Глава 4
Лана решила ничего не говорить отцу о выходке Скипина. Потому что, несмотря на немалый бизнес-опыт, требовавший холодного рассудка и загнанных в резервацию эмоций, Мирослав Красич никогда и никому не прощал личных оскорблений. Он, конечно, морду уже не бил, как его сын, но пустить трещины по своей репутации разумного и ответственного человека мог.
Ведь что может сделать бизнесмен его уровня, когда на него выливают ведро помоев? Из цивилизованных способов – подать иск о защите чести и достоинства, привлекая к вони еще больше любопытных мух. Из нецивилизованных – нагадить в ответ. Но ни то, ни другое Красичу-старшему не подходило, а вот окунание обидчика в унитаз могло случиться, поэтому служба безопасности холдинга всегда старалась купировать возможные проблемы такого плана в начале пути, не позволяя им подползти к шефу вплотную.
Но сейчас первой узнала о помоях зловредного жирдяя Лана и не стала, как раньше, сообщать об этом Матвею Кравцову, начальнику службы безопасности.
Зато теперь чувствовала себя настоящей защитницей семейного очага. Оставалось только проверить, насколько соответствует действительности это ощущение.
Появится сплетня Скипина в прессе или нет?
Но пока никто отцу не звонил, а телевизор Красичи в этот вечер не смотрели, им и так скучно не было.
А еще Лана решила все же сегодня тему Озеровской не поднимать, очень уж она, тема, ей надоела за этот день.
И тема, приготовившаяся к бенефису, обиделась, надулась, раздулась до неприличных размеров и с размаху шлепнулась на головы Красичей на следующий день, когда Елена решила посмотреть программу своей подруги, выходившую раз в месяц по субботам.
Лана старательно убалтывала мать, надеясь, что та забудет о телевизоре. Если бы погода была подходящей, возможно, девушке и удалось бы задуманное. Уволокла бы родителей к бассейну и устроила пляжный сейшн на троих.
Но погода подходить категорически отказалась, сговорившись, видимо, с оскорбившейся игнорированием темой. Вот же бабье зловредное!
А может, солнце там, на другой стороне Земли, в эту ночь хорошенечко погудело, и теперь ему стыдно было показывать свою опухшую физиономию людям. И оно вытащило с антресолей серое отсыревшее одеяло из облаков, нудно моросившее чем-то непонятным: то ли водой, то ли паром.
У Ланы в такую погоду неудержимо начинала чесаться шея, видимо, напоминали о себе пройденные во время внутриутробного развития жабры.
Приветственно квакать на дождь, сидя у бассейна, родители почему-то отказались. Отец ушел в кабинет, где, нетерпеливо шурша страницами, его ждали какие-то бумаги. А мама Лена, сделав глинтвейн на апельсиновом соке, устроилась на диване перед телевизором, прихватив в качестве плюшевого мишки дочку.
Ну и ладно. Собственно, ничего экстраординарного ведь не произошло, Элеонора просто свинтила куда-то на крыльях любви. Стрекозиных крыльях, если верить современной попсе. Вообще Лана очень много любопытного, а порой и неожиданного узнавала, включая в машине FM-станции.
Например, о том, что среди нас давно ходят мутанты. Или даже инопланетяне. Иначе как объяснить слова «Под кожей рук дрожат глаза»? У кого глаза расположены под кожей? Только у тех, кто честно заявляет: «Я взлетаю в небеса и там пугаю звезды». А еще Лана узнала, что маньякам тоже не чужды романтические чувства, пусть и своеобразно выраженные: «У меня от любви по колено руки в крови». Хотя нет, это тоже о мутантах, маньяках-мутантах, у которых колени на руках. Позабавился такой с очередной жертвой, отрезал, как обычно, прядь волос на память и поет нежно так, задушевно: «Я люблю твои волосы в лампе ночной». Абажуры делает из волос жертв, что ли?
А гимн мужскому бессилию? «Мой шарик, сдувшийся у ног, он тоже очень одинок…» Печально, но честно.
Заблудившись в предположениях, что же все-таки курят авторы этих песен, Лана упустила момент начала программы Озеровской. И выпала из леса предположений, только услышав знакомый голос.
Программа шла, а значит, с Элеонорой все в порядке. Теперь можно и поговорить с мамой Леной о забавном казусе с «пропажей» ее подруги. Не касаясь, разумеется, смердящей версии Скипина.
Лана дождалась окончания программы и повернулась к матери:
– Мам, а ты давно с Элей разговаривала?
– Да где-то дней десять уже не созванивались. Я пару раз набирала ее номер, но абонент все время был недоступен. Надо, кстати, сейчас попробовать, поздравлю с выходом очередного шедевра.
– Между прочим, – усмехнулась Лана, – нетерпеливые папарацци пустили слух, что Озеровская пропала.
– Серьезно? – аккуратные брови Елены Красич так же аккуратно перенесли себя вверх.
– Да, я вчера утром слышала, как желтый Макс, ну, тот скандальный репортеришка, что Ярика доставал, в утренний эфир влез. Видите ли, Озеровская не выходит на связь, отключила мобильный, к домашнему не подходит, на носу телеэфир, а программа еще недоозвучена, в общем, сплошное бла-бла-бла. Сенсация на пустом месте.
– Я бы не сказала, что совсем уж на пустом, – Елена взяла стакан с глинтвейном с журнального столика. – Эля, при всей ее кажущейся легкости, ко всему, что касается работы, относится более чем серьезно. И сорвать выход программы может только в случае наступления обстоятельств непреодолимой силы, как обычно пишут в договорах.
– Это каких же?
– Несчастный случай, тяжелая болезнь, смерть.
– Мамуль, не преувеличивай, – Лана боднула теплое мамино плечо и закопошилась, устраиваясь возле миниатюрного бока поудобнее. – Какая еще смерть? Подумаешь, не выйдет программа! Ничего страшного, заменят чем-нибудь, все же люди, поймут – мало ли что могло произойти у человека. Ведь Озеровская, пусть и талантливая тележурналистка, но, в первую очередь, женщина. Вон как она над внешностью своей новой трясется. А кстати, мам, ты же собиралась разузнать у подруги секрет ее молодости. Правда, я не понимаю, зачем тебе это, тебя и так все за мою старшую сестру принимают.
– Тарахтелка ты моя, – Елена с нежностью поцеловала дочкину макушку, – и как ты только умудряешься вместе с отцом бизнесом рулить? Там же порядок нужен в мыслях, а ты перескакиваешь с одной на другую, словно пьяная блоха.
– Это я с тобой расслабляюсь, по-нашему, по-бразильски.
– Что же касается Озеровской, то ты, дочунь, просто ее совсем не знаешь. Мы знакомы с Элей уже довольно давно, и, хотя близко дружим только последние пять лет, я помню, как она начинала и через что ей пришлось пройти ради достижения сегодняшнего статуса. Так что рисковать выходом программы в эфир Эля без причины не будет. Так, дай-ка мне телефон.
– Какой? Мобильный?
– Для начала попробую позвонить на домашний.
– Почему? Мобильный вернее.
– Да просто он в спальне остался, неохота подниматься за ним.
Но подняться все же пришлось, поскольку домашний ныл однообразную мелодию под названием «Никого нет дома». Автоответчика у Элеоноры не было, она считала, что все, кто ей интересны, знают номер ее мобильного.
Лана предложила сбегать наверх и доставить матери ее телефон, но Елена отказалась:
– Сиди уж, олененок, я сама схожу. Заодно нашего папеньку проведаю. А ты пока насладись субботним разнообразием телевизионных сюжетов, небось совсем не в теме, заездил тебя рабовладелец и эксплуататор Мирослав Красич.
По большому счету, насчет отсутствия дочери в сверкающей стразиками от Сваровски гламурной теме Елена была права. Впрочем, и по малому счету тоже. После возвращения Яромира в Штаты Лана на светских тусовках больше не появлялась. И не потому, что не хотела, просто времени не было. Хотя…
Если взять отполированную мозолистыми руками пролетариата лопату истины и, увязая шпильками в компосте, докопаться до тщательно скрытой настоящей причины, она, причина, стыдливо сворачивалась гусеничкой на дне ямы – Лана не хотела появляться «в свете» одна.
Одно дело – быть в центре внимания, но, что самое главное, в центре абсолютно необременительного внимания рядом со звездным братом, и совсем другое – в гордом одиночестве (и наличие какой-нибудь приятельницы рядом ситуацию не меняет) без мухобойки. Зачем мухобойка? От назойливо жужжащих кавалеров отбиваться.
В общем, катила Милана Мирославовна Красич по убегающей за горизонт хорошо наезженной колее, почти не оглядываясь по сторонам. И что творится по этим самым сторонам-обочинам, понятия не имела.
Как оказалось, правильно делала, что не связывалась с понятием, потому что там, на обочине, как раз и шла жизнь по понятиям.
Впрочем, то, о чем верещал сейчас с экрана все тот же желтый Макс, даже в жизнь по понятиям не вписывалось. Потому что запредельная жуть обитает именно за пределами любых понятий.
И тот, кто творил такое, тоже вряд ли мог отнести себя к роду человеческому.
А желтый Макс тем временем суетливо тыкался похожим на гигантский чупа-чупс микрофоном в широченную грудь спецназовца, пытаясь прорваться за желтую ленту милицейского ограждения. Но, поскольку весовые категории противостоящих сторон вытаскивали из закоулков памяти нетленку дедушки Крылова «Слон и Моська», жалкие попытки Макса увенчаться могли чем угодно, только не успехом. Здоровенный детина в черном камуфляже легким движением левого мизинца задавал нужное направление репортеру. Само собой, представление о нужном направлении у противостоящих сторон было диаметрально противоположным.
Запыхавшийся от бесполезных усилий желтый Макс сообразил наконец, что прорваться поближе к месту, где колдовали сейчас криминалисты, не получится, и, развернувшись к камере, возбужденно заверещал:
– Увы, дамы и господа, показать вам место очередного, уже пятого по счету, преступления кровавого маньяка, получившего прозвище Сатанист, нам не дают, но мы постараемся сделать все от нас зависящее, чтобы вы смогли собственными глазами убедиться в беспомощности правоохранительных органов. Как видите, наша доблестная милиция гордо стоит на страже душевного покоя своих граждан. Душевного, но не телесного, ведь уже пятая, вы слышите – пятая женщина приняла мучительную смерть от лап чудовища в человеческом обличье! Кто знает, где находится логово этого монстра, в котором Сатанист совершает свои омерзительные обряды? Может, рядом с кем-нибудь из вас? Ведь снова вокруг найденного трупа практически нет крови, а это значит, что кожу с несчастных сдирают где-то в другом месте…
В этот момент оператор сделал «наезд», место преступления приблизилось, и стало видно окровавленное покрывало, под которым угадывались очертания человеческого тела. Из-под покрывала высовывалась маленькая женская ножка, мизинец на которой был немного кривым.
Лана схватила пульт и выключила телевизор. Желания смаковать вместе с перевозбудившимся Максом подробности кровавой оргии не было.
А вот отмыться от ментальной грязи захотелось, причем нестерпимо.