никто в компьютерах не понимает?
– Никто. Мы два дня эту срамоту не можем убрать. Мы уже и выключали, и включали, и провода все выдергивали, и все равно: во весь экран пизда! – вскричал, чуть не плача, Иван.
– Плохо, Иван, плохо. Мне одному очень сложно будет.
– Постарайся, брат, прошу. Нас же командир всех выебет, когда увидит пизду на своем компьютере.
– Знамо дело, выебет, Иван. От такого зрелища даже я возбудился.
– И как быть то? Как быть?
– Спокойствие, Иван. Слушай, друг. Меня два дня не кормили, пока я до вас ехал. Я в сопли замерз, с ног валюсь. Ты мне еды, жирной, с витамином ЦЭ принеси. Ну, там, мясЦЭ, сальЦЭ, колбасЦЭ. Я сразу духом воспряну и смогу работать.
– Так я это мигом организую, ты только почини!
– И обязательно нужно, только обязательно, двести граммов чистого медицинского спирта – им нужно платы промыть от вируса, иначе компьютер сгорит при ремонте.
– Десять минут, брат, десять минут. Я сейчас, я мигом. Дневальный! – заорал Иван вглубь коридора.
Пока Иван убежал мне за едой и бухлом, я осмотрел кабинет. На стенах фотографии в рамках из Афгана, первой чеченской, бюст Сталина, над рабочим столом портрет нынешнего президента.
Так, понятно, с хозяином кабинета шутить нельзя. Такой меня и застрелить может. Прикопают под забором части, а рапортуют, что дезертировал. Время двадцать один час. Мне нужно поесть и выспаться. Диван тут упругий, кожаный. Хорошо высплюсь. Главное, за два часа перед приходом хозяина кабинета убраться, иначе спалюсь перед ним.
По коридору загрохотали сапоги, явно не одного человека. Я уселся за комп, делая с умным лицом движение мышкой. В кабинет ввалились Иван и молодой пацан, с двумя подносами в руках, на которых, мать моя женщина, блестели жиром продукты, которые я месяца два по своим голодным скитаниям точно не видел. Кое-как совладав с собой, чтобы не кинуться на еду, аки лев, вышедший из пустыни, я грозно сказал Ивану:
– Надо мне помыться. И одежду чистую, чтобы грязь при открытии крышки компьютера внутрь не попала. Раз теперь я в армии, и уже веду киберборьбу с врагом, то неси, Иван, мне, чистую солдатскую одежду, и чтобы строго по уставу была. Я ведь простой, русский солдат, волею судеб оказавшийся на передовой сражения с супостатом.
У Ивана и малого пацана аж рты открылись от моей пафосной речи. Но кушать я очень хотел, поэтому выключил внутреннего Остапа, чтобы не понесло его, и скомандовал:
– Проводите меня в ванную!
В армейской бане от бани только название – холодно, как на улице, и склизкий кафель. Но вода была горячая, и на двадцать минут я впал в ступор под струями кипятка. Тело ныло, нос шмыгал, голова гудела. Но я сейчас в агрессивной среде – стоит вопрос моего физического выживания, необходимо собрать всю волю в кулак и попытаться, насколько возможно, спрятаться в безопасное место.
Выйдя из душа обновленным, я увидел в предбаннике, сидящего с моими новыми солдатскими одеяниями, Ивана, держащим их очень бережно. Размерчик был мой. Иван метким взглядом точь-в-точь подобрал моей кондиции форму. Даже помог портянки намотать на ногу, я же их впервые примерял.
Взглянув на себя в зеркало, я приободрился – чистый, в новой, пусть и военной, одежде. И через минут двадцать, я поем и выпью хорошенько. Жизнь налаживается.
– А гражданскую одежду я сам упакую, – сказал я Ивану и едва заметным движением вытащил из потаенного кармана банковскую карточку и вкинул в рукав гимнастерки:
– Хотя нет, надо сжечь ее. Я же в армии, на передовой. Пути нет к отступлению.
Иван блеснул глазами, предвкушая завладеть моими шмотками, и я быстро сообразил:
– Тем более вшей подцепил на распредпункте. И блох. Вся куртка ими кишит.
Иван сразу скорчил мину:
– Дневальный, снеси в кочегарку и сожги, там блохи. Срочно!
Дневальный понес на вытянутых руках мою одежку, а я успокоенный, что чудом не найденное вшитое в куртку добро, будет сожжено, и вместе с ним, обратится в золу потенциальная уголовная статья за ввоз ценностей и мечта о лучшей жизни. Но бессмысленно сожалеть, нужно жить дальше.
Вернувшись в кабинет, я ни минуты не теряя более, уселся за фуршетный столик. Кое-как сдерживался, чтобы не начать жевать все без разбору: после голодухи, наевшись жирного, можно слечь надолго в больничку, а мне еще винду переустановить нужно и выспаться. Иван сидел рядом и ерзал на стуле, боялся, что не починю компьютер, но я его подбадривал улыбкой и почавкиванием. Откушав, я сказал:
– Товарищ Иван, операция предстоит тяжелая, отвлекать меня нельзя. Надо меня здесь одного, в полном покое оставить, чтобы в кабинет никто не заходил. Надо платы промыть и высушить, на чистом воздухе. Если дверь откроется, может пыль с улицы намести. Понимаешь?
– Понимаю, конечно! Я дежурного у дверей поставлю, с автоматом, никто не пройдет.
– Отлично, а теперь идите, товарищ Иван, мне нужно работать. Время к полночи подходит.
Иван ушел, дверь закрылась, за ней поставили дежурного. А я, зайдя в компьютер через безопасный режим, вымел вирусок похабный, испил стакан спирта и, заведя генеральский будильник на восемь утра, уснул на диване сном младенца сытого.
Проснувшись по будильнику, я откушал оставшиеся с вечера деликатесы, допил спирт, и, закатав рукава гимнастерки, скомандовал прямо через дверь:
– Дежурный, зови Ивана!
Дежурный тут же грохнул каблуками, аж эхом по коридору раздалось, и зазвонил в телефон:
– Товарищ старшина, вас просят в кабинет генерала.
Да, повезло мне несказанно с этим вирусом, иначе сдох бы я, покуда до казармы допустили. А старшину проучить нужно, чтобы на генераловом компе порнуху не смотрел больше, а то так реально расстреляет его бравый офицер.
Я картинно пал на стол у компа, головою, будто раненный солдат у пулемета, и стал ждать Ивана. Тот ворвался ураганом:
– Ну что, получилось?
Я поднял на него изможденное, точнее осоловелое от спирта, лицо:
– Старшина, мы победили врага, – и включил компьютер. Экран загорелся и на нем отобразился стандартный рабочий стол Виндовс 97. Иван перекрестился.
– Починил. Как есть починил! – потянул ко мне руки, явно намереваясь троекратно поцеловать, но я отстранил его.
– Полно, старшина, я лишь выполнял свой долг перед отечеством. Отведите меня на плац. Мне на построение нужно успеть, к моим боевым товарищам.
– Какой плац? Тебе выспаться надо. Ты генеральский хуй от моей жопы отвел!
И потащил меня вдрызг пьяного к себе в каптерку отсыпаться, а я плелся и думал: «пока везет, но что будет, когда командир приедет?».
2
– А это еще кто?! – прорычал надо мной громоподобно голос. Я мигом вскочил, и увидел перед собой того самого генерала, кому старшина компьютер вирусами осадил. А за ним стоял белый от страха Иван и трясся мелкой дрожью.
– Разрешите обратиться, товарищ генерал, – вытянулся я по всей длине и моментально включил весь потенциал мозга.
– Обращайся!
– Рядовой Лиськов! Прибыл в расположение части для прохождения срочной службы!
– А какого хрена не на плацу, а в каптерке слюни на бушлат пускаешь?
– Виноват, товарищ генерал, готов получить наряды вне очереди!
– Да ты у меня из гальюна теперь до конца службы не вылезешь, щенок! Первый же день спрятался, как таракан в щели, и спишь. Старшина, это что за блядство? Он у тебя, отсосал что ли, что ты его пригрел?
Иван стоял белее снега в тундре, и я понял – либо я сейчас рискну, либо реально с отдраивания унитазов за год не оторвусь:
– Товарищ генерал, разрешите…
– Говори!
– Товарищ старшина, вчера встречая нас, упомянул вскользь в приветственной речи о руководящей роли Сталина в борьбе с мировым фашизмом, и нашем долге перед отечеством, в сохранении завоеваний дедов и отцов. Я же, будучи малограмотен в вопросах политистории, посмел усомниться и упомянул о суждении руководящей роли коммунистической партии. Но товарищ старшина, понимая нашу общую незрелость в военно-патриотическом деле, провел со мной отдельное политинформационное просвещение…
– А какого же хрена от тебя водкой разит, и ты спишь в час дня?
– Товарищ генерал, у меня зуб больной, гниет, а товарищ старшина, памятуя о том, что лазарет ночью закрыт, плеснул стопку для ополаскивания.
– Солью полоскать нужно! – взревел генерал.
И тут Иван очнулся:
– Виноват, товарищ генерал, но у него явно флюс начинался. Их пока везли до нас в грузовике с самолета, они все околевшие были, а этот еще и со щекой раздутой. Виноват, сжалился над ним, не по уставу. Плеснул ему водки, и здесь, на теплые трубы постелил. Рвать ему зуб надо, рвать.
Генерал переводил налитые кровью глаза с меня на Ивана и уже чуть тише приказал мне:
– Рот открой.
Я открыл. Пломба вылетела еще месяц назад, но за границей стоматологи очень дорогие. Я собирался дома лечить зубы. Но зуб быстро почернел от моего образа жизни и действительно сильно болел.
Увидав гнилой зуб, генерал стал постепенно допускать возможность отеческой заботы старшины о новобранце. И так как был не штабистом, а боевым офицером, понимал, насколько грань между простым солдатом и его командиром стирается в окопе, а судя по нашей части, где мы все оказались, быт здесь почти военно-полевой.
– Так… Ты – в лазарет! Ты – со мной по части пойдешь! Еще одно нарушение выявлю сегодня – разжалую.
Офицеры потопали по своим делам, а я, мигом собравшись, и намотав портянки кое-как, побежал искать лазарет. Второй день мне дико везло, даже первую встречу с генералом удалось вырулить на ровное место. Так везти дальше не может, нужно быть очень осторожным.
3
Часть наша была дикой дырой посреди тундры. Наиболее полно ее охарактеризует выражение из репертуара солдафонов: «сюда ни одна собака свой хуй не сунет».
Сентябрь только начинался, а уже снег сыпал сутками напролет. Днем, я как все солдаты шкрябал плац, драил полы, чистил картошку и табуреткой койку застилал. Вечерами мы сидели с Иваном, и глушили спирт, после случая с компьютером и заставшим меня спящим генералом, Иван проникся ко мне уважением и, понимая силу моей соображалки, втихаря приобщал к ненавязчивому обогащению за счет родины и довольствия солдат.
Часть была очень захудалая, не было в ней места развернуться. И проведя, сообща с Иваном инвентаризацию, выяснилось, что негде еще отщипнуть тут себе кусочек. Иван был этим явно удручен, но поделать было нечего.
И тут случилось непоправимое: я случайно забрел в кочегарку и в груде тряпья увидел куртку, в которой приехал в часть. Меня пробил холодный пот. Ленивый дневальный не сжег ее, а кинул в угол, где она более полугода провалялась никому не интересная.
Я в тот момент, признаюсь, голову потерял. Вместо того, чтобы тут же сжечь ее со всем содержимым, я забрал ее, скрутив валиком, и на ватных ногах добрел до каптерки, закрыл дверь и вспорол тайник в куртке… На стол выкатились брильянты, которые, я, рискуя попасть в тюрьму, нахально вез на себе через таможню.
Их блеск опять ослепил мой разум. Сокровища Индостана. За них умирали целые поколения. Империи рвали глотки друг другу за право владения приисками. И поныне черный рынок торговли этими углеродами был силен. И я, дурак, вляпался в это грязное дело. Меня, закинув в армию, уберегло от попадания в эту схему, но ленивый дневальный, не кинув в топку куртку, обрек меня опять на муки жажды наживы.
– Ты чего делаешь? – со спины подошел Иван. – Что это за стекло? Ты тут чего разбил?
– Это брильянты, Иван, – выдавил я из себя осипшим голосом. – Из Индии их через границу вез, когда меня, как уклониста, сцапали. Я думал, что меня за них поймали, оказалось, что за уклонение…
И рассказал все, что знал о серых схемах торговли брильянтами Ивану.
– И много их можно ввезти? – спросил Иван после моей истории.
– На золотой унитаз точно хватит.
– А если делиться еще с кем-то?
– Нет, Иван. Нас тогда либо убьют, либо без копейки оставят.
– А почему мне сказал? Я ж тебя и убить мог.
– А ты понимаешь, что убив за эту партию, много не выручишь. Сбыт не найдешь. А я и сбыт знаю. И от продажи этих камней могу наладить еще посылку. Со мной ты больше заработаешь. Также и мне выгодно жить в этой глуши, под защитой государства и оружия, чем одному на гражданке торговать.
– Мне до пенсии четыре года осталось служить. Сколько мы успеем за это время заработать?
– Твоим внукам хватит.
– А с этим, что делать будем? – показал Иван на груду камней.
– Дождемся, когда генерал уедет. Я напишу письмо скупщику. Он приедет и привезет за них деньги. Мы половину из них разделим между собой. А на вторую часть денег я закажу на адрес части товар. Камни умеют очень хорошо прятать среди кучи барахла.
Мы с Иваном переглянулись. Махнули спирту и, спрятав камни, разошлись спать. Я не боялся, что Иван попытается убить меня за камни, он слишком хорошо понимает выгоду для себя. Потому я спал крепко.
4
И тут судьба совершила новый поворот. Мы ждали, когда генерал покинет часть и ждали, когда мы сможем воспользоваться компьютером, но генерал не уезжал, а наоборот, он еще злее каждый день инспектировал часть и выдавал наряды вне очереди один за другим. Иван отозвал меня и сообщил причину:
– Я генерала хорошо знаю, если он так лютует, значит, ждет приказа о внеплановой проверке войск. У него фронтовой друг в генштабе, он его заранее предупреждает. Пропали мы, если нас опять в Поганое Городище направят.
– А что это за «Поганое Городище»?
– Это смерть наша, Савелий!
– Там полигон с советских времен, но с дурной славой. В восьмидесятые годы случилось на нем ЧП, после которого полигон законсервировали, а информацию засекретили. И вот, пять лет назад, по приходу нового командующего нашим округом, полигон решили отрядить под нашу часть. Типа вы там побегайте, окопы покопайте, тушенку с кашей поварите. Просто для отчета. Ты же знаешь нашу часть, курам на смех. Мы тут все для галочки служим. И вот, приезжаем мы всей частью туда марш-броском. По картам – там поле же, но тридцать лет никого там не было, и уже лес вырос. Как есть лес. Наш командир насупился, приказ есть приказ. Он не умеет отступать, поэтому его сюда и сослали, за принципиальность. И он нас строит: берите, говорит, солдаты, топоры, начнем рубить лес и расчищать плацдарм под полевые учения. Я попробовал удержать его, говорю, мы месяц рубить этот лес будем, и четверти не срубим. Не сделаем мы тут полигон. В центр сообщить надо, что нет больше полигона. Оказалось, в центре знали, что тут лес, снимки с космоса делали, а тот, кто в генштабе зуб на нашего генерала имеет, нарочно его в лес погнал с приказом полигон сделать. Понимаешь? Чтобы за невыполнение приказа уволить с позором. В общем, мы заночевали на окраине этого леса, палатки разбили, значит. А утром подъем. Генерал сам берет топор и первым к этому лесу идет. Начинаем рубить, все рубят. И тут гул резко так возникает. Все его услышали и перестали рубить. Из леса этого гул. Будто огромный рой пчел. И опять тишина. Мы начинаем рубить. И опять гул. Уже сильнее. Командир у нас боевой же, он сразу беду почувствовал:
– Отойти к технике! – приказал он. – Надеть амуницию и бронежилеты! Занять оборонительные позиции!
Всех нас, как пружиной от его приказа подкинуло. Мы за пять минут заняли боевой расчет. Смотрим в сторону леса. Генерал в громкоговоритель вещает в сторону леса:
– На этом месте проводятся учения Министерства Обороны, покиньте немедленно территорию! – и прочее по уставу.
А гул нарастает, и как будто в нашу сторону надвигается. У солдат в рожке по пять патронов. Нам же отчитываться за каждый из них. В пулеметной ленте пятьдесят патронов. А в пушках и того, заряды холостые. Генерал скомандовал: «приготовиться к стрельбе». Мы все перезарядились, сняли с предохранителя, ждем. Напряглись все.
И тут из леса вываливается червяк, как весь из искр, будто молния шаровая. Диаметром пять метров, а длины непонятной, его хвост в лесу среди деревьев был. И у него не морда, а как у земляного червяка тупой конец такой, закругленный. И вот, эта махина в нашу сторону поворачивает эту свою морду, или чего у него там. Гул от него идет, как трансформатор, гудит огромный. И мы вот все же, реально, окаменели со страха. И тут, командир как заорет: «огонь из всех орудий!». И мы все разом по этой хреновине дали, у кого что стреляло. А патронов-то у всех только то, что выдали в части. И у всех все разом закончилось. А пули, попадая в эту херовину, вникуда будто попадают. Просто в нем исчезают и все. Мы замерли и тут из него как вылетят искры, будто иглы, во все стороны. Со мной кто стоял, солдат, в него такая искра-игла угодила, и он сгорел сразу же, моментально. В БТР искра стрельнувшая, сожгла его, как коробку со спичками. А в БТРе же пацаны, боевой расчет весь был, сгорели заживо внутри. И тут все, кто остались живые, в кого не попали искры, побежали, крича от ужаса. Кто куда побежал.
Когда комиссия из Москвы прилетела, мы неделю по всей округе солдат собирали, с вертолетом искали. Тех, кого нашли, у всех шок. Они ума лишились. Их спецрейсом в Москву вывезли, и что там с ними было дальше – неизвестно. Мы с генералом вдвоем в части остались. Ты в столовой на стене выцарапанную в штукатурке карту России во всю стену видел?
– Конечно, видел.
– Так это наш генерал за одну ночь по памяти ложкой выскребал. Я думал, что он уже совсем ума лишился. А он утром, когда доскребал, в свой кабинет пошел. А я за ним. Достает он из стола пистолет свой наградной. Прощай, говорит, Иван. Застрелиться он хотел. Я его еле отговорил. Надавил на честь офицера и присягу. Что, мол, если он уйдет, то враги России, желающие его смерти, победят. А значит, родина проиграет. Я-то свою семью сразу сослал в город к теще. А семья генерала за ним не поехала, когда его сюда сослали. И вот, сидим мы вдвоем, тут, и ждем решения из Москвы. Трибунала ждем. Погибших даже не посчитать. Тех, кто сгорел, от них и горстки пепла не осталось. А кто разбежался по сторонам, не знаем сколько их. Может, утопли в болотах. Потому мы ждали трибунала. Оба. И тут ответ из центра: «Комиссия установила, что произошел взрыв боекомплекта БТР и рядом стоящей цистерны с горючим. Несчастный случай. Командир и старшина части проявили героизм в спасении военнослужащих и подлежат награждению». Это было хуже, чем под Трибунал пойти. Почти вся часть полегла, а нам поощрения.
– Так вы приказ выполняли.
– Не было приказа стрелять в неведомую хуйню. Надо было пробовать отойти, но мы все испугались. Генерал две войны прошел. По штабам не прятался. На передовой все дни. А тут вылезет неведомая хуйня и он испугался, потому и крикнул: «огонь!»…
– Но может нас на другой полигон? – робко спросил я.
– Нет другого. Наша часть в глубоком резерве. Это Поганое Городище – единственный полигон в округе. Нас на смерть посылают, понимаешь?
– А зачем?
– Они генерала вынуждают с собой покончить. Счеты свои с ним сводят. А я же его тогда так зацепил словами об офицерской чести, что он теперь пойдет на этот полигон и нас потащит. Там нас этот червяк точно убьет.
– Но, а выход-то какой?
– Не знаю. Хуже всего, что когда нашу часть не расформировали, а пополнили новым составом, командир принялся по всем ведомствам пороги обивать, чтобы расширить оснащенность нашей части вооружением. Все эти пять лет генерал готовился к реваншу. От призыва к призыву наши боезапасы только возрастали. Новобранцев он муштровал все жестче и жестче. А я ждал и надеялся, что либо его обратно в Москву увезут, либо его инсульт шарахнет, либо я успею до пенсии доработать.
– А почему ты в другую часть не перевелся?
– Отклоняют мои рапорта. Он меня к этой части намертво прибил. Ты, говорит, был со мной в том аду, значит, второй раз мы вдвоем туда же и пойдем.
– Так уволься вообще.
– Не могу. У меня в городе квартира по военной ипотеке. Я в армии крепостной. До пенсии обязан дослужить. Иначе моя семья на улице окажется. Таков контракт.
– Так, а мне как быть тогда? Как мне спастись?
– Слушай внимательно теперь. Я это тебе сейчас рассказывал вот зачем: когда нас погонят в этот лес на убой, ты держись в последних рядах, ближе к штабному УАЗику. Деньги и камни держи на себе. Когда этот червь выползет, и начнется заваруха, садись в УАЗ и уезжай. Я приготовлю в нем еды, карту, воду и одежду гражданскую. На карте найдешь дорогу, отмеченную красным. По ней до города доедешь. С деньгами ты доберешься до Москвы. Искать тебя не станут, как тех, кто в прошлой мясорубке пропал. Спишут, как погибшего. Только дождись заварухи, ведь за прошедшие годы червь мог и сдохнуть, или в другое место уползти.
– Надо вдвоем тогда уходить. Мне и тебе.
– Нет. Я же не умею так жить, прячась. У меня семья. Авось, в меня эта штука и второй раз промахнется.
Иван заулыбался, а по моей спине побежали злобные мурашки – старшина явно смирился со своею участью потенциального смертника и без всякого раздумья пойдет на заведомый убой …это была улыбка приговорённого к смерти.
5
После разговора с Иваном я вышел на улицу, спрятался между тыльной стеной казармы и пожарным выходом столовой, отличное место – ночами тут никто не шастал и караульному не видно. Это было единственное место в части, где я мог побыть один и всё обдумать.
Лето, по календарю, уже месяц, как началось, но в этих широтах до сих пор было холодно. Мы даже не сменили зимнюю амуницию на летнюю. Был риск заболеть и быстро помереть от сырости окружавших нашу часть со всех сторон болот. Я курил одну сигарету за другой и очень быстро был вынужден распечатать пачку солдатского «перекура» – только они смогли остановить меня своей дикой вонью и крепостью. Дало так сильно по мозгу, что сознание сразу очистилось от лишнего.
Я взглянул в сторону штурмовой полосы – учебной площадки, заваленной по приказу командира ржавой техникой, для отработки ведения огня из укрытия. Она начиналась сразу за основным забором нашей части и была освещена по периметру прожекторами, чтобы снующие взад-вперёд караульные видели узкую тропинку, сойдя с которой можно было по уши уйти в топкую грязь, наполовину состоящую из рыхлого снега.
Генерал точно был сумасшедшим и готовился к войне – до ближайшего населенного пункта было не меньше 100 км, а он караульных выставил так, будто у нас не часть на полторы сотни солдат, а стратегически значимый объект всесоюзного масштаба.
Раньше я думал, что командир так лютует из-за груза воспоминаний прошлых войн, но теперь я знаю, что он готовится к новой атаке на врага, от которого однажды потерпел полный разгром… Я успел до армии повидать некоторой хуйни, которую невозможно объяснить только экспериментами разной степени тяжести наркотическими веществами, и эти явления для большинства людей кажутся невообразимо-нереальными, сказочными, но независимо от обывательского мнения, различное «нечто» существует в нашем мире, вполне вольготно и нагло взаимодействует даже с закостенелыми материалистами, без оглядки на их неверие в «потустороннее».
Иван явно рассказал мне то, что было с ним наяву. Он видел и червя этого, и как солдаты заживо от искр горят. И отчаяние генерала, сильного человека, впервые в жизни испытавшего страх, желающего теперь лишь одного – отомстить любой ценой. Даже если цена – жизни людей, молодых парней, которые верят ему.
Я видел восторг в глазах мальчишек, с которыми служил – они, кое-как закончив ПТУ-ГПТУ и до того как попасть сюда, кроме мамкиного подола и пьяных отцов не видели в жизни ничего значимого, величественного и осязаемого до такой степени, что можно потрогать рукой. Они попали, будто в другое измерение, – армия для них сама по себе потрясение, оторванные от привычного мира задротства в игровые приставки и «мама, я кушать хочу». А тут их встретил боевой офицер, с идеальной выправкой, оглушивший громкими словами о чести и достоинстве, долге перед Родиной …он для них живое божество!
Он каждый день строит их на плацу, громыхая командами; направляет каждое их движение по учебному полю, самолично одёргивает при неправильном выполнении упражнения; разбирает и собирает различное стрелковое оружие; лезет в двигатели всех единиц техники и руками в мазуте тыкает в каждый клапан, объясняя принцип работы механизмов… Естественно, что все мои молодые сослуживцы любят его настолько, что пойдут за ним хоть самому дьяволу в широко открытую пасть.
Точно также, на волне любви таких же вот мальчишек, к власти пришел ефрейтор Шикельгрубер, собиравший из мальчишек, потерявших на фронтах первой мировой близких, бойскаутские отряды и обучавшим их премудростям войны, обещая сделать их сильными настолько, что они смогут отомстить всему миру за гибель своих отцов…
В России двадцать лет как идет не объявленная война, миллионы мужчин пали в ней на протертые диваны, будто в сырые могилы, и пьяно переругиваются с телевизорами. Для собственных детей они лишь призраки, которых нет в мире живых. И любой российский мальчишка в глубине души мечтает отомстить всему миру за потерю своего отца.
И вот, такие, как наш командир, ищущие исполнителей для грязной работы по своему возвеличиванию, приходят к молодому поколению и говорят: «Я дам вам волю и самоуважение! Я научу вас быть сильными!» И ни один из моих сослуживцев ни разу не подумал о том, какой ценой они расплатятся с генералом… Теперь момент расплаты был ближе, как никогда.
Я же становился невольным свидетелем и по причине знания происходящего – соучастником. Если я сейчас вбегу в казарму, и начну рассказывать парням, что на полигоне их ждет электрический червь, разбрасывающий во все стороны искры, от которых даже металл моментально вскипает; то меня, в лучшем случае, поднимут на смех, а в худшем, командир пристрелит, как бешеного пса, за попытку посеять смятение в его маленькой, но сплоченной армии… Один я был не в силах изменить происходящего за оставшееся короткое время. Спасти хотя бы кого-то – уже была бы победа. Но как? Единственное на что я уповал – что либо генерал всё же застрелиться, побуждаемый совестью, либо червь реально уполз в другой лес, и мы смирненько побряцаем железками, постреляем по бревнам, вернёмся в уютные казармы и предадимся солдатскому сну…
6
В ожидании приказа о переброске на полигон, я решил подтянуть свои армейские навыки: потренироваться в стрельбе и вождении автомобиля. Благо в этом мне помог Иван, договорившись с инструктором по вождению, чтобы тот натаскал меня. Но усерднее всего я стал тренироваться в беге.
Кое-как, при попустительстве всё того же Ивана, отыскав на складе самый старый бронежилет, настолько древний, что на нем даже дата производства стёрлась; я самолично подправил на нем ремни, отстирал ткань, проверил пластины в нем: толстые, будто их из брони танка вытачивали напильником, и, прижав его в каптёрке, перед забегом по учебной полосе, переодевал его там и уже оттуда выбегал на построение на плац.
Мой расчет на древность бронежилета исходил из легенды, что при Иосифе Сталине вся амуниция проверялась на создателе, на которого надевали бронежилет, и стреляли по нему. Если пластина останавливала пули, то и создатель оставался в живых, и орден Ленина получал, а защиту принимали на вооружение …но уже в поздние советские времена черте-как солдат снаряжали, некому было отдать приказ по ответственным стрелять…
В общем, готовился я очень скрупулёзно к предстоящему путешествию на полигон Чертового Городища. Да так, что даже генерал похвалил мои успехи, перед всей ротой приведя в пример. А мне стало так тошно от его похвалы, что я еле сдержался, чтобы не выпалить при всех всё то, о чем знал…
Приказ грянул как гром среди ясного неба – ночью дневальный взревел: «Рота подъём!», и я молнией выскочил из постели, быстрее всех собрался, и вкинул в потайной карман на поясе камни, кредитку и листок с номерами телефонов тех, кому я планировал звонить, добравшись до города …если останусь живым в течение ближайших суток.
Бушлат, портянки, сапоги, подсумок, вещь мешок, противогаз, бронежилет и вечно спадающая с головы каска – приоделись мы знатно, как на бал – и рванули на плац. Бодрая речь генерала, бледный от волнения Иван, ротные, все вытянулись, хоть мерки для гробов с них снимай прямо здесь… Выдача оружия, погрузка в кузова зилков, и до появления первых лучей солнца мы уже выехали за ворота части…
Мои сослуживцы, глупые и молодые пацаны уснули сразу, опираясь на автоматы, один даже лоб прямо на дуло опёр. Хорошо, что патроны выдают после прибытия на полигон, иначе бы эти вояки из нашего кузова дуршлаг сделали бы на половине пути, поснимав с предохранителей и понажимав на курки автоматов спросонья…
Ехали часа три, первый час по бетонке, а далее по извечным проселочным дорогам Руси. Всю дорогу я не спал, прокручивал в мыслях все возможные варианты событий… Генерал не застрелился, значит, надежда осталась только на то, что червь из леса уполз в другое место…
Нас сгрузили на какой-то поляне, раздали патроны, на полный рожок, построили и маршем погнали дорогой, по которой явно давно никто не ездил. Наш марш возглавляли – два БТРа, торивших путь, командный УАЗ-буханка, зилок с провизией и прицепленной к нему полевой кухней, зилок с боекомплектами и прицепленной к нему пушкой, и роты одна за другой. Моя шла в середине колонны.
На горизонте стал подниматься лес, и, чем ближе мы к нему продвигались, тем мрачнее он мне казался. Я очень надеялся, что он казался мне зловещим, лишь из-за того, что я знал о нём от Ивана. За километр до леса нас тормознули, и дальше мы уже шли шагом. Генерал дал видимо поблажку, чтобы поберечь наши силы для схватки с врагом, встречи с которым он ждал прошедшие пять лет…
За пятьдесят метров до края леса, нас остановили, и, БТР, сделав несколько кругов, примял площадку для развёртывания наших цепей. Ротные орали на нас, строили в боевые порядки подковой, вперёд нас выдвинулись БТР, встав по флангам во фронт к лесу, и направив на него свои башенные дула. Между ними поставили пушку.
Одна из рот метнулась к зилку, перевозившему боекомплекты, и оттуда стали вытаскивать …миномёты! И тут только я начал понимать, что задумал старый генерал – он решил расстрелять лес из миномётов зажигательными снарядами! Сжечь лес! Минометчики, расставив свои железки, потащили к ним ящики со снарядами… Неужели хитрый старый лис сейчас устроит из Чертового Городища гигантский костёр, да такой, что наблюдающие за нами спутники передадут в Генштаб его врагам снимки с пылающим полигоном?
Он же совсем ополоумел! Такой костёр сам не погаснет, хорошо, если за лесом есть болото или река, на границе с которым пожар остановится, а если за ними есть деревни? Он же может сжечь всё живое на огромной территории!
Но последствия замысла генерала явно не интересовали – его УАЗ затормозил позади боевых расчетов, оттуда выскочил сам виновник предстоящего торжества и выполз Иван. Генерал в бинокль осмотрел лес. Что-то сказал Ивану и ротным, крутившимся у него. Я не слушал их разговора, я стоял далеко от них, и меня трясло крупной дрожью. У меня билась мысль: «пусти в генерала очередь из автомата, пусти в генерала очередь из автомата, пусти в генерала очередь из автомата»…
Я испугался, я не смог заставить себя выстрелить в генерала и тем самым, возможно, всё остановить… Я понял, что всю жизнь бегал и ни разу не нападал. И вот сейчас, когда моё волевое усилие способно что-то изменить, я не способен ни на какое действие.
Конец ознакомительного фрагмента.