Глава 4
3-й месяц Сезона Половодья
На следующий день Перкау сам вызвался проводить воинов Императора к месту нападения на царевича. Сопровождала их пара крепких чёрных псов. Отряд быстро преодолел путь, по воле Ануи проделанный Тэрой больше месяца назад. В тот день девушка, обычно не выходившая за пределы храмовых земель, разве что не бегом покидала святилище. Зов Стража Порога и Его священные псы указали ей дорогу сюда… к кровавому пиршеству ша, по странному проявлению божественной воли отдавших ей единственного выжившего. Едва выжившего.
Позже, когда Перкау со своими братьями и сёстрами по культу также посетил место битвы, чтобы похоронить мертвецов, Верховный Жрец сумел частично восстановить ход событий. Чудовища разорвали наёмников, но они же не подпустили людей к маленькому островку посреди этого безумия и не позволили добить того, к чьему телу сами даже не притронулись. Зато они пропустили Тэру и псов, после чего исчезли в песках, больше не интересуясь своей добычей. Сложно поверить, но священные звери двух Божеств будто бы пришли к некоему безмолвному согласию – ша передали тело царевича псам. Такое странное единение воли Ануи и Сатеха Перкау встречал впервые. Ему о многом, очень о многом нужно было подумать…
Прибытие второго отряда почти не удивило его. В столице происходило что-то, чего он не понимал. Не понимал он до конца и то, почему Бог, которому он служил, запрещал выдавать местонахождение царевича даже самому Владыке. Но то, что наследник за свою недолгую жизнь вольно или невольно нажил немало врагов, причём, скорее всего, в близком окружении, было очевидно.
В ночь перед прибытием отряда Паваха к храму приходил один из песчаных ша и долго стоял напротив статуй шакалов Ануи. Зверь удалился, лишь когда Верховный Жрец вышел ему навстречу, и то не сразу. Он не нападал, только смотрел, переминаясь на мощных покрытых красно-рыжей шерстью лапах. Перкау знал, что находился под защитой Стража Порога, пока не пересекал невидимой черты. Но бальзамировщик понимал: ша пришёл не для того, чтобы напасть. Владыка Пустыни, Отец Войны, к которому даже Императоры взывали лишь в случае крайней нужды, посылал жрецу предупреждение. Весть чудовища была недвусмысленной: враг у порога. Сатех мог быть сколь угодно противоречивым и непредсказуемым Божеством, но именно к нему взывали воины Таур-Дуат, когда приходило время сражений. Его жестокая сила защищала пределы Империи. И Перкау был встревожен этим знаком, предчувствуя поступь перемен.
Стоя в стороне, жрец наблюдал за тем, как воины осматривали захоронение. Их командир, молодой поджарый мужчина с измученными зелёными глазами и наполовину обрубленным хвостом, бродил вокруг точно призрак. Взгляд его был пустым, обращённым к чему-то внутри. Перкау, глубоко познавший тайны тела, как и всякий бальзамировщик, видел, что прежде этот рэмеи был сильным, крепким воином, но недуг словно высушил его мышцы, и прежняя красота помутнела. Жрецу было жаль воина, вот только Ануи почему-то не желал его присутствия на своей земле. «И зачем только Императору понадобилось посылать сюда того, кто только-только начал оправляться от ран?» – подумал Перкау, продолжая наблюдать.
Командир отряда вдруг резко сел прямо в песок и обхватил голову руками, покачиваясь из стороны в сторону. Кто-то из воинов поспешил на помощь.
– Что с ним? – спросил жрец у ближайшего солдата.
– А, ты ведь не знаешь, мудрый… – протянул воин, бросая полный уважения взгляд на командира. – Павах из рода Мерха был пленён здесь во время нападения. Он один остался в живых, – солдат понизил голос. – Эльфийские пытки пошатнули его разум.
– Один… – повторил жрец, хмурясь.
И вдруг он понял.
Хэфер сказал, что Сенахт, единственный, кто оставался ему по-настоящему верен, пал рядом с ним. Полуобглоданный труп мужчины-рэмеи, который жрецы нашли рядом с наследником, принадлежало верному. Тело его Перкау бальзамировал сам, а теперь командир отряда недвусмысленно дал понять, что эти останки должны быть осквернены.
Что стало с двумя другими телохранителями, Хэфер не знал – кроме того, что они предали его, напали на своего господина вместе с появившимися из засады наёмниками. Если нежеланный гость храма был единственным выжившим рэмеи – стало быть, это один из стражей царевича. Перкау почувствовал, как голова пошла кругом, точно он слишком много времени провёл под палящим солнцем.
Предатель пришёл как глашатай воли Императора. И то, что он, Перкау, разглядел и озвучил молодому командиру отряда – о чужой смерти, сидевшей на его плече, и о недуге, пившем силу его тела – было Проклятием Ваэссира. Вот о чём, должно быть, приходил сообщить песчаный ша. Но почему солдат говорил о пленении и пытках? Ведь не сам же бывший телохранитель царевича отсёк себе часть хвоста и сломал рог…
Солдат говорил что-то ещё, кажется, о чём-то спрашивал, но жрец его не слышал. Он должен был как можно скорее вернуться в храм – под любым благовидным предлогом – и предупредить наследника.
Боевой клич людей… Ржание обезумевших лошадей… Жуткий день ожил перед внутренним взором Паваха. Снова он скидывал с колесницы Хэфера, слишком занятого стрельбой по нападавшим наёмникам, чтобы предугадать удар от телохранителя. Снова бежал на помощь верный Сенахт, и Метджен посылал ему вслед копьё. Снова колесница уносила их прочь от места неравного боя. Они должны были остаться, убедиться, что наследник погиб, и доставить его изувеченное тело в условленное место. Но неожиданный приход пустынных хищников смешал все планы. Павах и Метджен еле успели уйти.
Снова стремительно неслась колесница, и у самых ног клацали челюсти песчаных ша. А потом жуткие насмешливые взгляды чудовищ провожали бывших телохранителей навстречу не менее жуткой судьбе.
Павах застонал, сильнее сжимая виски ладонями и пытаясь сфокусироваться на том, что было здесь и сейчас. Кто-то из солдат предлагал ему воды. Воин с благодарностью улыбнулся, сделал несколько жадных глотков из фляги и тряхнул головой. Постепенно он приходил в себя и наконец-то слышал реальные голоса.
– Всё хорошо, – сказал телохранитель и поднялся, опираясь на руку одного из солдат. – Здесь ничего нет. Вернёмся в храм.
Воины наскоро восстановили захоронение. Павах старался не думать о людях, которых он оставил здесь погибать. То, что они не выжили, было к лучшему – не осталось свидетелей жуткого дня. Беспокоило его только одно: пропажа останков Хэфера.
Почувствовав на себе чей-то взгляд, Павах обернулся. Верховный Жрец храма внимательно наблюдал за ним, поглаживая своих псов. «Нет, он не может знать…» – в очередной раз подумал воин и кивнул бальзамировщику как ни в чём не бывало. Затем он отдал приказ воинам возвращаться.
Отряд вернулся в храм уже с наступлением сумерек. Далеко в некрополе тонко подвывали шакалы. Со стороны песков доносились голоса других тварей, о которых Павах старался не думать.
– Итак, мне проводить тебя к телу? – учтиво осведомился бальзамировщик, подходя к бывшему телохранителю.
Воину не понравился этот спокойный выжидающий взгляд. А ведь он просил жреца разобраться с мумией без него буквально вчера! Паваха снова как будто испытывали. Сил смотреть ещё и на останки Сенахта у него сегодня не было, но он упрямо вскинул голову и ответил:
– Да, проводи, мудрый.
– Как тебе будет угодно, – кивнул жрец и поманил его за собой.
Вдвоём они прошли по обветшалым помещениям внутрь и куда-то вниз. Здесь фрески с изображениями Западного Берега были обновлены свежими красками. Перед статуями Ануи, внушавшими Паваху священный трепет, стояли вино и пища и курились благовония. Ароматный дым вызывал странное удушающее ощущение. Взгляды Стража Порога и его свиты казались воину осуждающими, пугающими. Но нет – это была всего лишь игра света и теней, ведь лица и звериные морды на фресках оставались столь же умиротворёнными, какими и были изображены рукой древнего художника.
Верховный Жрец привёл воина в святая святых – залы подготовки. Здесь рельефы содержали священные тексты с описаниями искусства сохранения тел для вечности. Как и большинство рэмеи, тем более благородных, Павах был образован, но и он не понимал многого из написанного и изображённого здесь. Да он и не пытался вчитываться, лишь силился собрать всю свою волю для того, что ему предстояло совершить.
Они прошли зал омовений и оказались в зале с бассейнами, наполненными каменной солью и благовониями. Рядом с одним из бассейнов на столе лежало высушенное тело, местами грубо облепленное глиной. Лицо его было закрыто безликой гипсовой маской. Павах поморщился, не в силах поверить, что эта жалкая хрупкая форма – всё, что осталось от высокого крепкого воина, рыбацкого сына Сенахта, близкого друга царевича. Весёлый, статный молодой мужчина, немного грубоватый в силу своего простого происхождения, Сенахт на многих производил приятное впечатление. Девушки так и вовсе обожали этого добродушного великана. В бою он был страшен, как один из Ануират, но в обычной жизни отличался спокойствием и рассудительностью. Сенахт был сильнее Паваха и даже сильнее Метджена, но в последнем бою его, как и господина, поджидало предательство, сгубившее обоих.
– Нам удалось добыть священную глину из ближайшего храма Великого Зодчего только на днях, – пояснил бальзамировщик. – Поэтому мы ещё не успели вылепить подобающую форму там, где не достаёт плоти. И мы не знаем, как восстановить его лицо, чтобы душа узнала своё тело – некому рассказать нам, как он выглядел.
Павах закусил губу. Да, он мог бы рассказать… Но ведь тело необходимо уничтожить, разбить форму, чтобы о предателе не осталось памяти!
О предателе… На самом деле, о единственном, кто до конца остался верен наследнику…
Верховный Жрец поднёс Паваху молот и топор. Воин непонимающе посмотрел на него.
– Ты ведь хотел совершить правосудие, – бесстрастно произнёс бальзамировщик и вложил в его руки простые инструменты, сейчас казавшиеся более жуткими, чем самые изощрённые орудия пыток.
Павах отложил топор, покрепче ухватил молот и приблизился к телу. Гипсовая маска – да, это должно быть легко. Он занёс молот, чтобы раскрошить и маску, и череп. Некстати Паваху вспомнилось обычно такое доброе открытое лицо, исказившееся от гнева и презрения, когда Сенахт осознал предательство и бросился защищать своего господина – даже тяжело раненый Метдженом, он продолжал биться. С уст Сенахта не слетело ни одного проклятия в сторону бывших товарищей по оружию – он лишь остервенело отбивался от нападавших людей. Но и взгляда его было достаточно – взгляда, перечеркнувшего долгие годы их дружбы. Да, Сенахт истово возненавидел их обоих – тех, к кому так тянулся и с кого брал пример в своей службе царевичу, – и был прав.
Павах почувствовал, как дрогнули его руки, а на глазах выступили слёзы. Он опустил молот и упал на колени, содрогаясь в беззвучных рыданиях. Нет, он не мог обречь своего брата по оружию на забвение, предназначавшееся для похороненного с почестями Метджена и для него самого.
Через некоторое время воин почувствовал на плече тяжёлую руку бальзамировщика, к счастью, всё ещё обтянутую льняной перчаткой.
– Страж Порога запомнит твоё решение, воин, – тихо произнёс жрец. – Но что ты скажешь нашему Владыке?
Павах беспомощно пожал плечами, хватая ртом воздух.
– Не знаю… – хрипло прошептал он. – Но если ты никому не расскажешь… я набросаю для тебя его портрет, как смогу… чтобы душа узнала тело и не потерялась.
Бальзамировщик взглянул на гостя с немалым удивлением… и с одобрением. Он принёс письменные принадлежности, сел в позу писца рядом с Павахом у стола, на котором покоилось тело, и развернул свиток бумажного тростника.
– Расскажи мне, – попросил он. – Сделаем набросок вместе. Ты скажешь, похож или нет.
Павах придвинулся ближе, закрыл глаза, вспоминая лицо Сенахта до мельчайших черт, и начал рассказывать. В эти мгновения ему казалось, что взгляды с фресок стали немного мягче.
Поступок воина изменил мнение Перкау о нём. Всё оказалось сложнее, куда как сложнее, чем он предполагал. Нужно было расспросить Хэфера подробнее, но царевич приходил в себя редко и ненадолго, и лишний раз тревожить его не хотелось.
Когда они закончили с портретом Сенахта, бывший телохранитель отправился отдыхать. Жрец, хоть и тоже падал с ног от усталости после минувшего дня, поспешил навестить особого гостя. На время пребывания здесь отряда Паваха бальзамировщики бережно перенесли царевича в одно из заупокойных святилищ в некрополе и устроили ему там временное жилище. Наследник даже не заметил разницы, так тяжело было его состояние. А солдаты не стремились осматривать гробницы, тем более что служители Ануи сами с готовностью показали им и храм, и плато некрополя, и вообще оказывали любое содействие, достойное посланников Императора.
Сейчас за Хэфером ухаживала Лират, самая старая жрица общины, прежде возглавлявшая обитель. Она-то и встретила Перкау на пороге маленького святилища, встревоженная и мрачная.
– Я уже думала послать за тобой, – сказала женщина, хмурясь, – хоть и понимаю необходимость не привлекать лишнего внимания.
– Как он? – спросил Перкау, вступая в полумрак покоев.
– Не приходит в сознание почти сутки, – сухо ответила жрица. – Огонь его жизни снова начинает меркнуть.
– Но этого не может быть!
– Посмотри сам. Тебе не понравится, что я скажу… но нам нужна Тэра.
– Исключено, – Перкау резко покачал головой. – Она и без того вложила в исцеление слишком много себя. Мы должны справиться своими силами. В конце концов, мы – посвящённые жрецы!
Тонкие губы жрицы сжались в напряжённую линию.
– Мы рискуем потерять его.
– Не заставляй меня выбирать…
– Ты знаешь, что можно сохранить обоих, – заметила Лират, заглядывая жрецу в глаза. – Ты ведь и сам думал о… выгоде, которую можно извлечь из этой истории, не так ли?
– Если это можно назвать выгодой, – Перкау невесело усмехнулся и опустился на циновки рядом с царевичем.
Дыхание наследника было едва различимо. Даже в тусклых отблесках светильника бросалось в глаза, каким измученным и напряжённым было его осунувшееся лицо. Перкау не понравилось это совпадение – Хэферу стало хуже с прибытием имперского отряда и его бывшего телохранителя. Очевидно, Проклятие Ваэссира сплело между ними некую связь… Но ведь она должна была принести пользу наследнику, а не навредить ему!
Перкау снял перчатки и провёл ладонями над телом царевича, прощупывая энергетические центры. Затем он кончиками пальцев активировал несколько точек, хотя понимал, что Лират и сама уже сделала всё, что могла. Тихим голосом жрец начал читать воззвание к Стражу Порога, нащупывая с таким трудом найденную, но снова ускользавшую нить жизни царевича. В этот момент Хэфер, до конца не приходя в себя, отрывисто, едва слышно зашептал что-то. Бальзамировщик склонился к нему, чтобы разобрать слова, и вздрогнул. Царевич звал ту, которой он даже не знал, – свою «путеводную музыку». Перкау медленно распрямился и поднял глаза на Лират. Жрица развела руками и проговорила:
– У нас нет выбора. Хотя бы расскажи девочке – она имеет право знать.
– Я знаю, что она выберет, – печально ответил жрец. – В том-то и дело…
Лират сочувственно посмотрела на него и покачала головой:
– Мой друг, ты ведь всегда знал, с того самого дня, как священный пёс привёл тебя к мёртвой женщине и её младенцу. Ещё до того, как начал обучать, ты знал, что на много лет переживёшь её.
– Но я не хочу думать, что она пришла к нам только за этим, для одной только цели, пусть даже эта цель – спасти будущего Владыку Таур-Дуат! Неужели лишь потому Смерть защищала её все эти годы?
– Мы не можем знать этого, – мягко ответила жрица. – Я уже говорила тебе: возможно, получится сохранить обоих. При определённом стечении обстоятельств.
– При определённом стечении… – вздохнул бальзамировщик.
– Она не простит тебе, если ты не расскажешь ей. И не тебе вставать на пути воли Ануи, – предупредила Лират.
– Знаю, – голос Перкау прозвучал необычно резко. – Я должен всё это обдумать.
– Время пока есть. Отряд Владыки отбывает только через день. Мы удержим его, – она кивнула на безжизненное тело царевича. – Пока…
Последнее слово повисло в воздухе. Перкау и самому уже было ясно, что без чуда, явленного Стражем Порога через Тэру, они не сумеют вернуть Хэфера к жизни.
Второй день прошёл в разговорах и расспросах. Жрец снова пересказал Паваху то, что видел, умолчав при этом о Хэфере, прибытии первого имперского отряда, и, конечно же, о своей ученице Тэре. Вместе с Перкау воин обошёл весь храм и теперь выглядел совсем потерянным, вздыхая о том, что же расскажет Императору. Сжалившись над ним, Перкау набросал для Владыки небольшое послание со своим скудным рассказом. По общему уговору темы с мумией Сенахта было решено не касаться.
На третий день отряд покинул храм. Павах из рода Мерха прощался сбивчиво и с явным облегчением, хоть и заметно опечаленный тем, что не обнаружил здесь ничего стоящего.
Стоя в тени старой сикоморы, Перкау наблюдал за отбытием отряда и ещё долго смотрел вслед лодкам, направлявшимся в сторону Кассара. Послушники и жрецы вернулись к своим делам. Псы, успокоенные отъездом посторонних, отдыхали в прохладных внутренних помещениях. Тэра и ещё двое послушников обсуждали приход воинов за работой в саду. В эти дни девушка пряталась в некрополе, чтобы не вызывать лишних вопросов, и поэтому теперь жадно слушала рассказы своих товарищей.
И только Верховный Жрец был мрачен и задумчив. Давно, очень давно здесь не бывало гостей. Живые почти забыли этот храм, а Владыка, возможно, и вовсе не знал, что здесь сохранилось хоть что-то – до недавних событий. Теперь к их уединённой обители были прикованы взгляды Богов и кто знает каких ещё сил. Сначала отряд Нэбвена, теперь этот… и нежданные ценные дары Императора. Перкау вздыхал, качал головой и думал о том, что сделал, и какие это будет иметь последствия.
Тэра тихо подошла к нему и остановилась рядом. Жрецу не нужно было видеть ученицу, чтобы почувствовать её присутствие. Любой здесь ощущал волю Стража Порога, которую она пропускала сквозь себя.
– Ты так и не рассказал им? – тихо спросила девушка. – Ни им, ни тем, другим? Но почему? Владыка ведь ищет сына. Разве не должны мы помочь ему?
Перкау ответил не сразу. Он всё никак не мог решиться рассказать ей тревожную новость о Хэфере и выбирал слова осторожно.
– Такова воля Ануи, девочка моя. Страж Порога укрыл наследника в своих тенях, и не нам снимать этот покров, – подумав, он осторожно добавил: – Мы не знаем даже… сумеем ли исцелить его.
– Нет, нельзя думать так. Он обязательно поднимется на ноги! – горячо возразила Тэра и опустила взгляд. – Но я всё думаю… не нарушаем ли мы волю Императора, скрывая наследника здесь? Он, должно быть, убит горем… пусть даже он и живое Божество…
Жрец грустно усмехнулся.
– Да, тяжёлый выбор. Но что страшнее – нарушить волю Владыки или самого Стража Порога? Ануи выразил Своё желание недвусмысленно. И ты видела, как вели себя псы.
– Да, это… удивило меня и испугало. Я наблюдала за псами, прежде чем скрыться, учитель… Мне показалось, что они выказали недовольство не всем отрядом. Я могу ошибаться, но…
– Мне тоже так показалось. Мы принимали воинов Императора в нашем доме, но я знал точно, что их нельзя впускать в наши тайны.
– А что мы будем делать, если они вернутся?
– О, они непременно вернутся. И мы будем очень внимательно наблюдать за знаками Судии.
Тэра почтительно склонила голову, а потом украдкой посмотрела на статуи Ануи у входа в храм.
– Передавать вести Императору сейчас небезопасно, – добавил жрец. – Враг где-то рядом, и он может носить любую маску.
Перкау медлил. Тщательно всё взвесив, он направил ещё одно послание Владыке – тайное, со скрытым предупреждением – через бальзамировщиков Кассара, которым доверял. Сейчас же ему надлежало понять, как далеко он готов был пойти, чтобы спасти жизнь наследника. Лират считает, что Тэра не простит ему. Да, девушка очень привязалась к их высокому гостю, хотя они даже не говорили – по крайней мере, не словами. Да и возможно ли было не привязаться друг к другу, сплетаясь душами настолько, как это требовалось, чтобы спасти наследника? Жрец отчаянно боялся, что подобное чувство приведёт его ученицу к погибели. Так и не решившись, Перкау молча обнял девушку и повёл внутрь храма. В очередной раз он подумал, сколько бы всего Тэра сумела совершить, будь ей открыты пути настоящего обучения священнослужителей, и не здесь, а в лучших храмах Империи. И снова в его разум закралась робкая мысль… и снова Перкау отбросил её до поры, ведь чтобы исполнить это, требовалось открыть их тайну.
Старый чёрный пёс, свернувшийся в ногах у девушки, глухо гавкнул. Его голос с годами потерял былую звонкость, но остался устрашающим, даже когда он приветствовал друга. Тэра приподнялась на локте и прислушалась. Через некоторое время раздался стук в дверь. Пёс лениво вильнул хвостом, давая девушке понять, что не чует беды.
Тэра поднялась с ложа и зажгла пару светильников, разогнавших уютную темноту. Золотистые огни осветили полки со свитками и небольшой шкафчик, украшенный резными лотосами, в котором девушка хранила свои письменные и косметические принадлежности. Ставни были открыты, и ветер из храмовой рощи играл с тонкой расшитой серебряной нитью кисеёй на окне.
Тэра, ёжась, накинула простое одеяние послушницы, подошла к двери и отперла её.
– Учитель, – приветствовала она пришедшего с тёплой улыбкой.
Перкау прошёл в небольшую комнату, которую девушка часто делила с храмовыми псами. У священных собак было собственное место для сна, но звери любили приходить к ней. Пара глиняных мисок с водой неизменно стояла на полу у окна, чтобы псы могли утолить жажду, когда им будет угодно. Низкий подоконник позволял им беспрепятственно покидать комнату и возвращаться, когда вздумается.
Пёс-патриарх, давний спутник Тэры, лениво слез с её ложа и подошёл к жрецу за порцией ласки. Перкау почесал его за острыми ушами, но продолжал пребывать в мрачной задумчивости. Прибытие воинов Императора сильно встревожил его, но, похоже, дело было не только в этом
– Что печалит тебя? – с тревогой спросила девушка. Боясь предположить самое страшное, она заговорила о другом: – Он заподозрил что-то?
– Не больше очевидного: что не я вернул его, и не кто-либо из остальных четверых посвящённых жрецов нашей небольшой обители, – вздохнул Перкау.
– Мы можем сказать, что Страж Порога явил Свою милость через наших братьев и сестёр, которые уже отбыли в другой храм.
– Ты сама знаешь, что поблизости нет других храмов. Но дело не в его подозрениях.
Тэра ощутила холодный укол тревоги и испытующе посмотрела на мужчину, который вырастил её и обучил. Перкау всё ещё колебался, но это были уже лишь отголоски сомнений. Решение он принял ещё до того, как пришёл к ней.
Учитель подошёл к ученице и погладил её по волосам – девушка укладывала их в традиционную причёску рэмейских жриц. По тому, как Перкау нахмурился, Тэра поняла, что он заметил: за все те ночи, которые она провела у ложа умирающего царевича, в её волосах стало намного больше серебра, чем золота. Но её мышцы были по-прежнему сильны, и кровь бежала по жилам так же стремительно, как и прежде. Девушка хотела успокоить жреца, сказав ему об этом, но тот нарушил тишину первым.
– Я не посмел бы просить тебя сейчас, когда дыхание Западного Берега и без того проникает в тебя всё глубже… Но, девочка моя, ты отмечена небывалым Даром Судии, а он умирает без твоей музыки. Ни я, ни остальные не можем удержать его. Возможно, лучше было бы отпустить его, но тогда и узор судьбы нашей земли будет ткаться по-иному. Я вынужден сказать тебе об этом, хотя и зарекался.
– Но я ведь уже вернула его по воле Стража Порога, – потрясённо прошептала Тэра.
– Смерть стоит у его ложа, и её дыхание понемногу заставляет угасать неукротимый огонь в нём. Поначалу он, казалось, пошёл на поправку, но похоже, что больше не в силах сражаться один. Я слишком рано отстранил тебя от дел и держал в неведении.
– Ты защищал меня и нашу тайну.
– В запретах наших предков заключено немало истины. Жреческое искусство пьёт жизнь твоей плоти. Наследие наших древнейших предков нэферу не защищает тебя.
– Мы оба знаем это. Но вся моя жизнь – здесь, в моём служении, – она обвела рукой комнату, захватив единым жестом и Перкау, и псов, и храм за стенами, – и жизнь эта полнее, чем у многих. Пусть по Закону я не могу пройти полное посвящение, душой я – жрица.
Слёзы блеснули в глазах Перкау.
– Душой, родной и мне, и нашей земле. Когда бы в моих силах было совершить… – он резко осёк себя. – Я пришёл к тебе не ради моих сожалений. Садись, я расскажу тебе всё, что знаю об этом, и ты сама решишь, что для тебя важнее.
– Я давно уже выбрала слушать голос Стража Порога, – мягко возразила Тэра, опускаясь на ложе рядом с учителем. – Его воля была однозначна, разве нет?
– Иногда я думаю: лучше бы твоим псам и вовсе было не приводить тебя к нему в тот день.
– А другому псу – не приводить тебя к убитой женщине, укрывшей в своих объятиях едва живого младенца, – усмехнулась Тэра. – Согласно Закону, и Смерть, и Жизнь благословенны, когда следуют друг за другом гармонично. Моя смерть тогда была бы гармонична? Судия решил иначе. Иную судьбу он уготовал и этому мужчине, несущему на себе печать рода Эмхет. Ещё недавно ты назвал то, что мне удалось, чудом.
– Так и есть. Но торопить твой срок – это выше моих сил…
Тэра обняла Перкау с теплом и благодарностью.
– Ты боишься, что нарушил Закон. Но ведь именно благодаря тебе я стала той, кем должна быть, пусть и тайно.
– Если кто-то узнает об этом, нас всех ждёт суровое наказание.
– Никто не узнает, раз не узнали за все эти годы.
– Мои посвящённые братья и сёстры в нашем храме не раз жалели, что мы не смеем посвятить и тебя. Талант жрицы сияет в тебе так ярко! Но мы не можем позволить себе даже небольшой риск. А появление царевича Эмхет способно приоткрыть завесу тайны, так тщательно оберегаемой все эти годы.
Тэра позволила себе улыбнуться.
– Мне не страшно. А ты обещал рассказать мне про золото его глаз.
– Их золото померкло, но в нём всё ещё видны отсветы Ладьи Амна и благодатного света первого Владыки Эмхет.
– Возможно даже, он открыл тебе своё имя?
– Открыл, и тебе положено узнать его, если мы хотим скорейшего исцеления. Имя, вплетённое в молитвы… Ты сама знаешь, как это важно.
Девушка кивнула, чувствуя внутри тепло от предвкушения.
– Я не могу забыть нашего гостя хоть ты и держал его состояние от меня втайне, – призналась она. – Сколько дней прошло, а я продолжаю надеяться сама не знаю на что. Все дела путаются в моих руках. Кажется, скоро я даже начну путать слова ритуальных гимнов. Мне сложно держаться на расстоянии и не пытаться узнать о судьбе этой прекрасной души. Никто никогда не смущал мои мысли настолько… возможно, потому, что ни для кого мне не доводилось совершать того, что я сделала для него.
Перкау тепло усмехнулся.
– Ты никогда даже не говорила с ним и не смотрела ему в глаза.
– Я видела его суть, когда убеждала его вернуться. Моё сердце тянется к нему.
– Если он узнает нашу тайну, тень накроет не только нас с тобой, но и весь этот храм.
– Он не накликает на нас беду, я точно знаю это, – ответила Тэра, чувствуя небывалую уверенность. – Если тень и придёт, то не по его воле.
– Ох, девочка… Страж Порога предназначил нам в Своих планах роль даже важнее, чем та, к которой мы были готовы. Всё это время мы жили уединённо, а теперь, похоже, втянуты в дворцовый заговор. Тот, кого ты спасла, – не просто член семьи Владык, в жилах которых течёт кровь благословенного Ваэссира. Мы стали невольными участниками событий, в которые вовлечены силы могучие и опасные – их жертвой должен был пасть Хэфер, наследник трона Таур-Дуат. Кто-то хотел погибели старшему сыну Владыки нашего Секенэфа, да будет он вечно жив, здоров и благополучен. И мы помешали этой погибели наступить, хотя наше дело – лишь оберегать священный покой мёртвых Западного Берега да готовить тела умерших к перерождению.
Девушка замерла, недоверчиво глядя на учителя, а потом перевела взгляд на чёрного пса. Тот всё это время слушал разговор очень внимательно. Чёрные шакалы и псы считались глазами и ушами Ануи, Владыки Мёртвых, на земле. По легендам, именно его псы проводили души по опасным тропам Западного Берега на иных планах бытия. Тем более символично было, что этот пёс привёл Перкау к маленькой Тэре когда-то, и он же указал ей дорогу к месту нападения на царевича Хэфера. Спасти и провести душу…
– Царевич, назначенный Владыкой в преемники… Что ж, значит, Страж Порога тем более не простит нам ошибки, если мы таковую посмеем допустить, – сказала Тэра, не сомневаясь ни мгновения, и поднялась. – Я возьму с собой лиру и позабочусь о том, чтобы он никогда не увидел моего лица. Отведи меня к царевичу, учитель.
Перкау посмотрел на неё со смешанным чувством – гордости и глубокой печали одновременно – и медленно кивнул.
***
Верховный Жрец Перкау обещал, что, возможно, путеводная музыка ещё зазвучит для него. Она вернулась к нему во снах – манящая, тихая, но настойчиво пробуждающая силу жизни в его измученной плоти. Она помогала разжечь огонь его дыхания и ускорить потоки животворных вод в его теле. Она отгоняла пугающие тени, которые снова стали его неизменными спутниками.
Хэфер жалел лишь о том, что не мог приблизиться к ней. Иногда ему казалось, что музыка обретала плоть и касалась его тела так же, как касалась его духа – нежным согревающим объятием, едва ощутимым пожатием рук, тонкими пальцами в волосах. Жрецы опаивали его целебными снадобьями, позволявшими уберечь и накопить силы телу, но замутнявшими разум. Границы между сном и явью почти стёрлись. Он не различал, где была жизнь, а где – лишь мечта о жизни.
По мере того как силы понемногу возвращались к нему, Хэфер снова начал приходить в себя. В редкие мгновения бодрствования с ним говорил Перкау. Но жрец оставался безучастным к любым его просьбам о том, чтобы узнать музыку ближе. Хэфер копил в себе силы, чтобы проснуться и познать не только духом, но и своими земными чувствами то, что происходило рядом с ним, пока он пребывал между жизнью и смертью. Он страстно желал этого, но и боялся – что если это был лишь сон?
Однажды ночью ему удалось преодолеть навеянное затяжной болезнью и снадобьями полузабытьё. Комната была погружена во мрак, глубокий даже для глаз рэмеи. На краю его ложа сидела женщина и пела тихую песню, аккомпанируя себе на ритуальной лире. Хэфер не видел ни рук жрицы, ни тем более её лица, скрытого покрывалом, но запомнил земное воплощение её голоса, духовное отражение которого он успел узнать так хорошо и близко.
Царевич чуть улыбнулся, почувствовав необъяснимую радость. «Значит, воля Стража Порога, отогнавшая мою смерть, всё же имеет облик и на земле…» – подумал он, снова проваливаясь в сон.