III. Кто же вы,
«лучшие люди»?
В предыдущих двух главах мы с Вами, уважаемый читатель, весьма внимательно и подробно рассмотрели, как аристократия, элита, лучшие люди, раз за разом, доводили свои общества до катастрофических системных кризисов. Увидели мы и то, как из этих кризисов с необходимостью вырастали тирании, обрушивающие на аристократическое сословие всю мощь «пролетарского гнева». Ведь именно на низшие сословия опирались в рассмотренных случаях греческие и римские тираны в своей борьбе против лучших людей.
Но можем ли мы в чем-то обвинять греческую и римскую аристократию? Можем ли мы ее в чем-то серьезно упрекнуть? Отнюдь. Ведь и те, и другие действовали, исходя из своих представлений о правильном устройстве общества. О том, как надо. О том, что в жизни естественно и правильно. Фактически, они действовали, исходя из своей природы. А это, пожалуй – самое глубокое, предельное основание для любого социального действия. По-другому никто никогда поступать и не может. Ни аристократ, ни пролетарий. Другое дело, что представления о правильном устройстве общества у аристократии и народа существенно разные. Но народ нас пока не интересует. Мы же с вами исследуем лучших людей, не так ли?
Так вот, аристократические, элитаристские представления о правильном устройстве нашего мира хороши всем. Как правило, они и интересны, и остроумны, и глубоки, и даже эстетически привлекательны. У них есть лишь один недостаток. Время от времени, с пока что не просчитанной социальными науками периодичностью, эти представления приводят аристократию под топоры тираний. На виселицы и в изгнания. В ГУЛАГи, на лесоповалы и прочие малопривлекательные места.
В чем же суть аристократических воззрений на мир? О, на эту тему написано множество великих и прекрасных книг! Некоторые из них мы чуть позже даже на секунду—другую откроем. Но лишь на чуть-чуть. Просто не хватит ни времени, ни книжной площади для того, чтобы пересказывать все их подробно.
Однако можно ли в одной фразе, в одном предложении, в одном абзаце сформулировать самую суть аристократического взгляда на мир? В принципе, да. Если коротенечко, то вся аристократическая философия, со всеми ее аристократическими потрохами, умещается в следующем утверждении:
ВСЕ ВОКРУГ ГОВНО, И ТОЛЬКО МЫ, ИЗБРАННЫЕ, Д’АРТАНЬЯНЫ!
Вдумайся, уважаемый читатель, в эту великую максиму, вчувствуйся в нее, вживись, сделай ее своею плотью и кровью – и ты сам не заметишь, как легчайшей пушинкой взлетишь к сияющим вершинам социального Олимпа. Туда, где восседают, делают свои дела, перетирают проблемы, принимают решения ЛЮДИ, то есть люди в полном и безоговорочном смысле слова. Те, кого только и можно считать собственно людьми. Ибо остальные…. Для них замечательная польская аристократия изобрела очень правильный и выразительный термин, с удовольствием взятый на вооружение наиболее честными и последовательными из современных российских элитариев.
Этот термин – быдло. Скот, который можно и нужно доить, стричь, время от времени забивать, можно – в зависимости от вкусов и пристрастий – кого-то даже холить и лелеять, демонстрировать на художественных выставках, концертах конференциях… Но это – не ЛЮДИ.
В переводе на более привычный нам с вами язык политической философии, любая аристократическая философия делит мир на людей и рабов – которые людьми не являются по определению. И если в каком-либо обществе народ по какой-то причине не состоит еще из рабов, то это не его заслуга, а всего лишь недоработка аристократии данного общества. Общество, цветущее многообразием рафинированных индивидуальностей аристократов-рабовладельцев – таков предельный социальный идеал любой аристократии.
И если народу этот идеал не нравится, то не так уж и сложно этот народ заменить на другой. Более гибкий. Собственно, именно так наиболее последовательные аристократии и поступали. Вот, буквально десяток-другой страниц назад мы с Вами, уважаемый читатель, своими глазами пронаблюдали, как римский патрициат заменил свой римский народ на другой, состоящий из палестинских, сирийских, киликийских, греческих и т. д. рабов. Другое дело, что большого счастья это лучшим людям Рима в конечном итоге не принесло. Но факт – налицо. Ибо деление на господ и рабов – вечный и неизменный социальный идеал любой аристократии. Будь то первое тысячелетие до нашей эры, или двадцать первый век после Христа.
– Эк, вы, батенька, хватили! – поправит меня сведущий в истории читатель. – Греция, Рим… То ж времена-то какие были? Рабовладельческая общественно-экономическая формация! А сейчас – совсем другое. Сейчас гуманизм на дворе. Свободный труд свободных людей. И никакого рабства.
Не стану спорить. Не стану даже напоминать, как еще двести лет назад свободные белые люди хватали свободных черных людей и обращали их в рабство. Дело даже не в этом. Ведь и правда, на какое-то время индустриальный способ производства снял рабский труд с повестки дня. Ну, не способен раб к сложному индустриальному труду.
А робот? Робот способен? Восемнадцать лет назад довелось мне посетить кузнечно-прессовый цех одного французского автозавода. И что вы думаете? Двое рабочих на весь цех. Один заготовки в штампы вставляет, другой готовые детали снимает и на тележке за пределы цеха вывозит. И было это, еще раз напомню, восемнадцать лет назад.
Механический раб из железа и пластика, который делает все, что нужно, и при этом не имеет собственной воли? А ведь это индустриальная перспектива ближайших 15—20 лет. Не правда ли, заманчивая штука для тех, кто – вполне возможно – до сих пор в глубине души считает рабство идеальным состоянием для низшего класса? А что, все логично. Наверху господа, аристократия, «лучшие люди». Ниже – человеческая обслуга для всяких тонкостей, типа науки, искусства, завивки, педикюра …А внизу рабы, питающиеся от розетки и круглосуточно вкалывающие на производственных линиях… А остальные где-то примерно пять с лишним миллиардов народу – да просто лишние!
– Нет, такое невозможно! – возразит мне проникнутый идеями человеческого достоинства читатель. – Пять столетий развития гуманистических идей не прошли даром! Человечество изменилось! Титаны Возрождения! Гуманизм! Человек – мера всех вещей! Ну, и так далее.
Вот тут мне, наверное, самое время взъяриться и, бешено сверкая глазами заорать. Что-нибудь вроде:
– Да что бы вы, болезные, понимали в гуманизме! Вы почитайте, почитайте своих гуманистов! Только внимательнее! И сами тексты, а не пересказы профессиональных «толкователей»! И вы все про ваш долбанный гуманизм узнаете!!!
Но нет, не стану я бешено вращать глазами. Так же, как не стану, истошно вопя, выдавать уважаемому читателю вышеуказанный текст. И не потому, что не согласен со смыслом, а по причинам сугубо прозаическим. Все дело в грамматике. Вот нет у меня твердой уверенности, после какой части речи следует там ставить неопределенный артикль «бл@ть». А без него вся речевая конструкция хромает. И, в общем, как-то не смотрится.
Поэтому смирим эмоции и просто пошлем читателя… э-э-э, к первоисточникам. Возьмем, к примеру, такого титана гуманизма, как Франсуа Рабле. Остановим взор на главном труде всей его жизни, на романе «Гаргантюа и Пантагрюэль». Благоговейно откроем хрупкие от времени страницы, вдохнем пыль веков, вникнем…
1. Все для человека, все во имя человека… – в правильном смысле слова
Достославные пьяницы и вы, досточтимые венерики (ибо вам, а не кому другому, посвящены мои писания)!..123
Ой, нет! Авторское предисловие пропускаем, это не интересно. Приникнем сразу к сокровищницам духа, к идеальному представлению гуманиста Рабле о правильном устройстве общества. С любовью и добросердечием описывает он свой общественный идеал, размещая его в созданном братом Жаном Телемском аббатстве. Вот как живут обитатели славного аббатства:
«Вся их жизнь была подчинена не законам, не уставу и не правилам, а их собственной доброй воле и хотению. Вставали они, когда вздумается, пили, ели, трудились, спали когда заблагорассудится; никто не будил их, никто не неволил их пить, есть или еще что-либо делать. Такой порядок завел Гаргантюа. Их устав состоял только из одного правила: Делай что хочешь»124. Этому же правилу, кстати, соответствует и само название аббатства, которое происходит от греческого слова θέλημα – «телема», что значит «воля, желание».
Поражает воображение здание обители гуманизма. «Здание это было стократ пышнее Бониве, Шамбора и Шантильи; в нем насчитывалось девять тысяч триста тридцать две жилые комнаты, при каждой из которых была своя уборная, кабинет, гардеробная и молельня и каждая из которых имела выход в большой зал. Башни сообщались между собой изнутри и через жилой корпус при помощи винтовых лестниц, ступени которых были сделаны частью из порфира, частью из нумидийского камня, частью из мрамора-змеевика…»125
Помилосердствуй, уважаемый читатель! Дозволь тормознуться на середине, сил нет перечислять до конца все эти архитектурные излишества. Надеюсь, и так понятно, как замечательно живут люди в Телемской обители. Что? Кто живет? Ну, можно было бы уже догадаться – лучшие люди там живут.
Вот как они выглядят, по мысли Рабле:
«Все это были люди весьма сведущие, среди них не оказалось ни одного мужчины и ни одной женщины, которые не умели бы читать, писать, играть на музыкальных инструментах, говорить на пяти или шести языках и на каждом из них сочинять стихи и прозу. Нигде, кроме Телемской обители, не было столь отважных и учтивых кавалеров, столь неутомимых в ходьбе и искусных в верховой езде, столь сильных, подвижных, столь искусно владевших любым родом оружия; нигде, кроме Телемской обители, не было столь нарядных и столь изящных, всегда веселых дам, отменных рукоделиц, отменных мастериц по части шитья, охотниц до всяких почтенных и неподневольных женских занятий»126.
Ну, лучшие люди, чего вы хотите! Прекрасны, обходительны, языками, опять же, владеют. Одеваются в шелка и бархат, драгоценными камнями очень даже не брезгуют. Ну, с женщинами по части моды и так все понятно, но ведь и мужики от них не отстают!
«У мужчин были свои моды: чулки, шерстяные или же суконные, темно-красные, розовые, белые, черные; бархатные панталоны таких же или приближающихся к этим цветов, с вышивками и прорезами по вкусу каждого; куртки из парчи золотой, парчи серебряной, бархата, атласа, шелка, тафты, таких же цветов, с прорезами, прошивкой и отделкой – всем на загляденье; шнуры – шелковые, таких же цветов, пряжки – золотые, с эмалью; камзолы и кафтаны – из золотой парчи, золотой ткани, серебряной парчи, бархата, расшитые, как кому нравилось; плащи – такие же роскошные, как и у дам…»127
Уф, замаялся перечислять, а ведь и до половины не дошел. И все про мужской гардероб. Вы с подозрением спросите, как бедные мужики со всем этим безобразием справлялись? Нет, и еще раз нет! Даже и не надейтесь застать нашего гуманиста врасплох. У него все ходы записаны! Обслуга-то на что?!
«… там были особые гардеробщики, каждое утро державшие наготове любую одежду, а также горничные, умевшие в мгновение ока одеть и убрать даму с ног до головы»128.
Более того, чтобы благородным телемитам было, что повесить в свои гардеробные, волею автора создана целая фабрика по их обслуживанию.
«А чтобы телемиты никогда не ощущали недостатка в одежде, возле Телемского леса было построено огромное светлое здание в полмили длиною и со всеми возможными приспособлениями, – там жили ювелиры, гранильщики, вышивальщики, портные, золотошвеи, бархатники, ковровщики, ткачи, и каждый занимался своим делом и работал на телемских монахов и монахинь»129.
Вот. Работали, стало быть, люди. На телемских монахов и монахинь. А, с другой стороны, чему тут удивляться? Это же так нормально, так естественно, когда люди поплоше и попроще работают на лучших людей! Так что, с гардеробными и гардеробщиками мы худо-бедно разобрались. Осталось разобраться с проблемой туалетных комнат.
Что? В чем там была проблема? Ну, как же, дело-то естественное! Натура-с. Чтобы лучшие люди могли в туалетной комнате чем-то погадить, предварительно же им нужно было что-то скушать, не так ли? Особливо, после верховой прогулки или какой другой соколиной охоты. Это ж, какой аппетит разыграться должен! И его ведь нужно чем-то удовлетворять! А на какие, стесняюсь спросить, средства?
О, не спешите впадать в кручину относительно судьбы лучших людей! У Рабле все продумано!
«На содержание обители Гаргантюа определил в год два миллиона триста шестьдесят девять тысяч пятьсот четырнадцать нобилей с изображением розы, каковую сумму монастырская казна должна была получать в виде гарантированной земельной ренты, в подтверждение чего Гаргантюа выдал особые грамоты»130.
Ну вот, видите, все и разрешилось. Не останутся лучшие люди голодными. И туалетные комнаты не пропадут в запустении. Два с лишним миллиона нобилей земельной ренты, это вам не баран чихнул! Это, знаете ли, сумма! А? Что такое земельная рента? А это денежка, которую мужик платит за право землицу пахать, да урожай на ней собирать. Вот он вспашет, засеет, обиходит, от вредителей обережет, соберет, на базар отвезет, продаст, налоги королю заплатит, ну – и монастырю арендную плату не забудет. Так, нобиль за нобилем, два миллиона триста… – ой, опять со счета сбился – короче, очень много нобилей в год и накапает. И на покушать хватит, и на лошадок с соколами, и на всякое другое разное.
Вот так видит себе идеальное устройство общества великий европейский гуманист Франсуа Рабле. Со всем почтением должен доложить, что и остальные великие гуманисты от него не далеко ушли. Кого ни возьми, хоть Мора, хоть Кампанеллу – везде лучшие люди занимаются разнообразной благородной умственностью, а на них рабы и прочий подлый народец горбатится. Ибо гуманизм! Все для человека. Он, человек, знаете ли, ни в чем не должен нуждаться! Ну, это если мы правильно друг друга понимаем и говорим о человеке в лучшем смысле слова. То есть, о лучшем человеке. Вот, он и не нуждается…. А причем здесь крестьяне и прочие гардеробщики с гранильщиками?
2. Аристократия, она же элита…
Здорово ошибаются те, кто полагает, будто последние две с небольшим сотни лет торжества «вроде бы демократических» форм правления в Европе и США сколько-нибудь поколебали позиции аристократической идеи. Отнюдь, знаете ли!
Мысль о том, что править человеческим стадом должны лучшие люди – вечна. И исчезнет она лишь с исчезновением последнего человека. Наверное. А, может быть, и его переживет. Ибо сложно представить, чем станут лучшие люди к тому времени, когда просто человеки им уже не понадобятся. Впрочем, не будем гадать на кофейной гуще, а вернемся к нашему повествованию. К аристократии.
Впервые наиболее внятно и разборчиво о праве лучших людей на то, чтобы управлять всеми остальными, высказался Платон. В его диалоге «Политик» некто Чужеземец долго и местами нудно разбирают с Сократом-младшим, в чем состоит «царское искусство». Вместе они убеждаются в том, что людей, владеющих этим искусством крайне мало, что это вообще – врожденное. И, конечно же, очень большая удача, когда находится такой гражданин и осчастливливает все прочее население своим правлением.
Правда, и здесь есть нюанс. Люди, даже владеющие «царским искусством» – тоже бывают разные. Одни рассудительны. Другие, наоборот, вспыльчивы и мужественны. И в одном человеке такие разнородные качества вряд ли могут сочетаться. Поэтому наилучший вариант правления, это когда сразу несколько разных лучших людей, обладающих «царским искусством», правят всеми остальными. Такой способ правления и называется аристократическим. Собственно, этим и завершается длинный-предлинный диалог. Вот так вот, весьма даже пафосно, завершается:
«Ч у ж е з е м е ц. Итак, вот что мы называем завершением государственной ткани: царское искусство прямым плетением соединяет нравы мужественных и благоразумных людей, объединяя их жизнь единомыслием и дружбой и создавая, таким образом, великолепнейшую и пышнейшую из тканей. Ткань эта обвивает всех остальных людей в государствах – свободных и рабов, держит их в своих узах и правит и распоряжается государством, никогда не упуская из виду ничего, что может сделать его, насколько это подобает, счастливым»131.
Идея о том, что управление людьми – удел лучших, во все времена подкреплялась совершенно очевидным и насквозь житейским соображением. Ведь в любой человеческой кучке, соберись в нее даже совершенно жалкие, никчемные личности, обязательно найдутся такие, что окажутся посильнее, половчее, посообразительнее всех прочих. Они, в конечном итоге, и окажутся на верхушке данного человеческого стада. Станут его элитой, аристократией. Процесс этот неизбежный и естественный как сама жизнь.
В какое столетие ни ткнем мы взыскующим пальцем, всегда наткнемся на мыслителя, который сложно или, наоборот, просто – на тех же самых пальцах – объяснит нам все преимущества аристократического способа правления. Вот, буквально, для эксперимента: айнц-цвай-драй – начало двадцатого века. Да, пожалуйста! Лето 1918. Великий русский философ Николай Бердяев как раз дописывает книгу «Философия неравенства» – аж в целых четырнадцати письмах! Особенно впечатляет письмо шестое «Об аристократии». Кстати, полезно ознакомиться.
«Аристократия, как управление и господство лучших, как требование качественного подбора, остается на веки веков высшим принципом общественной жизни, …И все ваши демократические крики, которыми вы оглашаете площади и базары, не вытравят из благородного человеческого сердца мечты о господстве и управлении лучших, избранных, не заглушат этого из глубины идущего призыва, чтобы лучшие и избранные явились, чтобы аристократия вступила в свои вечные права»132.
Николай Александрович с легкостью повергает в прах демократические иллюзии и говорит, в сущности, то же самое, что наблюдали и мы с вами в предыдущих главах. Что нет и не может быть никаких демократий. Что правит всегда меньшинство. Как бы оно ни называлось. Меньшинство, состоящее из самых-самых… Впрочем, чего это мы за него стараемся, Николай Бердяев и сам изъясниться в состоянии:
«Не обманывайте себя внешностью, не поддавайтесь слишком жалким иллюзиям. С сотворения мира всегда правило, правит и будет править меньшинство, а не большинство. Это верно для всех форм и типов управления, для монархий и для демократий, для эпох реакционных и для эпох революционных. Из управления меньшинства нет выхода. И ваши демократические попытки создать царство большинства, в сущности, являются жалким самообманом»133.
Да-а-а. Все ж таки это была школа! Вот, умели сказать в раньшие времена! Так, чтобы жилка завибрировала, и шерсть на загривке мурашкой пошла. Так, чтоб прочувствовать, чтоб до печенок! Впрочем, не одни русские – такие умные. Примерно в это же время и примерно об этом же пишут итальянец Гаэтано Моска134, француз Вильфредо Парето135, немец Роберт Михельс136 и, вероятно, немало других, менее известных обществоведов.
Создаваемая в это время общесоциологическая теория элит является в наше время одной из наиболее авторитетных социологических теорий. А для практикующих политологов – и вообще доминирующей. Хочешь понять тот или иной политический сюжет – разберись, какая из элитных группировок и с какой целью его реализует. Так работает современная политология. И лучше или хуже, но она работает.
А значит, утверждение Бердяева, что всегда правило, правит и будет править меньшинство, а не большинство – истинно. Ну, а то, что в состав этого меньшинства могут протиснуться только самые лучшие – это же так очевидно! Как говорят американцы: «Если ты такой умный, то где твои денежки?» Можно сколько угодно обзывать дураками и идиотами тех, кто наверху. Но они-то там, а ты, умник, здесь. И этим все сказано. Кто тут умник, а кто – погулять вышел.
Итак, привилегированное меньшинство, оно же аристократия, она же элита правит человечески стадом. Так было. Так есть. И так будет. Власть лучших людей неизбежна, как восход и заход солнца. Ну, а то, что в результате их власти подвластные им человеческие сообщества столь же неизбежно погружаются в пучины кризисов и рано или поздно гибнут – кто ж в этом виноват? Не мы такие – жизнь такая!
Так, уважаемый читатель?
Нет, уважаемый читатель, не так!
Все, что было написано в этом параграфе, на самом деле – одна большая, сложно устроенная и дурно пахнущая куча гов…, виноват – политической философии. И для того, чтобы всерьез, а не понарошку, говорить о политическом будущем нашей страны, нам придется с этой кучей аккуратно и не спеша разобраться. И разматывать накрученный за много веков клубок придется с самого начала. С выяснения того, что это такое и как появлялась на свет аристократия.
Ведь в действительности все мы чувствуем, что аристократия, элита, состоит из существ, в чем-то существенно отличающихся от обычных людей. Но в чем это отличие, откуда и когда оно появилось? Побеседуем об этом чуть более подробно.
Конец ознакомительного фрагмента.