Глава 11
Ссора
Кони, действительно, были добрые – они быстро домчали двух друзей от Нижнего Новгорода до села Павлов Перевоз на реке Оке. Переночевав на постоялом дворе, Савва и Полкан отправились утром на торжище – купить кое-что и просто немного расслабиться.
Поскольку село находилось на торговом пути, здесь было полно разнообразных товаров. Русские купцы привезли кожи, льняные полотна, пеньку, дорогие восточные вещи. Казанские татары предлагали коней и оружие. Представители сибирских народностей и пермяки утопали в пушистых мехах. Мужики продавали рыбу, мед, сало и прочую снедь.
Жители Павлова Перевоза больше толкались и глазели, чем покупали, однако продавцы отнюдь не оставались в накладе: они что-то приобретали друг у друга, что-то меняли. Радость и довольство царили повсюду. Потускневшее к концу лета, но еще теплое солнце благословляло своими лучами кипящую на берегу Оки жизнь. Даже те, у кого не было денег, чувствовал себя счастливыми, а уж, кто держал в руках хотя бы монетку находился на вершине блаженства.
Зазевавшийся Савва едва не сбил с ног убогого старика в грязном изодранном рубище. Отскочив в сторону, нищий воззрился взглядом полным ненависти и страха на Полкана, а тот заметил с усмешкой:
– А ведь ты, Фрол, говорил, что никогда не разоришься.
Полкан зашагал дальше, а нищий горько заплакал.
– О чем страдаешь, отец? – жалостливо спросил Савва.
Старик всхлипнул:
– По тебе, чадо, страдаю по твоей загубленной душе плачу!
– Неужто ты меня знаешь? – удивился юноша.
Убогий метнул короткий взгляд в сторону удаляющегося Полкана и проскулил:
– Знаю, сынок, знаю! И скорблю о погибели твоей. Доведешь ты себя до пламени адского, коли не расстанешься с лукавым, принявшим образ смертного человека.
– Ты о друге моем говоришь? – растерялся Савва.
– О нем проклятом! О нем нечестивце! – воскликнул старик, осеняя себя знамением. – С нами крестная сила! Лишь ты сам, человече, способен отдать душу бесу на растерзание. Но и тогда милость Господа беспредельна. Покайся, чадо! Обратись к Отцу Небесному за спасением!
Испуганный Савва поискал глазами друга и нашел его подле оружейной лавки. Полкан держал в руках и внимательно разглядывал кинжал в золоченых ножнах.
«Добрый клинок – нам он пригодится», – машинально подумал Савва и обернулся к своему собеседнику. Однако старик уже исчез.
Юноша растерялся. Слова нищего подействовали на него удручающе, заставив разволноваться. В таком смятенном состоянии он приблизился к другу.
– Куда ты подевался? – брякнул Савва, первое, что пришло ему в голову.
– Никуда, – отвечал Полкан сквозь зубы. – А ты, я гляжу, нашел себе нового товарища. О чем ты с ним беседовал?
Сжавшись под острым взглядом друга, Савва промямлил:
– О людях на торге.
– Не лги мне. Я ведь тебя насквозь вижу.
Полкан отдал торговцу деньги и забрал кинжал.
– Пойдем, Саввушка, потолкуем.
– Пойдем, – кисло откликнулся Савва.
Они нашли на берегу Оки место, где людей почти не было, и лишь детвора возилась у самой воды.
– Так что тебе сказал убогий? – настойчиво осведомился Полкан.
– Он назвал тебя лукавым в человеческом образе! – выпалил Савва. – А еще молил меня на губить свою душу!
Полкан мрачно усмехнулся:
– Благочестивым стал Фролушка с той поры, как обнищал, а прежде он ни в чем не знал удержу. Я семь лет назад посоветовал ему от сумы не зарекаться – вот он и зол на меня.
– Ты предрек ему разорение?
– У меня с языка сорвалось, а получилось, что предрек.
«Что бы у Полкана с языка не сорвалось, все сбывается», – отметил про себя Савва и проговорил дрожащим голосом:
– Почто ты, Полкан, в храм Божий не ходишь? Да и я туда ни ногой, как с тобой спознался.
– Кто же тебя туда не пущает?
Действительно, Полкан вовсе не запрещал другу посещать храм, просто Савве постоянно что-то мешало – дела, заботы, усталость. Однако человеку трудно признать собственную вину – ему гораздо легче обвинить кого-то другого.
– Может, ты и впрямь с лукавым знаешься? – рассердился юноша. – Я о том еще в Орле слыхал да не поверил, а нынче мне беспокойно стало: коли люди правы, то и моя душа губится!
– Что же ты, Саввушка, токмо нынче о душе вспомнил? – едко спросил Полкан. – Почто ты о ней не думал, когда чужую жену ласкал, отцово добро проматывал, с татями пировал да Федота Доброва в Волгу толкал?
– Все из-за тебя случилось, – обиженно возразил Савва.
– За свои грехи я сам ответ держать стану и ни на кого их не буду сваливать.
Савве пришлось признать правоту друга:
– Да, Полкан – я сам в своих грехах виновен, и нет мне прощения. Поди, батюшка мой, святой человек Фома Грудицын, денно и нощно переживает из-за сыновых грехов?
Еще больше нахмурившись, Полкан сказал жестко:
– Случилось мне побывать в Устюге Великом, и рассказали мне там люди добрые о том, как твой «святой» батюшка в самое лихолетье утек из города, прихватив с собой злато-серебро родного братца. Выходит, почтенный Фома Грудицын на ворованные деньги начал торговое дело в Казани.
У Саввы мороз пробежал по коже.
– Не может быть! Ты напраслину на отца моего не возводи!
– Хочешь проверить? Поезжай в Великий Устюг! Токмо ты там скрой свое имя, иначе почтенный Евлампий Грудицын на грех соблазнится и порешит тебя, вспомнив, как с ним обошелся твой отец. Когда Фома Грудицын лишил своего братца последнего гроша, у Евлампия жена и сын померли с голоду.
Полкан говорил так уверенно, что Савва перестал сомневаться в его правдивости. Юноша попытался заступиться за отца:
– Пущай мой батюшка и согрешил, но он двадцать лет свою вину заглаживал праведной жизнью.
– Заглаживать-то он заглаживал, а от серебра-злата ворованного не отказался и о родичах, оставленных на верную гибель ни разу не вспомнил.
Савва продолжал возражать:
– Батюшка за свои грехи ответит перед Господом, а мне надобно о себе подумать. Сказано ведь в Писании: чти отца и мать своих.
Полкан глянул ему в глаза и заговорил уже не резким, а спокойным и печальным голосом:
– Никто тебя, брат Савва, не неволит. Желаешь воротиться к родителям – ворочайся. Я силком никого возле себя не держу. Каждый человек сам себе судьбу выбирает.
Как только Полкан решительно зашагал прочь, Савва испугался, что может его потерять.
«Коли он меня бросит, я пропаду!»
– Полкан! Погоди, Полкан! – закричал юноша и со всех ног кинулся вдогонку за уходящим другом.
Полкан даже не обернулся.
– Прости меня! – уговаривал его Савва, чуть не плача. – Не желаю я ворочаться к родителям, а хочу продолжить с тобой путь. Не бросай меня!
Полкан наконец оглянулся.
– Поразмысли, Саввушка, покуда мы вблизи твоего дома.
Савва упрямо помотал головой.
– Я уже поразмыслил. Буду с тобой, покуда ты сам меня не прогонишь.
– Ладно, воля твоя, – с явным облегчением согласился Полкан.