Беспризорники хаоса. Часть 1. Братство (Анастасия Семихатских)

Глава 1

Мальчишки не знали своего отца. Он ушел от их матери еще до того, как узнал, что она была беременна. Хотя, вполне вероятно, Агата Устин говорила так сыновьям для того, чтобы они не таили обиды на своего непутевого родителя. Но мальчики и не думали обижаться: в детстве они просто не понимали, почему у всех остальных детей есть отцы, а у них нет, а повзрослев, перестали донимать маму вопросами.

Спустя некоторое время выяснилось, что Севастьян Устин ушел добровольцем в армию, а когда началась гражданская война в Берсии, его полк был направлен туда с миротворческой миссией. Он погиб в одном из первых боев: шальная пуля задела легкое. На имя матери пришла похоронка. Мальчишкам тогда только исполнилось по два года.

Отца не было, а мама была всегда. И для двух своих сыновей-близнецов она была центром всего мира. Приходя вечером с работы, она забирала мальчиков от пожилой соседки, которая по доброте душевной заботилась о них с обеденного времени до вечера, и вела их домой. Буквально несколько метров Агата Устин и ее сыновья шли по мощенной брусчаткой дороге, а затем поворачивали к своей калитке, сразу за которой были короткая тропинка и дверь, ведущая в небольшую двухэтажную квартирку с двумя спальнями на втором этаже и гостиной на первом.

Мальчишки разувались, Агата помогала им снять курточки и повесить их на крючки.

– Переодевайтесь, мойте руки и пойдемте кушать. Бабушка Велия вас не кормила?

Мальчишки, уже поднимавшиеся по лестнице, переглядывались, учуяв возможность улизнуть от ужина, и хором говорили:

– Кормила!

– Того, кто меня обманывает, я завтра не возьму с собой на работу, – громко и четко говорила мама, чтобы сыновья хорошо ее слышали.

– Правда на работу? – радостно кричали они. – Мы не кушали у бабушки Велии! Мы очень голодные!

– Вот сразу бы так, – смеялась мама из кухни. – Ранд, проследи, чтобы Кели помыл руки, а ты, Кели, проследи за Рандом.

Потом они вместе усаживались за небольшой квадратный столик, накрытый чистой белой скатертью, и принимались за ужин. Мама накладывала им пюре и тушеную баранину, наливала овощную подливу.

– И не вороти нос! – говорила она Ранду, покачивая указательным пальцем. – Кто не ест овощи, тот всегда болеет. Тем более сейчас осень на дворе, и все болезни вышли на улицу, так что заразиться проще простого.

– Как это «болезни вышли на улицу»? У них что, есть ноги? – спрашивал Кели, уплетая ужин за обе щеки. И мама принималась рассказывать, говоря о болезнях, как о страшных чудовищах, с которыми сражались два бравых мальчугана, подозрительно похожие на Рандольфа и Келемена. Даже упрямый Ранд отвлекался на этот рассказ и брался за еду.

Через час братья укладывались спать, пока Агата заканчивала домашние дела. Домыв посуду и переодевшись в ситцевое платье, она поднималась к сыновьям и по очереди целовала их в светло-русые макушки. Кели неизменно спрашивал:

– Мам, ты нас любишь?

И Агата неизменно отвечала:

– Очень люблю.

Затем Кели обращался к брату:

– Спокойной ночи, Ранд.

– Спокойной ночи.

– Ты спишь?

– Нет.

Так повторялось каждую ночь.

От маминой одежды всегда исходил аромат зелий, масел и трав. Агата Устин работала помощником фармацевта в травяной аптеке при госпитале, так что этот запах никуда не исчезал, сколько ни пытайся от него избавиться. Мальчики с детства привыкли к тому, что мама пахла боярышником, можжевельником, валерианой, гвоздикой, лесным дудником и ежевикой, облепихой и перечной мятой. Будучи малышами, Рандольф и Кели очень любили забираться к Агате на руки или, внезапно оторвавшись от своих игр, подбегать к ней и обнимать за ноги, утыкаясь носом в подол ее платья. Исходивший от него аромат – насыщенный, слегка горьковатый и терпкий, являл собой одну из составляющих беззаботного детства, о котором братья даже спустя много лет вспоминали с неизменной нежностью и тоской.

Когда Кели и Ранду исполнилось по шесть лет, они сели за школьную парту. В четырнадцать перед ними впервые встал серьезный выбор: продолжить обучение в школе или пойти по одному из трех путей: уйти на обучение в монастырь Алево, стать кадетами или пойти учиться на шахтеров. Маленький город Варр специализировался только в этих трех сферах.

Агата настаивала на том, чтобы сыновья продолжили учиться в школе, но Кели очень хотел стать военным, а Ранд мечтал научиться таинственной и секретной науке под названием «телепатия», которой обучали монахи.

Было решено. Кели поступил в кадетский корпус, а Ранд ушел воспитанником в монастырь и обрядился в черные одеяния.

Теперь их уже никто не называл просто – Кели и Ранд. С этого момента они разительно преобразились и повзрослели, превратившись в Келемена и Рандольфа.

Что кадетский корпус, что монастырь давали своим ученикам кров на шесть дней в неделю, и лишь по воскресеньям Кели и Ранд могли видеться с мамой. Им очень недоставало ее, как недоставало им и друг друга, ведь они привыкли во всем и всегда быть вместе. Поэтому первые месяцы обучения порознь стали для них серьезным испытанием.

Кели порой долго не мог уснуть по ночам, хоть и уставал, каждый день маршируя на плацдарме и слушая лекции. Ему было неспокойно оттого, что Ранда не было радом. А тот, в свою очередь, постоянно пребывал в легком беспокойстве о брате. И когда спустя полгода настало время долгожданного обучения основам телепатии, Рандольф снова и снова безрезультатно пытался настроиться на мысли Кели.

Братья хоть и были похожи внешне, характерами друг на друга совсем не походили. Кели был повесой и сорванцом, много смеялся и имел природную харизму. Среди своих товарищей кадетов он сразу прослыл первым весельчаком, способным хоть каждый вечер рассказывать новые потешные истории из своей жизни. Кели все время проводил в корпусе, и откуда эти истории брались в таких количествах, никто не знал. Но никого не волновало, выдумывает он или нет. Это были хорошие истории, а значит, они стоили того, чтобы их послушать.

Кели нравился всем, но девчонкам в особенности. Они, прогуливаясь мимо ворот кадетского корпуса, лукаво посматривали на парней. А парни в свою очередь частенько ошивались где-то рядом, догадываясь об интересе девушек. Кели тоже любил привлечь к себе внимание, тем более что он выделялся весьма притягательной внешностью.

Его волосы, цвет которых с возрастом изменился и стал пепельно-русым, блестели на солнце, и даже обыкновенная серая бескозырка смотрелась на его голове особенно залихватски. Темно-серая форма, подпоясанная широким белым поясом, черные сапоги и две золотистые цепочки, висящие на груди, – все выглядело на Келемене удивительно славно. Он был еще мальчишкой, а уже было заметно, что когда-нибудь он превратится в красавца мужчину.

Вечером субботы он выходил из ворот кадетского корпуса, поправлял бескозырку и широкими шагами направлялся к остановке. Там он дожидался автобуса, на котором из своего монастыря ехал Рандольф. Все было выверено до минуты. Домой братья всегда возвращались вместе.

Если Келемен был душой компании, то Ранд казался нелюдимым даже по меркам монастыря. Однако его замкнутость не заключалась в набожности и стремлении к отшельничеству. Он очень любил читать, был настойчив в обучении, много времени посвящал тренировке тела и духа. Ранд был усерден, молчалив, но остроумен, за словом в карман не лез.

Кроме того, Рандольф во многих вещах проявлял невероятное, почти дерзкое упрямство. Если он говорил, что по каким-то причинам не возьмется читать книгу, которую предлагали ему наставники, то его можно было хоть на неделю закрыть в келье – никакого толку из этого не вышло бы.

Только с братом Ранд мог быть по-настоящему веселым и беззаботным. Когда они шли домой вечером субботы, на них любовался народ: на удалого молодого кадета и загадочно улыбающегося юношу-монаха.

Рандольф отрастил волосы, и они были немного длиннее, чем у Кели, так что братьев легко можно было отличить друг от друга. Да ярко-голубые глаза хоть и были похожи, все-таки смотрели абсолютно по-разному.

Однажды июньским вечером, за месяц до окончания учебного года, мальчики, как обычно, пришли домой. Они издалека увидели в открытом окне маму, которая суетилась на кухне. Вдруг в комнате промелькнула фигура еще одного человека. Ранд и Кели быстро посмотрели друг на друга и поторопились к крыльцу.

– Мам, мы дома! – крикнули они и, не разуваясь, зашли в гостиную.

За столом сидел какой-то мужчина в темно-синей рубашке и черных полосатых брюках. Он посмотрел на мальчиков и поднялся со стула, приветствуя их.

– Ранд, Кели! Вы сегодня припозднились! Мы ждем вас уже полчаса, – улыбнулась Агата Устин, отходя от стола и обнимая сыновей, которые, насупившись, смотрели на незнакомца.

– В цветочной лавке была очередь, – сказал Кели, протягивая матери тюльпаны.

– Ничего страшного! Познакомьтесь, мальчики, этот господин – Райман Риззе. Он известный фармацевт из Берсингора, приехал к нам на неделю, чтобы прочесть лекции о малоизученных свойствах горных трав.

Райман Риззе приблизился к братьям. Его простое, неинтересное лицо выражало предельную вежливость и осторожность.

– Приятно познакомиться. Ты, наверное, Келемен, – сказал он, протягивая Кели руку, который крепко ее пожал. Затем Райман повернулся ко второму брату. – А ты – Рандольф.

Ранд под настойчивым взглядом матери тоже подал руку незнакомцу. Но говорить с ним не стал. Не разговаривал он с ним весь день, эту роль за двоих выполнял Кели. Рандольф же надеялся, что в следующее воскресенье все вернется на круги своя, без всяких фармацевтов из Берсингора.

Но господин Риззе не уехал ни через неделю, ни через две. Когда у мальчиков начались каникулы, мама в первый же день сообщила им о том, что Райман хочет сделать ей предложение и остаться жить в Варре.

Услышав это заявление, Кели не поверил своим ушам и стал возмущаться, но осекся. Ранд же промолчал. И только в голове у Келемена прозвучал его голос: «Я знал, что так случится». Это был первый раз, когда Рандольфу удалось использовать телепатию для общения с братом.

В начале сентября Агата сказала сыновьям, что скоро у них появится сестренка или братик. Кели принял эту новость с недоверчивым восторгом. К отчиму он ничего не испытывал, но ему было достаточно того, что тот любит маму. А вот перспектива стать старшим братом очень его радовала.

Ранд тоже был рад, и то обстоятельство, что Агата теперь выглядела так счастливо, вселяло в его душу тепло. Отчима же он попросту игнорировал, не испытывая к нему ни симпатии, ни злости.

В апреле у Рандольфа и Келемена родилась сестренка. Ее назвали Левери, что означало «весенняя». По такому случаю парней на неделю освободили от занятий, чтобы дать возможность побыть с мамой и малышкой, которую все уже ласково называли Леви.

Но скоро счастье, поселившееся в доме, уступило место отчаянию.

Агата никак не могла оправиться после родов. Ее била лихорадка и тошнило, она потеряла сон и аппетит, но продолжала заботиться о своих детях и муже, которые тщетно пытались ей помочь. Через их дом прошла вереница всех известных врачей Варра. Райман даже приглашал целительниц и ворожей. Но ничего не помогало. Не прожив и месяца после рождения дочери, Агата Устин умерла.

Тем роковым утром первым в ее комнату вошел Ранд, он же и увидел безжизненное тело матери. Он стоял как вкопанный у ее кровати и во все глаза смотрел на ее белое лицо.

– Мам… Мама! – тихо позвал Ранд. Внутри него воцарились ужас и тишина. Он рухнул на колени и прикоснулся пальцами к плечу Агаты. – Нет! Нет, ты не могла! Проснись!

Он закричал, но не вслух. Его крик не мог слышать никто, кроме брата, который был в гостиной. В тот момент Кели утюжил распашонки для сестры, как вдруг в его голове заорало, затрубило, неистово загромыхало: «Она умерла, Кели! Мама умерла!»

Побелев от ужаса, Кели бросился вверх по лестнице. За ним помчался отчим, который в тот момент кормил лежавшую в люльке Леви. Кели распахнул дверь в спальню матери и, потеряв дар речи, упал на колени рядом с братом.

Похороны были на следующий день. Пришли многие знакомые семьи, кроме бабушки Велии, с которой оставили малютку Левери.

Гроб медленно погружали в землю. Приглашенные из Калема служители храма Виты и Алевы – женщина и мужчина – отпевали усопшую. Келемен и Рандольф стояли в стороне. Они оба были в черных плащах, из-за капюшонов не было видно их лиц, а сами братья наблюдали за происходящим исподлобья. По щекам Кели непрерывно текли слезы, которые он не старался сдержать. А лицо Ранда было сухим – его горе затаились в голубых потухших глазах. «Мне больно, Ранд», – прозвучало в его голове. «Мне тоже», – ответил Рандольф.

Возникла горькая тишина, от которой горло сдавливали тиски.

– Что теперь будет с Левери? – тихо, с надрывом спросил Кели. Уже вслух.

– У нее есть отец и мы.

Когда церемония закончилась и все разошлись по домам, Кели и Ранд прямо в костюмах уселись на траву рядом со свежей землей и положили на могильный камень два белых тюльпана. По одному от каждого.

В конце мая им исполнилось шестнадцать. Была суббота. Вечером они оба исхитрились и сбежали чуть раньше обычного. Никто не должен был хватиться их накануне выходного. Рандольф дожидался Келемена на бревенчатом мосту, переброшенном через речку, отделявшую город от верескового поля. Вдали виднелось узкое, вознесенное к небу клинообразной крышей здание мужского монастыря. Братья держали путь на запад от него, поэтому закатное солнце светило им в глаза. Скоро они забрались на невысокий пологий холм, покрытый свежей зеленой травой. За холмом располагались кладбище и маленькая красная часовня, в темноте казавшаяся черной. Свой шестнадцатый день рождения братья встретили вдвоем на этом кладбище.

– Как думаешь, где она сейчас? – спросил Кели, положив подбородок на колени и обхватив их руками. Ранд задумчиво и напряженно всматривался в усеянное звездочками небо. Летом в Верлингоре всегда темнело рано.

– Мама обрела вечную жизнь и спокойствие. Теперь она с Витой и Алевой, и ей там очень хорошо.

– Значит, мы не должны грустить.

– Так говорит мой наставник.

Кели посмотрел на Ранда, почувствовав в его голосе угрюмые нотки.

– А ты как думаешь?

Ранд ответил не сразу. Он расслабил руки, на которые опирался, и лег на землю. Вздохнул.

– Я согласен с ним. Но поделать с собой ничего не могу. Мне все равно ее не хватает.

– Да, мне тоже.

Кели улегся на траву рядом с братом и закрыл глаза. Не размыкая их, он сказал:

– Знаешь, чего мне сейчас хотелось бы больше всего?

«Чего?» – мысленно спросил Ранд.

– Спросить маму: ты нас любишь? А она бы ответила: «Очень люблю». Как в детстве, помнишь?

– Да, помню, – Рандольф, сдерживая болезненные воспоминания, сжал губы. – Так бы она и сказала. Просто представь это.

Боковым зрением Ранд видел, как Кели зажмурился и нахмурил брови. Через минуту он мысленно спросил: «Ну как, представил?» – «Ага». – «И я представил».

– С днем рождения, Ранд.

– И тебя, Кели.

Келемен уснул быстро, подложив под голову свой рюкзак, а Рандольф долго еще лежал и смотрел в усеянное звездами небо.

Потянулись дни и недели. Ранд внезапно для всех, кроме Келемена, ушел из монастыря. По рекомендательному письму своего наставника он был принят сразу на третий курс кадетского корпуса и стал учиться вместе с братом. Он никому не объяснил причины такого своего решения.

Прошло лето, наступил новый учебный год.

Мальчики жили от воскресенья до воскресенья, они скучали по сестренке и беспокоились о ней. Левери, как это и полагается маленьким детям, росла не по дням, а по часам. Райман быстро научился всем премудростям отцовства и очень любил дочку. К пасынкам он так и не испытал отцовских чувств: слишком взрослыми они были для этого, но Райман всегда был рад им. То же самое мальчики испытывали по отношению к нему. Звеном, связующим этих разных людей, была малышка Леви.

Внешностью она мало походила на отца, унаследовав лишь узкую форму его лица. Цветом волос, формой носа, губ и даже ногтей она пошла в Агату, так что девочка оказалась очень хорошенькой. Рандольфу и Келемену особенно нравились ее глаза – большущие и голубые, тоже напоминавшие мамины.

Кели и Ранду доставало удовольствие возиться с ней, играть и даже браться за такие серьезные вещи, как смена пеленок, купание и кормление. Они научились всему этому постепенно и стали настоящими старшими братьями. И пусть виделись они только по воскресеньям, Левери безошибочно их узнавала и тянула к ним ручки.

В погожие дни мальчики любили ходить с Леви гулять. Кели всегда так и норовил понести сестренку на руках, но Ранд требовал, чтобы она, пока не устала, ходила на своих ножках.

Во время этих прогулок мальчишек окружали девушки. Они ненавязчиво проходили мимо и строили им глазки. Мальчишки… мало у кого теперь поворачивался язык так называть этих рослых, крепких восемнадцатилетних парней. Служба в кадетском корпусе сделала их тела сильными, а спины – прямыми. Они никогда не сутулились, всегда смотрели прямо и даже в штатском ни у кого не вызывали сомнений в том, что являются курсантами кадетского корпуса.

Они уже перешагнули порог взросления и стали настоящими красавцами. С пепельно-русыми волосами, низкими острыми скулами и выразительными густыми бровями.

Ко взглядам девушек Ранд был равнодушен. Все свое внимание он отдавал сестренке, которую, чуть наклонившись, держал за теплую маленькую ручку. В глазах женского пола это было верхом очарования, но, видя, что Ранд не обращает на них внимания, они переключались на Кели. Тот всегда был весел и, кроме того, девушек очень любил. Редко когда братья возвращались домой, чтобы Келемен не назначил одного-двух свиданий на следующие выходные.

В конце четвертого курса парни, посоветовавшись, продолжили делать военную карьеру и перешли в высшее военное училище. Оно находилось в столице Верлингора – Калеме, стоявшем недалеко от Варра, ближе к Горниму Юзу.

Восемнадцать лет – пора настоящей взрослой жизни. Кели продолжал оставаться баламутом, но службу нес ответственно. А Ранд, серьезный и суровый, всего себя отдал учебе. Не сказать, что он счел военную стезю своим призванием, но полагал, что, избрав такой путь, нужно выполнять солдатский долг со всей ответственностью.

Была у Ранда одна особенность: он обладал неким шестым чувством, которое помогало ему ощущать эмоции другого человека и на интуитивном уровне предвидеть разные изменения. Однако это казалось чем-то необычным только в среде простых людей. Для монахов же это было естественно. Нормальным это считалось и среди представителей древних кланов Нимбассадора, но их на земле осталось слишком мало

И вот в начале июня, в первое летнее увольнение, Ранд почувствовал что-то неладное. Он весь день ходил сам не свой, и это не укрылось от Кели. «Что-то случилось?» – спросил тот. «Не знаю, но что-то не так», – неуверенно ответил Рандольф.

Нехорошее предчувствие подтвердилось. Отчим сообщил им, что собирается вернуться в Берсингор. Он сказал, что свой долг по отношению к пасынкам исполнил: был с ними до их совершеннолетия и никогда ни в чем им не отказывал. Но теперь он хочет вернуться в родные края, по которым истосковался за последние три года.

– Ты не можешь вот так просто взять и уехать! – воскликнул Кели. Разговор проходил на кухне. Райман сидел за квадратным столиком, накрытым новой, клеенчатой скатертью, а Ранд и Кели стояли возле окна со скрещенными руками. Левери, ничего не понимая, беззаботно сидела на диванчике и крутила кнопки старенького радио.

– Подумайте сами, мальчики! – Что бы вы сделали на моем месте? Может, вы предложите мне подождать еще пару лет, но подождать чего? Вы окончите училище и станете офицерами, у вас начнется своя жизнь. А у меня дочь, ваша сестра, и я здесь абсолютно никому не нужен. Квартира записана на вас, моя здешняя работа не приносит и десятой доли того дохода, который я получаю в Берсингоре. У меня там свой дом и собственная аптека. Я оставил все это ради вашей мамы, которую любил и люблю. Но теперь я забочусь о своей дочери. Я хочу дать ей достойное будущее.

Когда Райман закончил говорить, братья впервые осознали, что означает его переезд.

– Левери ты забираешь с собой? – за двоих спросил Кели.

– Разумеется.

Леви, услышавшая, что говорят о ней, слезла с дивана и подошла к Ранду. Он взял ее на руки и прижал ее голову с двумя косичками к своему плечу. Кели смотрел в пол, Райман с грустью рассматривал пасынка, державшего на руках его дочь. А Левери, обхватившая ручками шею Ранда, глядела на Келемена. Он заметил ее взгляд, повернулся к ней и успокаивающе улыбнулся.

– В Варре она сможет только закончить школу. – Промолвил Райман. – Высшее образование ей тут не получить. Здесь у нее больше нет родственников, и мне постоянно приходится оставлять ее с соседкой, когда я иду на работу. Так не пойдет. В Берсингоре, в провинции Диссидия, у меня осталась одна из двух моих сестер с мужем и детьми. В провинции Ноктюр живет вторая моя сестра. Они очень добрые люди и станут для Левери хорошей семьей. Там свежий чистый воздух, много садов, так что фрукты – круглый год. Леви будет расти здоровой. Я обещаю вам, что она будет счастлива.

Разговор был закончен. Парни взяли с Раймана обещание, что он будет писать им каждую неделю. Говорил Кели, Ранд молчал. Ему было неспокойно. Он понимал, что так для Леви будет лучше, но не хотел никуда ее отпускать.

Через три с половиной недели все было готово к отъезду. Прощание прошло быстро. Райману братья пожали руки, а чтобы поцеловать на прощание Левери, им пришлось по очереди забираться в машину. Девочка, поняв, что происходит, обиделась на всех и уселась в автомобиль, не удосужившись попрощаться с братьями. Зато она упрямо не хотела их отпускать, когда они ее обнимали. А когда машина отъехала от дома, то Леви обернулась на стоявших на дороге Кели с Рандом и заплакала. Автомобиль отъехал еще не слишком далеко, так что братья хорошо видели ее слезы. Каждый в тот момент чувствовал, как сердце кровью обливается в груди.

Впервые за всю свою жизнь они так остро и ясно почувствовали себя абсолютно одинокими.

По плацу прогромыхало:

– Взво-од…

Голос Алриса всегда звучит как раскат грома. И ведь сразу не скажешь, что он способен столь громко и властно давать команды. Подтянутый, идеально ровный строй стоял напротив него, боясь вдохнуть. Сорок дюжих парней против одного не сказать чтобы могучего генерал-майора.

Невысокий, с узкими плечами и уже заметной сединой в волосах. Ее не скрывала темно-серая фуражка. Щеки генерал-майора были гладко выбриты, что вкупе с по-детски маленьким подбородком создавало ложное впечатление об Алрисе как о человеке безобидном. Но вот его глаза, смотревшие из-под фуражки, недвусмысленно давали понять, что сложно найти кого-то жестокосерднее и мрачнее, чем он. Говорят, Алрис был среди тех, кто участвовал в кампании в Берсингоре, поэтому в свои молодые, по меркам армии, годы успел дослужиться до столь высокого чина.

– Р-равняйс!

Сорок, как один, повернули головы вправо. Смотреть на грудь второго от тебя человека. Кели смотрел на две золотистые цепочки, висящие на мундире Ранда. Они тянулись от левого плеча к третьей от воротника пуговице.

Между братьями стоял Донат. Всех, в том числе и его самого, очень удивляло, как он мог оказаться по ранжиру между двумя близнецами. Разница в их росте – меньше одного сантиметра, но Донат каким-то чудом встрял между ними.

– Сми-ир-но!

«И зачем ему командовать самому?» – подумал Кели, обращая свои мысли к Ранду. Тут же в его голове прозвучал ответ: «Не знаю. В этом месяце уже была ревизия. Я думал, что нас не будут проверять до августа». – «Еще и суббота. Жаль, ведь я надеялся сбежать сегодня пораньше». – «Куда на этот раз?»

Келемен смотрел прямо перед собой и сохранял серьезное, бесстрастное выражение лица. А вот Ранд отчетливо слышал его беззвучный веселый смех: «Сегодня в городе танцы. Я обещал Алесте прийти за ней пораньше. Кстати, ее сестра очень надеется, что ты к нам присоединишься». – «Та, которую зовут Мила?» – «Да. Она хоть и младше Алесты, но не уступает ей по красоте. Ну так что, идем со мной? Или ты собираешься отсиживаться в казарме в свой законный выходной?»

Ранд не ответил. Дали команду «вольно», а затем и «рассредоточиться». Пока солдаты расходились, генерал-майор Алрис, о чем-то беседуя с командиром взвода, внимательно наблюдал за ними. Курсанты не поняли, к чему было это построение за полчаса до того, как их отпускали в увольнение.

Желтоватая брусчатка, которой был покрыт плац, золотилась в свете предзакатного солнца. И пусть уже близился вечер, жара не успела спасть. Больше всего одетым в парадные мундиры солдатам хотелось переодеться в легкую амуницию.

Кели подошел к брату, и они вдвоем направились в сторону казарм.

– Я ожидал чего-то большего, чем «равняйсь» и «смирно». С чего ради высшему руководству заниматься этим? – сказал Ранд.

– Может быть, это были торжественные проводы в увольнение? – улыбаясь, предположил Келемен. У него уже так и чесались руки расстегнуть тесный ремень из белой кожи, который сильно сдавливал живот. Но до того как он войдет в казарму, делать это не положено. А вот Ранд шел спокойно, держа руку на рукоятке начищенного фальшиона. Вообще-то холодное оружие не использовалось военными уже лет двадцать, с момента присоединения Верлингора к Центральному За́ласу. Однако фальшионы оставили деталью парадной амуниции. Вот только в Калемском высшем военном училище курсантов традиционно учили сражаться на них.

– Эй, парни! – раздался позади голос Доната. Он догнал братьев и встал слева от них. – Идете сегодня в город?

– Конечно, – сказал Кели и многозначительно посмотрел на лицо брата, столь похожее на его собственное.

– А ты, Ранд?

Тот, не поворачивая головы, коротко ответил:

– Раз вы настроены, пойду с вами.

– И правильно, вместе будет веселее. Хочу сегодня хорошенько развлечься, прежде чем уйду в отпуск, – сказал Донат, когда они зашли в казарму. Он подошел к своей койке, взял с тумбочки футляр с очками, вытащил их, надел и с облегчением вздохнул, – наконец-то нормально могу нормально видеть. Из-за этих проверок Алриса приходится снимать очки и чувствовать себя кротом.

– Так ты отправься на лечение. Говорят, в Фанагории много отличных клиник, в которых можно улучшить зрение, – посоветовал Кели. Ранд кивнул, переодеваясь и складывая парадную амуницию ровной стопкой на покрывало койки.

– Да кому я там нужен, чтобы меня лечили? Солдаты, в их понимании, все здоровые, как на подбор, и не нуждаются в лечении.

– Ну а ты сделай справку. Для тебя ведь это – раз плюнуть. – Кели застегнул пуговицы рубашки, надел летний светло-серый китель.

– Тише ты, – шикнул на него Донат и округлил глаза, – еще услышит кто!

– Ну и что? – отмахнулся Кели. – Все же знают, что, пользуясь своим маленьким талантом, ты не станешь делать ничего плохого.

– Я подделываю документы, – шепотом сказал Донат. – Меня за такой «досуг» по головке не погладят.

– Вот ты никому и не говори про свой талант, а справку сделай. Зато только представь: после лечения тебе больше не придется хитрить на медосмотрах, обманывая офтальмолога. Да и вообще зрение у тебя будет, как у отменного снайпера.

Ранд посмотрел на Доната, который, при упоминании его любимого военного подразделения, тут же умолк и призадумался. Но когда они выходили из казармы вместе с остальными солдатами, Донат твердо сказал:

– Все равно не буду. Еще из училища погонят или, того хуже, под трибунал отправят.

Но Кели и Ранд не слушали его. Они уже отвлеклись от темы и мысленно обсуждали, что давно не получали писем от Раймана. Он не писал почти две недели. «Надеюсь, ничего не случилось, – сказал Кели. – В последний раз он так долго отмалчивался в прошлом году, когда у Левери было воспаление легких». – «Думаю, что это из-за нашей почты. Ты же знаешь, как она умеет задерживать письма», – предположил Ранд. «Нужно будет самим зайти в почтовое отделение. Может, почтальон просто еще не успел дойти до нас». – «Пока мы доберемся, отделение уже закроют, так что стоит идти завтра с утра. И еще я хочу купить все газеты, вышедшие за эту неделю». – «Зачем?» – удивился Кели. «Нужно». – «Изводить половину недельного жалованья на прессу? Вот уж не ожидал от тебя. Да ты ведь и не любишь всю эту писанину». Кели не дождался ответа и, поняв, что брат не собирается отвечать, задел его плечом. Он глядел на него и видел нахмуренные брови и суровый взгляд, смотрящий вперед, за ворота. Рандольф был серьезным, кажется, с самого рождения, но после смерти матери в его характере появилась вот эта угрюмость, которая в часы тревоги становилась очень заметна.

«Ранд? – осторожно позвал Кели. Он по собственному опыту знал, что если брат вот так хмурится, значит, что-то неладно. – Что случилось?» – «Пока ничего, но мне неспокойно последние пару дней», – подумав, ответил Рандольф. «И то, что ты хочешь купить газеты, имеет к этому какое-то отношение?» – «Возможно». Кели поправил на голове фуражку и заметил, что Донат, про которого он уже забыл, что-то с возмущением ему твердит:

– Вы просто невыносимы, когда на одной волне! Видели бы себя со стороны!

– Прости, Донат. Тут было важное дело. Ты что-то говорил?

– Говорил, только это уже неважно, – он поправил на носу свои квадратные очки и первым вышел из калитки за территорию военного училища.

Курсанты оказались в сквере, под пышным навесом могучих зеленых кленов. От их пятипалых листьев на тротуар падали пятнистые тени. Здесь была приятная, влажная прохлада, пахло свежестью и растущими в клумбах настурциями, бальзаминами и маргаритками. По одной кирпичной клумбе стелился синий барвинок. Кели наклонился, сорвал один цветок и вставил его в петлицу.

– По твоему виду понятно, что ты идешь на свидание, – заметил Донат, засовывая руки в карманы.

– На свидание с красавицей, – уточнил Кели, улыбаясь. Он снял фуражку и шел легкой походкой, засматриваясь на проходящих мимо девушек.

«У тебя все девушки красавицы», – сказал Ранд.

– Ну разве это не так? – воскликнул Кели. – Ты только посмотри на них! Какие красивые у них фигуры, волосы, глаза… Боги! Смотрел бы и смотрел, будь моя воля.

«Ты и так только и делаешь, что смотришь и смотришь. Никогда не думаешь о последствиях».

– В нашем дуэте о последствиях думаешь ты.

– Да прекратите вы наконец! – воскликнул Донат и всплеснул руками. – Как вы вообще это делаете?

Со стороны действительно казалось, что Кели разговаривает сам с собой, но это отнюдь не было похоже на сумасшествие.

– Я тут ни при чем: за нашу связь полностью отвечает Ранд, так что задавай вопросы ему.

– Хорошо, Рандольф, объясни мне, как это работает? – Донат обошел Кели и встал рядом с Рандольфом. Тот пожал плечами и поинтересовался:

– Ты же знаешь, что я раньше был послушником?

– Все знают: у тебя же метка, а такие есть только у воспитанников монастыря.

Рандольф непроизвольно поднял руку, чтобы дотронуться до клейма, расположенного на шее, за ухом. Так как Ранд не продолжил обучение, этому клейму не было суждено превратиться в традиционную метку монахов Божественной Четы. Так что оно навсегда сохранилось в своем самом простом виде: пустая окружность из древних нимбассадорских рун, означающих «Отец наш Алево».

– Одна из дисциплин, которая мне преподавалась, – телепатия, – продолжил Рандольф после секундной заминки. – Она слишком обширна, чтобы изучить ее за два года, и так как я не закончил обучение, то не знаю всех премудростей этой непростой науки.

– Но ты все равно можешь читать мысли? – в серо-зеленых глазах Доната показалось волнение.

– Мог бы, если бы учился этому лет тридцать. – На губах Рандольфа промелькнула веселая усмешка. – Так что не переживай, в твое сознание я забраться не могу.

– А как у тебя это получается с Кели? Ты же знаешь, что он хочет тебе сказать, значит, проникаешь в его мысли.

– Скорее, он сам мне их передает, нежели я их читаю. Как если бы он говорил их вслух, а я слушал.

– То есть я тоже могу что-то мысленно тебе передать?

– Попытайся, конечно, но толку не будет.

– У него получается делать так только со мной, – важно заявил Кели, и Ранд подтвердил его слова кивком. Донат подумал секунду и уточнил:

– Это потому, что вы братья?

– Скорее всего. Такова наша гипотеза.

– В таком случае как у Кели, не изучавший телепатию, получается понимать, что ты хочешь ему сказать?

– Я передаю ему эти слова по той же схеме, по которой считываю его мысли.

– Ранд в этой связи главный проводник. А я просто пользуюсь его умением, – весело сообщил Кели.

Донат снова задумался, и с минуту троица шла молча, только Келемен напевал себе под нос веселую песенку из Верлингорских былин:

Словно две звезды глаза,

Темно-русая коса.

Тонкий, гибкий стан,

А в руке – кинжал.

Словно бы коня,

Оседлала орла.

Крылья шире скал.

Это горная птица,

На ней Малика-царица.

Издалека курсанты увидели отъезжающий от остановки трамвай и, не сговариваясь, побежали за ним вдогонку, по очереди запрыгнули на подножку и оказались внутри полупустого салона. Когда они устроились на пассажирских местах, Донат пришел к заключению:

– Значит, вы можете общаться так только между собой?

– Нет, свои слова я могу передать кому угодно, – поправил его Ранд.

– И мне тоже?!

«Да, ты тоже не исключение», – отчетливо прозвучало в голове у Доната. Тот присвистнул и с восхищением спросил у Кели:

– Ты это слышал?

– Ага. Я слышу все, что брат говорит остальным людям.

– Ух ты! А скажи еще что-нибудь?

«Кели испачкал рукав, когда запрыгивал в трамвай».

– Кадавера! – выругался Келемен и принялся отряхиваться.

Трамвай остановился, в него зашла женщина, держащая на руках маленькую девочку. Курсанты одновременно поднялись с сидений, уступая ей место, хотя пустых кресел было в избытке.

Через четверть часа медлительный трамвай прибыл к конечной остановке – спальному кварталу, в котором жила нынешняя возлюбленная Келемена. Он уверенно зашагал к двухэтажному дому, одна из дверей которого вела в квартиру Алесты и ее сестры Милы. Эти девушки учились в Калеме на учителей и снимали жилье.

Кели один поднялся на крыльцо и постучался в дверь, скоро ему открыла невысокая брюнетка с очень миловидным лицом. Она была одета в зеленое платье с короткими рукавами и легкие босоножки. Ранд и Донат, стоявшие на тропинке, тактично отвернулись, позволяя Келемену поприветствовать девушку так, как это полагается влюбленному.

– Здравствуй, Рандольф! – через минуту окликнула Алеста. – И…

– Меня зовут Донат, мисс, – Донат повернулся к ней и в приветственном жесте снял фуражку. Алеста приветливо улыбнулась ему и сказала:

– Меня зовут Алеста, а это моя сестра Мила.

Она указала куда-то внутрь дома, и скоро на крыльцо вышла еще одна девушка. Она робко оглядела присутствующих и встретилась взглядом с Рандом, после чего опустила глаза и не поднимала их до тех пор, пока он с ней не поздоровался.

Кели протянул Алесте локоть, она взялась за него, и тут Ранд уловил мысль брата: «Ну же, пригласи ее на танцы. Она расстроится, если ты этого не сделаешь». – «Еще больше она расстроится, когда узнает, что не интересна мне. Поэтому я пресеку это сразу». – «Это тебе не сорняк, чтобы его пресекать. Всего лишь танцы! Порадуй девушку, не будь скрягой!»

Рандольф недовольно посмотрел на Келемена и скрепя сердце произнес:

– Мила, не хочешь пойти с нами?

– Отличная мысль! – воскликнул Кели, как будто был восхищен блестящей идеей брата. – Мила, идем с нами! Ты наполнишь своей красотой этот вечер

Милу и не нужно было уговаривать, она смущенно улыбнулась и сказала, что ей надо только взять сумочку.

Впятером они шли по вечерним кварталам в сторону городского клуба. Каждую субботу здесь устраивались бесплатные вечеринки для молодежи, и обычно именно здесь Кели знакомился со своими новыми пассиями. Алеста была первой, кто задержалась у него дольше чем на две недели.

Мила шла, точнее сказать, парила рядом с Рандом, держа его под руку. Иногда они перебрасывались короткими репликами, но разговор не вязался. Отчасти потому, что Рандольф не был в нем заинтересован, отчасти потому, что Мила была взволнована.

Зато она беззаботно болтала с Донатом, которому, кажется, понравилась. Во всяком случае, он поторопился снять очки, а это происходило только по двум причинам: когда того требовала служба и когда он смущался. Сегодня это смущение можно было списать на симпатию.

Кели с Алестой шли позади всех, о чем-то шепчась и пересмеиваясь.

Впереди показалось двухэтажное здание, откуда доносилась музыка. Напротив него расположилась лавка, в которой торговали газетами. Ранд сразу отделился от друзей, сказав им, что догонит, и пошел к ларьку. Хозяин собирался уже закрыть ставни, но согласился продать солдату несколько газет.

– Мне бы прессу за всю последнюю неделю, – сказал Ранд.

– У меня только свежий товар, – пробурчал продавец.

– Неужели нигде не завалялось несколько экземпляров?

Продавец неохотно полез под прилавок и стал рыться в коробках. Чтобы ускорить его поиски, Рандольф заметил:

– За все газеты заплачу, как если бы они были сегодняшними.

Хозяин тут же стал проворнее, и через секунду Ранд уже расплачивался за одиннадцать пахнущих свежей типографской краской газет Калема, всего Верлингора и один еженедельный выпуск «Орел За́ласа». Будь его воля, он бы принялся читать их прямо на улице или даже в клубе, но решил отложить до завтрашнего утра.

Спустя два часа, покинув танцы раньше остальных, он шел мимо того же прилавка, провожая до дома Милу. Она напросилась идти с ним, когда услышала, что он собирается обратно в училище. Ясно, что отпустить ее одну идти по ночному городу Рандольф не мог, поэтому вызвался ее сопроводить. В пути они снова молчали. Мила шла, опустив голову и обнимая себя за плечи. Было прохладно, несмотря на то что буквально несколько часов назад стояла духота. Горная местность Калема творила странные метаморфозы с температурой. Ранд предложил девушке свой китель, чтобы она не мерзла. Он сделал это из учтивости и заботы, но она – он видел по глазам – расценила этот жест как призыв к действию.

– Может быть, сходим куда-нибудь завтра? – отважилась спросить Мила.

– Завтра у меня много дел, поэтому не получится.

– А на следующей неделе?

– Я не привык загадывать так далеко. – Рандольф совсем не хотел обижать девушку, поэтому старался говорить как можно мягче.

– Всего лишь одна неделя, – фыркнула Мила, – что может случиться за это время?

– Очень многое может произойти и за куда меньший срок, – ответил Ранд. Он посмотрел на свои шагающие ноги. Левая. Правая. Левая. В голове ясно вспыхнули картины прошлого. Спальня мамы, когда он обнаружил ее утром. Заплаканное лицо сестры за окном автомобиля. Эти события едва ли длились больше одной минуты. Куда уж там неделя!

– Ранд, я совсем не нравлюсь тебе, да?

Такой резкий переход на новую тему отвлек Рандольфа от мыслей. Он посмотрел на Милу и нахмурился.

– Ты не нравишься так, как хотела бы нравиться.

Мила остановилась, Ранд остановился тоже.

– Но зачем тогда ты пригласил меня на танцы?

– Чтобы ты хорошо провела время, – честно ответил Ранд.

– А зачем провожаешь меня до дома? И дал мне свой китель?

– Сейчас ночь, мало ли кого можно встретить. Кроме того, еще и холодно.

В глазах Милы стояли слезы, а Рандольф искренне не понимал причину их появления. Разве можно было расценить его поведение как ухаживания?

Он ровным голосом спросил:

– Я обидел тебя чем-то?

– Да!

– Чем же?

– Ты… ты жестокий! – выкрикнула Мила, запнувшись. – У тебя ледяное сердце! Или его вообще нет! Твой брат намного лучше тебя!

– Вот как? – лицо Ранда разгладилось, он вытянулся во весь рост и сдержанно произнес: – Что ж, прости, что разочаровал тебя.

Мила с раздражением сняла с себя китель, сунула его в руки Ранду, вытерла слезы и сказала:

– Забери это, и не надо меня провожать!

Потом развернулась и побежала по улице. Ее фигура темным пятном мелькала в свете фонарей. Рандольф дождался, пока она отойдет достаточно далеко, и пошел следом за ней. Держась на расстоянии, он проводил ее до дома, пронаблюдал, как она заходит в квартиру. Только после этого направился в обратную сторону, к остановке, на которой несли свой добровольный пост ночные таксисты.

Кели никак не мог найти Ранда. Он обегал все корпуса училища, несколько раз заглядывал в столовую, даже в кухню, смотрел в библиотеке и читальном зале, обошел каждый учебный кабинет и все залы для тренировок. Ранда нигде не было, и никто его не встречал со вчерашнего вечера, когда он вместе с Кели и Донатом уходил на танцы.

Сам Кели в последний раз видел брата, когда тот покидал клуб вместе с Милой. Но, будь Ранд у нее, Келемен заметил бы его, когда сам оставался на ночь у Алесты.

Его уже охватила некоторая тревога: мало ли, что могло случиться с Рандом, когда он возвращался ночью в училище. Разные подонки выходят на улицы после заката, и все они не преминут дорваться до одинокого военнослужащего. Но нет, только не до Ранда. Да даже если бы и дорвались, то скоро бы сбежали, поджав хвосты. Рандольф умел хорошо управляться со своими кулаками – в рукопашном бою ему не было равных.

«Скорее всего, он вернулся в казарму и лег спать, а не видел его никто потому, что он пришел поздно, – размышлял Кели. – Но раз его никто не встречал утром, значит, ушел он очень рано. Теперь важно понять – куда?».

Калем – большой город, и отправиться в нем можно куда угодно. Однако, скорее всего, Ранд, куда бы он ни пошел, сначала заглянул бы на почту. Поэтому Келемен, недолго думая, решил наведаться именно туда.

Почтовое отделение буквально утопало в деревьях и цветах, растущих в клумбах. Из-за зеленого лиственного шатра был виден кузов грузовика, который каждые два дня привозил почту. Раз он приехал, значит, следующий час будет вестись учет, и в отделение никого не пустят.

Но Кели улыбнулась удача в виде почтальона, выходящего из дверей. Это была пожилая, но бойкая женщина, которую знали все в этом районе, но вот как ее звали, никто не догадывался. Келемен поспешил перейти дорогу, чтобы нагнать почтальона до того, как она скроется из глаз.

– Здравствуйте! – громко сказал он, широко улыбаясь.

– Здравствуй-здравствуй, Келемен Устин, – поздоровалась женщина. Она-то знала имена всех, кому приносила почту. – Ты уже второй Устин, которого я вижу этим утром.

– А я как раз насчет брата. Он заходил к вам?

– Заходил, спрашивал, не пришло ли письмо. Да не пришло оно. В последние недели с Берсингором большие задержки.

– Насколько большие?

– Как видишь, уже неделю ничего не поступало. Но не знаю, может, в этом привозе что-то найдется для вас, – женщина указала на грузовик. – Приходите через час, посмотрим.

– Хорошо, а вы случайно не знаете, куда мой брат отправился после того, как заглянул сюда?

– Вроде бы пошел к мосту, кто его знает, – женщина пожала плечами, а потом громко сказала: – Так, юнец, не отвлекай меня, у меня работа кипит.

Кели посмотрел в сторону широкого моста, перекинутого через горную реку. Сейчас она еле-еле пробивалась между камнями, но по весне и осени заполняла собой все русло.

Если Рандольф отправился к мосту, значит, он перешел его и сел на единственный трамвайчик, уходящий оттуда в горы. Там, на высоте пятисот метров над уровнем моря, было их любимое с Кели место, куда они иногда уходили, чтобы отдохнуть. Если Ранда не окажется там, то можно смело писать заявление о пропаже человека.

Келемен дошел до остановки, осмотрелся по сторонам. Трамвая не было, а так как ходил он раз в полчаса, то разумнее было идти пешком до следующей остановки. Так Кели и сделал.

Постепенно дорога пошла в гору, но натруженные в марш-бросках ноги солдата нисколько не устали. Он уверенно шагал вперед. Его постепенно обступали деревья, дорога стала ýже, город уходил назад, опускался все ниже. Справа тихо шумела река, смешиваясь своим плеском с шорохом листьев. Кели расстегнул верхние пуговицы рубашки и закатал рукава. Становилось жарко.

Тут позади послышались гудки подъезжающего трамвая. Водитель заметил одиноко поднимающегося в гору путника и притормозил, чтобы тот забрался внутрь.

– Подожди-ка, парень, так я ж подвозил тебя сегодня, – удивленно заметил водитель, когда Кели проходил мимо него. Он еще раз внимательно вгляделся в лицо Келемена. – Нет! Ну точно ведь!

– Это, видимо, был мой брат, – сказал Кели, обрадовавшись, что идет по верному следу.

– Близнецы, что ли?

– Так точно.

– Здорово! А то я даже растерялся, – водитель усмехнулся в свои пышные усы. – Да ведь оба курсанты, вас и не отличишь даже.

– А вы не помните, на какой остановке тот, первый, вышел?

– Как же не помнить, народу-то сегодня мало, потому что воскресенье. Я как раз к пасекам поворачивал, а он попросил притормозить. Тебя, видать, там же нужно высадить?

– Буду благодарен.

– Только мне не положено вне остановок тормозить, поэтому я скорость сбавлю, сам спрыгнешь, договорились?

– Договорились.

Кели занял место рядом с открытым окном и высунул голову наружу, закрыл глаза. Приятный ветер развевал волосы и наполнял легкие сладковатым и пряным горным воздухом. Не прав был Райман, что увез Левери в Берсингор. Если в Варре и нечего делать, то Калем в этом плане резко от него отличался: здесь и занятия можно найти, и климат горный благоприятен. Пусть Берсингор – край садов, но и в Верлингоре можно было неплохо жить.

«Вот бы взять Левери к нам на зимние каникулы, – думал Кели. – Хоть бы снег настоящий увидела». Сами они с Рандом ездили прошлым летом в гости к сестренке и отчиму, но с того момента не виделись целый год.

Скоро трамвай должен был сворачивать к пасекам, и Келемен приготовился, встав около дверей.

– Ну, бывай, парень! – шумно крикнул ему водитель, и Кели ловко спрыгнул на дорогу, затем сошел на посыпанную гравием обочину и свернул к спуску, ведущему к реке.

Это была узкая, в полметра шириной, тропинка, которую со всех сторон обступали деревья. Плеск воды слышался все ближе, деревья сменились колючими кустарниками, и наконец Келемен вышел на покрытый камнями широкий берег реки. Камни были достаточно острыми, чтобы поранить ногу, если неаккуратно наступить на них.

До реки оставалось идти еще около пятидесяти метров. Кели снял рубашку и остался в майке, брюках и сапогах. Калемское высшее военное училище слишком дорожило своим престижем, чтобы позволять солдатам расхаживать в штатском. И в летние дни это было для курсантов настоящим приговором.

Кели осмотрел берег, козырьком приложив ладонь к глазам. Еще не полностью поднявшееся солнце слепило вовсю. Рандольфа не было. Келемен пошел вперед, к самой реке. Там был высотой в метр спуск прямо к кромке воды. За этим своеобразным утесом расположился Ранд. Он сидел в тени, прислонившись спиной к каменной стене. Справа и слева от него лежали газеты. Одни он уже прочел, другие собирался прочесть. И когда подошел Кели, он пролистывал «Орел Заласа». Келемен, обрадовавшись, что нашел брата, хотел подкрасться к нему незаметно, но тут в его голове прозвучало: «Разведчик из тебя никакой, я слышал твое приближение, уже когда ты вышел из леса».

– Врешь, не такой уж и хороший у тебя слух.

Рандольф отвел серьезный взгляд от газеты и посмотрел на спускающегося к нему Кели. Тот неудачно наступил на какой-то камень и чуть не упал в воду.

– Точно, разведчик из тебя дрянной.

С этими словами Ранд взял бумажный пакет и протянул его Келемену.

– О, яблочки, – оживился тот, сел на камни, стянул с ног сапоги и взял румяное красное яблоко. – Я как раз забыл позавтракать, пока тебя искал. Ты бы хоть записку оставил!

– Я не думал, что ты вернешься в казарму до сегодняшнего вечера, поэтому не стал себя утруждать. И что привело тебя в училище в такую рань? Как же Алеста?

– Мы расстались, – легкомысленно ответил Кели и надкусил яблоко. Ранд многозначительно приподнял брови, но спрашивать ничего не стал, лишь снова принялся читать.

Несколько секунд Кели жевал, потом весь сморщился и через силу проглотил кусок.

– Что это за кислятина? – спросил он. Ранд, не глядя на него, ответил:

– Яблоки. Из Паналпины.

– Но мы же всегда берем берсингорские.

– Как будто я не знаю.

– Так что же тогда?

– Продавец сказал, что поставки из Берсингора прекратились почти месяц назад.

– Но ведь Берсингор – крупнейший поставщик фруктов. Что могло случиться?

Кели посмотрел на реку, потом на пакет с яблоками и снова заметил:

– А на почте мне сказали, что письма с острова тоже задерживаются.

Братья встретились взглядами, Ранд молча кивнул.

Затем Кели взял газету, лежащую ближе всего к нему, открыл на первой странице и погрузился в чтение.

Много разномастных, пятнистых новостей, построенных по принципу мозаики, непонятно для чего: чтобы читатель не уставал или чтобы сбить его с толку. Вот ты читаешь про открытие детского приюта, а вот несколько строк о покушении на убийство. Заметка о сборе урожая, репортаж с места прорыва водопровода, интервью с семейной парой, отмечающей шестидесятилетие совместной жизни. Заметка о воре-домушнике и реклама горной воды.

– Заметь, и ни слова о том, что повысили цены на топливо, – сказал Кели. – Хотя, помнишь, когда мы две недели назад ездили в Варр, чтобы собрать деньги за квартиру, Славий жаловался, что теперь ему приходится в полтора раза больше платить за газ. Он нам даже счета показывал.

– Помню. А в газетах об этом и правда ни одного слова. Странно, ведь обычно вокруг поднятия цен возникает такая полемика.

После этого короткого диалога братья замолчали на полчаса. Солнце поднималось все выше, тени становились короче, подступая ближе к ногам. Кели поднялся и подошел к реке, умыл лицо, потом подумал, разделся до трусов и полностью зашел в холодную горную воду.

– Смотри, – позвал его Ранд, и Кели поторопился выйти. С него текла вода, поэтому он не стал наклоняться над газетой, чтобы не намочить ее.

– Прочитай вслух, – попросил он.

– Тут буквально несколько строк в рубрике «Коротко о главном»: «Вчера в Берсингоре, в провинции Диссидия, прогремел взрыв в здании главной администрации. По данным министерства чрезвычайных ситуаций причиной взрыва могла стать неполадка газовых труб. Точных сведений пока получить не удалось». Так-так-так… «Погибло четыре человека, двенадцать находится в больнице, среди них двое детей».

Ранд закончил читать этот материал и, не дав Кели сказать и слова, взял еще одну газету.

– А это сегодняшняя пресса, только утром завезли. И как ты думаешь, чего нет в этой газете? – Ранд демонстративно пролистал страницы.

– Ни слова о взрыве?

– Точно. Я перечитал трижды, даже одного предложения нет. Хотя взрыв был полторы недели назад. Я скажу больше: про Берсингор вообще ничего не пишут. Абсолютно ничего. И опять же: ничего не сказано о прекращении поставок фруктов и поднятии цен. А теперь давай вспомним, где в основном добывается топливо?

Келемену не нужно было произносить ответ вслух, достаточно было подумать о нем, чтобы по позвоночнику пробежал холодок от внезапной догадки.

– В Берсингорском архипелаге.

Он закрыл глаза и надавил пальцами на веки, потом растрепал мокрые волосы. Он не знал, что сказать, мысли метались в голове, как заведенный волчок. Рандольф выглядел не столь растерянным, и Кели понимал, что такая догадка посетила брата раньше, чем его самого.

– Что думаешь? – спросил он.

– Если честно, я боюсь думать о чем-то. Но это именно то, что я предчувствовал.

– Я был бы счастлив, если бы хоть раз твое предчувствие оказалось неверным, – сказал Кели, усаживаясь на залитые солнцем камни, чтобы поскорее высохнуть.

«Я и сам был бы счастлив». Помолчали. Кели брал камешки и швырял их в воду, Ранд поднялся на ноги, встал у самой кромки реки и смотрел в небо. Наклонился, зачерпнул в ладони воду, умыл лицо и сказал:

– Нужно еще раз зайти на почту.

В отделении братьям сообщили, что все письма и посылки, пришедшие курсантам, уже отнесли в училище. Кели и Ранд сразу поспешили в корпус. В казарме их встретил Донат.

– Мы думали, ты в отпуске, – за двоих сказал Келемен.

– Я ухожу в понедельник, а сейчас собираю вещи.

– Надолго уходишь?

– Всего на две недели – соскучиться не успеете! Да тем более я никуда не уеду из Калема. Останусь тут со старшей сестрой и племянниками. Конечно, хотелось бы увидеться с отцом и Сарой – это моя кузина, но слишком накладно ехать к ним через всю страну…

Тут Рандольф заметил на своей тумбочке конверт и быстро двинулся к нему, задев Доната плечом.

– Да, забыл сказать, вам почту принесли! – запоздало опомнился Донат. Ранд уже разорвал конверт и, вопреки правилам, сел на койку, принявшись читать. Кели тут же очутился за его спиной, пытаясь разобрать текст из-за плеча.

Письмо явно писали второпях, потому что почерк был кривым, строчки скакали вверх-вниз, что было несвойственно педантичному и аккуратному Райману. Но по мере чтения неровность строк ушла на задний план. И Донат, наблюдавший за тем, как братья читают письмо, видел, что их лица побледнели и изменились почти до неузнаваемости. Но он боялся спросить их, казалось, что Ранд и Кели разорвут его, скажи он хоть слово.

А Ранд уже во второй раз перечитывал написанное и не мог до конца поверить, хоть и догадывался.

«Мальчики, вы вряд ли знаете об этом, но в Берсингоре начались беспорядки. Я не писал вам раньше, не хотел тревожить, но сейчас нельзя не сообщить. Все началось с грандиозного поднятия цен на продовольствие и жилищные услуги, народ был недоволен этим еще и потому, что, вы знаете, Берсингор – топливная столица Заласа и это аморально, что цены столь высоки. Но затем еще и понизили заработную плату. Начались массовые забастовки, которые тянулись больше месяца, а на прошлой неделе в столице Диссидии произошло боевое столкновение военных с гражданскими, которые стремились прорваться к администрации. Убили и покалечили много народа. Сюда пригнали военную технику, прислали усиление из Центрального Заласа. В крупных городах идут настоящие сражения, испуганные люди бегут на Южный материк. Вчера ночью над нашим городком кружили военные самолеты. Пока они ничего не предпринимают, но лишь до тех пор, пока молчат горожане. Мир на лезвии ножа, у всех чувство, как будто мы сидим на бомбе, которая вот-вот взорвется. Вчера в Альмоваре прогремел взрыв на кожевенной фабрике. Нам не объясняют причин. И кто знает, где произойдет теракт завтра. Все это напоминает мне события двадцатилетней давности, когда здесь разгорелась гражданская война.

В провинции Ноктюр немного спокойнее, но не знаю, надолго ли это. В любом случае завтра до рассвета мы с Левери уезжаем туда, к моей старшей сестре. А уже из Ноктюра поплывем в Центральный Залас или Паналпину. Оттуда, если получится, сядем на поезд и через три дня приедем в Верлингор.

Райман

4 июля 1440 г.».

Ранд чувствовал, как в горле все пересохло, а волосы на голове встали дыбом. Он не мог отвести взгляд от помятого листка в своей руке.

– Сегодня уже восемнадцатое! – не своим голосом сказал Кели. – Они должны уже были приехать!

Донат, стоявший чуть поодаль, во все глаза смотрел на братьев и теребил собственные пальцы. Ранд и Кели не замечали его присутствия.

– Двух недель более чем достаточно, чтобы приехать! Будь они здесь, они бы сообщили нам! – если бы Келемен слушал себя со стороны, он бы тоже не узнал свой осипший голос. – С ними что-то случилось, Ранд!

Рандольф молчал. «Там война!» – мысленно заорал Келемен и, не докричавшись до брата, произнес вслух:

– Там начинается гражданская война! Что нам делать?!

Вместо того чтобы ответить, Ранд вскочил с койки и вплотную подошел к Донату, который опешил, не ожидая такого резкого движения в свою сторону.

– Нам нужны паспорта. Как скоро сможешь сделать?

Сталь, звучавшая в этом голосе, могла заставить кого угодно сделать что угодно. И неуверенный в своем «таланте» Донат не был исключением. Он даже остерегся возражать.

– Не меньше недели.

– Четыре дня! – сказал Ранд.

– Постараюсь.

Утром понедельника Ранд и Кели, не спавшие всю ночь, отправились к командиру взвода писать заявление о переносе их отпуска с конца августа на следующую неделю. Он тут же задал им резонный вопрос: к чему такая спешка. Келемен, еле держа себя в руках, ответил, что у них серьезно заболел отчим, и им нужно срочно ехать к нему на тот случай, если произойдет худшее, и младшая сестра останется одна. Командир тут же напрягся и спросил:

– Ваш отчим ведь живет в Берсингоре?

Недрогнувшим голосом Рандольф ответил:

– Никак нет, товарищ майор. Прошлой зимой они перебрались в западную Паналпину.

– Хм, – командир поставил локти на стол и соединил пальцы домиком. – Вы понимаете, что сейчас пора отпусков, и все было распланировано заранее.

– Так точно, – хором ответили Ранд и Кели. Стоя перед командиром взвода, они уповали на его человечность, скрытую за суровой наружностью. В конце концов майор выдвинул ящик стола, достал два желтоватых листа бумаги и усадил близнецов писать заявления с просьбой о досрочном отпуске.

– Их рассмотрят в течение двух дней. К среде, возможно, будет готов ответ. Но, скорее всего, раньше первых чисел августа вас не отпустят.

Ранд и Кели написали заявления, поднялись со своих мест, встали по стойке смирно, резко склонили головы:

– Позвольте удалиться.

Майор смотрел, как они выходят за двери. Он и понимал этих мальчишек, и сердился на них за такую горячность. А еще он думал о том, что ему придется идти к высшему руководству, поскольку без личного обращения командира взвода заявления дойдут до начальника училища только через десять дней.

– Сержант Устин, – окликнул он. Так как Келемен уже вышел из кабинета, услышал майора лишь Рандольф. Командир знал, что это именно Ранд, а не Кели, хоть и были они очень похожи. Что-то в чертах их лиц отличало одного от другого.

– Я, – четко произнес Ранд.

– Что, отчим совсем плох?

– Так точно.

Рандольф врал, не догадываясь о том, насколько его ложь близка к правде.

Прошел еще один лишенный смысла и наполненный безжалостным страхом и тревогой день. За ним пришла ночь, в которую братья опять не сомкнули глаз. Каждую минуту, независимо от того, маршировали ли они на плацу, уходили на марш-бросок, ели в столовой или занимались в классе, между братьями шел диалог. Другое дело, что их разговоров никто не слышал, поэтому сослуживцы с удивлением смотрели на них, не зная, почему братья так молчаливы и ни на кого не обращают внимания, даже друг на друга.

«Для начала нужно будет заехать в Варр, чтобы собрать деньги с квартиранта. Отпускных нам может не хватить», – тем временем говорил Кели. Все эти финансовые проблемы казались до оскомины пошлыми, но их приходилось решать. «Боюсь, что отпускных может совсем не быть, – отвечал Рандольф. – Мы отправимся сразу, как только Донат сделает документы, а это случится в ближайшие дни». – «Придется сбежать?» – «Да».

Наступил вторник, курсантов вывезли в горную местность и устроили двадцатикилометровый марш-бросок. Но из-за того, что мысли братьев были далеко, они не чувствовали усталости. Им не хотелось ни есть, ни пить под палящим солнцем. Пот бежал с них ручьями, сердца стучали, как ненормальные, обмундирование было ужасно тяжелым, но они не обращали на это внимания. И когда они вдвоем тащили на себе подвернувшего ногу товарища, их обсуждение продолжалось: «Где мы будем искать их?» – «Я не знаю. Отправимся по тому пути, который написал Райман. Вдруг повезет и мы наткнемся на их след».

Когда изможденные солдаты вернулись в свои казармы вечером, братьев ждало еще одно письмо, которое принесли, пока они были в горах. На этот раз первым до него добрался Кели. Он, завидев белый бумажный прямоугольник на своей кровати, не помня себя, кинулся к нему, протиснулся между коек и схватил его. Разрывая конверт, он попутно прочел то, что было на нем написано.

– Это от Мицеи Риззе. Младшей сестры Раймана, – недоумевающее произнес Кели.

– Той, которая живет в провинции Ноктюр? Разворачивай письмо!

«Рандольф и Келемен,

Я молю Бога, чтобы письмо дошло до вас, потому что это была последняя воля Раймана. Он умер сегодня утром у меня на руках. Он нес воду с колонки, когда начался авианалет. Никто этого не ждал. Мы не знали, что Залас пустит в ход такие методы. Райману в живот попал осколок снаряда. Он мучился всю ночь, а на рассвете скончался.

Он сумел доставить Левери в Ноктюр, однако и до нашей провинции добралась война. Мой брат умер, я не знаю, что с нашей старшей сестрой и ее семьей. И я не смогу в одиночку выбраться из города и тем более с острова. Все границы закрыты – мы в ловушке. Люди боятся новых бомбежек. Я коренная берсингорка, и меня не выпустят из страны, как и десятки тысяч других берсингорцев. Но Левери по рождению уроженка Верлингора, а значит, имеет право выехать из республики. Но я не знаю никого здесь, с кем можно было бы отправить ее. Поэтому прошу: попытайтесь добраться сюда и забрать Леви. Знаю, это безумие, но другого пути для малышки нет.

Мицея Риззе

8 июля 1440 г.».

Казалось, во все тело впиваются ледяные иглы, втыкаются в спину, пронизывают спинной мозг, дробят кости. Братья знали, что испытывали одни и те же чувства на двоих, но больше никто не догадывался о том, что происходит. Остальные курсанты спокойно ходили вокруг, обсуждали марш-бросок, жаловались, бранились, что жутко голодны. У кого-то ныла поясница, кто-то в кровь изодрал ноги и руки, кто-то потерял флягу. У каждого была своя забота, а у братьев Устин забота была одна на двоих, и она сводилась к тому, чтобы спасти родную сестру из лап войны, о которой в Заласе знала лишь горстка людей.

– Райман умер, – произнес Рандольф, поворачиваясь к Кели. Тот кивнул и скомкал лист, запихнул его в карман грязных брюк. – Но теперь мы знаем, что Левери в Ноктюре.

– Или была там 8 июля, двенадцать дней назад.

«Мы не можем больше ждать. Кому-то из нас нужно пойти к Донату и узнать, как идут дела с документами!» – «Я сегодня иду в наряд. Как раз будет удобно сбежать, я тебя прикрою».

Когда поздно ночью Кели поднялся со своей кровати и стал складывать под одеялом подушки, имитируя человеческое тело, с одной из коек подал голос какой-то солдат.

– Что, Устин, бежишь к девчонке на свидание?

– Точно, на свидание, – суетливо ответил Кели и, взяв еще с вечера заготовленный рюкзак со всем необходимым, тенью выскочил из казармы. Он без лишних проблем выбрался из здания, с легкостью договорившись с рядовым, дежурившим у главных дверей.

– Я мигом. Только сбегаю к девушке и вернусь обратно. Буду через два часа, не позже.

– Эх ты, Кели! Гуляка! Как бы мне за тебя не влетело.

– Не влетит. Но в случае чего говори, что я подло обманул тебя или вообще выпрыгнул в окно. – Кели натянул на лицо улыбку и прошмыгнул на улицу. Плац он обошел по периметру, скрываясь среди стволов высоких кипарисов. У закрытых ворот нес службу Ранд. Он даже не шелохнулся, даже не взглянул, когда Келемен незаметно прислонил рюкзак к стволу кипариса, запрыгнул на железные ворота и ловко перелез через них, исчезнув в ночи.

Дом старшей сестры Доната располагался не так уж далеко от училища, поэтому Кели быстро до него добрался. По пути он разорвал на мелкие кусочки оба письма, которые лежали у него в кармане, пережевал их для пущего эффекта и выплюнул серый комок в реку, когда переходил через мост. Ни одной живой душе нельзя было знать того, что узнали братья Устин. Иначе их и без того невысокие шансы найти сестру могли снизиться до нуля.

Кели добрался до нужной ему улицы, пересчитал одинаковые дома, зашел во двор восьмого, обошел домик под сенью арки из виноградных лоз и увидел тусклый голубоватый свет в окне, расположенном у самой земли. На окне висели занавески, но все равно за ними был виден человек, который сидел сгорбившись в небольшой комнате за столом. Судя по осанке, это был Донат.

На свой страх и риск Кели постучал в стекло. Предполагаемый Донат вздрогнул и обернулся. Он осторожно приблизился к окошку, поднялся на табуретку и открыл раму.

– Кели? Ты что тут делаешь? – спросил он, поправляя очки, будто боялся, что ему привиделось.

– Могу войти?

– Да, забирайся, только осторожно, тут высоко. И потише, весь дом спит.

Келемен еле-еле протиснулся в узкое окно и правда чуть не свалился, не рассчитав расстояние до пола.

– Это твоя комната? – оглядевшись, спросил он.

– Нет, это подвал. Но если учесть, что я ни разу не вышел отсюда за все три дня, то да, это моя комната. Пришлось быстро оборудовать ее под лабораторию.

– И как твоя сестрица на это реагирует?

– Я сказал ей, что увлекся фотографией.

– Это и правда похоже на уголок фотографа, – заметил Кели.

На столе стояли тарелки с реактивами и проявителями, банки чернил, кипы бумаги. От стены до стены тянулись веревки, на которых висели фотокарточки. Для конспирации Донат развесил настоящие снимки.

– Сколько еще тебе потребуется времени?

– Ваши документы готовы, – серьезно и беспокойно ответил Донат. У Кели учащенно забилось сердце. Чем раньше они отправятся в путь, тем лучше. Они бы уехали этой ночью при любом раскладе, но наличие поддельных документов немного упрощало задачу.

– Отлично! Давай их сюда.

– Собираетесь отправиться завтра?

– Бери ближе, Донат. Мы отправляемся сегодня, – Кели принял документы в руки, но проверять не стал, только заметил, что паспортов было не два, а три, и поверх них лежал сложенный вдвое листок. – А это что такое?

– Когда вы рассказали мне, что случилось, я подумал, что нужно сделать документы на всех четверых, – пояснил Донат. – Для вас, вашего отчима и сестры. Для Левери я сделал два свидетельства о рождении: на вымышленное имя и на настоящее. На тот случай, если ее документы были утеряны. Только я не знаю фамилии вашей матери, чтобы указать ее.

– Ее звали Агата Устин, – тихо ответил Кели. – После второго замужества она не сменила фамилию.

Донат тут же отобрал у Келемена свидетельство и сел за стол, на котором стояла старая печатная машинка. У нее отвалилось несколько букв, а валик был закреплен очень криво. Но все это не помешало Донату сделать свою работу.

– Печати пришлось подделывать наспех, и я боюсь, что если на них будет смотреть эксперт, то он тут же вас рассекретит.

– Не думаю, что по пути нам встретятся эксперты, да и тебе уже вообще не нужно переживать за это.

– Я указал, что ваш отчим – уроженец Верлингора. На всякий случай.

– Спасибо, Донат, только… – Кели на мгновение умолк, потом добавил, – он мертв.

В маленьком подвале повисла тишина, было слышно, как где-то капает вода.

– Выходит, что ваша сестра сейчас совсем одна где-то в Берсингоре? – сразу уловив самую суть, произнес Донат.

«Ваша сестра сейчас совсем одна…» У Келемена внутри все сжалось от этих слов.

– Да. Мы уезжаем прямо сейчас. Спасибо тебе, Донат, за все, что ты сделал, – искренне сказал Кели, глядя на два блика на стеклах очков. Донат переступил с ноги на ногу, и блики исчезли, вместо них появились серьезные глаза-хамелеоны, которые в таком тусклом свете казались зелеными (Донат был наполовину нимбассадорцем, характерной чертой которых были глаза, меняющие цвет).

Кели попытался, чтобы его голос звучал так же спокойно и уверенно, как у Ранда:

– Не знаю, увидимся ли еще, поэтому прощай, Донат.

Они пожали друг другу руки. Келемен взял два паспорта, пахнущих свежей краской, и сложенные вдвое тонкие листы свидетельств о рождении. Пока Донат не видел, Кели положил на тумбочку мешочек с монетами – плату за услуги, которую лично Донат бы никогда не принял. Затем Кели забрался на табуретку, еле как пролез через узкое окно и скоро оказался на улице.

– Еще раз спасибо, – прошептал он и отвернулся, чтобы уйти, но его окликнули. Стоило Кели посмотреть на окно, как он заметил, что Донат бросил ему какой-то предмет. Келемен обладал хорошей реакцией, поэтому с легкостью его поймал. Это был мешочек с деньгами. Кели не ожидал этого, и ему потребовалось несколько секунд, прежде чем он снова посмотрел на друга, который, не говоря ни слова, исчез в тускло-голубой комнате.

Без приключений добравшись до ворот училища, Кели прижался к каменной кладке забора и мысленно, но очень громко позвал: «Ранд!» Тут же сверху прямо в руки Келемену упал рюкзак. Потом через забор ловко и бесшумно перелез сам Рандольф. Хоть как-то спрятавшись под низкими ветками ближайших деревьев, братья наспех переоделись в свои штатские рубашки, натянули брюки поверх голенищ сапог, убрали фуражки и быстро пошли к остановке. «Сколько у нас времени?» – спросил Кели. «Чуть больше сорока минут, – ответил Рандольф. – Последняя электричка отходит в полночь. Что там с документами?» – «У Доната все было готово. Он еще и для Леви сделал свидетельство о рождении, на всякий случай». – «Очень дальновидно. Проблем с оплатой не возникло?» – «Этот паршивец не принял деньги».

На автобусной остановке стояло одинокое такси. Фары у него были выключены, и братья подумали, что таксист куда-то ушел. Но стоило им подойти ближе, как выяснилось, что мужчина просто спал, свесив голову на грудь и скрестив на животе руки.

Кели осторожно постучал в окно, чтобы не напугать спящего, но тот и не шелохнулся. Кели постучал снова, чуть громче. Результат был тот же. Ранд, которому не хватило терпения ждать, со всего маху врезал кулаком по двери, так что таксист подскочил как ужаленный и, еще не отойдя от сна, стал растерянно крутить головой. Он заметил двух молодых людей, стоящих у автомобиля, поторопился повернуть ключ зажигания и разблокировать двери.

– Куда едем? – деловито осведомился он и похлопал себя по щекам, чтобы взбодриться. Кели сел на переднее сидение, Ранд устроился позади и уложил рядом с собой объемный рюкзак.

– На вокзал.

– Вмиг домчимся. Вам срочно?

Ранд услышал еще не произнесенное Келеменом «да» и сказал первым:

– Нет, мы не торопимся.

«Но ведь торопимся же», – напомнил ему Кели. «Но таксисту об этом знать не стоит, – заметил Ранд. – Иначе он потом сдерет с нас вдвое больше за спешность». – «Пускай сдирает, нам главное успеть к электричке!» – «Нам нужно добраться до Берсингора и обратно. Сорить деньгами нельзя». – «Хорошо, уговорил. Дай мне посмотреть свой паспорт. Хочу узнать, как назвал нас Донат».

Ранд порылся в рюкзаке и вытащил из него два новеньких паспорта, один протянул брату. Книжица открылась с хрустом в руках Кели, и тут же он воскликнул: «Он назвал меня Алеком Бодуэном? Что за имя такое?» – «Нормальное имя», – хмуро усмехнулся Ранд, убирая свой паспорт в карман рубашки. «А у тебя что?» – «Лев». – «Еще бы тебе не быть довольным! – пробурчал Кели. Затем снова, пробуя на вкус, повторил: – Алек… Алек. Ужасно». – «Интересно, откуда он взял фотографии?» – «По-моему, они из наших личных дел. Вот ведь проныра! Как он их достал?» – «Понятия не имею, но, если вернемся, нужно будет озолотить Доната за его старания». – «Если вернемся», – зачем-то повторил Кели.

Впереди возникла черная пика, украшавшая крышу вокзала.

Город был погружен в ночь. Небо еще не успело озариться лиловыми лучами приближающегося рассвета. Оно оставалось бездонно-синим, почти черным, выжженным тут и там огнями звезд – бус, рассыпанных Витой по всему небосклону для того, чтобы ночная тьма не пугала ее детей.

Варр был очень маленьким городом, и путь пешком от станции до дома занял у братьев не больше получаса. Они не торопились – необходимости в этом не было. Поезд до Поверы, на который они сразу купили билеты, отходил поздним утром, так что у них была уйма времени, чтобы собраться и снова вернуться на станцию.

Они шли знакомыми дорогами, по которым могли пройти хоть с закрытыми глазами. Память – интересная вещь: она может притупиться вдали от того места, в котором человек родился и вырос, но стоит вернуться, как все это вновь проникает в сознание, будто не уходило никуда.

Родился, вырос, терял людей, которых любил.

Справа, на холме, возникло кладбище, казалось, оно спало вместе с городом. Ранд и Кели переглянулись. «Пойдем?» – «Пойдем».

Они поднялись вверх по склону до низкой ограды. Белая штукатурка в некоторых местах отпала, открыв взгляду кирпичную кладку. Ранд отворил никогда не запираемую калитку, и они с братом вошли в покои смерти и безмятежности. Небо над этими покоями было самым обычным, и земля была такой же, как и везде. Только ровными рядами тянулись одинаковые могильные камни. Среди них братья легко отыскали тот, на котором было выгравировано имя их матери. Плечом к плечу они встали напротив надгробия, и Кели простодушно сказал:

– Привет, мам.

Следующие пару минут они стояли, ничего не говоря, собирая в мыслях портрет Агаты Устин. Им обоим вдруг стало невыразимо грустно. Кели подумал: «Уже четыре года прошло, как мы не видели тебя». А Рандольф вспомнил то утро, когда вошел в комнату матери и нашел ее мертвой. Он поторопился прогнать эти страшные воспоминания.

– Прости, что без цветов, – произнес он. – В этот раз мы не успели их купить.

Еще несколько секунд тишины и слова Кели:

– И прости, что без Левери.

Ранд перевел взгляд с камня на брата и долго смотрел куда-то сквозь его профиль. Сам Кели упорно вглядывался в носки своих сапог. Рандольф ощущал, как что-то скребло его сердце, в горле было горько.

– Мам, помоги нам спасти Леви, – вслух сказал он, вкладывая так много в эту просьбу. – Храни ее и приведи нас к ней. Мы все сделаем, чтобы вытащить ее оттуда. Только помоги нам, пожалуйста.

– Попроси за нас Виту и Алево, – прошептал Кели, выпрямляясь во весь рост. Из двоих братьев именно он был тем, кто верил в помощь Божественной Четы. – Мы тебя любим.

Они с Рандом по очереди склонили головы, очень по-солдатски, и чуть по старой привычке не отдали честь. Затем развернулись и вышли с территории кладбища. Келемен поднял голову к небу и несколько раз глубоко вдохнул, как будто все время, что находился среди могил, он не мог дышать.

– Всякий раз радуюсь, когда выхожу оттуда, потому что рано или поздно мне придется навсегда остаться в таком месте, – сказал Кели и, взяв у брата рюкзак, закинул его себе за спину.

Эти тихие слова и шорохи тонули в окружающей тишине, никак ее не нарушая. Ранд, повинуясь порыву, поднял правую руку и прикоснулся к левой части груди – к сердцу. Оно ровно отбивало свой ритм, так же, как и всегда, как все последние двадцать лет.

– А я никогда не чувствую себя более живым, чем когда ухожу с кладбища, – произнес он, – потому что в этой мертвой тишине мое сердце упрямо продолжает биться как ни в чем не бывало.

Кели обдумал его слова и сказал:

– Что бы ты ни делал, а монашеская склонность к философии в тебе не уснет никогда.

Ранд думал возразить, но не стал. Он первым пошел вниз по склону.

Никто не встретился им на улицах, ни в одних окнах не горел свет, и если бы не уличные фонари, Варр погрузился бы в кромешный мрак. Братья прошли мимо кадетского корпуса и своей старой школы и повернули на улицу, заставленную однотипными двухэтажными домами. Вот и двери, ведущие в дом бабушки Велии, а сразу за ней – калитка, обвитая плющом, который не так давно стал оплетать собой невысокий железный забор.

Калитка, давно никем не смазываемая, пронзительно скрипела, пока Ранд открывал ее. Скрежет резал по ушам, и Ранд решил, что легче протиснуться через небольшой проем, чем открывать ее до конца. Они с Кели вступили на посыпанную гравием дорожку и, стараясь сильно не шуметь, прошли к дверям, поднялись по ступенькам, постучали.

– Наверное, он спит, – предположил Келемен.

– Все нормальные люди спят в три часа ночи, – Ранд придирчиво осматривал дверь, вроде как собираясь выломать ее.

– У тебя ведь есть ключ? – спросил Кели.

– Он должен быть у тебя.

– Нет! – шепотом воскликнул Келемен. – Он всегда хранится у тебя!

– Но в прошлый раз ты настоял на том, чтобы взять его самому.

Кели несколько секунд смотрел на брата, потом хлопнул себя по лбу, провел ладонью вниз по лицу и сказал:

– Я забыл его в тумбочке в казарме.

Он бессильно развел руками и занес кулак, чтобы начать колотить в несчастную дверь. Но тут Ранд отступил на полшага назад, повернулся к стене, облицованной деревянными панелями, и сунул пальцы под одну из вертикально прикрепленных досок. Когда он вытащил ладонь, в ней лежал небольшой трубчатый ключик.

– Я и не надеялся, что он до сих пор хранится тут, – произнес он и вставил ключ в скважину, трижды повернул.

– Хорошо, что Славий не сменил замки, – ответил Кели, наблюдая, как дверь медленно отворяется, открывая взору темную гостиную. Братья заглянули внутрь и переступили порог.

– Хоть мы и хозяева квартиры, но так врываться не должны, – убеждая брата и самого себя, сказал Кели. Ранд был вполне с ним согласен, но ответил: «Мы не в том положении, чтобы присылать телеграммы о своем приезде. Да и Славия мы беспокоить не будем. Расположимся прямо в гостиной». – «Можно мне хоть водички попить?» – «Заметь, это ты сказал, что мы не должны врываться, а теперь покушаешься еще и на воду».

Старенькие половицы приятно по-домашнему скрипели под выцветшими со временем коврами. И каждая скрипела по-своему, по-родному. Не зажигая света, Ранд направился прямо к дивану, водрузил рядом с ним сумку и, разувшись, без лишних слов лег на него. Ну а Кели, которому выпала честь спать на тахте, с недовольством покосился на нее, такую крохотную и неудобную, и пошел к умывальнику, чтобы набрать воды. По пути, пусть ему и нужно было сделать всего несколько шагов, он наткнулся на отодвинутый табурет, выругался себе под нос и приблизился к столу.

Внезапно послышался какой-то шорох. Он решил, что ему показалось, но в голове прозвучал резкий голос Ранда: «Сзади!»

Келемен обернулся и увидел невысокого человека, который занес над головой кирпич. Но Кели удалось увернуться от удара. Неуклюжий человек обрушил свое оружие в пустоту, а Кели тем временем прыгнул назад, заломил ему за спину руки и уложил животом на пол. Человек не успел повернуть голову, чтобы подставить ковру щеку, и стукнулся носом, пискнул.

Кели стоял на одном колене, удерживая дрожащего человека на земле, однако тот даже не пытался сопротивляться. Придя в себя, но продолжая дрожать, он жалобно сказал:

– Берите все, что хотите. Только не трогайте меня. Деньги под матрацем в детской.

Тут Ранд зажег свет, и маленькая гостиная приобрела свои обычные цвета. Братья смогли разглядеть человека, который лежал на полу вниз лицом. Рядом с ним валялся вовсе не кирпич, а учебник истории для средних классов школы. Квартирант был учителем.

– Славий? – воскликнул Кели. Он быстро поднялся на ноги и за плечи поднял молодого мужчину, с которым секунду назад обошелся столь грубо.

– Рандольф и Келемен? Что вы тут делаете? Срок выплаты еще не пришел! – потирая двумя руками оба плеча, вопросил Славий. Это был совсем невысокий мужчина, достаточно стройный, даже худощавый. С белесыми жидкими волосами, обычно зачесанными на правый бок, но сейчас растрепавшимися ото сна и пережитого ужаса. На нем, несмотря на духоту июльской ночи, была наглухо застегнутая серая пижама и светло-синий халат. Славий обычно носил очки, но второпях забыл надеть их и теперь близоруко щурился даже на стоящего совсем рядом Кели. Оковы страха потихоньку спадали с него, и он даже отважился погрозить Кели пальцем. – Я никак не ждал, что вы нагрянете. Да еще и ночью! И поколотите меня!

– Прости, пожалуйста, – Кели ободряюще улыбнулся ему. – Я даже не подумал, что это ты, вот и завалил тебя просто по привычке.

– Что, тебе привычно врываться ночью к людям в дом и швырять их на пол? – проворчал Славий. Затем он мысленно повторил свои слова, заново оценил их, фыркнул и упер руки в бока. Но тут Ранд, который подошел ближе, сказал:

– Он же извинился. Мы правда не хотели обидеть или напугать тебя.

Славий, быстро посмотрев на него, перевел взгляд в сторону. Из двух братьев ему больше импонировал Кели, а вот Рандольф выглядел слишком уж неумолимо. Перед его взором Славий, и без того не отличавшийся храбростью, совсем робел и боялся вымолвить хоть словечко. Поэтому все, что он говорил потом, было обращено к Келемену и звучало уже более дружелюбно.

– Зачем же вы приехали ночью?

– Вчерашний день был последним перед нашим отпуском, – ответил ему Кели, – и мы не собирались отлеживаться в казарме еще целую ночь, поэтому собрались и приехали в Варр с последней электричкой.

«Убедительно?» – спросил он. «Да. – Кивнул Ранд. – Но Славий, похоже, до того испуган, что поверит всему, что мы скажем».

– Ясно-ясно, – квартирант потер руки – они у него вечно мерзли. Тут он напряженно посмотрел на братьев и спросил – у Кели, разумеется, – так вы хотите остаться тут на время всего своего отпуска?

Было видно, что Славия совсем не радовала перспектива жить с этими двумя здоровыми парнями, которых он побаивался. И пусть они никогда ни словом, ни делом не обижали его, не брали высокую плату за квартиру и не грозились сдать ее кому-то еще, Славий все равно относился к ним с настороженностью. Так все слабые люди относятся к тем, кто больше и сильнее их в два раза. Да тем более если этих «кого-то» двое и они похожи друг на друга как две капли воды.

«Он нервничает», – сообщил Рандольф Келемену. «Мне как, сразу сказать, чего мы от него хотим?» – «Да, давай сразу».

– Нет, Славий, мы не будем здесь жить, – произнес Ранд, и Славию волей-неволей пришлось посмотреть на него. В его грустных светло-зеленых глазах возникло облегчение. Он не сделал ни одного движения, но все его тело как бы выдохнуло после длительного напряжения: «Слава Божественной Чете». Ранд продолжил: – Мы уезжаем и, скорее всего, надолго.

– Понимаю, понимаю, – вздохнул Славий. У него была привычка повторять слова по два раза. – Куда отправляетесь?

– Навестить отчима и сестренку.

– И, так как мы уезжаем не меньше чем на три месяца, у нас возникла дилемма, – веско сказал Кели и посмотрел на брата, передавая ему право сообщить Славию пренеприятную для того новость.

– Что такое? – Славий снова занервничал, его взгляд скакал по лицам двух братьев. Можно предположить, что в момент волнения он даже запутался, кто из них есть кто.

– Мы собираемся взять с тебя плату за следующие три месяца.

– К-как? – Славий опешил. – За три?!

Было жестоко так ошарашивать его среди ночи. Стоило хотя бы дождаться утра, но четыре часа дела не делали.

– Да, за три. Оплатишь проживание и до ноября не увидишь нас. Как тебе такая идея? – это говорил Кели. Он использовал свой самый добродушный тон и даже хотел похлопать Славия по плечу, но тот, скорее всего, рухнул бы на пол от любого прикосновения.

– У меня нет столько денег! – внезапно опомнился тот, и его лицо преобразилось, он был уверен, что нашел решение. – Я не могу оплатить все и сразу.

«Что будем делать?» – не отводя взгляда от Славия, спросил у Ранда Келемен. «Он заплатит». – «У него нет денег». – «Есть. Он нам сам сказал, что деньги под матрацем». – «Но мы же не станем их отбирать?» – «Безусловно. Он сам их отдаст». И Ранд, притворно задумавшись, произнес с такой жесткостью, которую Кели нечасто от него слышал:

– Что ж, тогда нам придется распрощаться. Мы найдем другого квартиранта. – Он выждал секунду. – Через две недели просим тебя освободить квартиру.

«Рыбка вот-вот сорвется», – предупредил Кели, наблюдая за тем, как расширяются глаза Славия. А Рандольф тем временем развернулся и пошел к дивану. Не ответив брату, он сказал вслух:

– Мы останемся здесь на ночь, а завтра уедем рано утром, даже не побеспокоим тебя. Ты не против?

– Не против, не против, – глядя в пустоту, отреагировал Славий. Вряд ли он вник в слова Рандольфа, он их даже не слышал.

Кели вздохнул и пошел к умывальнику, чтобы набрать воды. Он как раз сделал глоток, когда Славий неуверенно заговорил:

– Но ваша квартира так мне подходит! И школа рядом…

«…и берете вы дешевле, чем другие», – за него мысленно закончил Кели. А Ранд, уже улегшись на диван, повернулся лицом к стене и, зевнув, сказал многозначительное:

– Да уж. Спокойной ночи, Славий.

И тут Славий не выдержал.

– Заплачу за два месяца!

– Только за три, – не поворачивая головы, ответил ему Ранд. Кели поставил пустую кружку в раковину.

– Но если я отдам вам все, на что я буду жить?

– Да, тут ты прав.

Ранд знал, что каждую последнюю субботу месяца Славий получает зарплату. Суббота была через три дня. «Может, хотя бы сбросим двадцать габрий?» – предложил Кели, он не располагал таким хладнокровием, каким обладал его брат. «Да есть у него деньги, Кели. Живет один, только и делает, что платит за квартиру и покупает книги. Смотри, все углы завалены. Ему всего лишь придется пару дней не заходить в книжные магазины. Голым мы его не оставим».

Славий все еще не сдвинулся со своего места. В конце концов, когда Кели проходил мимо него к тахте, он сдался окончательно.

– Заплачу завтра утром.

На этих словах Ранд поднялся на локте, посмотрел на квартиранта и серьезно сказал:

– Я надеялся, что ты это скажешь. Мы сбросим двадцать габрий.

«Да есть у него деньги», – передразнил Кели.

Славию эта двадцатка мало что дала, он уныло кивнул и стал подниматься по лестнице. Засыпая, братья еще долго слышали его взволнованные шаги на втором этаже.

Утро наступило слишком быстро. Казалось, Кели только закрыл глаза на секунду, а Ранд сразу же стал тормошить его за плечо.

– Нам пора, вставай.

– Еще немножко, – и Кели отвернулся к стене.

– Нам нужно подкрепиться перед поездкой. Идем завтракать, – настойчиво повторил Ранд. – Славий сварил нам кофе и приготовил яичницу.

Квартирант и правда суетился на маленькой кухне, выкладывая завтрак на тарелки и разливая кофе в две большие кружки и одну маленькую чашку. Сам-то он обычно не завтракал и пил немного.

Кели, необычно для себя хмурый, с одним нераскрытым глазом спустил ноги на пол, поднялся и направился к столу. Славий исчез куда-то, а когда появился, то принес с собой во много раз сложенный лист.

– Ранд, ты просил карту, – с этими словами он отдал лист Рандольфу и сел на табуретку.

– Спасибо, она нам очень пригодится. И еще: ты когда-нибудь заглядывал в кладовку?

– Ту, которая между спальнями? Нет, даже не открывал ни разу. Я же знаю, что там ваши вещи.

– Пустишь нас на второй этаж? Нам нужно взять кое-что в дорогу.

– Конечно-конечно, в чем проблема.

«А где деньги?» – спросил Кели, уплетая омлет. «Он уже отдал, лежат в рюкзаке».

Покончив с завтраком, Кели и Ранд в сопровождении Славия поднялись на второй этаж, прошли мимо узкой двери, ведущей в их старую спальню, открыли кладовку. Кели пришлось заглянуть на все полки и во все углы, прежде чем он нашел свой старый походный рюкзак и передал его Ранду, который стоял в дверях. Вдвоем братья в маленькой кладовке не помещались.

– Что еще взять? Палатку?

– Да. Но я не знаю точно, где она лежит. Посмотри на верхних полках.

Скоро Кели достал свернутую походную палатку, которая вместе с рюкзаком сохранилась после его обучения в кадетском корпусе. Следом за палаткой последовало несколько коробков спичек и прочная веревка, покрытая пылью: ею не пользовались уже года четыре.

Еще Кели достал непромокаемые плащи, две пары ботинок, свитера и несколько вещей для Левери. Затем он выбрался из тесного закутка, размял плечи и уже закрыл дверь, как вдруг что-то упало с верхних полок на пол. Ранд еще раз заглянул в кладовку и наклонился, чтобы поднять пустую коробку со старыми детскими вещами. Его взгляд внезапно зацепился за металлический короб, стоявший на полу под табуреткой, заваленной разными вещицами. Точнее сказать, Ранд заметил только угол короба и захотел узнать, что же в нем лежит. Он встал на колени и попросил Кели снова зажечь свет. Вытянув короб из-под табуретки, он нащупал две задвижки, вынул их и открыл крышку. Кели подался вперед, чтобы рассмотреть находку.

Это оказалась небольшая аптечка, в которой лежали два свернутых бинта, йод, марганцовка, перекись водорода и набор травяных лекарственных настоек в одинаковых стеклянных баночках с пометками, сделанными рукой Агаты Устин: «При зубной боли», «При ссадинах и порезах», «Успокоительное», «Настойка для крепкого сна», «При обострении язвы».

– У мамы что же, была язва? – спросил Кели с тревогой, Ранд не знал и только пожал плечами. – Но она никогда не говорила!

– Может быть, у нее не было язвы, а лекарство она хранила просто так, или на работе остались излишки.

– Как думаешь, может, возьмем с собой парочку? Мало ли, что может случиться в дороге?

– Только не все. «Язву» выложим, да и «При зубной боли» тоже.

В конце концов братья оставили несколько настоек, которые показались им неиспорченными, марганцовку, перекись, йод и бинты. Аптечка благодаря своим малым размерам была легкой и не занимала много места в вещах.

В гостиной Кели и Ранд сложили все необходимое в оба рюкзака. К походному рюкзаку Келемена прикрепили палатку, которая добавляла немало веса. Поэтому большинство остальных вещей было упаковано в поклажу Рандольфа, чтобы все было поровну, и никто из братьев не надорвал спину. Путешествие обещало быть непростым.

Славий, наблюдавший за сборами из-за кухонного стола, не говорил ни слова. Но Ранд знал, что у того на языке вертится множество вопросов. И не меньше возмущений. Квартиранту было мало одной ночи, чтобы смириться с внезапным появлением хозяев дома и тем, что ему пришлось выложить так много денег. Он был очень экономным и расчетливым человеком, внезапные траты были ему не по душе. Он и сейчас сидел как на иголках и только ждал, чтобы братья поскорее покинули квартиру.

В девять утра ожиданиям Славия пришел конец. Ранд и Кели, одетые в штатское, взвалили на себя рюкзаки и вышли на крыльцо. Славий вышел за ними. Они по очереди пожали ему руку, и Ранд, чуть наклонившись вперед, сказал, не разжимая руки квартиранта:

– Славий, если придут из нашего училища, скажи, что не видел нас, и что деньги мы собрали за два месяца вперед еще в прошлый наш приезд, хорошо?

– А что, вы куда-то… – начал Славий, но Кели прервал его:

– Просто скажи так и не беспокойся. И еще совет: смени замки. Я оставил ключ от дома в казарме, и мало ли кому захочется наведаться к тебе.

Затем братья под взглядом напуганного Славия спустились с крыльца. Кели незаметно для брата похлопал ладонью по теплым кирпичам дома. А Ранд незаметно для Келемена чуть дольше задержался на последней ступеньке.

Они двинулись в обратный путь по знакомым улицам. Некоторые люди узнавали шагающих близнецов, но ничего не говорили. Была и пара бывших школьных товарищей, просто ребят, с которыми братья когда-то водили дружбу. Те здоровались и махали руками, завидев Кели и Ранда.

– Не надо бы нам привлекать столько внимания, – сказал Ранд.

– Но не пробираться же нам задними дворами, скрываясь в тени деревьев. – Ответил Кели. – Это все-таки наш родной город.

– Конечно, вот только утро в Калемском училище началось три часа назад, а значит, ровно столько времени прошло с того момента, как обнаружился наш побег.

– Не думаю, что мы наделали много шума. Командир знает, что мы собирались уехать.

– Но отпуск нам все еще не подписали, так что мы считаемся сбежавшими, – настойчиво произнес Ранд, Кели только пожал плечами, он не был так уверен, как брат.

– Мы же не с поля боя смылись, так что это не дезертирство. Мы сбежали раньше на два-три дня. Думаю, на это закроют глаза. Да и какая теперь разница, мы ведь не вернемся сюда больше.

Кели озвучил то, что вертелось у обоих братьев в мыслях с того момента, как они получили письмо от сводной тети. И прозвучавшие слова были очень тяжелы, чтобы продолжать разговор. Рандольф не стал ничего говорить, только уперся взглядом вперед и поправил на плечах лямки рюкзака. Но тут он уловил смутные, не адресованные ему слова: «Ноктюр, Иверсида, четырнадцатый район, Королевская улица, дом три. Ноктюр, Иверсида, четырнадцатый район…»

Кели снова и снова повторял в уме адрес, значившийся на конверте последнего письма Мицеи Риззе. Он боялся забыть его, так как был очень рассеян. И пусть адрес был записан на листе, лежащем во внутреннем кармане его рюкзака, всю дорогу до вокзала Ранд улавливал обрывки повторяющихся мыслей: «Ноктюр… Королевская… четырнадцать».

Братья прошли через двери, открывающиеся и внутрь, и наружу, и оказались в небольшом зале железнодорожной станции. В Варре, в отличие от Калема и других крупных городов Заласа, достаточно было просто предъявить контролеру билет, написанный от руки кассиром, и без проблем зайти в поезд. Здесь не было нескольких этапов проверки багажа, регистрации и распределения мест. Все было предельно просто, так что у Ранда и Кели было еще полчаса перед посадкой.

Поезд уже стоял на путях, и его готовили к продолжению поездки. Пассажиры, которые сели несколькими станциями раньше, выходили подышать свежим воздухом и купить что-нибудь перекусить.

Кели и Ранд наблюдали за ними, сидя на длинной выкрашенной в зеленый цвет скамейке. Точнее, наблюдал один только Ранд, но невнимательно, поскольку был занят размышлениями о предстоящем пути. А невыспавшийся Кели дремал, откинувшись на выложенную мелким камнем стену за своей спиной. Было душно, несмотря на то, что солнце еще не набрало полную силу.

На первые пути подошла электричка из Калема. Ее торопливо покидали люди, спешившие по своим делам. На этой самой электричке ночью приехали и Рандольф с Келеменом. Рандольф с суровой внимательностью смотрел на тех, кто выходил из дверей вагонов.

Кели тоже открыл глаза и сонно протер лицо. Он лениво глянул куда-то в сторону, по направлению к торговым лавкам. Спустя пару секунд он вжал голову в плечи и нервно прошептал:

– Кадавера! Там Диана.

– Какая Диана? – Не понял Рандольф.

– Ну, та, с которой я очень некрасиво расстался в прошлом году.

Ранд без интереса посмотрел на цветочную лавку в паре десятках метров от них с братом. За прилавком стояла смуглая девушка с черными как смоль волосами. В тот момент она продавала цветы какому-то пожилому человеку в клетчатом котелке. Ранд узнал ее: они учились вместе в школе, даже дружили, но до того, как он ушел в монастырь. А на прошлогодних каникулах Кели умудрился закрутить с ней краткосрочный роман.

– Раньше мы с ней дружили, это-то ты помнишь?

– Конечно, помню! Но лучше не окликай ее – я не хочу, чтобы она меня видела. Мне неловко, – признался Келемен. Ему совсем не хотелось, чтобы эта милая, добрая девушка снова расстраивалась из-за него. Ранду не было до этого дела, он снова вперил взгляд в уже иссякающий поток людей, выходящих из электрички.

И вот, уже готовый вздохнуть спокойно, он увидел два серых костюма. Точнее, двух армейских в серых костюмах.

«Смотри на электричку! – громко сказал он Кели, у которого зрение было несколько лучше. – Узнаешь их?». Келемен посмотрел туда, куда указывал Ранд, и почувствовал, как учащенно забилось сердце. «Не помню, как зовут, но это младшие офицеры из училища. Я видел их в нашем корпусе. Что им тут понадобилось?».

– Явились по наши души, – процедил Ранд. Легко было понять, что пришли за ними. А иначе что еще могло занести офицеров из Калема в крохотный Варр. До выходных было еще далеко, а в отпуск с пустыми руками не отправляются.

Рандольф знал, что если их с братом обнаружат, то вернут в Калем для допроса. В другое время действительно никто бы не поднял шумихи вокруг двух солдат, на пару дней раньше срока сбежавших с училища. Но высшее командование было прекрасно осведомлено о ситуации в Берсингоре, и мало того, что теперь на счету был каждый солдат, так в личных делах братьев Устин для крайних случаев точно значилось: «Приемный отец: Райман Риззе» и место его проживания.

Рандольф быстро соображал, где им можно укрыться, но Кели решил это раньше него. Он ринулся к цветочной лавке, от которой уже отошел пожилой мужчина в котелке, перегнулся через прилавок и сказал отвернувшейся к цветам Диане:

– Привет!

Девушка подпрыгнула от неожиданности и посмотрела на громко заявившего о себе посетителя. Ее глаза радостно и удивленно распахнулись, и она воскликнула:

– Кели? Привет! Какими судьбами…

– Помоги нам!

Выражение лица Дианы тут же сменилось, стало растерянным:

– Что случилось?

Ранд, только подошедший, быстро, не давая опомниться, спросил:

– Можешь нас спрятать?

Диана пораженно открыла и закрыла рот, рассеянно провела руками по своему синему фартуку и сказала:

– Ну, заходите.

Она отворила для братьев дверцу в задней части лавки. Ранд и Кели протиснулись внутрь, спихнули рюкзаки под прилавок и, раздвинув кадки с цветами, уселись прямо на землю. Таким образом перрон оказался прямо за их спинами, отгороженный от них тонкой деревянной стенкой лавки и несчетным количеством цветов.

– Да что происходит? – возмущенно, но тихо, согласно ситуации, спросила Диана. Однако она не смотрела на братьев, а принялась вытирать тряпочкой горшки с цветами.

– Не пугайся, я сейчас буду говорить в твоей голове, – предупредил Ранд.

– Что?

«Посмотри, там должны быть двое военных в серой форме».

– О, Всемогущая Чета! Ты в моей голове! – шепотом воскликнула Диана, не переставая вытирать горшки.

«Именно. Итак, они там?»

– Да, идут.

«Куда идут?»

Но Диана отчего-то не ответила. Братья переглянулись и, стараясь не дышать, прислушались к тому, что происходила за пределами лавки.

А девушка стала вполголоса напевать песенку:

Ой, ты девушка-певунья,

Голос звонко поет.

Прозвучало по округе:

Мой любимый идет!

Ох, скучала по нему я,

В горы он ушел когда,

Отыскать там самоцветы

Для обручального кольца.

Кели, не вытерпев, спросил:

– Где они?

Диана в ответ только легонько пнула его по колену и продолжила петь. И тут из-за прилавка прозвучал голос. Громкий, звучный, как у всех военных.

– Девушка, вы случайно не видели, чтобы утром с этой электрички сходили два солдата?

Кели думал только о том, чтобы случайно не снести головой прилавок, поэтому изо всех сил вжимал ее в плечи. Они встретились с Рандом глазами, тот медленно поднес указательный палец к губам, призывая к тишине, и нахмурился, вслушиваясь в разговор.

– Два солдата? – задумчиво переспросила Диана. – Кажется, нет, никого не видела.

– А вам случайно не знакомы братья Устин? – спросил другой голос.

«Скажи, что училась с нами, но понятия не имеешь, где мы теперь», – быстро сказал Рандольф.

– Вам нужны братья Устин? – притворно удивилась Диана. – Право, вот так неожиданность! Я ведь училась с ними раньше, очень давно, еще до того, как они ушли из школы.

– Известно ли вам, где они могут находиться сейчас?

– Ну что вы! Варр, может, маленький городок, но таких подробностей о его жителях я не знаю. Боюсь, что ничем не могу вам помочь.

– Что ж, и на этом спасибо.

Братья слушали, как шаги военных удаляются от лавки, до тех пор, пока они не растворились во всех остальных звуках. Ранд и Кели синхронно выдохнули. С одной стороны, для них было облегчением то, что их все же не обнаружили, но с другой – теперь опасность преследования перестала быть догадкой, но превратилась во вполне реальную угрозу. А Диана, отступившая на шаг назад, перенесла вазу с герберами на другую полку и тихо сказала:

– Пока посидите здесь, они сейчас у соседней лавки.

– Там нас могут выдать?

– Нет, дедушка Борис не видит дальше вытянутой руки, он бы при всем желании не смог вас опознать. Что же вы натворили?

– Сбежали из училища.

– И что, из-за этого такой переполох?

– Мы сами удивлены, – из-под прилавка ответил Кели.

– Ну и куда же вы так спешите, раз вам пришлось сбежать? В поход?

– Ну, почти, – уклончиво сказал Келемен. Они с Рандом просидели на месте еще несколько минут, прежде чем Диана сообщила, что поисковый отряд скрылся в здании станции. Они поднялись с земли, взвалили на себя рюкзаки и вышли из своего укрытия. Поезд подал первый предупреждающий гудок. Пора было занимать места.

– Свалились как снег на голову, – посетовала Диана. – Когда вернетесь, загляните на чай!

– Обязательно, – улыбнулся Кели. Он взял из вазы розовый тюльпан, положил на прилавок монетку и протянул цветок Диане: – Спасибо, что помогла!

– Да, спасибо большое, – не теряя своей вечной серьезности, сказал Рандольф и легонько пожал Диане ладонь. Она так и осталась стоять за своим прилавком с ощущением рукопожатия на одной руке и тюльпаном в другой, наблюдая, как братья бегут к поезду и показывают билеты кондуктору. В тот миг, когда Келемен последним запрыгнул в вагон и скрылся из глаз Дианы, она подумала: «Храни их, Алево, оберегай, Вита», – и вернулась к своим делам.

Последний вагон поезда люто шатало, а когда поезд поворачивал, казалось, что его вот-вот снесет с рельсов и он хвостом потянется за всем остальным составом, сдирая пласты земли и травы с железнодорожной насыпи.

Кели и Ранду нередко приходилось ездить на поездах, но распорядок в этом оказался крайне странным. В восемь часов выключили свет, и, так как в Верлингоре темнело рано, вагон погрузился во тьму. По узкой полоске пола метались пятнистые, колючие тени, отбрасываемые деревьями, растущими близко к путям.

Окна заклинило, а вентиляция работала из рук вон плохо, так что было очень жарко. Теплое лето в этот раз не играло на руку людям, которые изнывали от духоты, пытаясь заснуть.

А вот Кели жара была нипочем, он бы с легкостью уснул даже рядом с вулканом или на холодном кафельном полу, при любом шуме и свете. К этому отлично приучила казарма на двадцать восемь человек, половина из которых храпела громко, а вторая – еще громче. Но в этот раз Келемен не ложился очень долго. Он спустился на нижнюю койку, сел рядом с Рандом и посмотрел в карту, которую тот изучал, освещая фонариком.

– Мы точно решили, что едем через Рейсберг и оттуда плывем на теплоходе? Намного надежнее доехать до Фанагории по суше, – уточнил Кели.

– Через Рейсберг быстрее. А во-вторых, чтобы добраться до Фанагории по суше, придется проехать еще и Озор. То ли целых три республики, то ли две, сам понимаешь, – ответил Ранд, поочередно указывая на три части Заласа, раскрашенные на карте в белый, бирюзовый и зеленый цвет.

– По воде, конечно, будет быстрее, но у нас возникнут проблемы с переправой до Берсингора, это ясно как день, – возразил Кели. – Пускай мы сможем добраться до Дивного, но где мы там найдем судно, которое доставит нас на остров?

Стоило ему договорить, как с какой-то койки послышалось недовольное:

– Дайте людям поспать, наконец!

Братьям пришлось замолчать и общаться мысленно. «Думаю, сейчас мы нигде не найдем простых путей в нашем деле. Честное слово, ведь не до Центрального Заласа нам ехать?» – сказал Ранд. «Естественно, там нас не то, что не выпустят, так еще и в Калем депортируют, или того хуже…»

Из мыслей обоих никак не выходил отправленный в Варр поисковый отряд. Если бы братья рисковали только собственным благосостоянием, то проблем бы не было, однако на кону была жизнь и безопасность Леви. И это было важнее всего.

«Значит, делаем так, как и хотели, – подвел итог Рандольф. – Доберемся до Поверы и пересядем на Рейсберг. Это лучше и быстрее всего». – «Придется выкручиваться всеми правдами и неправдами», – Кели вздохнул и прижал к груди одно колено. «Для нас главное забрать Леви, а о правдах и неправдах я даже не думаю».

Ранд сделал глоток воды из бутылки, купленной за баснословную сумму здесь, в вагоне. Из котла почему-то шел только кипяток, пить его было невозможно, да еще и в такую духоту. Продавцы понимали это и повышали цены на прохладительные напитки. Словом, поступали гадко и расчетливо, как это издавна было принято в среде дельцов.

Кели тоже сделал глоток и убрал карту в рюкзак, засунутый под сидение.

«Вот люди тут едут с нами, жалуются, что мы им спать мешаем… А в Берсингоре идет гражданская война. Вот прямо сейчас, в данный момент кто-то умирает под пулями и снарядами», – со скорбью и беспомощной злостью сказал Кели. «Даже знай они это, все равно бы продолжили спокойно ехать и жаловаться. Война касается и интересует только тех, кого она лично тронула за плечо». – «Но ведь мы одно государство, это не может не волновать». – «Если начистоту, ты когда-нибудь причислял Берсингор к Заласу? – Спросил Ранд. – Чувствовал, что он является его составной частью? Вот я – нет». – «Я тоже нет, но все равно не понимаю, зачем все это? Зачем распри внутри одной страны? – Тихо ответил Келемен. – Это так абсурдно. И ведь людям некуда деться! Они вроде граждане Заласа, но при этом – его враги».

Ранда терзали те же самые вопросы, и он не имел на них ответа. Но как это обычно бывает, если выступаешь в роли слушателя, то должен что-то отвечать и давать какие-то странные, ненужные и всем понятные комментарии, которые тебе самому кажутся смешными.

«А ведь мы оба пошли по военной стезе. Мы солдаты, – сказал Ранд. – Если бы государство отправило нас воевать, мы бы не имели права отказаться. И как нас с тобой занесло во все это?» – «Особенно тебя. Ты же монах до мозга костей», – невесело усмехнулся Кели. «Да и ты не лучше». – «Я хотел стать военным, чтобы оберегать страну, а не вести войны внутри нее». С этими словами Кели покинул койку Ранда и полез к себе наверх. По-солдатски педантичный Рандольф расправил оставленные Келеменом складки на покрывале и, сняв рубашку, лег в постель. Он дотронулся рукой до окна, расположенного как раз над его лицом, но окно нагрелось и никакой прохладой от него не веяло.

Полкой выше Кели развалился на животе, но не сразу закрыл глаза. Он смотрел на мигающую лампочку в конце вагона и, не выдержав, сказал: «Знаешь, что хуже всего? То, что страдают дети. Я бы лично начистил рожу каждому, кто хоть немного приложил руку к развязыванию войны, в которой умирают малыши». – «Государственные интересы всегда ставят выше таких мелочей, как счастье простых граждан, – тихо ответил Рандольф. – А уж детей – тем более».

В три часа ночи поезд прибыл в Поверу. Раньше, еще до объединения республик, этот город назывался просто Шахты, потому что в нем действительно было много угольных шахт, и половина жителей города была занята на этом производстве.

Братья вышли из вагона и пошли по переходу к третьим путям, от которых должен был отходить поезд до Рейсберга. Судя по билетам, у Кели и Ранда было всего двадцать минут, чтобы успеть пересесть с одного поезда на другой. Но, подойдя к путям, они обнаружили, что поезда нет, а посреди платформы стоит толпа людей. Все они высказывали свое возмущение какому-то человеку в зеленой форме работника вокзала. Он, бедняга, уже весь покраснел, стараясь что-то объяснить беснующейся толпе.

Ранд и Кели подошли ближе и прислушались.

– Я вам еще раз повторяю, что сегодняшний рейс до Рейсберга отменен! Мы приносим вам свои глубочайшие извинения и готовы вернуть вам ваши деньги либо переоформить билеты на следующий понедельник.

– Я покупала билеты вчера, и мне никто слова не сказал, что рейс отменят! – крикнула какая-то женщина, державшая за руку маленького сына.

– Я уже десять лет езжу этим рейсом, и никаких проблем не было. А в этот раз что случилось? – это говорил мужчина, окруженный целой горой сумок, чемоданов и корзинок со съестным.

И так все люди по очереди и все разом возмущались и кричали на работника, который лично ничего им не сделал и был бы рад уже сам запустить поезд, лишь бы балаган прекратился.

Рандольф достал карту и принялся искать альтернативный вариант поездки. Конечно, ждать следующего понедельника они не могли, ну а бездействовать тем более.

Раздались приближающиеся гудки паровоза, который шел по вторым путям, расположенным как раз за спиной братьев. Было странно, что этот далеко не маленький состав никем не встречался. Обычно в больших городах на платформе толпились десятки и сотни родственников, друзей, товарищей, дожидающихся поезда. Но не в этот раз. И когда поезд полностью остановился, все стало ясно.

Из дверей один за другим выходили солдаты. Постепенно они заполнили всю платформу. Куда ни глянь, везде серые амуниции и головы, покрытые бескозырками. На первый взгляд, их было не меньше пятисот человек, и все они в этот поздний час казались на одно лицо. Ранд и Кели не сразу обратили внимание на то, что происходило вокруг, но когда они оторвались от обсуждения и огляделись, увиденное застало их врасплох. Не из-за того, что зрелище было внушительным и даже устрашающим, а потому, что они понимали причину этого сбора.

Пассажиры, рейс которых отменили, притихли, и работник станции поторопился ретироваться. Люди тоже не задержались на станции и потихоньку ушли кто куда, не сказав больше ни слова. Только Ранд и Кели остались среди серого моря солдат.

Рядом с собой они услышали разговор, говорили два солдата, остановившихся возле урны. Они курили тайком от старшины, находившегося в другом конце перрона.

– Куда дальше?

– Нас должны переправить до Рейсберга.

– Надолго мы там задержимся?

– Пока остальных не пришлют.

– Я-ясно, – солдат затянулся и опасливо посмотрел по сторонам, боясь встретить командира.

– Здоро́во, парни, – как всегда простодушно заговорил Кели. – Откуда вы едете?

Солдаты посмотрели на него и ответили:

– Из Атмисса, это в Озоре.

– Атмисское военное? – вмешался Ранд.

– Так точно, – хмыкнул один из солдат и выбросил в урну окурок.

– А мы из Калемского, – сообщил Кели.

– О, из высшего? Знаем-знаем мы вас, будущих генералов, – с легкой завистью сказал один, а второй дружелюбно добавил:

– Мы думали, что вас перебросят только завтра.

– Так и есть, но мы с братом отпускные, оттого и в штатском, – и Кели указал взглядом на рюкзаки.

– Эх, я вам завидую, – сказал солдат. – Мне век отпуска не видать. Да и тут еще непонятно ничего: куда везут, зачем везут. Я Армель, кстати, а вас как звать?

– Я Келемен.

– Рандольф.

– И как вас различать, Келемен и Рандольф? Вы ж прямо на одно лицо! Надо же как! Куда направляетесь?

– Собирались в Рейсберг, да вот рейс отменили. Теперь думаем, как быть дальше.

– А зачем вам туда?

– Наша сестренка попала в беду, нужно помочь ей. А тут такая грандиозная проблема с поездом вышла, – ответил Кели.

– Так ваш рейс, скорее всего, отменили из-за нас. Да еще из-за Калемского высшего. Нам понадобятся два поезда, чтобы перебросить оба батальона в Рейсберг. А потом и еще несколько партий на подходе. Да уж, не повезло вам, парни.

Армель потер подбородок, затем достал еще одну сигарету и закурил. Когда он сделал затяжку, его осенило:

– А у вас амуниция случаем не с собой?

– С собой, – с сомнением ответил Кели.

– Идея! Может, вы поедете вместе с нами? Нас толком проверять не будут.

– Ты в этом уверен? – спросил Ранд, откладывая карту.

– Да! Пятьсот с лишним человек считать устанешь, – махнул рукой Армель. – Когда мы ехали сюда, те, кому не хватило места, устроились в вагонах, предназначенных для угля. Туда старшина и не забредает. Так что вы идите, переоденьтесь и смешайтесь с толпой. Состав отходит через час. Счастливо!

Кели и Ранд переглянулись, не веря такой удаче. А Армель как ни в чем не бывало махнул им рукой в знак прощания и исчез среди других солдат.

– А ведь это хорошая мысль… – под впечатлением сказал Кели. Ранд был полностью с ним согласен, но времени мешкать у братьев не было. Они зашли в здание вокзала и отыскали уборные. Рандольф быстрее брата добрался до мужской уборной, и Кели, чтобы не терять времени, пришлось зайти в женскую.

Форма оказалась не сильно помятой, хоть и лежала на самом дне рюкзаков. Ее предложил взять Рандольф, предположив, что солдатская одежда может им понадобиться, и он не прогадал. Не прошло и минуты, как оба брата вышли из уборных, полностью одетые, с заправленными в сапоги брюками и наглухо застегнутыми солдатскими рубашками. Две женщины, готовые возмутиться наглому поведению Келемена, промолчали. Их негодование разбилось об извиняющуюся улыбку и успокаивающее:

– Прошу прощения, я очень спешил.

На ходу засовывая штатское в рюкзаки и натягивая бескозырки, Ранд и Кели вышли обратно на перрон и стали дожидаться поезда. Как и предсказывал Армель, на них никто не обращал внимания. А когда раздалась команда «По вагонам!» и уставшие, сонные солдаты направились к только что поданному составу, организовалась такая толкучка, что в ней немудрено было потеряться даже клоуну или балерине.

Зайдя в последний купейный вагон, братья тут же направились к самому его концу, дождались, пока он набьется солдатами, и вместе с теми, кому не посчастливилось занять хорошие места, прошли в следующий, грузовой, отсек. Они разместились прямо на жестяном полу. И если даже опасность быть обнаруженными витала над ними, то мрак вагона надежно их оберегал. «Нам несказанно повезло», – поделился Кели. «Еще бы больше нам повезло, если бы мы сели на наш первоначальный рейс до Рейсберга», – ответил Ранд. «Зато тогда мы бы ни в жизнь не проехались в грузовом отсеке». – «Препятствия дают почувствовать вкус маленьких радостей, которые при обычных обстоятельствах даже не замечаешь», – согласился Ранд. «В принципе, я именно это и имел в виду». – «Я обобщил». – «Как всегда, зануда. Спокойной ночи». – «Спокойной ночи». И тут же: «Ты спишь?» Кели всегда спрашивал это, сколько Рандольф себя помнил. «Нет».

Кели, скрестив на груди руки, привалился головой к плечу брата, который тоже сразу заснул, подперев виском железную стенку вагона.

Утром недовольство достигло предела, особенно у тех, кто провел ночь на полу грузового отсека. Так что, когда в восемь утра поезд добрался до Рейсберга, солдаты ворчали и бранились. Только Рандольф с Келеменом молчали, поднимая свои пожитки и выходя из темного душного вагона на свет божий.

Старшина начал командовать построение, которое было для братьев совсем некстати. Чем ровнее ряды, тем сложнее в них скрыться, потому что убегающие солдаты сразу бросаются в глаза.

Вокзал Рейсберга был очень внушительным по размерам и красоте зданием. Как это и полагалось вокзалу крупного города – одной из трех портовых столиц Заласа. По всему периметру здание подпирали толстые колонны, обвитые лепниной и украшенные вазонами с цветами. За этими колоннами и скрылись братья, чтобы в очередной раз сменить одежду. Они сняли бескозырки и солдатские рубашки, оставшись в обычных, штатских. И боле не опасаясь, что их могут поймать, они прошли через вокзал вместе со своими рюкзаками, никем не замеченные и не узнанные. Поймали такси и, сторговавшись за три монеты, доехали до порта, который оказался настолько близко к вокзалу, что до него можно было дойти пешком.

Казалось бы, после ночи на полу грузового вагона, отмены рейса и преследования военными из училища Кели и Ранду должна была наконец улыбнуться фортуна. Тем более, где ей улыбаться, если не здесь, у океана. Но когда братья пришли к кассам, им объявили, что теплоход отходит через пять минут, и они вряд ли успеют добежать до пристани. А следующее пассажирское судно до Юзани будет только завтра.

Кассир, очень экстравагантная женщина с крупной нарисованной мушкой над верхней губой, вальяжно раскинулась на своем кресле, удерживая в руках два билета. Деньги она принимать отказалась, две монеты ценностью в десять габрий одиноко лежали на стеклянном блюдечке.

– Прошу, отойдите от кассы, вы загораживаете проход остальным, – протянула женщина

– Отдайте билеты, – настойчиво, еле справляясь с гневом, произнес Кели. Ранд, стоявший чуть позади него, наблюдал, как секундная стрелка резво скачет по белому циферблату часов за спиной кассира. Четыре минуты до отхода судна.

– Я сказала, что вы не успеете на теплоход, и не буду продавать вам посадочные. Еще потом явитесь, потребуете возврата денег, – женщина говорила в нос, неприятным гнусавым голосом. В ее кабинке было душно, и поэтому она, словно веером, демонстративно обмахивалась двумя непроданными билетами.

– А я сказал: отдайте билеты и возьмите оплату, иначе я…

– Иначе что? Жаловаться будешь? Ну, беги, беги, – женщина зевнула. Очередь за спиной Ранда начала волноваться из-за задержки. Келемен, всегда добродушный и способный миром решить многие конфликты, чувствовал, как в его груди поднимается жар, и наглые глаза кассира только больше распаляли его. Если бы на месте этой вредной тетки был мужчина, Кели бы уже силой отнял билеты. Однако перед лицом женщины он был совершенно беспомощен. Кассир прекрасно это понимала и, чувствуя свою бессовестную власть, продолжала сидеть и вызывающе смотреть на братьев.

Тогда Ранд не выдержал. Он плечом отодвинул Кели в сторону и придвинулся к кассе. Быстро перегнулся через деревянную перекладину, отделявшую кассира от очереди, и молниеносным движением выдернул билеты из рук женщины. Не удостоив ее и единым взглядом, он тут же направился к причалам. Кели было последовал за ним, но сделал шаг назад, взглянул на кассира, сощурился и сказал:

– У вас вот здесь, – Келемен указал на свою верхнюю губу, – какое-то черное пятно. Будто муха сдохла.

И тут же забыв про женщину и ее нелепую мушку, он кинулись за братом.

Изо всех сил, какие только были в их натруженных солдатской стезей ногах, Ранд и Кели бежали к третьему причалу, возле которого еще стоял, но уже собирался отходить небольшой теплоход.

Люди поспешно убирались с дороги двух несущихся братьев и с интересом зевак смотрели им вслед, любопытствуя: успеют или нет.

– Стойте! – во всю мощь своих легких гаркнул Кели двум рабочим, которые уже собирались убрать трап. Мужчины остановись и разогнули спины, чтобы посмотреть на кричавших.

Ранд и Кели, чуть было не свалившись в воду, без остановки влетели на судно и лишь тогда позволили себе остановиться. Двое рабочих проворчали что-то себе под нос. Они, напрягая мышцы, втянули трап на палубу, захлопнули дверцу и защелкнули задвижки. Потом проверили билеты и вернули их братьям.

– Ну, вы, парни, и носитесь! Как умудрились так опоздать? – спросил один из них, тот что был повыше и пожилистей.

– Поезд задержался, – выдавил из себя запыхавшийся Кели.

– Вам повезло, что вы хорошо бегаете. Иначе бы до Юзани не добрались. Сегодняшний рейс последний… Женщина! Не пускайте детей к борту! Сами за ними нырять будете! – это гаркнул второй, в грязно-белой майке, обтягивающей плотный живот. И женщина, к которой он обращался, испуганно оттащила своих тройняшек от бортов.

– В каком смысле последний? – нахмурился Ранд и облокотился о борт.

– Последний на этой неделе. Рейсы сократили.

– Что, только до Юзани? – усомнился Кели.

– Нет, вообще все гражданские перевозки до минимума свели. – Худощавый рабочий почесал щеку, покрытую желтой, выгоревшей на солнце щетиной.

– Никто не объяснял, с чем это связано? – Рандольфу было важно докопаться до причины, а вот мужчин это не так чтобы очень волновало. Второй, в белой майке, только лениво потянулся, прибил на коленке комара и сказал:

– Да кто будет объяснять? Будто Верховной дюжине дело есть до простого люда.

И с этими словами он ушел, а худощавый напоследок сообщил:

– Идите, места займите, что ли. Багаж можно занести в трюм. А через час получите чай с пирожками.

После этого акта гостеприимства он удалился, оставив Кели и Ранда среди остальных пассажиров. Братья наконец смогли полностью прийти в себя после бега. Кели бросил рюкзак на палубу и уселся прямо на него, откинувшись на борт. Но сидеть ему пришлось недолго. Ранд, который повернулся лицом к бухте порта, позвал:

– Кели.

– Чего?

– Посмотри.

Келемену снова пришлось подняться, и он глянул туда, куда указывал Рандольф.

Его взору открылась впечатляющая и устрашающая картина. Вся бухта, кроме первых четырех причалов, была заставлена кораблями военно-морского флота Заласа. Воды почти не было видно: всю ее поверхность покрывали крейсеры, гигантами возвышаясь над крохотными гражданскими суденышками. Они были уродливы и прекрасны одновременно, с торчащими тут и там стволами орудий.

– Это уже слишком, – не своим голосом сказал Кели, во все глаза рассматривая темно-синие громады судов. – Неужели все это для Берсингора?

– Да. Для Берсингора с его садами и двадцатью четырьмя островками Берсингорского архипелага, в котором видимо-невидимо залежей топлива, – очень медленно проговорил Ранд. Он живо представил, что может сделать вся эта убийственная громада с крошечным Берсингором и что она сделала с ним пятнадцатью годами ранее, когда он еще носил название Королевство Берсия.

Когда Рандольф и Келемен учились в школе, уроки истории преподавала одна дотошная и странноватая учительница. Они даже не помнили ее имени, потому что ее личность была сокрыта за сотнями фолиантов по предмету истории и искусства. Кажется, даже когда она приходила на первый урок к своим новым ученикам, то не называла имени, а говорила: «Я буду преподавать наисложнейший и интереснейший предмет. И… и-сто…» И кто-то говорил: «Историю!» И учительница восклицала: «Правильно!».

Она была из тех преподавателей, для которых обязанность вкладывать знания в светлые головы учеников не была приоритетной задачей. Даже наоборот: глядя на сидевших перед ней подростков, безымянная учительница с чувством внутреннего удовлетворения приписывала их к разряду недотеп и в каждом неправильном ответе искала подтверждение уникальности собственных познаний, до которых другим людям – пускай это даже всего лишь дети – вовек не дотянуться.

И вот эта учительница очень уж любила устраивать устные опросы. Она поднимала на ноги любого ученика на свой выбор и задавала ему десять вопросов по любой пройденной теме. Если он отвечал плохо, ему ставили низкую оценку, если отвечал хорошо, то не ставили ничего. Учительница объясняла это так: «Знание истории своей страны не нуждается в поощрении: оно должно быть фактом само собой разумеющимся!» Так что к концу года у большей половины учеников были серьезные проблемы с оценками.

Так вот, Келемен и Рандольф были одними из тех «везунчиков», которых поднимали на ноги до трех раз в неделю. Рандольфа – потому, что он хорошо знал историю, чем даже раздражал преподавательницу, которая не теряла надежды завалить его. А Келемена она вызывала по причине диаметрально противоположной: он учебник открывал редко и к истории страсти не питал.

– Устин! – говорила безымянная учительница и наблюдала, как оба брата разом поднимаются из-за своих парт, стоявших в разных концах класса. Она была единственным из преподавателей, кто намеренно рассаживал близнецов. Даже директор школы, преподававший литературу, не делал этого. И вот учительница наблюдала, как Ранд и Кели встают, и только потом говорила:

– Келемен.

Рандольф опускался на свой стул.

– Сколько республик входит в состав нашего государства?

– Семь.

– Назови их все.

– Верлингор, – уверенно начинал Кели с того, что точно знал. – Центральный Залас. Озор. Фанагория. Нимбассадор. Паналпина. Королевство Берсия.

– Неверно! – восклицала учительница. – Назови правильно последнюю республику!

– Королевство Берсия, – смущался Кели и косился на Ранда, который шептал ему со своего места: «Берсингор! Бер-син-гор!»

– Неверно! – снова возмущалась учительница. – Разве может республика быть королевством?!

– Нет, наверное… – Кели начинал от волнения перекатываться с пяток на носки.

– Тогда говори правильный ответ!

– Но ведь Берсия и была королевством, пока Залас ее не завоевал.

Учительница так и раскрывала рот и начинала быть ладонью по столу.

– Низший балл! Низший балл! Залас не завоевывал, а заключил союз!

– Но наш отец был там… – начинал Кели, а учительница верещала:

– Низший бал! Ужасные знания!

И тут со своей парты поднимался Рандольф и громко говорил:

– Наш отец погиб в этой войне, поэтому ее не могло не быть.

Глаза учительницы метались туда и обратно, от одного лица к другому, почти такому же лицу.

– Сядь на место, Рандольф Устин!

И Рандольф садился.

– Это была гражданская война внутри Берсингора! И лишь потом он вошел в состав нашей страны! – авторитетно заявляла учительница, шлепая ладонью по столешнице.

– Тогда почему на этой гражданской войне были войска из Заласа? – угрюмо задавал вопрос Кели и ловил поддерживающий взгляд Ранда. А учительница, слыша это, распалялась еще больше.

– Это была гражданская война, дети! Слышите вы все? Берсингор ослаб после нее, и Залас предложил ему помощь. Кто, кто мне скажет полное определение гражданской войны? Может ты, Рандольф, который любит говорить, когда не спрашивают?!

Рандольф поднимался со стула, они вместе с Кели в упор смотрели на учительницу с разных углов класса, и Ранд говорил:

– Это такая война, когда воюют граждане Берсии, но выигрывает почему-то Залас.

Наступала нелепая тишина, когда все ученики сидели, вжав головы в плечи, и смотрели то на братьев, то на учительницу, лицо которой становилось пунцовым.

– К директору! – кричала она, пытаясь схватить Ранда за ухо, но он уворачивался, через два ряда перепрыгивал к Кели, и они вдвоем выходили из класса под крики безымянной учительницы.

А вечером Агата Устин получала из рук сыновей записку, оповещавшую ее об их бессовестном поведении. Безымянная учительница всегда писала очень живописно и яростно, с такой точностью описывая происшествие, что ее таланту можно было только позавидовать.

Ранд и Кели стояли рядом с матерью, пока она читала записку, и ждали своего наказания. Агата, сидевшая в кресле, поднимала на них глаза и говорила:

– Мальчики, больше никогда не повторяйте то, что сказали сегодня в школе.

– Но почему? – восклицал Рандольф, а Кели добавлял:

– Она ведь говорила неправду!..

– … в Берсии была не гражданская война…

– … ее развязали власти из Центрального Заласа, чтобы присоединить…

– … Верлингор тоже присоединили! Как и все остальные республики!

– И папа… – на этих слова Келемена Агата, поднимая руку, останавливала сыновей и ждала пару секунд, пока они успокоятся. Потом она говорила:

– Мальчики, кто вам рассказал все это?

Братья непонимающе смотрели на мать, и один говорил:

– Но ведь ты же и рассказывала.

– Да, – невозмутимо отвечала Агата Устин. – Для того, чтобы вы знали, где и при каких обстоятельствах погиб ваш отец. Но никак не для того, чтобы вы при всем классе вступали в этот глупый спор с учительницей и говорили ей такие дерзкие вещи.

– Но ведь мы же не лгали и не выдумывали, – хмурился Ранд.

– А она говорила не так, как есть на самом деле, – соглашался Кели.

– А все остальные ученики думают, что то, что говорит она, было по-настоящему.

– Но только не мы. Мы-то знаем.

Мальчики умолкали, а Агата Устин смотрела на них печальными глазами. Все матери в определенные моменты смотрят так на своих детей, когда те начинают понимать больше, чем нужно или раньше, чем полагается.

– Вы еще недостаточно взрослые для того, чтобы осознать, какие дела творятся в мире, – она делала глубокий вдох, чтобы продолжить. – Ваша учительница не виновата в том, что говорит. Это ее обязанность, она не может иначе. Сейчас сложно объяснить вам это, но когда-нибудь вы все и сами поймете. Мне, наверное, не стоило так рано посвящать вас в столь серьезные вещи. Я хочу, чтобы вы больше никогда и никому не говорили то, что сказали сегодня в школе, хорошо?

Агата Устин поднималась с кресла, расправляя складки платья на коленях, по очереди целовала сыновей в виски, прикрытые потемневшими со временем пепельно-русыми волосами и шла накрывать на стол.

Ранд и Кели не понимали, почему мама считала их «недостаточно взрослыми». Им было почти четырнадцать, и они считали себя чуть ли не самыми старшими на этой земле.

Но вот теперь, по прошествии шести с лишним лет, уже подплывая к городку Юзань, утопающему в густых лесах Фанагории, они до конца осознали весь размах того, что же «происходит в мире». В мире, который будто возвратился на двадцать лет назад и снова был на грани катаклизмов.

Братья сошли с теплохода вместе с остальными пассажирами. Они помогли женщине спустить по трапу ее неугомонных тройняшек и остановились возле фонарного столба, чтобы решить, как действовать дальше.

– Тут такая глушь, что даже поезда не ходят, – сказал Ранд, глядя в карту. Кели смотрел по сторонам, находя подтверждение словам брата в каждом ветхом строении, каждой дорожке со сползшим асфальтом и каждом разбитом фонаре.

– Ну и занесло нас! – проговорил он. – Даже когда мы ездили в Берсингор в прошлом году, я не чувствовал, что мы настолько далеко от дома.

Стоял глубокий вечер, нужно было в обязательном порядке отыскать место для ночлега.

Юзань была с трех сторон окружена лесами. Республика Фанагория вообще славилась своими чащами, которые, сколько ни вырубай их на производство, восстанавливались с какой-то дикой, пугающей быстротой. Верующие считали, что это именно те леса, которые первыми создала Вита в дар своим потомкам. Другие считали, что первыми были плодородные земли Паналпины и Нимбассадора. Но Ранд и Кели в тот момент никак не считали, только думали, что ночевать в чаще леса для них не самый лучший вариант. Однако они допускали возможность, что этой ночью им все-таки может понадобиться палатка, которую тащил на себе Кели.

Братья взвалили на плечи рюкзаки и пошли по разбитой дороге прочь от порта. Никаких таксистов здесь не было – настолько поселение было мало. Оно смогла бы трижды вместиться даже в Варре, который тоже не впечатлял масштабами. Кели с Рандом прошли за теми пассажирами, которые ехали вместе с ними и, отойдя на пятьсот метров от порта, оказались в центре Юзани. Да, шутниками были те, кто назвал ее городом. Это был самый обыкновенный поселок с двухэтажными домиками, расположенными на десяти или двенадцати улицах. Света было мало: многие фонари либо погасли, либо были разбиты. Людей на улицах почти не наблюдалось, но братьям все же удалось высмотреть одинокого горожанина, шедшего им навстречу. Они спросили у мужчины, где здесь можно переночевать. Прохожий махнул рукой в конец улицы.

Там располагалось двухэтажное здание, отличавшееся от остальных лишь тем, что оно было немного шире и с большим количеством окон. С первого этажа доносились звуки музыки и говор людей. А над дверьми красовалась вывеска «Трактир Катерины и Катерины».

Похоже, это было единственное место, где можно было остановиться, и братья никак не могли пренебречь такой возможностью, хоть трактир и не внушал доверия.

Они вошли внутрь. Видимо, сегодня тут проходили сельские танцы, а трактир был чем-то вроде клуба. Люди танцевали под веселую, незамысловатую музыку. Метались кто вдвоем, кто втроем, а кто целой гурьбой от стены к стене в каком-то странном танце, главный принцип которого заключался в том, что чем выше задираешь ноги, тем лучше ты танцуешь. Многие танцевали со стаканами пива или какого другого пойла в руках, а кто – с бутылками. Здесь были как мужчины, так и женщины, но женщин было меньше, и все они были уже порядком пьяны.

Заняв пустой столик, братья заказали суп и баранину с брусничным соусом, а также спросили, есть ли свободные номера. Женщина-хозяйка, которую, наверное, звали Катериной, сказала, что после ужина даст им ключ. Пока Рандольф и Кели молча дожидались своего заказа, танцующие и выпивающие придумали новую забаву. Они мелом нарисовали на земле круги, и все, кто входил в них, должны были выпить по стакану пива. Кто-то намеренно пересекал черту, кто-то, уже изрядно напившийся, старался ее обходить. И все продолжали плясать, высоко поднимая ноги. От громкой музыки у уставших Ранда и Кели гудело в голове.

Наконец им принесли ужин. Его на подносе доставила официантка в отутюженном белом фартучке. Ранд до того измотался, что даже не взглянул на девушку, только сказал ей спасибо. А вот Кели, верный своим замашкам вечно влюбленного повесы, тут же посмотрел на официантку и обрадовался. Он всегда радовался, когда встречал красивых незнакомок, а эта была одной из них.

У нее были прямые светлые волосы по плечи, скрытые под белой косынкой, и темно-синие глаза. Брови от переносицы взлетали ко лбу и на конце немного загибались вниз. Маленький подбородок с пухлыми губами смотрелся очень аккуратно на ее миниатюрном лице с серыми тенями под глазами. Эти тени наверняка были побочным эффектом постоянного пребывания в помещении, наполненном сигаретным дымом.

Пока девушка выставляла тарелки на стол, Кели так и смотрел на нее, не отводя глаз. Официантка сначала не реагировала на это, но потом сердито сказала:

– Что?

– Нет, ничего, – не смутился Кели. – Просто вы очень красивы.

– Спасибо, – ничуть не польщено ответила девушка. Ей, видимо, было привычно слышать комплименты от пьяных посетителей, и ее взгляд так замылился, что в братьях она не сразу разглядела обычных молодых парней, да еще и трезвых.

– Вы не заказали пива, – напомнила она Ранду и Кели, наверное, решив, что они просто забыли об этом важном атрибуте любого трактирного ужина.

– Мы не пьем.

– Вообще? – удивилась девушка и уже внимательнее присмотрелась к Келемену.

– Это настолько странно? – подал голос Ранд. Он поднял взгляд на официантку, и их глаза встретились.

– Просто здесь все пьют. Всегда, – сказала девушка, кивнув головой на пляшущих завсегдатаев трактира. – А вы близнецы, да?

– Да.

– Приехали издалека?

– Из Верлингора.

– Ох, и далеко же вас занесло! – воскликнула девушка. – Но вы тут слишком не задерживайтесь.

– Почему?

– Юзань – не самый живописный город на свете, вам здесь не понравится, – объяснила девушка. – А когда будете ложиться спать в номере, не кладите подушки под голову: в них клопов больше, чем пуха.

– Спасибо за то, что предупредила, – с недоумением сказал Кели и покосился на Ранда.

– Я пойду, – девушка опустила поднос и добавила: – А вы, кстати, совсем не похожи. По вам сразу понятно, кто есть кто. Вот ты, – она обратилась к Ранду, – очень уж серьезный.

Она развернулась и пошла от столика.

Спустя несколько секунд – Ранд успел только взять в рот ложку супа, а Кели заговорчески сказать:

– Ты ей понравился, – как вдруг раздался возглас:

– Не буду я пить! Уберите от меня свое пойло!

– Нет-нет-нет, дорогуша, ты заступила за линию. Пей!

Кели и Ранд повернулись на голос и увидели, как трое пьяных мужчин попытались всучить официантке стакан пива, но она лишь отмахнулась от них и пошла дальше. Тогда мужчины схватили девушку под локти и попытался влить пиво ей в рот. Официантка крутила головой и старалась вырваться из рук пьяных мужиков, которых очень забавляла эта ситуация. Со всех сторон звучало: «Пей! Пей! Пей!» – и собравшиеся дубасили кулаками по столу. И мужчины, и женщины.

Пиво выплескивалось из стакана и лилось на белый фартучек, косынка сбилась в бок. Один из пьянчужек схватил девушку за подбородок и так и норовил влить пойло ей в рот. Он делал это с такой силой, что мог сломать девушке зубы.

Кели и Ранд поднялись со своих мест и бросились в меловой круг, в центре которого разворачивалось действие. Келемен растолкал двух державших, а Ранд оттащил третьего. Тот не удержал равновесие и рухнул на землю вместе со стаканом, который тут же опрокинулся ему на рубашку. Мало что соображая, мужчина так и остался лежать на полу и таращиться в потолок. Двое его товарищей, смекнув, что дело принимает буйный оборот, сжали пальцы в кулаки, готовые ринуться в драку. Кели с упреком сказал им:

– Да что ж вы ведете себя как звери?

Из толпы сделал шаг еще один мужчина, от которого за версту несло перегаром. Ранд заметил его, повернул голову и грозно сказал:

– Только сунься.

Мужчина остановился. Его, даже пьяного, пугало не столько то, что парни были высоки и хорошо сложены, сколько то, с какой интонацией говорил Рандольф.

В это время официантка, пережившая публичное унижение, смотрела в пол, прикрывая ресницами выступившие слезы. Ранд, больше никому и ничего не говоря и ни на кого не смотря, вывел ее из трактира. Келемен забрал оба рюкзака и тоже вышел на темную улицу. Они втроем отошли от притихшего здания и подошли к поломанному забору. Девушка облокотилась о него и закрыла глаза руками.

– Не вернусь больше сюда, – плача, сказала она и, сорвав фартук, бросила его на землю. Туда же полетела и косынка. – Не вернусь больше.

– Не плачь и не вспоминай об этом, они тебя больше не тронут, – пообещал Кели и потрепал девушку по плечу.

– Где ты живешь? – спросил Ранд.

– За городом, возле леса.

– Как тебя зовут?

– Лэелия.

– Означает лунный цветок, так ведь?

– Да, меня мама так назвала, – вытирая слезы, ответила девушка.

– Очень красивое имя. И необычное. С ним связана какая-то история? – Поинтересовался Келемен.

– Я родилась ночью, когда в окно светила полная луна. Мама решила, что это добрый знак. Мол, само небесное светило захотело взглянуть на меня в первые секунды моей жизни, – Лэя постаралась улыбнуться. – А как вас зовут?

– Я Келемен, но можешь называть меня Кели. А это Рандольф. Ну, тот, который серьезный.

– Меня зовите Лэей. – Сказала Лэя, а потом взволнованно спросила: – И где же вы теперь остановитесь? Обратно в трактир вам нельзя, вас могут зарезать ночью. Тут люди злые живут, злопамятные. Они вам не простят.

– Ничего, у нас с собой палатка, можем переночевать в лесу, – сказал Ранд, Кели добавил:

– А консервы куда вкуснее того супа, который готовится в этом трактире.

– Да уж, суп у них дрянной. – Лэя робко улыбнулась. – Но ночевать в лесу вам не придется: останетесь на ночь в моем доме.

– Нет, – отрезал Ранд. – Мы только проводим тебя, а остальное – наша забота.

– Да нет же, вы не поняли! Я живу с дядей, тетей и их шестью детками. Дядя – лесник, так что наша хижина стоит на окраине леса. А дом-то большой, так что вам точно хватит места.

Ранд и Кели подумали с минуту и уточнили:

– Мы точно никого не потревожим?

– Ну что вы! Как можно потревожить кого-то в доме, в котором и без того шесть детей?

Путь до хижины лесника, при том что она находилась за городом, составил всего пятнадцать минут. Но идти пришлось в такой кромешной тьме, да еще и между сгущающихся деревьев, что Кели и Ранду было не по себе. А Лэя уверенно шагала вперед, светя себе неярким фонариком.

– И как ты не боишься тут ходить?

– Сама не знаю, уже привыкла.

– А зачем ты вообще работаешь в таком ужасном месте? – Спросил Кели.

– Нужно же приносить деньги в семью, – откликнулась Лэя. – Дядя с тетей и так многое для меня сделали после смерти родителей. Не хочу сидеть у них на шее.

Ранд и Кели по привычке переглянулись, но почти не увидели лиц друг друга в темноте. А Лэя продолжала:

– И, вообще, я коплю деньги, чтобы уехать их этого места. Вы бы знали, как оно опротивело мне за те семнадцать лет, что я живу здесь!

– Тебе семнадцать? – удивился Кели. – Я думал, ты старше.

– Мне девятнадцать, первые два года своей жизни я жила в Паналпине. Потом там началась война, маму убили, отец погиб в бою, и меня забрал к себе дядя. Я очень благодарна ему за это, но… Всемогущая Чета, как же я ненавижу Юзань и вместе с ней всю Фанагорию! Когда-нибудь я уеду отсюда… И больше никогда не вернусь.

Она помолчала немного, а потом спросила:

– Куда вы едете? Кажется, что в поход.

– Да уж, в поход. До Берсингора, – сказал Кели.

– Ух ты! Там, должно быть, очень красиво, – воодушевилась Лэя. – Может быть, когда-нибудь я переберусь туда. Говорят, там прекрасный климат и много фруктов.

Она ожидала одобрения, но Ранд сказал:

– Никогда не думай ехать в Берсингор.

– Но почему? – разочарованно спросила Лэя.

– Потому что плохие вещи творятся в этом королевстве.

– Республике, ты хотел сказать.

Ранд промолчал, за него ответил Кели:

– Да, республике.

Безымянная учительница была бы рада тому, что он наконец запомнил это.

Они шли через пролесок по очень ненадежной дороге, заваленной хвоей и упавшими ветками. Но тут лес расступился, показалась полянка со стоявшим посреди нее деревянным домом, вокруг которого был дощатый забор. У его основания под острым углом были вбиты колья.

– В прошлом году к нам вышел медведь, так что дядя сразу после этого поставил частокол, – пояснила Лэя.

– Опасные места.

– Еще бы! Зато воздух свежий, чистый. Оттого что я все дни проводила в трактире, даже начала кашлять. А сюда прихожу – и дышать всей грудью хочется. Слышите?

Пахло смолой, хвоей и ягодой. Влажный аромат земли мешался с чистым, опьяняющим воздухом и затхлым запахом перегноя. В горной местности Верлингора пахло абсолютно иначе. Здесь же воздух был очень влажным, приятным, но тяжелым для не привыкших к нему легких.

Стоило Лэелии открыть перед братьями калитку, как тут же распахнулась дверь хижины, и из нее вышел могучий мужчина, здоровенный, как шкаф. В руках он держал газовую лампу.

– Ты сегодня рано… – начал он, а потом заметил двух незнакомцев. – Кто это такие?

– Дядя, это Ранд и Кели, они сегодня помогли мне, и из-за меня им негде ночевать. Я пригласила их к нам на одну ночь.

– Чем же это они тебе помогли? Что, к тебе кто-то приставал? Так я живо этих подонков…

Лэе пришлось обрисовать сложившуюся ситуацию. Ранд и Кели все это время стояли у подножия лестницы из трех ступенек. Дядя Лэелии выслушал историю, провел ладонью по аккуратной причесанной бороде и вынес решение:

– Что ж, заходите. Отчего ж мне вас не пустить? Мы рады гостям, если они люди добрые. Я Давид, кстати говоря.

– Спасибо за гостеприимство. Если бы не вы, мы бы отправились спать в лес, – сказал Ранд, пожимая леснику руку.

– Это вы зря задумали. В наших лесах нужно быть поаккуратнее: порой выходят медведи да волки.

Братья прошли в дом, и Кели не удержался, чтобы не заметить:

– У вас роскошная борода.

Давид улыбнулся из-за густых усов и довольно сказал, точнее, прогромыхал:

– Ну уж задобрил так задобрил!

В сени вышла жена лесника, миниатюрная женщина, а вместе с ней выбежали трое ребят от пяти до восьми лет. Еще трое затерялись где-то в доме. Они гостеприимно поприветствовали Ранда и Кели, не сильно удивившись их приходу. Наверное, в дом лесника часто забредали путники, не нашедшие крова на ночь.

Через час братья были накормлены и уложены спать на расправленных раскладушках в кухне. Раскладушки были узкими, но настолько мягкими, а одеяла – такими пышными, что братья тут же заснули, не слыша, как на втором этаже скрипят половицы. Это Лэелия расхаживала по своей небольшой комнате, которую делила со старшей дочерью лесника. Лэя знала, что девочку не разбудят ее шаги, поэтому не боялась быть обнаруженной. Выждав некоторое время, пока весь дом уснет, она зажгла свечку и спустилась на кухню. Тихо встав в дверном проеме, она смотрела на смутные фигуры Кели и Ранда, которых во сне сложно было различить даже Агате Устин.

Насмотревшись и убедившись в своих намерениях, Лэелия поднялась в комнату и уселась за шаткий деревянный столик писать записку для дяди и тети.

Кели и Ранд еще с вечера предупредили Давида, что уйдут рано, никого не потревожив. Жена лесника принесла им будильник, который они завели на пять часов утра.

Когда братья проснулись, обнаружили на круглом кухонном столе хлеб, накрытый ситцевым полотенцем, масло и молоко. Вчера всего этого точно не было. Видимо, хозяева дома незаметно оставили завтрак своим гостям. Ранд и Кели наскоро перекусили, умылись, оделись, собрали вещи и пошли к дверям.

Тут-то их и застал звонкий шепот:

– Доброе утро!

Это говорила Лэя.

– Доброе. Зачем ты поднялась так рано?

– Решила, что нужно проводить вас. – Ответила девушка и спустилась с лестницы, взмахом руки предложив Ранду и Кели первыми выйти из дома. Прежде чем шагнуть за порог, Ранд успел заметить, что Лэелия была одета в брюки – редкость для женщин и тем более для девушек, которые предпочитали красоваться в юбках.

Брюки были походные, темно-зеленые, стянутые на щиколотках широкой резинкой. Помимо брюк Лэя надела черную просторную кофту из легкого материала. Кофта была великовата ей и заправлена в штаны. В своем странном одеянии Лэя выглядела на удивление славно и даже бойко, будто брюки придавали ей уверенности в себе.

«Странно они тут одеваются», – заметил Ранд Келемену, когда они спускались по трем ступенькам и шли к калитке. «Я никогда не видел, чтобы девушки надевали такие вещи», – кивнул Кели, которому одеяние Лэи, вообще-то, пришлось по нраву. Он привык, что все представительницы женского пола носили платья, а видеть штаны на худенькой фигуре девушки было очень интересно, хоть и в диковинку.

Подумав, что Лэя не спешит их обогнать, Ранд оглянулся и увидел странную картину: девушка тащила в руках дорожную серую сумку.

– Куда это ты собралась? – спросил он и остановился. Кели, уже положивший руку на калитку, тоже притормозил. Лэя непринужденно пожала плечами:

– Провожу вас до остановки. Она на отшибе, с другой стороны города, вам самим ее не найти, а в такой ранний час не у кого попросить помощи.

Она обошла братьев стороной и первой вышла за калитку, прошлась еще немного и оказалась под плоскими и беспросветными ветками сосен. Затем она развернулась и уперла руки в бока:

– Ну что, вы идете или так и будем стоять на месте?

Кели и Ранд с подозрением смотрели на Лэю, наблюдая, как ее правая рука из-за тяжести сумки не удержалась на бедре и соскользнула вниз.

– Значит, у девушек в Юзани дамские сумочки выглядят так?

Лэелия глянула на свой багаж, будто до этого его не замечала, но на слова Рандольфа никак не отреагировала.

– Идемте, – всего лишь сказала она и повела братьев в город. Лесная тропинка больше не казалась зловещей, напротив, утренний свет делал ее похожей на картинку из сказочной книги. Было приятно идти и смотреть по сторонам, выискивая глазами маленьких птичек, громко щебетавших и ловко прячущихся в колючих ветвях можжевельника.

Лэя, вчера очень живо разговаривавшая с братьями, сейчас почему-то молчала и смотрела вперед, крепко сжимая в руке лямки сумки.

– Давай я помогу тебе? – предложил Кели, нагоняя ее и уже протягивая руку.

– Нет-нет, она совсем легкая, – отказалась от помощи Лэя, и Кели осталось только сравняться с братом и мысленно сказать ему: «Странно она себя ведет».

Ранд не ответил, но продолжил исподлобья наблюдать за девушкой. Когда они вышли к городу, внезапно появившемуся перед глазами, Ранд окликнул Лэю и требовательно спросил:

– Ты собираешься уехать вместе с нами?

Девушка несколько смущенно посмотрела на него из-за плеча и сказала:

– Да.

– Нет, ты не поедешь.

– Поеду.

Кели и не заметил, как Ранд стремительно отделился от него, подошел к Лэе и взял ее за локоть, останавливая. Заглянув ей в глаза, он жестко сказал:

– Ты останешься здесь.

Лэя посмотрела на его ладонь, держащую ее руку, собралась с духом и выпалила, как на духу:

– У меня здесь ничего нет и никогда не будет.

– У тебя здесь семья.

– Приютившая меня на время. Им я оставила записку, они меня не потеряют.

Темно-синие глаза смотрели и умоляюще, и решительно, но Ранд не отступил.

– Куда ты поедешь? Ты еще слишком молода для этого!

– Не моложе вас, – самонадеянно заявила Лэя, но руку почему-то не отдернула.

– Мы не можем взять тебя с собой, потому что очень спешим, – сказал Кели. – Прости, но нам правда не до того, чтобы везти тебя куда-то.

– Меня и не нужно никуда везти! – возмутилась Лэя. Ранд отпустил ее локоть и сурово поинтересовался:

– И куда же ты собралась одна-одинешенька?

– В Паналпину, – уверенно ответила Лэя.

– И что ты будешь делать там?

– Найду работу, сниму квартиру и буду жить. Все лучше, чем здесь.

В ее голосе слышались дерзкие интонации, свойственные одной только молодости. Молодости, которая всегда уверена в своей правоте и которой мечты застилают разум, заставляя верить в реальность абсолютно несбыточных фантазий. Рандольф, только-только собравшийся отчитать Лэелию за ее неосмотрительность и глупость, осекся. Он посмотрел девушке в глаза и вдруг понял, что у него нет таких слов, которые могли бы вразумить ее. Поза, в которой стояла Лэя, выражение ее лица, взгляд – все твердило о серьезности ее намерений и полном нежелании прислушаться к голосу рассудка.

– Не отговаривайте меня, пожалуйста, – попросила она. – Я все равно поеду.

– Но ты ведь девушка! – воскликнул Кели.

– Быть девушкой, по-твоему, – это приговор?

– Нет, но девушка – это беззащитность. Ты не сможешь противостоять многому, что встретишь на своем пути. Случись что, тебе не к кому будет обратиться! И тебе всего лишь девятнадцать! – Кели искренне негодовал: он уже вообразил себе целое море несчастий, которые могли настичь одинокую путницу.

– Вам двадцать, но вы же не боитесь путешествовать одни.

– Мы парни! И нас двое, – Келемен развел руками, будто ища поддержки у незримой публики. – А ты защитить-то себя не сможешь.

Лэя опустила голову и тихо сказала:

– Это ты про вчерашнее?

– И про вчерашнее тоже.

«Как нам ее отговорить?» – бессильно спросил Кели у Ранда. «Понятия не имею». – «Но нельзя же ей одной в чужую республику!» – «Вот только ей этого не объяснить». Лэя, конечно, не слышала того, о чем переговаривались братья. Она достала из-под кофты часы, висевшие на цепочке у нее на шее, и сказала:

– Если не поторопимся, опоздаем на утренний автобус до Дивного.

И она покосилась на братьев, как смотрит ребенок, знающий, что только что сказал нечто дерзкое. Ранду и Кели ничего не оставалось, кроме как пойти следом за ней. «Ранд, ну нельзя же так», – сетовал Келемен, глядя на брата. «Она сама так решила. Не связывать же нам ее по рукам и ногам?»

Ранд старался вести себя спокойно, но после того как Лэя совершенно точно дала им с Кели знать, что не откажется от своего решения, он, глядя на нее, начал испытывать неясное чувство тревоги. Как за несколько дней до получения рокового письма от Райвана или перед смертью Агаты Устин. Волнующее предчувствие поселилось в мыслях и не покидало Рандольфа все время, пока он смотрел на Лэелию, девушку, рожденную под полной луной.

На автобус они в конечном итоге успели. Даже пришлось подождать его возле старой остановки, под крышу которой было страшно заходить: существовала вероятность, что она обвалится. Лэе не хотелось слушать тишину и гадать, о чем думают братья, поэтому она завела разговор, спросив:

Конец ознакомительного фрагмента.