1. Бестиальный тип личности
В современной биологии звери (лат. Theria) – подкласс в классе млекопитающие, противопоставляемый подклассу первозвери (лат. Prototheria). В некоторых классификациях звери отождествляются с млекопитающими. Иногда ими называют только хищных млекопитающих – отряд плацентарных млекопитающих, большинство представителей которого промышляют хищничеством. Он состоит из медвежьих, собачьих, кошачьих, куньих, енотовых, гиеновых и другие семейств. Большинство зверей – плотоядные животные, которые питаются преимущественно мясом, добываемым на охоте. Согласно толковому словарю В. Даля, зверь – это: «животное четвероногое, млекопитающее; дикое, лютое, плотоядное, хищное; местами собств. волк или медведь, где что водится» [45, т. 1, с. 674]. А звероподобный человек – «похожий на зверя внешностью или поступками; лютый, свирепый, бесчеловечный» [там же, с. 674][10].
Используемый в настоящей работе термин «бестиальный» означает звериный, звероподобный (от лат. bestiam – зверь). В английском языке: «bestial – жестокий, отвратительный; или похожий на зверя» [244, р. 133]; в немецком языке: «Bestialisch – зверский, скотский, животный; разе, жуткий (напр. о жаре)»…«Bestie – 1. зверь, хищное [дикое] животное 2. изверг, чудовище; брак, бестия, скотина» [123, с. 160]. Бестиальность означает звероподобность; бестиализация – озверение, усиление звероподобности; ребестиализация – возвращение звероподобности; дебестиализация – ослабление бестиального начала.
Термины зверь, зверский, звероподобный обычно применяют следующим образом.
Во-первых, как идеологический негативный ярлык для стигматизации. Чаще всего, он используется как средство борьбы со злом.
Нередко служит для оправдания бесчеловечных мер в отношении людей, обвиненных в жестокости. Является одним из средств примитивной пропаганды и контрпропаганды, который применяют для дискредитации противника.
Во-вторых, звероподобность используют как литературный прием – метафорическое, образное, символическое сравнение, как с отрицательным, так и положительным подтекстом. Определенные хищные млекопитающие олицетворяли для человека те или иные качества: например, лиса – хитрость, лев – силу и смелость. Существует традиция, метафорически, иносказательно изображать людей, черты их характера в виде отдельных зверей.
В-третьих, звероподобными называют мифологические фантастические существа с человеческими и звериными чертами, наделенные сверхъестественными способностями. Они часто встречаются в мифологиях и народных верованиях. В качестве примера можно привести греческого сфинкса с телом льва и женской человеческой головой.
В-четвертых, под звероподобностью понимают реальную черту человека. Психологи философы по-разному объясняли ее. Платон считал звероподобный склад души следствием деградации государственного управления [145]; Аристотель – результатом извращения человеческой природы [9]; Т. Рибо – проявления идеи зверя в сознании [155]; П. Жане – следствием верования личности [62].
Основные подходы к изучению звероподобного типа
Изучение звероподобного типа началось еще в древней Греции.
Платон анализировал происхождение звероподобного склада в трактате «Государство» [145]. Он полагал, что душе присущи три начала. Первое – разумное, посредством которого человек познает. Второе – пылкое (яростное), посредством, которого он распаляется. Третье – вожделеющее (жадное) из-за необычной силы влечений к еде, питью, любовным утехам, деньгам. Для достижения совершенства личности необходимо, чтобы разум развился до степени истинного познания или мудрости; пылкость (яростность) превратилась в твердую верность долгу и храбрость; а жадность (вожделение) – в умеренность и самообладание. Платон говорит, что в результате подлинного внутреннего воздействия на самого себя личность может стать совершенной, справедливой: она гармонизирует три начала как благозвучный аккорд, отводит каждому началу свое место. В результате она достигает душевного единства, самообладания и рассудительности.
В книге «Государство» Платон предложил социальный подход к звероподобному складу души. Согласно нему, человек может стать бестиальным, вследствие деградации правления в государстве. Процесс бестиализации идет от разума к пылкости, от пылкости – к жадности, от животных вожделений – к звериной жестокости. По мнению Платона, высшим видом государственного устройства является аристократия – власть лучших людей. Аристократический человек, соответствующий этому правлению, – мудрый, справедливый, хороший. Аристократия может превратиться в тимократию – власть честолюбцев, преимущественно из класса военных. Тимократическому управлению соответствует тимократический человек. Он честолюбив, более жесткий и менее образованный, но ценит знания, учтив и воспитан, любит военных, гимнастику и охоту. Втайне может предаваться удовольствиям и копить богатство. Тимократия переходит в олигархию – власть, основанную на имущественном цензе. Правлением занимаются богачи, а бедняки отстранены от него. Для олигархического человека свойственна жадность, стяжательство, бережливость. Олигархию сменяет демократия – власть народа, основанная на равенстве в гражданских правах и замещении государственных должностей. Демократический человек из-за стремления к равенству и свободе постепенно превращается в зверя. При демократии сексуальные и агрессивные вожделения господствуют у людей во время сна. Но затем демократический человек начинает угождать любому своему желанию, пьянствует под звуки флейты, погружается в вакхическое неистовство. Его отличают наглость, разнузданность и распутность. При этом он наглость называет просвещенностью, разнузданность – свободою, а распутство – великолепием. Демократия приводит к тирании – единоначалию, захваченному путем насилия. В тираническом человеке господствуют дикие звериные желания, исчезают ум, справедливость и кротость. Он бесстыден и безрассуден, может сойтись со своей матерью, с кем попало из людей, богов и зверей; оскверняет себя каким угодно кровопролитием и не воздерживается ни от какой пищи. Звероподобный человек подобен многоликому и многоголовому зверю. Внешний облик его человеческий, а внутренний – звериный. Так завершается процесс бестиализации. Но, он возможен, потому, что внутри каждого человека таится этот страшный, дикий и беззаконный вид вожделений. Это обнаруживается даже у умеренных людей в сновидениях. Тот, кто признает несправедливость полезной, тот укрепляет зверя внутри и ослабляет человека. Тот, кто признает справедливость, укрощает внутреннего зверя, препятствует развитию его диких свойств.
Таким образом, бестиальный тип по Платону – безрассудный, несправедливый, бесстыдный, похотливый, жестокий, неразборчивый в пище и любви. Он является продуктом вырождения аристократического государственного устройства в демократическое и тираническое. Кант критиковал мнение о влиянии государственного строя на душевный склад: «Утверждение о том, будто характер народов зависит от формы правления, – это ни на чем не основанное и ничего не объясняющее утверждение; в самом деле, откуда же сам этот образ правления получил специфический характер?» [75, с. 328].
Аристотель в «Никомаховой этике» предложил натуралистический подход к звероподобному типу. Согласно нему, бестиальность является, во-первых, извращением человеческой природы, находящимся по ту сторону добродетели и порока; во-вторых, представляет душевный склад (характер, тип); в-третьих, используется в качестве клейма в политике. Звероподобный склад души характеризуют склонность к противоестественному удовольствию от жестокости, каннибализму[11] и потреблению сырого мяса; а также к ярости [9]. К людям с этим складом души философ отнес: «… например существо женского пола, о котором рассказывают, что оно, взрезав беременных, пожирает детей; или тех, кто наслаждаются сырым или человеческим мясом; или тех, кто одалживают друг другу детей для праздничной трапезы; или то, что рассказывают о Фалариде[12]. Эти склады звероподобные, другие возникают вследствие болезней (причем у некоторых от помешательства, как например, у человека, принесшего в жертву и съевшего свою мать, или у раба, съевшего печень товарища по рабству)…» [9, с. 303]. Звероподобные люди безрассудны. У них чувства доминируют над интеллектуальными расчетами: «Что до безрассудных, то одни из них, будучи от природы неспособны рассчитывать и живя только чувством звероподобны (как, например, некоторые племена далеких варваров), а другие из-за болезней, (например, эпилепсии и помешательства) имеют болезненный склад души» [там же, с. 303]. Бестиальный тип встречается редко, преимущественно у варваров и тиранов: «Но как человек редко бывает «божественным», так редко встречается среди людей и звероподобный, причем, главным образом среди варваров, да ещё рождаются такими из-за болезней и уродств; и мы клеймим этим словом тех между людьми, кто от порочности преступает всякую меру» [там же, с. 301].
Аристотель проанализировал взаимосвязь несдержанности и звероподобности. Невоздержанность – распущенность в наслаждениях. Одним из ее механизмов является конфликт истинного мнения и влечения, в котором верх одержало влечение: «Итак, когда в нас присутствует общая посылка, запрещающая отведывать сладкое, и общая посылка, что «все сладкое доставляет удовольствие», и если перед нами нечто сладкое (а это последнее и оказывается действенным), то окажись у нас влечение к удовольствиям, тогда одно говорит, что этого надо избегать, но влечение ведет за собою, ибо каждая из частей души способна привести нас в движение» [там же, с. 302]. При этом Аристотель допускал мысль, что хотя невоздержанность главный признак человеческой распущенности, но в определенной степени она присуща и звероподобному человеку: «… очевидно, что одна невоздержанность может быть зверской, другая болезненной, но невоздержанность в безусловном, или общем, смысле соответствует именно человеческой распущенности» [там же, с. 303–304]. Аристотель различал склонность к звериному поведению и одержимость им. Человек, только склонный к бестиальности, может сдерживать её. Аристотель говорил: «Я имею в виду возможность, что некий Фаларид сдержится, испытывая влечение пожрать ребенка или насладиться нелепой любовью. А можно быть и одержимым, а не только иметь склонность» [там же, с. 303].
Аристотель чаще всего в качестве примера звероподобного типа приводил тиранов. В «Никомаховой этике» он выделил три вида государственного устройства: царскую власть, аристократию и тимократию (основанную на разрядах). Лучшее из них царская власть, худшее – тимократия. Они могут извратиться: царская власть превратиться в тиранию, аристократия – в олигархию, тимократия – в демократию. Демократия – наименее плохое из извращений государственного строя, а тирания – самое плохое. Возможно, поэтому Аристотель, связывал звероподобность только с тиранией: именно тиранов он обвинял в зверстве. К ним Аристотель относил, прежде всего, восточных деспотов, а также, прославившихся жестокостью греческих узурпаторов власти. По его мнению, они принесли больше зла, чем львы.
Итак, согласно Аристотелю, бестиальный тип склонен к каннибализму и употреблению сырого мяса, наслаждению от своей жестокости, несдержанности и безрассудности. Таким он является изначально, но в определенной степени может себя сдерживать.
Аристотель также предложил естественнонаучный физиогномический подход к бестиальности, согласно которому телесное сходство со зверем отражается на душевных качествах человека, его типе[13]. Философ в «Физиогномике» утверждал, что мужественный тип человека походит на льва пропорциональностью (соразмерностью) членов, сильным мускулистым телом с мощными плечами и грудью, большой шеей. Льва и мужественного человека отличают благородство, щедрость, великодушие, честолюбие, прямота, привязанность к близким сородичам. Женственный тип человека напоминает барса, который на греческом языке женского рода. У него тело с плохо выделенными, маленькими и несоразмерными членами. Его душа характеризуется слабодушием, вороватостью и лукавством [см.: 105].
Физиогномика Аристотеля была возрождена в XVI веке Д. Б. делла Портой, автором труда «Человеческая физиогномика». Кант рассказывал: «… давно уже забыты карикатурные рисунки человеческих голов Баптисты Порты, которые изображают головы животных по аналогии с теми или иными характерными человеческими лицами и отсюда дают возможность заключать о сходстве естественных задатков в тех и других…» [75, с. 322]. Теологи в средние века рассматривали сходность вербальной, невербальной и паравербальной экспрессии человека и зверя как признак рабства у греха. С. Кьеркегор говорит: «…они охотно углубляются во всевозможные наблюдения о том или ином неестественном грехе, причем они находят для этого соответствующие примеры, где животное начало получает такую власть над человеком, что оно выдает себя почти что нечленораздельным звероподобным рыком, зверским выражением лица или же звериным взглядом, порой звериная сущность в человеке может достигнуть выраженной формы (физионимическое выражение этому – Лаватер)…» [92, с. 210].
Представитель теории вырождения Н. А. Сикорский особое внимание обращал на реверсивные телесные знаки дегенерации – возвратные признаки, свойственные животным [165]. К ним он отнес увеличение числа молочных желез и грудных сосков (вместо одной пары – несколько пар); срощения кожи пальцев между собою, вроде плавательной перепонки ноги амфибий; присутствие зачаточного третьего века; заострение или выступание верхней части наружного уха – Сатиров бугорок; отросток Альбрехта, волосатость; волчья пасть; заячья губа.
И. А. Бунин провел физиогномический анализ убийцы-дегенерата в рассказе «Петлистые уши». Его главный герой, бывший моряк Адам Соколович, раскрывает душу случайным собутыльникам морякам в дешевом ресторане. Те бахвалятся своей жестокостью и силой: «… один будто бы дал однажды «в харю» придирчивому помощнику капитана, другой вышвырнул за борт боцмана…» [24, с. 123]. Соколович презрительно молчит. Обиженный матрос Левченко замечает: «От тоже тип! Мы ж вас угощаем, что ж вы не разделите компании, а только смокчете свою копченную люльку» [там же, с. 123]. Соколович вступает в разговор и называет себя выродком, узнать которого можно по звериным ушам, похожим на петлю, которой давят убийц. Бунин подчеркивает также и другие его телесные звероподобные черты: большую физическую силу, сильно развитую нижнюю челюсть, татуировку – изогнутого японского дракона. Соколович говорит о себе подобных людях: «А есть такие, что испытывают совершенно непобедимую жажду убийства, – по причинам весьма разнообразным, например, в силу атавизма или тайно накопившейся ненависти к человеку, – убивают, ничуть не горячась, а убив, не только не мучаются, как принято это говорить, а, напротив, приходят в норму, чувствуют облегчение, – пусть даже их гнев, ненависть, тайная жажда крови вылилась в форму мерзкую и жалкую» [там же, с. 124]. Один из собутыльников рассказывает о дяде, который зарезал жену из ревности. Соколович послушав, замечает: «Людей вообще тянет к убийству женщины, гораздо больше, чем к убийству мужчины. Наши чувственные восприятия никогда не бывают так внимательны к телу мужчины, как к телу женщины, низкому существу того пола, который родит всех нас, отдаваясь с истинным наслаждением только грубым и сильным самцам…» [там же, с. 125–126]. Затем Соколович знакомится на Невском проспекте с проституткой Корольковой. Она также звероподобна: «Широкоскулое личико ее с черными глазами, глубоко запавшими имело в себе нечто, напоминающее летучую мышь» [там же, с. 128]. Соколович немотивированно задушил ее двумя подушками в номере гостиницы.
В XIX веке возник эволюционный подход к бестиальному типу. Согласно нему, бестиальный тип является следствием задержки человека на ранних стадиях исторического телесного, душевного и нравственного развития, или регрессии к ним.
Французский представитель эволюционного подхода к личности Т. Рибо в XIX веке предположил, что клиническая ликантропия – заболевание, при котором человек ведет себя как волк, лишь одно из частных проявлений «идейной трансформации личности», при которой человек верит в идею зверя. При этом он допускал мысль, что при ней также происходит регрессия к животной индивидуальности. Т. Рибо пишет: «…умственная слабость у ликантропов так велика, что приближается к слабоумию, и мы склонны видеть в ней, скорее случай регресса, возврата к форме животной индивидуальности…. Следует отметить, что ликантропия иногда принимала эпидемический характер, т. е. должна была, по крайней мере, у подражателей, начаться с какой-то идеи. Болезнь эта исчезла с тех пор, как в неё перестали верить, т. е. с тех пор, как идея о превращении в волка не имеет больше почвы в мозгу человека, поэтому больше не может заставить его соответственно действовать» [155, с. 101].
Представитель французской эволюционной школы поведения и личности П. Жане в начале двадцатого века связывал звероподобность с возникновением персонажа зверя у человека на раннем историческом этапе непосредственных верований [62].
П. Жане определял личность как: «совокупность операций, больших или малых действий, которые служат индивиду для создания, поддержания и усовершенствования своей целостности и отличия от остального мира» [62, с. 16]. Он выделил три основных этапа и уровня онтогенеза и филогенеза действий и, соответственно, личности [62, 182, 253]. В низшую группу входят рефлекторные, перцептивные, эмоциональные, элементарно-социальные и элементарно-интеллектуальные действия. Средняя, более поздняя группа включает интеллект, чувства, а также непосредственные и рефлексивные верования. Непосредственные верования связаны с мистическим пралогическим мышлением, при котором человек нечувствителен к противоречиям, его невозможно переубедить. Рефлексивные верования характеризуются сомнением, обдумыванием, борьбой тенденций, принятием решения. В высшую, самую позднюю группу входят рационально-эргетические, экспериментальные и прогрессивные действия. Рационально-эргетические действия – разумные, целесообразные, напряженные, базирующиеся на чувстве долга, а не удовольствия. Экспериментальные действия подчинены фактам и опыту. Эволюционную иерархию завершают прогрессивные действия, характеризующиеся осознанием прогресса, эволюции, свободы.
П. Жане считал непроизвольное уподобление хищным зверям частным проявлением личностного персонажа, одним из непосредственных верований: «До появления знакомого нам всем индивидуального «я», до обретения такой души, о которой мы мечтаем, человеческая личность проходит стадию, имеющую большую историческую важность и огромное патологическое значение: стадию персонажа. Для других и для самих себя мы являемся персонажами, то есть, индивидами, обладающими особыми возможностями действия, способными играть определенную роль» [62, с. 223]. Он приводит пример женщины, которая изображала львицу: ходила на четвереньках, рычала, если к ней приближались, даже пыталась укусить за икры. Но при этом не кусала врачей, вытаскивала из ящиков шкафа фотографии маленьких детей других пациентов и съедала их. Жане говорит: «Да, возможно, львицы едят детей, но, в конце концов, у них нет привычки узнавать фотографии и их съедать. Здесь происходит смешение персонажа львицы и персонажа женщины, имеющей представление об изображениях и различающей детей. Глубинный характер женщины, ее знания сохранились. К тому же, подходило время обеда. Казалось бы, наша львица, наевшаяся детьми до отвала, должна быть совершенно сытой. Почему же она принимается за суп и ест его ложкой? Это несвойственно львице. Противоречия очевидны» [там же, с. 228]. Жане приходит к выводу: «Итак, мы дошли до стадии превращения в персонажей и можем ими оставаться годами – по крайней мере, до тех пор, пока психологическая эволюция не позволит нам подняться над этим, довольно элементарным уровнем верований» [там же, с. 236].
Б. А. Диденко на основании теории антропогенеза Б. Ф. Поршнева разработал эволюционную типологию человека, в зависимости от формы и уровня его хищности. Первобытные троглодиты (австралопитеки, гигантопитеки, мегантропы, неандертальцы) были хищниками и питались преимущественно падалью. Им была присуща адельфофагия – убийство сородичей с целью поедания. Орудия они употребляли для разделки добычи: раскалывания костей и соскребывания мяса с них. Два основных механизма эволюции гоминид – суггестия и имитация. Первоначальная речь служила суггестивной функции и состояла из приказов, требований, повелений. Внушение служило для управления людьми и животными. Оно могло вызвать контрсуггестию. Важную роль в суггестии и контрсуггестии играет интердикция – высшая форма торможения центральной нервной системе. Выделяется три её уровня: 1) прекращение готовящегося действия каким-нибудь сильным отвлекающим стимулом; 2) собственно интердикция – провокация имитационным действием тормозной доминанты; 3) активация тормозной доминанты любой деятельности. 15–25 тысяч лет назад произошло раздвоение единого вида неандертальцев (палеоантропов) на собственно палеоантропов и «большелобых», которым удалось подавить стремление к убийству сородичей. В конце концов, человечество стало состоять из четырех видов. К первому относятся хищные суперанималы (неотроглодиты, нелюди), подавляющие с помощью интердикции волю других людей, убивающие их. Второй включает хищных суггесторов (псевдолюдей), имитирующих интердиктивные действия палеоантропов, но не способных противостоять психическому давлению последних. Третий нехищный диффузный вид состоит из разумных, но конформных людей, не имеющих средств для противодействия интердикции и поддающихся любой агитации. Четвертым нехищным видом являются неоантропы – духовно эволюционирующие люди и не поддающиеся интердикции: ученые и пророки, отличающиеся самокритичным мышлением. На мой взгляд, в настоящее время недостаточно доказательств эволюционного происхождения бестиальности и бестиального типа [54].
В XX веке получил распространение расовый подход к звероподобному типу. Согласно нему, бестиальность является характеристикой расы, которая может, лишь незначительно измениться под влиянием исторического развития человека, социальных условий.
Немецкий ариософ Герман Виланд, предположил, что арийская и звероподобная расы существовали с самого начала развития человечества. Они населяли Атлантиду. Арийцы-атланты вступали в сексуальные контакты со зверолюдьми, а то и просто животными. В результате возникли бастарды и мутанты, отличающиеся жестокостью, алчностью, каннибализмом, склонностью к черной магии, варварским отношением к природе [см.: 84, с. 80–81]. Взгляды расологов на звероподобность стали идеологической базой тотальной войны и геноцида, уничтожения якобы «неполноценных» рас «недочеловеков» и запрета их смешения с арийцами. В нацистской Германии были приняты Нюрнбергские законы, которые ограничивали смешанные браки немцев с представителями других рас. В то же время, нацисты, вслед за Ницше, превозносили белокурую арийскую бестию.
Философ Александр Дугин выделяет два человеческих типа: людей-богов и людей-зверей [60]. Первые представляют собой субъектов, связанных с Богом, а точнее с его тремя ипостасями: Богом-Отцом, Богом-Сыном и Святым Духом. Субъект наделен разумом, основная цель которого привести его к Богу-Отцу. Человеку-богу противостоит человек-зверь, представляющий человека-объекта. Он – античеловек, имитирует мысль и слово человека-бога, но отрицает связь вещей и сознания с Богом во всех трех его ипостасях, не ставит себе цели соединения с ним: «Так, расщепленная спародированная мысль превращается в антимысль, в корень умственного недуга, в неизлечимое искажение интеллектуальных пропорций» [60, с. 80]. Человек-зверь (объект) принадлежит гондванической расе, а человек-бог (субъект) – нордической арийской расе. По мнению Дугина, человек-зверь относится к низшей касте шудр (рабов), которая родилась из пыли под ногами Праджа-пати[14]. Он может обладать внешними телесными признаками арийской расы. Но это лишь знак имитации. Человек-зверь паразитирует на человеке-боге, заимствует его язык, науку, ритуалы, при этом десакрализирует их – лишает священного символического содержания и значения. Он полагает, что произошел от животных, обезьяны, а не от Бога. Таковы дарвинисты, эволюционисты, материалисты. Смешение людей двух рас «предопределяет двойственность человеческого мышления и языка, которые, будучи одним и тем же, могут иметь диаметрально-противоположное качество, в зависимости от того, чьи «гены» – Бога или Демона-обезьяны – возьмут верх в каждом конкретном продукте миксовариативной цепи» [там же, с. 83].
В целом, в различных теориях были выделены основные признаки звероподобности: агрессивность, удовольствие от жестокости, каннибализм; безрассудность, несдержанность, подражание звериным повадкам, телесное сходство со зверем. Бестиальность человека объяснялась извращением его природы, деградацией государственного правления, верованиями людей, возникшими на определенном этапе эволюции, расой, и т. д. Но эмпирической проверки теорий не проводилось.
В 2007–2008 г.г. мной было проведено исследование взаимосвязи бестиальности (прежде всего, ее поведенческого аспекта) с алекситимичностью у 40 испытуемых [91].
Бестиальность диагностировалась вопросником Курек, в котором испытуемый должен был отвечать на вопросы, исходя из того, что для него наиболее типично и характерно.
Вопросы касались трех аспектов звероподобности:
1. подражания человека повадкам зверя в форме кусания, царапания, строительства нор и пещер и др.;
2. позитивных качеств, обычно приписываемых зверям: смелости, силы, ловкости, скорости, толерантности к голоду и холоду;
3. специфических негативных звероподобных форм чувств и поведения: страха открытого пространства, «застывания» и «двигательной бури» в ситуации опасности, выражения гнева в форме оскала зубов и крика и др.
Под алекситимией (алекситимичностью) понималось снижение способности определять и выражать с помощью слов свои эмоции, понимать их причины, а также бедность фантазии, примитивные защиты (отрицание, вытеснение, проекция), операциональное мышление (хронологическое перечисление тривиальных деталей повседневной жизни) [90]. Она диагностировалась Торонтской Алекситимической шкалой.
В исследовании была установлена корреляция коэффициента звероподобности с индексом алекситимичности – R = 0,34 (р<0,05). Чем выше уровень бестиальнотти, тем выше алекситимичность, т. е. ниже способность к вербальному определению и выражению эмоций, пониманию их причин. Полученный результат согласуется с данными о подверженности алекситимиков эмоциональным вспышкам, прежде всего, ярости. Дж. Кристал (2006) сообщает: «… характерной чертой алекситимических пациентов является то, что они подвержены внезапным аффективным откликам значительной интенсивности… Хотя пациенты проявляют такое интенсивное, аффектоподобное поведение, они могут осознавать, что имеет несоответствие между их чувствами и яростным поведением… Эти внезапные вспышки, которые прекращаются столь же резко, как и начинаются, привели некоторых исследователей к высказыванию предположения о том, что они ведут себя таким образом, как если бы они внезапно переключились на другую личность (Wiirsmer, 1978)» [90, с. 499–500].
Это исследование послужило основой разработки модели бестиальной личности.
Авторская модель бестиального типа
Под бестиальным типом личности понимается предрасположенность «Я» к ценностной ориентации на инстинкты жизни и смерти, инстинктоподобному интеллекту, к тероморфным чувствам, хищному и феральному поведению.
Представителем бестиального типа является бестиалист – человек, почитающий зверя как олицетворение инстинктов жизни и смерти и подчиняющий им чувства, мысли и поступки.
Для бестиалиста свойственна базисная ценностная ориентация «Я» на инстинкты жизни и смерти – устойчивая направленность на поддержание своего существования как индивида и представителя вида, а также – на причинение вреда, убийство других живых существ. Он придает этим инстинктам особое значение, рассматривает как благо, идеализирует хищного зверя и звероподобный тип как их олицетворение, относит их к высшим существам и призывает подражать им. При этом слабые инстинкты жизни и смерти считает злом, патологией.
Для бестиалиста характерен инстинктивный интеллект – комплекс специфических когнитивных способностей, который позволяют понять явления во взаимосвязи с инстинктами жизни и смерти. К нему относятся интуиция, эйдетическая память, а также первичная, реактивная, негативная формы мышления. Он дает возможность «Я» быстро и автоматически понимать ситуации, благоприятствующие или угрожающие выживанию индивида и продолжению вида и на этой основе решать проблемы.
У бестиалиста выражены тероморфные чувства ярости, страха, сладострастия, которые сопровождаются звероподобной экспрессией (например, двигательным неистовством и застыванием) и связаны с инстинктами жизни и смерти.
Бестиалист предрасположен к инстинктоподобному хищному поведению – явному или завуалированному каннибализму, плотоядности, охоте, преследованию, травле, которые связаны с инстинктами жизни и смерти. Он склонен также к инстинктоподобному феральному поведению: кусанию, царапанью, хождению на четвереньках, лаю, вою, рычанию, сыроедению, облизыванию, обнюхиванию, публичному сексу. Оно является рудиментом архаичных форм адаптивной деятельности, служивших выживанию.
Бестиальный тип следует дифференцировать от похожей на него личности с «темной триадой» (The Dark Triad of Personality), которая включает психопатию, макиавеллизм и нарциссизм. Психопатия проявляется в агрессивности, бессердечности, снижении способности к сопереживанию, искреннему раскаянию за причиненный вред, импульсивности. Макиавеллизм характеризуется циничным игнорированием морали, манипуляцией и эксплуатацией другого человека, обманом. Нарциссизм – влюбленность в себя, эгоизм и завышенная самооценка. Нередко такие люди кажутся привлекательными. Например, нарциссизм воспринимается как чувство собственного достоинства. Личности с «темной триадой» стремятся к власти и победе. Агрессивный властолюбивый психопат считается идеальным кандидатом на пост руководителя. Но подобные люди, в конце концов, совершают преступления. Чаще всего у человека отмечается лишь одна черта темной триады. По мнению американских психологов, всеми тремя признаками обладали диктаторы Муаммар Каддафи и Саддам Хусейн, террористы Усама Бен Ладен и Андерс Брейвик. Их психопатия породила чрезвычайную жестокость; маккиавелизм способствовал ее реализации; самовлюбленность оправдала её результаты [238].
Бестиальный тип также надо дифференцировать от авторитарного характера, который отличают культ силы и власти, авторитарная агрессия, конвенционализм (непоколебимая приверженность ценностям, принятым в социальном окружении), цинизм, склонность к манипуляции и протекции, желание иметь сильного вождя [1].
Ценностная ориентация на инстинкты жизни и смерти
Для бестиалиста свойственна базисная ценностная ориентация «Я» на инстинкты жизни и смерти – устойчивая направленность на поддержание своего существования как индивида и представителя вида, а также – на причинение вреда, убийство других живых существ.
Инстинкт в современной науке рассматривается как: «А). В общераспространенном смысле слова – унаследованная схема поведения, присущая определенному виду животных; она почти не меняется от индивида к индивиду, постепенно развертывается во времени, устойчива к потрясениям и как бы подчинена заранее заданной цели. Б). Термин, который используется некоторыми психоаналитиками для перевода фрейдовского слова «Trieb» [96, с. 166–167]. В последнем психоаналитическом понимании инстинкт – это влечение, побуждающая сила, приносящая удовлетворение, однако не предопределяющая жестко форму поведения и тип объекта.
Представитель биологического подхода П. В. Симонов выделил три группы инстинктов: витальные, зоосоциальные, саморазвития [166]. Витальные инстинкты (пищевой, питьевой, оборонительный, регуляции сна, экономии сил) обеспечивают индивидуальное и видовое сохранение живых существ. Зоосоциальные инстинкты (половой, родительский, территориальный, сопереживания) могут быть реализованы только путем взаимодействия с другими особями своего вида. Инстинкты саморазвития (сопротивления, свободы, имитации, игры, исследования) ориентированы на будущее, освоение новых пространственно-временных сред. В настоящее время биологи дифференцируют инстинкт и безусловный рефлекс. Более сложные врожденные реакции, выходящие за рамки сохранения жизни отдельной особи и служащие выживанию вида в целом называют инстинктом (например, половой и родительский инстинкты). К безусловным рефлексам относят простые врожденные реакции организма на раздражитель: например, сужение зрачка на свет. Инстинкт в отличие от безусловного рефлекса может быть в определенной степени переделан. Например, собака и кошка, которые выросли вместе, могут мирно сосуществовать.
Зигмунд Фрейд признавал два основных инстинкта – влечение к жизни (либидо или эрос[15]) и влечение к смерти (танатос или мортидо в терминологии П. Федерна) [187]. Влечение: «наличное в живом организме стремление к восстановлению какого-либо прежнего состояния» [188, с. 404]. Поскольку все органическое умирает и возвращается в неорганическое состояние, то целью всякой жизни является смерть. Существование влечения к смерти доказывает также тенденция к снижению напряжения. Первичным является мазохизм, под которым понимается обращение влечения к смерти против собственного Я, вторичным – садизм.
В настоящей работе под инстинктом жизни понимается влечение человека к поддержанию своего существования как индивида и представителя вида. Во-первых, к нему относятся, необходимые для поддержания существования индивида витальные инстинкты – пищевой, питьевой, сна, безопасности. Во-вторых, он включает витальные инстинкты человека, необходимые только для поддержания существования вида: половой, родительский, территориальный, альтруистический.
Под инстинктом смерти (деструдо) понимается стремление к причинению вреда, убийству других живых существ. У хищных зверей он преимущественно направлено на представителей другого вида и служит, прежде всего, жизни: удовлетворению потребностей в питании, продолжении рода, безопасности, территории, социальном статусе. Соперничество между хищниками одного вида при их удовлетворении может вызвать агонистическое поведение: угрозу, нападение, избегание, демонстрацию подчинения. Оно чаще всего носит ритуальный характер, но иногда кончается смертью одного из соперников. Агрессивное поведение хищных зверей может быть немотивированным, например, у собаки по отношению к кошке или незнакомому человеку. У людей также инстинкт смерти, в основном, подчинен стремлению к сохранению жизни. Они ежедневно с этой целью убивают и поедают миллионы животных. Но человек, в отличие от зверей, гораздо чаще убивает сородичей. Он устраивает войны, в которых гибнут миллионы людей, подвергает их невиданным пыткам, делает миллионы абортов. В этом заключается основное противоречие индивидуального и видового инстинкта у человека. Он, с одной стороны, стремится к сохранению вида – рожает и воспитывает детей, а с другой – убивает представителей своего вида и может уничтожить весь вид. Отличие инстинкта смерти у человека и зверя состоит также в том, что он может быть направлен на себя. Но склонность к самоубийству у человечества выражена гораздо слабее, чем к убийству: ежегодно убивает себя только 10–40 человек из 100000 людей (0, 001-0,004 %) [140].
Инстинкты жизни и смерти у человека следует называть звероподобными и инстинктоподобными. Они присущи хищным животным и людям, но при этом имеют принципиальные отличия. У людей их действие опосредовано сознанием и самосознанием, интеллектом, высшими чувствами долга и веры. Они способны осознавать их и действовать даже вопреки ним.
По мнению Р. Бёкка, половая любовь человека отличается от полового инстинкта животных. У людей более выражены высшие чувства любви к ближнему и красоте, благоговения, уважения, долга и ответственности, симпатии, сострадания, веры [13]. А. Маслоу утверждает, что инстинкты человека редуцированы и ослаблены: «Полностью животных инстинктов у человека не обнаружено. Можно говорить только о рудиментарных остатках архаичных животных инстинктов, например, только о побудительных мотивах, или только о способностях» [114, с. 394]. Он справедливо призывал называть их инстинктоподобными. У. Макдоугал также употреблял термин инстинктоподобный. Он «предложил теорию, согласно которой каждому животному инстинкту в человеческом поведении соответствует вполне определенная эмоция, несущая в себе инстинктоподобный побудительный мотив» [см.: 66, с. 26].
О ценностной ориентации на инстинкты жизни и смерти у бестиалиста свидетельствует идеализация хищного зверя как их олицетворения, признание благом причинение вреда живым существам, убийство их для удовлетворения витальных потребностей, подражание хищникам и звероподобным людям.
Ф. Ницше восхищался зверем, с присущими ему инстинктами жизни и смерти. Он утверждал, что человек станет сверхчеловеком, если преодолеет человеческое в себе (веру в Бога, любовь, сострадание, размышление) и вернется в звериное инстинктивное состояние. Он разработал теорию «вечного возвращения»: хищный зверь постоянно возвращается к человеку. Но, тот, не распознав его прекрасную сущность за отталкивающими внешними проявлениями инстинкта смерти: ненависти, войн убийств, отказывается от него и тем самым губит в себе сверхчеловека.
В поэтической форме это учение Ницше изложено в книге «Так говорил Заратустра». Вот некоторые высказывания из неё: «Человек – это канат, натянутый между животным и сверхчеловеком, – канат над пропастью» [131, с. 9]; «Быть голодным, сильным, одиноким и безбожным – так хочет воля льва» [там же, с. 74]; «Так гласит моя великая любовь к самим дальним: не щади своего ближнего. Человек есть нечто, что должно преодолеть» [там же, с. 143]; «Так должны они стать лучшими хищными зверями, более хитрыми, более умными, более похожими на человека: ибо человек есть самый лучший хищный зверь» [там же, с. 152]; «Человек должен становиться все лучше и злее» – так учу я. Самое злое нужно для блага сверхчеловека» [там же, с. 208]; «Скажите мне, звери мои: эти высшие люди все вместе – быть может, они пахнут не хорошо? О чистый запах, окружающий меня! Теперь только знаю и чувствую я, как я люблю вас, звери мои» [там же, с. 214].
Много высказываний Ницше, идеализирующих зверя и бестиального человека с инстинктами жизни и смерти, содержится в книге «По ту сторону добра и зла» [129]. Приведу некоторые из них: «Мы совершенно не понимаем хищного животного и хищного человека (например, Чезаре Борджиа), мы не понимаем его “природы”, пока ещё ищем в основе этих здоровейших из всех тропических чудовищ и растений какой-то “болезненности” или даже врожденного им “ада” – как это до сих пор делали моралисты» [129, с. 315]; «Почти все, что мы называем “высшей культурой”, покоится на одухотворении и углублении жестокости – таково мое положение; “дикий зверь”, о котором шла речь, вовсе не умерщвлен, он живет, он процветает, он только – обожествился» [там же, с. 350]… «Каста знатных была вначале всегда кастой варваров, превосходство ее заключалось, прежде всего, не в физической силе, а в душевной, – это были более цельные люди (что на всякой ступени развития означает также и “более цельные звери”)» [там же, с. 379].
В работе «Веселая наука» Ницше отмечает, что в сравнении с низшей (пошлой) натурой: «… высшая натура оказывается менее разумной, ибо благородный, великодушный, самоотверженный уступает на деле собственным влечениям и в лучшие свои мгновения дает разуму передышку. Зверь, охраняющий с опасностью для жизни своих детенышей или следующий во время течки за самкой даже на смерть, не думает об опасности и смерти; его ум равным образом делает передышку, ибо удовольствие, возбуждаемое в нем приплодом или самкою, и боязнь лишиться этого удовольствия в полной мере владеют им; подобно благородному великодушному человеку, он делается глупее прежнего. Чувства удовольствия и неудовольствия здесь столь сильны, что интеллект в их присутствии должен замолкнуть либо пойти к ним в услужение…» [125, с. 517]. Ницше утверждал, что белокурая арийская бестия, то есть звероподобная личность, принадлежит расе господ – касте воинов-завоевателей [132, с. 428–429]. Для её создания Ницше в книге «Воля к власти. Переоценка ценностей» предложил ряд мер, таких как: общая воинская повинность; воинская суровость; улучшение питания (мясо); преобладание физиологии над теологией, моралистикой, экономикой и политикой [133].
Этолог К. Лоренц считал первичный инстинкт агрессии не злом, а благом, так как он помогает сохранить вид и способствует тем самым инстинкту жизни [104]. Агрессия выполняет три полезных функции: 1) выбор наилучших, самых сильных животных для продолжения рода; 2) охрану потомства; 3) равномерное распределение в пространстве животных одного и того же типа. Лоренц различал межвидовую и внутривидовую формы агрессии. У зверей по сравнению с человеком в меньшей степени выражена внутривидовая агрессия. Хищники направляют ее в безопасное русло с помощью ритуалов, агонистического поведения. Например, самцы участвуют в турнирных боях, определяющих более сильного без причинения вреда. Ритуалы устраняют негативные последствия внутривидовой агрессии. Так живым остается волк, проигравший схватку и занявший «позу покорности», подставив победителю яремную вену. У человека подобные защитные ритуалы развиты слабо. Он был первоначально безобидным, всеядным существом, у которого отсутствовало естественное оружие для убийства крупных животных, принадлежащее его телу. Человеческая агрессия возникла в результате изобретения орудий и усиливалась по мере их развития. Но у человека отсутствуют защитные механизмы, которые удерживают всех профессиональных хищников от убийства сородичей. Поэтому надо их искусственно сформировать. И тогда агрессия как основной источник эволюции станет истинной высшей человеческой ценностью. К социальным тормозам крайних форм проявления внутривидовой агрессии, их негативных последствий, Лоренц отнес спорт, науку, искусство. Спорт создает возможность безопасного соперничества. Он учит сохранять рыцарское отношение к противнику даже при сильных раздражителях, вызывающих агрессию. Наука помогает найти истину и является здоровой защитой от сомнительных идеалов. В искусстве смех, вызываемый художественными произведениями, служит разрядке агрессии.
Русский дарвинист В. А. Мошков восхищался хищностью и хищниками, бестиальным человеком [120]. Он выделил два человеческих типа. Первый, низший – похож на травоядных животных: коров, овец. Его представителей отличают слабость чувства, неподвижность ума, непредусмотрительность, трусость и стадное чувство. Они не способны вести активную борьбу. Их единственная защита – стадо. Второй, высший тип напоминает плотоядных хищников. Для него характерны высокий уровень ума, силы, ловкости, подвижности, грациозности, чувств и воли. Люди этого типа являются свободолюбивыми индивидуалистами.
Один из основоположников российской евгеники и генетики Я. К. Кольцов считал благом проявление инстинкта смерти в форме войн и эпидемий, так как они помогают естественному отбору и, в конечном счете, способствуют инстинкту жизни: «Очень многие из известных нам войн являлись сильным толчком, вызывавшим подъем культурного уровня в победившей, а часто в еще большей степени побежденной стране. Недаром многие историки считают многие войны как бы гранями между сменявшими одна другую эпохи исторического прогресса. В прежние времена, в особенности у первобытных народов, войны нередко приводили к почти полному уничтожению побежденной расы, и во многих случаях, скажут некоторые историки, по заслугам. Теперь обстановка войн изменилась и о полном расовом истреблении побежденной страны говорить уже не приходится. Если даже побежденная страна совершенно теряет свою независимость, то населяющая ее раса – или расы – сливаются с расами-победительницами» [80, с. 22]. Кольцов утверждал, что для эволюции человечества совсем не имеет значение сокращение численности населения на несколько десятков миллионов. С евгенической точки зрения важно знать, были ли эти миллионы лучшими или худшими, то есть стояли они выше или ниже среднего уровня. Н. К. Кольцов также считал благом высокую детскую смертность и эпидемии заболеваний: «Опустошения, производимые в культурном человечестве детскими болезнями, эпидемиями чумы, холеры, оспы и тифов, а также туберкулезом, могут быть рассматриваемы как отбор слабых конституций, являющийся в расовом смысле благодетельным для физического здоровья расы» [81, с. 10]. По его мнению, развитие культуры уничтожило благотворное влияние естественного отбора на человека и человечеству необходима евгеника – улучшение человеческой породы, развитие ее жизнеспособности специальными мерами, прежде всего искусственным отбором: «Естественный отбор, игравший руководящую роль в эволюции всего органического мира и у первобытного человека, под влиянием культуры ослабляется и даже извращается противоестественным отбором. Настало время, пока еще не поздно, заменить его разработанной сознательно по определенному плану системой искусственного евгенического отбора. Впервые в истории человечества культура достигнет своего расцвета при наличии определенных знаний относительно громадного значения отбора» [там же, с. 19].
Одним из проявлений ценностной ориентации на инстинкты жизни и смерти у бестиалиста является подражание зверю как их олицетворению. Оно проходит красной нитью через историю человечества. В частности на территории Европы, Африки, Австралии находили, выполненные 10000 лет назад, изображения людей с рогами на голове. Головные уборы с рогами на голове были неотъемлемой частью одежды у древних людей. Так они пытались подражать рогатым звериным божествам. Уподобление дикому зверю-тотему составная часть ритуалов многих архаических племен, в ходе которых их участники рычат, нападают друг на друга, кусаются [282].
В Древней Греции философы киники предлагали подражать зверю как идеалу. Согласно киническому учению, счастье может быть достигнуто простым естественным образом жизни, отказом от религии, морали права, государства, семьи, достижений цивилизации. Независимость, неприхотливость и самообладание – важные позитивные качества зверей. Киники призывали уподобляться им. Киник Диоген Синопский понял, как надо жить в его положении, когда поглядел на пробегавшую мышь, которая не нуждалась в подстилке, не пугалась темноты, и не искала никаких мнимых наслаждений [55]. Создатель кинизма Антисфен называл себя истинным или непородистым псом [271]. Киник Деметрий, живший в Древнем Риме, однажды не поздоровался, не встал и облаял императора Веспасиана, за что тот обозвал его псом [164, с. 28]. Киники высоко ценили практический ум. В разуме важно лишь то, что служит практической жизни. В то же время они негативно относились к теоретическому уму. Антисфен подверг критике теорию идей Платона.
Древние скандинавские воины-берсерки (медвежьи шкуры) подражали зверю как образцу высоких боевых качеств. Человек становился берсерком в результате инициации – посвящения, в ходе испытаний которого он вел себя как хищный зверь. Инициируемый надевал шкуру медведя или волка. Он различными приемами приводился в состояние экстаза и звериной ярости. Например, создавался неописуемый шум с помощью трещоток, звонков, лая, воя. Боевое испытание представляло отдельный бой, который строился так, чтобы пробудить ярость берсерка, которая сближала его со зверем. Прошедшие инициацию берсерки умели сознательно и преднамеренно вызывать у себя ярость. С этой целью они перед боевыми действиями употребляли наркотические вещества: например, настойку из мухоморов, которая содержала мускарин – алкалоид нейротоксического действия. Находящиеся в состоянии экстаза и гнева берсерки не чувствовали боли и не замечали ран, не испытывали страха и жалости к противнику. Хотя воины идентифицировали себя со зверями и подражали их повадкам, но у них сохранялись человеческие способности и знания, помогающие убивать. «Воины – оборотни» были изгоями общества, «демоническими существами», «псами войны» [44].
Средневековый иезуит Макиавелли также видел в звере идеальный образец для подражания в символической, метафорической форме. Определенные хищные млекопитающие являются для человека аллегорическим олицетворением тех или иных качеств: например, лиса – хитрости, лев – силы и смелости. Так изображались они в средневековых бестиариях – сборниках зоологических статей с описанием существующих и вымышленных зверей, составленных с нравоучительными и аллегорическими целями. Подобным образом средневековый иезуит Макиавелли призывал политиков уподобляться зверям: «Вы должны знать, что бороться можно двояко: один род борьбы – это закон, другой – сила: первый свойственен человеку, второй – зверю. Следуйте этой звериной политике, и вы достигнете своих целей» [цит. по: 37, с. 68].
В 20-е годы XX века российские биокосмисты-анархисты признали зверя идеалом свободы и жизненной силы и предлагали подражать ему. Лидер биокосмистов А. Святогор в 1922 году в манифесте декларировал: «Мы провозглашаем веселость и радость, как принцип. Да здравствует улыбка и смех. Мы утверждаем игру, как избыток силы, как внутреннюю свободу. Утверждая игру и смех, мы уподобляемся ликующему зверю… Жажда личного бессмертия – это звериная, пышущая жаром любовь к себе. Это зубы и когти, чтобы защищаться, чтобы противостоять смерти. Это отвага безрассудная и хитрая…. Вот почему мы провозглашаем звериность, бестиализм. Нужно ощутить в себе зверя, взыграть и возликовать» [268].
Американская последовательница Юнга К. П. Эстес рассматривала волчицу как женский идеал жизненной инстинктивной силы и рекомендовала уподобляться ей: «Здоровая женщина во многом похожа на волчицу: она крепка, бодра, полна жизни и энергии, знает свою территорию, изобретательна, верна, подвижна. А разобщение со своей дикой природой ведет к тому, что личность женщины обедняется, становится слабой, вялой, призрачной» [225, с. 24]. Внутри личности существует сила, направленная против дикой природы: «Когда его разрушительная работа закончена, женщина ощущает, что ее чувства омертвели, и у нее недостает сил справиться с жизнью» [там же, с. 48]. Эту силу необходимо преодолеть. Для этого следует избавиться от всего, что препятствует проявлению природных инстинктов и, образно говоря, надо: «позволить слишком доброй матери умереть» [там же, с. 86]. «Понять, что если быть доброй, милой, покладистой, жизнь не осыплет тебя розами» [там же, с. 90]. Затем нужно: «Испытать встречу с новыми вызывающими ощущение опасности божествами… Научиться находить обратный путь домой, к дикой Матери» [там же, с. 93]. Эстес формулирует «общие волчьи правила для жизни»: 1. Искать пищу. 2. Отдыхать. 3. В промежутках бродить. 4. Хранить верность. 5. Любить детей. 6. Играть в лунном свете. 7. Держать ушки на макушке. 8. Заботиться о костях. 9. Заниматься любовью. 10. Почаще рычать» [там же, с. 443].
В настоящее время в Интернете получили распространение сетевые объединения териантропов – групп людей, объединенных идентификацией с внутренним зверем и соответствующими ролевыми играми. [280]. Териантропы пропагандируют подражание зверям, и в частности, сетевые объединения как проявление стайности. «Стая – системная целостность, структурированная группа млекопитающих, рыб или птиц, одного вида, находящихся в сходном биологическом состоянии, поддерживающих взаимный контакт и координирующих свои действия… Существует мнение, что именно стая (а не стадо) первобытных протолюдей послужила основой создания человеческого социума» [279]. Териантропы дифференцируются, в зависимости от вида зверей, с которыми идентифицируются.
1. Относится ли вы смелость и сильная воля к лучшим качествам человека?
2. Согласны ли вы, что естественный образ жизни хищников здоровее человеческого?
3. Нравятся ли вам дикие хищные звери больше домашних животных?
4. Разделяете ли вы мнение: «С волками жить по-волчьи выть»?
5. Следует ли подражать лучшим сторонам зверей: силе медведя, хитрости лисы, смелости льва?
6. Считаете ли вы агрессивность благом для человека?
7. Одобряете ли вы случайные кратковременные половые связи?
8. Предпочитаете ли вы общение с животными (например, собаками и кошками) общению с людьми?
9. Согласны ли вы с утверждением: «Инстинкты сильнее рассудка»?
10. Считаете ли вы собаку главным другом человека?
Эти вопросы можно использовать в форме вопросника.
Инструкция: «Ответьте на вопросы следующим образом: вы читаете вопрос, выбираете один из 4-х предложенных вариантов ответа «безусловно, да», «пожалуй, да», «пожалуй, нет», «безусловно, нет» и заносите номер вопроса в соответствующую графу протокола. Отвечайте, исходя из того, что для вас наиболее типично и характерно».
Безусловно, да
Пожалуй, да
Пожалуй, нет
Безусловно, нет
При анализе результатов можно присвоить ответам балл: безусловно, да – 4 балла; пожалуй, да – 3 балла; пожалуй, нет – 1 балл; безусловно, нет – 0 баллов. Затем определить коэффициент по формуле К= В / С х 100 %, где В – число набранных баллов, С – максимальное количество баллов = 40. Это позволит, во-первых, сравнить показатели по этой субшкале с показателями других субшкал у данного типа; во-вторых, определить суммарный показатель у данного типа; в-третьих, сравнить аналогичные субшкалы у разных типов; в-четвертых, сравнить суммарные показатели у разных типов.
Инстинктивный интеллект
Для бестиалиста характерен инстинктивный интеллект – комплекс специфических когнитивных способностей, который позволяет понять явления во взаимосвязи с инстинктами жизни и смерти. К нему относятся интуиция, эйдетическая память, а также первичная, негативная, реактивная формы мышления. Он позволяет «Я» быстро и автоматически понимать ситуации, угрожающие выживанию индивида и продолжению вида и на этой основе решать проблемы. Он адаптивен при опасности жизни и дефиците времени на обдумывание. Но может привести бестиалиста к ошибочным выводам и неадекватному поведению в проблемных ситуациях, где требуется длительное размышление, для этого есть время, и нет непосредственной угрозы жизни.
Рамачарака считал инстинктивный ум первым на пути эволюции. Он содержит жизненный индивидуальный и родовой опыт; состоит из простых ощущений; направляет и поддерживает животную жизнь тела. Рамачарака говорит: «Инстинктивный ум также является центром, откуда исходят все вожделения, страсти, желания, инстинкты, чувства, ощущения и эмоции. У животного и первобытного человека инстинктивный ум не имеет над собой никакого контроля, но у развивающегося человека нашего времени инстинктивный ум уже в значительной степени подчинен высшим началам ума; у человека, достигающего определенной степени развития, уже появляются высшие желания – стремления, которые идут от высших частей ума. Инстинктивному уму принадлежат слепые чувства, а также все желания тела. Стремление к физическому обладанию, страсти также принадлежат этой области ума» [153, с. 349].
Американский психолог С. Корен выделил три аспекта или вида интеллекта собаки.
• Инстинктивный интеллект – способность собаки выполнять задачи, для которых она была рождена.
• Адаптивный интеллект – способность собаки решать проблемы собственными силами.
• Рабочий интеллект – способность собаки к обучению.
С. Корен главными критериями интеллекта собаки считал понимание новой команды и исполнение ее с первого раза. Он измерял не интеллект, а способность и склонность собаки подчиняться человеку [269].
На мой взгляд, инстинктивный интеллект – быстрое автоматическое интуитивное понимание явлений, связанных с инстинктами жизни и смерти, выступающее, прежде всего, при опасности и половом отборе.
В инстинктивный интеллект входит интуиция. М. Дж. Борель (М. J. Borel) пишет: «Интуиция – способ действия интеллекта и его продукт. Как способ действия интуиция означает форму прямого познания, которая характеризуется непосредственностью и внезапностью. Она базируется на внутренней спонтанной организации, на восприятии или представлении. Интуиция может быть “симпатией” к предмету (А. Бергсон), безпонятийным познанием, а также быстрым аналитическим пониманием системы отношений, фактический анализ которых способствует дискурсивному развитию (Е. Брюнсвик)» [237, S. 1020–1021]. Следует отметить, что К. Г. Юнг различал интуицию и мышление, интуитивный и мыслительный типы [131], а Лосский наряду с интеллектуальной интуицией выделял чувственную и мистическую ее формы [107]. Но современные когнитологи относят интуицию к мышлению. Так, Д. Канеман выделяет два типа мышления: 1) интуитивное, автоматическое, быстрое; 2) сознательное, произвольное [73]. К. Станович называет интуитивное мышление автономным, требующимся для решения специфических адаптивных проблем в процессе эволюции [169].
Интуиция как форма рассудка проявляется в предчувствии опасности, грозящей жизни. Ещё Аристотель говорил: «…даже иных зверей признают “рассудительными”, а именно тех, у кого, видимо, есть способность предчувствия того, что касается их собственного существования» [9, с. 297]. Именно интуицию, понимаемую как восприятие отношений, Лестер Уорд отнес к первичному интеллекту [178]. Её источником является эмоциональное чувство. В свою очередь, интуиция – родоначальник позднейших способностей отвлечения и рефлексии. Л. Уорд также называл ее «способностью обращать средства в цель и отвлекать психическую силу от последней к первой» [там же, с. 156]. Он считал интуицию практической способностью, тождественной хитрости и проницательности, необходимой в борьбе за существование. Она выражена сильнее у хищных зверей, чем у травоядных животных, так как первые чаще встречаются с опасностью. Л. Уорд пишет: «У травоядных и зерноядных животных, когда они отыскивают пищу, интуитивная способность обыкновенно мало действует или не действует, хищные же обнаруживают в значительной степени. Они, как мы выражаемся, знают, что станут делать их жертвы при данных обстоятельствах, и придумывают средства, чтобы помешать их бегству. Более обыкновенные средства, в которых обнаруживается их хитрость, заключается в умении приближаться, подкрадываясь и в выборе удобного времени и места нападения. За тип таких животных обыкновенно принимают лисицу, а замеченные в человеке подобные черты доставляют ему название “лисы”; и весь этот образ действий иногда называется лисьим» [там же, с. 161].
Интуиция характерна для далеких предшественников людей, хищных обезьян – шимпанзе. В. Келер отмечал у них разумное поведение, заключающееся в интуитивном внезапном усмотрении в наглядной ситуации отношения между целью и средством ее достижения, которое в начале не было очевидно [77]. В одном эксперименте шимпанзе доставали из-за решетки фрукты, до которых не могли дотянуться передними лапами. В их распоряжении были три тростниковые палки, составив из которых одну длинную палку, они могли решить задачу. В другом эксперименте фрукты висели высоко над головой, но было два ящика, поставив которые один на другой, можно было добраться до них. Решение к шимпанзе приходило совершенно внезапно, а не путем постепенных проб и ошибок. У них происходило интуитивное невербальное новое понимание наглядной ситуации, связей между орудием и целью, в результате чего устранялись препятствия на пути к решению проблемы. При этом между шимпанзе наблюдались значительные отличия. Самым способным из них был Султан, который практически сразу находил решение. А вот самки Хика и Грандэ в течение длительного времени (нескольких лет) допускали ошибки и не могли достичь цели.
Интуиция характерна для некоторых полководцев. Они принимают решения о военных действиях без логического анализа, интуитивно на основе восприятия картины боевых действий или зрительного представления ее. В качестве примера можно привести Гитлера. С 1941 года он в качестве главы государства и верховного главнокомандующего реально руководил боевыми действиями. Бывший рейхминистр вооружений и боеприпасов Альберт Шпеер вспоминал: «Гитлер принимал все решения, не прибегая к справкам. Он намеренно отказывался анализировать положение и логически обосновывать свои идеи, не пользовался услугами аналитиков, никогда не перепроверял планы военных операций и не рассчитывал возможные контрмеры противника. Его фельдмаршалы как простые сотрудники имели право только совещательного голоса, и обсуждению подлежали только нюансы заранее принятого фюрером решения» [см.: 88, с. 96]. Интуиция Гитлера базировалось на его уникальной фотографической памяти, которая работала практически автоматически, без напряженной концентрации: «Гитлер не просто запоминал голые цифры, в его голове они прочно были привязаны к реальным ситуациям и проблемам» [там же, с. 90]. Возможно, эйдетическая память легла в основу его способности к генерическим образам – отвлечениям, обобщениям, суждениям без помощи слов. Т. А. Рибо говорил: «У охотничьей собаки, несомненно, существуют генерические образы человека и разной дичи, в зрительной или обонятельной форме. И разве мы не видим у нее в то время, когда она бросается по следам своего хозяина или куропатки, некоторого рода суждения или утверждения, тем более несомненного, что оно выражается в действии?» [156, с. 87]. Об интуитивном мышлении Гитлера также свидетельствует его пристрастие к молниеносным войнам и способность избегать покушений.
Конец ознакомительного фрагмента.