ЧАСТЬ ВТОРАЯ
ЗНАК ВОЛКА
ГЛАВА 1.
Лека чувствовала себя отвратительно. Тонны мерзости вылились на нее и утопили с головой. Лека лежала с закрытыми глазами и боялась пошевельнуться. Молотки стучат в левой половине черепа сволочи лупят прямо по кости сволочи так что звон отдается зубной болью сволочи сволочи сволочи. Стоит пошевельнуться открыть глаза и потолок ухнет пустой белой плоскостью падать долго долго долго долго… Почему, боже? Кровать как корабль в бурю тошнота хлынет во все щели задраить все щели, от винта…
Она дьявольски хотела пить. Язык высох, стучал по зубам как деревяшка. Господи, почему так мерзко? Где-то на кухне, в шкафу, должна быть банка с аспирином. Лека представила, как проглатывает горсть этих кислых горьких самых вкусных на свете таблеток запивает пятью нет десятью сотней литров холодной прозрачной воды боже боже боже за что?!!!
Боль в спине, руках, ногах нестерпима. Господи! Почему я еще жива? Сделай так чтобы я умерла что тебе стоит? Не хочу больше просыпаться вот так знать что жизнь сплошное дерьмо грязь кровь из твоих собственных вен Господи…
Лека осторожно, продвигая пальцы миллиметр за миллиметром, провела рукой по кровати. Проклятье! Никого рядом не было. Надо же, такой ломовой кумар[19] – и в одиночку. Труба! Вот паразиты, наркоманы проклятые! Ширяться вместе, а ломайся однааа.
Все паразиты быки сбежали козлы оставили ее одну в хазе друзья называется козлы она сейчас сдохнет.
Все, хватит!
Лека шепотом досчитала до десяти, собралась с духом и осторожно приоткрыла глаза. Хуже быть не могло. Беспощадный полуденный свет ударил по зрачкам, очертания комнаты расплылись в навернувшихся слезах. Где-то в уголке сознания Леки шевельнулось удивление: неужели в ней осталась хоть капля жидкости на слезы? Казалось, вся она высохла как коричневая египетская мумия, и любое движение должно сопровождаться скрипом несмазанных закостеневших суставов.
В большом зеркале на стене отразилась девушка, медленно барахтающаяся в простыне, пытающаяся перелезть через край кровати словно через трехметровый забор. На девушке были только трусики – тонкий черный треугольник на белой коже. Лека старалась не смотреть в зеркало – бесконечность зазеркального пространства завораживала; чудилось, что можно сорваться и кувырком полететь в прозрачную пустоту. В состоянии наркотической ломки Леку терзал страх открытого пространства – она затягивала шторы и предпочитала передвигаться на четвереньках, судорожно цепляясь за ножки столов. Даже потолок казался недосягаемо далеким: Лека точно знала, что комната в любую минуту может встать на дыбы, перевернуться кверх дном и тогда она бесконечно долго будет падать вверх, захлебываясь в крике ужаса.
Девушка в зеркале медленно сползла на пол и прижалась к нему лицом, переводя дыхание. Она была бы красива, если бы не болезненная худоба, не пожелтевшие синяки на ногах, не исколотые сгибы рук.
Девушка была наркоманкой, и сейчас был далеко не лучший момент ее жизни.
Лежа на полу, Лека попыталась припомнить, было ли когда-нибудь хуже. Пожалуй, нет. С каждым разом это происходило тяжелее и тяжелее – организм требовал новой дозы наркотика немедленно – как только предыдущая расщеплялась в крови. Лека старалась оставлять дозу на утро, но в такие дни, какой был вчера, мысли о завтрашнем казались полным идиотизмом и все, что было, сжигалось дотла.
Она не помнила, что происходило вчерашним вечером. Память услужливо выкидывала из головы подробности. Хотя Леку уже давно перестали мучить и стыд и совесть – атрофировались за ненадобностью. Ее не волновало, каким способом она добыла вчерашнее горючее – измученное тело требовало кайфа и она его получила.
Кайф! Как много в этом слове…
Само собой, весь вечер вчера протрахались. А кто будет колоть тебя за так, за красивые глазки? Плати тем, что есть. Хорошо, что это берут. Сейчас Лека ненавидела людей, забесценок получавших ее тело, но когда капля освобождающей от страданий жидкости дрожала на кончике иглы, она не могла скрыть возбуждения в ожидании горячей волны, слезы счастья наворачивались на ее глаза и она любила их – людей, приносящих драг, как братьев по таинству, как избавителей.
Лека не боялась забеременеть, месячные перестали приходить полгода назад. Она была уверена, что никогда уже не сможет иметь детей. Не все ли равно… Сколько еще осталось? Год, месяц, день? Кайф – лом – кайф – лом… И вечный покой… Вечный вечный вечный.
Лека крепко села на иглу, потеряла всякий инстинкт самосохранения, жизнь ее становилась все более бессмысленной. Она вспомнила, какой дикий голод испытывала давно, миллион лет назад, когда еще только начинала курить траву. Тогда после "косячка" она могла изничтожить содержимое холодильника в считанные минуты. Теперь даже мысль о еде вызывала тошнотворный ком в горле.
Аспирин… Ей нужен аспирин.
Девушка в зеркале со стоном поднялась на четвереньки и отправилась в трудный путь.
Скиталец в раскаленной пустыне… Он потерял силы, каждая клетка его иссушенного тела вопит о помощи. Он передвигается медленно – ползком ползком ползком, утопая в песке. Вперед, к оазису, который, конечно, окажется миражным бредом. Путь в никуда.
"Я несчастное больное существо, – бормотала Лека, преодолевая бесконечные километры коридора, – у меня внутри болит все вещество. Я несчастное больное существо у меня внутри болит все вещество. Янесчастноебольноесуществоуменявнутриболитвсевещество". Дурацкий стишок отвлекал от боли, от мрачных бездонных углов, в которых гроздьями висели огромные пауки, от мучительной жажды. "Янес частное боль ноесу щест во…"
Стоп. Приехали. Это есть кухня. Там над столом, в ящике – ОН. На тысячекилометровой высоте стола – там, где дуют сволочные вихри. Надо опереться на табурет и медленно подниматься вверх преодолевать метр за метром милю за милей вперед к драгоценным колесам ураган гад будет скидывать ее в окно страшно. Но она знает как с этим бороться. Ха-ха! Она закроет глаза! Что сволочи попали? Она закроет глаза и выпрямится чего бы это ни стоило.
всегда стремиться только ввысь и никогда не падать внись всегда
КР-РАК!!!
Мир с треском перевернулся и Лека навзничь полетела туда далеко на пол в пропасть ободрав руку о край стола. Сердце трепыхнулось как мокрый воробей. Молотки застучали в обеих половинах черепа в десять раз быстрей.
Господи, как больно-то!
"Так, что-то уцепила, – Лека осторожно открыла один глаз. Пальцы ее судорожно сжимали горсть таблеточных упаковок. – Аспирин. Сожрать. Димедрол. Тоже пойдет. Левомицетин. Это от поноса. Пошел в задницу. Что там за пузырек покатился? Валокордин. Потянет".
Лека боком подползла к кастрюле с позавчерашним бульоном, стоявшей в углу. О, благодатная привычка оставлять все на полу! Убери она бульон наверх, и он был бы для нее навсегда потерян. Так и стоял бы себе на полке холодильника прозрачненький непротухший а она бы сдохла здесь внизу подавившись колесами.
Лека запихнула в сухой рот горсть таблеток и жадно припала к кастрюле, обливаясь кислой мутной жидкостью. А потом легла на спину и закрыла глаза. Боль выходила с потом, сон навалился спасительным теплом.
ГЛАВА 2.
Лека чувствовала себя превосходно, не могла поверить, что днем ей было так плохо. Да нет, должно быть, это была не она. Она в прекрасной форме. Да-да! Всего лишь маленький дозняк – и как огурчик. Малюсенькая доза для встряски, и полный вперед! А больше нам и не нужно. Чтобы чертова жизнь снова заиграла всеми красками – как огоньки над стойкой бара. А захотим – вообще завяжем. Хотя зачем? Я ведь, можно сказать, и не колюсь совсем…
Лека вспомнила сальную ухмылку Свина, когда он всаживал ей в вену иглу. Боров хренов. Слава богу, не этот раз не потребовал перепихнуться, только залез под юбку и потрепал по заднице. "Ладно, Лека, свои люди, сочтемся". Чмо жирное! Пальцы веером, сопли пузырем. Лека всегда избегала этого потного толстяка, не могла пересилить брезгливость. Но на этот раз ей было наплевать, за отходную дозу она переспала бы с любым бомжем.
"Что, опускаешься? – спросила себя Лека. – Черта с два! Стоит сказать пару слов Кроту и урод Свин подавится своими зубами".
Лека подумала, что если Крот узнает, что она ходила к Свинье, то она сама получит по первое число, а может быть, даже выйдет в отставку. Ну и черт с ним! Лека подмигнула своему отражению в зеркале. Я очень, очень красивая, решила она. Если мужик видит меня и у него не встает, значит он гомик. А мне вот на мужиков наплевать, сволочи они все.
Зеркало и вправду отразило красивую девушку. Красивую и сердитую. Короткие каштановые волосы, чуть вздернутый нос, большие настороженные глаза. Прямо Никита из фильма, подумала Лека и улыбнулась своему отражению. Вот какие зубки. Могу тяпнуть до смерти. А то и пристрелить кого-нибудь – если будет за что.
В спину ей гвоздем воткнулся чей-то взгляд. Она раздраженно повела плечами, но взгляд остался на месте. Лека почувствовала, как чужие глаза скользят по голым лопаткам в глубоком вырезе платья, обшаривают округлости ягодиц. Снова ползут наверх…
Это уже наглость!
Лека резко повернулась на винтовом стуле, собираясь влепить настырному мужику по морде. Но дежурная фраза замерла на губах, пыл улетучился сам собой, остался лишь непонятный интерес к незнакомцу.
Он даже не улыбнулся ей. Хмуро продолжал таращиться, и она снова чувствовала взгляд – словно палец, скользящий по обнаженной коже. По шее, груди, животу… еще ниже – Лека непроизвольно сдвинула ноги.
Парень сидел за столом один, хотя в баре было полно народу. Странный мужик – в этом заведении такие не встречались. Обыкновенный мэн, не красавец, конечно, но уродом тоже не назовешь. Физиономия худая, скуластая, шрам над бровью. Но вот бородка…
Сразу видно, что интеллигент. Как его сюда занесло? Спьяну, что ли? Да нет, вроде трезвый. А глаза отвязные, чумовые…
Леку заворожили его странные глаза. Ни теплые, ни холодные, они глядели как два бездонных серых колодца, затягивали водоворотом ее душу. Голова Леки закружилась, словно вернулся утренний кумар. Огоньки замелькали тревожным кровавым светом, непонятно откуда взявшийся вихрь закружил вокруг Леки пыль и едва не сбросил со стула. Она панически вцепилась в кожаную обшивку.
Парень криво улыбнулся и одел темные очки. Серые смерчи втянулись обратно в его зрачки и ветер стих. Лека покрутила головой.
Крезуха! Вот как это называется – кре-зу-ха! Совсем у меня крыша едет. Скоро синие крокодильчики начнут летать. Пойду, разберусь с этим парнишкой, пока наши жлобы ему в морду не настучали.
Лека уселась за стол и картинно закинула ногу на ногу.
– Чего темные глассы напялил? И так темень тут, ничего не видно.
– Я уже увидел все, что хотел, – сказал парень.
Голос у него тоже был не самый крутой. Обычный.
– А что ты хотел увидеть?
– Тебя.
– Хм. Ну и как ?
– Так себе. Третий сорт – не брак. Но выбирать не приходится.
– Ну ты нахал! Я сама выбираю, кого мне хочется, вьехал? Чего ты сюда вообще приплелся?
– За тобой пришел.
Шизик, решила Лека. Везет мне на таких.
– Слушай, чудень, ты хоть знаешь, куда попал? Здесь ведь и продырявить могут.
– Это меня не интересует, – спокойно сказал парень. – Я приехал за тобой. Три минуты на сборы и отваливаем.
– Чего-чего?
– Сударыня! Я ошизел от ваших айзов и всяких там хайров и имею честь пригласить вас на мой апартамент для куртуазного времяпрепровождения.
– Ну ты комик! – прыснула Лека. – Как тебя зовут?
– Динамит. Меня зовут Динамит.
Динамит… Что-то знакомое. Но сейчас, само собой, не вспомнить, что это значит.
– Ну у тебя и кликуха! Ладно, будем знакомы. Лека. – Она протянула через стол руку.
– Лека? Тоже имечко хоть куда. А на самом деле как?
– Ленка. – Девушка слегка покраснела. Она уже забыла, когда ее в последний раз называли обычным именем. – Так ты что, в папики мне теперь набиваешься?
– Папик? Что вы имеете в виду, сударыня?
– Ну, спонсор. Въезжаешь?
– Ага. То есть ты проститутка и рассчитываешь на оплату определенных услуг?
– Ах ты гнида! – вспыхнула Лека. – Сучара! Я к нему по-хорошему, а он…
– Не кипятись, – примирительно произнес Динамит. – Прости, я ошибся. Ты не проститутка. Ты наркоманка.
– Слушай, ты, педик бородатый, – зло сказала Лека. – Ты мне уже надоел. Я тебя, козла, хотела вытащить отсюда по-хорошему. Но ты добра не понимаешь. Ладно, мне же проще. Вали отсюда, да смотри, чтобы очки тебе не раскокали!
Она попыталась встать из-за стола, но Динамит поймал ее за руку. Лека собралась заорать, дать парню по морде, но почему-то села на место. Ладонь Динамита была сухой и сильной – настоящая мужская рука, не те потные клешни, которыми тискали ее в подъездах.
– Не бузи, детка. Что ты сердишься? Разве я не прав? Колешься ведь как самоубийца. Ты и сейчас под кайфом. Тебя устраивает такая жизнь?
– А тебе какое дело? – Лека глянула с вызовом. – Живу как хочу. Кто ты такой, чтобы меня учить?
– Ага… Перед нами гордое и счастливое создание, ведущее свободную жизнь. Оно ловит кайф и ему все по хрен. Однако всего лишь пять часов назад оно двигалось по коридору на четырех конечностях и мечтало сдохнуть. "Я несчастное больное существо, у меня внутри болит все вещество". Так, кажется?
– Ты… Откуда ты знаешь?
– От верблюда. Решила кончить жизнь на помойке, девочка Лека? Думаешь, долго протянешь? Не год тебе остался, и даже не полгода, как ты думаешь. Всего лишь неделя и два дня. Свин не поделит тебя со своими дружками, и расчлененный твой труп будет валяться в мусорном контейнере рядом с гниющими куриными потрохами. Хочешь, скажу в каком именно контейнере, на какой улице? Зайди в милицию, напиши объявление – мол, убьет меня такой-то, засунет останки мои туда-то. Это облегчит работу медэкспертов…
– Хватит!!!
Лека завизжала так, что все в баре оглянулись. Глаза Леки округлились от ужаса, руки задрожали. Она отказывалась верить тому, что говорил этот тип, но чувствовала, что он говорит правду. Она схватила парня за воротник и зашептала ему в лицо:
– Врешь, все ты врешь. Крот ему башку свернет. Он за меня…
– Крот-то? Да плевать ему на тебя. У него таких как ты – вагон и маленькая тележка. Кроту уже донесли о твоем сегодняшнем визите к Свинье, и сейчас он размышляет, как побольше содрать за тебя отступных. Ты его больше не интересуешь. Заказывай музыку, Елена. Все будет так, как я сказал.
Настал подходящий момент для громких рыданий, но Лека не заплакала. Мешал наркотик, гуляющий в крови. Он оглушал, притуплял эмоции. И все равно ей было плохо, очень плохо. Хренов Динамит, черт бы его побрал, растеребил всю душу. Лека считала, что ей наплевать, что произойдет в следующую минуту, но оказалось, что это не так. Сейчас ей страшно захотелось жить. Она попыталась что-то сказать, но во рту пересохло – хуже, чем утром.
– Ладно, не расстраивайся, – Динамит погладил ее по руке. – Попытаюсь уладить это дело. Сейчас уходим отсюда, а там видно будет.
– Ничего не выйдет, – просипела Лека. – Хрен ты уйдешь. На тебя тут уже глаз положили. Пришьют тебя, бородатый, и меня заодно с тобой.
К столу вразвалочку подвалил молодой человек. Черная майка с оскаленным черепом и надписью "FUCK OFF" едва не лопалась на квадратном туловище. Физиономия красотой не впечатляла – круглые щеки, поросячий розовый носик и маленькие недобрые глазки.
– Динамит, у Крота к тебе базар есть. Иди вон за тот стол. Приколы свои оставь, здесь люди серьезные, шутки шутить не любят.
Слово «Динамит» щелкнуло в голове Леки и встало вдруг на положенное место. Лека удивленно захлопала глазами. Она вспомнила: несколько месяцев назад Крот хватался за сердце, глушил водку стаканами и материл некоего Динамита на чем свет стоит. Неужели этот чувачок со слюнтяйской бородкой и есть тот пресловутый Динамит? Надо же, такой крутой мэн, и такой лох с виду. Вот и пойми человека по портрету…
– Передайте гражданину Кротову, – вежливо сказал Динамит, – что разговаривать с ним не буду. Я тут культурно отдыхаю, никого не трогаю. С девушкой общаюсь. А с криминогенными элементами пускай беседует милиция.
– Ты что, чмошник, сдурел совсем? – усмехнулся парень, блеснув золотой фиксой во рту. – Ты знаешь, что это за телка? Она за хопчик[20] замусоленный буферами как помелом машет, а ты на нее запал сдуру. Ладно, даю тебе минуту. Не серди Крота.
Лека яростно сверкнула глазами, собралась уже встать и сказать гадине, шестерке, куда он должен пойти, но Динамит опередил ее. Он хлопнул парня по круглому животу и вальяжно улыбнулся.
– Неплохой пузень. Жрешь много, пацан. Хочешь похудеть? Надумаешь – спроси меня, как. А пока вали.
Здоровяк задохнулся, сжал кулаки и бросился на Динамита. По всем законам жанра должен был сшибить его на пол, но не получилось. Динамит на мгновение приподнял свои темные очки и глянул в глаза противника. Парень побелел, скукожился и молча отвалил.
Странно. Страннее не бывает. Глюки пришли?
Лека щелчком выбила сигарету из пачки. Прикурила с третьей попытки – руки ее отчаянно дрожали.
– Пропала моя бедная головушка, – хрипло сообщила она. – Слушай, Динамит, если ты и вправду такой крутой, вытащи меня отсюда, пожалуйста… Достало меня тут буквально все.
– Не дрейфь, Лека, – обнадежил Динамит. – Со мной не пропадешь. Такой вот я мощный дяденька. Давлю всех аурой. Знаешь, что такое аура?
– Знаю, – сказала Лека. – Фигня такая вокруг башки. Да?
– Приблизительно…
Крот пожаловал собственной персоной.
Лека сжалась в комок, едва не полезла под стол. Было от чего. Интеллигентных киношных воров в законе, как известно всем, играли Гафт и Смоктуновский. Крота бы в кино не пустили. Выглядел он отвратно. Ростом на голову выше Демида, он был обладателем двух пудовых веснушчатых кулаков, ссутуленной широкой спины и невыразительного, почти неуловимого взгляда. Лицо Крота напоминало фотонегатив – физиономия кирпичного цвета темнее жидких белых волос. Нос сломан и свернут набок, длинный шрам пересекает скулу, оттягивая левый глаз книзу треугольником розового вывороченного века.
Крот подошел к столу и отвесил Леке пинка. Лека с писком улетела в угол. Крот уселся напротив Демида и водрузил на стол свои замечательные кулаки.
– Ну?
– Что – ну?
– Чего приперся-то?
– Да так… На хозяйство твое посмотреть, лимонаду выпить.
– Достал ты меня, – сказал Крот. – Очень сильно достал. Начудил ты много, Динамит, и все тебе с рук сходит. Думаешь, благодаря твоему везению? Хрена лысого! Ты знаешь, что у нас за такие дела полагается. Тебе бы давно снесли крышку, если бы не я.
– Спасибо, Юра, – сказал Демид с чувством.
– Мои ребята в очередь стояли, чтобы замочить тебя. Я сказал: "Не надо. Он нам еще пригодится".
– Дерьмо твои ребята, – сказал Дема. – Салаги. Зачем ты мне Олега в квартиру засунул? Он пушку держать не может, ему только на воробьев охотиться. Как он, жив еще?
– Жив. На больницу пошел после того, как ты ему кость поправил. Придурок.
– Это верно. Придурок.
– Ты чего приперся, Динамит? Надо понимать, на мель сел? Ко мне просто так не ходят.
– Да нет, просто так зашел.
– Денег надо?
– Не надо. Я человек экономный – сколько мне надо, заработаю. Направо-налево зря не башляю, так копейка помалу и копится.
– Свистишь, – Крот недовольно нахмурился. – Нечестный ты человек, Динамит. Нет в тебе откровенности. Пока к делу подгребешь, две тонны слов скажешь. И приколы свои оставь. В последний раз предлагаю – пойдешь ко мне работать? Если нет, тогда за твою безопасность не отвечаю.
– За мою безопасность отвечает только один человек, – сказал Демид. – И человек этот – я. Не пойду к тебе, Кротов. Раньше не пошел, а теперь тем более не пойду. Сам подумай, зачем тебе такой геморрой нужен? Ты же ночами спать не будешь – все будешь думать, не обдурю ли я тебя.
– То есть, типа, ты свою бригаду затеваешь?
– Ничего я не затеваю, – сказал Демид. – Вышел я. Вышел полностью, по всем понятиям. Уголовные дела меня более не интересуют. Совсем, поверь. Ты же вроде умный человек.
– А как бабки делаешь?
– Это мои проблемы. Не трогай меня, Крот. Да, побил я людишек твоих – Лося и Сиваря. Сами виноваты – не по рангу работали. Еще кто из шпаны полезет – получит так, что мало не покажется. Предупреди своих. Хоть они и уроды, но побереги их – глядишь, пригодятся.
Крот кривился и нервно ерзал на стуле. Не привык он, что обращаются к нему так просто, без страха и заискивания. Кулаки Крота чесались, и все же он сдерживал себя. Демид догадывался, почему.
– Слушай, Динамит, – Крот наклонился к Демиду, заговорщицки дыхнул на него крепким коньячным перегаром. – Думаешь, что Крот дурак? Думаешь, не догадываюсь, с кем ты связался? Герой нашелся… Другому мозги пудри. От тебя на километр гэбэшным духом тащит. Лимонадику он зашел попить… Я вас, чекистов, по походке узнаю.
А что, пожалуй, так даже лучше, подумал Демид. ГБ так ГБ.
Попробуй Демид объяснить истинную суть вещей, Крот счел бы его психом. Мир Крота был четко поделен на наших и не наших. Поделен на братву, ментов и чекистов. На крышу и крышуемых. Никакого места для мистических Ан-Тирита в его классификации не предусматривалось.
«Молодец, Крот. Сам придумал мне легенду. Отныне и присно стану я комитетчиком», – в неожиданном приступе мозговой ясности решил Демид.
– Гражданин Кротов, – Дема придал себе официальный вид, – прошу отнестись к полученной вами информации со всей ответственностью. Пожалуй, дальше нет необходимости скрывать, что я представляю интересы очень серьезной организации. Сами понимаете, какой. Посторонние лица об этом знать не должны. В настоящий момент меня интересует вон та женщина, – он кивнул на Леку, пришипившуюся в углу. – Наркомания, понимаете…
Крот глянул на Демида с отвращением. Легкость, с которой тот признал себя сотрудником госбезопасности, была подозрительна до тошноты. Крот засомневался пуще прежнего.
А Демиду было безразлично, что решит для себя Крот. Демид лишь уловил в мыслях Крота вздох облегчения: "Телку берут по наркоте. Ну и хрен с ней, это не по моей части."
Проверенный факт: Крот никогда не связывался с продажей наркотиков – вероятно, из-за болезненной нетерпимости к цыганам, лидирующих в этом бизнесе. Русский блондин Юрий Кротов был упертым националистом. Он ненавидел всех черных, независимо от их этнической принадлежности. Занимался только "спортивной" работой – рэкетом, опекой торговцев водкой, выбиванием долгов. Бывший успешный грабитель, Кротов все активнее отходил от стандартной уголовщины, старался легализовать свою деятельность, насильно предлагая свои услуги коммерческим фирмам, растущим, как грибы после дождя.
– Брось заливать, Динамит, – осклабился Крот. – Из тебя агент ГБ как из меня балерина. Обрадовался на халяву проехать? Покажи корки.
– Какие корки? Апельсиновые?
– Красные. Гэбэшные.
– Нет корок. В трамвае потерял.
– Опять свистишь.
– Свищу. Или не свищу. Какая разница?
– Ладно, – примирительно сказал вконец запутавшийся Крот. – Хрен тебя поймет в самом деле. Странный ты, Динамит. Даже сердиться на тебя не могу. Отваливай, чудила.
Крот изобразил на лице подобие улыбки. Демид не поверил бы в его дружелюбие ни за что на свете. Если кому и стоило доверять меньше всего в этом мире, то это Кроту.
Истинный объект деминых интересов поскуливал в углу, бросая на собеседников жалобные взгляды.
Забавные дела, подумал Демид. Неужели сия девчушка, измазюканная косметикой, и есть то, что я искал так долго? Она наркоманка, и это еще можно стерпеть, но, по-моему, она просто дура. Неужели человек со столь мизерным интеллектом может иметь знаки Системы?
– Девчонку возьму с собой, – сказал Демид. – Сколько с меня?
– Даром бери, – Крот пульнул окурком в угол. – Дерьма не жалко. Скололась девка полностью. Похоронишь за свой счет – и то для меня экономия выйдет.
– Пойдем, – Дема махнул рукой Леке, повернулся и пошел к выходу.
Лека заспешила за ним, расталкивая прибалдевших посетителей.
Они вышли на улицу, окунулись в осеннюю промозглую сырость. Свитер грел плохо, Лека спрятала руки под мышки. Ветер нагло залез под подол, ноги покрылись гусиной кожей.
– Динамит, мне холодно, – она прижалась к Демиду и запустила руки ему под куртку. – Куда мы пойдем?
Слава богу, девчонка симпатичная, подумал Демид. Наркошка – это исправимо. Это проще. А вот была бы толстая и уродливая, как бы я стал с ней сотрудничать?
– Едем ко мне домой. Садись в машину.
– Ну у тебя и тачка! – присвистнула Лека. – Я думала, ты на "Мерсе" ездишь.
– На такую сперва заработай, – огрызнулся Дема.
В самом деле, демина "пятерка" вряд ли могла бы участвовать в конкурсе красоты. Машина досталась ему даром после летних событий, он потратил кучу денег на ее восстановление. Зато этим "Жигулям" Демид мог доверять как лучшему другу, не променял бы их ни на какую иномарку в мире. Демид вспомнил, как светлая Яна сидела на том месте, куда сейчас недовольно плюхнулась его новая знакомая. Вздохнул. Он все еще скучал по Яне.
– Вмазать у тебя найдется? – спросила Лека.
– Найдем, – пообещал Демид. – Поехали.
ГЛАВА 3.
Лека озиралась с любопытством. Нет, определенно, за всю свою жизнь она не встречала такого странного типа, как Динамит. То, что Крот с ним разговаривал на равных, еще можно как-то понять. А тут еще и хата как лаборатория. Лека потянула носом. Вроде бы трава… Но "мулькой" не тащит. Лека на километр распознала бы по запаху квартиру, где вываривают эфедрин или маковую соломку.
– Динамит, ты что здесь варишь? Крэк[21], что ли?
Она потащила свитер через голову, пошатнулась и запуталась в нем. Дик вытряхнул ее из свитера как котенка. Лека засмеялась и повисла у него на шее, попыталась поцеловать в губы. К удивлению, Динамит отпихнул ее довольно небрежно.
– Подожди, голубушка. Ты не для этого сюда приехала.
– А для чего же? – брови Леки поднялись. – Ты что, голубой, баб не любишь? Я ведь вообще-то много чего умею. И по-французски могу, и как угодно.
– И в хоровод[22]? – прищурился Демид.
– Ну, это ты зря, – гордо покраснела Лека. – В хоровод только девочки под винтом[23] идут. А я первинтином чертовым никогда не колюсь. Он самый вредный. От него и передозняк бывает, и глюки наезжают, за год скопытиться можно. Я только маком пользуюсь. Даже с пыхом завязала.
– Ладно, – Демид сделал вид, что поверил. – А от джефа[24] не откажешься?
– А что, есть? – глаза Леки загорелись.
– Ясно. Случай хронической полинаркомании. Что ж, это поправимо.
– Чего поправимо?
– Так… – Динамит неопределенно махнул рукой. – Многое поправимо при желании. Проходи в комнату, дорогая гостья. Будь как дома.
– Вот это да!..
Лека шагнула через порог и обалдела. Комната, совсем не малая по габаритам, казалась тесной от огромного количества разнообразной аппаратуры. Здесь была тройка компьютеров, несколько экранов, большое кресло, оплетенное проводами, а над ним металлический шлем на кронштейнах. Кабели шли через всю комнату и соединяли разноцветные ящики на стеллажах. Колбы и мензурки с булькающими реактивами стояли на столе и на полу. Лека едва не наступила на длинную прозрачную трубку, но в последний момент труба странным образом изогнулась и сбежала из-под ее ноги.
Все-таки у меня глюки, решила Лека.
– Осторожно, – предупредил Динамит. – Садись на диван.
– Ну ты даешь! – выдохнула Лека. – Тут у тебя железок, наверно, на сто миллионов! А видак есть?
– Есть.
– Здорово. Я люблю, когда боевики всякие. А ты, наверное, порнушку смотришь? Мужики такое любят. Некоторым на приход[25] порнография больше нравится, чем живая девчонка. У меня был один парень – как ширнется, так порево и включал. Хороший был человек, меня не обижал. Всегда на базар меня заряжал – лежим и треплемся с ним часами, как брат с сестрой. Правда, спекся он, меры не знал. За год такую дозу нагнал – двух-трех стаканов соломы в день не хватало. И мак брал только крепкий, ташкентский. Все спустил, и в психушку попал. Креза на него наехала. Ну, психоз, значит. Вот я к быкам и пошла. Они при деньгах всегда, кайфом обеспечат, да и порядку у них больше. Вот только страшно с ними – злые они, если что не так, пристрелить могут запросто, или порезать.
– Знаю. Нет, Лека, нет у меня порнографии. И наркотики не варю. Не колюсь, не курю, не нюхаю. Ты что, совсем зациклилась на отраве? Ты, вообще-то, представляешь, что есть люди, не употребляющие этой дряни?
– Ну да, конечно… Я ведь сама-то только два года вмазываю.
– А сколько лет тебе, детка?
– Ну… двадцать два.
– Двадцать лет тебе, – уточнил Демид. – Всего двадцать. Наркотики употребляешь больше трех лет. Или анаша за наркотик не считается?
– Все ты знаешь, Динамит. Зачем спрашиваешь, душу травишь?
– Не огрызайся. Честно скажи, завязать хочешь?
– Не знаю. – Лека тряхнула головой, устало провела пальцами по векам. – Боюсь я. Ломок боюсь ужасно. Ты вот не знаешь, что это такое. Это ведь не жизнь уже. Я и кайф-то настоящий уже давно не ловлю. Вкатишь дозняк, чтобы раскумариться, и все.
– Как ты просыпаешься? Что чувствуешь каждое утро?
– Кумар чувствую. Это как похмелье. Только не от вина, а от наркотиков. Пустишь по вене дозу – и только в себя приходишь, и то не сразу. Раскумариваешься. Чтобы кайф поймать, надо на более сильный наркотик переходить. А где деньги взять? Вот так и живу как зомби. Да еще глюки стали сильно находить в последнее время. Это совсем плохо. Шизею прямо. Придется, наверно, в психушку ложиться – лечиться. А тогда родители узнают. Они ведь у меня совсем не в курсе, все еще думают, что я хорошая девочка, в инязе учусь. Я ведь в школе отличницей была, честное слово.
– Ага, это уже лучше. Похоже, в прошлом проблески интеллекта у тебя имелись. Я-то уже посчитал, что мне досталась выпускница интерната для слабоумных.
– Ну, Динамит, не надо так. – Из глаз Леки неожиданно побежали слезы. – Я, конечно, дура. Дура, сама всю жизнь себе испортила. А только я их боюсь, этих ломок. Бо-юсь!
– Ну, не плачь, малыш, – Демид погладил ее по голове. – Если ты действительно то, что мне нужно, снимем тебя с иглы. А если не та, за кого я тебя принимаю… ну ладно, все равно вылечим.
Лека улыбнулась сквозь слезы.
– Я та, честное слово, та! А какая тебе нужна?
– Сейчас посмотрим. Раздевайся.
Лека автоматически, как делала уже сотни раз, стащила платье через голову и осталась в одних трусиках. Даже попкой покрутила по привычке. А потом ей вдруг стало неудобно. Странно… Лека уже давно забыла, что это такое – стеснение. А тут покраснела, нерешительно затеребила резинку трусов.
– Что, все снимать?
– Ну ладно, это можешь пока оставить, – разрешил Динамит. И улыбнулся. Лека тоже улыбнулась, а потом почему-то расхохоталась. Дико, правда? Стоишь тут голая, непонятно, зачем. Дурдом! А парень ей нравился. От него исходили какие-то теплые, дружеские волны ("флюиды" – почему-то вспомнила она давно забытое слово) и напряжение, не оставляющее ее в последние месяцы даже под наркотическим кайфом, исподволь уходило. Динамит дотронулся до нее и она подалась к нему всем телом. Но он хладнокровно отстранил Леку и начал изучение поверхности ее кожи.
– Ага. Ага. Подними-ка руки. Повернись спиной. Обратно повернись. Хм, интересно…
– Что интересно?
– Потом узнаешь. Слушай, голубушка, ты всегда была такой тощей?
– Ну… не всегда. В последнее время немножко похудела.
– Ничего себе похудела. Прямо узник Освенцима. Ты ничего не ешь, что ли?
– Да почти ничего, – призналась Лека. – Не хочется что-то.
– Анорексия называется такое дело, – резюмировал Демид. – Истощение. Еще немного, и по воздуху летать будешь. Ну ладно, это мы поправим – откормим тебя до приятных форм. А что за шрам на руке? Вены резала?
– Нет, это так… Дурняк надо было быстро снять, вот я бритвой и резанула. Когда кровь увидишь, это быстро отрезвляет, в себя приходишь. Проверено.
– Век живи, век учись, – философски заметил Динамит. – Сколько нового я от тебя узнал, детка, хоть книжку пиши. Don't try suicide, nobody give a damn, – неожиданно пропел он строчку из песни "Queen". – А ну-ка, переведи, что я там такое напел?
– "Не пытайся покончить с собой, всем на это наплевать", – перевела Лека и поразилась – неужели она не забыла еще английский окончательно? Все-таки что-то с ней здесь происходило, пустая голова потихоньку заполнялась обрывками мыслей, забытыми кусочками из давно прочитанных книг. Мозги, отвыкшие переваривать информацию, со скрипом приходили в движение.
– Неплохо, неплохо, – пробормотал Динамит. – Ай-кью[26] в зачаточном состоянии присутствует.
Потом начался сплошной дурдом. Динамит вооружился толстым фломастером и разрисовал Леку с головы до ног кривыми розовыми линиями, соединяя родинки на ее теле при помощи самодельного картонного лекала. Он вдохновенно трудился минут десять, и, наконец, с удовлетворением откинулся в кресле – как художник, разглядывающий свое произведение. Лека посмотрела на себя в зеркало. Выглядела она как индеец на тропе войны – невообразимый ацтекский узор покрывал ее кожу. Что-то было в нем мистическое. Расположение линий нельзя было назвать ни декоративным, ни даже правильным. И все же в этих изгибах наблюдалась определенная гармония, и если бы Леку спросили, какой человек способен нарисовать такой узор, она бы сказала: хороший.
Она провела по коже пальцем и на нем осталось красное пятно.
– Динамит, что это такое? Что ты тут изобразил?
– Не я изобразил. Все эти метки ты носишь с рождения. Я только соединил стигмы на твоем теле правильным образом, и вот результат.
– Ну и что это значит?
– Даже не знаю, как тебе объяснить. Боюсь, что пока ты не готова к такой информации. В двух словах, ты принадлежишь к определенному племени людей, изредка встречающихся на нашей земле. К тому же племени, к которому принадлежу и я.
– Так мы что, не русские, что ли?
– Нет, национальность тут не при чем. Это нечто другое.
Динамит сфотографировал Леку "поляроидом" и задумчиво поглядел на снимок.
– Надо же, вот закон подлости…
– Что-нибудь не так?
– Конечно! Почему-то милая, умная, красивая девушка оказывается чуть ли не исчадием ада, пытается меня убить, застрелить из пистолета. А наркоманка, которой на все наплевать, которая даже говорить по-человечески не может, носит на себе явные знаки добра и является моим союзником. Вот и пойми что-нибудь после этого…
Лека захотела обидеться, но почему-то ей стало жалко парня. Он сидел такой грустный и она подумала, что, наверное, он очень одинок. Она присела рядом с ним и положила руку на его колено.
– А ты любишь ее?
– Любил. Или казалось, что любил. Теперь уж и не знаю. Ты уж прости, Лена, что я тебя так… Честное слово, я очень рад, что ты нашлась – какая бы ты ни была. Ты, наверное, хороший человечек, только жизнь с тобой по-свински обошлась. Знаешь, большинство людей считает, что они – хозяева своим поступкам, а оказывается, что кто-то двигает ими как пешками в своей игре. Дай бог прожить жизнь и не узнать об этом. Потому что это чертовски обидно.
Он погладил Леку по голове и она закрыла глаза. Ей стало тепло и хорошо. Уже засыпая, она почувствовала, как кто-то накрыл ее одеялом.
ГЛАВА 4.
Вначале Демиду пришлось туго. Как он и ожидал, дар, доставшийся ему в наследство от Алексея, не принес ничего, кроме неприятностей. Впрочем, и неприятностями это нельзя было назвать – это было настоящей пыткой. Демид словно заново родился на свет – в новом теле, слишком совершенным для ничтожного человеческого мозга. Тело было снабжено усиленными в тысячу крат зрением, слухом, обонянием и осязанием, они заливали бедное, захлебывающееся сознание Демида потоками ненужной информации. Демид представлял теперь из себя человека с содранной кожей, собачьим носом, ослиными непомерно громадными ушами, глазами-телескопами, торчащими на полметра и качающимися на ходу. Голова его раскалывалась. Он не мог выйти на улицу, потому что мысли проходящих мимо людей звучали в его голове, словно шум потревоженного катастрофой вокзала, роились в его черепной коробке непрошеными гостями и оглушали. Демид не представлял, до какой степени раздражения могут довести голоса, день и ночь звучащие в воспаленном сознании. Он обзавелся черными, почти непрозрачными очками, затыкал уши и ноздри ватой, надевал толстые перчатки, но это помогало мало. Гиперэстезия сводила его с ума. Он мечтал оглохнуть и ослепнуть, хоть мгновение побыть в замечательной, благодатной черной тишине и насладиться покоем.
Состояние это нарастало и достигло апогея через неделю после того, как он получил способности Ан-Тирита. Демид с трудом припоминал сейчас подробности времени после гибели Алексея – объяснения с милицией, похороны, встречу с отцом Яны и ее отъезд. Некий могущественный покровитель позаботился обо всем – распутал клубок кровоточащих проблем, уладил все дела, заставил всех поверить в детский лепет, что нес Демид в попытке объяснить произошедшее и при этом не выдать ничего существенного. Демид не знал, кто помогал ему, но догадаться о вмешательстве извне было несложно – смерть Алексея была представлена несчастным случаем, про перестрелку в городе вообще забыли, к тому же Дема вдруг оказался богатым наследником – все имущество Алексея и разбитая машина Яны перешли к нему без особых бюрократических проволочек. Яна же начисто забыла все, что с ними произошло – о колдунах и Защитниках, о проклятии Агея, о собственных перевоплощениях и любви к Демиду. Она была уверена, что они катались несколько дней по лесам и деревням, познавая русскую самобытную глубинку и местный фольклор. Отец ее считал так же, и даже не беспокоился во время их отсутствия, полностью положившись на Демида. Дема получил свои доллары, но деньги его уже не радовали – после отъезда Янки тормоз, удерживавший его гиперчувствительность, лопнул, и Демида скрутило не на шутку.
К этому добавились неприятности с возросшей силой. Она выплескивалась из Демида буйными толчками, в самый неподходящий момент, и он ничего не мог с этим поделать. В автобусе он вдруг замечал, что пассажиры таращатся на него, как на чумного и обнаруживал, что поручень, за который он держится, согнут под прямым углом. Он ходил по улице с неестественной скоростью, люди вокруг него двигались словно в замедленном кино и отлетали в стороны – он просто не мог вовремя притормозить.
Демид был в шоке. Он заперся дома, чтобы ненароком не угробить кого-нибудь из подвернувшихся под руку (или под ногу) ни в чем не повинных сограждан. Всплески его неуемной энергии переключились на предметы его домашнего обихода и Деме оставалось только с грустью наблюдать, как его ухоженная квартира превращается в склад переломанной мебели. Не надо было даже трогать что-то – стоило слишком долго задержать взгляд на стуле, и тот торпедой несся по воздуху через всю комнату, с дикой силой ударялся в стену и превращался в кучу обломков.
В один из омерзительных вечеров, когда Дема безуспешно пытался заснуть, отбиваясь от голосов соседей, ссорившихся где-то в соседнем подъезде, он решил, что с него хватит. Никакой надежды на то, что муки закончатся сами собой, не было. Он встал с покореженного дивана и осторожно взял со стола конверт из плотной бумаги. В нем, вместе с документами о наследовании, лежали ключи от дома Алексея. Если где-то и стоило искать выход к своему спасению, то там. Вопрос стоял только в том, как добраться до этого дома.
Утром Демид вызвал такси. С сочувствием поглядел на симпатичного таксиста – бедняга не знал, с какой напастью имеет дело и не застраховал свою жизнь от несчастного случая. Но выбора не было. К тому же Демид платил долларами (других денег у него не было), и шофер был доволен и обходителен. Хорошее настроение таксиста быстро улетучилось, когда машина начала вести себя как строптивая лошадь. Она без видимых причин разгонялась до дикой скорости и глохла в самый неподходящий момент. Затем заводилась сама по себе и рвала с места в карьер, пока шофер судорожно цеплялся за руль. Сперва таксист удивленно хмыкал, но через двадцать минут уже материл свою тачку в полный голос. Демид на заднем сиденье обливался потом, пытаясь справиться со взбесившимися нервами. Он жалел, что не принял пачку реланиума перед поездкой. Хотя, кто знает, к чему это могло привести?
Наконец такси с ревом вылетело к желанному дому, всполошив всех собак в округе. Демид чуть ли не ползком преодолел путь к входной двери и открыл ее, попав ключом в скважину с пятого раза. Сделал шаг через порог, захлопнул дверь и в изнеможении свалился на пол.
И тут же ему стало легче. Смолкли голоса в гудящей голове, солнечный свет утратил режущую яркость.
Демид наконец-то почувствовал, что он дома.
В доме ничего не изменилось с тех пор, как Демид и Алексей в спешке покинули его злополучной июньской ночью. Даже пыль не села на пол – все дышало порядком и основательностью прежнего хозяина. Кодовый замок на втором этаже был разворочен во время последнего визита Демида, и он беспрепятственно попал в святая святых Алексея – лабораторию.
Демид прислонился к косяку и задумался. Впервые за последнюю неделю мозги его были способны к каким-то мыслям. Демид был козерогом по знаку зодиака, и, как все козероги, предпочитал обдумать и взвесить все обстоятельства, прежде чем совершить какой-нибудь поступок.
Он вспомнил, как впервые, ночью, прокрался в этот дом. Все здесь тогда выглядело странно и чужеродно, а сам Алексей казался весьма неприятным типом. Кто знал, что он окажется Защитником? Демид вспомнил мертвую улыбку Петровича и его передернуло. Что хорошего сделал Алексей? Втянул Яну и Демида в свою борьбу с Гоор-Готом, насильно превратил Демида в гиперсенсорного уродца и обрек тем на муки. Освободил ли он Яну от проклятия? Нет, это сделал сам Демид. Победил ли он Гоор-Гота? Это тоже пришлось доделывать Демиду. Демид не мог назвать Алексея ни своим учителем, ни предметом для подражания. Кем же он был?
Он был Ан-Тирита , и это все, что мог сказать о нем Демид.
В мыслях Дема сейчас постоянно употреблял это странное слово – Ан-Тирита. Язык не поворачивался назвать Алексея Защитником. В конце концов, что и от кого он защищал? "Защитник" – как-то слишком глобально, слишком по-христиански, а может быть, даже слишком по-человечески. Демиду же казалось, что Ан-Тирита не преследовал каких-то общечеловеческих целей. В конечном счете единственное, что его интересовало, это была победа над Гоор-Готом. С такими способностями, какими обладал Алексей, он мог стать великим лекарем, мог завоевать целые страны или обнародовать величайшие открытия. Но он не сделал ничего такого. Он был словно гостем на Земле, пришедшим, чтобы выполнить свое небольшое дельце. И это вызывало у Демида сомнение в его человеческой сущности.
Хотя, с другой стороны, Алексей Петрович Куваев (фамилию Демид узнал при оформлении наследства), несомненно, был человеком. Он родился и вырос как человек, и был более или менее обычным гомо сапиенсом, пока с ним не произошло то же, что и с Демидом. Кто-то сделал его Защитником – помимо его воли. Дема вспомнил, как Петрович говорил, что поначалу и ему пришлось несладко. Но потом он сумел привести себя в порядок. Почему же он так стремительно потерял свою силу к тому моменту, когда его встретил Демид?
В голове Демы снова прозвучали слова Алексея: "Ты, Дема, человек ученый, может быть, когда-нибудь и разберешься, что движет силами добра и зла". Демид не стал бы так категорично называть две противоборствующие стороны добром и злом – это было бы слишком просто и категорично.
Может быть, Алексей был наказан лишением силы за то, что слишком глубоко сунул свой нос в дела тайные? Не захотел быть простым солдатом на невидимой войне?
Как бы то ни было, Алексей сошел со сцены (отправился в специальный, Антиритский рай?) и его место занял Дема.
Надо будет заказать визитную карточку, тисненую серебром. Пусть колдуны и психиатры знают, с кем имеют дело.
Ан-Тирита Коробов Д.П.
полномочный и чрезвычайный
Защитник
неизвестно чего и от кого.
Пора было приступать к делу. Дема внимательно осмотрел компьютер. Добротный "Пи-Си", мультимедийный, "Intel inside", с дорогими колонками и прочими наворотами, но в целом – ничего особенного. Демид нажал кнопку включения в сеть и на экране появилась знакомая уже надпись: "УСТАНОВИТЕ ПРАВА ДОСТУПА".
Демид попробовал написать что-то наобум, но компьютер не реагировал на клавиши.
Дема вспомнил, что Алексей управлял компьютером мысленно, на расстоянии. Он наугад попробовал продиктовать "ДЕМИД" и это слово появилось на экране. А потом исчезло. Компьютер разочарованно замигал и требование доступа появилось снова. Но внизу экрана появились маленькие буковки: «Думай, Дема!», – словно послание от Алексея из заэкранной плоскости бытия.
Демид задумался.
Что же может быть паролем? Конечно, само имя "Демид" вряд ли подходило – в этом случае любой, знающий о существовании Демида, мог проникнуть в компьютерную память. Вероятно, это – слово, которое непосвященный знать не мог. А может быть… "Ан-Тирита"!
Не успел Дема мысленно произнести это название, как экран среагировал. Он нарисовал красный ромб, в центре которого находился ключик. И тут же появилась новая картинка. Маленький человечек, похожий на Буратино, взял ключ, подошел к креслу и сел в него. На голову его опустился полукруглый шлем и ключ в руке замигал зеленым светом.
– Ага, вот и первая подсказка, – Демид оглядел большое функциональное кресло, напоминающее зубоврачебное. Над ним и вправду нависало что-то вроде матовой металлической полусферы, провода от нее шли к компьютеру. – Что ж, рискнем! – Демид сел на кресло и вытянул ноги.
Шлем беззвучно надвинулся ему на голову. На экране появился узор, состоящий из причудливо изогнутых линий. Он выплыл из экрана, и утвердился в центре комнаты, повис в воздухе подобно голографическому изображению.
– Классно! – прошептал Демид. Он ждал новых фокусов, но минута проходила за минутой и ничего не менялось. Может быть, от Демида ждали каких-то действий?
Он внимательно осмотрел рисунок. Расположение линий показалось ему знакомым. Узор напоминал магическую сеточку кровеносных сосудов в центре ромба Защитника, который Демид носил на своей груди. Только вот эта линия должна идти не так…
Линия подвинулась, и под мысленным нажимом Демида заняла положенное ей место. Демиду пришло в голову, что он должен привести нарушенный узор в надлежащий вид. Он вспомнил ромб, который бессчетное количество раз рассматривал в зеркало, представил его так ясно, словно видел наяву. В рисунке, висящем в воздухе, немедленно начали происходить изменения. Через двадцать секунд, очевидно, соответствие было достигнуто и узор растаял, сменившись новой картинкой.
По принципу работы это напоминало иконки "Windows", только выглядело намного реальнее и занимало большую часть комнаты. В воздухе парили несколько дверей, причудливо украшенных дубовой резьбой. На каждой из них было что-то изображено. Вот собака с большими грустными глазами, вот грузный аристократичный старик с палитрой в руках, а вот обнаженная девушка – с замечательной стройной фигуркой, но почему-то без лица. Дверей было множество и Демид не знал, на какой остановить свой выбор. Он уже, было, собрался открыть дверь с девушкой, но неожиданно заметил свое собственное изображение. Да, несомненно это был он сам – увековеченный в дубовом барельефе. И увековеченный довольно неплохо. У Демида даже появилось желание вытащить каким-нибудь образом эту дверь из компьютера и приколотить ее на стену собственного дома. В качестве мемориальной доски.
Здесь жил Дема Коробов.
Человек, который вечно совал нос не в свое дело,
и скончался от избытка чувствительности.
Дема поискал взглядом ручку. Но дверь не нуждалась в ней. Наверное, она улавливала мысли Демида – полетела к Демиду, надвинулась на него так стремительно, что он невольно зажмурил глаза в ожидании удара по лбу. Когда снова осмотрелся вокруг, то обнаружил, что находится в небольшой полутемной комнате кубической формы. Стены слабо светились голубым светом. Демид сидел на полу и глядел на своего двойника.
Тот второй Демид был ненастоящим. Сразу было заметно, что он создан при помощи компьютерной графики – по текучести движений, по чрезмерной яркости красок. Но Дема должен был отдать должное – графика была великолепной. А главное, это был очень симпатичный парень. Он улыбался Деме полным ртом ровных зубов (у самого Демида таких не было), и казалось, что сейчас он закрутится вокруг собственной оси и отмочит какую-нибудь хохму на манер Кролика Роджера.
– Привет, – сказал компьютерный Демид. – Ты кто?
– Коробов Демид Петрович, – Дема представился по всем правилам. – Ты что, не видишь?
Конец ознакомительного фрагмента.