Глава 2
Хорошо проведенный день рождения – это тот день, который ты не вспомнишь, как и момент своего рождения. Именно так пройдет восьмое октября Фрэнка и Евы. Отмечая его порознь, они умудрятся влипнуть в интереснейшие приключения, что выльются ярким солнцем и дождевыми осадками, плодотворно (на руку мне) влияющими на почву их отношений. Конечно, не без моего труда, но всё же.
Ева, как Дионис среди менад, отмечала свой праздник с тремя подругами. Поначалу это должно было выглядеть, как скромные посиделки у нее в квартире. В целом, так и вышло, пока кому-то не показалось, что алкоголя на столе маловато, мол, не гармонирует среди обилия вкусностей.
А вот день рождения Фрэнка мало чем отличался от его привычных выходных. Как обычно, это был бар в элитной части Цайтгарденбурга (правой части), – единственный в своем роде построенный исключительно для людей с левого берега, то есть, как считалось, для бедняков. «Алкогольная Аллилуйя» – так он назывался.
– Почему ты не попробуешь вернуться к нему? – спросила Саня, поблескивая глазами, налитыми алкогольной жижей. Уже который час она не отпускала свой недопитый стакан, в котором барахтался коктейль, сделанный по ее собственному рецепту: она добавляла больше спиртного, чтобы казалось, что пьет больше остальных. На самом же деле Саня растягивала стакан на целый час и думала, что никто не догадывается об ее хитростях. Впрочем, даже эти дозы выносили ее так быстро, что, стало быть, высокомерие девушки выплескивалось выше космоса. И пусть коктейль был неприятен на вкус, Санина гордость в виде приподнятого кверху носа заставляла глотать эту гадость снова и снова.
– Потому что всё в прошлом, – ответила Ева.
– Тогда почему ты всё время говоришь о нем? Тебе не надоело?
– Всё в прошлом, а прошлое во мне.
Ева и Саня могли спорить бесконечно: первая была изрядно принципиальной, а вторая неистово гордой. Они были двумя лучшими подругами (во всяком случае, друг другу они говорили именно так), которые спали под одним одеялом истины и постоянно тянули его – одна на себя, другая на себя. Каждый был по-своему прав, хоть и по-людски глуп. Но ведь если бы не людская глупость, у любвеобильного дьявола не было бы работы. Как же я люблю людей.
– Весь этот зной стал внутри тебя одним большим комом, Ева, – вторглась начитанная подруга, администратор местной публичной читальни. Ната так забавно не выговаривала букву «р», что иной раз ее невозможно было не послушать. – Всё остается в тебе, Ева. Ты просто стала слабой.
– Слабой? Нет, не думаю.
– Так выплюнь этот ком, дура, – вновь примчала Саня, – начни жить.
– По-твоему, я не живу?
– Живешь, – задумалась Ната, – только живешь вверх тормашками. Посмотри вниз, увидишь потолок.
– Ах ты, сучка, – жеманно и шутливо скривилась Ева. – Я тебя всегда поддерживала, а ты меня оскорбляешь.
– Так я серьезно, Ева. Ты уже затвердела, как бетон – стань возле шкафа, будешь еще одной стенкой.
– Ну, я тебе припомню, – продолжала Ева, остужая собравшуюся вокруг нее свору помощью кипящих подруг.
– Тебе мужик нужен, – никак не останавливалась набравшая ход Саня. – Тебе просто нужен новый парень, – твердила она, до последнего желая стать единственной правой в компании.
– Сама-то давно с парнем была? А?
– Мне они пока что ни к чему. Мы сейчас о тебе говорим.
– Ты неисправима. Я скоро прикончу твою гордыню – вырежу ее ножом.
– Тебе серьезно нужен парень. Ты же из квартиры никуда не выходишь. Сидишь целыми днями и рисуешь картины.
– Мне это нравится. Всё, отстаньте. – Ева привстала, отошла к окну и начала что-то разглядывать в разряжаемой фонарями безлюдной уличной темноте. Наверное, рыскала доколе знакомое чувство одиночества, которым питалась перед тем, как измалевать очередной холст. Вероятно, это ее успокаивало.
Стоя у окна, иной раз она прислушивалась к шепотам у стола и, местами накручивая себе, копила негатив, который вот-вот собиралась извергнуть.
– Все они одинаковые, – начала Ева, причитая из знакомой нам позы: лицом к окну – спиной к гостям. Руки ее были сложены перед грудью, а навал мыслей на языке. – Каждый парень по натуре своей изменник, – говорила она. – Любовь бывает только в сказках. Неужели вы этого не понимаете, девки? Они бегают за каждой юбкой.
– Ты так говоришь, будто сама была каждой юбкой, Ева. Хватит, – настояла Ната. – Нагородила себе всякой чепухи, как камышей перед болотом. Зайди в трясину, не найдут.
– Отстань. Нам расходиться не пора? Четвертый час. Я устала.
– Слабая ты, – гордыней внесла свою лепту Саня, на самом деле на радостях привставая с мягкого кресла. – Пошли, Ната. А ты, Ева, не глупи. Парень тебе нужен. Парень!
– Ната! Забирай Саню! Не отстанет же! – отмахивалась Ева.
Вскоре все разошлись. Героиня еще некоторое время стояла у окна, о чем-то размышляя. Вероятно, она успела подумать обо всем, но я точно уверен, она не представляла того, что с ней случится чуть далее.
Алкогольная Аллилуйя, как всегда, шумела и гудела не без бранных эпитетов: в одной части скакали дикие пляски ирландских мотивов, в другой назревала потасовка, которая пока только раздувалась двумя напившимися разжигателями и гасилась их друзьями-пожарниками, а в третьей, именуемой барной стойкой, засыпали невольно передозированные гости, сидевшие попарно, где один, более живучий, не давал уснуть второму. Фрэнк и Санни были как раз теми самыми ратниками, среди которых роль не дающего упасть полководца играл не наш герой.
– Нет, ну ты скажи, уважаешь меня? – который раз спрашивал Санни, проводя пальцами по зачесанным назад набриолиненным волосам. Итальянец с трудом сдерживал себя, чтобы не отключиться, и сквозь начавшуюся икоту ворчал и будил своего соседа.
– Я всегда был взаимным, ты же знаешь, – ответил Фрэнк.
– Тогда дай мне совет, журналюга, как мне быть: остаться с женой или уйти к любимой? Понимаешь, я так больше не могу. Она меня ненавидит – я ее ненавижу. Нас только сынишка мой и сдерживает.
– Останься с женой, – ответил Фрэнк, толком не осознавая своего решения, так как на закрытых веках уже проецировался какой-то сон.
– Фрэнк, да я с радостью останусь. Да вот только как мне с ней быть? Другой раз мне кажется, она убьет меня ночью, и я не проснусь. Лилит знает обо всех моих изменах.
– Убьет – значит, любит. Мол, не достался ей – не доставайся же никому.
– Фрэнк, я жить хочу. Понимаешь меня? Да и сынишке не понравится навещать меня на старом кладбище, а мать свою в тюрьме.
– Тогда уходи. Иди к любимой, – изменил свое решение Фрэнк, летая где-то там в облаках в спутничестве множества прекрасных нимф.
– Но что подумают люди? – озадачился и схватился за голову Санни.
– Если люди начнут думать, – ненадолго оживился Фрэнк, замочив скорбное лицо, – я стану за них бескрайне рад.
– Вот что я делаю не так? Хоть вешайся. Откуда вообще взялась моя любимая?
– Да-да, давай, вини ее во всех своих грехах.
– Отставь сарказмы, Фрэнк. Мне плохо. Я серьезно.
– Если ты был таким же серьезным, когда давал клятву в алтаре, оставайся с женой.
– Ох, Фрэнк, я был серьезен. Я, мои намерения, Лилит, сынишка, сидевший на тот момент в ее животе – всё это было серьезно и по-настоящему.
– Тогда просто останься с женой и мучайся до конца своих дней, – подытожил наш герой, уже почти уснув: его голова вот-вот должна была скатиться с опоры в виде руки и упасть на стойку.
– Моя любимая меня совратила. Я не мог удержаться, Фрэнк…
– Потом совратила опять, потом опять, и так сотню раз? Ты грешник, Санни.
– А что мне оставалось? Я люблю ее!
– Ты давал обещание, Санни. Обещание – самое святое. Дал обещание, держи его. Не нарушай. Ты же мужчина! У мужчины всегда должны быть четкие регламентированные правила, сотворенные обещаниями. Мужчина всегда должен быть тверд. Понимаешь? Ты должен был быть ходячей эрекцией, Санни!
– Теперь-то поздно, Фрэнк. Я разрушен.
– Ты – нет. Жизнь твоя – вот, что разрушено.
– Не понял, – тряхнул головой Санни.
– Честно, сам не понял. Чушь какую-то смолол.
Фрэнк ненароком провел глазами по часам и встрепенулся. Четвертый час. Пора домой – высыпаться.
Таксист, коим пришлось побывать мне, последние пятьдесят минут поддерживал беспрерывную зрительную связь: держал на мушке своих глаз Фрэнка и его алко-компанию, чтобы никто из них не разрушил задуманные гениальные планы. Он был готов лично вывести из строя каждого, кто мог свести Фрэнка с дистанции, которая должна была привести парня прямиком в автомобиль. Таксист ждал. Объект наблюдения поднял пятую точку и шаткими шагами побрел к выходу. Время действовать.
Человек в песчаного цвета свитере (опять же я) поправил круглые солнцезащитные очки, приспустил картуз, наивно полагая, что пьяный Фрэнк в состоянии распознать его личность, и, опережая нашего героя, снося встречную полосу нетрезвых танцоров, направился к автомобилю.
– Такси! – закричал я, как только показалось зыбкое тело, вывалившееся из бара. Но так как ни Фрэнк, ни Санни не услышали мой пригласительный позыв, я сделал пару скачкообразных шагов в их сторону и прокричал снова: – Такси! Недорого! Не выспаться к завтра – окажется в разы дороже!
– О! По нашу душу, – заулыбался Санни. – Знаю этого таксиста – это он познакомил меня с моей любимой. Человек-судьботворец! – воскликнул он. – Такой не только привезет домой, но и спать уложит.
– Сделает то, что я пытаюсь осуществить последние шестьдесят минут? Пока не выдаст скидочную карту, никуда не поеду.
– Довезу вас бесплатно, – встрял я. – Вы тысячные клиенты.
– Другой разговор, – икнул Фрэнк, и два тяжелых мешка погрузились на заднее сиденье желтого авто.
Где-то вдалеке хлыстали молнии, а через двадцать секунд доходил глуховатый раскат, – обычное дело в сыром и дождливом Цайтгарденбурге. Оттого здешний промозгший воздух так сильно раздражал меня – на тот момент он нервировал еще сильнее, так как мешал комбинации, воплощенной моим гением на карте маленького городишко.
– Хороший ты водила, – с заднего сиденья вякал Санни.
– Вы меня с кем-то путаете, мистер, – ответил я, ниже приспустив козырек картуза.
– Нет же. Я точно помню твой ангельский склад: плечи, шея…
– Вас куда? – спросил я, эффектно выражая свою безучастность в прошлом занудливого итальянца.
– Эх, ты… создание черти-чего… вези меня на Братский бульвар. Вспомни, как это было три года назад. Выкинь под надпиленной хвоей – оттуда сам дойду.
– Как скажете, – проворчал я и, крутя баранку рулевого колеса, помчал на Братский бульвар, а уже оттуда, сбавив ход, покатил на средний мост через безымянную реку. Скорость едва доходила до тридцати километров в час.
– Что-то должно произойти? Звездопад? – спросил Фрэнк, приметив мои частые подглядывания на запястье, где находились мои верные часы.
– Да, именно звездопад, – проговорил я, продолжая засекать время.
Конечно, ни о каком звездопаде речь не шла. Всё было, куда ярче – моя комбинация должна была сотворить вспышку ярче сотен солнц. К этому я и подводил обстоятельства, скрепленные моим наручным механизмом.
– Что ж, поглядим, – говорил он, впадая в транс сна.
– Ты-то гляди, – тревожил я, – не спи. Тебе-то и нужно глядеть. Вот уже скоро. Потерпи.
– Не проще ли ограбить меня, когда я усну? Остановишь колымагу, разденешь меня со своей шайкой и сбросишь в реку.
Ну вот как после этого не любить Фрэнка? Я его обожаю.
– Нет же, гляди в окно. Можешь считать до сорока шести. Отмеряй, как секундная стрелка.
Фрэнк начал отсчитывать вслух. Немногим это действовало, как пусть в сон (то же, что и считать овец), но парень держался и даже, как то было задумано, смотрел в окно. Мы въезжали на мост.
– Что она здесь делает? – озадачился наш герой, не досчитав пяти оставшихся секунд.
– Вы о ком? Звездопада нет – я ошибся.
– Останови, – скомандовал тот. – Это Ева. Моя знакомая. Стоит на мосту. Мерзнет.
– Воля ваша, уважаемый пассажир. Так или иначе, поездка была бесплатной.
Таксист высадил нашего героя и поспешил на набережную, в привычное место, откуда наиболее удобно наблюдать за нашей парочкой.
– Ева? В том же месте, не в то же время? Что вы тут делаете?
К счастью, – впрочем, по задумке, – оба героя были достаточно выпившими. Оставалось, чтобы их тела соприкоснулись, и произошло замыкание. Они должны ярко гореть.
– Не думала встретить вас здесь, Фрэнк. Вы как всегда появляетесь в самый неподходящий момент, – прокомментировала она и окунулась во встречный ветер, чтобы наш парень вновь оказался позади. Думаете, в этом какой-то зловещий замысел? Нет. Просто девушка крайне недоверчива к прямым взглядам.
– Что ж, было такое разок – в день моего рождения. Шел серьезнейший футбольный матч – отец разрывался от несовместимых чувств: смотреть футбол или поехать к жене и новоиспеченному сыну.
– Где же вы были раньше, Фрэнк? – спросила Ева, как только парень перемахнул через бордюр, отделявший полосы автомобильного движения от тротуара.
– Всегда был в одном и том же месте – в болоте левого Цайтгарденбурга.
– Тогда где была я?
– Отец его знает… или мать… Они ж еще живы?
– Всё, что изображено на моих полотнах, живо и будет жить.
– Хм.
– Так где была я? – вновь потребовала ответа она.
– Рисовала? – расставил руки Фрэнк, раскачиваясь вне зоны видимости девушки, слева от нее.
– Я была везде, но не там, где нужно, – ответила она.
– И где же было нужно? – прищурился он.
– Всё, отстань, – проворчала Ева ни с того ни с сего и разом скукожила прошлые мысли.
Должен заметить, как грациозно виляла из стороны в сторону обоюдная циничность: как ловко собеседники подбирали культурные конструкции, везде вставляя приятное «Вы», и как лихо простреливали выхлопы, срывающие маски и открывающие настоящие лица. И за это я тоже люблю людей. Обожаю эти людские игры.
– День рождения не задался? – сочувственно заметил Фрэнк.
– Он был не самым лучшим, – ответила Ева.
– Тебе действительно интересно, как провел свой праздник я?! – удивился парень, наиграв небольшую сценку.
– Ах да: как прошел твой день рождения?
– Он не прошел – он пробежал. Словно стадо гиппопотамов гналось за мной весь вечер. Сейчас бы прилечь.
– Иди домой, – подсказала Ева.
– Как же ты? – с долей заботы поинтересовался Фрэнк.
– Останусь, – ответила она. – Моё место здесь. Я тут учусь летать. – Она вновь провела по волосам, которые, подхватываемые потоками ветра, вились, как флаг на флагштоке.
– Идем со мной? – предложил Фрэнк, недолго думая.
– Идем, – ответила она, подумав ровно столько же.
Холодное утро. Видимо, кто-то по-пьяному задел рубильник электрического обогревателя в доме прошедшей ночью. И теперь восемь градусов выше Цельсия, что флуктуировали за тонкими окнами, холодом передались в атмосферу дома. Но не в спальню – не на кровать – не под одеяло, под которым, обнявшись и скрючившись, крепко спали Фрэнк и Ева.
Так уж случилось, что первым проснулся Фрэнк. Он не был удивлен, не был подавлен появлением какой-то женщины в своей постели (был до конца уверен, что у него не может быть детей) – он просто аккуратно вынул свою руку из-под плена девичьей подмышки и попытался протереть глаза, оставив другую руку под теплым лениво дышащим белым телом. Ну а раз уж Фрэнк был человеком невнимательным, неаккуратным (иначе говоря, мудаком он был) случилось так, что… В общем, читайте.
– Нина, вставай завтракать, просыпайся, – шептал он на ухо, как вы уже догадались, совсем не Нине, а моей любимой человечишке слабого пола Еве. И это была не шутка. Фрэнк на самом деле, без всякого курьеза, не помнил, что прошлой ночью, будучи далеко нетрезвым, пригласил к себе Еву, которая по каким-то внутренним жгучим причинам (алкоголь) не смогла отказать.
Ее тело всё также лениво спало. Долгие тихие легкие вдохи и такие же выдохи. Казалось, она бы проспала здесь еще часа три, несмотря на то, что дело близилось к ленчу.
Перед тем, как вновь попытаться пробудить девушку, Фрэнк всё-таки попробовал вглядеться в девичий образ. В какой-то момент он почувствовал, что ощущения, доставляемые прикосновением мягкой щеки к его груди, совсем не те ощущения, что ему так часто доводилось испытывать. Та и запах волос был совсем не таким, как у Нины – этот намного приятнее и, казалось, роднее.
Фрэнк приподнял свою голову и попытался откопать желаемые очертания девичьего лица, что были надежно спрятаны взъерошенными длинными русыми волосами, окутавшими голову с одной стороны, и мужской грудью, прикрывающей с другой – Ева так крепко вцепилась во Фрэнка, обняв его и упершись темечком в небритый колющийся подбородок, что разглядеть хоть какие-то черты, даже ушко, было на деле невозможным. Фрэнк вновь откинулся на подушку и воззвал.
– Одна девочка так долго спала, что профукала все свои годы. А ведь можно было столько желаний загадать. Ты только представь. Нина, не повторяй судьбу девочки, – предупреждал он и свободной рукой почесывал гибкую нежную спину.
В ответ молчок. Лишь мгновениями ощущалось, что девушка не спит и отчего-то импульсивно сдавливает тело, еще сильнее прислоняясь к груди. Казалось, она проломит ему грудную клетку и съест его сердце. Впрочем, примерно так всё и случится. Иначе история, которую я вам ведаю, не была бы самой печальной на свете.
– Мда-а, – продолжал Фрэнк, с хрипотцой протягивая последнюю гласную, уводя ее в свои курьезные представления. – Ты так часто просыпаешься со мной в разных постелях, что, будь я честным гражданином, уже давно должен был на тебе жениться. Но так случилось, – продолжал Фрэнк говорить с самим собой, косвенно отсылая к бессознательной девушке, – я журнялюга. У меня своя колонка в газете – приходится постоянно обманывать людей, украшая их скучные жизни моими хитроумными сплетнями. Я слишком нечестен с людьми. Быть тебе в девках, Нина. – Он поцеловал ее в темечко и попытался уснуть.
В этот момент глаза Евы открылись. Длинные ресницы пощекотали грудь, и Фрэнк ожил, придумывая что-либо забавное, но нарочно продолжая молчать, мол, он спит, чтобы теперь девушка мучилась в поисках выхода из этой тупиковой ситуации, а не он. Я же (как вы, конечно, не догадывались) всё это время был в доме. Сидел в зале, что пах табаком, и проклинал Фрэнка всякий раз, когда тот произносил неверное имя. И когда я вот-вот уже был готов вмешаться, случилось нечто доколе забавное. Не думаю, что вы могли догадываться и об этом, но то, что произойдет, гораздо лучше, чем если бы Ева расстроилась другому имени в свой адрес. Читайте. Громко не смейтесь.
– М-м-м, – сладко промычала Ева, поочередно напрягая участки своего тела и растягиваясь, топчась по Фрэнку как скакун по ипподрому. – Я так рада, что мы снова вместе, Януш, – сказала она сквозь довольную улыбку.
Да! Да! Да! Она тоже не знала, с кем провела эту ночь. А так как Ева была антиподом Фрэнка, – то есть аккуратной и внимательной, – она была уверенна, что переспать могла только с одним человеком – своим бывшим, которому и принадлежало это короткое имя.
Фрэнк же между тем несколько растерялся. Его лицо надо было видеть. Оно передавало двоякую эмоцию, разделенную на: у Нины появился еще один постоянный клиент (ревность) и неплохое имя для очередной ролевой (гордость). Но каковым же будет его удивление, когда ни в чем не подозревающие лица столкнутся и откроют друг другу занавес откровений.
– Почему Януш? – осмелился спросить Фрэнк, закинув свободную руку себе под затылок.
И настало неловкое молчание. Люди, как правило, в такие моменты жадно закуривают сигарету, занимая рот и руки хоть чем-то. Но Ева не имела этих вредных привычек, а Фрэнк был заблокирован ею.
Тогда-то девушка задвигалась. Она вот-вот должна была поднять тело и направить ужасающий взгляд точно в зеница Фрэнка. Ее движение казалось таким медленным и напрягающим, точно в фильме ужасов, где режиссер играет нарастающей мелодией и растянутой сценой, подводя зрителя к шокирующему завершению.
Момент истины. Ева уставилась на Фрэнка и наоборот. Один смотрел с приоткрытым ртом, испуская непонятный шипящий звук, другая сняла все маски, оставив лицо без единой эмоции, и проникла голубыми глазами в самую глубь писательской сердобольной души.
Парень оставался в своем изначальном положении – одна рука еще сохраняла девичье тепло, а другая подпирала затылок, тогда как девушка сидела на поджатых под себя ногах, прикрывая грудь лишь локонами своих русых с утренней неряшливостью волос.
Они оба могли находиться в этом положении еще очень долго, и каждый из них это прекрасно понимал. Еве было просто некуда деваться, поэтому она пряталась в плотных слоях своих мыслей, а Фрэнк, честно говоря, был заворожен ее взглядом, что увел парня летать в самые густые облака. Ведь Ева смотрела таким взглядом, от которого не ушел бы ни один художник – это был самый вдохновенный взгляд, самый чистый и, казалось, непорочный в то время, как факты говорили об обратном.
Как любой художник, стремящийся прикоснуться к прекрасному, Фрэнк нашел в себе силы преодолеть девичье магнитное поле, прижимающее его к постели, и поднял свою руку, протянул ее к лицу Евы и вытер утреннюю корочку с глаза, прежде дугообразно проведя большим пальцем по ее щеке от носа и до шеи. Ева нисколько не шелохнулась – она продолжала сидеть, утопая где-то в себе, а Фрэнк утопал в ее глазах. Казалось, тем утром в тех глазах можно было видеть размеры всего ее мира, что девушка держала в голове и проецировала на квартиру, усыпая картинами свое просторное обитель.
Скоро, когда пора было уже разбавить тишину, Ева проронила долгожданное мною вопросительное словечко:
– Фрэнк? – спросила она, не отводя глаз и лишь совсем немного пошевелив губами. Настолько немного, что даже незаметно.
– Ева? – спросил Фрэнк в той же манере теперь уже у нее, только с возбужденным лицом.
– Скажи, что между нами ничего не было, – просила Ева.
– Не могу, – ответил он заворожённо. – Ведь я очень хочу думать о реальности всего здесь увиденного, – он не мог оторвать взгляд, отчего говорил членораздельно, медленно и мечтательно.
Их глаза не разминались до самых последних пор. Они смотрели друг на друга непрестанно и, казалось, даже не моргали. И здесь я решил вмешаться, то ли на пользу моим гениальным планам, то ли чтобы размазать их в свежую скотную лепешку.
– Да. У вас всё было. Вот доказательство. – Я зашел в комнату, демонстрируя в руках пинцет, окунул его за телевизор и достал оттуда использованное популярное средство от нежелательных людей, которых мне пришлось бы также любить.
– Этого не может быть. – Ева замоталась в одеяло и уселась на краю двуспальной кровати, опустив лицо в блюдце ладоней.
– Не вижу в этом ничего плохого, – утверждал я, навивая в комнату благоухания мыслей атмосферы для произрастания любви. – Секс – это лишь формальность, – продолжал говорить я, указывая резкими движениями глаз, незаметными от Евы, чтобы Фрэнк подсел к ней и приобнял расстроенную фигуру. Тот, пожав плечами, незамедлительно послушался.
– Отстань от меня, – раздражительно приказала Ева, как только почувствовала приближение сбоку, отчего Фрэнк отскочил на место.
– Уважаемые господа люди, – обратился я. – Верьте моему многократному относительно вас опыту. В этой комнате не случилось ничего ужасного. Просто сейчас вы находитесь в неловком состоянии, когда ваши глупые мозги не могут переварить содеянное. Вы оба должны абстрагироваться от всего и принять свое привычное положение: вы, Фрэнк, можете нажраться, как часто это делаете, а вы, Ева, поехать домой, включить пластинки, раздеться и уйти в самую глубокую себя. Я вас подкину, уважаемая. А чтобы никому не было стыдно за случившееся, мы просто пообещаем, что никто, кроме нас троих, об этом не узнает. – Я улыбнулся, расставив руки кверху в знак уважения своего гения, и этим обратился к моим любимым людям.
– Обещаю, никто не узнает, – проворчал Фрэнк, броско посмотрев на Еву.
Конец ознакомительного фрагмента.