© Георг Гариевич Айказуни, 2017
ISBN 978-5-4483-5629-2
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Глава 1
Двадцатитысячная толпа вооруженных курдов заняла жилые кварталы Эрзурума. Христианское население города успело уйти заблаговременно, забрав с собой наиболее ценное имущество. Но в городе было много турок и других мусульман, около 100 тысяч жителей. Эти несчастные были уверенны, что курды не осмелятся их тронуть и принципиально отказались выполнить настойчивые требования Беркер Бея, покинуть город вместе с христианами, и спрятаться в заранее подготовленных убежищах в горах.
В Эрзурумской крепости расположились три тысячи хорошо вооруженных и подготовленных бойцов, во главе с Беркер Беем.
Крепость была окружена с четырех сторон курдами. Неприятель под предводительством Шейха Мансура жаждал одним ударом уничтожить осажденных. Курды были уверены в своей победе, и предвкушали, каким пыткам будут подвергнуты Беркер Бей и его люди, после того как они овладеют крепостью.
Защитники крепости оборонялись довольно вяло, и к огромной радости курдов её артиллерия бездействовала.
Шейх Мансур решил устроить праздник для своих соплеменников, разрешив всем тем, кто не был занят в осаде крепости, участвовать в разорении и уничтожении города. Курды жаждали мщения, за последние полгода люди Беркер Бея убили свыше 10 тысяч самых боеспособных курдов мужского пола, и разорили 4 десятка богатейших курдских родов. До появления Беркер Бея в вилайете Эрзурум, курды считали себя основными хозяевами этой территории. Их влияние не распространялось только в самом городе Эрзурум, где в основном и проживали турки – их номинальные хозяева. В течение, каких-то полгода, Беркер Бей установил свои порядки, и в первую очередь начал с наказания курдов, много веков подряд живших за счет грабежей и разбоя на этих территориях, при молчаливом согласии османских властей. После ограбления курдами каравана Беркер Бея, во время которого были убиты несколько его слуг, последовал жесточайший ответ этого презренного турка. Беркер Бей и его люди уничтожили самого влиятельного предводителя курдов в вилайете и всех взрослых мужчин его рода. А дальнейшие события привели к их восстанию, под предводительством Шейха Мансура. Нападение на Эрзурум было ответом курдов, проживающих в соседних провинциях, за изгнание их соплеменников с территории Эрзурумского вилайета, и за смерть свыше десятка тысяч воинов курдов, держащих под страхом местное христианское население.
Нападение на город началось в первых числах января 1876 года. Предвкушая лёгкую победу, курды впервые за долгие годы решили не сдерживать себя по отношению к туркам. Они были в полной решимости продемонстрировать туркам, что нельзя относиться к ним, как к каким-то презренным христианам. Они привилегированные и имеют полное право грабить и убивать, и это было единственное, что они умели, кроме того, что часть из них пасла скот. Курды не могли допустить, чтобы такие доблестные воины как они, вынужденно должны стать землепашцами. Они как были, так и останутся бесстрашными воинами, зарабатывающие на жизнь грабежом, насилием и убийством.
Луна скрылась за горизонтом, и воцарился мрак. В темноте крепость представляла собой мрачное сооружение, стоящее на возвышенности одного из холмов. На нее со всех сторон сыпались пули, гранаты и бомбы, выпущенные из непонятно откуда появившихся у курдов старинных пушек. Вспыхивали пожары, но специально подготовленные пожарные команды быстро справлялись с ними. У курдов складывалось впечатление, что крепость ревёт, как затравленный хищный зверь, и упорно борется в предсмертной агонии, решив умереть с честью.
На самом деле три тысячи бойцов, хладнокровно ждали момента нанести по ним смертельный удар. По приказу Беркер Бея, ни один курд, принимающий участие в нападении на город, не должен был безнаказанно покинуть его приделы, их всех ждала неминуемая смерть. Но пока время для нанесения ответного удара не наступило. Три отряда, по две тысячи воинов в каждом, к рассвету прикроют все выходы из города. Только после этого начнётся уничтожение курдов, оказавшихся в устроенной ловушке. А пока, бойцы с укрытий меткими выстрелами уничтожали самых отчаянных курдов, решивших продемонстрировать соплеменникам свою храбрость. Они пытались с помощью длинных лестниц преодолеть крепостные стены. После потери нескольких сот смельчаков, до Шейха Мансура начало доходить, что своими пушками, которые больше смахивали на пукалки, и стараниями безрассудно храбрых соплеменников, ему не удастся быстро сломить сопротивление защитников крепости. Он был уверен в своей победе, не получилось так, будут брать крепость долгой осадой, все равно войска султана смогут появиться в этих местах не раньше, чем через месяц. Зимой основные проходы в горах завалены снегом, нужно время, чтобы очистить дороги. Шейх направил свой взор на горящий город.
Я наблюдал через бинокль за Шейхом и пытался понять, о чем он думает, но заметив его радостную улыбку от созерцания того ужаса, что творился в городе, я не сдержался, прицелился и выстрелил.
Город представлял ужасную картину. Он был весь ярко освещен, в нем бесились озверевшие курды. Трудно свыкнуться с мыслью, что человек способен на такие зверства.
Из окон и дверей домов вырывались огненные потоки и темные массы дыма. Весь город был объят пламенем. Дома были окутаны языками пламени. Обгоревшие опоры не выдерживали, крыши рушились и падали на несчастных обитателей. Многие жители были окружены пламенем со всех сторон, и не имели возможности спастись. До крепости доходили отчаянные крики и просьбы о спасении, несмотря на все старания гула пламени заглушить их.
В освещенном горящими домами городе перед моими глазами происходили невообразимые ужасы, трудно подающиеся описанию.
Курды убивали без пощады и насиловали изощренно, не различая ни пола, ни возраста.
Я до сих пор помню, как визжали дети, вопили о помощи взрослые. Но мольбы этих несчастных не могли тронуть сердца этих тварей.
В этих злодеяниях участвовали не только курды, но что самое ужасное, их жены. Они, подобно рассвирепевшим диким кошкам, забыв о своей человеческой сущности, вырывали из рук родителей детей, и бросали их в огонь…
По всему городу курды грабили, насиловали, убивали и поджигали дома. Вся эта вакханалия продолжалась до рассвета…
Я продолжал хладнокровно наблюдать за творящимся злодеяниями и не спешил на помощь к этим несчастным? Тогда у меня были резкие причины вести себя именно так, но по прошествии многих лет, я не могу простить себя, несмотря на наличие многих аргументов оправдывающих мое бездействие на тот момент.
Я прожил две насыщенные жизни в двух разных реальностях, чтобы понять и смириться с самим собой. Мне пришлось пережить многое, любить и ненавидеть, убивать и миловать, восхищаться и разочаровываться, и каждый раз мне приходилось делать выбор. Самое главное, я понял слишком поздно, в момент своей первой гибели, когда меня, с простреленными коленными чашечками и с вырванными ногтями, продолжали пытать нацистские выродки. Я умирал долго и мучительно, и именно в последние секунды жизни ко мне пришло осознание, что ради внутренней свободы и права собственного выбора, я готов к любым испытаниям.
Свобода выбора между ненавистью и прощением, и принятые мною решения, стали историей моей второй жизни.
Как бы там не было, для меня до сих пор загадка, как мое сознание переместилось в другую реальность, в другого человека, так же закованного в цепи и подвергающегося пыткам.
Полковник турецкой контрразведки и палачи, помогавшие ему вести допрос перестарались. Допрашиваемый наследник Московского Царя получил многочисленные осколочные ранения во время сражения, но был в сознании. Оказывать медицинскую помощь военнопленным, даже столь высокого ранга, не было принято у турок. Русские, в лучшем случае рассматривались как потенциальные рабы, а те, кто оказывал сопротивление Великой Оттоманской Порте, считались неверными псами и подлежали уничтожению. Организм Великого Князя не выдержал пытки, и добиться от него какой-либо информации не удалось.
Умершего Великого Князя вынесли на поле и бросили в вырытую русскими военнопленными общую могилу, которую не спешили засыпать землёй. Пленных было пару тысяч, а среди них больше половины раненые, которые медленно умирали мучительной смертью. Число умерших постоянно росло, в том числе и за счёт замученных до смерти, на допросах турецкой контрразведки, русских офицеров.
Майор Кириллов, верный адъютант наследника Московского Царя Ивана IX, Великого Князя Владимира Ивановича чудом спасся. От взрыва артиллерийского снаряда он получил контузию и потерял сознание. Турки, обнаружив раненого Великого Князя, в бессознательном состоянии, обрадовались настолько, что посчитали контуженого офицера, лежащего рядом с ним, за погибшего. Придя в сознание, майор долго искал среди погибших тело Великого Князя. Не обнаружив его, он направился в сторону турецкого полевого лагеря.
Он прятался в небольшой лесистой местности, и по ночам искал в братской могиле, вырытой в 500 метрах от полевого лагеря турок, тело Владимира Ивановича. К вечеру вторых суток он увидел на телеге похоронной команды человека, которому он был беззаветно предан долгие годы. Великого Князя Владимира он считал единственным представителем царской семьи, способным спасти от неминуемой гибели Московское Царство. Ночью он достал его из братской могилы, чтобы похоронить в вырытой им в лесу могиле. Взвалив на свои плечи тело, он направился в сторону леса. Стон Великого Князя для верного сына своего отчества и преданного подданного был самым прекрасным звуком, который он когда-либо слышал. Но этот стон принадлежал не Великому Князю, а мне, вернее моё сознание из другой действительности, и из другого времени переместилось в тело умершего или умирающего наследника престола Московского Царства.
Это долгая история, заполненная приключениями и разными событиями, и в течение моей второй жизни рядом со мной были люди, много людей. Некоторые из них дарили счастье от любви, общения и дружбы с ними, и было немалое число тех, кто оставил на моем сердце кровоточащие раны. Боль от их преждевременных потерь, постоянно со мной, мне пришлось научиться жить с ней. Ненавижу свое бессилие, когда не способен спасти близких и любимых людей.
В первой жизни я был романтиком, растерявшим свои идеалы и ставшим бизнесменом, любящим философствовать и строить из себя мыслителя. В момент государственного переворота на Украине я находился в Киеве, по вопросам бизнеса. Мой украинский партнёр, из числа олигархов, поддержавших государственный переворот, с радостью организовал мое похищение. Я оказался в руках нациствующих тварей. Эти подонки, долго и с особой изощренностью, истязали моё несчастное тело, получая от этого наслаждение. Они чувствовали себя сильными, по отношению ненавистного им москаля, и для пущей уверенности в собственной безопасности, заковали меня в железные цепи.
Нацики клятвенно обещали своему хозяину, моему горе партнёру, что им легко удастся добиться моего согласия на безвозмездную передачу моей доли в совместном бизнесе. Я был осторожным дельцом, и знал, что в бизнесе, особенно в крупном, нельзя доверять никому, и оформил все мои права на собственность через оффшорную британскую компанию. Обмануть английское право, предоставляя фальшивую доверенность, для переоформления моей доли на себя, бывшему партнёру вряд ли бы удалось. Он прекрасно понимал это, а кроме этого знал о моём жестком характере. Я не раз демонстрировал до этого, что со мной лучше не связываться. У партнёра был только один выход, при любом исходе убить меня. Единственное, что он предложил мне, это выбирать самому, умереть быстро без страданий, или в страшных мучениях. Я тогда впервые понял настоящую цену собственного выбора, и терпя невыносимые страдания, был счастлив, что свой последний выбор сделал сам.
После переселения моего сознания в новое тело, мне была доступна память его бывшего хозяина. Пока майор Кириллов заботился обо мне, подкармливая и меняя повязки, я копался в памяти Великого Князя. Оказалось, я нахожусь на планете Земля, в 1875 году, но в совершенно другой реальности. История тут разошлась с моей действительностью после смерти Великого Князя всея Руси Василия III. Перед смертью Василий написал завещание и призвал митрополита, и влиятельных бояр признать наследником престола трёхлетнего сына Ивана, будущего Ивана Грозного. Но старшему из братьев Великого Князя, Дмитрию Ивановичу удалось посадить на престол младшего брата Андрея Ивановича, у которого, имелся малолетний сын, будущий наследник. При слабохарактерном Великом Князе боярство и духовенство заняли более сильные позиции в управлении государством, сократили права и полномочия худородных дворян, что привело к резкому ослаблению власти Великого Князя. Со временем титул Великого Князя был заменен на Царя, но реального усиления царской власти не произошло, и до момента переселения моего сознания, Московское Царство занимало, практически те же территории, которые занимало Московское Великое Княжество при Василии III. К 1875 году, под контролем Османской Империи находились Казанское, Астраханское, Ногайское и Крымское ханства. В отличие от моей истории, Оттоманская Порта, не смотря на коррупцию и слабость центральной власти, не являлась «Больным человеком Европы» и княжества Сербия, Валахия, Молдавия и Черногория не обрели независимость, они как были вассалами осман, так ими и остались.
После выздоровления, по многим причинам, я не вернулся на родину, но на всеуслышание заявил о своем спасении. Долгие годы я находился на территории Османской Империи, и был самым опасным и разыскиваемым государственным преступником. Я целенаправленно готовил развал изнутри этой зловещей империи, при этом зарабатывал богатство, власть, сформировывал верные мне вооруженные силы, готовился к возращению на родину, где меня не особенно ждали. Турки назвали меня «Kuduz han» (Бешенный правитель) и объявили баснословное вознаграждение за мою поимку или убийство. Я всё время был на грани, постоянно воевал, не раз был предан, даже арестован, умирал от пыток и голода. Мне удалось выжить, когда многие близкие и окружающие меня люди погибли. Слишком много соратников мне пришлось похоронить, и каждая смерть ожесточала меня. Я мстил, за каждого потерянного друга, и расплачивался с их убийцами сполна. Но месть не приносила успокоение, всего лишь чувство выплаченного в кратном размере долга.
Начну рассказ о моей истории с момента принятия мной решения, о передислокации на юго-восточную часть Османской Империи моего небольшого боевого отряда. Это решение я принял после того, как окончательно определился, что нет смысла моему преждевременному возращению на родину. Боевой отряд, это я и семеро сопровождающих меня офицеров, унтер-офицер и нижний чин русской армии. Количество спасшихся, после поражения нашей армии в сражении под городом Елец было намного больше, многие прятались и по ночам перебирались на территорию Московской Руси. В течение 20 дней, пока я восстановился до состояния годного к транспортировке, майору Кириллову удалось обнаружить в лесном массиве, где мы прятались, несколько десятков русских военнослужащих. Мне повезло, в числе первых майору встретился военный хирург Пирогов Николай Иванович. По его словам, с такими повреждениями, полученными от взрыва снаряда и перенесенных истязаний, при допросе в турецкой контрразведке, ни один человек не смог бы выжить. Но моё новое тело упорно сопротивлялось, а после проведения нескольких операций по извлечению осколков снаряда и налаживания фиксирующих повязок на сломленные конечности и рёбра, процесс восстановления организма происходил довольно быстро.
Со мной остались только те, кто были готовы присягнуть лично мне, и связать свою судьбу с судьбой Великого Князя. Я коротко изложил добровольцам причины, исходя из которых, я решил остаться на территории Османской Империи, и к моему немалому удивлению, нашлись семеро смельчаков, которые искренно любили свою родину, и изложенный мной план её спасения, несмотря на всю его авантюрность, их вполне устраивал. Чтобы потеряться во владениях империи я выбрал юго-восточную часть Оттоманской Порты, ближе к персидской границе.
Русские войска потерпели поражение под пограничным городом Елец в конце мая 1875 года, а в середине июня, тёмной ночью из лесного массива, где прятался мой небольшой отряд, выехали три телеги, каждая запряженная двумя хорошо ухоженными и откормленными лошадьми. Майору Кириллову удалось сохранить кассу русских войск, командовал которыми Великий Князь Владимир Иванович. Майор оказался хорошим организатором и рачительным хозяйственником. Вместе с присоединившимся к нам военнослужащими, в первые дни после окончания боевых действий, ему удалось собрать с расположения бывшего военного лагеря русских войск оружие, боеприпасы, продукты питания и три телеги. Лошадей, бесхозно бродивших по окрестностям, они также поймали и спрятали в лесу. К моему ужасу нашли и привели в лес любимого коня Великого Князя. Тогда, как я представил себя на этом прекрасном вороном жеребце, мне стало плохо. В прошлой жизни лошадей я видел только на экране телевизора и никогда ими не интересовался.
В первые дни путешествия я беспокоился, что турецкие власти быстро поймут, что по их территории передвигается подозрительный отряд русских, и до намеченной цели вряд ли нам удастся добраться без опасных и ненужных приключений. Как назло, из восьмерых, только Капитан Александровский обладал смуглой кожей и чёрными волосами. 25 летний бравый артиллерист был среднего роста, плотного телосложения, и только темно-синие глаза выдавали в нем наличие славянской крови. Унаследовал он свою внешность от матери, турчанки по национальности, которую спас от смерти его отец, дворянин и потомственный военный, во время одной из многочисленных русско-турецких войн. Мать научила его турецкому языку и культуре, и он уверенно выдавал себя за состоятельного турецкого торговца, перемещающегося по территории Ногайского Ханства, с небольшим торговым караваном, в сопровождении своих славянских рабов. В отличие от моей ветви истории, в этой действительности рабство не только не было отменено на территории Оттоманской Порты, но и бурно процветало. Основными поставщиками белых рабов в империи были вассальные ханства, Казанское, Ногайское, Астраханское и Крымское. Если Московская Русь защите своих южных и юго-восточных границ уделяло серьёзное внимание, и с каждым годом набеги на её территорию становились смертельно-опасным занятием, то несуразное Польское королевство защиту своих южных границ поручило казакам. Эти горе защитники, ослеплённые лёгкой наживой, и пользующиеся слабостью польской королевской власти, зачастую сами являлись инициаторами набегов ногайцев и крымских татар. Вся юго-восточная территория Польши практически обезлюдила, русские, белорусы и малороссы, с этих территорий, убегали в Московскую Русь, где жизнь в условиях крепостного права не была лёгкой, но государство защищало свои границы, и перспектива турецкого рабства им не грозила.
Основной причиной недавней войны было желание Турецкого Султана наказать Московскую Русь, за прием беженцев из Польского Королевства и нанесение постоянных поражений ордам из его вассальных ханств. Не меньшую роль сыграла потеря значительных доходов султанской казны, от упадка работорговли, из-за резкого уменьшения количества новых рабов. Поляки ожесточённо защищали свои западные территории, а пересечения русской границы, за последние сто лет, постоянно заканчивались позорным поражением и уничтожением нападавших орд из вассальных ханств. В последней войне принимали участие хорошо вооруженные и подготовленные регулярные войска турецкой армии – 30 тысяч штыков. Объединенная армия, с иррегулярной кавалерией всех четырёх ханств, достигала 80 тысяч человек.
На третий день путешествия моего небольшого, но хорошо вооруженного отряда, мне стало ясно, что Александровский прекрасно справляется с ролью состоятельного турецкого торговца, и по дорогам ногайского ханства передвигаются пешком, на телегах или на лошадях немало людей со славянской наружностью. За столетия османского владычества, произошло такое смешивание народов, что на наш торговый караван мало кто обращал внимание. Только мой конь вызывал всеобщее восхищение, на котором гордо восседал капитан Александровский. Даже было несколько попыток овладеть этим благородным животным. Вечером третьего дня мне стало плохо. Несмотря на все старания Николая Ивановича Пирогова и наличие лекарств, у меня резко поднялась температура, и я потерял сознание. Бредил я без малого 30 дней, иногда приходил в сознание и требовал продолжать путь. Во время одного из приходов в сознание, я случайно стал невольным свидетелем откровенного разговора между Пироговым и Кирилловым.
– Николай Иванович, может, откажитесь от вашего решения присоединиться к нашему отряду. Не в вашем возрасте играть в опасные игры, и не ясно пока, получиться ли из этой авантюры что-нибудь путное?! Пока мы далеко не отъехали от европейской части Турции, я смогу организовать вашу переправку в Польшу, а оттуда сами спокойно доедите до Москвы. – В обращении Олега Дмитриевича Кириллова удивительным образом сочетались настоятельная просьба и желание обезопасить человека, к которому он относился с огромным уважением. Николай Иванович Пирогов был легендой русской и мировой военной медицины. Трудно было свыкнуться с мыслью, что он ежедневно будет подвергаться опасности, и не известно ещё, как долго вся эта безусловная авантюра будет длиться.
– Помниться, вы с Великим Князем отговаривали меня возглавлять медицинскую службу наших войск. Олег Дмитриевич голубчик, я долго живу на этом свете и большую её часть провёл в многочисленных военных кампаниях. Наша несчастная родина веками то и делает, что защищается от внешних врагов. Иногда у меня складывается впечатление, что армия полностью разучилась наступать. Впервые за долгие годы у нас появилась надежда, что вот он, наследник престола, умный, смелый и талантливый полководец, который прекрасно понимает, страна в упадке и перенаселена настолько, что скоро сама начнёт разваливаться от надвигающегося голода. Да, у него крутой нрав, за это бояре и духовенство невзлюбили его, и бояться, что после смерти царя Ивана Владимировича, он приструнит их и поведёт страну к новым завоеваниям. Хотя бы вернёт наши исконно русские земли, которые под многовековым правлением поляков и этих разбойников казаков, скоро полностью обрастут бурьяном и превратятся в дикое поле. И в этот раз нам повезло, мы хоть и проиграли сражение туркам, но нанесли их войскам такой ущерб, что дальше наступать вглубь нашей территории они уже не были способны. Перед боем мы прекрасно понимали, что Владимир Иванович ведёт нас на смерть, и я тогда принял для себя окончательное решение, что до последней секунды своей жизни буду рядом с ним. Великий Князь, наследник престола, понимая, что боярская дума обрекла его на неминуемую смерть, принимает решение о сражении, с восьмикратно превосходящим численностью противником, а войска не задумываясь, идут за ним, осознавая, что для большинства из них этот бой будет последним в жизни.
– Вы правы, перед его высочеством не было другого достойного выбора, кроме как принять бой и постараться нанести туркам такой ущерб, чтобы они не смогли продолжать своё наступление. Я постоянно рядом с ним, вы сами знаете, он категорически отказывается держать в своем штабе этих многочисленных генералов из родовитых семей, предпочитая окружать себя толковыми и смелыми офицерами из худородных дворян. Конец XIX века, а наши бояре и духовенство держаться за свои властные и прочие привилегии мёртвой хваткой. Даже Польское Королевство со своим вечным внутренним бардаком, намного опережает нас в своем развитии, несмотря на постоянные нашествия крымчан и ногайцев.
Владимиру Ивановичу было известно, что боярская дума специально устроила так, чтобы царь назначил его командующим армии. Разведка докладывала, что регулярные турецкие войска в десяти днях пути от наших южных границ, а мобилизация и переброска основных войск займёт минимум месяц, а то и полтора. Отступать без сражения, значит обречь сотни тысяч подданных на разграбление, изнасилование и рабство. Ни один другой полководец, из числа имеющихся в наличии, не смог бы так грамотно организовать сражение, чтобы нанести туркам такой значительный ущерб. Каждый из нас осознавал, что в этом сражении мы должны убивать и калечить как можно больше турок. И это нам удалось. Более семи тысяч наших героев сложили свою голову на этой битве, но каждый из них, забрал с собой на тот свет, в среднем по пять врагов. Если бы разница сил не была столь вопиюще большой, ну хотя бы один к четырём, то мы уничтожили бы всю турецкую армию и сохранили бы свою боеспособность.
– Для турок победа была пирровой, по моим сведениям, они потеряли убитыми и ранеными больше 50 тысяч человек, а взамен, убили 7 тысяч и взяли в плен чуть более 2 тысяч наших военнослужащих, и то половина из них тяжелораненые, и мало кому из них удастся выжить. – Горечь и сожаление потерями соотечественников выражались, не столько словами, а всем естеством, этого бесконечно уважаемого и любимого мной человека.
– Об этом пишут все турецкие газеты, нам повезло, что капитан Александровский присоединился к нашей группе. Владимир Иванович дал ему приказ, по пути налаживать контакты с местными работорговцами, и обещать большие барыши, за приобретение наших военных, которых рано или поздно турки начнут продавать в рабство. Остатков казны не хватит даже на высвобождение полсотни человек, я не имею представление, откуда мы найдём столько средств, чтобы спасти остальных? Но Владимир Иванович уверен, что деньги – это не проблема.
Вы не заметили Николай Иванович, что после ранения его высочество сильно изменился? Он всегда был рассудительным, и раньше я не замечал за ним этого авантюризма. Конечно же, и до этого, он был способен идти на осознанное самопожертвование. Но организовать борьбу с огромной Османской Империей находясь на её территории, и категорически отказываться возвращаться на родину, что это если не авантюра?
– У него не было другого выхода, – с печальным голосом ответил Пирогов. – Бояре и духовенство ненавидят его больше чем турок. Они прекрасно осознают, насколько он любим народом, и после его восседания на царском престоле, он непременно отберёт у них власть и привилегии. Беда нашей родины в том и состоит, что эти ненасытные, после смерти Василия III наложили свои грязные лапы на финансы государства, и у царя слишком ограниченные права, он только утверждает решения боярской думы, а в правительстве ему напрямую подчиняются военное министерство и министерство внутренних дел. В Европе все смеются над нами, только в Оттоманской Порте и Московской Руси сохранились, такие позорные явления, как рабство и крепостное право. На духовенство также нет никакой надежды, их только интересуют свои немалые доходы от церковной деятельности и обширных земельных наделов. Реальная власть находится в руках жадных и самовлюблённых болванов.
– Они не хотят даже шевелиться, ведь любому разумному человеку понятно, что османский султан долго не будет терпеть и в следующий раз пойдёт на нас своими основными силами, а западным соседям от нашего полного уничтожения одна выгода, и больше всех этому обрадуются поляки, немцы и шведы. Тридцать миллионов новых рабов, да за получение такого огромного богатства, турецкий султан сам поведёт свои войска к нашим границам. Ему наши земли ни к чему, зато за счёт русских рабов он пополнит свою вечно пустую казну до отказа, да и экономика империи оживится. – Майор Кирилов с трудом сдерживал свою ненависть к русским боярам, духовенству и Османской Империи.
– Как вам кажется Олег Дмитриевич, сколько времени осталось у нашей несчастной родины, пока султан Абдул-Азиз решится обрушить на нас всю мощь своей империи? – озабоченно спросил Николай Иванович Пирогов.
– Я плохо разбираюсь в политике, но слышал от его высочества, что Абдул-Азиз пока занят реформами в империи. Он хочет постепенно европеизировать её, но получает сильное сопротивление со стороны собственных вельмож и духовенства. Здесь и своего бардака хватает, но общее настроение турок с каждым годом укрепляется в едином понимании, что победоносная война с нашим государством, поможет им решить многочисленные внутренние проблемы и продемонстрировать западным великим державам, что империя ещё сильна, и способна продемонстрировать свою мощь.
Про коррумпированность турецких чиновников я был наслышан и в предыдущей жизни, оказалось, корни этой коррупции были глубокие, и капитану Александровскому за немалое вознаграждение, ещё в первые дни нашего путешествия, удалось купить фальшивые документы на себя и на своих рабов. Эти документы не раз помогли нам при встрече с излишне бдительными полицейскими.
Вернувшиеся на родину русские военнослужащие передали мое письмо царю, в котором было написано, что я тяжело ранен и пока не собираюсь возвращаться. В письме я прямо обвинил боярскую думу в государственной измене, и сообщил, что вернусь только тогда, когда буду обладать достаточной силой и поддержкой, чтобы предать всех иуд справедливому суду.
Это письмо наделало много шума в Московском Царстве. Царь Иван IX, не смотря на ограниченность своей власти, назначил расследование. Бояре вынуждены были принести в жертву нескольких второстепенных членов думы, но представители основных старинных родов не пострадали. И я приобрёл смертельных врагов, которые ни при каких обстоятельствах не собирались допустить моего возращения на родину. Царь вынужден был удовлетвориться этим спектаклем, власти и влияния на большее у него не хватало. Вся эта история, через иностранных послов, просочилась в прессу западных стран, и дошла до турецкого султана. Абдул-Азиз назначил специальное расследование, и туркам пришлось раскопать братскую могилу, чтобы продемонстрировать доказательства смерти наследника русского престола. Не обнаружив тело, власти объявили меня в розыск и по всей империи были распространены мои портреты, в том числе в центральных и местных газетах. Всё это происходило в то время, когда я был в бессознательном состоянии. Майор Кириллов принял единственно возможное решение. Побрили мою бороду, покрасили в чёрный цвет мои светлые волосы, предварительно укоротив их на турецкий манер. Даже близкие родственники неспособны были бы узнать в больном, худощавом черноволосом рабе, одетого в лохмотья, Великого Князя, наследника престола Московского Царства.
Благодаря стараниям Николай Ивановича и майора Кирилова, в течение двух месяцев я окреп на столько, что был способен не только самостоятельно передвигаться, но и приступил к тренировкам моего нового организма. Несмотря на многочисленные ранения и причинённые увечья турецкими палачами, мой новый молодой организм довольно быстро восстанавливался.
Со второго месяца нашего путешествия я начал постепенно тренироваться под строгим контролем доктора Пирогова и унтер-офицера Петрова Семёна Порфирьевича. 40 летний опытный служака был разведчиком, и разведывательная рота, в которой он служил, считалась одной из лучших в русской армии, в основном благодаря стараниям и талантам Семёна Порфирьевича. Учитывая, что повреждённые конечности не до конца срослись, мои тренировки вначале были щадящими, и к более серьёзной боевой подготовке, я приступил лишь в третьем месяце наших странствий.
По моему требованию, члены отряда, кроме Николая Ивановича, на протяжении всего путешествия занимались повышением индивидуальной боевой подготовки, по программе разработанной унтер-офицером Петровым. Кроме физической подготовки, все мы обучались: рукопашному, штыковому и ножевому бою; прицельной стрельбе с револьверов и винтовок; различным премудростям разведывательной деятельности. Тренировки проходили три раза в день. С рассветом, пока дороги были пусты, мы осуществляли ежедневные пешие марш-броски на дистанцию 15—20 вёрст. Во время дневного отдыха, мы обучались рукопашному штыковому и ножевому бою, укрывшись от посторонних глаз. А на ночлег мы устраивались в отдаленных от основных дорог и мест проживания людей местностях, и до наступления темноты занимались стрелковой и разведывательной подготовкой.
Во время движения за наше обучение брался капитан Александровский. Со второго месяца нашего путешествия я внёс запрет на общение между собой на русском языке, не только во время передвижения, а в круглосуточном режиме. Несмотря на явное недовольство членов моего отряда, мы довольно быстро начали обучаться турецкому языку. В первое время наше общение между собой выглядело довольно смешно, пару слов на турецком, а всё остальное, на великом и могучем. Но изощряться в многоэтажных построениях мата я не позволил, и за каждое произнесённое не турецкое слово, нарушитель должен был следующим утром бегать дополнительную версту. Через ноги обучение к турецкому языку пошло довольно быстро, и к моменту нашего появления в долине, мы довольно бегло разговаривали на нём, по крайней мере, не сильно отличались от славянских рабов, проживших много лет в турецком рабстве.
По требованию доктора Пирогова и унтер-офицера Петрова, было организованно полноценное и обильное питание членов отряда. Мне приходилось постоянно слушать жалобы майора Кириллова, что золотые рубли и боеприпасы расходуются с такой скоростью, что в скором времени мы станем нищими и незащищенными. Но эти проблемы беспокоили меня в последнюю очередь. В прошлой жизни я освоил главное правило успешного бизнеса. При наличии сплочённой, профессиональной и хорошо мотивированной команды, деньги сами найдут путь в наши кошельки. Мне пришлось заняться обучением моих соратников основам коммерции, при этом вызвав немалое их удивление своими познаниями. Тогда мне повезло, капитан Александровский оказался не только хорошим актёром изображавшего из себя состоятельного турецкого торговца, но и способным коммерсантом. Кроме него, среди моих соратников, своими отличными способностями торговаться и выискивать нужную коммерческую информацию, выделялся нижний чин Афанасий Спиридонов. Этот ловкий 20 летний парень имел хорошо подвешенный язык и природный талант мгновенно оценивать основные черты характера человека, с которым общался. А его способность, в процессе общения, разговорить собеседника и выведывать нужную для себя информацию, поразили даже меня. Такую же мою способность, вместе с другими не менее значимыми, я считал одними из основных своих преимуществ, благодаря которым я в прошлой жизни был успешным бизнесменом.
Через месяц обучения я приступил к практическим занятиям для моих новоявленных помощников по коммерции, Александровского и Спиридонова. Мы задерживались в крупных населённых пунктах на пару дней, посещали рынки, торговые лавки, магазины, караван сараи и гостиницы, где останавливались торговцы. Мы изучали текущие оптовые и розничные цены, спрос и предложение на продовольствие и прочие товары, и собирали другую не менее значимую коммерческую информацию. Я специально не торопил своих учеников, и добивался главного, их хорошей информированности, и постепенной выработки умений, не только собирать, но и правильно анализировать коммерческую информацию. Они со временем приходили к пониманию, что, где, когда можно и нужно покупать, и продавать, чтобы остаться с хорошим наваром.
Постепенно мы перешли к конкретным торговым операциям, и к немалой радости нашего финансиста, майора Кириллова, содержимое его кассы начало пополняться. Но моё решение, о приобретении восьми большегрузных телег, оснащенных рессорами и обрезиненными колесами, спряженными двумя породистыми тяжеловозными лошадьми, опять расстроило майора. Олег Дмитриевич, после покупки новых транспортных средств, две недели возмущался, что мы потратили половину наших средств на эти новомодные немецкие телеги. Он успокоился только тогда, когда нашим коммерсантам вынуждено пришлось продемонстрировать ему всё, на что они обучались и были способны. Дальше терпеть его постоянные претензии и ругательства, на ломанном турецком языке, они не были в состоянии. Тогда я тайно радовался, что у них появилась такая мощная мотивация, и они не разочаровали меня. Трудно описать, какая была радость у майора, после восстановления содержимого его кассы. Временно мы не портили его хорошее настроение, способствуя довольно активному наполнению его кассы.
После моего выздоровления, и моих безуспешных попыток отучить моих соратников относиться ко мне, как к наследнику царского престола, я был вынужден согласиться с предложением Майора Кириллова, обзавестись документами, согласно которым я был бы турком по национальности, отпрыском старинного благородного, но потерявшего своё богатство и влияние семейства. В отличие от фальшивых документов Александровского и его рабов, мои документы были оригинальными, и купили мы их у курда.
Курд, при встрече с нашими коммерсантами, рассказал, что овладел ими после разбойного нападения на небольшой караван. Его шайка приняла хозяина каравана за небогатого армянского торговца. Но после нападения и уничтожения всех охранников и возчиков, они ради любопытства оставили в живых хозяина и приступили к выяснению кто он и чем кроме этого жалкого каравана он владеет. Выяснилось, что к ним в руки попал сын турецкого бея, оказавшегося в опале у султана. За казнокрадство его изгнали из государственной службы, с конфискацией всего имущества. Только его принадлежность к старинному роду спасло ему жизнь, но вскоре он умер и оставил своего сына круглым сиротой. Родственники и бывшие друзья его отца отказались помочь мальчику, и тот выживал, как мог. Продав кое-что из оставшихся семейных драгоценностей, мальчик начал заниматься мелкой торговлей. Больших успехов на торговом поприще он не добился, и к моменту своей гибели заработал небольшой капитал, для покупки нескольких мул и телег, для своего бродячего каравана. Парню не повезло, он стал жертвой курдов, которые разбойничали недалеко от мест компактного проживания армян. Выяснив, что они напали на благородного турка, у разбойников не было другого выхода как убить торговца, и скрыть следы своего преступления.
Курд, продававший документы, был слишком откровенен, что не понравилось Александровскому, и он хотел отказаться от покупки документов. Но Афанасий Спиридонов, присутствующий на переговорах, не спрашивая мнение капитана, заплатил довольно дорого за документы, и вывел его из караван-сарая. Не дав ему возможности выразить своё возмущение, Афанасий объяснил ему, почему он поступил таким образом. Оказалось, что в документах описание внешности турецкого аристократа совпадало с моими данными – высокий рост, светлые волосы, карие глаза, и по возрасту, он был всего лишь на год младше меня, ему незадолго до гибели исполнилось 21. Но, не только эти документы побудили Спиридонова действовать таким образом. Он своим невероятным чутьём понял, что перед ним не наивный курд, строящий из себя простака, а опытный разбойник, решивший поближе познакомиться со своими будущими жертвами. По большому счету, курдским разбойникам было всё равно, кого убивать и грабить. Была бы у них возможность безнаказанного грабежа, то они, не задумываясь, напали бы и на турецкого султана.
Вернувшись к нашему каравану, Александровский и Спиридонов доложили о своих подозрениях, что курды в ближайшее время обязательно нападут на нас. Поскольку, всё это происходило во второй половине дня, ближе к вечеру, я распределился выехать незамедлительно из городка, где до этого мы собирались ночевать в караван-сарае. До наступления темноты курды не решились бы напасть на нас, дорога была слишком оживлённой. Мы свернули на небольшой удобный для ночевки овраг, и приступили к приготовлению ужина. Поужинав, мы легли спать, оставив на дежурстве самого старого из нас, Николая Ивановича Пирогова.
– Ваше высочество, курды обнаружены они прячутся в пятистах метрах отсюда, с другой стороны дороги, за деревьями, – через полчаса доложил унтер-офицер Петров, которого толи в шутку, толи всерьёз мы называли начальником нашей разведки, – их слишком много, целая разбойничая шайка из 30 человек.
– Не беда, организуем почётную встречу, с салютом, – спокойно отреагировал я. Олег Дмитриевич, дайте сигнал Николаю Ивановичу, чтобы притворился спящим, костёр и так еле горит, через полчаса потухнет. Как станет темно, посадите на место доктора подготовленное чучело, а вы Семён Порфирьевич проследите, чтобы курды раньше времени незаметно не подошли, предупреждаю всем, за Николая Ивановича все мы отвечаем собственной головой. – Я был уверен, что нам удастся уничтожить курдов, несмотря на их значительное численное превосходство. Для моей уверенности были две причины. Первая причина, это неплохая стрелковая подготовка членов моего небольшого отряда. Несмотря на постоянное недовольство майора Александровского, мы почти каждый вечер тренировались в стрельбе из винтовок и револьверов. Если для винтовок боеприпасов ещё хватало, то для револьверов они закончились довольно быстро. Про качество самих револьверов даже вспоминать не хочется, после нескольких сот выстрелов они начали разваливаться прямо во время стрельбы. Когда я распределился Александровскому купить 16 качественных американских крупнокалиберных длинноствольных револьверов Colt Peacemaker 45-го калибра, и несколько тысяч патрон к ним, плохо стало не только майору Кириллову, но и самому Александровскому. Эти новейшие модели американских револьверов стоили баснословные деньги, как и унитарные патроны для них. Но я даже не думал отменить своё решение, лишь порекомендовал расширить список продаваемых нами продуктов и прочих товаров, чтобы возместить эти затраты, предупредив, что в скором времени мы будем приобретать новейшие многозарядные винтовки, которые стоят намного дороже этих револьверов. Как бы там не было, но наши тренировки по стрелковой подготовке продолжились, и благодаря личному мастерству и способностям требовательного и принципиального наставника – Семёна Порфирьевича Петрова, даже у Николая Ивановича наблюдались значительные успехи в прицельной скоростной стрельбе. А все остальные, в том числе и я, уже довольно сносно стреляли одновременно с обеих рук, но в эту ночь я дал приказ стрелять только из одного револьвера, с максимально возможной точностью попадания. Не было необходимости спешить, каждый из нас устроился в безопасном участке на дистанции 10—15 метрах от местоположения телег, которых мы расположили рядом друг с другом, чтобы уменьшить шансы нападавших курдов спрятаться за ними. Второй причиной моей уверенности было наличие у нас сведений, каким оружием были вооружены курды. Их капсульные одноствольные, или двуствольные пистолеты и винтовки не представляли для нас особой опасности, как и их пики и прочее холодное оружие. На 30 нападавших мы собирались потратить 96 прицельных, безостановочных револьверных выстрелов, а против тех кому повезёт выжить, мы имели под рукой наши армейские винтовки с пристегнутыми штыками. Обучению штыковому бою унтер-офицер Петров уделял особое внимание. Кроме меня и Николая Ивановича, все остальные были профессиональными военными. Мне тогда приходилось стараться в двойне, чтобы сильно не уступать своим соратникам. Если по прицельной стрельбе мои успехи были очевидны, то по штыковому бою только через год упорных тренировок, я заслужил одобрительную оценку со стороны Петрова.
Через час ожидания, мы услышали звук приглушенного топота лошадей разбойников.
– Курды совсем не уважают нас, я думал, они подкрадутся незаметно, а вместо этого, обмотали копыта лошадей тряпками, и решили кавалеристским наскоком одолеть нас. – Услышал я довольно громкий голос унтер-офицера Петрова, расположившегося в двадцати метрах от меня.
– По лошадям не стрелять, они стоят хорошие деньги! – не смог скрыть свою хозяйственную натуру майор Кириллов.
– Оставить разговоры! Действуем, как договаривались, после сигнала унтер-офицера Петрова, – прекратил я в приказном порядке общение между собой, хоть и понимал, что курды при таком шуме от топота собственных лошадей, вряд ли услышат нас.
Через несколько минут прозвучал условный сигнал Петрова, и мы незамедлительно разожгли факелы, после чего начали их бросать в заранее определённые участки оврага.
Бой длился недолго, благодаря устроенному нами освещению, нам удалось обойтись выстрелами из наших револьверов. Даже удалось удовлетворить жабу майора Кириллова, и ни одна лошадь курдов не пострадала. Наше удачное расположение не позволило разбойникам отступить, и все они были тяжело ранены или убиты.
– Что будем делать с ранеными Ваше Высочество? – обратился ко мне майор Кириллов.
– Допросите, и постарайтесь выяснить, где находится награбленное имущество, бывшего хозяина, купленного нами документов.
К утру мы прибыли к схрону разбойников. То, что мы обнаружили, поразило нас. Оказалось, разбойничать на дорогах Османской Империи, довольно прибыльное занятие. Разговорить раненых курдов, было нетрудно, особенно после того, как перед их глазами унтер-офицер Петров свернул шею продавца документов. Он оказался предводителем этой шайки, и от ненависти к нам, за столь неожиданную неудачу, всё время кричал, чтобы остальные курды вели себя как мужчины, и приняли смерть, не сообщив место, где спрятано награбленное.
На этом месте, нам пришлось задержаться на сутки. Наши телеги, и до этого были загружены до предела собственным товаром. Но оставлять бесхозно всё обнаруженное богатство было бы бессмысленно. Всё, что было возможно, мы загрузили на телеги, а остальное добро навьючили на тридцати лошадях, доставшихся нам от курдов. Радости майора Кириллова не было предела. Ведь в результате этой стычки с курдскими разбойниками, нам досталось богатство, в сотню раз превышающее заработанные на торговых операциях доходы. Я, недолго думая, распределился выбросить оружие курдов, посчитав, что оно устаревшее и малоэффективное. Тогда впервые я с радостью отметил, что мои соратники начинают высказывать свое мнение, с трудом преодолевая свои верноподданнические чувства по отношению ко мне.
– Ваше Высочество, это же целое состояние, нельзя выбрасывать столько добра! – возразил мне капитан Александровский. Майор Кириллов, конечно же, присоединился к числу протестующих.
– Ефрейтор Сухомлин оружейник от бога, и в основном благодаря ему, армейские образцы револьверов так долго терпели наши издевательства над собой. Согласно инструкции, они были рассчитаны на 300 выстрелов, с учётом текущего ремонта, но благодаря ефрейтору, револьверы выдержали все 600.
35 летный ефрейтор Сухомлин Естафий Никодимович, в действительности оказался мастером золотые руки. Ему удалось, кроме починки и наладки механизмов пистолетов и винтовок, привести в идеальное состояние их внешний вид, дополнительно обработав металлические и даже деревянные части, покрывая их морилкой и лаком. После его стараний, всё оружие выглядело как новоё, и нашим коммерсантам удалось выручить за них хорошие деньги.
Но тогда находясь на месте схрона курдских разбойников, я больше всего интересовался личными вещами бывшего владельца, попавших в наши руки документов. Их ценность значительно выросла, после полного уничтожения курдских разбойников. Свидетелей убийства благородного турка не осталось в живых, и у меня появился отличный шанс выдавать себя за него. Повезло, среди многочисленных разноразмерных сундуков, мы обнаружил тот, в котором хранились личные вещи убитого турка. Судя по всему, тот вёл бродячий образ жизни, и таскал с собой все семейные документы. Оказалось, он являлся сыном Бея – главы старинного османского рода. После его опалы, родственники отстранились от Бея, заботясь о собственной безопасности, но формально он, как был, так и остался главой рода, и сохранял за собой титул и полномочия. После его смерти, этот титул перешёл к его наследнику, в роли которого я собирался выступить. Семейный архив оказался довольно обширным, и я вместе с капитаном Александровским, приступил к его доскональному изучению. Как говорят разведчики, изучал легенду. Я научился говорить на турецком языке, но только на уровне элементарного общения. Естественно, что мое произношение выдавало иностранца. Мне предстояло так же научиться писать и читать, и обзавестись соответствующими манерами высокородного представителя турецкой знати. Прежде всего, я тогда приступил к улучшению своих языковых познаний, и исправлению произношения. С того момента капитан Александровский был постоянно со мной, и я не упускал малейшей возможности научиться разговаривать как прирожденный турок. На доходы, полученные от реализации награбленного курдами богатства, мы приобрели ещё 22 немецких большегрузных телег и породистых тяжеловозов. Нам пришлось нанять свыше 60 молодых, чаще всего юных возчиков, конюхов и других помощников, в основном греческого, армянского, грузинского и ассирийского происхождения. Члены боевого отряда пересели на лошадей, доставшихся нам от курдов, лучшие из которых мы оставили себе, а остальные продали. Мои беспокойства, по поводу отсутствия опыта общения с лошадьми, оказались беспочвенными. Мышечная память моего нового тела позволила в кратчайшие сроки научиться не только уверенно держаться в седле, но и продемонстрировать отличные навыки опытного наездника. В дальнейшем я постоянно передвигался на своем вороном красавце. Богатое, инкрустированное золотом и драгоценными камнями седло и сбруя, только подчёркивали великолепную осанку и грацию моего коня. Мне пришлось самому переодеться в богатую одежду, соответствующую для представителя и номинального предводителя старинного аристократического османского рода. Для Николая Ивановича Пирогова мы приобрели довольно крупный крытый дорожный экипаж немецкого производства, переоборудовав его в передвижную операционную: с операционным столом; ярким освещением, обеспечиваемым многочисленными керосиновыми лампами; приспособлением для быстрого разогрева воды; с необходимыми многочисленными медицинскими инструментами и большим запасом разнообразных лекарств и перевязочных материалов, в основном иностранного производства.
К середине сентября долгое путешествие моего отряда по землям Османской Империи неожиданно, даже для меня самого, завершилось. Мне выпало счастье встретиться с Марией Комин. Вглядевшись в её янтарные глаза, я понял, что пропал. С этого момента моя вторая жизнь навсегда была переплетена с жизнью прекраснейшей из женщин, когда-либо проживающей на грешней земле.
В течение трёх месяцев, маленький караван, состоящий из трех армейских повозок, превратился в крупный купеческий караван из 30 большегрузных телег, 3 хозяйственных тележек и крытого экипажа. Всё это богатство сопровождали шестеро отлично вооруженных всадников, на хорошо ухоженных и откормленных боевых лошадях, под предводительством светловолосого, кареглазого, высокорослого, плотного телосложения, высокородного и богатого молодого человека, гордо гарцующего на великолепном вороном породистом коне. Как говорили в моей первой жизни, – «если понтовать, так понтовать по-настоящему».
Такого, всего из себя понтового, впервые увидела прекраснейшая из женщин – Мария Комин.
Я до сих пор помню, с какой ненавистью она смотрела на дикого турка, когда мы встретились впервые на узкой горной дороге. Её открытая коляска была вынуждена уступить дорогу нашему каравану. По её мнению, наше поведение было проявлением неучтивости, по отношению к ней лично, в жилах которой текла кровь византийских императоров. Даже в состоянии сильного раздражения, она выглядела божественно, а её светящиеся от гнева прекрасные янтарные глаза, с того момента, навсегда отчеканились в моей памяти.
После этой встречи, вокруг меня всё мгновенно преобразилось. Осмотревшись, я обнаружил, что наш караван находится на горной дороге, ведущей в довольно обширную долину, которую природа наградила невероятной красотой.
Две цепи величественных гор с заснеженными вершинами, как будто охраняли долину с востока и запада. Посреди долины, извиваясь, бежала широкая река. На склонах гор паслись большие стада овец и скота, а вся равнина была покрыта обработанными полями. Трудолюбивые земледельцы не оставили здесь и клочка невозделанной земли. На этой обширной долине недалеко друг от друга находилось несколько деревень, которые, утопая в садах и рощах, издали казались зелеными островами. Представшая перед моим взором картина была настолько завораживающей, что на секунду мне показалось, – я попал в рай.
Первое, на что я обратил внимание, – непривычно высокие горы. Их величественность была пугающей, и будоражила меня. В ту минуту я ощутил, что вступал в совершенно незнакомый мне мир. Вид долины вызывал радость и надежду, а суровые горы возбуждали во мне уничтожающую ненависть. Одновременно с этими чувствами появилось, заполняющее всё мое естество, чувство всеобъемлющей любви. Тогда я ощутил присутствие вокруг себя богов и демонов, и представил распад и возрождение империй и цивилизаций. Именно тогда я понял, что мне суждено в новой жизни, постоянно бороться за выживание и мне предстоит немало жестоких поражений, кующих мою целеустремлённость и храбрость. Теперь, когда бы я ни приехал на эту долину, прежде всего я ощущаю все эти чувства – она приветствуют меня и говорит, что я вернулся домой.
– У меня такое ощущение, что мы нашли наш новый дом! – сообщил я тогда своим сопровождающим.
– А здесь мне нравится, ваше высочество, – отреагировал одобрительно Николай Иванович Пирогов. Остальные смотрели на меня удивленными глазами. Изначально мы направлялись поближе к персидской границе.
– Олег Дмитриевич, попытаемся найти удобную стоянку недалеко от одной из этих деревень. Ничего, что мы не доехали до границы, судя по карте, она отсюда не так далеко, приблизительно 50 вёрст, – подтвердил я свое решение, которое для моих сопровождающих стало приказом, не подлежащим обсуждению. Прошло много лет, пока я добился от своих соратников, не безусловного подчинения, а полной самостоятельности и свободного высказывания собственного мнения.
Караван медленно передвигался по долине, проезжая одну деревню за другой. Мы осматривали внимательно все поселения, среди которых были греческая, три смешанные и одна армянская деревни. В смешанных деревнях проживали представители разных национальностей, греки, армяне, езды, грузины, ассирийцы, не часто, но встречались и славяне.
Мне понравились проживающие в долине простые труженики; светлокожие и смуглые, с карими, чёрными, зелеными и синими глазами – лица и формы этого ни на что не похожего многообразия, несравненной человеческой красоты.
На самом краю долины, в ущелье, стояла армянская деревня. Посоветовавшись с соратниками, я принял решение обосноваться там. С точки зрения безопасности она больше всего устраивала нас. Деревня расположилась в значительном отдалении от основной дороги, что давало нам дополнительный шанс скрыться в горах, до появления незваных гостей.
Наш торговый караван медленно приближался к дому старосты армянской деревни. Нам было видно, что караван давно заметили, и у распахнутых ворот, с нетерпением и с немалой тревогой, нас ждал старый Андраник, в окружении пятерых своих сыновей.
Дом старосты армянской деревни Андраника отличался от других богатством и размерами. Он владел сотнями голов крупного скота. Его буйволы, волы, коровы и лошади считались лучшими во всей долине. У Андраника было свыше тысячи овец, которые паслись на ближайших горах. Но главным богатством старшины и его опорой были пятеро его взрослых сыновей. Все они были женаты, и дом старосты был полон ребятишек всех возрастов. Но больше сыновей старшина любил свою единственную дочь, прекрасную Анаит.
Когда наш караван подъезжал к дому старосты, я обратил внимание, что он похож на хорошо защищенную крепость. Весь участок был окружен четырьмя высокими стенами, образовывавшими внушительных размеров прямоугольную площадь, на которой находились разные хозяйственные постройки: хлев для скота, конюшня, сенники и кладовые для корма, погреба, амбары и т. д.
Там же были устроены помещения для пастухов и прочих наёмных работников с их семействами. Было видно, что в этом доме проживает богатая по местным меркам семья.