Глава первая: Планета Бурь
Последние шесть месяцев Виктор работал на фармацевтической фабрике. Он всего лишь вкладывал маленькие, по пять миллилитров, бутылочки в картонные коробки и проверял наличие одноразовой пипетки и инструкции к лекарству. Лекарство называлось «Гериам» и пользовалось большущим спросом, в основном у стариков. Постоянное употребление Гериама продлевало жизнь лет на двадцать или на тридцать. Это по расчетам. На самом деле ведь никто не знал, на сколько – пятнадцать лет назад о Гериаме еще никто не слышал, и ни один из пациентов пока не успел умереть от старости. Разве что от болезни или от несчастного случая. Первые пациенты, принимающие Гериам, уже перешагнули столетний рубеж, чувствовали себя бодрыми, здоровее, чем в восемьдесят, отплясывали на своих именинах и умирать ни капельки не собирались. Напротив, некоторые собирались жениться и утверждали, что будут жить вечно. Медицина такой возможности не исключала – ведь Гериам до сих пор оставался загадкой для химиков и фармацевтов. А варили это чудесное средство из особенных грибов, которые росли на некой дальней, весьма ветреной планете. Там и больше нигде. Так что стоила пятимиллилитровая бутылочка Гериама очень недешево.
На работе Виктор прилично уставал, в основном от скуки. Работа его была легкой и, как и большинство работ в современном насквозь автоматизированном мире, совершенно бесполезной. Но ведь нужно же чем-то кормить и во что-то одевать миллионы людей, не имеющих квалификации, да и не желающих ее иметь, не желающих совершенно. Платили, само собой, немного, как раз столько, чтоб не умереть с голоду. Плюс, чтоб купить всякую приятную мелочь, раз в год съездить на отдых или заказать крутое виртуальное путешествие, недели на две. Допустим, хватало еще и на то, чтобы раскупорить бутылочку или другую вечером в субботу, посидеть с друзьями и потрепать языком. Ничего больше. Дома Виктор хранил сбережения в размере шестисот у е. – но то был запас на крайний случай. Ни одной уешки к запасу не прибавлялось вот уже два года. А друзья были все новые, все с фабрики, и разговоры велись больше скучные, с фармацевтическим уклоном.
В один из субботних вечеров Виктор разговорился с парнем из соседнего цеха. Парень имел прозвище Дыба, был высоким, рыжим, мускулистым и носил короткую бородку. И Дыба предложил дело.
– Почему я? – спросил Виктор.
– Да так.
– Да так не бывает. Хочешь разговаривать, давай, колись. Почему я?
– Понравился ты мне.
– Брехня, – вяло парировал Виктор и отвернулся.
Дыба обнял его за плечи и наклонил голову к уху.
– Я говорил с другими. Никто не хочет.
– Понял. Сколько можно заработать?
– Много. Очень много.
Виктор смотрел на весело отплясывающих толстых баб. Милые элефантины с ямочками на щечках. Почему-то в этой кафешке девочки всегда в два обхвата, – подумал он. – Не поймешь, веселятся ли они, или просто сгоняют лишние килограмчики. «Я блатная, ты блатной, ты парнишка заводной», – пищала модная солистка с детским голоском. Как же называется эта группа? Ну, черт, вылетело из головы.
– Много – это не разговор, – возразил Виктор, не поворачивая головы.
– Будет зависеть от тебя. Никакой уголовщины. Просто работа.
– Так я тебе и поверил, говорю сразу. Что надо делать?
– Смотаемся за грибами, – сказал Дыба.
Конечно, речь шла не о простых грибах. О тех грибах, из которых делают лекарство. Виктор знал, что за каждый целый гриб платят по тысяче двести уешек, а за куски, разумеется, поменьше. Новая партия грибов прибывала на фабрику каждые два дня. Собирали грибы в особенных, многоэтажных лесах, совершенно не похожих на земные, на планете Тейзг-4, больше известной как Планета Бурь. Занимались этим делом в основном слепые, потому что грибы росли в кромешной тьме. Леса Планеты Бурь были ядовиты и поэтому после нескольких лет грибной охоты слепые умирали, если только не успевали вовремя завязать. Это было почти как урановые рудники двадцатого столетия.
– Я пока жить хочу, – ответил Виктор.
– От одного раза с тобой ничего не станется.
– За один раз мы много не возьмем.
Проблема была в том, что в темных лесах планеты росло множество грибов, которые внешне отличались лишь по цвету. Для лекарства годились только красные и красно-оранжевые. Все остальные можно было просто выбросить. Но слепые не различали цветов. Из сотен собранных грибов в лучшем случае за один можно было получить деньги. Бывало и так, что грибнику приходилось заходить в лес десятки раз, прежде чем он приносил один-единственный стоящий гриб. Так что, это мало походило на выгодный бизнес.
– За один раз мы возьмем столько, что хватит на всю жизнь, – сказал Дыба, – я знаю как.
– И как же?
– Пока секрет. Расскажу тебе на месте. Я не хочу, чтобы ты использовал мою идею без меня.
– Меня всегда интересовало, – сказал Виктор, – почему этим занимаются только слепые.
– Потому что грибы приходится собирать на ощупь. Они ползают по земле и ощупывают пальцами каждый лист. У слепых гораздо лучше осязание, чем у нас с тобой. Вот они и собирают больше грибов. А с другой стороны, им же нужно на что-то жить. Три дня полета в один конец. Каюту оплачиваю я. В оба конца. Отдашь потом, когда получишь деньги. В лес войдем только один раз. На сколько потянет полная корзина красных грибов? А?
И он дружески хлопнул Виктора по плечу.
– Только один раз, – сказал Виктор. – Смотри, урод, только раз. Если попробуешь обмануть…
– Да ладно, расслабься, – сказал Дыба и отошел к ближайшей толстухе.
Группа называлась «Отфонарная звезда», – вспомнил Виктор, наконец. – На этой неделе она потеснила в чартах «Папашкиных девчонок», те устроили дикий скандал в прямом эфире и пообещали поменять себе название на более крутое. Сплошная скука и бред, как и все на этой скучной и бредовой планете под названием Земля.
Планета Бурь не зря называлась так. Здесь не переставая дули такие ветры, перед которыми приличный земной ураган показался бы легким сквозняком. От космопорта к лесу вели две колеи зубчатой дороги. Дорога была рассчитана так, что зубцы колес намертво сцеплялись с зубцами рельса, и никакой ветер уже не мог повалить, оторвать или поднять в воздух вагон с людьми.
Вместе с ними в вагончике ехали человек двадцать слепых. Большинство из них имели впалые глаза, покрытые кожей век. Но не все. Здесь слепые не носили черных очков. Здесь они даже гордились своей слепотой и с пренебрежением относились к двум зрячим недоумкам.
– Смотри, какие у него глаза, – сказал Виктор о пучеглазом старике, сидящем напротив.
– Зеленые, – ответил Дыба. – Они становятся такими после лесов. Чем дольше они собирают грибы, тем сильнее зеленеют глаза. Отравление организма. Они постепенно тупеют и утрачивают рефлексы. Смотри, сейчас он даже не реагирует на то, что мы говорим о нем. Он уже превратился в гриб. Когда они, наконец, умирают, их глаза становятся изумрудного цвета. С нами этого не случится. Никто не травится после первого раза, это я гарантирую.
Слепой старик слушал радио, желтую волну. Волна передавала, что «Папашкины девчонки», наконец-то придумали себе новый имидж, но пока все держат в секрете, и обещают, что это будет бомба. После музыкальных новостей передали, что Сфинкс сожрал сегодня еще двоих претендентов, не сумевших разгадать загадки. Сфинкс был одним из многих современных экстремальных развлечений. Уже давно наступил век изобилия. Для того чтобы прожить, достаточно работать на самом дрянном месте всего два или три часа в день. У людей уйма свободного времени, поэтому им нужно развлекаться. Жизнь превращается в сплошное шоу. И, чем дольше живешь этой жизнью, тем сильнее хочется куда-нибудь сбежать, куда угодно, хотя бы в леса.
Леса Планеты Бурь были особенными лесами. Никакое дерево не смогло бы выдержать столь сильного ветра. Леса зарождались в котловинах, там, где ветер был не таким мощным. Все семена прорастали одновременно. Ростки держались корнями друг за друга. Когда ростки пускали первые ветви, эти ветви переплетались, связывались, схватывались и срастались на высоте примерно трех метров – и образовывали первый этаж. Сцепление ветвей было таким сильным и плотным, что песок и камни, наносимые ветром, вскоре образовывали свежий слой почвы поверх яруса ветвей. Затем стволы росли выше и создавали новый этаж переплетенных веток. И на него ложился новый слой камней. Так лес постепенно поднимался из котловины навстречу настоящему сильному ветру. Но лес был так прочен, что никакой ветер не мешал ему расти. Старые леса имели больше двадцати этажей. Ветви верхнего этажа постоянно образовывали тучи мелких семян, которые уносились ветрами на многие тысячи километров. Так леса расселялись по планете. На всех этажах царила тьма. Все этажи, кроме нижнего, были мертвы. Никаких животных, никаких птиц, никаких насекомых и червей. Лишь на поверхности почвы, настоящей почвы, росли грибы. Они росли, засыпанные многочисленными чешуйками отмирающей коры, и потому найти их было не так просто. Грибы вырабатывали вещество, продлевающее жизнь деревьев. Ведь настоящий многоэтажный лес вырастал за несколько тысячелетий. Гибель всего лишь одного дерева могла бы обернуться трагедией для всего леса. Поэтому грибы поддерживали жизнь. Оказалось, что некоторые из них могут поддерживать и жизнь человека.
Вагончик остановился, и люди вышли широкий стеклянный тамбур. Слепые двигались с привычной уверенностью, помня расположение каждого предмета. Вблизи лес был совершенно непохож на лес. Просто поверхность, просто почва, усыпанная перекатывающимися под ветром камнями, каждый величиной с футбольный мяч. Из-под камней торчали короткие массивные стрелы стволов, каждый в человеческий рост или чуть больше. Рядом – шахта, уходящая на нижние этажи, к самым корням многоэтажного леса. Этот лес был старым; он имел двадцать четыре этажа.
Они забрались внутрь сквозь узкую пещерку. На ощупь почва напоминала песок.
– Лес большой? – спросил Виктор.
– Километров сто пятьдесят в каждую сторону.
– Они не боятся заблудиться?
– Они привыкли жить в темноте. Они же слепые. Они ориентируются иначе.
– Что твоя идея?
– Все в порядке с ней. Скоро увидишь.
– Почему бы не проложить сюда электрический кабель? – сказал Виктор. – Здесь бы не помешало освещение.
– Это бы нарушило экологическое равновесие.
– Так серьезно? Это что, нас так сильно волнует?
– Я слышал разные разговоры на этот счет, – сказал Дыба. – Но, кажется, дело обстоит вроде бы так. В почве полно семян. Как только они почувствуют свет, то начнут расти с бешеной скоростью. Они так запрограммированы. Для них свет означает, что ветер сумел повалить одно или несколько деревьев и, значит, весь лес в опасности. Они растут, чтобы срочно запечатать образовавшуюся дыру. Они же не знают, что дыры нет, что это просто наши лампы. Короче, стоит включить свет, и из почвы начнет подниматься новый молодой лес. Тогда о грибах уже и разговора нет. Не знаю, возможно, новый лес начнет разрушать старый. Это будет как будто злокачественная опухоль. Во всяком случае, бескровной охоте прийдет конец.
«Приглашаем всех желающих принять участие в бескровной охоте» – было написано на внутренней стене кабинки. Бескровной охотой здесь называли собирание грибов. Слепые сбились в плотную кучу, держали друг друга за локти и негромко перегугукивались друг с другом, болтая о чем-то своем. Двое зрячих стояли отдельно.
– А что, если люди выберут все грибы? – спросил Виктор, – что будет с лесом? Он пропадет?
– Наверняка. Но не сразу. Грибов пока много, хотя возле леса уже сотни шахт. И на краю леса грибов действительно стало меньше. Поэтому мы пойдем сразу в глубину, и будем охотиться там. Даже если мы выберем все грибы, и лес начнет гнить – на планете еще очень много таких лесов. На наш век хватит. И еще на много веков вперед. Поэтому никаких ограничений. Бери побольше и тащи. Сколько сможешь.
– Откуда ты все это знаешь?
– Однажды сидел вместе с грибником. Шесть месяцев за попытку ограбления. Так, какая там попытка, просто по пьянке. Тогда мне все и рассказали. Во всех подробностях.
В этот момент кабинка остановилась. Они успели опуститься всего на несколько этажей: клочок неба еще виднелся вверху, исчерченный быстрыми струями песка и мелких камней.
– Что это? – спросил Виктор.
– Завал на верхних этажах. Обычное дело. Как только очередной этаж скрывается под землей, ветки начинают работать. На них есть что-то вроде ворсинок, которые вибрируют и заставляют камни скатываться. Поэтому вокруг лесов образуются огромные терриконы камней. Ну, ты видел. Если бы лес не очищался, никакие стволы не смогли бы выдержать такого веса. Это же тысячи тонн на каждое дерево. Поэтому шахты периодически забиваются. Но это только на верхних этажах. Дальше пойдет гладко.
Дальше и на самом деле пошло гладко. Вскоре кабинка спустилась до самого низа. Слепые почти не разговаривали, только перебрасывались иногда отдельными словами на своем профессиональном наречии. Около часа Виктор и Дыба шли за ними, след в след. Потом Дыба свернул.
– Ты уверен, что мы найдем дорогу назад?
– Уверен. Я воткнул в песок такую маленькую штучку. Радиомаячок. Воткнул в стороне от тропы, чтобы никто не наступил, не дай бог.
– А если она перестанет работать?
– Она не перестанет, – жестко сказал Дыба. – Иди за мной.
– У нас ведь нет грибных ножей.
– Будешь рвать руками.
– Так можно сильно повредить грибницу.
– Здесь никого не волнует, повредишь ты грибницу или нет, – сказал Дыба. – Ты должен просто забрать побольше и уйти. Хватай и убегай. Экологический контроль сюда пока не добрался, уясни себе раз и навсегда. Это не Земля. Кстати, здесь уже полно мусора. Это я тебе говорю, чтобы ты не удивлялся. Слепые постоянно режут пальцы о битые бутылки, которые сами же и бросили здесь.
Они шли еще не меньше часа. Затем Дыба остановился.
– Все. Пришли. Будем собирать здесь.
– В чем состояла твоя идея?
– Фонарик, – сказал Дыба, – просто фонарик. Это гениально, правда?
– Но ты сам говорил, что здесь нельзя включать свет.
– Мало ли что я говорил? Когда мы включим фонарик, семена начнут прорастать. Они будут расти быстро, но я не думаю, что они вырастут быстрее, чем за час или два. У нас будет время, чтобы набрать полную корзину красных грибов. Конечно, прийдется поторопиться. Каждая секунда будет стоить больших денег.
– А что потом?
– Потом я бросаю фонарик здесь, и мы бежим на маяк. Мы уйдем, и никто ничего не докажет. Потому что фонарик никогда не найдут. Зато грибы будут у нас.
– Ты убьешь этот лес, – сказал Виктор.
– Или я, или кто-то другой. С западной стороны уже вкапываются япошки. Пятьдесят новых шахт. Вскоре от этого леса ничего не останется. А раньше или позже, – какая разница? Тебя так волнует этот лес?
– Ни капельки не волнует, – ответил Виктор. – Но я боюсь. Боюсь, что не все так просто. Вдруг этот лес умеет защищаться? Что, если мы разбудим кого-нибудь?
– Ты или бредишь, или начитался фантастики, – сказал Дыба, – здесь нет никого и ничего. Здесь никто не может жить. Это просто такая большая и вкусная штука, которую люди постоянно высасывают, и которую мы успеем высосать раньше других.
И он включил фонарик.
Стволы стояли как короткие могучие колонны, каждый в три обхвата толщиной. За ними оставалась все та же непроглядная смоляная тьма. Передние стволы казались совсем белыми и будто седыми, следующие – темно-коричневыми, а те, что за ними, едва угадывались по особой неравномерной и будто бархатной черноте. Полная неподвижность, такая, какая могла бы быть на дне десятикилометровой океанской впадины. Да, было в этом нечто подводное, глубинное – особое состояние пространства, невозможное, невероятное на поверхности; отсутствие детали – вот что это было, отсутствие мелкого постоянного бестолкового движения, какое отличает знакомый нам мир. Этот мир был будто отлит из черного стекла или вырублен из черной базальтовой глыбы. Они подняли глаза к потолку.
– Что это? – выдохнул Виктор.
Потолок был невысоким, метра три или три с половиной. Он не состоял из ветвей. Он вообще не был деревянным. Это была гладкая, местами искривленная, зеркальная поверхность, явно искусственного происхождения. Тут и там из потолка торчали штуки, напоминающие электрические платы и разъемы; разноцветные провода пучками расходились во все стороны. И прямо над их головами левитировали в воздухе две желтых полусферы, напоминающие земные спутниковые тарелки, лишь сильнее выгнутые.
– Они короткофокусные, – сказал Дыба, – они настроены прямо на наши головы. Господи! Не может быть!
– Чего не может быть?
– Люди думают, что они высасывают этот лес. На самом деле лес высасывает их! Эти инвалиды с зелеными глазами – лес высосал их мозги! Он приманивает нас грибами и охотится на нас! Это ЕГО бескровная охота!
– Что он у нас берет?
– Откуда я знаю? Что-то важное, раз люди начинают умирать уже через несколько лет. Люди тупеют, теряют рефлексы и, наконец, умирают. Он высасывает что-то важное из нашего мозга.
– И его совершенно не волнует, выживем мы после этого или нет, – сказал Виктор, – он просто хватает все, что успеет. Что это?
Они оба повернулись на звук. Они не были уверены, что им не показалось.
– Может быть, упала какая-то чешуйка. Ты видишь что-нибудь?
– Нет.
– Я тоже нет.
Дыба сделал шаг, и желтая полусфера над его головой передвинулась. Она беззвучно следовала за ним, как привязанная невидимой нитью. Сейчас она стала менять цвет: из желтой она становилась оранжевой. Дыба остановился. Свет фонаря отражался от вогнутостей на зеркальном потолке и хорошо освещал его лицо. Виктор видел, как меняется цвет его глаз. Из карих они стали серыми, потом голубыми, потом стали зеленеть. Человек стоял неподвижно, словно парализованный. Вместе с естественным цветом из глаз уходил и разум, и жизнь. Теперь это уже были глаза идиота – еще немного, и они погасли. Но процесс продолжался. Дыба сморщился и уменьшился в размерах. Кожа на его лице обвисла складками. За несколько секунд лес высосал человека до дна, до последней капли. Лес? Но это был не лес. Это было искусственное сооружение, огромное устройство, поставленное здесь для бескровной охоты на людей. Поставленное кем? Каким чуждым и безжалостным разумом?
То, что только что было человеком, повалилось в древесную труху, из которой уже выглядывали зеленые острия свежей поросли. Мертвый Дыба все еще держал в руке фонарь, и фонарь был направлен вверх, образуя шатер рассеянного света. В этом свете Виктор увидел, что тьма между стволами не пуста. Там, примерно на высоте человеческих плечей, быстро двигались длинные мясистые ленты с маслянистым блеском. Ленты передвигались, обматываясь вокруг стволов, быстро, как растянутые резиновые шнуры. Каждая лента была шириной с тетрадный лист. Обмотавшись вокруг одного ствола, лента выстреливала толстый конец к другому и перепрыгивала на другой. Они приближались. Виктор выхватил фонарь из рук лежащего и швырнул в ту полусферу, которая неподвижно висела над его головой. Последовало что-то, напоминающее электрический разряд, и стало темно. Виктор присел на корточки и на ощупь снял наушники с пояса Дыбы. В наушниках был тихий равномерный треск: маячок.
Все-таки это было техническое устройство. Довольно тупое техническое устройство, раз оно позволило Виктору уйти. Видимо, автоматика просто среагировала на фонарь в руках человека. Человека без фонаря она не тронула. Так думал Виктор до тех пор, пока не вошел в каюту корабля, отправляющегося в обратный рейс. Он вошел и закрыл за собой дверь. Закрыл за собой дверь и обернулся. На противоположной стене висела знакомая желтая полусфера. Виктор рванул дверь, но она не открывалась. Эта полусфера была гораздо меньше той, что вела его в лесу. Но это была она.
В одну из суббот он, как обычно, сидел в кафе и пил пиво. Сегодня он рассказал свою историю незнакомому человеку, который подсел к его столику. Просто так – взял и рассказал. Первый раз за два месяца. До сих пор он держал рот на замке.
– И что же было дальше? – спросил незнакомец.
– Дальше мои глаза уже успели стать серыми. Они серые и до сих пор. Я бы пропал, если бы дверь каюты не открыли снаружи. Какая-то бюрократическая формальность, связанная с отсутствующим пассажиром. Билет есть, а пассажира нет. Они хотели узнать почему. И они увидели эту штуку. Не могли же они ее не увидеть. Она была маленькой, но когда ее отодрали от стены, оказалось, что весит она четыреста килограмм. Она так грохнулась, что чуть не провалила пол. Ее у меня забрали, решили, что я перевожу некоторое сложное техническое устройство, которое не задекларировал при посадке. Как будто бы я мог пронести с собой устройство в четыреста килограмм веса. Эту желтую тарелку я больше не увидел. Зато я увидел счет, который прислали мне за перевозку лишних четырех центнеров груза. Этот счет слопал все мои сбережения, до последней уешки. Но я не расстраиваюсь. Если бы не это, мои глаза уже давно бы стали изумрудно-зелеными. Ведь этот лес не должен был меня отпускать, понимаешь, не должен. Я же знаю правду и могу ее рассказать. Тогда люди перестанут приходить в лес.
– Или не перестанут, – тихо сказал незнакомец, пристально глядя в его голубые глаза.
– Или не перестанут. Но все-таки, опасность есть. А они меня отпустили. Я все ждал, что они меня достанут здесь, на Земле. Но, кажется, мне это сошло с рук. Слепые вытащили из лесу тело моего напарника. С ним было все ясно: несчастный случай, производственная травма. Меня пораспрашивали немного и отпустили. Я никому не говорил правды. Никому до сих пор. Ты первый. У тебя добрые глаза.
– У тебя тоже, – сказал незнакомец.
Сейчас глаза Виктора стали изумрудно-зеленого цвета.
– Эй! Что такое? – Спросил незнакомец и легонько шлепнул Виктора по щеке.
– Так. Плохо чувствую. Я пройдусь.
Он встал, пошатываясь, и пошел к выходу. Вышел, остановился, постоял минуту, освещенный яркой мигалкой цветовых гирлянд, и упал на спину. Незнакомец заглянул под стол, где стояла прикрепленная к его чемоданчику желтая полусфера, сложил прибор и защелкнул замок. Потом поднялся и вышел из кафе, не оборачиваясь.
Кафе закрывалось в три часа утра. А в три пятнадцать уборщица обнаружила под столиком оставленный чемоданчик – такой тяжелый, что восемь мужчин не смогли оторвать его от пола.