Глава VI
– Посмотри, Агриппа, – сказал, указывая на море, молодой римлянин, носивший знак императорского легата. – Видишь этот маленький корабль с ослепительным парусом? Он рассекает волны, как пламенный конь рассекает воздух, и обходит искусно все подводные камни. Я бы хотел знать, кто в нем. Корабль словно хочет нас обогнать и, очевидно, спешит, как и мы, к Кармелю.
Агриппа тревожно взглянул на корабль, который все время шел почти рядом со всадниками, ехавшими вдоль берега, и теперь приближался к скрытой у подножия Кармеля бухте. Он знал, что Береника хочет этим путем опередить Веспасиана.
– Это, верно, какой-нибудь купец везет свои товары, – ответил он с напускным равнодушием, – или богомолец, задолжавший жертву богу.
Тит с сомнением покачал курчавой головой и приподнялся в седле, чтобы лучше рассмотреть корабль.
– Верно, твой взор уже потускнел, – сказал он, смеясь, – или сердце стало равнодушным. Неужели ты не можешь отличить женщины от жалкого продавца или ползающего на коленях богомольца. Под мачтой лежит женщина на пышном ковре; она задумчиво опустила руку в голубые волны, и я готов поклясться всеми богами, что она красива. Светлые волосы сверкают на солнце, как корона, а рука у нее узкая и белая.
– Однако, Тит, ты полон мыслей о богине, рожденной из пены морской, – сказал Агриппа с легкой усмешкой. – Один вид показавшегося вдали края одежды или выбившейся из-под платка пряди волос волнует твою кровь…
Тит поехал с Агриппой вперед, оставляя позади себя тяжеловесное шествие Веспасиана. Он пришпорил теперь своего горячего коня, тот взвился на дыбы и помчался вперед, как стрела.
– Если твой каппадокийский конь, – задорно крикнул Тит царю, – в самом деле 429 раз одержал победу в Антиохии, как ты прежде похвалялся, так докажи теперь его удаль. Кто первый примчится туда, где причалит корабль? Мне хочется взглянуть в лицо отважной мореплавательнице.
Агриппа неохотно поскакал за ним. Он знал, как Береника любила очаровывать чужих, окружая себя ореолом, на вид совершенно случайным, но подготовленным до малейшей подробности. Стремясь опередить римлян в Кармеле, она, наверное, следовала заранее обдуманному плану, а непредвиденное вмешательство Тита могло все испортить. Но как удержать его?
Молодой легат был отличным наездником, и Агриппа невольно восхищался силой и дикой мощью его движений. Но когда он увидел, что только маленькая роща отделяет стремительно несущегося Тита от бухты, в которую входил корабль, он выпрямился на седле и громко свистнул. Туск, его конь, на минуту остановился как вкопанный, потом вдруг ринулся вперед и могучими прыжками, которыми стяжал себе славу непобедимости, промчался мимо Тита. Тит крикнул от изумления и задетого самолюбия и пришпорил своего коня. С громким ржанием гирпинский конь закусил удила. Началась бешеная скачка.
Береника заметила всадников.
– Я отпущу вас на волю, – крикнула она гребцам, – если мы причалим к берегу раньше, чем они.
Гребцы налегли на весла, и маленький корабль помчался вдвое быстрее. Царица стояла у мачты, гордо выпрямившись, и следила за всадниками.
Кто победит, иудей или римлянин, Агриппа или Тит? Ей казалось, что от этого зависит ее судьба и судьба ее народа. Корабль входил уже в спокойные воды бухты, когда из-за деревьев на берегу стали мелькать все ближе и ближе белые развевающиеся одежды всадников.
На минуту губы ее стиснулись, потом она расхохоталась диким торжествующим смехом. Агриппа был впереди. Он победил.
Но Тит скакал за ним следом и может застигнуть ее здесь. Она иначе представляла себе их первую встречу.
Корабль врезался с треском в каменистый берег. Береника быстро спрыгнула на берег, приподняв одной рукой край длинной одежды.
– Назад, – крикнула она гребцам и стала быстро взбираться на ближайшую скалу, куда всадники не могли последовать. Наверху она, тяжело дыша, опустилась на траву и посмотрела вниз. Как медленно отчаливает от берега корабль с гребцами. Если Тит успеет настигнуть их у берега, он узнает, что женщина, которая бежала от него, Береника.
Та же мысль пришла в голову и Агриппе. Нужно было во что бы то ни стало задержать Тита.
У последнего поворота что-то загородило им путь. Это было огромное широколиственное дерево: Дождь и весенние воды, вероятно, размыли почву, и недавняя гроза повалила его. На озабоченном лице Агриппы показалась улыбка. Ему вспомнилась уловка Авла Виталия на состязании с цезарем Нероном. Побеждать властителя мира было опасно и принесло бы скорее смерть, чем почет. Когда они приблизились к дереву, Агриппа вдруг вонзил шпоры так глубоко, что брызнула кровь. Конь взвился, но в тот момент, когда он уже поднялся над деревом, Агриппа дернул его назад и бросился с лошади на землю. Туск перекувырнулся и упал с треском в густые ветви, ломая все вокруг.
– Что случилось, Агриппа? – крикнул Тит, останавливая своего коня.
Агриппа украдкой посмотрел на бухту, маленький корабль уже далеко отплыл от берега, Береники не было на нем. Облегченно вздохнув, он поднялся и, встретив озабоченный взгляд молодого легата, шутливо сказал.
– Что со мной, Тит? Я благодарю богов, что они не позволили моей отваге забыть долг гостеприимства. Ведь я так горжусь моим Туском, что чуть было не позволил себе опередить гостя. Но я должен извиниться перед тобой за то, что, быть может, испортил тебе, хотя и нечаянно, приятное приключение. Кажется, красавица исчезла; по крайней мере там, на корабле, я ее не вижу.
– Она, вероятно, вышла на берег, – сказал Тит, и тем легче будет нам найти ее.
– Как, ты все-таки хочешь?.. – пробормотал Агриппа, растерявшись.
– Конечно, – надменно возразил римлянин. – Только вечные боги могут удержать Тита от того, что он задумал.
Тем временем подоспела свита царя и помогла Туску подняться на ноги. Благородное животное стояло все в поту и дрожало, странным образом совершенно не пострадав от внезапного падения.
Тит смотрел на Туска восторженными глазами.
– Какой конь! – воскликнул он в восхищении. – Я невольно останавливался среди скачки, чтобы смотреть как он берет препятствия. Какие мускулы, какая сила! Клянусь богами, Агриппа, твой Туск достоин носить на спине властителя мира.
– В таком случае мне пора, – ответил, засмеявшись, царь, – отказаться от него. Надеюсь, ты мне позволишь, благородный Тит, – продолжал он, благоговейно преклоняясь перед молодым легатом, как это было предписано на приемах цезаря, – преподнести его тому, кто мне кажется предназначенным самими богами стать властителем мира.
Он взял поводья и вложил их в руку невольно отступившего римлянина.
– На колени, Туск, – крикнул Агриппа, гладя гриву благородного коня и прищелкивая языком.
Туск радостно заржал и опустился на колени.
– Агриппа! – воскликнул Тит, притворяясь разгневанным, и яркий румянец залил его прекрасное лицо. – Ты льстишь мне.
– Неужели, – ответил серьезно царь, – выражать то, чего жаждет душа, значит льстить?
Тит ничего не ответил, глаза его жадно засверкали. Он взглянул на Туска, потом вдруг, следуя внезапному порыву, вскочил на коня. Тот, как будто понимая речь Агриппы, гордо вытянул стройную шею и стал бить копытом землю. Молодой легат сидел в величественной позе на коне, и в чертах его, в особенности в резко очерченном подбородке, обозначилось выражение властной жестокости, скрытое обыкновенно мягкостью молодого лица. Агриппа, очевидно, коснулся чего-то глубоко затаенного в душе Тита. Отец его Веспасиан, бывший когда-то простым солдатом, стал римским полководцем; имя его все произносили с восторгом и преклонением. Почему же Титу, его сыну, не подняться на плечах своего отца еще выше, почему бы то, что удалось Юлию Цезарю и Октавию-Августу, не удалось Титу? Да, Тит достигнет вершины славы, и могучие крылья молодого орла поднимут вместе с собой и Агриппу. Весь мир будет лежать у их ног. Ведь умер же Британник, который должен был, согласно воле отца своего Клавдия, быть цезарем вместо Нерона. В Риме легко умирают…
Царь отвлекся от своих мыслей, когда увидел, что Тит сошел с лошади и передал ее офицеру своей свиты. Потом молодой легат подошел к воде и громко стал звать назад гребцов Береники.
– Я хочу спросить их, – сказал он, указывая на маленький корабль, – кто та красавица, которая так лукаво от нас ускользнула.
Но никто из гребцов не откликнулся. Тит тщетно повторил свой приказ; он гневно топнул ногой, пальцы его сжались в кулаки.
– И все-таки, – проговорил он, – я это узнаю. Прошу тебя, Агриппа, – обратился он к царю, – останься здесь с моими людьми, подожди отца.
– Неужели ты хочешь один?…
– Там, где женщина может одна бродить по лесу, там не может грозить опасности, – засмеялся Тит, устремившись вверх по узкой тропинке.
В кустах что-то зашевелилось, и послышались звуки, похожие на серебристый смех лесной нимфы.
Тит остановился, потом быстро пошел вперед. Агриппа насмешливо глядел ему вслед.
Солнечные лучи редко проникали сквозь чащу лавровых и оливковых деревьев, создающих вокруг святого источника пророка Илии густую тень и таинственный прохладный полумрак. И даже проникая в чащу, лучи не доходили до дна источника. Но поднимающиеся на поверхности пузырьки воздуха блестели, как серебряные капли в полосах света, и лопались, бесследно исчезая.
Береника лежала у края источника и бросала в воду лавровые листы, падавшие ей на колени.
Вдруг совсем рядом раздались чьи-то шаги. Она повернулась в ту сторону, откуда доносился их звук.
По огромной каменной глыбе, от подножия которой источник спускался в долину, за маленькой лесной опушкой, покрытой сочной зеленью, шел, внимательно озираясь по сторонам, тот, кто побудил ее отправиться на гору Кармель.
Лежа в траве, озаренная скользящими лучами, она мысленно сравнивала двух людей, с которыми ее столкнула судьба. Регуэль и Тит. Она уже знала, как разделить между ними свою жизнь. Одному из них, соплеменнику и единоверцу, ее возлюбленному, будут принадлежать ее сердце, ее обольстительный смех, теплое пожатие руки, быстрое биение сердца – все, что есть высокого и прекрасного в ее душе. Другому, римлянину, она тоже будет отдавать сердце, но не преданное и верное, а расчетливое и хитрое. Его она тоже будет встречать улыбками, но заученными поутру перед зеркалом. Береника, женщина с любящей мягкой душой, будет женщиной для одного Регуэля; для Тита она будет Дианой, которая видит, что красота ее губит Актиона, и рада этому. Подобно Юдифи, она будет наряжаться, когда пойдет убивать!..
Как опытный охотник, он искал следы ее ног на мягкой земле и на пышном ковре травы.
Подняв глаза, она увидела, что Тит уже совсем близко. Ее отделял от него только могучий ствол дерева, под которым она лежала. Тогда незаметным движением она положила голову на камень, обросший темным мохом. На нем золотистый цвет ее волос выделялся ярким сиянием. Маленькая ножка в римском башмаке немного выдвинулась из-под края длинной одежды. Тонкую белую руку она опустила вниз и закрыла глаза так, что длинные черные ресницы бросали тень на матово-бледную щеку. Потом она полуоткрыла губы, улыбаясь, как ребенок в счастливом сне. Грудь ее ровно и мерно поднималась и опускалась под мягкой прозрачной белоснежной тканью.
Она слышала его приближающиеся шаги и бросила быстрый взгляд из-под опущенных век. Она видела изумленный взгляд Тита и с тайной радостью и легким волнением следила, как сменяются чувства на его лице. Изумление перешло в восхищение, а восхищение в страсть.
Она показалась ему Дианой, отдыхающей у тихого ручья. Что-то непонятное, никогда не испытанное, теснило ему грудь, останавливало дыхание. Кровь, отхлынувшая от сердца, бросилась в голову. В сравнении с пышностью этого тела что значила незрелая красота Арицидии Тертуллы, его первой жены. Он взял ее в жены почти ребенком, и она умерла через некоторое время. Какой ничтожной казалась ему теперь ледяная красота Марции Фурнилы, гордой дочери римского сенатора. Она теперь в Риме едва ли тоскует о далеком супруге. Она не стала ему ближе, даже когда у них родилась дочь.
Выросший в обществе Британика, Тит давно уже понял сущность римской красоты, купленной у продавца косметических товаров. Театральная мишура внушала ему отвращение. Но здесь…
Он осторожно отодвинул листву, подкрался к спящей женщине и опустился около нее на колени, вглядываясь в ее сияющее красотой лицо.
Береника почувствовала горячее дыхание на своем лице, но осталась неподвижной; она только улыбалась еще обольстительнее.
Тит, горя страстью, нагнулся и поцеловал спящую женщину. Губы ее страстно потянулись навстречу, и руки обвили его шею. Он прижал ее лицо к своему дрожащими руками и вскрикнул, охваченный диким восторгом.
Она проснулась и взглянула ему в глаза, потом вскрикнула и оттолкнула его, но он быстро вскочил на ноги и охватил сильной рукой ее стан. Она рванулась, чтобы убежать, но он удержал ее.
– Теперь ты в моей власти, отважная мореплавательница, – прошептал он, – и, клянусь Юпитером, во второй раз ты не убежишь от меня.
Снова он приблизил свои губы к ее губам. Но та, которая его сначала любовно обнимала во сне, а потом гневно оттолкнула, теперь лежала неподвижно в его объятиях и смотрела на него широко раскрытыми глазами, бледная и бесстрастная. Он отпустил ее.
– Почему же ты меня не целуешь? – спросила она. – Ты видишь, я не сопротивляюсь с тех пор, как тебя увидела.
– С тех пор, как меня увидела? – переспросил он с удивлением.
Она засмеялась и откинула волосы назад.
– Я увидела, что ты римлянин, – проговорила она. – Почему же римлянину не напасть на беззащитную женщину? Почему бы ему сдерживать свою похоть и отказываться от чего-либо, что ему хочется? Ведь все мы презренные существа, с которыми вы можете поступать, как вам захочется.
Ее насмешливый тон оскорблял его.
– А что, если я так и поступлю, – сказал он, снова приближаясь к ней.
Она выпрямилась и смерила его изучающим взглядом.
– А ты свободный человек? – спросила она.
– Странный вопрос, – сказал он удивленно.
– Только свободный человек имеет право коснуться свободной женщины, – сказала она резко.
– Римляне свободны.
– Римляне? – переспросила она со смехом. – Конечно, вы считаете себя господами мира, а все-таки в Риме есть человек, пред которым все вы, гордецы, пресмыкаетесь.
– Цезарь… – пробормотал он, пожимая плечами.
– Да, цезарь. Одного только цезаря я и считаю свободным. А ты цезарь?
– Что, если бы я им был?
– Твои слова доказывают, что ты не цезарь. Тот бы не спрашивал…
Она равнодушно отвернулась и прислонилась к стволу дерева.
Он боролся с влечением страсти, охватившей его так внезапно, но гордость в нем оказалась сильнее страсти, и он отступил.
Береника это заметила и знала, что если он уйдет, то ее дело будет проиграно.
– Уходи, – резко сказала она.
Ее дерзость привела его в бешенство. Одним прыжком он очутился около нее.
– А что, если я не уйду, – проговорил он, задыхаясь, – если я тебя заставлю покориться мне, как ты готова покориться цезарю. Что, если ты будешь принадлежать не цезарю?
Как прекрасен он был в своей страсти, как дрожали его руки! Он стоял, готовый броситься на нее.
Она медленно отступила и подошла к воде.
– Там, в глубине, покойно и тихо, не правда ли? – проговорила она беззвучно.
– Ты хочешь… – сказал он взволнованным голосом.
– Разве этот родник не чище рук несвободного? Он вольный сын гор. Лишь спустившись в долину, он смешивает свои воды с чужими… Я уже сказала: только рука свободного может коснуться царицы.
– Царицы?
– Ты не веришь, конечно, – перебила она. – Да как тебе поверить? Ведь ты римлянин, ты видишь царей, только когда они появляются, окруженные блестящей свитой, в Риме поклониться императору. Что же это за царица, которая одна, без свиты и телохранителей, бродит по горам? Не так ли? Но знай, иудейские царицы не походят на других: они не любят льстить язычникам из-за мимолетных выгод.
– А Друцила, сестра Агриппы, вышла ведь замуж за римского прокуратора Феликса.
– Она полюбила его.
– Ну, так полюби меня…
Он сказал это, смеясь, и все-таки в его шутливом тоне слышалась глубокая страсть.
Она взглянула на него с насмешкой.
– Ты хочешь, чтобы Береника…
Он вздрогнул, и величайшее изумление выразилось на его лице.
– Береника! Так это ты была…
Она кивнула головой.
– Это ты была в корабле, за которым я мчался?
– Значит, ты тот римлянин, которого я видела на берегу рядом с Агриппой? – равнодушно спросила она.
Его снова оскорбил ее тон. Он гордо назвал себя.
– Я – Тит!
– Тит? – переспросила она с пренебрежительным равнодушием. – Кто это Тит?
– Тит – сын Флавия Веспасиана, – резко сказал он. – Имя отца ведь ты слыхала?
Она не изменила тона.
– Веспасиан, – повторила она, как будто припоминая что-то. – Ах да, это посланный Нероном полководец. Он хочет завоевать Иерусалим.
– Он его завоюет.
– Да?
Он гневно топнул ногой. Она не обратила на это внимания и медленно сказала, как бы только для того, чтобы не молчать:
– Так ты – Тит. И больше ничего. Только сын Веспасиана?
– Германия и Британия могли бы тебе рассказать о подвигах Тита, а Галилея и Иудея, надеюсь, будут помнить тот день, когда Тит переступил их границы.
Она не расслышала последних слов.
– Германия и Британия? Ах да, это какие-то дикие страны на севере? – Она подняла руку и потянулась за висящим над головой листом.
Он почувствовал скрытую иронию в ее словах и не мог сдержать закипавшей злости.
– В чем цель твоих вопросов, – проговорил он, – и этого тона? Ты хочешь вывести меня из терпения или оскорбить? Не забудь, что я римлянин, а римляне умеют мстить.
Он схватил ее руку и насильно опустил ее, глядя прямо в глаза. Береника выдержала его взгляд.
– Разве римляне мстят и женщинам? – медленно проговорила Береника.
Она улыбнулась, когда он отпустил ее руку. Его замешательство росло. Сначала она казалась ему только прекрасной, прекраснее всех, кого он знал и чьей любви добивался. Теперь же он увидел, какой мощный дух в этом прекрасном теле. Странный, жестокий, своенравный и обаятельный дух. Береника казалась ему подобной таинственному богу ее народа, неприступному, холодному… Но она не была холодна, когда отдавала свои губы его поцелуям. Это было во сне, и она думала о ком-нибудь другом. Кто же был тот, кому предназначалась любовь этой божественной женщины? Им овладело страстное желание узнать его имя. Не в силах сдержаться, он спросил об этом Беренику.
Она не подняла глаз и, сорвав листик, стала теребить его в руках. Мягкая мечтательная нега разлилась по ее лицу. Она снова показалась ему такой же обаятельной, как в первую минуту, когда он увидал ее спящей. Он не мог отвести от нее глаз.
– Кого я люблю? – повторила она задумчиво. – Да разве я сама это знаю?
– Но когда ты спала, – проговорил он смущенно, – ты так потянулась ко мне, как девушка, которая ждала своего возлюбленного…
– А если бы я тебе сказала, что было бы?
Странный гнев овладел им.
– Я бы этого человека… – вспылил он и вдруг остановился, увидав, что Береника смеется.
– Неужели так легко овладеть твоей любовью? – проговорила она с насмешкой. – Ты отдаешь ее первой встречной женщине, которую увидел в лесу. Ну да, темные глаза и золотистые волосы! Бедный мальчик. Береника может полюбить только одного человека.
– Кто он?
– Цезарь, – ответила она, глядя ему прямо в лицо.
Он с изумлением взглянул на нее.
– Цезарь? – пробормотал он. – Нерон?
– Разве Нерон цезарь? – спросила она в ответ.
– Я тебя не понимаю.
– Да разве я себя понимаю? Я не о таком цезаре говорю. Пред ним весь мир склоняется, а он все-таки дрожит, боясь кинжала кого-нибудь из своих рабов. Мой цезарь не таков.
– Каков же он?..
Она посмотрела куда-то вдаль.
– Быть может, он еще не родился, – проговорила она задумчиво.
Он не знал, что думать о ней; его ослепляла ее душа, ежеминутно менявшая свой цвет. И все-таки его влекло к ней, как бабочку, которая летит на огонь и сгорает.
Наступило долгое молчание, только слышны были журчание ручья и жужжание жуков. Издали раздался громкий звук труб.
Это означало, что Веспасиан прибыл на Кармель и приближался к алтарю иудейского бога.
Береника поднялась и направилась к опушке леса.
– Куда ты? – спросил Тит.
– Посмотреть на римлянина перед алтарем нашего бога, – ответила она с усмешкой. – Если хочешь, можешь идти за мной.
В один миг он подбежал к ней и заглянул в ее спокойное лицо.
– Ты еще гневаешься на меня, Береника? – спросил он мягким, вкрадчивым голосом.
– За что? За то, что ты поцеловал меня во сне? Я уже об этом забыла.
– Будет время, когда ты об этом вспомнишь, – сказал он мрачно.
– Вот как?
– Да. Это будет тогда, когда Рим украсит меня вот этим за разрушение Иерусалима, – ответил он, вынимая лавровую ветвь, которую Береника не заметила раньше.
Она посмотрела на нее и побледнела.
– Лавровая ветвь… – пробормотала она. – Где ты нашел ее?
Он с некоторым удивлением взглянул на нее.
– Ручей пронес ее мимо меня, когда я выслеживал исчезнувшую мореплавательницу.
Она сжала губы и пошла вперед. Глубокая складка легла между ее тонко очерченными бровями, придавая лицу что-то демоническое. Он не обратил на это внимания, думая все время только об одном: кого она любит?
Когда они приближались к поляне, где был сооружен алтарь, Береника вдруг обернулась к Титу.
– Отдай мне ее, – глухо проговорила она и потянулась за веткой.
– Зачем?
– Эта ветка моя, я бросила ее в ручей. Значит…
Быстрым движением он спрятал ветку за спину.
– То, до чего дотронулась рука Береники, – сказал он с улыбкой, – драгоценно для Тита. Я ни на одну минуту не расстанусь с твоей веткой.
– Все-таки я требую отдать ее. Она предназначается не тебе.
– А кому?
– Победителю!
– Значит, мне.
В ее упрямстве было для него что-то обаятельное. Она капризничала, как ребенок.
– Когда же ты мне ее отдашь? – спросила она.
– В тот день, когда уста Береники прильнут к устам Тита.
– Никогда.
Они вышли на широкую поляну. Навстречу им шел Агриппа. Он удивленно смотрел на них.
Тит рассказал царю, где они встретились, но не сказал о том, что между ними произошло.
Когда Агриппа после обратился к сестре, прося объяснений, она только пожала плечами. И все-таки Агриппа успокоился, потому что Береника странно улыбалась, когда она останавливала свой взгляд на Тите. Когда Береника так смеялась…