Глава 2
Соблазн
Купец Грудицын редко отказывался от своих затей. Чтобы это случилось нужны были более веские основания, чем страхи жены, поэтому, как Матрена не молила мужа подождать годик с приобщением сына к делу, Фома не пожелал ей угодить. И вот, едва успел растаять лед, как Савва отправился на одном из судов отца в первое свое путешествие. Нагруженный товарами учан5 поплыл по Волге, а затем свернул на Каму, держа путь к Соликамску. Погода была великолепная: светило яркое солнце, и дул попутный весенний ветер.
– Вот благодать! – радовался Гордей. – Господь благословляет тебя, Саввушка, на дело отцово и меня вместе с тобой.
Сказал старик и словно сглазил себя: на третий день плаванья занемог он так, что пришлось Савве остановиться в оказавшемся на их пути селе. Всю ночь Гордей пролежал в беспамятстве и к утру испустил дух. Савва похоронил старого слугу и даже поплакал на его могиле (все-таки Гордей двадцать лет прожил в их доме), но в душе испытал облегчение. Теперь следить за юношей было некому, и он мог хотя бы на время стать по-настоящему свободным.
Савва поплыл дальше. Имя купца Грудицына служило хорошим поручительством, и товары легко продавались. На пути в Соликамск Савва выполнил почти все поручения отца. Оставалось ему лишь заехать в принадлежащий купцам Строгановым Орел-городок, где проживал постоянный покупатель Фомы Грудицына, лавочник Бажен Второй.
Как только учан пристал около полудня к берегу, Савва велел слугам охранять товар, а сам отправился искать постоялый двор. От пристани юноша дошел до деревянного храма с шатровым куполом и, обогнув его, оказался на улице, где были только небольшие дворы с избами. Между оградами бродили гуси и гонялись за курами ошалевшие от весны петухи. В самой глубокой луже лежала огромная свинья.
Савва приблизился к дремавшему на завалинке старику.
– Желаю здравия, отец!
– Здравствуй, сынок! – доброжелательно откликнулся дед, открыв глаза.
– Где у вас тут постоялый двор?
– Ты, милок, не туда гуляешь. Тебе надобно было у храма Успения свернуть к торгу.
– Не приметил я торга. Тихо повсюду.
– Так нынче же Страстная седмица – вот и тихо.
Савва отвесил старику поклон.
– Спасибо тебе, отец! Долгих лет тебе в добре и холе.
– И тебе, сынок, всего лучшего, чего человеку Богом дадено.
Вернувшись к храму, Савва без труда нашел постоялый двор. Это было двухэтажное строение из неотесанных бревен, с покосившейся крышей. У крыльца бродил туда-сюда пошатывающийся малый, от которого так разило хмельным, что у непьющего юноши перехватило дыхание.
Савва бросил осуждающий взгляд на пьяницу.
«Нынче, в Страстную седмицу, Бог запрещает вино не токмо пить, но даже нюхать. Есть же люди, коим и воля Господа не указ!»
Он поднялся на крыльцо и вошел в просторные сени, где ему навстречу поднялся с лавки приземистый, широкоплечий мужик средних лет.
– Ты хозяин? – спросил Савва.
Мужик принялся подобострастно кланяться.
– Я хозяин! Я! Милости просим, гость дорогой! Чего желаешь? Поесть? Помыться? Лечь почивать? Велю жене снедь подать и перины взбить! Самолично истоплю для тебя баньку!
– Спасибо, мил человек! Я, пожалуй, потрапезничаю да и в баньке помоюсь, а вот почивать лягу токмо тогда, когда все дела сделаю.
Хозяин внимательно оглядел юношу.
– Прости, сынок! Ты вроде прежде у меня не бывал, но обличием похож на кого-то.
– Должно быть, на отца моего, Фому Грудицына?
Хозяин расцвел и радостно запрыгал на месте.
– Вот уж Господь меня порадовал, так порадовал! Прямо поднес подарочек к Великому дню! Сын самого Фомы Грудицына явился к нам нежданно-негаданно! Как звать величать тебя, гостюшка дорогой?
– Саввой меня кличут.
– Милости прошу! Милости прошу, Саввушка! А я Пров.
Хозяин кинулся к лестнице и громко крикнул:
– Жена! Аграфена! К нам пожаловал Савва Грудицын! Неси на стол все, что есть в печи!
Невысокая и необъятная в ширину женщина скатилась с лестницы, молча поклонилась и сразу же умчалась прочь.
– Милости прошу к столу, – пригласил Пров гостя.
Они вошли в пустую по причине Страстной недели корчму. Едва Савва успел сесть на лавку, как вбежала хозяйка, неся в руках большое количество постной снеди. В одно мгновение стол был заставлен кашей, пареной репой, квашеной капустой и солеными огурцами.
– Отведай наших кушаний, гость дорогой, – доброжелательно промолвила хозяйка и, отвесив поклон, выкатилась за дверь.
Хозяин тоже хотел выйти.
– Останься, Пров! – попросил Савва. – Поешь со мной.
– Да, я уже трапезничал.
– Ну, так посиди со мной, коли срочных дел не имеешь.
Пров сел на лавку, подождал, когда гость немного насытиться, а затем спросил его:
– Кому твой отец прислал товары?
– Бажену Второму. Опосля трапезы и бани я к нему пойду.
– Ступай, милок!
– А каков он человек – сей Бажен? – поинтересовался юноша.
– Благочестивый он, – уважительно начал Пров. – Хворый ли, здравый ли, а службу в храме Бажен отстоит до конца, хотя лета имеет немалые, почитай старик. Вот токмо слишком его одолела жадность – добавил хозяин уже с осуждением. – Деньги он имеет немалые, но все на нужду плачется, ограду себе поставил высоченную, чтобы воры во двор не забрались. Для кого токмо Бажен свое добро бережет? Двух жен он успел схоронить и в третий раз женился, а детей ему Бог так и не дал.
– Коли Бажен жаден, с ним, поди, трудно иметь дело? – обеспокоился Савва.
Пров пожал плечами.
– Твой отец имеет с ним дела, прочие тоже. У всякого человека есть своя придурь. Станешь чужой нрав в расчет брать, ни с кем не сумеешь столковаться.
– И то верно, – согласился Савва.
После трапезы он вернулся на пристань, дабы отдать повеления своим людям, кому из них, в какой черед мыться и трапезничать, а кому стеречь товар. Затем юноша направился к лавочнику Бажену Второму.
Найти нужный двор в Орле было несложно, поскольку все жители этого городка знали друг друга. Савва подошел к высоким крепким воротам и, обнаружив, что они заперты, громко постучал в них кулаком. В ответ со двора послышалось злобное рычание нескольких псов. Юноша опять постучал – собаки залаяли громче.
«До вечера что ли мне здесь кобелей дразнить», – рассердился Савва.
Наконец послышался раздраженный старческий голос:
– Кого там нелегкая принесла?
Решив, что к воротам вышел слуга Бажена, Савва произнес повелительным тоном:
– Скажи хозяину, что явился Савва, сын купца Фомы Грудицына.
– Косорот! Запри псов! – прогнусавил тот же старческий голос.
Немного погодя, собачий лай стал глуше, потом ворота распахнулись, и седой сгорбленный старик в ветхом кафтане кинулся обнимать оторопевшего гостя.
– Счастье-то нам привалило! Фома Грудицын, долгих лет ему жить во здравии, сыночка своего к нам прислал! Входи, входи, Саввушка!
– Ты Бажен Второй? – изумился Савва.
– А кто же еще?
Войдя в ворота, юноша увидел мрачный двухэтажный дом без конька на крыше и наличников на окнах. Хозяйственные постройки были крепкими, но старыми и начавшими ветшать, зато с огромными замками на всех дверях.
«Совсем как у нас, – отметил Савва. – Батюшка тоже повсюду замки повесил – даже там, куда воры не полезут».
У крыльца стоял, склонившись в почтительном поклоне, колченогий мужик, у которого рот находился не там, где у всех людей, а на левой щеке. Это, очевидно, и был Косорот.
Хозяин провел гостя в горницу и усадил на лавку.
– Надобно тебя угостить чем-нибудь, – проговорил Бажен с явным сомнением.
– Я не голоден, – поспешил отказаться от еды Савва.
– Обижаешь, сынок! – упрекнул его хозяин. – В другой раз не брезгуй моим хлебом-солью.
Впрочем, было видно, что Бажен отнюдь не горел желанием накормить кого бы то ни было и обижался лишь ради приличия.
Савва перешел к делу:
– Мой отец прислал тебе товаров…
– Худы дела мои нынче, сынок, – прервал его Бажен с виноватым видом. – Не смогу я заплатить за товары. Прости старика, Саввушка.
Савва впервые терпел неудачу в делах и поэтому растерялся. Но тут Бажен сам предложил ему выход из затруднительного положения:
– Опосля Великого дня в Орле торг большой начинается. Слушок прошел, будто бы сам Никита Григорьевич Строганов едет к нам. Давно пора, а то уж почитай год никого из Строгановых у нас не было, и хоромы их стоят без хозяев.
– Коли сам Никита Строганов сюда прибудет, то может быть мне стоит здесь задержаться, – несмело согласился юноша.
– Стоит, Саввушка! – убеждал его Бажен. – Еще как стоит! Ты весь товар враз скинешь.
– Где же мне торговать?
– В одной из моих лавок, – великодушно предложил старик.
Юноша начал сдаваться:
– Я подумаю и завтра дам тебе ответ.
– Подумай, милок, подумай.
– Пойду я – сказал Савва, поднимаясь с лавки.
Хозяин всплеснул руками.
– Куда ты собрался?
– Как, куда? На постоялый двор.
– Ай-я-яй! Обижаешь сынок! Живешь на постоялом дворе! А ведь я готов тебя холить-лелеять, как родного сына.
У Бажена даже слезы на глаза выступили, и жалостливый Савва проникся участием к доброму лавочнику, напрочь забыв о его скупости.
– Хорошо! Коли я останусь в Орле, то переберусь к тебе. Токмо не стеснить бы вас.
– Стеснишь нас? Да, в храмовине6, доставшейся мне от покойного брата, полк стрелецкий, упаси Господи, поместится. Живем мы вдвоем с женой, слуг, окромя Косорота, не имеем.
– Неужто у вас нет женской прислуги? – удивился Савва.
Бажен недовольно поморщился.
– Хозяйка моя младая да здравая, сама управляется. Лишние люди – зряшные траты.
Юноша вспомнил о скупости лавочника и засомневался:
«Пожалуй, не стоит мне съезжать с постоялого двора».
Однако старик был иного мнения:
– Жду тебя к себе, Саввушка. Завтра в чистый четверток7 попаримся мы вместе в баньке. Ну, а там канун Великого дня наступит. В прежние лета я всенощную всю отстаивал, а нынче ноги мои уже ослабли. Пойдем мы с женой на полунощницу, и ты с нами ступай.
За свои без малого двадцать лет жизни Савва так привык покоряться отцу, что вообще не умел противиться чужой воле. Он, правда, сделал последнюю попытку возразить:
– Как бы Пров не обиделся?
– Прову деньги надобны за постой, – отозвался Бажен. – Посели к нему своих людей, он и возрадуется.
– А большую ли плату ты возьмешь с меня за лавку?
Бажен сердито надулся.
– Я, Саввушка, желаю лишь отцу твоему угодить да убытки ваши покрыть, – говорил он, снимая с пояса один из ключей. – Возьми ключ от лавки у конной площадки, и коли ты получишь вдесятеро от того, что с меня лично поимел бы – вот и плата будет.
Савва взял ключ.
– Спасибо тебе Бажен за доброту твою. Пойду я.
– Ступай, сынок! Жду тебя завтра.
Попрощавшись со стариком, Савва ушел на постоялый двор, где сразу же после бани начал готовиться к переезду. На следующий день он, разместив товары в лавке, простился с Провом и перебрался жить к лавочнику. Хозяин постоялого двора сказал юноше на прощание:
– Коли ты не приживешься на новом месте, ворочайся сюда. Мы с Аграфеной тебе завсегда рады.
Бажен принял гостя радушно. Они вместе попарились в бане, затем сели обедать. Когда жена старика поставила на стол миску с почти прозрачной похлебкой, подобревший после бани Бажен расщедрился и велел:
– Ну-ка, Фекла, попотчуй еще чем-нибудь гостя.
Хозяйка принесла квашеной капусты.
– Чем богаты, тем и рады, гость дорогой, – промолвила она тихим, мягким голосом.
Внезапно Савва обратил внимание на то, что жена Бажена молода и хороша собой. Под изрядно поношенным шерстяным шушуном8 угадывались стройный стан и высокая грудь, а грубый повойник9 совсем не портил милого сероглазого лица.
Смущенный Савва принялся жевать капусту и, поперхнувшись, закашлялся. Фекла тут же поднесла ему ковш с квасом. Юноша сделал несколько глотков и пробормотал:
– Спасибо, хозяюшка! Я пойду, посплю часок-другой.
– Ступай, милый, ступай – поспешно согласился хозяин, видимо уже опомнившийся от своей доброты.
Савва отправился в отведенную ему под опочивальню горенку, лег на лавку, но уснуть никак не мог. Стоило ему закрыть глаза, как он видел будто воочию Феклу. Юноша тряс головой, пытаясь избавиться от бесовского наваждения, однако это не помогало. В конце концов Савва поднялся, оделся и ушел на торжище, где пробыл в лавке до самой вечерни. Он все выведал о здешних ценах и запросах, пересчитал товар, поразмыслил над будущими барышами и решил, что сумеет получить выгоду. За делами у Саввы не было времени вспомнить о Фекле, и он понемногу успокоился, но вечером наваждение вернулось.
Ночью юноша долго стоял на коленях перед образом Спасителя, моля Господа о своем избавлении от нечистых помыслов, но, чем истовее он просил спасения для души, тем сладостнее болело желающее впасть в грех тело.
– Погиб я! Погиб! – в отчаянье шептал юный грешник.
Всю Страстную пятницу Савва не находил себе места и успокоился лишь в храме, где долго вымаливал у Бога помощи в противостоянии искушению. Когда в Страстную субботу юноша направлялся вместе с Баженом и Феклой на всенощную службу, он уже чувствовал себя совершенно умиротворенным.
Вернувшись домой, хозяева и гость сели разговляться. В миске дымилась каша с бараниной, на одном блюде лежали три куска кулича, на другом – крашенные яйца, на третьем – блины, а посреди стола стоял деревянный жбан с медовухой. Как только прочитали молитву, проголодавшийся Савва набросился на еду, но, поймав на себе злобный взгляд хозяина, поперхнулся.
– Кушай, Саввушка! Не стесняйся, сынок, – промолвил приторно сладко Бажен.
Притом в глазах его ясно читалось:
«Что же ты так жрешь, щенок? Не напасешься на тебя! Гляди, не лопни!»
Савва сглотнул немного крошек от пирога, запил их квасом и, вздохнув, сказал:
– Спасибо за угощение, хозяева. Устал я, пойду почивать.
На лице старика мелькнула удовлетворенная улыбка.
– Может, винца выпьешь, сынок? – спросил он заботливо и предостерегающе кашлянул.
– Не привык я к вину… Никогда не пил его прежде… – пробормотал Савва и покраснел.
Бажен обрадовался:
– Ну, и добро! К худому и привыкать не надобно. Ступай спать, сынок. Спокойной тебе ночи!
«Этак, я в гостях с голодухи опухну», – подумал юноша, прислушиваясь к недовольному урчанию у себя в животе.
Он ушел в отведенную ему горенку, разделся, лег, и тут же в его голове начали носиться роем мысли о Фекле, торговле, отце…
Юноша уже почти забылся сном, когда скрипнула дверь. От неожиданности Савва испуганно подскочил и увидел, как из ночной тьмы на него надвигается что-то ужасное и вместе с тем невообразимо манящее.
– Не могу долее терпеть! – прошептал колдовской женский голос. – Любый ты мой!
Теперь Савва ясно различил в темноте женщину в белой рубахе и с распущенными волосами.
«Фекла!» – догадался он и ощутил панический страх.
«Нет! Не она ко мне явилась, а сам лукавый в женском обличии замыслил совратить раба Божьего в Великий день. Чур меня! Чур меня!»
– Сгинь! Сгинь, бесовское отродье! – прохрипел Савва и осенил себя знамением.
Болезненно вскрикнув, женщина выбежала вон. Обмерший юноша услышал из сеней рыдания, а затем наступила тишина.
Савва так и не смог уснуть. Утром он себя чувствовал совершенно разбитым: голова казалась пудовой, лицо горело, руки тряслись, ноги дрожали. Но хуже всего было душевное смятение, от которого не спасали даже молитвы.
Спустившись на утреннюю трапезу в горницу, Савва к своему мзумлению увидел пустой стол и сидящего на лавке печального Бажена.
– Беда у меня случилась, сынок, – пожаловался старик. – Жена вдруг занедужила.
Новость застала Савву врасплох.
– Что случилось с твоей женой? – взволнованно спросил он.
Хозяин досадливо махнул рукой.
– Бог ее ведает! Лежит белее полотна – то хохочет, как бесноватая, то рыдать начинает в три ручья.
В горницу вошла жена Косорота – толстая, неопрятная баба.
– На стол подавать али нет?
– Да, мне и кусок в глотку не полезет, – сердито отозвался Бажен.
«А мне так очень доже полезет», – с тоской подумал Савва.
Душевные муки нисколько не повлияли на его аппетит. Молодой организм требовал пищи телесной, однако хозяина мало заботило то, что гость останется голодным.
– Ступай отсель! – велел Бажен бабе и, горестно вздохнув, обратился к своему постояльцу: – Придется тебе, Саввушка, уйти от меня. Ты уж прости старика.
Савва и сам был рад убраться от скупердяя, но ради приличия поинтересовался:
– Али я обидел вас? За что ты гонишь меня?
Бажен виновато развел руками.
– Ты, сынок, стал мне родным, но, видать, око у тебя худое. Прежде жена моя никогда не хворала, нынче же она лежит сама не своя. Ступай-ка, милый, с Богом! Мы же с Феклой будем молить Господа за тебя.
Возблагодарив Всевышнего за то, что все так разрешилось, гость бросился собирать вещи. Перед уходом он подумал:
«Надобно на всякий случай задобрить старика. Ссориться с ним мне не с руки».
Савва положил на стол три серебряные монеты и сказал смущенно:
– Вот тебе плата за лавку.
– Обижаешь сынок, – проворчал Бажен, но его взгляд цепко ухватился за подношение.
Юноша поклонился и произнес уже более уверенно:
– Не обижай и ты меня. Прими сей дар в знак уважения к тебе.
Старик не стал больше спорить и схватил деньги, при этом глаза у него вспыхнули так алчно, что у Саввы мороз пробежал по коже, и он, торопливо попрощавшись с Баженом, поспешил оставить его «гостеприимный» дом.
На постоялом дворе юноша был радушно принят Провом и Аграфеной. Вернувшегося постояльца поселили в лучшей горенке и накормили сытным обедом, от которого изголодавшийся у Бажена Савва сразу забыл обо всех своих невзгодах и душевных муках.